Владимир Брайт

Королевства, проигранные в карты

Пролог

Можно врать банально, испытывая при этом в глубине души угрызения совести и смутную тревогу. А можно врать легко и красиво, не испытывая абсолютно ничего. Между этими двумя видами поведения, в общем-то, нет особой разницы, потому что практический эффект будет один: религиозные фанатики, представься им удобный случай, сожгут сочинителей как первого, так и второго типа на очищающем костре инквизиции не моргнув и глазом. После чего возьмутся за руки и дружным строем пойдут домой, распевая по дороге веселые песни и лелея в душе святую уверенность, что сделали доброе дело.

Я не вполне уверен в чистоте своих моральных устоев, но, наверное, у меня все же не хватит наглости утверждать под присягой, что детство вашего покорного слуги прошло под флагом деревянных игрушек. Пожалуй, это было бы слишком даже для такого бессовестного обманщика, как я. С другой стороны, и избалованным сукиным сыном я тоже не был.

С первых лет жизни мое воспитание было подчинено ясной и высокой цели: вырастить достойную смену символу прогресса и воплощению светлых надежд человечества, герою всех времен и народов, правофланговому Великой Американской Мечты — тому самому Супермену, который так и остался бы заурядным обывателем, не попадись ему в руки так вовремя и, главное, в масть чудесная супернакидка...

И надо признать, родители в меру своих сил и возможностей пытались воспитывать меня в рамках этой жесткой программы — достаточно строго, но справедливо, что, впрочем, никак не повлияло на формирование моей личности и мировоззрения.

Поэтому сейчас, с печальной улыбкой оглядываясь на пройденный путь, я могу только строить догадки, насколько мне удалось оправдать скромные пожелания предков и как это повлияло на мою психику.

Задача не из легких, и осложняется она еще и тем, что какая-то часть моего «я» подсказывает, что ваш покорный слуга не до конца использовал свой творческий потенциал, став, хм-м, как бы это поинтеллигентнее выразиться...

Ладно, если вкратце, то можно начать с «морально опустившейся личности»[1], погрязшей — правда, не по своей вине[2] — во лжи, обмане, интригах, аферах, грабежах, подлогах и многих других вещах, которые в приличном обществе не принято именовать достойными свершениями.

В неприличном обществе, кстати, дело обстоит иначе, но это слишком жалкое утешение, чтобы воспринимать его всерьез.

Самое же неприятное заключается в том, что это далеко не полный мой послужной список. Это был, если можно так выразиться, всего лишь черновой набросок, а самое интересное еще впереди. Обычно, когда разговор заходит о моей скромной персоне, я бываю довольно честен[3], однако имею привычку несколько сглаживать свои недостатки, придавая им более или менее пристойные формы. Что, с одной стороны, свидетельствует о феноменальной скромности, а с другой (не люблю себя хвалить, но куда денешься) — о незаурядном уме.

Правда, не все в этом отмороженном мире оценивают мои творческие способности так же трезво и непредвзято, как я сам. Например, этим не может похвастаться внутренний голос, или, если хотите, мое второе «я»[4], или просто совесть... В общем, не знаю точно, что это такое, ну да не важно. Короче говоря, я называю это внутренним голосом, и он (неблагодарный подонок!) на полном серьезе считает меня идиотом, которого, по его мнению, может исправить только могила.

Неоднозначное, по сути, заявление, особенно учитывая тот факт, что исправляться этим экстремальным методом мне придется с ним на пару, по-другому даже при всем желании никак не получится...

Другую правда не слишком отличную от этой, точку зрения высказывает злой гений, не только загубивший всю мою молодость, но и исковеркавший дальнейшую жизнь. При этом, хотя это и может показать странным, он является по совместительству бессменным моим товарищем по всем злоключениям[5]. Которых, поверьте на слово, вполне бы хватило, чтобы свести в могилу не один десяток обычных людей. Да, так вот — о моем злом гении.

Знакомьтесь — колдун Каль Оми Мораван Паша Оузивад Третий, или попросту Компот, собственной персоной. Между нами говоря — темная, мутная, психически неуравновешенная личность, вдобавок страдающая манией величия. Хотя этот тип не без оснований мог бы претендовать на почетную роль самого большого идиота всех времен и народов.

Стоит мне только вспомнить, во что меня втравил этот негодный старикашка, как начинаю скрипеть зубами от бессильной ярости и ругаюсь про себя самыми распоследними словами. Вообще-то я прекрасно понимаю, что не очень прилично выражаться в подобном тоне в адрес пожилого человека и давать ему прозвища, смахивающие на клички животных, но ничего не могу с собой поделать.

Хотя вести себя столь вольным образом не очень безопасно. Этот свихнувшийся колдун пусть и со скрипом, но все же владеет кое-какими навыками черной магии. И даже более того — способен при определенных обстоятельствах и удачном раскладе[6] пронизывать ткань пространства, путешествуя между параллельными мирами.

Так что, если у вас нет достаточно серьезной протекции в лице какого-нибудь по-настоящему сильного волшебника, лучше запомните полное имя Компота, а иначе вас могут как минимум превратить в пиявку, про максимум же не хочется даже упоминать, настолько это неэстетично.

Впрочем, лично у меня не было никаких сдерживающих факторов, мешающих церемониться с этим пропахшим нафталином, старым пыльным мешком с костями. Потому что самое доброе прозвище, данное мне этим чудовищем, заключало в себе три неприличных слова, которые для собственного же душевного спокойствия вам лучше не знать вовсе, а дальше следовало «квинтэссенция глупости». Причем это было одной из тех немногих фраз, смысл которой я хоть и с трудом, но все же приблизительно уловил, вычленив ее из того потока ругательств, который обычно эта старая бесстыдная развалина вываливала на мою ранимую неокрепшую психику. Да и то лишь потому, что старый развратник[7], находясь как-то в состоянии, которое условно можно обозначить как не очень злобное[8], смилостивился над моей убогой серостью, популярно объяснив суть термина «квинтэссенция».

Как сейчас помню[9], это было по-настоящему здорово. Сначала он выплюнул один из своих последних зубов, выбитых чересчур рьяной охраной, а затем, продолжая безостановочно плевать кровью на грязный пол сырой холодной камеры сквозь бесконечную череду проклятий, прохрипел:

— ТЫ.............................. КВИНТЭССЕНЦИЯ ГЛУПОСТИ!

— Что такое квинтэссенция? — зачарованно спросил я, пытаясь собраться с мыслями и хотя бы ненадолго отвлечься от боли, жаркими волнами распространявшейся по измученному телу, на котором не осталось ни одного живого места.

Ответ, состоящий из энного числа междометий, с трудом переводимых на нормальный человеческий язык, не заставил себя долго ждать. Это было немного не то, на что я рассчитывал, но, по крайней мере, мне в общих чертах стало понятно, что он имел в виду.

Что ж, после всего сказанного я мог смело поздравить себя с тем, что день прошел не зря — мой словарный запас существенно пополнился, кругозор расширился, а интеллектуальный уровень повысился почти до заоблачных высот, но...

Но на фоне происходящего все это не имело начения. Особенно если учесть те обстоятельства, которые привели меня сюда, и то ужасное положение, в котором я оказался благодаря одному выжившему из ума старикашке[10].

Хотя «ужасное положение» — это, по-моему, слишком мягко сказано. Потому что завтра утром, как только солнце багряным румянцем озарит верхушки деревьев (как поэтично!), я, вместо того чтобы, как все нормальные люди, выпить на завтрак чашечку крепкого кофе со свежими булочками и отправиться по своим делам, буду вынужден проследовать в компании отвратительных жирных палачей прямиком на эшафот. Где по мне уже с самого вечера плачет виселица с последующей немедленной кремацией на заранее приготовленном для такого торжественного обряда погребальном костре.

Вот такие дела...

Надо полагать, устроителей предстоящей церемонии не слишком мучает вопрос: «А придет ли народ?» Потому что этот самый народ хлебом не корми, а дай (несмотря на столь ранний час) полюбоваться в компании друзей, родственников и даже своих малолетних детей на то, как сначала я буду весело дрыгаться на виселице в предсмертных судорогах, а потом не менее весело жариться в языках пламени...

