Андрей БУТОРИН

РАБОТА НАД ОШИБКАМИ (Puzzle)

(Фантастический роман в 2-х книгах)

(Авторская редакция)

КНИГА 1. ВЫКРОЙКА

Где же ты — взаперти или в долгом пути? На каких ты сейчас перепутиях и перекрестках? Может быть, ты устал, приуныл, заблудился в трех соснах — И не можешь обратно дорогу найти? В.С. Высоцкий
ПРОЛОГ

Голос Ларисы звал издалека. Он доносился до слуха пустым и приглушенным, словно шел из-под толстого слоя ваты, или… из-под снега. Да, конечно же, он шел из-под снега — из-под ослепительного снежно-ватного одеяла, накрывшего подножие горы. Но голос был близок, до него оставалось всего лишь несколько метров, быть может, два или три…

Алексей стоял по колено в снегу, но как только он пытался сделать хотя бы один шаг в сторону, откуда звал голос жены, то сразу же проваливался по пояс. Несмотря на это, он бросался всем телом вперед, но снежная трясина затягивала его теперь уже по горло. С каждым следующим шагом-броском он все глубже и глубже зарывался, тонул в бездонной пучине снега.

Он не слышал уже Ларисиного зова, не видел ничего, кроме обступившей его ледяной, колючей тьмы. В последней, отчаянной попытке он стал судорожно обшаривать рыхлую, податливую снежную массу. Но руки его не могли нащупать ничего, кроме обжигающего мертвого холода.

Несмотря на то, что кровь его, казалось, начала замерзать прямо в жилах, Алексей почувствовал, что одежда его пропиталась влагой. Или это был тающий снег, или же пот, выжатый холодом изо всех пор его тела и не успевший еще застыть. Да, наверное, это был пот. Он начал заливать и так не видящие ничего глаза, и Алексей попытался стереть его с лица ладонью. Но руки его уже не слушались, он не смог уже согнуть ни одного скованного стужей сустава… И он понял еще, что это не пот, а слезы заливают его незрячие глаза.

Алексей закричал, но снег тут же забил ему рот, и вместо крика из горла вырвался только задавленный жгучим холодом стон.



Алексей вздрогнул, проснувшись от собственного стона. Он лежал, запутавшись в насквозь мокрой от пота простыне, а из глаз его действительно продолжали катиться слезы. Не в силах вдохнуть полной грудью, словно горло и впрямь было забито снегом, Алексей только по-детски жалобно всхлипнул и сел на диване, свесив ноги на пол. Тело его била крупная дрожь, словно оно все еще переживало чувство ледяного давления снежных тисков.

Этот сон преследовал Алексея почти каждую ночь с тех пор, как не вернулась со своего последнего восхождения Лариса. Подъем на тривиальный для мастера ее класса четырехтысячник не предвещал никаких особенных трудностей, и, тем не менее, горы в очередной раз показали человеку его место. Неожиданный в начале октября сход снежной лавины оборвал жизнь Ларисы и лишил смысла дальнейшую жизнь Алексея. Ее тело так и не нашли, погребенное под многометровым снежным саваном.

Алексея жгла и мучила только одна мысль: почему он сам не помчался туда — в предгорья Алтая, чтобы собственными руками разгребать этот проклятый снег, разгребать до тех пор, пока не найдет свою возлюбленную, ее мертвое тело… Но в том-то и беда, теперь он мог себе признаться, что боялся найти Ларису мертвой… Он знал, что она не может уже быть живой ни при каких обстоятельствах, но пока он не видел ее мертвой, она оставалась для него живой хотя бы в воспоминаниях. Но все равно он проклинал себя за это малодушие, и с тех самых пор сон о снежной трясине стал преследовать его по ночам.

Говорят, что время лечит. Может, для кого-то это изречение подходит. Но Алексей даже по прошествии восьми с половиной месяцев не чувствовал никакого облегчения. Боль, сжавшая ледяным обручем его сердце в далеком октябре, не проходила. Может, она стала чуть менее острой, но зато стягивала этот обруч все туже и туже. Не помогли ни водка, которой он три месяца кряду глушил любые проблески сознания, ни психологи, к которым он под натиском друзей обратился позже. Не помогало ничего, даже столь любимая ранее работа в газете. Впрочем, оттуда Алексея вынуждены были уволить через пару месяцев после трагедии, поскольку на работе он практически не появлялся, а если и появлялся, то в таком виде, что лучше бы уж не появлялся совсем. Главный редактор долго терпел поведение Алексея, поскольку работником он был хорошим, да и человеком замечательным, но и самому бесконечному терпению когда-нибудь все же наступает конец. Уволили Алексея, правда, не по статье, а «по собственному», — все же главный был далеко не скотиной. И даже, занеся ему самолично домой трудовую книжку и остатки зарплаты, начальник сказал, глядя в красные, с опухшими веками глаза Алексея: «Ты решил идти вслед за ней? Это твое дело. Но ведь и ТУДА надо уходить человеком. Зачем ты ей нужен ТАКОЙ? А если передумаешь все же себя гробить — возвращайся! Приму назад и ничего не вспомню». Из дикого трехмесячного запоя Алексей все же тогда вышел, правда, продолжал выпивать довольно часто, но не скатываясь уже в пропасть безумия. Однако на работу не вернулся. Он потерял к ней всякий интерес. Он потерял интерес ко всему, он потерял интерес к самой жизни. И тогда Алексей решил, что дальше так продолжаться не может.

Он был поздним и единственным ребенком в семье. Маме было уже почти сорок, когда он появился на свет. А когда ему было двадцать восемь — мамы не стало. Отец, крепкий еще семидесятилетний мужчина, сгорел как свечка после смерти жены за каких-то полгода. А еще через полтора года не стало Ларисы. Ничего больше не держало Алексея на этом свете. Друзья — сплошь отцы счастливых семейств — не могли заполнить собой пустоту в его сердце и осветить черную темень в душе. Напротив, Алексей стал замечать, что общаться с друзьями, окруженными семейным теплом и женской любовью, стало для него просто невыносимо. И, тем не менее, он не хотел, чтобы на долю друзей выпало извлечение его скрюченного предсмертными судорогами тела из петли, или опознание выуженного из озера случайным рыбаком распухшего и почерневшего трупа. Все это было противно, гадко, недостойно. Уйти надо было так, чтобы причинить при этом окружающим как можно меньше боли.

И Алексей придумал план своего ухода. Для этого нужно было поехать к тетке в деревню. Тетя Вера была маминой младшей сестрой. Во-первых, Алексей хотел повидать ее напоследок. А во-вторых…



Три года назад, сразу после свадьбы, они ездили с Ларисой к тете Вере в Никольское. Ларисе, заядлой альпинистке, вологодские равнины показались скучноватыми. Но узнав от местных, что километрах в двадцати от Никольского есть небольшой скалистый кряж, Лариса загорелась его обследовать. Пять километров они проплыли по реке на лодке, а еще пятнадцать пришлось брести по лесу, по едва приметным тропкам. Если бы не «тонкий нюх путешественника» Ларисы, Алексей бы точно заблудился в этих таежных дебрях. Но кряж они все же нашли. Лариса разочарованно вздохнула, но, тем не менее полезла на гору, таща за собой и Алексея. Однако разочарование Ларисы пропало, как только они забрались наверх. Гора поразила обоих своей необычной формой. По сути, это было почти замкнутое кольцо, подобие лунного «цирка». Место разрыва — на противоположной стороне — завалило огромными булыжниками так, что не оставалось места ни малейшему проходу. Остальные же стены этого каменного «котла» представляли собой почти отвесные скалы. А метрах в пятидесяти справа от них и в десяти — от верхнего края, на скальной стене виднелся темный проем пещеры, метра полтора в диаметре.

