Лора Джо Роулэнд
Бундори
В память о моих дедушках и бабушках:
Дай Хун и Сюзанны Цзо, Гоу Син и Цюн Гэнли
Пролог
Эдо, эра Гэнроку, 2-й год, 3-й месяц
(Токио, апрель 1689 года)
Когда приблизился час свиньи, великий город Эдо покрылся плотным туманом, сделавшим неясным свет и нечетким звук. Мелкий весенний дождь шуршал по черепичным крышам торгового района Нихонбаси, обильно смачивая узкие улочки. Желтый свет лишь в нескольких местах призрачно мерцал за деревянными решетками и окнами, затянутыми бумагой. Дым от угля, сгоравшего в жаровнях, перемешивался с туманом, отчего воздух становился более густым. Хотя многочисленные ворота еще не закрылись, чтобы преградить путь из одной части города в другую, улицы были пустынны, словно полночь, до которой оставалось три часа, уже наступила.
Одинокий охотник появился из мрака дверного проема в глубине ряда прилавков, заслоненных от дождя раздвижными деревянными панелями. Влажный холод проникал между пластинами кольчуги, надетой под плащом. Влага скапливалась под широкополой шляпой и железной маской, скрывавшей лицо. В напряженном ожидании охотник начал дрожать. С каждым неглубоким вздохом он втягивал в себя запахи мокрой древесины и земли, а также запах рыбы, исходивший от реки Сумида. Держась в тени под навесами крыш, он двинулся боком, украдкой, до следующей двери. Остановился, стараясь уловить момент приближения добычи.
Тянулись минуты. Ночные звуки — голоса из ближайших домов, далекий стук копыт, скрип повозок, вывозивших на поля нечистоты, — стихали по мере того, как город Эдо готовился закрыть ворота и до рассвета превратиться в ловушку. Поеживаясь от нетерпения, охотник всматривался в глубину улицы. Пальцы ощупывали вырезанные в форме человеческих черепов плоские гарды
[1] мечей. Появится враг сегодня или нет? Удастся ли выполнить задачу, которую охотник откладывал столько лет?
Туман позволял видеть не более чем на десять шагов во всех направлениях. Справа расплывалось желтое пятно от факела, освещавшего ворота в конце улицы. Казалось, кроме охотника, в ночи нет ничего и никого. Росло чувство разочарования. Жажда крови затапливала волнами горячей страсти. Пока он ждал, на густой пустоте тумана воображение рисовало образы, сначала неясные, затем более четкие. Если прищуриться, то можно перенестись в далекое прошлое, в эпоху, о которой он слышал так много, что знал ее не хуже нынешней. В эпоху славной непрерывной гражданской войны. В эпоху, когда город Эдо с миллионным населением был всего лишь деревней, когда первый сёгун, первый правитель из рода Токугава, Иэясу, только усмирял соперников, чтобы установить в стране мир.
В эпоху величайшего полководца на земле.
* * *
Крепость Киёсу, сто двадцать девять лет назад. Безжалостное солнце нещадно обжигает две тысячи самураев, укрывшихся за деревянным частоколом. Охотник, хоть и находится среди простых пеших воинов, чувствует тревогу, которая пронизывает ничтожно маленькое войско. Этот день может принести воинам победу и жизнь или же поражение и смерть.
— Едет! — шепотом, перекатываясь от одного воина к другому, пролетает по рядам. Вместе с другими охотник встает на колени, руки раздвинуты, лоб касается земли. Не в силах подавить искушение, он бросает быстрый взгляд на господина, проезжающего мимо, наводящего страх и внушающего любовь.
Ода Нобунага, правитель провинции Овари, претендующий на то, чтобы управлять всей страной, великолепен в кольчуге из сотен металлических и кожаных пластин, соединенных голубым шелковым шнурком и покрытых блестящим разноцветным лаком. Черный железный шлем увенчан парой витых рогов. Ода сидит на прекрасном черном коне. С мрачным видом повелитель спешивается и сопровождаемый тремя генералами удаляется в побеленное деревянное здание форта.
По рядам пробегает шепот:
— Маруне пала!
Вместе со всеми охотник замирает в ужасе, затаивает дыхание. После захвата пограничной крепости Маруне больше ничто не разделяет войско Оды и двадцатипятитысячную армию правителя Имагавы. Теперь охотник и его товарищи обречены. Но страх за Оду у охотника сильнее страха за себя самого.
* * *
Звук шагов вернул его к действительности. Он взглянул на улицу. Слева от него шаркающей походкой из тумана вышел старый самурай, опоясанный традиционными мечами — длинным и коротким.
Охотник сжал пальцами рукоять собственного длинного меча и словно охмелел от возбуждения. Весь дрожа, он ждал, когда человек подойдет поближе. Он сконцентрировал внимание на предстоящей схватке. Но мысли внезапно перескочили в прошлое, в утро много лет назад.
* * *
Ворота крепости открываются и пропускают двух тяжело дышащих разведчиков.
— Армия Имагавы стоит в теснине за деревней Окехазама! — кричат они, спеша оповестить правителя Оду.
Не успев оценить важность сообщения, охотник с товарищами выходит из крепости. Две тысячи пеших и конных воинов. Это так мало по сравнению с теми, кто поджидает их. Впереди знаменосцы, стрелки и лучники, за ними мечники и копейщики, замыкают колонну господин Ода и генералы. Они изнемогают от жары, сжигающей холмы и рисовые поля.
В полдень они останавливаются за холмом вблизи теснины и ждут команды. Из теснины до охотника доносятся голоса, прерываемые пьяным смехом и песней. Вражеская армия празднует недавнюю победу. Он слушает и ждет. На склоне холма воцаряется напряженная тишина, она заставляет его замереть, он боится глубоко вздохнуть.
Внезапно с запада наплывает масса темных штормовых облаков и закрывает солнце. Небо перерезывает молния, удар грома встряхивает землю, словно большой боевой барабан. Первые капли дождя падают на землю. Восприняв это как знамение, правитель Ода поднимает и опускает большой золотой веер, решительно рассекая воздух. Труба, сделанная из раковины, с ревом подает сигнал: «В атаку!»
Они моментально бросаются к теснине. Струи дождя хлещут по охотнику, пока он бежит, преодолевая встречные порывы ветра. Первая шеренга воинов скрывается в каменном мешке. Охотник слышит ружейные выстрелы и испуганные крики солдат Имагавы. Чувствуя, как бешено колотится сердце, он скатывается вниз по склону прямо в бушующий хаос.
Ливень заставляет солдат Имагавы искать укрытие под деревьями. Они лихорадочно пытаются перезарядить отсыревшие аркебузы, ищут луки, копья и мечи, упавшие на землю в грязь. Но слишком поздно. Войско Оды обрушивается на них. Звон скрещиваемых клинков перекатывается эхом по теснине. Ружья гремя извергают клубы черного дыма. Предсмертные вопли перемешиваются с кровожадными криками. Металлический запах крови заглушает обычные для лета запахи пота и дождя. В гущу битвы врезается правитель Ода. С высоко поднятым мечом он направляется прямо к правителю Имагаве, который стоит одинокий, беззащитный. Умелый удар меча, победный клич, и Имагава падает замертво.
Обезумев от усердия и восхищения, охотник вонзает меч в землю:
— Правитель Ода, я отдаю вам свою жизнь!
* * *
Старый самурай почти подошел к двери. Охотник слышан его хриплое дыхание, сжимая меч, обнаженный для той, в далеком прошлом, схватки. Жестокий жар полыхал у него в груди, когда он выскользнул из тени, чтобы преградить дорогу своей жертве. Старик издал возглас удивления и встал как вкопанный, воздев руку то ли в приветствии, то ли в мольбе о пощаде.
Охотник двумя руками поднял меч и опустил наискось быстрым округлым движением. Лезвие легко прошло через шею старика. Чисто срубленная голова стукнулась о землю, откатилась на несколько шагов от туловища и замерла лицом вверх. Туловище пошатнулось и рухнуло. Сильная струя крови, черная в призрачном свете, ударила из шеи.
Переполненный сладким огнем победы, охотник окинул взглядом изуродованный труп. Он увидел поверженные тела врагов в далекой теснине. Ему очень хотелось стоять там, перебирая в уме краткие эпизоды сражения у Окехазамы.