Бр-р-р... Какая гадость.

Единственное, что меня радует в сложившейся ситуации (если при таком раскладе вообще еще что-то может радовать), так это то, что висеть, а потом и гореть я буду не один, а в приятной компании мерзкого старикашки по имени Компот. И мы так славно повеселимся напоследок, как никогда прежде не веселились и, наверное, уже не будем...

А впрочем, я чересчур увлекся, предсказывая будущее, которого нет и никогда не будет, поэтому, отбросив в сторону всю эту псевдомистическую чепуху, лучше расскажу вам свою печальную и в какой-то мере поучительную историю с самого начала. От самых истоков, так сказать.

И если мое повествование покажется вам немного сумбурным, прошу заранее простить и не судить меня слишком строго. Потому что хотя и говорят: «Повинную голову меч не сечет», но это всего лишь слова. На самом-то деле мечу абсолютно безразлично, какую голову сечь, повинную или невинную, лишь бы эта самая голова была в наличии...

Итак, если даже после такого нелепого вступления у вас все еще не пропало желание слушать весь этот несвязный бред...

Что ж, в таком случае не смею вам мешать. Пускай каждый сходит с ума по-своему.

Устраивайтесь поудобнее...

Я начинаю.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Кровь героев

Глава 1

Когда подходишь к последней черте настолько близко, что дальше уже просто некуда, неожиданно осознаешь, что существует много неудачных дней, умирать в которые особенно неприятно. И это касается даже не каких-то конкретных дат, отмеченных в календаре как особенно неблагоприятные, а просто хорошо всем знакомых и привычных дней недели.

Ну а понедельник, по какой-то причине имевший несчастье попасть на 13-е число, — это вообще конец света со всеми вытекающими отсюда последствиями. Поэтому, возвращаясь к своей скромной персоне, хочу подчеркнуть, что свой первый и самый главный шаг по дороге, ведущей в никуда, я сделал в жаркий июльский понедельник, 13-го числа...

Утром этого злополучного дня я, не помышляя о подвигах, великих свершениях и непомерных трудностях, занимался обычной рутиной в собственной ванной: брился старой, не раз испытанной и проверенной в деле опасной бритвой.

Ненавистная экзекуция уже подходила к концу, но в эти мгновения судьба нанесла свой роковой удар, результатом которого явилось событие, перевернувшее в дальнейшем всю мою жизнь.

И толкнувшее меня на путь порока, террора, насилия, сумасшедших поступков, нехороших мыслей и многих других вещей, которые в фильмах о Диком Западе обычно принято называть приключениями. Но почему-то эти самые приключения, как правило, лично для меня всегда заканчивались более чем плачевно.

Да-да, как это ни печально, но приходится признать, что в большинстве случаев я выступал в роли как раз того самого парня, который последним вытаскивает свой верный кольт и, соответственно, получает в голову пригоршню свинца сорок пятого калибра...

Сначала, как и бывает в подобных случаях, дали третий звонок, затем торжественно подняли занавес, одновременно включив на сцене весь свет. И уже только потом, чтобы внести интригу или, на худой конец, просто посеять панику в рядах зрителей (в моем лице), в нашей ванной что-то противно зажужжало. Это неприятное вступление продолжалось секунд 15 — 20, после чего на сцене появилась ОНА. Великолепная и неотразимая прима-балерина собственной персоной.

Причем самое интересное даже не в том, как она умудрилась проникнуть в закрытое со всех сторон помещение. А в том, что с первого взгляда стало ясно — эта отвратительная мистификация ничем не напоминает тоненькую грациозную девушку из высокоинтеллектуальной балетной постановки.

Потому что, как это ни печально, весь облик гостьи буквально кричал, что ко мне в ванную пожаловала бензопила. Большая, злобная, отвратительно визжащая бензопила, нежданно-негаданно ворвавшаяся в мою жизнь. Эта кошмарная махина парила в пространстве вопреки всем законам земного притяжения. И при этом с легкостью, присущей хорошо отрегулированным и смазанным механизмам, словно бы выпиливала прямо у меня перед носом основательный кусок воздуха.

Вот такие дела...

С какой стороны ни посмотри, это зрелище не сулило ничего хорошего. Я стоял в полном оцепенении, завороженно наблюдая за действиями непонятно откуда взявшегося механизма, и рот у меня наверняка был открыт так широко, что можно было без помощи ложки увидеть резко воспалившиеся миндалины. Сказать, что я испытал шок, — значит просто интеллигентно промолчать...

А когда через несколько бесконечных секунд, которые не только развеяли в моей душе миф о незыблемости теории всемирного тяготения, но и заставили пересмотреть взгляды на мироздание в целом, этот непонятный предмет наконец завершил свою работу, в самом центре нашей ванной появилось окно довольно приличных размеров. Которое, в свою очередь, доконало меня уже окончательно, повергнув в пучину беспросветной депрессии, сопровождаемой кратковременным ступором и частичной потерей пространственно-временной ориентации...

А впрочем, я несколько поторопился с выводами. Это была только вступительная часть грандиозного представления, невольным участником которого я оказался. Самое интересное ожидало меня впереди...

Окно, разумеется, не могло существовать само по себе, отдельно от чего-то большего. И это большее не заставило себя долго ждать, явившись мне в образе облезлого старика мерзкой наружности, с физиономией настолько морщинистой, что она здорово смахивала на печеное яблоко. К морщинам прилагались крючковатый нос, козлиная бородка и маленькие злющие глазки. Он мне сразу не понравился; хотя я человек довольно общительный и с пониманием отношусь к недостаткам чужой внешности, но с этим стариканом с самого начала что-то явно было не так.

Эта непонятная личность не стала терять время на психологическую адаптацию и соблюдение правил хорошего тона, сразу же вытянув вперед руку и одновременно выплеснув в пространство такое количество слов и с такой потрясающей скоростью, что прошло не меньше минуты, прежде чем я понял: язык, на котором говорит старикашка, мне абсолютно незнаком.

Иностранные туристы и вражеские спецслужбы, как я узнал позднее, здесь были ни при чем.

При таком раскладе выражение «он наложил в штаны», наверно, подошло бы в самый раз, если бы на мне было хоть что-нибудь надето. Но, к счастью, я был экипирован как нудист, поэтому, вместо того чтобы «наложить», просто до смерти испугался. При ближайшем рассмотрении оснований для этого имелось более чем достаточно.

Если верить воспоминаниям моих родителей, в детстве я не настолько часто падал с горшка, ударяясь о бетонный пол головой, чтобы в конечном итоге заработать шизофрению в тяжелой форме с нездоровыми галлюцинациями в придачу.

Почему шизофрению, объяснять не буду, это и так понятно, а вот почему с нездоровыми галлюцинациями — попробую. Мне кажется, если уж видеть галлюцинации, а ничем иным это явление я объяснить не мог, то желательно, чтобы это было что-нибудь немного поэстетичнее, чем злобный старикашка. Например, Мисс Май с обложки «Плейбоя», призывно протягивающая руки и дарящая самую обворожительную улыбку, на какую только способна абсолютно голая женщина, — эта еще сошла бы на худой конец. Пусть даже к ней в комплекте прилагалась бы бензопила. А почему нет? Может, ее отец — потомственный лесоруб в шестом поколении, и она с самого детства так привыкла к пилящим механизмам, что уже просто не в состоянии обходиться без них. Ни в одежде, ни без оной. Никогда ведь не знаешь, что на уме у женщины.

Но мне, к сожалению, не повезло. Моей галлюцинацией была не обнаженная красавица с пышными формами и совершенной фигурой, а отвратительный старикан, даже отдаленно не смахивающий на Сайта-Клауса с мешком подарков и сладостей в качестве утешения. Единственный плюс заключался в том, что старикашка был вполне одет.

Когда эти соображения вихрем промелькнули у меня в голове, на меня снизошло откровение свыше, и заключалось это откровение в том, что я сошел с ума и притом как-то не совсем удачно.