Ларисе очень, конечно же, захотелось залезть в эту пещеру. Алексею эта затея показалась безумием, но Лариса только расхохоталась, когда он сообщил ей об этом. По ее словам, это было детсадовским упражнением для альпиниста. И действительно, быстро закрепив конец страховочного фала на вершине горы, Лариса ухнула через край пропасти так стремительно и ловко, что Алексей невольно ею залюбовался, хотя сердце его при этом тоже ухнуло, только в пятки. Через несколько минут Лариса взобралась наверх восторженно-изумленная. «Ты тоже должен посмотреть на это!» — категорично сказала она и принялась стягивать с себя альпинистское снаряжение.

Алексей сначала не понял даже, что она затеяла. А Лариса, между тем, стала надевать всю эту свою «сбрую» на него! «Я никуда не полезу!» — пискнул Алексей испуганно, но жена так насмешливо-иронично на него глянула, что он тут же сник, смутившись, и только тихо сопел, когда Лариса затягивала на нем ремни потуже. «Пошел! Я буду страховать!» — сказала она, когда все было закончено, и Алексей, стараясь не смотреть вниз, заскользил по веревке, неумело отталкиваясь от скалы. Когда он встал дрожащими от напряжения и страха ногами на карниз перед входом в пещеру, Лариса крикнула сверху: «Не отцепляй веревку, там недалеко!». Алексей, пригибаясь, шагнул вглубь пещеры. Фонарика у него с собой не было, да он не особо был и нужен — наружного освещения вполне хватало, чтобы увидеть всю пещеру целиком. Она была совсем небольшой, метров пять в длину, но зато заканчивалась ведущим прямо вниз, вглубь горы, колодцем. Причем стены этой круглой дыры были столь гладкими, что казались отшлифованными руками человека. Алексей встал на четвереньки и так, на карачках, приблизился к черному отверстию. Оно было около метра в диаметре, и уходило вниз вертикально. Алексей, набравшись смелости — все же он был прикреплен к страховочному фалу — заглянул туда. И ничего не увидел, кроме чернильной тьмы. Только дохнуло ему в лицо каким-то могильным холодом и стало очень-очень жутко.

Алексей быстро попятился назад и, как был на карачках, выполз из пещеры задом. Он чуть не сорвался с карниза, но Лариса умело подстраховала его. Забравшись наверх, пыхтя и отдуваясь от непривычной нагрузки, Алексей недовольно пробурчал: «Ну и стоило меня туда гнать из-за какой-то дырки!» «А правда она жуткая?!» — блеснула глазами Лариса. «Да уж!» — пробормотал в ответ Алексей.

Рассказав о своем походе тете Вере, молодожены услышали в ответ очень сердитую отповедь. Оказывается, про эту пещеру исстари ходили нехорошие слухи. Никто из ныне живущих в селе туда не забирался, но старики рассказывали, что эта пещера проклята, а в том колодце живет сам дьявол. Лариса на это только хмыкнула, а у Алексея мурашки пробежали по коже, как только он вспомнил, что из глубины черного отверстия на него действительно повеяло холодом могилы и смерти.



И вот теперь Алексей задумал сделать этот колодец своей могилой. Он решил спланировать все так, чтобы подумали, будто он утонул при купании. Для этого нужно будет только оставить свои вещи на берегу реки вблизи от села, где все обычно и купаются. А сам он поплывет вниз по течению; тут бы надо предусмотреть какое-нибудь бревнышко — пять километров, хоть и по течению, преодолеть очень сложно, как бы и на самом деле не утонуть!

Дальше начнется самое трудное — переход через лес. Придется взять с собой второй комплект одежды, что-нибудь старенькое, чтобы пропажи не хватились. Ну а потом — ерунда, восхождение на гору, — склон с этой стороны почти пологий, затем — спуск к пещере. Тут надо сделать так, чтобы веревка не осталась болтаться на вершине, но это, в общем-то, тоже ерунда. А потом останется только прыгнуть в колодец и покончить, наконец, разом со всеми непереносимыми больше мучениями!

Если этот план удастся, то, во-первых, все будут уверены, что его нет в живых (а так оно и будет на самом деле!), а во-вторых, тетя Вера и остальные родственники будут избавлены от проблем с похоронами (чем Алексей очень не хотел бы «нагружать» родных!).

И тогда, если загробный мир все-таки существует, он, Алексей, наконец-то встретится со своей любимой Ларисой! Но даже если «того света» и нет, то все равно не жить лучше, чем жить ТАК!



Алексей нащупал в темноте джинсы, надел и тихо, стараясь не шуметь, вышел на крыльцо. Сверху, с бездонного ночного неба, мерцали звезды бесчисленными огоньками поминальных свечей. На душе стало отрешенно-спокойно. Алексей достал сигарету, чиркнул зажигалкой, на миг прогнав темноту, сел на крыльцо и стал смотреть на звезды, затягиваясь горьким дымом.

ЧАСТЬ 1. ЧЕРТИ И АНГЕЛЫ

Глава 1

Июль брызгал во все стороны своими яркими красками. Сочных запахов лета он тоже не жалел: пахло полевым разнотравьем, разогретой на солнце хвоей, близкой рекой и коровами. Сами коровы, разомлев от жары и от сытной, сочной травы, разлеглись по всей большой поляне, не забывая при этом жевать и отгонять хвостами мух и слепней.

Вера Васильевна давала последние наставления внукам — Лизке и Пашке — и их другу Кольке:

— Коровы сейчас улеглись, так что и вы не шибко упреете. Поглядывайте только, чтоб какая в кусты не убрела. А как встанут, идите за ними, смотрите, чтобы не отстала какая. Они к реке любят ходить в это время, — пусть идут, тут неглубоко…

— Да мы знаем же, бабушка, не первый раз! — не выдержал десятилетний Пашка.

— Идите, теть Вера, чего там — не маленькие! — солидно прогудел двенадцатилетний Колька.

— Ну и ладно, тогда я пойду! — сказала Вера Васильевна. — Управлюсь с делами — прибегу… Вы поесть не забудьте, вон, в сумке, огурцы, яйца, шаньги… Молоко пейте.

— Иди, иди, бабушка! — пропищала восьмилетняя Лизка. — Не переживай, я их накормлю!

— Ну и ладно, тогда я пойду, — снова повторила Вера Васильевна и зашагала в сторону видневшейся на пригорке полуразрушенной церкви. По пути она несколько раз обернулась, помахав детям.

— Ну, че будем делать? — спросил Колька, развалясь на мягкой душистой травке. — Может, в карты сыгранем?

— Давайте! В «Пьяницу»! — обрадовалась Лизка.