Однако он должен помнить, где и в каком времени находится. Опасно задерживаться на месте убийства. Ему предстоит еще многое сделать до того, как ворота будут закрыты. Опустив меч в ножны, он спрятал отрубленную голову под плащом и заспешил прочь по окутанным туманом улицам.
* * *
Войско, возбужденное одержанной победой, толпой валит назад, в крепость Киёсу. За палисадом раздаются радостные крики и смех. На смену утреннему отчаянию пришло ликование. Сражение у Окехазамы закончилось быстро. Ода — победитель. Правитель Имагава мертв, солдаты, уцелевшие после резни в теснине, в панике бежали. Провинции Микава, Тотоми и Суруга теперь принадлежат Оде, и путь на Киото, столицу, открыт. Празднование будет продолжаться всю ночь, шумное веселье с потоками вина и песен. Но сначала пройдет торжественная церемония, которая должным образом увенчает блестящую победу правителя Оды.
* * *
В тесной каморке, освещенной тусклой масляной лампой, охотник на коленях аккуратно обмыл кровавую добычу в кадушке с водой и вытер чистой тканью. Рядом лежала квадратная доска с острым железным штырем посередине. Охотник с хриплым выдохом водрузил голову на хитроумное приспособление. Острие прошило мозг, и шея уперлась в доску. Охотник тщательно гребешком расчесал тонкие седые волосы и заплел их в косичку вместе с обрывком белой тесьмы. Немного подрумянил бледные морщинистые щеки, придав лицу живой вид, и протер выбритое темя. Повернул пальцами глазные яблоки так, чтобы взгляд, как ; полагается, был опущен долу. Зажег ароматную палочку и несколько раз обвел вокруг головы, пропитывая приятным запахом. Наконец, добавил самую важную деталь: прикрепил бирку из белой бумаги, испещренную черными иероглифами, которые объясняли причину содеянного им. Затем поднялся с колеи, взглянул на голову и преисполнился гордости.
Его бундори. Его боевой трофей.
Вечерний бриз, огибая красный шар заходящего солнца, развевает знамена на крепостном валу Киёсу. Грохочут боевые барабаны, голоса певцов поднимаются к небесам. Неровный свет факелов освещает двор, где в полном боевом облачении на табурете восседает правитель Ода Нобунага, справа и слева от него располагаются генералы. Перед ним на коленях рядами стоят солдаты. Правитель Ода величественным кивком приказывает начать церемонию.
Из форта показывается процессия самураев. Каждый несет в поднятых руках отрубленную голову врага. Самураи укладывают головы у ног правителя, кланяются и уходят за новыми трофеями. Охотник в процессии четвертый. Его душа взлетает к небесам вместе с пением хора и ударами барабанов. Он едва сдерживает ликование. Сегодня он прославился в битве, лично убив сорок человек. Его награда — почетное место среди самураев и признательность правителя и прочих знатных людей.
«Это только начало», — лихорадочно думает охотник. Он предугадывает будущее: вот он командир, вот генерал. А когда придет время, он с восторгом падет в сражении, принеся правителю последнюю дань — собственную жизнь.
Теперь его черед приблизиться к Оде. Расправив плечи и глядя прямо перед собой, он держит свой бундори на поднятых руках.
* * *
Туман сгустился, дождь не утихал. Согнувшись под тяжестью большой корзины за спиной, охотник торопливо шел по пустынным улицам к тому месту, которое выбрал для своего драгоценного трофея.
— Пора домой, — окликнул его ночной страж, когда он проскользнул в ворота. — Сейчас закроемся.
Охотник не обратил на предупреждение внимания. Нужно поместить бундори там, где все смогут увидеть его и восхититься им, узнать о великом деянии. Время стремительно убывало, с каждым моментом возрастал риск, что кто-нибудь остановит охотника. И все же охотник не чувствовал ни страха, ни беспокойства — им владело только стремление завершить начатое дело.
Он быстро вскарабкался по приставной лестнице на крышу магазина, оттуда перебрался на платформу высокой шаткой деревянной пожарной вышки. Туман покрывал город, раскинувшийся у него под ногами. Он открыл корзину и достал голову. Его воображение населяло ночь зыбкими тенями и наполняло влажную тишину звуками барабанов и пением. Он осторожно поставил голову на платформу и глубоко поклонился.
— Досточтимый правитель Ода, — прошептал он, и чуть ли не сладострастие захлестнуло его. — Примите, пожалуйста, мое первое подношение вам.
Затем он захлопнул корзину, забросил за плечи и спустился по лестнице на улицу. Высоко подняв голову, он отправился домой с таким чувством, будто уничтожил не одного человека, а целую армию. Всю дорогу он мечтал о грядущих победах.
Глава 1
В обширном глубоком пруду на площадке для занятий боевыми искусствами замка Сано Исиро яростно барахтался в воде, пытаясь удержаться на плаву. Два меча и полное боевое облачение — шерстяной кафтан с наплечниками, сделанными из кожи и металлических пластин, наручни, сплетенные из металлических колец, металлические поножи, шлем и маска — грозили утянуть его на дно. В левой руке он держал лук, в правой — стрелу. Его легкие разрывались от усилий удержать экипировку и голову над водой. Вокруг него бултыхались самураи, такие же, как он, слуги сёгуна Токугава Цунаёси, участвовавшие в утренних занятиях по отработке навыков, которые могли им понадобиться на случай, если когда-нибудь придется сражаться в реке, в озере или на море. На другом конце пруда шел учебный бой верхом на лошадях. Движения лошадей поднимали волны. Одна настигла Сано. Вода, мутная от взбаламученного ила и лошадиных испражнений, с бульканьем залилась в шлем и под маску. Сано задохнулся, фыркнул и едва успел глотнуть воздуха, как следующая волна накрыла его с головой.
— Эй, там! — крикнул с берега пруда сэнсэй. Длинная палка резко ударила по шлему Сано. — Выпрямись, ноги вниз. И не намочи стрелу! Стрела с мокрым оперением летит неточно!
Собравшись с силами, Сано храбро попытался выполнить приказ. Ноги ломило от непрерывных круговых движений, которые были необходимы для того, чтобы удерживать корпус в вертикальном положении. Левая рука, недавно раненная в бою на мечах, ныла, правая немела. Каждый вздох, дававшийся с трудом, казался последним. К тому же Сано мерз. Капризная весенняя погода не согревала по-зимнему холодную воду в пруду. Сколько еще продлится эта пытка? Чтобы отвлечься от физических страданий, Сано посмотрел на берег. На траве стояли соломенные мишени в виде человеческих фигур для стрельбы из лука. Справа от них зеленели сосны Фукиагэ, лесопарка, занимавшего западную часть замка и опоясывающего тренировочную площадку. Слева располагался ипподром, откуда доносились крики, смех и перестук копыт. Прямо, за мишенями, вздымалась каменная стена, за ней в великолепных покоях жили и работали сёгун, его семья и ближайшие соратники.
Сано сильнее забил ногами в надежде хоть чуть-чуть приподняться над уровнем воды. Сверкающее солнце превращало капли воды на ресницах в дрожащие алмазы. Сморгнув воду, он откинул голову назад и взглянул на главную башню замка: пять изящных уровней побеленных стен с многочисленными скатами, блестящими черепицей, коньками, парящими в голубом небе, Зримый символ совершенной и неколебимой военной мощи Токугава, замок наполнил Сано благоговейным трепетом. Прожив два месяца в замке, он все еще не мог поверить в то, что теперь это его дом. Еще меньше ему верилось в цепь фантастических событий, которые привели его сюда.
Сын ренина — самурая-одиночки — он сначала зарабатывал на жизнь в отцовской школе боевых искусств: учил читать и писать детей. Потом, как раз три месяца назад, он посредством семейных связей получил место ёрики, одного из пятидесяти старших полицейских чинов Эдо. Потеряв должность, испытав позор, бесчестье и физическую боль, он раскрыл запутанное убийство, спас жизнь сёгуну — и все закончилось тем, что он оказался сёсакан-сама Токугавы Цунаёси — благороднейшим исследователем событий, ситуаций и людей.