— Мама дорогая... — потрясение пробормотал я, балансируя на грани потери сознания.

— Да-а, ситуация... — одновременно со мной многозначительно протянул внутренний голос. Наверное, намекал, что кое-кто наконец-то доигрался...

А между тем, пока я пребывал в полном смятении чувств (что в принципе совсем не удивительно, принимая во внимание необычность ситуации), старик времени зря не терял. Он быстро достал из кармана цепочку с каким-то замысловатым медальоном, нацепил ее себе на шею и с ходу начал орать, причем на редкость противным, скрипучим голосом:

— ... стоять, вытаращив глаза, как баран на перекрестке? У меня нет времени заигрывать с тобой. Скажи: «Вело — твой»

— Что? — ошарашенно переспросил я.

— Вело — твой, — прорычал он, явно теряя остатки терпения, при этом окрас его физиономии из нездорового пепельно-серого плавно превращался а темно-бордовый.

Вообще-то я с детства не выношу, когда на меня орут. Хотя с этим педагогическим беспределом я еще мог как-то мириться, пока окончательно не вырос. Но если на человека начинает так грубо и бесцеремонно орать плод его же собственного не меру разыгравшегося воображения, то это, извините, уже слишком.

Именно наглость этой галлюцинации вывела меня из ступора, привела в чувство, и ситуация, выражаясь языком политиков, начала понемногу стабилизироваться.

— Что? — спросил я во второй раз с единственной целью позлить старикана и прийти в себя окончательно.

— «Вело — твой», — проревел он, при этом глаза незнакомца налились кровью до такой степени, что в них появилось зловещее выражение, сулящее кое-кому серьезнейшие неприятности.

На мгновение мне показалось, что сейчас его хватит апоплексический удар, но потом я вспомнил, что это всего лишь фантом моего больного сознания, и успокоился. В конце концов, сейчас самое главное было — решить, что делать при первых признаках сумасшествия и как принято себя вести в обществе галлюцинаций, а все остальное не имело никакого значения. Поэтому после секундного замешательства, не успев еще толком ничего обдумать, я выдал первое, что пришло на ум:

— Даже не думай об этом...

Да-а-а... Вот уж действительно, слово не воробей, вылетит — не поймаешь...

Реакция старикашки на эту, в общем-то, безобидную фразу[11] была, мягко говоря, неадекватной. Наверное, сам того не подозревая, я все же в чем-то ошибся, потому что в ответ на мои слова старик не долго думая попросту расплавил мамину гордость — огромную ванну с гидромассажем, за которую родители только недавно полностью рассчитались. Расплавил, выпустив в нашу белоснежную любимицу что-то, отдаленно напоминающее шаровую молнию...

Последовала ослепительная вспышка, и, после того как зрение вернулось, я обнаружил на месте чуда сантехники лишь горстку пепла и большое мокрое пятно...

— О-ОООоооооооооооооо!!! — простонал я. Конечно, не самое блестящее высказывание, но ничего лучше вот так, с лету, без подготовки мне выдавить из себя в ответ на эту террористическую акцию не удалось.

— Если прямо сейчас, в течение пяти секунд ты не скажешь «Вело — твой», — произнесла галлюцинация неожиданно тихим, но от этого еще более зловещим голосом, — то в самое ближайшее время тебе придется разделить тяжелую судьбу этого несчастного таза.

— Ванной!.. Этот «таз» был любимой маминой ванной, — машинально поправил я, слишком занятый своими переживаниями.

— Хорошо, пусть будет ванна, — легко согласился старикашка. — Значит, уже через две секунды ты отправляешься вслед за тазом, который называешь «любимой маминой ванной». Хотя, как я уже сказал, — продолжил зловещий незнакомец, — если поторопишься, то, возможно, еще успеешь не упустить свой последний шанс, сделав правильный выбор.

— Раз, — начался отсчет, который на «два» должен был превратиться в крупные неприятности для одного чудесного во всех отношениях молодого человека, которого я близко знал и, не побоюсь сказать, любил в течение всей своей не слишком долгой, но по-своему прекрасной жизни.

Мысль же, что это всего лишь мой бред, начала плавно терять свою актуальность в связи с преждевременной и безвозвратной потерей нашей любимицы. «Если я внушил себе, что галлюцинация расплавила ванну, — подумал я, — то с тем же успехом могу внушить, что для разминки она расплавит меня».

Тем самым я могу убить себя по-настоящему, например побившись некоторое время головой об стенку или перерезав горло бритвой. Вариантов, в принципе, была масса, но все почему-то один мрачнее другого. Да, в этом салуне, похоже, изрядно передергивали. В общем, я решил не испытывать судьбу, открыв рот, чтобы сказать это проклятое «Вело — твой», потому что до счета «два» оставалось всего ничего, но именно в этот момент вдруг выяснилось, что сюрпризы, подарки и неожиданности этого злосчастного дня еще не кончились.

Старик, так стремительно, без приглашения ворвавшийся в мою простую, лишенную практически всяких эксцессов и неожиданностей жизнь, видимо, решил вдруг уйти по-английски. Поэтому без всякого предупреждения, воздушного поцелуя на прощание и прочих сантиментов он начал таять в воздухе прямо на глазах. А окно, вносившее элемент нестабильности и не совсем здорового дискомфорта в облик нашей старой уютной ванной, замерцало, переливаясь разноцветными всполохами, затем поблекло, подернувшись дымкой, сжалось до точки и исчезло, издав напоследок легкий хлопок. Все, начиная с момента появления бензопилы и кончая исчезновением злобной галлюцинации, произошло настолько быстро и неожиданно, что мне не удалось даже как следует испугаться. Не говоря уже о том, чтобы в полном объеме осознать происходящее, дав ему хоть какое-нибудь разумное объяснение. Еще несколько секунд я простоял в оцепенении, тупо уставившись в одну точку, не в силах поверить, что этот кошмар кончился. И только после того как убедился, что больше ничего не происходит и все выглядит относительно спокойно, пришел в себя.

Разум восторжествовал над болезнью, с немного истеричной радостью подумал я. Это был всего лишь стресс. Расслабься, успокойся, дыши глубоко раз, дв-а-а, раз, два-а-а, хорошо, молодец, ничего не было, ты просто устал, вот и хорошо, вот и молодец.

Вот так, успокаивая и уговаривая себя, словно маленького ребенка, я начал постепенно возвращаться к жизни.

Прошло еще две или три минуты, в течение которых, вероятно, чтобы снять остатки нервного напряжения, я просто стоял, ничего не делая, вперившись неподвижным взглядом в пространство, глупо улыбаясь и судорожно вздрагивая при малейшем шорохе. Потом и это прошло.

«Ну, в общем, все хорошо, что в конечном итоге хорошо кончается», — заключил я, окончательно успокоившись, и, не найдя подходящего объяснения случившемуся, решил постараться выкинуть весь этот кошмарный бред из головы, как будто его и не было вовсе.

Это было бы самым правильным решением, но...

Что-то смутно меня тревожило. Не все в этом происшествии сходилось как должно, что-то здесь явно было не так.

— Чего только не померещится от стресса, — подумал я вслух. — Летающие бензопилы, злодеи с амбициями и нелепыми претензиями. Расплавленные ванны. И в придачу это непонятное «Вело — т...».

«Ванна! — закричал рассудок, наконец вырвавшись из оков моего слабоумного мозга. — Мамина ванна. Ее все еще нет!»

«А где же она, позвольте спросить?» — почти успел подумать я за сотые доли секунды, отпущенные мне до конца.

— «... твой», — закончил я по инерции.

Ослепительная вспышка света ударила по многострадальным глазам, мир взорвался осколками битого стекла, и последнее, что я успел подумать, прежде чем окончательно потерять сознание, было: «Возможно, в этом я все же ошибся».



* * *



Самое интересное — тогда я еще даже не мог представить, насколько ошибся...