— Ну, вот еще! — поморщился Колька. — Давайте в «Тысячу» научу!

— Давай! — обрадовался Пашка.

— А, черт, бумаги нет и ручки, — вспомнил Колька.

— А зачем? — не поняла Лизка.

— Ну, там очки записывать надо, игра серьезная! — ответил Колька. — Ладно, в «Тысячу» я вас потом научу. Давайте тогда в «Дурака».

— Я не хочу в «Дурака»! — надулась Лизка. — Вы меня все время обыгрываете!



В конце концов, так и не начав играть в карты, дети решили развести костер и перекусить, пока коровы отдыхают. Колька на правах старшего и вообще местного, а значит — знающего и умеющего больше, чем эти городские неженки, дал задание брату с сестрой собирать сухие дрова, а сам снова улегся в траву и принялся смотреть за коровами. Но коровы мирно лежали, и смотреть на них быстро наскучило. Тогда Колька тоже стал собирать сучья и ветки, лениво и нехотя нагибаясь.

Наконец, разожженный все тем же Колькой костер весело запылал, а сам Колька достал из кармана «треников» мятую, полувысыпанную сигарету «Прима» и деловито прикурил ее от веточки из костра.

— Ай! Я скажу тете Марусе! — заверещала Лизка.

— Говори, она и так знает! — презрительно фыркнул Колька.

— Неправда… — в голосе Лизки уже слышалось сомнение.

— Че мне врать-то, — лениво процедил Колька, усаживаясь возле костра на корточки. Он выпустил густую струю дыма и протянул окурок Пашке. — Хочешь затянуться?

Пашке, если честно, — не хотелось. Тем более — при Лизке. Но еще больше ему не хотелось выглядеть маленьким перед Колькой. Поэтому он неуверенно потянулся рукой к дымящейся сигарете.

— Только попробуй! — вновь заверещала Лизка. — И бабушке расскажу, и домой когда приедем — маме с папой расскажу!

Пашка сразу отдернул руку. Колька рассмеялся:

— Вот собрались — трус да ябеда!

— А чего ты тогда с нами ходишь?! — огрызнулся обидевшийся за себя и сестру Пашка.

— Да ладно, мне больше достанется! — с деланным безразличием протянул Колька, снова пыхнув сигаретным дымком. На самом деле ему не хотелось ссориться с ребятами. Так уж получилось, что к приезжавшим каждое лето Пашке и Лизке он прикипел, как к родным брату и сестре, которых, кстати, у него отродясь не было. Жил он в соседнем с тети Вериным доме, поэтому и пропадал постоянно у них. Хоть ребята и были его младше, и считал он себя деловее и опытнее во всем, но ему было с ними интересно и весело.

— Ладно, кто там обещал тете Вере нас накормить? — сказал Колька, щелчком отбросив сигаретный окурок далеко в сторону и посмотрев на Лизку, прищурясь. — Я вот тоже на тебя нажалуюсь, что нас не кормила!

— Ну и ты тогда ябеда! — сказала надувшаяся Лизка, но все же полезла в сумку доставать продукты.

— О! Шанежки! Это я люблю! — оживился Колька. Он вцепился крепкими зубами в аппетитный бок круглой лепешки с черничным вареньем, но вдруг замер, принюхиваясь.

— Кто это тут набздел? — возмущенно завертел он головой, переводя взгляд с брата на сестру.

— Ты и набздел! — ответил Пашка, сам уже почуявший резкий и неприятный запах, появившийся непонятно откуда.

— Это, наверное, коровы! — сказала Лизка, и тут же вскочила на ноги, зажав нос руками и закричав: — Фу! Фу-у-у!!! Дышать же невозможно!

Мальчишки тоже вскочили, потому что творилось действительно что-то непонятное — отвратительное зловоние стало уже таким невыносимым, что даже если бы все коровье стадо разом выпустило из своих чрев газы, то произвело бы гораздо меньший эффект.

— Смотрите!!! — ткнул вдруг куда-то за спины Пашки и Лизы свой палец Колька. Его глаза стали такими круглыми и выпученными, что Пашке сделалось вдруг очень страшно и совсем не захотелось оборачиваться. Но непонятная опасность за спиной была еще страшнее, поэтому он медленно-медленно стал поворачивать голову назад, готовый в любую секунду зажмуриться.

Лизка же обернулась сразу, и ее вопль чуть не оглушил Пашку. Тогда уж и он резко повернулся назад. То, что он увидел, чуть не заставило заорать его столь же громко, как сестра. Но крик словно застыл в его горле.

Метрах в трех от костра, прямо в воздухе, колыхалось странное сиреневое марево. Оно было очень похоже на разлитый и непонятно почему не падающий на землю черничный кисель, который дрожал над землей, как огромная, двухметровая медуза. Теперь стало понятно, что от этой «медузы» и шел отвратительный резкий запах. Колыхающееся пятно становилось то ярче, то наоборот тускнело, становясь почти прозрачным. Но сквозь эту прозрачность не были видны ни кусты, ни коровы, ни деревья… Нет, что-то похожее на деревья в нем все же виднелось, но это были какие-то «живые» деревья с ветвями-щупальцами, извивающимися в разные стороны! И эти «деревья» были совершенно красными, с отвратительными лиловыми наростами на своих толстых, пульсирующих стволах. Вся эта «картинка» была видна ребятам секунды две-три, потом пятно словно заволокло сиреневым туманом, и тут из этого тумана протянулась… жуткая лапа! На ней было очень много длинных, извивающихся, как черви, пальцев с многочисленными присосками. Больше всего эта лапа напоминала собой небольшого осьминога. Она была серой, мокро блестящей, липкой на вид. А вслед за лапой из тумана высунулась отвратительная, не сравнимая ни с чем, безобразная рожа!

Тут уже Пашка не выдержал и заорал. Рядом столь же пронзительно завопили Лизка и Колька. И тут случилось следующее: то ли от этого дикого ребячьего вопля, то ли еще от чего, но сиреневое кисельное пятно, напоминающее теперь уже окошко в жуткое «куда-то», резко, в одно мгновение, схлопнулось, как экран выключенного телевизора, а голова с мерзкой рожей и часть пальцев-червей оказались просто-напросто отрубленными, поскольку были в тот момент высунутыми из этого «окна». Голова, издав тихое жалобное шипение, гулко брякнулась о землю и покатилась прямо в костер. Пальцы же, как самые настоящие черви, извивались в траве. Дети, не переставая орать, бросились врассыпную. Видимо тоже почуяв неладное, или же напуганные детскими криками, коровы повскакивали на ноги и, тревожно мыча, стали сбиваться в кучу.

Пашка и Колька остановились только у самой реки, когда бежать дальше стало просто некуда. Лизы рядом с ними не было. Павел, осознав это, пришел в себя и, бросившись к Кольке, стал трясти его за плечи.

— Где Лиза? Ты видел Лизку?! — завопил он, раскачивая друга. А на Кольку словно напал столбняк. Он стоял, разинув рот и совершенно не реагируя ни на Пашку, ни на его пронзительные крики. Наконец, Павел встряхнул его столь сильно, что Колька, поскользнувшись на глинистом берегу, рухнул в реку. Это моментально привело его в чувство. Он быстро выбрался на берег и, словно только что увидев Пашку, спросил у него:

— Ух! А что это было?!