Назначение было немыслимой честью, но переезд в замок перевернул жизнь. Отрезанный от всех и всего, что прежде знал, Сано оказался среди незнакомых людей, опутанный новыми, сбивающими с толку правилами и ритуалами. Пруд для тренировок являлся не единственным местом, где ему приходилось барахтаться, удерживая голову над водой. Отец, здоровье которого оставляло желать лучшего в течение многих лет, умер через пятнадцать дней после того, как Сано покинул родительский дом. С саднящей печалью Сано вспоминал последние минуты жизни отца.
Стоя на коленях перед постелью, он прижимал к груди иссохшую отцовскую руку. Борясь с горем, сжимавшим горло, он попытался выразить отцу любовь и почтение, но тот покачал головой:
— Сын мой... обещай. — Хриплый голос упал до шепота, и Сано ниже склонился над отцом, чтобы лучше его услышать. — Обещай мне, что... будешь хорошо служить своему господину. Будь истинным воплощением... бусидо... Бусидо — путь воина. Суровый кодекс долга, чести и послушания, который определяет поведение самурая во время войны и мира, который усваивается не раз и навсегда, а в течение жизни за счет преодоления бесчисленных и разнообразных препятствий.
— Да, отец, обещаю, — сказал Сано. Чего бы ни стоило, он приложит все силы, чтобы привести свой независимый, непокорный дух в соответствие с бусидо. Данное у смертного одра обещание было самой серьезной обязанностью, какую он когда-либо имел перед отцом. Оно должно быть исполнено. — Пожалуйста, теперь отдохните.
Опять покачав головой, отец продолжил:
— Цель самурая... в том, чтобы совершить поступок, который выразит его храбрость или преданность... — Он с трудом несколько раз вздохнул. — Который в равной степени поразит и друга и врага, заставит повелителя самурая пожалеть о его смерти и... — Приступ кашля заставил отца замолчать.
— И сохранит его имя в памяти потомков, — закончил Сано. Это был урок бусидо, один из тех, что отец давал ему в детстве, внушая философию, существующую уже более шести столетий. — Обещаю...
Сано крепче сжал руку отца, он словно старался удержать его на пороге жизни. Слезы застилали ему глаза. Он понимал: отца печалит то, что чудесный поступок, который он совершил во имя сёгуна, должен навсегда остаться тайной.
— Отец, обещаю, я сделаю все, чтобы наша фамилия заняла почетное место в истории, — сказал он.
Успокоенный, отец закрыл глаза.
Его смерть словно выбила почву из-под ног Сано, оборвала связь с предыдущими поколениями, высушила источник, питающий силу и отвагу, лишила компаса, указывающего путь вперед. Одинокий, неуверенный в себе, Сано очень хотел, чтобы отец оставался рядом с ним. И все же данные тогда обещания не казались ему опрометчивыми или невыполнимыми. В качестве сёсакана он сможет прославиться.
Теперь же, однако, Сано начал терять надежду выполнить обещания. Вот уже два месяца прошло с тех пор, как он переехал в замок, а Токугава Цунаёси совершенно не замечает его. Сано доводилось видеть нового господина лишь издали, во время официальных церемоний. Вместо того чтобы решать проблемы государственной важности, Сано служил в историческом архиве замка. Он использовал все свободное время и энергию на единственном доступном ему направлении бусидо — совершенствовании в боевых искусствах для подготовки к войне, которая, может, и не случится при его жизни. Похоже, ему суждено стать одним из бесчисленных государственных чиновников, выполняющих рутинную работу в обмен на щедрое содержание, — паразитом, жиреющим на богатстве Токугавы.
— Внимание! Целься! — Голос сэнсэя прервал размышления Сано.
Наконец-то упражнение близится к концу. Изнемогая, Сано развернулся так, чтобы оказаться на одной линии с соломенной мишенью. Его сердце протестующе бухало в груди. Облачение и оружие не уступали по весу Большому Будде из Камакуры. Болела каждая клеточка тела, от перенапряжения подкатывала тошнота. Сано поднял лук и заправил стрелу. Несмотря на отчаянные усилия, голова ушла под воду. Сано вскинул лук вслепую.
— Выстрел!
Сано пустил стрелу и поплыл к берегу. У него не осталось сил на то, чтобы посмотреть, куда он попал. Он даже не мог думать о том, как стать идеальным самураем и снискать неувядаемую славу для своей семьи. Все, чего он хотел, — это отдохнуть на сухой земле. Мокрый и дрожащий от холода, Сано выполз на берег. Он лежал неподвижно, закрыв глаза, и смутно ощущал присутствие людей: они отдыхали, разговаривали, снимали боевое облачение. Солнце пригревало. Он услышал звук приближающихся шагов. Кто-то остановился над ним, закрыв солнце. Сано откинул маску и поднял голову, ожидая увидеть слугу, который поможет снять экипировку.
Вместо слуги он увидел двух старших чиновников сёгуна. Одетые в разноцветные длинные кимоно, с напомаженными волосами, увязанными в кольцо, со свежевыбритыми лбами, они смотрели на него сверху вниз с легким пренебрежением.
— Сёсакан-сама? — спросил один чиновник.
Сано с трудом поднялся:
— Да?
Вода ручьями текла из-под шлема и кольчуги. Сано поклонился, остро чувствуя свою невзрачность рядом с чужим изяществом.
— Сёгун хочет, чтобы вы немедленно прибыли к нему в театр Но, — сообщил другой чиновник.
У Сано екнуло сердце. После двух месяцев молчания Токугава Цунаёси хочет его видеть!
— Он сказал зачем? — осведомился Сано с надеждой.
Чиновники мрачно покачали головами, поклонились и зашагали прочь.
С помощью слуги Сано избавился от боевого снаряжения. В раздевалке снял нижнюю одежду, ополоснулся под душем и вытерся полотенцем. Затем облачился в повседневный наряд — длинные, широкие черные штаны, темно-красное кимоно с золотыми штампованными узорами и гербом Токугавы (трилистником штокрозы), поверх надел черный хитон с гербом своей семьи в виде четырех переплетенных журавлей. Он нетерпеливо ждал, пока слуга вытрет ему выбритое темя и соберет волосы в пучок. Наконец приладил к поясу мечи.
«Может, у сёгуна, — подумал Сано, — есть для меня задание и я сумею выполнить данное отцу обещание». В душе родилось предчувствие чего-то важного. Он постарался избавиться от этих мыслей: «Наверное, сёгун просто из вежливости решил уделить минуту внимания прилежному служащему, чтобы потом забыть о нем навсегда». Но разубедить себя, перестать надеяться на лучшее Сано не удалось.
Идя к воротам, разделявшим тренировочную площадку и внутренний двор замка, он бросил взгляд в сторону мишеней для стрельбы из лука. Товарищи-самураи уже подобрали свои стрелы. Только его осталась на месте. Сано отвернулся. Стрела торчала в траве на расстоянии целого локтя от мишени, и это показалось дурным предзнаменованием.
* * *
Охрана записала имя гостя на специальной дощечке, обыскала на предмет спрятанного оружия и, наконец, пропустила через окованные железом ворота. Оказавшись во внутреннем дворе, он двинулся вдоль идущего по кругу каменного коридора между двумя параллельными каменными стенами, соединенными бесконечными рядами побеленных караульных помещений. Он обошел по периметру внутренний двор и очутился в восточной части, где располагался дворец сёгуна. Коридор стал постепенно подниматься вверх, повторяя контур холма, на котором был выстроен замок. Через каждые сто шагов Сано задерживал сторожевой пост. Охранники снова и снова обыскивали его, прежде чем пропустить через очередные ворота. Сквозь окна и бойницы караульных помещений он замечал других охранников. Много солдат патрулировало коридор или сопровождало посетителей и чиновников. Даже в мирное время, когда вероятность осады была весьма проблематичной, никому не удавалось пройти по замку тайком. Сано никак не мог привыкнуть к тому, что за ним постоянно наблюдают.
Иногда ему казалось, что замок при всем великолепии и изяществе является не чем иным, как огромной тюрьмой.