Глава 2

Сознание не спеша возвращалось в мое измученное тело, а вместе с сознанием в это же тело возвращалась боль. А еще туда (в тело то есть) возвращалась глупость, помноженная на длинный язык, который, по-хорошему, надо было отрезать в раннем детстве, чтобы уберечь меня от массы неприятностей, в которые я попадал по его милости. Но раз уж по счастливой случайности он все-таки остался, то, очнувшись, я сразу же использовал его по прямому назначению. Сбросив маску цивилизованности и наконец-то дав волю чувствам, переполнявшим меня, я долго громко и грязно ругался.

Без всякого преувеличения можно сказать: это действительно было нечто. С виду скромный, интеллигентный молодой человек выплеснул в пространство такую лавину слов откровенно нецензурного содержания, что ему могли бы позавидовать даже некоторые прогрессивные издания, непонятно по каким признакам относящие себя к категории «свободная пресса».

Я откровенно, без утайки высказал все, что успел выучить за всю жизнь. А это, поверьте мне на слово, страницы три или четыре машинописного текста. И если бы маме посчастливилось услышать в этот момент свое ненаглядное чадо, то она, наверное, не выдержала такого потока сквернословия и упала бы в обморок уже на втором предложении.

— А неплохо это у тебя получается, — донесся противный скрипучий голос, который показался мне смутно знакомым.

Открыв глаза и уже окончательно придя в себя, я увидел старика, который сначала шокировал меня своим неожиданным появлением, потом расплавил любимую мамину ванну, а сейчас так невоспитанно встрял в мой проникновенный монолог с неуместными комментариями. И что самое интересное, эта разрушительная стихия, являясь не чем иным, как игрой моего больного воображения, умела не только разговаривать[12], но и ценить шедевры ненормативной лексики. Что свидетельствовало как минимум о зачатках среднего образования.

Закончив лингвистические упражнения и переключившись на основной канал, я в который уже раз за сегодняшний день столкнулся с проблемой. Суть которой заключалась в том, что, к своему неописуемому удивлению, я обнаружил, что нахожусь отнюдь не в милом, уютном домашнем санузле у себя в квартире. Ибо даже с учетом некоторой дезориентации, связанной с временной потерей сознания, нашу ванную никак нельзя было спутать с тем, что предстало моему взору.

Если бы это заведение нуждалось в какой-нибудь неброской вывеске, то, несомненно, здесь светилось бы неоновыми огнями во всю стену что-нибудь предельно лаконичное, вроде такого:



КЛОАКА



Посторонних просим не входить



Опасно для жизни



Да-да, это была именно она — клоака из клоак, или первая среди равных, или... А впрочем, это не так уж и важно. Из длинного списка я выбрал наиболее мягкое определение, которым можно описать это небольшое помещение, каким-то чудом сумевшее впитать в себя чуть ли не весь спектр кошмарных запахов, начиная от прорванной канализации и заканчивая не первой свежести дохлой кошкой.

Впечатление было такое, будто я попал на мусороперерабатывающий комбинат, в силу каких-то неведомых причин абсолютно лишенный вентиляции. Должно быть, по мнению администрации, отсутствие оной повышало производительность труда персонала, не давая никому расслабиться даже на секунду, потому что такая непростительная небрежность могла запросто привести к потере сознания с последующим летальным исходом.

Внешний же вид этого убогого помещения вообще не шел ни в какое сравнение с обычным жилищем — о чем разговор! Даже пресловутые гарлемские трущобы, заполненные смрадом, смогом, пищевыми отходами и толстыми наглыми крысами, которые эти самые отходы с удовольствием пожирают, выглядели на его фоне милым опрятным местечком, не лишенным некоторого очарования.

Чудовищным усилием воли подавив в себе рвотные позывы и собрав жалкие остатки здравого смысла в единое целое, я с трудом выдавил из себя первое, что пришло в голову:

— И куда же меня забросила больная фантазия?

— Больная фантазия?! Граех-грраех![13] Больная фантазия! — проскрипел старикашка, насмеявшись вдоволь. — Меня, великого мага Каль Оми Мораван Пашу Оузивада Третьего, называют больной фантазией! Нет, это просто уму непостижимо, до чего докатилась современная молодежь в своей необразованности, неуважении к старшим и стремлении к разврату! Да знаешь ли, молодой человек, что могло бы произойти с тобой после такого чудовищного оскорбления, не будь ты принцем Ренталом, единственным наследником трона династии Россолов, правящей уже не одно столетие землями, известными во многих измерениях как королевство Ветров? — спросил он с угрозой в голосе.

— Нет, — совершенно искренне ответил я. — Не знаю и, откровенно говоря, знать не хочу. Все, что мне сейчас нужно, это какой-нибудь хороший укол против бешенства или что-нибудь в этом роде, и, если можно, побыстрее, пожалуйста.

По-моему, это был совершенно не тот ответ, который он ожидал услышать.

— Ты богохульствуешь, безумец! — закричал старик, в волнении начиная хаотично размахивать своими длинными худыми руками, больше похожими на суковатые палки. — Отпрыску благородной династии не пристало вести себя подобающим образом.

— Полный псих, — выдал окончательное резюме внутренний голос,

— А кто этого не знал? — легко согласился я.

— Только у тебя в голове могли родиться подобные фантазии... — начал мой внутренний голос свою бесконечную заунывную песню о том, что все плохое всегда исходит только от меня.

— Ты, наверное, забываешь, что это и твоя голова тоже.

— А ты забываешь, кто у нас болен...

Я примерно представлял, что последует дальше, поэтому не стал продолжать этот бессмысленный со всех точек зрения спор и переключился на старика.

Невероятно, но факт: по-видимому, он свято верил в свою бредовую теорию. Потому что, хотя я не считаю себя опытным психологом, но во время его рассказа у меня даже на мгновение не закралось подозрения, что это может быть всего лишь дружеской шуткой.

«О-о-о-о, — мысленно застонал я, теряя остатки разума и понимая, что спятил окончательно и бесповоротно. — Никто теперь мне не поможет — ни родители, ни врачи, ни даже этот несчастный идиот, пораженный старческим маразмом и манией величия. Проклятье!» Я чуть не взвыл от горя. Вот уж никак не думал, что в моем невинном, почти детском подсознании гнездятся такие кошмары: иллюзорный мир, не имеющий ничего общего с реальностью, больные галлюцинации, густо приправленные чудовищным запахом, свихнувшийся старик с безумными идеями, и в центре этого апокалипсиса — его величество я. Голый принц с полотенцем на голове, залитый кровью с ног до головы, никогда не сдающийся, гордый и потому неуловимо прекрасный.

В декорациях не хватало только белого коня с солитёром в кишечнике и глупой принцессы, с которой бы мы жили долго и счастливо, любили друг друга преданно и самозабвенно и тихо, спокойно умерли в один день — то есть сегодня.

— Неплохой сюжет, — как всегда не к месту, ожил внутренний голос. — Немного подкорректировать, кое-что подправить, назвать, например, хмм... скажем, «Безумная любовь», и можно смело выпускать в свет как стопроцентный блокбастер для впечатлительных дамочек преклонного возраста.

— Заткнись, — огрызнулся я, начиная терять не только терпение, но и самообладание. — У нас проблемы с мозгами, а ты лезешь со своими третьесортными остротами.

— Ну и пожалуйста. — Он обиделся и, как всегда бывает в таких случаях, предоставил мне самому разбираться с возникшими неприятностями.

По крайней мере одной проблемой стало меньше...

Быстро прокрутив в голове возможные варианты выхода из кризиса и отбросив их как абсолютно неприемлемые, я перешел к главному.

Ну что ж, подумал я, карты розданы, ставки сделаны, правила игры объяснены, и выходит, что теперь я принц — ни больше и ни меньше. Как ни крути, но это состояние останется, пока врачи меня не спасут. Хотелось бы, конечно, чтобы это случилось поскорее, но, подозреваю, придется немного подождать: судя по симптомам, болезнь зашла слишком далеко. А впрочем, что ж, все не так уж и плохо, потому что могло быть еще хуже.

«Тебе просто повезло, юноша, — сказал я себе, после некоторых раздумий приняв окружающую действительность такой, какой она оказалась. — Съехав с катушек, ты мог возомнить себя продажным политиком, нечистым на руку полицейским, сутенером, а в худшем случае даже ассенизатором[14], но мания величия сделала из тебя принца. Ах, как это романтично! В кои-то веки почувствовать себя особой голубых кровей».