— Откуда я знаю! — закричал Павел, у которого уже слезы вовсю текли по щекам. — Лизка пропала! Ты не видел Лизку?!

Колька растерянно развел руками. Но тут же, видимо вспомнив, что он старше, сказал:

— Не ори, сейчас найдем!



Они действительно нашли Лизу очень быстро. Девочка сидела, обхватив себя руками, в кустах на корточках и сильно дрожала. Она не плакала, но огромные серые глаза ее излучали ужас.

— Лиза, Лиз! — тронул ее за плечо Пашка.

Девочка вздрогнула и испуганно, как затравленный зверек, глянула на брата. Казалось, что она его не узнавала.

— Лиза, ну успокойся, уже все… — пытался расшевелить сестренку Павел. Никакого эффекта, однако, его слова на Лизу не производили. Она словно закаменела и только тряслась крупной дрожью, если только камень может дрожать.

Мальчишки не на шутку встревожились.

— Я отведу ее домой, — сказал Пашка решительно.

— А я?! — чуть не взвизгнул Колька.

— А что ты? — удивился Пашка. — Ты останешься с коровами, бабушка к тебе придет, или дядя Леша…

— Я тут не останусь! — насупился Колька.

— Ты что, боишься?! — ехидно, хоть и было ему не до шуток и подколок, спросил Пашка. Но Колька ответил на удивление серьезно:

— Да, боюсь. А вдруг еще кто прилезет? Да и эта… башка валяется… — он кивнул в сторону чадящего костра.

— Ну веди тогда ты Лизку домой, — хмуро и неохотно сказал Павел. — Видишь, она никакая. Ей помощь нужна.

— А ты что, останешься тут?! — с уважением и страхом одновременно спросил друга Колька.

— Ну ведь надо за коровами кому-то смотреть! — почти со слезами в голосе крикнул Пашка. — Давай иди скорей и кого-нибудь сюда срочно пришли! Слушай, — сообразил вдруг Пашка, — пусть сюда лучше дядя Леша придет, а не бабушка, а то она тоже напугается…

Колька нерешительно взял Лизу за руку и слегка потянул. Девочка поднялась молча, как зомби. Колька замялся. Ему было, конечно, ужасно стыдно, что он, такой «крутой» и взрослый, испугался остаться, а Пашка — шмакодявка Пашка — нет! С этого момента они словно поменялись ролями и старшинством.

— Ну, чего встал? Иди! — словно подтверждая эту мысль, прикрикнул на него Пашка.

И Колька зашагал в сторону деревни, ведя за собой механически, словно робот, переставляющую ноги Лизу.

Глава 2

Все у Алексея было уже приготовлено для осуществления печального плана. Рано утром он сходил «на рыбалку» и спрятал в густых кустах у берега пакет со сменной одеждой и старыми кедами. Также он нашел подходящее бревно, выброшенное когда-то рекой на берег и теперь высушенное и вылизанное солнцем добела. Подкатив бревно поближе к реке, Алексей поймал пару плотвичек «для отчета» и зашагал назад в деревню. Надо было в последний раз «проститься» со всеми, да и «купаться» рано утром, когда еще совсем не жарко, было бы несколько странновато.

Придя домой уже часов в восемь утра, он с удивлением обнаружил, что дома никого нет. На столе лежала записка: «Лешенька, сегодня наша очередь пасти коров. Паша с Лизой пошли со мной. Кушай, что найдешь в холодильнике и в печке. Я в обед прибегу. Тетя Вера».

«А ведь вчера говорили о коровах! — с досадой вспомнил Алексей. — А у меня все из головы вылетело, совсем соображать плохо стал! Ну что ж, придется отправляться „в дальний путь“ в обед! Жаль только, — подумал Алексей, — с племянниками не увижусь больше! А может, это и к лучшему — как я посмотрю в их чистые глазенки?»

До обеда Алексей просто валялся на диване. Делать ничего не хотелось. Не хотелось даже думать. Да и все уже было продумано и передумано тысячу раз.

Около полудня пришла тетя Вера. Она увидела, что еда так и осталась нетронутой и спросила, качая головой:

— Чего же ты ничего не кушал-то, Лешенька? Ну разве так можно?

— Да не хотелось, тетя Вера, жарко! — уже волнуясь от предстоящего прощания, ответил Алексей. — Я лучше искупаться сейчас сбегаю, а потом поем!

— И не думай даже! — взмахнула руками тетя Вера. — Сейчас я суп разогрею, картошку, поешь — тогда и иди. Я специально из-за тебя и пришла, ребят одних оставила, знаю, что ты — хуже ребенка малого!

— Тетя Вера, не сердись! — подошел и обнял ее сзади за плечи Алексей. — Ты у меня — самая хорошая! Давай, я пока в магазин схожу!

— Опять за водкой, поди? — исподлобья посмотрела на племянника тетка.

— Да нет же, с водкой покончено! — резко сказал Алексей. — Больше вы меня пьяным не увидите! — А мысленно добавил: «И трезвым — тоже!», но вслух произнес: — Я хлеба куплю, или чего там еще надо — сахару там, печенья…

— Все есть, ничего не надо! — махнула рукой тетя Вера. — Ну… если хлеба только, пару буханок… и карамелек грамм двести ребятам возьми… — Тетя Вера полезла доставать из сумки кошелек, но Алексей лишь укоризненно покачал головой.

По дороге в магазин он вспомнил вдруг, что не продумал совсем, как бы оставить тете Вере деньги — их оставалось немного, рублей семьсот, но все же, — так, чтобы она взяла их себе без угрызений совести. Придя из магазина с покупками, он протянул тете Вере все свои оставшиеся деньги и сказал:

— На вот, спрячь у себя, если боишься, что я буду пить!

— Не нужны мне твои деньги! — сердито отмахнулась тетя Вера.

— Теть Вера, возьми! Так и мне надежней будет, чтоб не потянуло лишний раз, — и тебе спокойней. А перед отъездом отдашь… если пригодятся…

— А ты че, — насторожилась тетя Вера, — удумал что ль чего?

Досадуя, что сболтнул такую глупость, Алексей стал переводить разговор на шутку:

— Удумал, конечно! Я у тебя жить надумал остаться! Насовсем!

— Жить! — засмеялась тетя Вера. — Что ты делать-то тут будешь?

— Как что? — продолжал «разрядку обстановки» Алексей. — В школу вон пойду, учителем русского языка и литературы — я ж журналист, как-никак!

— В школу! Там своим-то учителям делать нечего стало, на три-то ученика!

— Да шучу я, шучу! Через пару недель домой поеду. А деньги ты возьми, и трать, не стесняйся, мне на дорогу рублей триста оставь, и хватит. — И Алексей сунул тощую пачку разномастных купюр в карман тети Вериного халата. Тетка вздохнула, но спорить больше не стала.



Алексей еще доедал только тарелку вкусного, сваренного в русской печи, супа, как дверь в избу вдруг резко распахнулась. На пороге стоял бледный, взъерошенный соседский Колька. За руку он держал какую-то потухшую, с опущенным взглядом, Лизу.

— Там… это… — запыхаясь, пытался объяснить что-то Колька. Но он только разводил свободной рукой и бешено вращал глазами.

