На следующее утро я, спустившись вниз, застаю папу за приготовлением оладий. Он выглядит таким усталым – он в последнее время берет больше ночных смен, чтобы побыть с Клемми во время часов для посещений в госпитале. Он почти столько же времени проводит там, сколько и на могиле мамы, и я гадаю, не любил ли он Клемми сильнее, чем мне казалось.

Я думаю о том, что узнала прошедшей ночью. Я ведь не осознавала, насколько цепляюсь за Грааль как за нашу единственную спасительную карту, вне зависимости от того, доберемся мы до Мидраута или нет. Мне казалось, что стоит найти Грааль – и сразу бум! – Аннун возродится. Но когда у меня отобрали такую возможность и на меня снова легла ответственность за победу над Мидраутом, я чувствую себя невообразимо одинокой.

– Я решил, что я теперь провожаю тебя в школу, – сообщает папа.

– Что?

– Я не хочу, чтобы ты одна шла через весь город.

Он резко переворачивает оладью, словно отклоняя все возражения, которые, как он знает, у меня наготове.

– Я не ребенок!

– Это я знаю, – улыбается он. – Но я твой папа. Я не против того, чтобы идти в шести футах позади тебя, если тебе от этого станет лучше. Но я не хочу, чтобы ты еще когда-нибудь уходила одна далеко.

– У тебя нет времени.

– Нет, есть.

Я не знаю, как реагировать. Наверное, надо бы разозлиться, мне ведь уже семнадцать. И я бы точно разозлилась, если бы кто-то вне семьи узнал, что отец стал моим телохранителей. Но мне небезопасно находиться вне дома. Разве то, что случилось с Клемми, не доказательство? Если папа будет неподалеку, если я попаду в неприятности… да, это успокаивает.

– Хорошо, в десяти футах сзади, – соглашаюсь я. – Или я от тебя отрекусь.



Я взяла принадлежности для рисования в Уонстед-Флэтс, чтобы порисовать в уединенном месте. Пожарные приехали недостаточно быстро для того, чтобы спасти деревья в этой роще. Они стоят как сломанные мачты корабля, пораженные молнией, покосившиеся, черные на фоне холодного весеннего неба. Деревья здесь выражают мое настроение: мрачное, жесткое, яростное.

Раздираю углем бумагу, выплескивая свое воображение. Заполняю альбом одними и теми же рисунками, пока не расходую весь свой гнев. А потом иду домой, измученная, опустошенная. Нет никакого Грааля. Все лежит на мне.

Я не могу злиться ночью в Аннуне – я должна сосредоточиться на неотложной задаче.

Тинтагель гудит от теоретизирующих рееви и занятых поисками харкеров. Чарли нигде не видно, а когда я спрашиваю о ней, мне говорят, что она вместе с Локо вернулась в свою комнату в башне, где чувствует себя в безопасности. Я поднимаюсь туда до начала патрулирования и останавливаюсь перед дверью. Ее желание побыть одной сочится сквозь дерево. Я сотворяю листок бумаги и царапаю на нем извинения, потом прикрепляю записку у двери, чтобы Чарли ее увидела, когда выйдет.

Говорить с Бандиле легче.

– Все в порядке, – пожимает он плечами. – Я понял, что ты желала добра. И голова у меня действительно перестала болеть.

– И все же… – вздыхаю я.

– И все же. Да. Но мы в порядке.

Есть и еще кое-что, что я должна сделать. То, что я хотела сделать уже давно. Теперь желание так сильно, что я не могу его игнорировать. Я останавливаю Самсона после того, как он заканчивает отчет о патруле, перед его возвращением в Итхр.

– Мы можем поговорить? – спрашиваю я.

Должно быть, он видит отчаяние в моих глазах, потому что кивает и позволяет увести себя на самый верх купола, даже выше, чем стоят стражи, наблюдающие за Лондоном.

– Я никогда сюда не забиралась, – говорю я ему, когда мы вылезаем через низенькую дверцу на открытый воздух.

– Да, это что-то, – замечает Самсон, обнимая меня за талию, когда мы смотрим на самые ошеломляющие из виденных мной картин.