— А что могло произойти со мной, не будь я принцем Реннтрамом? — не очень бодро поинтересовался я, возвращаясь к прерванному разговору и пытаясь таким образом хотя бы ненадолго отвлечься от грустных мыслей.

Старик, недобро прищурившись, искоса посмотрел на меня.

— Как ты себя чувствуешь, мой юный друг? — спросил он после некоторой паузы, при этом в его голосе прозвучала неподдельная тревога за мое здоровье. — Если у тебя что-то болит, ты должен сказать об этом прямо сейчас, пока еще не поздно.

Вы видите, какая трогательная забота? Я чуть было не заплакал от избытка чувств, неожиданно переполнивших мое большое, легкоранимое сердце...

Впрочем, это состояние быстро прошло — после того, как старик начал бесцеремонно осматривать меня. При этом всем своим видом он напоминал заправского торговца морскими свинками, которому достаточно одного беглого взгляда, чтобы, словно рентгеном, просветить мое хилое, тщедушное тельце, выявив первые симптомы начинающейся болезни.

— Вообще-то я чувствую себя прекрасно, — начал я немного взволнованно. Лицо старика тут же прояснилось. — Правда, есть один незначительный момент, но об этом, право же, не стоит и упоминать. Однако если тебе не совсем безразлична моя судьба...

Он закивал настолько усердно, что мне показалось, еще чуть-чуть — и голова у него окончательно отвалится.

— ... И это по-настоящему тебя беспокоит...

Последовала новая серия кивков.

— То открою тебе мой маленький секрет...

Я выдержал долгую эффектную паузу, во время которой старик превратился в сгусток внимания, и, тяжело вздохнув, подвел печальный итог:

— Подозреваю, что мой молодой, не до конца сформировавшийся рассудок не выдержал перегрузок сегодняшнего дня, в связи с чем я могу поздравить себя, тебя и, разумеется, всех окружающих с тем, что благополучно сошел с ума.

Экспромт получился почти в рифму, поэтому мой внутренний голос не смог удержаться от того, чтобы тепло поздравить предыдущего оратора. Не забыв мимоходом отметить, что с таким талантом не стыдно будет проявить себя на нелегкой, но почетной работе росписи общественных туалетов возвышенными афоризмами не вполне пристойного содержания.

Услышав это неприятное известие, колдун воспринял его чересчур близко к сердцу — закашлялся, как будто поперхнувшись чем-то не очень аппетитным, побледнел и схватился за сердце.

Судя по внешнему виду и реакции, это была не самая приятная новость для старика. Скорее всего, он ожидал услышать что-нибудь полегче. По-моему, лучше бы я сообщил ему, что он не пробился в финал конкурса красоты из-за необъективного судейства... Но что поделать, правда — вещь не всегда приятная.

— Я тебе не верю, — прокаркал он, немного успокоившись и приходя в себя, после того как чуть не сыграл в ящик от переизбытка эмоций или, на худой конец, от сердечного приступа.

Тем не менее в его голосе все еще слышались плохо скрываемые нотки паники.

— Конечно, ты мне можешь не верить, — ответил я почти беззаботно, потому что мне действительно было глубоко наплевать, верит он мне или нет. — Но подумай хорошенько: какой принц, находясь в здравом уме и твердой памяти, станет, раздевшись догола, резать себя напополам опасной бритвой? — Запекшаяся к тому времени кровь, обильно размазанная почти по всему телу, делала мой красочный рассказ вполне правдоподобным. — И какой принц, — продолжал я добивать старика, — не захочет признать свое королевское происхождение, отказавшись таким образом от притязаний на трон, от славы, власти и почестей? Не говоря уже о том, что я просто не имею ни малейшего понятия, о каком королевстве Ветров ты ведешь речь. А про династию Россолов вообще впервые слышу.

Я, конечно, не заканчивал школу ораторского искусства с красным дипломом, и вообще нельзя сказать, что мои чары рассказчика хоть на кого-то производили впечатление, особенно в кругу семьи или среди близких друзей и дальних знакомых. Но в данном случае не было никаких сомнений, что моя прочувствованная речь убедила старика.

Он сразу как-то сник, отчего стал выглядеть еще хуже, хотя до этого мне казалось, что при его внешних данных это попросту невозможно. Видимо, нынешний день выдался у колдуна не лучшим в году. В определенном смысле и я сыграл в этом свою роль, выступив в моем обычном амплуа бездушной скотины, и чуть не довел беднягу до очередного инфаркта своими необдуманными заявлениями, но... Во-первых, у меня самого были серьезные проблемы со здоровьем, а во-вторых, я не состоял в благотворительном обществе «Давайте поможем сумасшедшим пенсионерам», поэтому утешать его, выражая соболезнования, не входило в мои планы на ближайшее будущее.

— Ну, что ж, — горько вздохнул старик после некоторого раздумья, которое сопровождалось судорожным выдергиванием волос из редкой козлиной бороденки. — Немного порченый товар стоит чуть меньше, только и всего. Тут уж ничего не поделаешь. И не стоит делать из этого трагедию. Придется отнести убытки на счет непредвиденных обстоятельств при переходе через пространственно-временной барьер... Обмотай эту тряпку вокруг бедер, — уже намного бодрее продолжил он, наверное, имея в виду полотенце на моей голове, — потому что там, куда мы сейчас отправимся, не принято показываться в чем мать родила.

— Смотри-ка, а старая развалина держится молодцом, восстанавливается за пару минут, — бодро прозвучали в голове позывные моей вечной спутницы шизофрении, для которой, как мне иногда казалось, вообще не существовало никаких проблем в этой жизни.

— И на какую же вечеринку нам посчастливилось заполучить приглашение? — довольно вяло поинтересовался я, с каждой минутой все глубже погружаясь в пучину мрачных мыслей относительно состояния своего здоровья и все больше и больше скатываясь к пропасти самой что ни на есть черной депрессии.

— Нас ждет, друг мой, рабовладельческий рынок, на котором я попытаюсь выгодно продать тебя и, по моим предварительным оценкам, найдется немало желающих заполучить в личную собственность принца Рентала, прямого потомка великой династии, находящегося на пике своей физической и умственной формы. Имеющего, кстати, совсем неплохие шансы в ближайшем будущем занять трон — после смерти своего уже немолодого и не совсем здорового папаши-короля...

— Какая потрясающая интрига! — в восторге закричал внутренний голос.

— Прокляты богом те монархи, чьи дети продаются с молотка, — процитировал я.

Не знаю уж, из каких загадочных глубин памяти выплыла эта крылатая фраза.

— Браво, браво, — проскрипел мой новоявленный хозяин. — Наличие поэтической жилки компенсирует твою душевную болезнь, подняв начавшие было падать акции на прежний уровень...

И вдруг до меня дошло, что на роль принца этой мыльной оперы приглашен не кто иной, как я...

— А-ха-ха-а!!! Какая прелесть!!! — в очередной раз дико взвыло мое подсознание.

— Ты что, действительно хочешь продать меня? — Я чуть не задохнулся от возмущения, потому что, как всегда, извращенное воображение явственно высветило перед глазами совсем неутешительную картину...

На грязном помосте при огромном стечении народа какие-нибудь жирные лоснящиеся купцы[15] сначала будут осматривать меня со всех сторон, словно какую-нибудь лошадь, потом щупать ноги, руки, придирчиво рассматривать зубы и гениталии, а затем, если останутся довольны физическим состоянием (в чем, положа руку на сердце, я сильно сомневаюсь), наденут на шею веревку и поведут в загон...

Откровенно говоря, это было совсем не то, о чем я мечтал с детства.