Однако в такой день замок представлялся очень красивой тюрьмой. Свежий весенний ветерок, слетая с гор, шуршал в лапах сосен, покачивающихся над черепичными крышами караульных помещений вдоль внутренних стен. Через окна во внешних стенах перед Сано на мгновение открывалась долина. Светло-зеленая дымка проклюнувшихся листьев несколько расцвечивала и оживляла оливково-ко-ричневый фон соломенных или черепичных крыш города. Вишневые деревья, которые теперь были в полном цвету, нежно-розовыми облаками обрамляли берега многочисленных каналов, образовывали ослепительные массивы вдоль широкой илистой реки Сумида и превращали склоны возвышавшихся над замком гор в захватывающее дух буйство зеленых и розовых волн. Их аромат наполнял воздух едва ощутимой горьковатой сладостью. Вдали на западе поднималась невозмутимая, покрытая снежной шапкой вершина горы Фудзи. Сано прибавил ходу. Он в следующий раз полюбуется красотами замка. Может, тогда он почувствует себя в этих стенах более уютно.
— Подождите, пожалуйста, Сано-сан!
Сзади раздались голос и торопливые шаги. Сано обернулся и увидел Ногуши Мотоори, своего непосредственного начальника, тог пыхтя спешил по дорожке. Сано подождал и, когда Ногуши приблизился, отвесил ему приветственный поклон.
Ногуши, главный архивист замка, полностью соответствовал представлению Сано о том, как должен выглядеть самурай-ученый. Широкие штаны и верхний хитон прикрывали короткое тело, ставшее из-за сидячего образа жизни архивиста рыхлым и тучным. Два меча на поясе казались неестественным приложением к неуклюжему, нерешительному и совершенно не склонному ссориться, а тем более сражаться с кем бы то ни было человеку. Ногуши было около пятидесяти лет. Маленькие водянистые глаза сидели на детском круглом лице. Когда Ногуши был озабочен, как сейчас, морщины на лбу добегали у него до самого выбритого темени. Добрый, заботливый и терпеливый, к тому же разделявший его любовь к истории, Ногуши понравился Сано с первого взгляда. Тем не менее Сано, получив должность, с помощью которой надеялся добиться успеха, хотел бы иметь более сурового начальника.
— Уф, рад, что удалось вас нагнать, — сказал Ногуши.
Они пошли рядом. Скрывая нетерпение, Сано замедлял шаг, чтобы Ногуши поспевал за ним. Придется уделить несколько минут начальнику, дабы продемонстрировать вежливость.
— Вам будет приятно узнать, переговоры по поводу вашей женитьбы идут вполне успешно, — сообщил Ногуши. — Судья Уэда согласен на встречу. Вы, госпожа Рэйко и ваши семьи смогут познакомиться.
Новость и в самом деле оказалась приятной.
— Очень признателен вам, Ногуши-сан, за хлопоты ради меня, — сказал Сано, используя формальные, но прочувствованные слова благодарности, диктуемые приличиями.
Сано, холостой в тридцать один год, очень хотел иметь жену и семью — особенно сына, продолжателя рода. Кроме того, он лелеял романтическую, но малореальную надежду на духовную близость, которую брак по сватовству мог принести, но не обязательно приносил. Отец, мечтавший поправить материальное и общественное положение семьи, не позволял Сано взять жену из их круга и слал предложения только дочерям богатых знатных самураев, связанных с основными кланами. Все предложения были отвергнуты. Однако теперь, при новой, высокой должности, Сано считал, что его перспективы стали более благоприятными. И Ногуши, выступая в качестве свата, как часто делали высокопоставленные самураи, неплохо справлялся со своими обязанностями. Родичи Рэйко были наследственными вассалами Токугавы, ее отец занимал должность судьи южного Эдо и слыл очень богатым.
— Если встреча пройдет хорошо, — сказал Ногуши, — то очень скоро (конечно, после того, как закончится траур по вашему отцу) я с удовольствием поприсутствую на вашей свадьбе. Вот такие дела.
Он улыбнулся, но, судя по морщинам озабоченности, на душе у него было еще что-то, не связанное с переговорами о женитьбе. Сано ждал продолжения разговора.
Наконец, Ногуши промолвил:
— Порой можно без лишних слов дать понять: хотя ты с радостью выполнил бы поручение, однако твое время могло бы быть потрачено с большей пользой на что-либо другое. — Он переключился на иносказательную речь, которой пользовались многие утонченные представители высшего общества. — Можно также внушить, что поручение лучше дать кому-то другому. Не оставляя, конечно, никакого сомнения в своей готовности и способностях выполнить задание. Даже не имея представления о конкретных обстоятельствах, я уверен, умный человек сумеет заставить других принять свою точку зрения, не снискав при этом порицания и не потеряв лица.
Сано растерялся.
— Да, понятно, — сказал он, но только потому, что Ногуши бросал на него многозначительные взгляды, как бы умоляя понять свои намеки.
— И конечно, вы не забудете, что его превосходительство очень занятой человек. Мелкие вопросы неизбежно должны тотчас же выветриваться из его головы. Но это не совсем плохо.
Они подошли к воротам, ведущим к дворцовым покоям.
Теперь смысл речи начальника стал понятен Сано. Многие чиновники, включая Ногуши, из боязни обесчестить себя или попасть в неприятное положение шли на все, чтобы избежать любого поручения, хорошего или плохого, способного привлечь внимание сёгуна. Ногуши не мог открыто посоветовать подчиненному проигнорировать прямой приказ. Но видимо, узнав, что сёгун вызывает Сано (не причину вызова), он предлагал ему использовать все средства, чтобы увильнуть от задания. Или в случае, если не удастся, помедлить с выполнением в надежде, что Токугава Цунаёси забудет о поручении. Сано понял позицию Ногуши, но не согласился с ней.
Он подождал, пока они минуют сторожевой пост и войдут в дворцовый сад, и сказал:
— Благодарен вам за заботу, Ногуши-сан, но я должен, не уклоняясь и не откладывая, выполнять все, что прикажет правитель.
Ногуши даже задохнулся от подобной опрометчивости.
— Ах нет, я вовсе и не имел в виду, что вам следует ослушаться приказа его превосходительства! — выпалил он. Затем прижал ладонь к губам и зыркнул по сторонам, не подслушивает ли их кто.
Дворцовый сад зеленел в полном весеннем убранстве. Охранники расхаживали по гравию через лужайки, где цвели вишни и магнолии. Садовники подметали дорожки и подстригали кусты азалии, усыпанные красными цветами. Разноцветные наряды чиновников делали пейзаж более красочным. Большинство служащих торопилось прочь от дворца — белого, низкого, широкого строения из алебастра с дверями, балками и оконными решетками из темного дерева и многоскатной крышей из сверкающей на солнце серой черепицы. Сано понимал, почему Ногуши опасался соглядатаев: даже намек на непослушание толковался как государственная измена и наказывался изгнанием или смертью. Эдо был переполнен шпионами и информаторами, многие из которых находились в самом замке. Любой чиновник, каждый слуга мог оказаться агентом сёгуна — или просто клеветником, желающим выдвинуться за счет соседа.
— Я всего лишь поделился с вами опытом, — громким шепотом пояснил Ногуши.
Сано не мог воспользоваться советом, исходившим от человека, единственным стремлением которого было прожить оставшиеся годы в тишине и покое. Но Ногуши желал ему добра.
— Да, я знаю. Спасибо вам за совет, Ногуши-сан. Я запомню.
Они подошли ко входу во дворец, обменялись словами прощания. Ногуши покачал головой:
— Молодые люди, вы все такие торопливые и горячие. Надеюсь, вам не придется сожалеть о своих делах, Сано-сан. — И добавил более веселым тоном: — Что ж, всего наилучшего и удачи.
Стража пропустила Сано через массивные резные двери. Сняв обувь и мечи в огромном переднем зале, он вспомнил о предостережении Ногуши и почувствовал легкую дрожь в груди. Он еще многого не знал о бакуфу — военном правительстве страны. Не совершает ли он ошибку, пытаясь исполнить долг одновременно перед правителем и перед отцом? Мысль показалась странной. Он шел по полу из полированного кипариса через внешнюю часть здания, где находились правительственные помещения, пытаясь преодолеть растерянность. Сердце бешено колотилось, а ладони от нервного напряжения стали влажными. Дойдя до дверей, ведущих в театр Но, он остановился и попытался собраться с духом перед встречей с верховным военным диктатором страны.