Возможно, Лондон Аннуна и умирает, но все равно он пока обладает способностью изумлять. Небо теперь в основном серое – ни облака его не украшают, ни луна, – но остатки солнца бросают на город золотое сияние. Вдали нить Темзы ползет, как змея, к центру страны. Я машинально протягиваю руку, желая ощутить остатки инспайров, что должны двигаться под водой.

– О чем ты хотела поговорить? – спрашивает Самсон.

Теперь, когда мы здесь, мне не хочется говорить о том, насколько я испугана. Поэтому я предпочитаю другую исповедь.

– Я когда-нибудь говорила тебе, как ты выглядишь в глазах Иммрала?

Самсон качает головой и садится на балюстраду. В Итхре я забеспокоилась бы из-за того, что он сел слишком близко к краю, но здесь мы можем летать, так что рисковать позволительно.

– К тебе слетаются инспайры, – говорю я, – словно знают, что ты стараешься спасти их.

– Ну, я же вижу сон, пусть это не совсем то слово, которое мы здесь используем.

Я улыбаюсь:

– Ты не понял… я никогда не видела кого-то еще, кто бы выглядел так же. Инспайры… они знают, что ты другой.

– Они знают или их ко мне тянет потому, что они улавливают твои чувства ко мне?

Такое мне прежде не приходило в голову. Я роюсь в воспоминаниях. Неужели я действительно так властвую над инспайрами, что они действуют в соответствии с моими эмоциями? Не знаю, почему эта мысль вызывает у меня неловкость. Я прячу ее.

– Погоди, это немножко нахально с твоей стороны – полагать, будто я уже давно испытывала такие чувства.

– А разве нет? Потому что про себя я знаю – они были.

Его глаза вспыхивают, отчего у меня все переворачивается внутри. И что-то шевелится совсем глубоко.

– Может быть, у нас осталось мало времени, – говорю я, подходя ближе к нему.

– У нас есть столько времени, сколько нам хочется, – негромко отвечает он, приподнимая мой подбородок так, что наши носы соприкасаются.

Я вдыхаю тот запах, который заметила, когда увидела Самсона впервые. Мы тогда тоже были на краю опасности, в тесном сером пространстве крепости Мидраута. Ветер шевелит волосы на моем затылке. Вдали печально вскрикивает одинокая чайка.

– Ты этого не знаешь.

– Если даже один из нас умрет, – продолжает Самсон, – мы все равно будем видеть друг друга здесь.

Он привлекает меня к себе, обхватив за талию, и мы вместе смотрим на просторы Аннуна, а солнце опускается вниз, точно жидкое золото.

– Я все равно буду видеть тебя здесь. – Он прижимает ладонь к моему сердцу.

Я тянусь к нему, чтобы поцеловать.

– Все те стены, что я построила, теперь рухнули, – говорю я. – И от этого я чувствую…

Ищу нужное слово, но то единственное, что приходит на ум, заставляет меня покраснеть.

– Страх. И власть, – подсказывает Самсон, и я киваю.

Верно. Мы, кажется, целую вечность смотрим в глаза друг другу, задавая безмолвный вопрос. Потом я еще раз прижимаюсь губами к его губам, но на этот раз за поцелуем. Руки моего любимого скользят вниз по моей спине, а мои собственные забираются под его тунику. И когда мы падаем на землю, закат охраняет нас, а я даю свободу мыслям. Они мне больше не нужны. Я – сплошное сердце, и тело, и чувства, и торжество.

37

Хотя в последующие дни я просто вся дрожу от счастья, мне не хватает кое-чего еще. Я до сих пор не сумела попросить прощения у Чарли. Она не готова говорить со мной, ни в Итхре, ни в Аннуне. Я подкрадываюсь к ней – по-другому не скажешь – в Боско. Когда я в первый раз попыталась подойти к ней, она резко встала и ушла, спряталась в туалете. Я могла бы счесть это ироничным, учитывая то, что прежде именно я скрывалась в дамской комнате, пока она властвовала над всеми, но ничего смешного в этом нет.

Наконец я сдаюсь и снова провожу обеденный перерыв в художественной студии, доводя до совершенства портреты фей, которых я все еще не могу вернуть, несмотря на все мои усилия. Для каждого портрета я использую разные материалы: масло, фактуру и интуицию для Андрасты. Акварель для Нимуэ и уголь для Мерлина. И поверх всего этого – сусальное золото, подаренное мне Чарли. Я берусь то за один, то за другой портрет, в зависимости от настроения выбирая тот, который может успокоить тревожное, грызущее чувство внутри, нарастающее с каждым днем. Мое тело знает, что расплата близка, и готовится к ней.