— И ты наивно полагаешь, что я буду не только спокойно смотреть на все это, но еще и способствовать исполнению твоих грязных замыслов? — Я был взбешен до такой степени, что почти сорвался на визг. — Да? Так вот что я скажу тебе, милый мой. По-моему, это очень большая ошибка с твоей стороны. Ты даже представить себе не можешь, насколько большая. Потому что, в конце концов, я ведь не бессловесная скотина, которую ведут на убой зажравшиеся мясники, а нормальный свободный человек. И теперь, сказав мне все, ты получишь не тихого сумасшедшего, как, может быть, наивно рассчитывал с самого начала, а буйно помешанного идиота, которого не захотят взять даже бесплатно, в нагрузку к основной покупке.

С какой стороны ни посмотри, это было необдуманное, истеричное и очень глупое заявление с моей стороны.

— Если этого идиота, как ты правильно выразился, не захотят купить за приличную цену, — начал старик, почти шипя от злости, — мне придется, несмотря на все свои религиозные убеждения, этику потомка великих магов и моральные принципы, превратить тебя в старую больную жабу, покрытую с ног до головы незаживающими, полными гноя и грязи смердящими ранами. У которой все-таки хватит темперамента и найдется достаточная воля к жизни, чтобы протянуть в таких нечеловеческих условиях лет триста-четыреста и только после этого благополучно подохнуть в страшных мучениях.

— Жабы так долго не живут. — Я был несколько обескуражен таким поворотом событий.

— Ты будешь особенной жабой — жабой-долгожительницей, волшебной, неизлечимо больной, но суперживучей, — пообещал колдун, недобро скалясь.

А чтобы у меня не осталось ни малейшего сомнения в правдивости его слов, он тут же для наглядности угрозы превратил бритву, которую я все еще держал в руке, во что-то живое — холодное, скользкое и противное.

Не знаю, как подобный экземпляр называется у местных, но, по-моему, определение «мерзкая гадина» подходило к этому отвратительному созданию в самый раз.

О-оой...

Оказывается, в этом салуне не просто передергивали, здесь игра шла вообще без всяких правил...

— Знаешь, — дипломатично начал я после того, как немного пришел в себя, избавившись от мерзкой гадины (я брезгливо закинул ее в дальний угол), — ты меня убедил. На все сто. В конце концов, рабовладельческая система в свое время была прогрессивным этапом на пути человечества, и я не вижу достаточно веских причин, которые помешали бы двум таким чудесным во всех отношениях друзьям, как мы с тобой, способствовать процветанию данного общества в меру своих скромных сил. Со своей стороны обещаю приложить максимум усилий, чтобы произвести неизгладимое впечатление на потенциальных покупателей... — тут меня передернуло от образа купца, опять так некстати всплывшего в сознании, — своей эрудицией и безукоризненными королевскими манерами, мягким шармом и тонким чувством юмора. Единственное, что вызывает некоторые сомнения, я бы даже сказал, опасения, так это мое физическое состояние.

Поясню причину моего беспокойства.

Выражение «на его мускулистом теле не было и унции жира» подходит ко мне ровно на пятьдесят процентов, и если, прочитав эту фразу, вы наивно подумали, что моя фигура напоминает фигуру Аполлона, обремененного разве что парой унций упомянутого жира, то здесь, к большому сожалению, вы попали пальцем в небо. Нет, я никогда не мог похвастаться наличием брюшка, как, впрочем, и мускулатуры. Все, что у меня есть, — это волосы, кости, внутренности, сухожилия, ну, и немного мяса, обтянутого кожей.

Одним словом, я слегка худощав, чтобы не сказать дистрофичен, и продавать меня в полуголом виде было бы не совсем разумно. Во-первых, это может отпугнуть потенциальных покупателей (худой раб — больной раб, долго не протянет), а во-вторых, как следствие — сбить цену (беру десяток этих заморышей за один золотой), о чем я незамедлительно поведал своему добродушному, но немного наивному симпатяге-рабовладельцу.

Может, у него были не все дома, но очевидные вещи, надо отдать ему должное, он все же признавал.

— Да-а, действительно, здесь у нас могут возникнуть кое-какие проблемы, — пробормотал колдун, внимательно оглядывая меня со всех сторон, как породистую лошадь, имеющую все предпосылки, чтобы выиграть большой Дерби, кроме главной составляющей — желания.

— Но, к сожалению, я ничего не могу сделать с твоей комплекцией. И... Хм-м... В принципе, по моему личному мнению, в здоровой худобе определенно что-то есть.

Это звучало настолько жалко, что не убедило бы даже трехлетнего малыша.

— А как же твоя хваленая магия? — Я даже не пытался скрыть презрение, сквозившее в моем голосе. — Или все, что ты можешь, это пугать наивных детей дешевыми фокусами из третьеразрядных балаганов и всякими мерзкими тварями? Наколдуй мне по крайней мере приличную одежду, если, конечно, хотя бы это тебе под силу, великий Кал... Аму... Маран... и не знаю еще кто...

Выступление получилось достаточно эффектным и, что самое главное, по существу, но вот последняя фраза была все-таки лишней. Кажется, я перегнул палку, задев одновременно личную и профессиональную гордость старика. А этого делать ни в коем случае не следовало. На его руках появились всполохи мерцающих огней, и что-то глубоко внутри подсказало мне, что колдун не собирается развлекать ребятню, выступая в роли рождественской елки, обвешанной гирляндами, а просто опять начинает злиться.

— Если бы в данный момент я не испытывал некоторых затруднений с финансами[16], — старик с трудом сдерживал бешенство, клокотавшее в нем, словно вода в закипающем чайнике, — то, видит бог, ты бы уже давно сидел в местном болоте и мерзко квакал.

— Конечно, можно превратить тебя в красавца с мускулами, — продолжал он, — но это ничего не даст, потому что на арене рынка, как и во всех других общественных местах столицы, установлена защита против магии. А чтобы сотворить более или менее приличную одежду, понадобится огромное количество энергии, которой у меня сейчас нет. Так что нам придется надеяться на твое королевское происхождение, во-первых, на шарм — во-вторых, ну и, конечно, не стоит забывать о перспективе, которая ожидает тебя в случае неудачи торгов. — Все это он проорал на одном дыхании, бешено вращая глазами и, вероятно для пущей убедительности, весьма темпераментно для своего преклонного возраста брызгая слюной, словно только что откупоренный огнетушитель.

Не знаю, какого эффекта он хотел добиться своими нелепыми угрозами, но мне почему-то с каждой минутой становилось все смешнее и смешнее. Этот бутафорский бред все больше смахивал на дешевые комиксы с тупыми безмозглыми злодеями и не менее тупыми главными героями. Может быть, в другое время и в другом месте методы убеждения этого грязного старикашки подействовали бы почти безотказно, но только не здесь и не сейчас.

— Абсолютно все понял, — покорно ответил я, едва сдерживая истеричный смех, рвущийся изнутри. — Но у меня остался последний вопрос, касающийся моей личности. Позволь спросить: с чего ты вдруг решил, что я потомок какой-то династии, вдобавок носящий титул принца и проживающий не просто где-нибудь, а ни больше и ни меньше как во всеми уважаемом королевстве Ветров?

На этом месте я почти рассмеялся, но, вовремя вспомнив, что еще не все узнал, с огромным трудом взял себя в руки.

— Нет, это, конечно, льстит моему самолюбию, — добавил я, — но прошу тебя не забывать, что в данный момент я нахожусь не в лучшей умственной форме, а твои угрозы насчет больных жаб, смердящих болот и прочей неприятной мерзости не будут значить абсолютно ничего, если какой-нибудь дотошный покупатель поинтересуется здоровьем моих родственников или политической ситуацией в родном королевстве.

— Буду с тобой откровенен до конца, — продолжал я, из последних сил сдерживаясь, чтобы не заржать, — мне неизвестно даже, в какой стороне находятся мои наследственные владения и насколько они велики, не говоря уже о том, что я вообще не знаю имени короля, чей престол по твоей версии должен буду унаследовать в самом ближайшем будущем...

Выпалив все это и будучи не в силах больше сдерживаться, я окончательно сорвался с катушек и расхохотался в голос. Это была самая настоящая истерика, продолжавшаяся несколько минут подряд, до слез и судорог в животе. Болезненные спазмы, сотрясающие до основания весь мой несчастный организм, было просто невозможно остановить — казалось, они вообще никогда не кончатся...