— Что случилось?! — ахнула тетя Вера. — С Пашенькой что-то?!

— Не-е! — замотал головой Колька. — Пашка там, с коровами… Там это… прилез кто-то… голова — чик! — и в костер! Мы бежать! А Лизка — вот…

Только сейчас тетя Вера заметила, что внучка выглядит как-то неестественно. Она тут же бросилась к девочке и принялась ее тормошить, приговаривая:

— Лизонька, доченька, что с тобой, лапушка?! Посмотри на бабушку! Посмотри, это я, твоя бабушка!

Но Лиза продолжала стоять, молча уперев взгляд в пол. Тогда тетя Вера перестала причитать, резко выпрямилась и стала куда-то быстро собираться.

— Леша! — сказала она категорично, без тени паники в голосе. — Я побегу с Лизой к Агнии. Она умеет заговаривать, поможет! А ты беги к Павлику! Если меня до пяти не будет — ведите коров домой сами. Сможешь? Вон и Колька вам поможет!

Тетя Вера при этих словах кивнула на стоящего столбом Кольку, но тот вдруг резко побледнел и замотал головой:

— Не-е! Я туда не пойду! Я это… давайте, я вам Лизку отвести помогу, она меня слушается!

— На кой мне твоя помощь! — рассердилась тетя Вера. — Иди, говорю, помоги Алексею с коровами управиться!

Мальчик неожиданно заплакал. Размазывая слезы по щекам, он стал быстро-быстро причитать:

— Я не пойду туда! Там голова! Там деревья красные! Пальцы, как червяки! Там еще кто-нибудь прилезет! Я не пойду туда! Тетя Вера, я не пойду туда больше!

Алексей, услышав еще раз эту галиматью про какую-то голову, помрачнел и, тревожась, сказал:

— Тетя Вера, я побежал к Павлу! Вы не переживайте, мы справимся!

Он быстро натянул кроссовки и бросился к двери. Потом все же обернулся ко все еще всхлипывающему Кольке и спросил:

— С Павлом точно все в порядке?

Колька быстро-быстро закивал головой.



Алексей бежал быстро, как только мог. С непривычки у него сильно закололо в боку, в горле застрял железного вкуса комок, который часто-часто бился в такт строчащему как пулемет сердцу. Частые вдохи стали походить на всхлипывания, и только когда уже и глаза стала затягивать темная пелена, Алексей перешел на шаг. Ноги дрожали. Сердце колотилось о ребра. Легким не хватало воздуха. Восемь с половиной месяцев почти ежедневного пьянства и выкуривания до двух пачек сигарет в день давали о себе знать очень даже ощутимо.

«Ничего, теперь уже недолго осталось…» — отрешенно подумал Алексей, приходя понемногу в себя. Он стал прислушиваться, надеясь по мычанию обнаружить местонахождение стада. Но ничего, кроме обычных летних звуков — шелеста травы и листьев, жужжания насекомых, далекого тарахтенья трактора — слышно не было.

Алексей прошел уже большую поляну, на которой еще дотлевали угли костра, разведенного ребятами. Но до костра было далеко, а подходить к нему ближе не имело смысла, поэтому Алексей не заметил странного круглого предмета у самого края кострища. Зато он увидел блеснувшую из-за кустов полоску реки. И ему показалось, что оттуда слышится мычание. Алексей прибавил шагу.

Выйдя на песчаный берег, он сразу же увидел стадо. Половина коров стояла по брюхо в воде, другая половина развалилась, уже напившись и охладившись, на «пляже». Пашка сидел неподалеку от лежащих коров прямо на песке, обхватив колени руками. Казалось, что он жмется поближе к коровам, словно ища у них защиты. Впрочем, так оно и было: Пашке было очень страшно находиться здесь одному, а коровы давали хоть какую-то иллюзию защиты.

— Павел! — еще издали крикнул Алексей племяннику.

Пашка быстро и радостно вскочил на ноги и бросился к нему навстречу.

— Дядя Леша, наконец-то! — с облегчением выдохнул мальчик. Он даже хотел было прижаться к дяде, крепко-крепко обнять его руками, настолько измучили его ожидание и страх. Но в последнюю секунду Пашка опомнился и быстро убрал руки за спину.

— Ну, что тут у вас приключилось? — спросил Алексей, тоже обрадованный, что племянник жив и здоров.

— Тут приключилось такое! — Глаза мальчика вспыхнули, и он с жаром принялся рассказывать о недавнем таинственном происшествии.



Алексей выслушал племянника, ни разу не перебив. Но когда Пашка замолчал, вопросительно заглядывая в глаза дяди, тот невольно отвел взгляд в сторону. Он не поверил Павлу. Не то, чтобы Алексей не доверял своему племяшу — он просто не мог поверить его рассказу! Того, что рассказал Пашка, просто не могло быть! Но что-то ведь было! Недобрая догадка вспыхнула вдруг в голове у Алексея.

— Павел, скажи мне честно, — начал он, неуверенно подбирая слова, — вы ничего тут не курили, не нюхали?

Пашка вдруг вздрогнул, и у Алексея екнуло сердце. «Угадал, ети его мать!» — мысленно ахнул он. А Павел опустил голову и промямлил:

— Я не курил, дядя Леша…

— А кто курил?

— Я не курил! — снова повторил Павел, уже твердо, и открыто посмотрел в глаза Алексея.

— Так, значит Колька курил! — уверенно констатировал Алексей и, видя, что Павел снова опустил голову, понял, что попал в точку.

— Так он значит и Лизе дал покурить? — вспомнил Алексей о странном состоянии девочки. — Где же он достал травку?

— Какую травку? — снова вскинул голову Пашка. Он явно не понял вопроса, но добавил: — Лизе он не давал сигарету, он мне давал, но я… отказался.

— Сигарету? — переспросил Алексей. — Или косячок с травкой?

— Не с травкой, — снова не понял Пашка. — С самым настоящим табаком! Он не баловался — по настоящему курил! Сигарету «Прима».

Пашка подумал, что дядя Леша вообразил, будто они, балуясь, набивали в бумажку обыкновенную траву и делали вид, что курят. К счастью, мальчик еще не знал истинного значения слова «травка». И Алексей тоже понял, что в этом мальчик искренен.

— Только вы не говорите никому, — попросил Пашка. — Колька подумает, что я болтун и предатель.

— Не скажу… — задумчиво ответил Алексей. Все его объяснение происшедшему летело к черту. Оно, конечно, и к лучшему, что дети не занимались этой страшной дурью, но что же тогда с ними случилось?!

— А может, вы нанюхались чего-нибудь? — предпринял он последнюю попытку. — Клею какого-нибудь, или бензину?

— Да ничего мы не нюхали! — вспыхнул Павел. — Вы что, мне не верите?!

— Извини, брат, но как-то не могу! — честно ответил Алексей.

— Тогда идите за мной! — обиженно сказал Павел и зашагал к поляне.