Чарли сама находит меня в один из перерывов.

– Ты почти закончила, – говорит она, глядя через мое плечо.

– Кажется странным, что ты их понимаешь, – отвечаю я. – Никто, кроме моего брата, никогда не понимал моих рисунков.

– Иногда мне хочется не понимать. Может, было бы легче просто делать то, чего хочет мой отец.

– Но тогда ты потеряла бы саму себя. Разве это легче?

Чарли прикусывает губу, размышляя. Я откладываю кисть и поворачиваюсь к ней:

– Мне искренне жаль, Чарли.

Она кивает, но ничего не говорит, и больше мы об этом не упоминаем. Да разве дело в словах? Мидраут это продемонстрировал – он битком набит словами: о единстве и вовлечении, о счастливой нации. Но что он при этом делает? Нечто прямо противоположное – превращает Итхр в место, чрезвычайно опасное для любого, кто не вписывается в его узкий идеал. Он мог бы просто наклеить мишени нам на лбы.

Это последний день, когда я иду в Боско.

Когда звучит последний звонок, я выхожу из школы вместе со всеми остальными, взглядом отыскивая знакомую фигуру папы на тротуаре напротив. Это стало нашим ритуалом: я чуть заметно машу ему рукой, и мы идем, как незнакомцы, чисто случайно шагающие в одном направлении, пока наконец не добираемся до метро и не перестаем притворяться. Но сегодня я получила от него сообщение:

Я немного опоздаю, милая, разбираюсь с одним уродом в отеле. Подожди меня у школы. Приду сразу, как управлюсь.

Я прикидываю, сколько может пройти времени, – придется ждать не меньше часа, учитывая лондонский общественный транспорт. Я все еще гадаю, не перейти ли мне через дорогу, чтобы купить воды в магазине на углу, когда осознаю, что за мной идут. Небольшая группа студентов, ведущих себя как банда, держатся поодаль, так что я их не сразу замечаю. Но все мои чувства обостряются. Возможно, это остаточный эффект моего Иммрала, что проявляется в Итхре, а может быть, когда привыкаешь к постоянным обидам, то сразу ощущаешь охоту. И глаза чувств работают за тебя: ты начинаешь улавливать тон шепота.

Теперь я не могу ждать папу. Я решаю побежать к метро, надеясь, что смогу оторваться от них в путанице туннелей и эскалаторов подземки. Я трогаюсь с места, стараясь выглядеть беззаботно, хотя мое сердце бешено колотится. Выжидаю момента, когда пройду через турникеты, а потом бросаюсь вперед, мимо пассажиров, отталкивая тех, кто оказывается у меня на пути. Позади меня поднимается шум: жертва ускользает. Я лечу вниз по эскалатору, не трудясь даже извиниться перед теми, кого задеваю, протискиваюсь между ними. А когда оказываюсь внизу, оглядываюсь: половина моих одноклассников бегут по эскалатору, половина – по параллельной лестнице. Они быстро настигают меня, им помогает то, что все шарахаются перед ними.

Я бегу вперед, молясь о том, чтобы не пришлось ждать следующего поезда. В фильмах и телевизионных шоу время всегда совпадает безупречно, но мне так не повезет. Толпа затопит меня, как прилив в какой-нибудь пещере, и я утону со сдавленным криком.

Как только я начинаю гадать, не следует ли мне повернуть назад, я улавливаю в туннеле мерцание. Клубок инспайров вылетает из того, что должно означать брешь между мирами. Я могла бы использовать это к своей выгоде, в особенности если брешь достаточно широка, чтобы изменить физику Итхра, как это было в лесу несколько недель назад.

Перед платформой останавливается поезд. Он набит битком, и еще больше людей ждут, чтобы втиснуться в него. Я тянусь в глубину своего ума, как сделала бы это в Аннуне, и через мгновение ощущаю намек на пробуждение моего Иммрала.

Разойдись! – приказываю я стоящим впереди людям. Сила медлительна, возможно, потому, что работает как вторичная, но еще одна попытка, и толпа расступается, давая мне пройти.