Но все же спустя некоторое время[17] я постепенно успокоился и затих.

Из всего этого бурного выступления даже не дикая истерика, а именно последняя деталь — насчет престола — добила старика окончательно. Колдун наконец-то поверил, что я говорю совершенно искренне, и опять чуть было не потерял остатки здоровья.

— Да-а... — без всякого энтузиазма протянул он, когда более или менее пришел в себя и погрузился в печальную задумчивости, теребя свою козлиную бородку. — Как-то все время забываю, что ты сумасшедший.

— А я не одинок в своем несчастье, — язвительно заметил я, но чувства юмора у этого чудовища было не больше, чем белых в Гарлеме, поэтому на мою шпильку он не прореагировал.

— Так почему ты думаешь, что я принц? — переспросил я, распираемый любопытством.

— «Почему я принц, почему я принц», — прокаркал старикашка, передразнивая меня. — Да потому что я знаю, что ты принц, и этого мне вполне достаточно.

Логика железная, что ни говори. Он знает, что я принц, а я знаю, что я не принц, и кто-то из нас ошибается, но этот кто-то — не я.

— Ну, хорошо. — Я решил подойти к интересующей меня проблеме с другой стороны. — Тогда позволь тебя спросить: откуда ты знаешь, что я принц?

Так разговаривают с маленькими детьми или с полными идиотами.

Ребенком я колдуна не считал.

Наверное, старику это надоело, или он решил ввести в курс дел своего раба — не знаю, колдун вообще был непредсказуемой личностью. Но как бы то ни было, после очередного вопроса он залез в карман своего необъятного балахона и с гордым видом достал оттуда дешевый калькулятор на солнечных батареях.

— О-оооооо!!! — застонал мой внутренний голос.

После недавней демонстрации продвинутой магии в ванной я ожидал чего угодно — от Призрака Оперы до красного флага над Белым домом, или еще какого-нибудь восьмого чуда света в этом же роде, но к появлению обыкновенного калькулятора — этого полета инженерной мысли конца двадцатого века, — признаюсь честно, я оказался морально не готовым...

— Потрясающе! — после секундного замешательства радостно закричал я, захлопав в ладоши. — Если с помощью этого суперкомпьютера ты сумеешь вычислить квадратный корень из числа девять, то получишь первый приз на местной олимпиаде по математике для слабоумных...

Язык мой — враг мой, в чем я уже неоднократно имел возможность убедиться на личном опыте...

— БА-БАХ!!! — грохнуло без всякого предупреждения.

Я повис в воздухе вниз головой, а старикан, брызгая слюной, принялся кричать мне в лицо, что еще одна такая выходка — и на моей карьере раба можно будет смело ставить жирный крест. Зато болото распахнет мне навстречу свои гостеприимные объятия. А новые друзья из двоякодышащих с радостью примут меня в свою родную среду обитания, показав места, где водятся самые жирные и вкусные мухи и скапливаются самые аппетитные личинки и где напрочь отсутствуют цапли, а жабам живется вольготно и весело, если они, конечно, здоровы телом и бодры духом... Но я, к сожалению, здоровым не буду, потому что ужасные смердящие гнойники, которые покроют все мое жабье тело, будут доставлять мне массу огорчений, так что даже жирные помойные мухи не будут радовать мой желудок, потому что у него будет неизлечимая злокачественная язва...

И далее все в таком же духе и с такой же яростью. У старикана было довольно живое воображение, когда дело касалось подобных ужасов... Правда, этот литературный перевод не совсем точен, но, думаю, мне простят опущенные непристойности, смысла половины которых, откровенно говоря, я и сам до конца не понял.

«Я разозлил старика, так ничего и не узнал, и опять меня подвел мой длинный язык. В следующий раз, прежде чем говорить, буду думать», — пообещал я себе.

— О-о-о... Не мальчик, но муж говорит нашими устами, — опять некстати ожил внутренний голос.

— За-мол-чи! — Я был зол как черт.

— Все, — прервал мои размышления колдун, начиная постепенно успокаиваться. — Ты мне надоел, мы идем на рынок немедленно, и, клянусь небом, уже сегодня ты или сменишь владельца, или начнешь прожигать жизнь в местном болоте.

— Но...

— Никаких «но», — отрезал он. — Ты можешь пойти сам, как хороший, воспитанный раб, или мне придется привязать веревку к твоим ушам, чтобы ты левитировал подобно воздушному шарику.

— А может...

— Это последнее предупреждение, — произнес он, широко улыбнувшись, что сделало его похожим на ожившую мумию и моментально отбило у меня охоту продолжать разговор.

Как видно, в этом мире с принцами не слишком-то церемонились.

Впрочем, как и со всеми прочими. Но об этом мне предстояло узнать чуть позже.

А прямо сейчас передо мной стоял не особенно сложный выбор: или засунуть свою гордость куда-нибудь подальше и идти пешком как все нормальные люди, или не засовывать — и с низкого старта выйти прямиком на околоземную орбиту. С какой стороны ни посмотри, перспектива лететь вниз головой, беспорядочно вращаясь в разные стороны и одновременно пытаясь не до конца растерять содержимое желудка, меня ни капельки не прельщала. Поэтому, решив, что при таком раскладе лучше не пытаться разыгрывать из себя бывалого космонавта, я с отвращением протянул руку моему новому «хозяину», безропотно позволив увлечь себя навстречу судьбе...



* * *



Но, честное слово, лучше бы я этого не делал...

Глава 3

Когда говорят, что нет пределов человеческой глупости, по-моему, имеют в виду именно это, и ничего другое. Потому что глупость любого отдельно взятого индивидуума определяется по четкой формуле: количественное выражение этой самой глупости, содержащейся в его организме, деленное на объем серого вещества, умещающегося в его же голове, умножить на 100 процентов, минус коэффициент умственного развития, или, проще говоря, IQ. У гениев этот показатель равен нулю, обычные люди умещаются в промежутке от 10 до 100, далее следуют полные идиоты, и замыкает список ваш покорный слуга, опережая с огромным отрывом преследующую группу...

Это я к тому, что мои проблемы (в данном случае — проблемы с головой) были только моими, и ничьими больше. Потому что весь остальной мир продолжает равнодушно жить по своим собственным законам, независимо от того, насколько хорошо или плохо чувствует себя в его чреве отдельно взятый человек. И что бы там ни происходило со мной за последние часы и в какие бы передряги я ни попадал из-за своей не поддающейся никакому логическому объяснению глупости, а жизнь не стояла на месте, продолжая идти своим чередом, по однажды раз и навсегда установленному порядку.

В месте, куда меня забросило благодаря замыканию одной из схем мироздания, солнце светило ярко, небо было голубым и воздух оставался просто воздухом, а не смесью какого-нибудь пропанбутана с хлором, как это обычно бывает на других планетах, так что даже без скафандра я чувствовал себя вполне сносно. Может быть, благодаря этому создавалось обманчивое впечатление, будто сейчас всего лишь обычный летний день, какими изобилует каждый год. И это действительно было бы так, если бы не одно «но». «Но» с большой буквы, которое своим присутствием бесповоротно портило всю картину...

Беда заключалась в том, что место действия этой третьесортной постановки было мне абсолютно незнакомо. Так иногда бывает, когда наутро после особенно бурной вечеринки открываешь глаза, ничего не помня о завершении вчерашнего мероприятия и почти физически ощущая, как со скрежетом проворачиваются шестеренки в голове, и с ужасом думаешь: «Боже, и куда же меня занесло на этот раз?»

Всегда бывает по-разному, но правило номер один, гласящее: «Пределы родного города в нетрезвом состоянии покидать строго запрещается!», должно соблюдаться свято. В противном случае у нарушителя могут возникнуть серьезные проблемы.

Сейчас с тестом на алкоголь в крови у меня было бы все в порядке, но этим и ограничивалось все, чем я мог похвастаться на текущий момент. Местность была незнакомая. Единственное, что я знал наверняка: это не Мексика, не Австралия, не Луна и даже не затерянное где-то на необъятных просторах Лапландии потайное логово старика Сайты. А вот насчет всего остального можно было строить какие угодно предположения. Правда, все они были не слишком-то веселые.