— Сёсакан Сано Исиро к его превосходительству, — сказал он охранникам.
Те поклонились, распахнули двери и встали по сторонам, давая ему пройти. Гоня опасения, Сано вошел.
Он оказался на веранде, выходящей на огромный покрытый гравием двор с рядами сосен по краям. Слева перед ним находилась сцена театра Но — приподнятая деревянная платформа, крышу которой поддерживали четыре колонны. Сцена была развернута вправо. Расположившиеся в глубине сцены три барабанщика и два флейтиста наигрывали мрачную старинную мелодию. Посередине сцены стояло вишневое деревце в горшке, подле него лежал актер в ветхих одеждах странствующего монаха. Он как будто спал. Певцы и другие актеры сидели по обеим сторонам кулисы.
Сано во все глаза смотрел на человека, которому поклялся служить.
Цунаёси, пятый сёгун из рода Токугава, восседал на мягких подушках, одетый в яркое шелковое кимоно, отливавшее на складках золотым, коричневым и розовым цветами. Поверх кимоно красовался черный хитон с широкими плечами. На голове у сёгуна была цилиндрическая шапочка. В руках он держал закрытый веер. Сёгун улыбался и время от времени качал под музыку головой. Цунаёси, как слышал Сано, покровительствовал театру Но. Правитель, казалось, не замечал выражения скуки на лицах у десяти придворных, вынужденных смотреть постановку, стоя на коленях справа и слева от его помоста.
Сано ощутил некоторое удивление, поскольку забыл, что Цунаёси, маленький, добродушный с виду, в сорок три года выглядит таким старым. Сано напомнил себе, что перед ним потомок великого Иэясу Токугавы, менее сотни лет назад одержавшего победу над многочисленными враждующими кланами и объединившего страну. Цунаёси пользовался властью по наследству. Его слово — закон, он распоряжается жизнью и смертью своих подданных.
По мосткам, которые вели к занавешенным дверям раздевалки, спустился юный актер с мечом в руках. На нем были парик из длинных распущенных волос, высокая черная шапка, черное парчовое кимоно и широкая алая юбка с глубокими разрезами. Заняв место в левой передней части сцены, он начал исполнять медленный стилизованный танец и петь:
Давным-давно.
Влекомый земным бесчестием,
Я призраком явился
В то место, где умер,
Приняв обличье, которое имел,
Когда жил на земле,
Чтобы рассказать спящему монаху
Свою историю, произошедшую давным-давно.
Сано узнал пьесу «Таданори», написанную почти три столетия тому назад великим драматургом Дзэами Мотокиё. Таданори, правитель Сацумы, являлся воином-поэтом из клана Хэйкэ. Когда в императорском дворце стали составлять антологию поэзии знаменитых авторов, туда включили одно из стихотворений Таданори, не указав при этом автора, поскольку Хэйкэ считались мятежниками. Таданори погиб в сражении, сожалея, что его имя осталось неизвестным. В пьесе призрак рассказывает странствующему монаху о себе, чтобы его не забывали как поэта.
Мое стихотворение было выбрано для Великой книги,
Но, увы! Из-за недовольства повелителя
Под ним нет моего...
Сёгун громко ударил веером по помосту. Актер прервал мелодекламацию на полуслове и сбился с танцевального ритма.
— Нужно не так! — крикнул Токугава Цунаёси. — Нужно вот так!
Он пропел несколько строк слабым, тонким голосом. По мнению Сано, разницы между исполнением стихов не было, однако присутствующие одобрительно зашептались.
— Ничего-ничего, э-э, можешь идти. Следующий!
Актер спрыгнул со сцены. Музыка заиграла снова, и другой актер начал спускаться по мосткам. Теперь Сано понимал: это не постановка профессиональной труппы сёгуна, а прослушивание тех новичков из семей, управлявших провинциями страны, которым выпала честь удовлетворять вкус правителя к развлечениям. Вдруг Сано посетила ужасная мысль: а не хочет ли Цунаёси прослушать и его? Картины подвигов, сопряженных с великой отвагой, потускнели, и он неосознанно сделал шаг назад. Но сёгун подал знак рукой.
— А, сёсакан Сано, — сказал Токугава Цунаёси. — Подойдите. — Повернулся к актерам и музыкантам. — А вы уходите и ждите, когда вас позовут.
Люди на сцене поклонились и направились по мосткам к раздевалке. Сано, чувствуя неловкость под любопытными взглядами, пересек дворик и встал на колени перед помостом.
— Ожидаю приказаний вашего превосходительства, — сказал он, низко кланяясь. Лоб и руки коснулись земли.
— Встаньте и подойдите ближе, — приказал сёгун.
Сано приблизился. Он напряг ноги, унимая дрожь в коленях, они задрожали, едва сёгун обратил на него внимание. Осмелившись прямо взглянуть на Цунаёси, Сано не удивился тому, что правитель его не узнает, что тонкое, аристократическое лицо озадаченно поморщилось. Если даже он сам забыл, как выглядит Цунаёси, то где уж великому правителю помнить его.
— Что ж, э-э, — сказал Цунаёси. — Похоже, вы самурай, который обладает достаточными физическими и умственными способностями, чтобы выполнить мое поручение. Решительно не понимаю, почему я до сих пор не воспользовался вашей службой.
Приближенные зашептались, он глянул на них.
— Теперь я исправлю оплошность, — обронил Цунаёси. — Прошлой ночью был убит Каибара Тодзю. Ему отсекли голову и сделали из нее, э-э, военный трофей.
Характер преступления, а также личность убитого поразили Сано. Отсечение головы у поверженного противника являлось военной традицией и, как правило, не практиковалось в мирное время. Каибара Тодзю был наследственным вассалом рода Токугава, одним из тех, чьи предки служили сёгунам в течение многих лет и традиционно занимали почетные должности в обширной империи. И все-таки не столько новость взволновала Сано, сколько мысль, что сёгун именно ему собирается поручить расследование убийства. Слишком много жизней было поломано или погублено, когда он занимался предыдущим, единственным своим расследованием. Интерес в Сано разгорелся. Приятное ощущение сладостной тревоги впервые за последние месяцы взбодрило его. Недолгая полицейская карьера породила бессознательную тягу к опасности и приключениям. К тому же в Сано всегда жило стремление искать и находить истину. В последнее время у него не было возможности утолять эту страсть. Но теперь...
— Бундори обнаружили, э-э... — Лицо сёгуна сморщилось, изображая напряженную думу.
— На пожарной вышке в торговом районе Нихонбаси, на аптекарской улице, ваше превосходительство. — Зашелестели шелковые наряды. Сёгун и слуги повернулись на звук мужского голоса, донесшегося из глубины помещения.
Проследив за их взглядами, Сано заметил канцлера Янагисаву Ёсиясу, стоявшего за помостом. Любопытство Сано возросло. Об этом человеке он много слышал, но видел всего один раз.
Сочетание в Янагисаве рослости, подтянутости, величественной осанки и резких, но приятных черт лица создавало впечатление поразительной мужественной красоты. Читавшийся в глазах незаурядный ум заставлял все внимание сосредоточивать на лице и не замечать блестящих, модных нарядов. Ходили слухи, будто Янагисава, которому исполнилось тридцать два года и который стал протеже Цунаёси в двадцать лет, был и остается любовником сёгуна. Как бы там ни было, Янагисава, похоже, имеет большое влияние в бакуфу.
Янагисава встал на колени рядом с помостом, на почетном месте, ближе остальных к сёгуну. Подобострастные поклоны слуг и поспешность, с которой они очистили для него место, свидетельствовали о том, что этот человек обладает большой властью.
— Ваше превосходительство, — сказал он, поклонившись сёгуну.
Цунаёси приветливо улыбнулся:
— А, канцлер Янагисава. — В голосе послышались нотки облегчения, словно он обрадовался приходу того, кто обладал большими, чем он, знаниями. — Мы как раз обсуждаем неприятность, случившуюся прошлой ночью. Я решил поручить найти, э-э, убийцу моему новому сёсакану.
Янагисава бросил взгляд на Сано. Глаза под густыми изогнутыми бровями, большие и влажные, казались даже при солнечном свете совершенно черными, будто зрачки постоянно расширены. Блеснувшая в них враждебность потрясла Сано до глубины души. Чем он мог обидеть канцлера?