Глава 3

В жизни каждого человека бывают порой моменты, когда жизнь, казавшаяся до сих пор понятной, или по крайней мере — привычной, делает вдруг такой неожиданный вираж, что все понятное и привычное летит в тартарары. Все уже кажется совсем не таким, как было до этого момента. Бывшие еще совсем недавно важными проблемы становятся вдруг никчемными, не заслуживающими внимания; цели, к которым упорно стремился, превращаются в совершенно ненужный, бесполезный пустяк. И человек иногда отчетливо понимает, а иногда лишь интуитивно догадывается, что жизнь его перешла на новую ступень — для кого-то высшую, для кого-то низшую, а для кого-то — в той же плоскости, но все равно другую. А ступень, на которой он стоял только что, уже рассыпалась в прах, который тут же унесло ветром.

Искать причины таких переходов, как правило — дискретных, скачкообразных, наверное, бесполезно. Может быть, это прихоть Судьбы, воля Бога, решение каких-то Высших Сил. А может быть, это просто сбой некой Программы: неведомый Программист изменяет ее алгоритм, делает правку в коде — и вот он, пресловутый скачок, иногда в Никуда…

Многие из нас, прокрутив мысленно ход свой жизни, наверняка найдут пару-тройку таких дискретных скачков, а у кого-то их будет и гораздо больше. Если даже эти переходы завуалированы кажущейся постепенностью, так сказать, «аналоговостью» сигнала, все равно при желании можно найти, вычленить «точки перехода» из «до» в «после». Надо только суметь это сделать. Впрочем, возможно, и не надо.



Алексей, особо не напрягаясь, мог бы назвать как минимум два таких события в своей жизни, изменивших ее на корню. Одним из них, безусловно, стала гибель Ларисы, а второе произошло буквально только что, когда он увидел в потухшем костре ужасно вонючее доказательство правдивости рассказа племянника.

Сначала, когда Пашка подвел дядю к кострищу и, остановясь в безопасном отдалении, сказал: «Вот», Алексей не сразу понял, что же значит это «вот». Но, подойдя к потухшим углям ближе, он заметил среди них, ближе к краю костра нечто, что сначала он принял за большую головешку. Однако, приглядевшись, Алексей вздрогнул и даже попятился: прямо на него из нетронутой огнем стороны «головешки» смотрел светло-сиреневый глаз!

Алексей подобрал валяющуюся рядом ветку и осторожно перевернул ужасную находку. С другой стороны круглый предмет пострадал меньше. Теперь Алексей и сам видел, что это действительно голова. Но что это была за голова! Какое исчадие ада могло носить ее на своих плечах?!

Со стороны, не тронутой огнем, голову покрывала бугристая, серая кожа. Ее бесформенные складки напоминали слоеное тесто, только замешенное не из муки, а из влажной, сочащейся серой глины. Некое подобие мягкого носа, скорее — хобота, свисало до грубо вырезанного отверстия рта, в котором не было видно зубов, зато, казалось, было штук десять отвратительно толстых, сизых языков, напоминающих кишки, наполненные дерьмом. Один глаз — на стороне, попавшей в огонь, — вытек и запекся отвратительной желто-фиолетовой коркой. Другой же глаз был словно не посажен в глазницу, а выпирал прямо из мерзкой морды и имел размер и форму половинки куриного яйца, разрезанного поперек. Но он был светло-сиреневым, с пурпурным зрачком, и, если бы не знать, что это глаз и не видеть всего остального, можно бы было принять его за отшлифованный аметист и даже залюбоваться его красотой. Но сейчас он вызывал этим еще большее отвращение!

Голова была полностью лысой, только сверху, вдоль черепа, толстая складка кожи образовывала безобразный гребень, лохматящийся по краю подобием нарывов и корост.

Алексей еще пошевелил веткой, повернув к себе голову разрезом на шее. Он был удивительно ровным и гладким, словно сделанный остро отточенной огромной бритвой. Зеленовато-бурая кровь запеклась на срезе, матово поблескивая.

И еще — от страшной находки не менее страшно воняло! Запах был столь нестерпимым, что, вкупе с самим видом чудовищной головы, вызвал-таки у Алексея непреодолимый приступ рвоты.



Отдышавшись вдали от кострища и придя немного в себя, Алексей сказал:

— Пашка, ты говорил, что были еще пальцы…

— Были, там — в траве! — Павел ткнул пальцем куда-то за кострище, но подходить ближе не стал.

— Ладно, все равно надо этот «подарочек» забрать, — сказал Алексей. — Есть какой-нибудь пакет?

— Там, где пальцы, должна быть наша сумка, — удивленно сказал Павел и переспросил: — Вы хотите это забрать? Зачем?!

— Ты что, не понимаешь, что это сенсация?! — воскликнул Алексей. — Да это для науки почище находки австралопитека! Это же вообще нечто невообразимое! — В Алексее проснулся журналист. Он быстро пошел в сторону костра, зажав нос пальцами.

За кострищем он действительно нашел матерчатую сумку с остатками продуктов, лежащую в траве. Но сколько он ни прочесывал эту траву вокруг сумки, в радиусе, наверное, метров трех, если не больше, — ничего, даже отдаленно напоминающее пальцы, не нашел.

— Может, они в землю зарылись? — предположил подошедший поближе Пашка. — Они как червяки ползали!

— Скорее — их птицы склевали! — ответил Алексей. — Хотя, как можно клевать такую гадость?!

В итоге он закатил все той же веткой голову неизвестного чудовища в сумку, осторожно, или скорее — брезгливо, взял ее в руку и сказал:

— А теперь, Паша, ищи крапиву.

— Это еще зачем? — удивился Пашка.

— Ты знаешь, что опытные рыбаки в жаркую погоду заворачивают рыбу в крапиву, чтобы она дольше не портилась?

— Нет, — ответил Пашка.

— Так вот — знай! У нас, конечно, не рыба, но я думаю: хуже не будет! А то вон как солнышко печет, а наша «рыбка» и без того воняет, как протухший слон!



Пригнав коров в село и загнав тети Верину Зорьку в родной хлев, Алексей с Пашкой зашли в избу. Тетя Вера уже переоделась, чтобы идти кормить и доить корову.

— Что с Лизой? — первым делом спросил Алексей.

— Тише ты! — шепотом «прикрикнула» на него тетя Вера. — Спит Лиза! Агния сказала: испуг был у ней сильный. Теперь все нормально будет, заговорила ее Агния и травки выпить дала. Спит теперь Лиза, не будите!

«Опять травка, — невольно подумал Алексей. — Как все-таки много смыслов у такого простого слова!»

— И чего ее так напугало? — пожала плечами женщина, продолжая собираться в хлев. — Колька ерунду какую-то про голову отрубленную треплет! Что там было-то, Пашка? — обратилась она к внуку.

Алексей заранее договорился с Пашкой, что правду они пока рассказывать не будут, чтобы не напугать пожилую женщину и вообще не посеять раньше времени паники и слухов на селе. Хотя, похоже, слухи уже распространились, хотя бы от того же Кольки. Поэтому он не дал ответить племяннику, а сказал сам, шепотом:

— Тетя Вера, что там случилось, пока непонятно. Тут бы ученые нужны… Не подскажете, кстати, где можно похранить в холоде одну очень вонючую и скоропортящуюся вещь?

— Что еще за вещь? Рыбы что ль наловил? Так ложи в холодильник!