«Проклятый старик», — в сердцах подумал я, начиная терять самообладание.

Потому что пока мы шли по улицам этого кошмара, в мое воспаленное сознание постепенно закралось чудовищное подозрение: я вовсе не сошел с ума, а все-таки попал в какой-нибудь неизвестный современной науке параллельный мир.

Когда читаешь в желтой прессе, что из хорошо информированных источников[18] стало известно, что коварные русские ведут переговоры о продаже Луны негуманоидным чудовищам с третьей планеты Альфы Центавра[19] в обмен на саморазмножающуюся плесень-убийцу, способную за двадцать четыре часа очистить планету от всех злодеев, не впитавших в себя с молоком матери светлые идеи коммунизма[20], становится смешно. Но когда приходится выбирать из двух зол, причем даже если очень хорошо подумать, не знаешь, что лучше — сойти с ума или быть проданным в рабство в незнакомом мире, становится по-настоящему грустно...

То, что предстало моему не подготовленному к подобным вещам взору, было настолько дико, нереально и неправдоподобно, что вполне могло иметь место в действительности. Судя по всему, это был огромный город, состоящий из нагромождения зданий и улиц. Здания не походили не только друг на друга, но и вообще на что-либо, виденное мной ранее. Описать весь этот хаос построек, которые будто пожирают друг друга, как змея, кусающая свой хвост, и, несмотря на всю эту вопиющую дикость, в комплексе представляют из себя нечто, заставляющее вас затаить дыхание от восхищения, мне, увы, просто не под силу. Больше всего этот город был похож на ожившую сказку или легенду, рассказанную курящим трубку у жаркого камина старым гномом. Сказку о далеких, полных чудес, землях, где все еще живут эльфы...

Поэтому совсем неудивительно, что, оказавшись в этом зачарованном месте, я тихо шел с открытым ртом и с глазами навыкате, стараясь увидеть как можно больше. На какое-то время я позабыл обо всем на свете, включая и тот прискорбный факт, что это не ознакомительная экскурсия, а столбовая дорога на невольничий рынок, куда меня ведут продавать в рабство, ибо спрос на наследников трона и отпрысков благородных династий в данном месте настолько высок, что на порядок превышает предложение.

Не зря говорят: «Не родись богатым — родись счастливым»[21]. Так уж сложилось, что я не подпадал ни под одну из этих категорий, поэтому чувствовал себя совсем не так хорошо, как хотелось бы...

Плюс ко всему вышеперечисленному в создавшемся положении была еще одна неприятная деталь, которая действовала на мои и без того достаточно расшатанные нервы. Из одежды на мне по-прежнему оставались только полотенце, обмотанное вокруг бедер, чтобы придать мне более или менее товарный вид, и цепочка с медальоном на шее, чтобы я мог общаться на местном языке, не заканчивая ускоренных двухгодичных курсов. Цепочку эту абсолютно безвозмездно презентовал мне мой «добрый» хозяин. Не будучи матерым эксгибиционистом, я чувствовал себя несколько не в своей тарелке, разгуливая по улицам в таком вызывающем виде. Как вы уже, наверное, успели догадаться, я совсем не похожу на элегантного мачо, сошедшего со страниц журналов о бодибилдинге, — загорелого, накачанного, вечно улыбающегося своим одному ему понятным бодибилдерским мыслям и вдобавок ко всему этому великолепию с ног до головы вымазанного вазелином[22]. Словом, выглядел я совсем не так эффектно, а если уж быть до конца откровенным, то представлял я просто жалкое зрелище.

Окончательно же добивало то, что компания у меня была лучше не придумаешь. В роли проводника и гида по этим приятным во всех отношениях местам выступал балагур и затейник, надувший губы, как маленькая девочка, и не проронивший ни одного слова с момента нашего выхода в свет. Великий маг и колдун, с его точки зрения, и мерзкий шарлатан — с моей, Каль Оми Map... нет, я никак не мог правильно запомнить всю эту тарабарщину, поэтому, сложив заглавные буквы его титула, получил ни на что не претендующее, скромное, зато оригинальное прозвище — Компот. После чего успокоился ровно настолько, чтобы начать задавать очередные вопросы.

— Интересно, а какую сумму надо выложить в этом мире, чтобы стать хозяином прямого наследника великой империи и потомка древнейшей династии принца Рентала? — спросил я у Компота, чтобы как-то отвлечься от грустных мыслей, завязать беседу, а также побольше узнать о положении, в котором я оказался в этом неведомом, но таком волнующе-сказочном мире.

С моей точки зрения, это был филигранно тонкий, точно выверенный ход, который в конечном итоге должен был привести к положительным результатам. Но увы, увы — не на того напал. Старик, не отвлекаясь и не тратя попусту времени на разговоры, с какой-то фанатичной одержимостью продолжал молча тащить меня в неизвестном направлении. И, насколько я понял по его реакции, ответы на вопросы не входили в культурную программу нашего путешествия.

— А рекламные проспекты обещали роскошные экскурсии и подробные рассказы обо всех достопримечательностях с посещением музеев...

— Шутить будешь на наших похоронах, а сейчас не мешай, пожалуйста, — вежливо попросил я свою вторую половину.

— «Пожалуйста» — волшебное слово...

— Ты дашь мне...

— Молчу, молчу!!!

— Послушай. — Я переключился на старика, попробовав зайти с другой стороны. — Если ты хоть немного просветишь меня насчет положения дел в родном королевстве[23] и объяснишь, что это за место, где мы с тобой сейчас находимся, и как я вообще сюда попал, то, возможно, на торгах твой раб не будет выглядеть полным идиотом.

Это было заманчивое предложение, от которого, по моим расчетам, он не мог отказаться. Но старик думал иначе. И пример этот наглядно показывает, что с головой у колдуна было ничуть не лучше, а может быть, даже хуже, чем у меня.

— А на что ты надеялся? — спросило мое второе «я». — Безумие всегда и везде идет под руку с другим, может еще большим, но все-таки безумием, а не с маленькой аккуратненькой феей.

— Это ты себя имеешь в виду?

— Вообще-то, наш случай уникален в том плане, что в нашей с тобой связке сумасшедший только один.

— Полностью с тобой согласен, и этот один...

— Не я!!! — закричали мы вслух почти одновременно, так что спокойно шедший рядом Компот подпрыгнул от неожиданности.

Придя в себя, он окинул меня долгим пристальным взглядом, наглядно выражающим все его мысли относительно состояния моего здоровья, но ничего не сказал, а лишь покрепче сжал мою руку в своей высохшей от старости ладони и молча потащил меня дальше.

И вот только после этой небольшой, но, как оказалось, полезной встряски в голову мне наконец пришла гениальная мысль: сегодня с самого утра не мой день. И если так будет продолжаться и дальше, а начало, как вы уже, наверное, успели заметить, было просто катастрофическим, неизвестно, чем вообще все это может закончиться.

Поэтому я пришел к единственно возможному выводу: надо срочно менять расклад в этом футуристическом бреде, твердо уяснив для себя, сошел я с ума или нет. Если все-таки да, тогда можно просто успокоиться, ожидая, когда умелые врачи с помощью лошадиных доз сильнодействующих препаратов приведут меня в норму. В противном же случае все происходящее реально — и тогда необходимо что-то срочно предпринять.

Для начала, вспомнив об опыте крупных торгово-промышленных компаний в преодолении кризисных ситуаций, я попытался организовать мозговой штурм.

«Ну, давай, — подумал я. — Настал твой звездный час, дорогая! Начинай генерировать идеи, моя умная, ненаглядная, единственная и горячо любимая голова! Что делать?! Как спасаться?!»

Изнутри повеяло космическим холодом и вселенской, необъятной пустотой...

«Не знаешь?! О-о-о... Так я и знал».

Да-а-а-а, ваш покорный слуга никогда не мог блеснуть телосложением, но с мозгами у него, оказывается, было еще хуже.

— А вот если бы ты хорошо учился... — опять вовремя встряло мое коварное подсознание.