С появлением Янагисавы, почувствовал он, все, включая сёгуна, насторожились. Напряжение несколько ослабло, когда Янагисава учтиво сказал:
— Мудрое решение, ваше превосходительство.
Одобрение вроде бы доставило сёгуну удовольствие, а слуги выглядели благодарными за то, что все обошлось без конфликта. Присутствующие вздохнули с облегчением и поудобнее устроились на коленях. Несколько увереннее почувствовал себя и Сано. Несмотря на первое впечатление, Янагисава казался искренним. Он даже наградил Сано улыбкой, угол красиво очерченного рта приподнялся.
Цунаёси повернулся к Сано:
— Это убийство, по сути, является, э-э, актом войны против рода Токугава. Того, кто его совершил, следует поймать и примерно наказать. Мы не можем позволить ему остаться безнаказанным после столь отвратительного вызова нашему режиму. Безнаказанность равносильна сигналу для кланов, дескать, мы уязвимы для нападения. Поэтому я распорядился, вам будет оказано необходимое содействие и помощь со стороны, э-э, всех сил полиции. Соответствующие приказы уже отданы. Кроме того, вы можете воспользоваться услугами настоятельницы замкового храма, которая обладает способностью общаться с миром духов. Я приказал, ее пришлют прямо к вам домой. А теперь, сёсакан Сано, идите и немедленно приступайте к расследованию. Сегодня вечером в моих покоях доложите мне о, э-э, ваших успехах. — Сёгун махнул веером. Аудиенция окончилась.
Сано низко поклонился.
— Благодарю вас, ваше превосходительство, за великую честь вам служить, — сказал он, пряча удивление и скепсис по поводу оккультных дел. Сано никогда не слышал, чтобы духи помогали в расследовании уголовных преступлений, это не входило в стандартные полицейские процедуры, но он не мог подвергать сомнению решение сёгуна. — Сделаю все, что в моих ничтожных силах.
Еще он собрался выразить признательность за предоставленную помощь, но взгляд сёгуна переместился на сцену. Цунаёси с явным нетерпением ждал возобновления прослушивания актеров.
— Премного благодарен, ваше превосходительство, — повторил Сано и покинул театр. Лицо у него светилось от улыбки, рвущейся из души. Лишь сегодня утром надежда прославиться казалась тщетной. А теперь появился шанс доказать: он, истинный приверженец бусидо, добьется того, чтобы его имя заняло достойное место в истории. Шанс испытать волнение и опасность и — самое важное — открыть истину, позволить свершиться правосудию и, быть может, спасти человеческие жизни. Сёгун посулил содействие полиции, успех практически обеспечен. Уверенность в своих силах теплой волной прокатилась у Сано в груди. Поручение обещало щедрые награды при минимальном риске.
Он вышел из дворца под яркое весеннее солнце, от предостережения начальника Ногуши и враждебности канцлера Янагисавы остались смутные тени в самой глубине сознания.
Глава 2
Путь Сано пролегал вниз по холму мимо сторожевых постов и по мосту, перекинутому через ров, опоясывавший замок. Сано миновал ворота и вошел в официальную часть замка, где располагались служебные помещения главных слуг сёгуна и высших чиновников, как обычно, не веря в то, что действительно здесь живет. Вдоль дороги стояли красивые дома, каждый дом имел двухэтажный флигель, побеленные стены были украшены черными изразцовыми плитками, составляющими диагональный узор, окна были забраны решетками. Ворота под крышами разрывали сплошной массив белого и черного, слева и справа от ворот находились помещения для стражи. Мимо них стремился поток хорошо одетых чиновников, их помощников, дам в паланкинах, которые несли мощные носильщики, слуг, посыльных, отрядов конных и пеших самураев. Сано, раздавая встречным коллегам, подчас едва знакомым, короткие, формальные поклоны, дошел до своего дома. Два охранника поклонились ему и открыли ворота. Он прошел на мощеный двор. Высокая деревянная изгородь опоясывала главное строение. Как всегда, по приходе домой Сано с большой неохотой миновал ведущие во внутренние покои ворота.
Стоящий на высоком фундаменте из каменных глыб огромный дом с тяжелой черепичной крышей, спускающейся глубокими скатами на широкую веранду, скорее отталкивал, чем притягивал его. Окна закрывали темные деревянные решетки, деревянные ступени вели к крыльцу. Сано вошел в дом, вспоминая свой первый день в замке.
Когда он пожаловался, что дом чересчур велик для одного, а конюшня с лошадьми не нужна, сопровождавший его чиновник сказал:
— Если вы откажетесь от того, что его превосходительство вам пожаловал, то он может счесть вас неблагодарным.
И Сано вынужден был принять дом во владение. Сано разулся при входе. Преодолев желание идти на цыпочках, прошел по коридору и оказался в главном зале.
— Настоятельница храма, которую послал его превосходительство, еще не приехала? — спросил Сано слугу.
— Нет, господин.
На лице Сано появилось выражение неудовольствия. Лучше начать расследование с изучения места преступления, важные улики могут быть утрачены, если не прибыть туда достаточно быстро. Сано не мог позволить себе дожидаться, пока какая-то старуха прихромает к нему из храма. Кроме того, его одолевало сомнение относительно плана сёгуна. Он не разделял веры Цунаёси Токугавы в сверхъестественное, в то, что общение с царством духов поможет установить личность убийцы. Скорее практические меры дадут ответы на вопросы. Но сёгун взял да и приказал ему советоваться со специалистом по оккультным делам. Новое положение, заподозрил Сано, при всей престижности и полномочиях способно породить обстоятельства, которые не столько облегчат, сколько затруднят расследование убийства.
Слуга ждал приказаний. Сано сказал:
— Мне хотелось бы поесть прямо сейчас.
Предстоит много работы, трудно сказать, когда выпадет случай снова утолить голод.
— Да, господин, — Поклонившись, слуга удалился.
Сано, усевшись на помост, с привычным беспокойством обозрел собственные владения. На полу лежал прекрасно выделанный татами. Стену за спиной украшала великолепная фреска, изображающая пейзаж. Раздвижные двери были открыты по обеим сторонам комнаты. Через левую дверь виднелась веранда, выходящая в сад с цветущими вишневыми деревьями, с валунами, покрытыми мхом, и прудом. Солнечный свет падал на сделанные из тикового дерева полки, секретеры, рабочий стол, задвинутый в нишу, свитки бумаги и вазу с лилиями. Через правую дверь виднелся коридор, ведущий в спальню, где служанка смахивала пыль с лаковых шкафов и сундуков. Приглушенные голоса подсказывали: остальные слуги заняты работой на кухне, в ванной и туалетной комнатах, в шести других спальнях и в бесконечных коридорах. Однако Сано дом казался пустым и нежилым. Книги и одежда были аккуратно разложены по шкафам, ничто не указывало на его присутствие в доме, если не считать буддийского алтаря, установленного в углу этой комнаты: на алтаре перед портретом отца дымили благовония, стояли чашка с сакэ и ваза с фруктами. Сано не умел заполнять пустые жилые пространства. Не умел он и расслабляться в величественных помещениях.
Большую часть жизни он провел в густонаселенном районе Нихонбаси, в небольшом доме, расположенном за отцовской школой боевых искусств, вместе с родителями и их служанкой по имени Хана. Стены в четырех крошечных комнатах были настолько тонки, что не заглушали звуков, как рождавшихся внутри дома, так и доносившихся с улицы. Комната в полицейской казарме была больше, но не тише. Относительная тишина новых хором нервировала Сано. Но сильнее тишины угнетало одиночество.
После смерти отца Сано перевез мать и Хану к себе, но мать оказалась неприспособленной к жизни в замке. Она опасалась выходить во двор, страшилась общения со слугами и изысканными, утонченными соседями. Когда Сано пытался ободрить ее, она только смотрела на него с молчаливой скорбью. Она не могла здесь ни есть, ни спать. Спустя десять дней Хана сказала Сано:
— Молодой хозяин, ваша мать умрет, если останется здесь. Отошлите ее домой.