— Нет, не рыбу… — Алексей решил не пугать пока тетку страшной находкой. — Так, экспонат один, для науки очень важный. Но он воняет — жуть! В холодильник его нельзя.

— Ну, не знаю тогда. — Тетя Вера задумалась. — В погребе — холодно, но тебе ведь, поди, не такой холод, тебе лед нужен?

— Да, лучше бы лед! — кивнул Алексей.

— Не знаю… У Митрича погреб глубокий, с ледником. Только он, пьяница старый, без бутылки не пустит!

— Да хоть две бутылки! — обрадовался Алексей, но тут же вспомнил, что отдал деньги тете Вере, а она уже подозрительно нахмурила брови.

— Опять тоску заливать собрался? — вздохнула тетка.

Пожилая женщина, много повидавшая и пережившая на своем веку, не любила и не умела хитрить и лукавить. Она очень жалела своего племянника и понимала его. Но сколько раз она уже видела в жизни, как горе ломало и не таких мужиков. Горе и водка. Правда, она видела и то, что Алексей перестал тянуться к бутылке постоянно, как к единственной панацее. Но он и вообще стал каким-то другим в последнее дни. Он словно бы успокоился. Но она-то видела, что спокойствие это — кажущееся, что боль его никуда не ушла, а лишь спряталась внутрь. И тень какого-то решения, как соломонова печать проступила в эти дни на лице Алексея. Нехорошего решения, это Вера Васильевна чувствовала всем своим женским сердцем! Уж лучше бы пил да плакал. Может, действительно — напьется, да выбросит из головы то худое, что в ней сейчас бродит?

Тетя Вера скрылась на минутку в своей спаленке и вернулась с деньгами в руке.

— На держи. Да смотри, Митрич хоть и старый, а любого молодого перепьет! За ним не гонись, а то свалишься!

— Тетя Вера! Да не собираюсь я пить! — убежденно зашептал Алексей.

— А ты выпей! — неожиданно сказала тетка, и по тому, как это было сказано, Алексей понял, что она не шутит.

Глава 4

Митрич считался в Никольском мужиком странноватым, немного «не от мира сего». Он появился в селе лет двадцать назад. Было ему тогда пятьдесят с хвостиком, а может — и все шестьдесят. Михаил Дмитриевич был нелюдим и молчалив, а таких на селе не особенно любят. Даже то, откуда он прибыл, любопытные бабки узнали только через сельсовет. Оказалось, что из Ленинграда, что было более чем странно: народ наоборот мечтал выбраться из села поближе к цивилизации, а тут — из самого Ленинграда и в глушь!

Митрич, как окрестили его сельчане, купил у одной женщины, собравшейся уезжать к дочери в город, старый домишко и тут же начал строить себе новый. Деньги у Митрича, похоже, водились, и он, хоть и был одиноким (разведенным или вдовым — так и не удалось узнать), выстроил, помимо избы, добротный хлев, срубил баню, купил корову, поросят, кур. Чувствовалась в нем крепкая хозяйственная жилка! Но, кроме всего прочего, Митрич сделал еще и то, о чем жители Никольского и не помышляли — по инертности ли мышления, из-за лени ли… Так, он приспособил к колодцу электронасос и сделал себе собственный водопровод. Туалет он тоже обустроил на городской лад — не холодный нужник во дворе, а добротный, в теплой пристройке к избе, и даже с унитазом. Этот факт особенно потешал деревенских мужиков и баб. Вырыл себе Митрич и особенно глубокий погреб — такой, что на самом дне его круглогодично не таял лед. Огород приносил Митричу урожая тоже, пожалуй, больше, чем любому другому сельчанину. Он и журналы какие-то сельскохозяйственные выписывал, и книги по огородничеству читал. Даже картошку сажал и окучивал по книгам. Все видели, что у Митрича картофель и крупней, и больше его, чем у них, а все равно ржали-потешались! Мол, чего там читать-вычитывать, деды-прадеды неграмотными были, без книжек обходились, и мы уж картошку-то как-нибудь без учебников посадим! Вот именно, что как-нибудь…

Однако, несмотря на всю свою хозяйственность, Митрич слыл на селе пьяницей. Действительно, не реже одного раза в неделю он покупал в сельском магазине бутылку водки. А если кто обращался к нему за помощью, такса у Митрича тоже была всегда одна — бутылка. Правда, таким же платежным средством пользовались и все остальные сельчане, да и спиртным отоваривались в магазине не реже, а кое-кто и чаще Митрича, но… Пьяница, и все тут! В отместку, видать, за его скрытность и непохожесть на всех. А между тем, откровенно пьяным-то никто Митрича никогда и не видел. Вот такой вот парадокс!



Именно к Митричу, купив две бутылки «Столичной», и пошел Алексей арендовать ледник для хранения головы.

У Митрича, в отличие от большинства сельских жителей, было заперто, хотя старик явно был дома: из печной трубы валил дым. А рядом с дверью имелась кнопка электрического звонка — вещь для села совсем чуждая.

Алексей позвонил, и через полминуты дверь отворилась. На пороге стоял Митрич — в футболке и застиранных джинсах, что странно сочеталось с его абсолютно лысой головой и марксовской седой бородой с усами.

— Здравствуйте, Михаил Дмитриевич! — поздоровался Алексей.

— Здравствуйте, Алексей Романович! — ответил старик.

Алексей даже растерялся: никак он не думал, что Митрич знает его отчество.

— Проходите, чего же вы? — вывел тот Алексея из невольного ступора.

Жилище старика, в котором Алексей был впервые, поразило его своей непохожестью на прочие сельские избы. Снаружи это был хоть и добротный, но вполне обычный бревенчатый пятистенок. А вот внутри… Внутри это была городская квартира типичного интеллигента! Недорогая, но современная мебель: шкаф для одежды вместо обычных гвоздей и крючков у входа, навесные шкафчики «под дерево» на кухне, мойка из нержавейки, стол, стулья — не дешевые и пошарпаные, а настоящий столовый гарнитур, пусть, опять же, и не из самых дорогих. Но самое главное — обилие книжных стеллажей и полок! Особенно много их было в «кабинете» Митрича, куда тот сразу провел гостя. Сам Митрич уселся в удобное кресло за шикарным письменным столом, а Алексею показал рукой на небольшой уютный диван.

— Слушаю вас, — сказал Митрич очень серьезно.

Алексей сидел на диване, сжав в руках лежащую на коленях сумку с двумя бутылками водки и завернутой в полиэтиленовый пакет головой. Он почему-то совсем растерялся в этой неожиданной обстановке и чувствовал себя совсем по-дурацки.

— Видите ли, Михаил Дмитриевич, — начал наконец Алексей, — я бы хотел вас попросить об одной услуге… Не могли бы вы на несколько дней, максимум на неделю, разрешить мне воспользоваться вашим ледником?

— Вот как? — удивился Митрич. — И что вы собрались там хранить?

Алексей замолчал. Он как-то и не подумал даже, когда шел сюда, что же он ответит старику на подобный вопрос. А ведь вопрос этот должен был возникнуть у любого человека, в погребе которого собираются что-то хранить посторонние.

— Что же вы молчите? — спросил старик. — Или это нечто запретное? Взрывчатка, наркотики? — тут он едва заметно, одними глазами, улыбнулся.