Убирайся! – велю я мужчине с большим рюкзаком, который перегородил дверь в вагон. Он выходит, растерянно глядя на светящуюся надпись над дверью. Я вваливаюсь в вагон и взываю к машинисту, стараясь заставить его закрыть дверь, но он явно слишком далеко для того, чтобы дотянуться до него Иммралом.

– Вот она! – кричит один из преследователей. Он несется между пассажирами так, словно соревнуется с Лэм и хочет ее обогнать.

Поезд стоит.

Остановите их! – требую я у тех, кто стоит на платформе.

На пути моих обидчиков встают несколько человек, но их недостаточно. Возможно, на них слишком сильно влияет Мидраут или, может быть, брешь, давшая мне возможность использовать Иммрал, уже закрылась.

Гудок предупреждает нас, что двери поезда сейчас закроются. Похоже, я справилась. Но когда двери уже смыкаются, один из студентов успевает просунуть руки между створками, пытаясь их раздвинуть.

– Не уйдешь! – шипит он в щель.

Это, похоже, срабатывает как сирена, воззвавшая к людям вокруг меня. Они смотрят на меня так, словно только что заметили шрамы под косметикой, мои глаза необычного цвета. Фиолетовые радужки Мидраута вызывают восхищение, но мои становятся еще одним поводом для подозрений. Кто-то хочет помочь парню открыть дверь вагона. Я должна что-то сделать.

Чувствую, как меня заполняет гнев, в затылке нарастает жар. Я делаю резкий шаг вперед.

– Оставьте. Меня. В покое, – медленно произношу я, и мой голос звучит ниже обычного.

Мои слова вылетают из вагона. Парень тут же отпускает дверь, она закрывается. Люди вокруг меня пятятся.

В тот момент, когда человек с рюкзаком кричит: «Стойте, это же не моя остановка!» – Виктория фон Геллерт, некогда лучшая подружка Чарли, хлопает по стеклу двери сегодняшней газетой. Газета скользит, когда поезд трогается с места, но я успеваю прочитать заголовок: «Странных будут помещать в исправительные лагеря».

– Поверить не могу, – снова и снова повторяет папа, когда и по телевизору звучат те же слова.

После моего рассказа о случившемся в метро он и думать забыл о том, что рассердился, не найдя меня у колледжа.

Дикторша радостно сообщает:

– В качестве первого серьезного политического заявления после прихода к власти премьер-министр Себастьян Мидраут представил сегодня в парламент предложение отправлять некоторых граждан в исправительные центры.

Потом на экране появляется сам Мидраут, его взгляд завораживает.

– Речь не о разделении, – говорит он прямо в камеру. – Дело в безопасности нашей страны. Протесты на Рождество показали нам, что не каждый готов к единству, как следовало бы. Отправляя определенных членов общества в надежные, специально созданные убежища, мы будем уверены, что они не смогут отравлять других, и предоставим им помощь, в которой они так отчаянно нуждаются. Это политика сострадания.

Пока папа и Олли изливают ярость, я с любопытством наблюдаю. Может, это побочный эффект моего собственного Иммрала, или близость бреши, или и то и другое, но я могу поклясться, что чувствую силу Мидраута, сосредоточенную на камере и на тех, кто на него смотрит.

– Что ты задумал? – шепчу я ему.

– Ферн не может вернуться в Боско, – говорит Олли. – Она не может, папа.

– Тогда оставайтесь дома вдвоем, – отвечает папа.

– Я не хочу прятаться! – возражаю я.

– Мы станем выходить вместе, группой, – предлагает папа.

Он не добавляет: «Так я смогу защитить тебя», но это эхом разносится по гостиной. И он нас действительно защищает, и не потому, что он старше или сильнее, чем мы. Это из-за Клемми. По соседям прошел слух, все забыли, что папа и Клемми расстались. Люди верят пропаганде, думают, что на нее напали протестующие, и это вызывает симпатию к ней и заодно к нам. Ложь не слишком мне по нраву, но на этот раз я предпочитаю отсидеться в сторонке. Люди теперь открыто нападают на тех, кто выглядит другим. Дом Кристэл Мур регулярно разрисовывают граффити, бьют ей окна. И если я могу сделать так, чтобы Клемми ничто не грозило, я это сделаю, и мне ничуть не будет стыдно.