Сано нехотя уступил, он сожалел, что не может разделить с матерью своего нынешнего достатка. С отъездом матери и Ханы одиночество стало невыносимым. Он старался как можно больше времени проводить на тренировочной площадке, в архиве. Он ходил на вечеринки, которые устраивали слуги сёгуна. Придворные не понимали, почему правитель возвысил его, поскольку обстоятельства не позволяли им этого знать. Соответственно они негодовали, хоть и старались порой добиться его расположения. После того как тренировки, работа и развлечения заканчивались, наступал ужасный момент возвращения домой, в тишину.
Возможно, женитьба на Рэйко заполнит пустоту его жизни. Сано надеялся, что первая, самая важная, официальная встреча их семей пройдет успешно.
Вошел слуга и поставил перед ним поднос. Сано съел овощной суп, рис, жаренные на углях креветки, сашими, квашеную редиску, перепелиные яйца, соевый творог, приготовленные на пару сладкие пампушки — все вкусное, красиво оформленное и в нужном количестве. Многое ему претило в жизни в замке, однако пожаловаться на качество еды и обслуживания он не мог. Сано завершал трапезу, когда в коридоре послышались шаги. В комнату в сопровождении слуги вошла женщина.
Слуга объявил:
— Настоятельница храма его превосходительства.
Сано никогда не бывал в Момидзияме, фамильном храме Токугавы, находившемся в центре замка. Он представлял настоятельницу вроде тех старух, что прислуживали в городских синтоистских храмах для простолюдинов. Взгляд на гостью поверг Сано в изумление.
Она была ростом примерно с него — высокая, наверное, одних с ним лет. Несмотря на полное отсутствие белил, лицо отличалось чрезвычайной бледностью. Редкие веснушки покрывали щеки и переносицу. Нос был длинный и тонкий. Густые блестящие волосы, собранные в тугую прическу, отливали на солнце рыжевато-коричневым огнем, широкая прядь ниспадала из-под гребней на шею. Непокорность высоких скул перекликалась со смелым разворотом плеч и сильными руками, которые легли на пол, когда настоятельница встала на колени для поклона.
— Я — Аои.
Глубокий, немного вибрирующий голос напоминал гул храмового колокола. Голос приятно отозвался в душе Сано. Когда настоятельница выпрямилась, чтобы беседовать с ним, ее движения приобрели естественную грацию, смягчившую определенную угловатость телесных форм. Дешевое кимоно из хлопка — бледно-голубое с узором из белых облаков и зеленых ивовых ветвей — выглядело на ней элегантнее, чем дорогое шелковое на более стройной и изысканной даме. Многие мужчины, подумал Сано, сочтут ее неинтересной, бесконечно далекой от общепринятых стандартов женской красоты. Для него же это самая красивая женщина из всех, которых доводилось видеть раньше.
Она твердо смотрела ему в глаза в течение нескольких мгновений. Сано заметил: зрачки у нее странного, светящегося светло-коричневого цвета. Она одарила его коротко вспыхнувшей улыбкой. У него перехватило дыхание, когда на щеках у женщины обозначились ямочки.
— Его превосходительство объяснил вам, что вы будете помогать мне в расследовании убийства Каибары Тодзю?
Неловкость положения немного смущала Сано. Традиционный уклад заставлял мужчин и женщин работать раздельно. Все служащие в бакуфу были мужчинами. Ушли в прошлое те дни, когда женщины-самураи скакали в бой рядом со своими мужчинами. Новизна ситуации никак не беспокоила и даже не интересовала Сано, пока он полагал, что настоятельница — почтенная старуха. Но советоваться, сотрудничать с молодой и привлекательной женщиной...
— Да. Сёгун все объяснил.
Сано впервые столкнулся с такой невозмутимостью, как у Аои. Она определенно излучала силу. Где-то в глубине души он вроде сёгуна верил в древние мифы и легенды, в вещи, неподвластные человеческому разуму. По мере общения с Аои его в целом скептическое отношение ко всему чудесному начало колебаться. Возможно, она и впрямь обладала властью над миром духов. Легкий привкус первобытного ужаса вынудил Сано почувствовать себя неуверенно. Мистическая власть ставила ее вне жестких рамок общества, где простолюдин автоматически подчинялся самураю.
Не зная, как именно следует относиться к Аои, Сано решил прикрыть внутреннюю неловкость внешней бесцеремонностью.
— Значит, так. Вы полагаете, будто способны определить личность убийцы?
— Возможно. — Она опустила голову в медленном поклоне. Явно неразговорчивая, она не собиралась поддерживать беседу.
— Каким образом? — поинтересовался Сано, стараясь не выказать волнения.
Взгляд Аои встретился с его, откровенность глаз притягивала сильнее, чем робкое заигрывание.
— Я совершу обряд. Войду в контакт с духом погибшего человека. Мы узнаем об убийце все, что знал он. От него самого. Увидим убийцу его глазами. Если богам будет угодно.
Сильная рука повернулась ладонью вверх, выражая как неуверенность, связанную с такого рода предприятием, так и надежду на успех.
— Понятно. — Сано понравился кратчайший путь к правде, а также перспектива вновь увидеть Аои. Однако сначала следовало заняться упорными поисками информации в мире живых. — Я приеду в храм сегодня вечером.
— Сегодня вечером, да. — Восприняв его слова как сигнал к завершению разговора, Аои вновь поклонилась и поднялась на ноги. — Для проведения обряда мне понадобится что-нибудь из вещей жертвы. Чтобы установить связь с его духом.
Сано кивнул:
— Хорошо.
И она удалилась столь же скромно, сколь и пришла.
Сано задумчиво посмотрел вслед настоятельнице. Действительно ли ее обряд укажет убийцу? Сано позвал слугу и приказал оседлать коня.
Выезжая из ворот, он почувствовал нечто, что не имело ничего общего со стоящей перед ним задачей. Впервые он с нетерпением ждал вечера, который придется провести в замке.
Глава 3
К востоку от замка суетился в повседневных делах торговый район Нихонбаси, зажатый на узкой полоске земли между владениями знатных кланов и рекой Сумида. Вдоль узких извилистых улиц открытые прилавки магазинов выставляли напоказ товар: где масло, где сакэ, где посуда, корзины, металлические изделия, где соевый соус. Запахи дыма, готовящейся еды, опилок перемешивались с запахами выгребных ям и конского навоза. Продавцы, сидя на высоких помостах у заведений, пререкались с посетителями или призывно выкрикивали в проходящую толпу:
— Лучший соевый соус по самой низкой цене, заходите ко мне!
— Корзины высокого качества, заходите и увидите сами! Попрошайки шныряли среди прохожих, тряся чашками для подаяний. Вопящие дети путались под ногами. Сано, направляясь к месту убийства Каибары Тодзю, жался к краю улицы, чтобы не наехать на покупателей. На аптекарской улице нормальная жизнь замерла. Хозяева и посетители, забыв про товары, стояли в дверях магазинов и возбужденно переговаривались. Сано догадывался о причине такого поведения, и тем не менее зрелище, открывшееся за углом, изумило и насторожило его.
Огромная возбужденная толпа собралась перед самой большой аптекой. Тревожные вести быстро распространялись по Эдо. Прошло всего несколько часов, как было обнаружено тело Каибары, а самураи на лошадях, мастеровые в грязных одеждах, крестьяне с мешками на спинах уже тянули шеи, чтобы разглядеть предполагаемое место преступления. Крики «Что там? Дайте посмотреть!» усиливали общее волнение. Разносчики новостей продавали наспех отпечатанные листки, и, без сомнения, весть об убийстве вскоре дойдет до каждого, кто еще не слышал о нем.
— Убийство ради бундори! — кричали разносчики.
Похоже, событие превратилось в сенсацию и наверняка вызвало массу дурных слухов. Сано почувствовал: страх и любопытство распространяются в воздухе словно инфекция. Сёгуна беспокоила политическая подоплека дела, но Сано считал необходимым побыстрее найти убийцу и по другой причине: среди горожан могла возникнуть паника. Где же полиция? Почему она ничего не предпринимает, чтобы успокоить толпу или сохранить ценные улики? Сано, быстро спешившись, привязал коня к столбу и стал локтями прокладывать себе дорогу. И вдруг остановился.