— Нет-нет! — встрепенулся Алексей. — Это некий экспонат… Я полагаю, он имеет научную ценность. А на улице жара, сами понимаете… До приезда ученых он вряд ли сохранится.

— Экспонат какого рода? — заинтересовался Митрич. — Биологический объект, насколько я понимаю? Не позволите взглянуть?

Теперь Алексей растерялся окончательно. Не показывать находку Митричу было бы уже просто неприлично. Развернуться и уйти? Еще более неприлично! Показать? А вдруг старика хватит удар? Впрочем, судя по обстановке и манере речи, Митрич был далеко не обычным пьяницей или выжившим из ума старым дедом. Напротив, чувствовалась в нем некая интеллигентская жилка, а в слегка прищуренных, молодо блестевших глазах, был виден свет образованности и ума.

«Наверное, так даже будет лучше, — подумал Алексей. — Расскажу все Митричу, отдам ему эту голову, пусть он вызывает ученых, если сочтет нужным, а у меня есть дело поважней… Что-то я так рьяно взялся за все это, будто причину нашел, чтобы оттянуть развязку! Кого обмануть-то хочу? Себя? Не выйдет, друг! Обратной дороги нет! А с загадками всякими пора завязывать! Итак из-за всего этого день потерян!»

Митрич, видя, как замешкался Алексей, усмехнулся в густые усы и сказал:

— Я, конечно, не настаиваю, молодой человек, только ведь и я в некотором роде ученый. Правда, бывший.

— Вы — ученый? — поразился Алексей. — А… в какой области?

— В разных, мой любопытный и оч-чень откровенный друг, — слово «откровенный» старик особо подчеркнул голосом: мол, сам что-то скрываешь, а я перед тобой исповедоваться должен!

— Да вы не думайте, что у меня от вас какие-то секреты! — начал оправдываться Алексей. — Просто все это очень неожиданно и странно!

Алексей полез в сумку, чтобы достать полиэтиленовый пакет со страшной находкой, но в последний момент заколебался и посмотрел на старика.

— Михаил Дмитриевич, а у вас… — смущаясь, начал он.

— Крепкие ли у меня нервы? — догадался Митрич. — Не бойтесь, повидал на свете всякого! Сердчишко тоже пока вроде стучит исправно. Так что давайте, доставайте свой экспонат!

Как ни хорохорился старик, но все-таки он вздрогнул, когда уставился на него пурпурный зрачок сиреневого глаза с опаленной отвратительно-бугристой серой морды. Но Митрич сразу же справился с невольным испугом, а в глазах его загорелся азарт настоящего исследователя. Он быстро, по-молодому, вскочил с кресла и буквально подлетел к дивану, на котором сидел Алексей, брезгливо держа завернутую в полиэтилен голову чудовища.

Старик буквально выхватил из рук Алексея находку и, не обращая внимания на исходящую от нее ужасную вонь, принялся лихорадочно разворачивать, а затем, взяв ее прямо голыми руками, стал поворачивать так и этак, разглядывая со всех сторон, и при этом радостно причмокивал, удивленно присвистывал, по-стариковски охал, — короче говоря, производил впечатление страстно влюбленного человека, обретшего наконец давно потерянную возлюбленную.

— Чего вы молчите! — закричал вдруг он фальцетом. — Скорее рассказывайте, где вы взяли ЭТО?!



Старик слушал Алексея очень внимательно, не перебивая и не выпуская из рук свое «сокровище». Когда рассказ подошел к концу, он все так же молча завернул голову в тот же самый полиэтиленовый пакет и вышел с нею из комнаты. Стукнула дверца погреба, затем раздалось старческое кряхтение Митрича. Вскоре дверца стукнула снова, закрываясь, зажурчала вода из-под крана, и, наконец, старик вновь вошел в свой кабинет, вытирая руки полотенцем.

— Вы, я вижу, что-то еще принесли? — спросил он, кивнув на торчащие из забытой уже Алексеем сумки водочные горлышки. — Это, надеюсь, не экспонаты для хранения?

— Это экспонаты для изучения их содержимого на вкус, причем немедленного! — пошутил Алексей.

— Тогда прошу в столовую!

«Столовая», она же — кухня, была, как и в большинстве деревенских домов, большой комнатой с русской печью. Украшением ее был, как уже говорилось ранее, столовый гарнитур из стола с четырьмя стульями. Судя по тому, что три стула были почти как новенькие, а один, хоть и несильно, но потертым, можно было сделать вывод, что гостей Митрич принимал нечасто.

Старик быстро, как заправская хозяйка, вытащил ухватом из печи чугунок с тушеной картошкой и мясом, из холодильника — пару банок шпрот и лимон, еще раз спустился в погреб и вынес оттуда в два захода банки с солеными огурчиками, груздями, рыжиками, затем принес с огорода свежих огурцов, толстый пук лука, несколько пучков укропа и петрушки.

— Извините, помидоры еще не дозрели, — весело сказал он, глянув на Алексея. — Обойдемся?

— Конечно, обойдемся! — ответил Алексей. — Зачем вы вообще из-за меня так хлопочете?

— А я не из-за тебя совсем! — неожиданно перейдя на «ты», покачал головой Митрич, продолжая стремительно накрывать стол. — Я для себя! Я старенький, мне витамины нужны!

Наконец, Алексей с Митричем сели за стол, и Митрич, на правах хозяина, разлил «Столичную» по рюмкам.

— А вот водочку-то мы с тобой забыли охладить, — огорченно вздохнул он. — На хоть вторую положи пока в морозилку! — передал старик непочатую бутылку Алексею.



Выпив пару рюмок, Алексей почувствовал себя несколько свободней и раскованней. Да и Митрич оказался совсем не таким человеком, каким Алексей представлял себе его раньше. Правда, старик по-прежнему ничего не рассказывал о себе, зато он подробно расспросил еще раз обо всех деталях странного происшествия. Но поскольку Алексей не был его непосредственным свидетелем, а пересказывал все со слов племянника, Митрич сокрушенно мотал головой, когда тот не мог пояснить какой-нибудь момент. Наконец старик твердо и совершенно трезво сказал:

— Сегодня уже поздно, а завтра утром пойдем на место происшествия. Неплохо будет, даже очень желательно, если с нами пойдет твой племянник Павел. Надеюсь, он не откажется рассказать мне подробно о явлении, свидетелем которого он стал?

— Думаю, не откажется, — ответил Алексей, а сам подумал: «Завтра, похоже, тоже срывается мое дело…» Странно, но при этом он не почувствовал никакого раздражения или сожаления. Напротив, ему стало вдруг интересно: что же действительно произошло сегодня близ Никольского?

Глава 5

Наутро Алексей проснулся как огурчик — не болела голова, не было никакого похмельного синдрома. Не мучили его прошедшей ночью и снежные кошмары, напротив — сон был по-настоящему здоровым и крепким. Странно, но впервые за восемь с половиной месяцев, он проснулся не с болью в сердце и не с пустотой в душе, а с мыслью, что его ждет что-то хорошее.

Алексей сразу вспомнил о вчерашней договоренности с Митричем и начал быстро одеваться. Тетя Вера уже подоила корову и возилась теперь у печи с чугунами и кастрюлями.