Несколько человек с коротко остриженными волосами, выдававшими самураев низкого ранга, лениво прислонившись к стене магазина, наблюдали за нараставшей суматохой. На самурае лет пятидесяти была надета искусно выделанная кольчуга, под которой виднелись богатое шелковое кимоно и широкие штаны, на верхнем хитоне красовался вышитый герб Токугавы, а на голове — покрытый лаком шлем. В смятении Сано узнал бывшего коллегу и врага: ёрики Хаяси, старшего офицера, поспособствовавшего его изгнанию из полиции. Остальные двое самураев — досины, патрульные полицейские. У каждого за поясом короткий меч, в руке крепкий стальной прут с двумя изогнутыми зубьями над рукоятью для перехватывания клинка нападающего — дзиттэ, обычное вооружение досина. Их помощники, крестьяне, оснащенные палицами и копьями, находились рядом. Однако едва ли полиция, опытная в уголовных делах, ждала его приезда, чтобы приступить к работе.
Сано нехотя приблизился к давнему врагу, поклонился и через силу вежливо произнес:
— Доброе утро, Хаяси-сан. Почему ваши люди бездельничают вместо того, чтобы наводить порядок или расследовать убийство?
На узком лице Хаяси застыло неприязненное выражение.
— Сёсакан-сама, — презрительно выдавил он и с насмешкой поклонился. — Значит, вы снизошли с высот вашего положения, — он повел глазами в сторону замка, — до наших убогих мест. (Где самое место Сано, давал понять тон сказанного.) Но отчего вы полагаете, будто мы будем делать за вас вашу работу?
Дурное предчувствие усугубило досаду Сано на оскорбительные слова.
— Сёгун назначил меня руководить расследованием, — объяснил он, — но при полном содействии полиции.
Хаяси усмехнулся:
— На сей счет у меня нет никаких распоряжений. — Несмотря на злорадный тон, в словах прозвучало некоторое раскаяние. — Мне приказано оставить это дело в ваших умелых руках.
Ёрики зашагал вниз по улице, подав знак своим людям следовать за ним. Толпа расступилась, давая полицейским пройти. Приказы сёгуна, с тревогой осознал Сано, извращены во время прохождения по административной цепочке. Без необходимых согласований Сано не имел права распоряжаться полицией. Но он не может тратить время на согласования. След убийцы остывает.
— Я настаиваю на вашем содействии, Хаяси-сан. — Сано преградил ёрики дорогу и посмотрел ему прямо в глаза.
Ноздри у Хаяси раздулись от гнева:
— Смешно! Прочь с дороги!
Сано понял: Хаяси не хочет уступать на глазах у подчиненных и горожан, одновременно он опасается последствий, если не подчинится привилегированному слуге сёгуна. Сано точно не знал, насколько простираются его новые полномочия, но решил развить преимущество:
— Нам многое нужно сделать. Поэтому давайте начнем. С застывшим от злости лицом Хаяси резко кивнул одному из досинов:
— Цуда, проследи, чтобы сёсакан-сама получил все необходимое ему содействие. — Он снова двинулся через толпу к своему богато убранному коню.
Настроение у Сано упало. Он узнал в Цуде того, кто помог сфабриковать против него обвинение в убийстве. Цуда, бросив обиженный взгляд вслед уезжавшему Хаяси, выдвинул вперед громадный подбородок. Для начала он изо всех сил сжал рукоять дзиттэ, словно собрался пустить в ход и против Сано и против начальника, свалившего на него непрошеную ношу. Потом расплылся в улыбке, которая нисколько не смягчила угрюмое лицо.
— Ты, Хирата, — бросил товарищу, — поможешь сёсакан-саме. — Из-за тона титул прозвучал как оскорбление. Цуда победоносно устремил на Сано полный злобы взгляд.
Хирата выступил вперед. В двадцать с небольшим лет он имел широкое бесхитростное лицо, серьезные глаза, коренастую фигуру и здоровый крестьянский загар. Три помощника, еще моложе, чем он, обступили начальника.
Прочитав явную досаду на лице у Сано, Цуда грубо расхохотался.
— Расследуйте что хотите, — сказал он. — Кстати, можете не затруднять себя поисками трупа. Он уже по пути в городской морг. — Он насмешливо ковырнул землю ногой, снова засмеялся, небрежно кивнул и ушел, позвав за собой своих помощников.
Сано посмотрел вниз, на то место, которое указал Цуда. Увидев, что земля вокруг увлажнена и тщательно подметена, он сильно огорчился. Должно быть, здесь рухнуло обезглавленное тело Каибары Тодзю, но не осталось никаких улик, ничего, что можно было бы отнести Аои для обряда. Есть целая толпа подозреваемых, потенциально все жители Эдо, но пока сёгун не повторит приказ полиции, у Сано не будет никаких помощников, кроме четырех молодых людей, не более опытных, чем сам Сано. Исиро вспомнил собственный недавний оптимизм. Расследование начиналось из рук вон плохо. Долг, однако, требовал немедленных действий. Правосудие и честь ожидали его усердия.
Сложив у рта ладони рупором, Сано крикнул:
— Слушайте все! — Толпа притихла, головы повернулись в его сторону. — Прошу тех, кто обнаружил тело убитого, выйти вперед.
(Если они, конечно, уже не разошлись!)
К его облегчению, появились двое мужчин и женщина. Они без промедления пали ниц и принялись отбивать поклоны, снова и снова повторяя: «Досточтимый господин».
— Встаньте, — велел Сано, сконфуженный чрезмерным проявлением уважения.
Крестьяне всегда подчинялись самураям, те имели право их убить, за убийство им грозило лишь замечание. Однако с тех пор, как Сано начал носить герб Токугавы, знаки почтения стали столь щедры, что он, человек из небогатой семьи, чувствовал смущение.
Сано попросил Хирату:
— Пожалуйста, очистите улицу, пока я допрашиваю свидетелей.
Толпа любопытных увеличилась, некоторые, с татуировками, походили на бандитов. В беспокойном Нихонбаси что угодно могло спровоцировать шумную ссору, а этого ни Сано, ни городу вовсе не было нужно.
С неожиданной расторопностью Хирата с помощниками принялся разгонять толпу. Сано повернулся к свидетелям. Жавшихся друг к другу пожилых людей легко было принять за брата и сестру — оба маленького роста, худые и согбенные, без зубов, седые, морщинистые, со старческими пятнами на коже. Оба в темно-синих кимоно и соломенных сандалиях. Третий свидетель был лет на двадцать их моложе, полный, с отвислыми щеками и короткими волосами, стоящими торчком. Копье с бамбуковым древком и кожаный панцирь выдавали в нем стражника, местного жителя, охраняющего ворота Нихонбаси.
Сано обратился к пожилому человеку:
— Как вас зовут?
— Таро, господин. Хозяин этой аптекарской лавки. — Он указал на магазин. — Мы с женой нашли тело.
— А вы? — спросил Сано у стражника.
— Удогуши, — прошептал тот. Будучи явно не в себе, он непрерывно вытиралруки о короткое серое кимоно. — Я нашел голову.
Несмотря на усилия Хираты, вокруг них собрались любопытные. Сано повернулся к пожилому свидетелю:
— Давайте поговорим в вашей аптеке.
Обменявшись испуганными взглядами с женой, тот кивнул:
— Конечно, господин. — Он приподнял выкрашенный индиго кусок материи, который, свисая со ската крыши, наполовину закрывал вход в магазин.
Сано вошел.
Аптека ничем не отличалась от большинства магазинов Эдо: центральный проход между дощатыми приступками, застекленная крыша. Свет сверху дополнял освещение от открытого на улицу прилавка. Помещение заполняли керамические горшки с экстрактами растений; подносы с сушеным корнем женьшеня; плетенки с травами, орехами, разделанными рогами северного оленя и какими-то порошками, коробки с лекарствами. В воздухе витали горький, сладкий, кислый и мускусный запахи. Осмотревшись, Сано присел на край приступки и пригласил свидетелей последовать своему примеру.
Аптекарша сказала:
— Отец, где твои манеры? Мы должны предложить гостю освежиться! Господин, пожалуйста, окажите нам честь, отведайте чая в нашем жалком магазине.
Сано отметил: должность дает преимущество, которого он не имел при первом расследовании, а именно — готовность свидетелей сотрудничать.