Я не говорю о случившемся никому в Аннуне, кроме Чарли, объясняю ей, почему мы больше не увидимся в Боско.

– Я могла бы поговорить с ними, – предлагает она. – Поможет?

– Не обижайся, но я не думаю, что ты теперь можешь быть таким же щитом, как прежде.

Чарли кивает и зарывается лицом в мех Локо.

– Да я и сама теперь предпочла бы это, – быстро добавляю я. – Мне нетрудно посидеть дома.

Хотя никто не говорит об этом открыто, по Тинтагелю плывут слухи о сходных происшествиях с семьями и друзьями танов. И только один человек всегда в опасности, хотя никто этого не осознает: лорд Элленби.

– Вы могли бы пожить у нас, сэр, – предлагаю я ему, – или мы могли бы найти вам комнату в каком-нибудь пансионе.

Я думаю о своих скудных сбережениях – едва хватит на неделю проживания. Но мне нестерпима мысль о том, что он может оказаться в такой опасности. Канал – оживленное место, и кто знает, какие уроды могут пройти мимо лорда Элленби и решить исполнить желания Мидраута.

– Я могу позаботиться о себе, Ферн, – с улыбкой отвечает лорд Элленби.

– Но…

– Больше ни слова, пожалуйста. Думай о себе и родных, а я подумаю о себе. Но на первом месте – Аннун.

38

Наши патрули становятся все более и более тягостными. Больше нет никаких кошмаров, есть только сновидцы Мидраута и те сновидцы, на которых они нападают. Бреши между Аннуном и Итхром становятся делом обычным – некоторые из них растянулись вширь и растут каждый день. Таны Бирмингема сообщают, что одна брешь прорезала весь город с востока на запад вроде Берлинской стены. А вместе с брешами приходит и угроза слуа, которые шныряют в пространстве между мирами.

Лорд Элленби требует от танов, работающих в медиа, чтобы те скрывали существование брешей. Это пункт, в котором наши цели совпадают с целями Мидраута – никто не хочет, чтобы люди поняли, что происходит. Ну, во всяком случае, пока.

– Неужели это было бы так уж плохо – рассказать правду? – спрашиваю я как-то ночью на общем собрании в Тинтагеле.

– Согласна, – поддерживает меня Найамх. – Не пора ли людям узнать, что их ждет?

Я скрываю улыбку. Как будто ей нужно разрешение.

– Сейчас общая стратегия – молчать, – возражает лорд Элленби. – Главы сообществ танов регулярно это обсуждают, и принято решение держать все в тайне, как это было сотни лет.

– Что ты об этом думаешь? – спрашиваю я потом Самсона, когда мы сидим, обнявшись, на земле.

– Думаю, люди поверят в то, во что им хочется верить, – отвечает он.

– Значит, даже если мы им расскажем, некоторые откажутся верить?

– А некоторые могут поверить и тут же превратят все в то, чем оно не является. В теорию заговора. Усилятся споры. Не думаю, что для нас тут есть выгода.

Тем не менее кое-что начинает просачиваться, пусть даже это неправда. Другие страны связываются с нами насчет их собственных брешей, а кто-то выдумывает новости. Один заголовок гласит: «У Эйфелевой башни замечены призраки». Более дальние страны, где есть свои сообщества танов, просят нас предпринять больше усилий, как будто мы и так уже не достигли предела своих возможностей.

– Нам не уследить за всем, – подслушиваю я как-то одного из них, он говорит с лордом Элленби. – Идеи Мидраута распространяются.

Я невольно чувствую себя виноватой – если бы мы давным-давно убили Мидраута, возможно, его идеи не заразили бы целые страны так же, как нашу собственную.

– Может, это все вообще не так работает, – говорит Иаза, когда я упоминаю об этом. – Может, эти идеи всегда возникают, а Мидраут просто приспособил их для собственных целей. Или они вообще не с него начались, а пришли от остальных людей.

Мне не нравится эта мысль. Несколько лет назад я бы ее приняла, даже с удовольствием, – думала бы, что большинство людей узколобы от природы. Но теперь мне нужно, чтобы в людях скрывалось нечто, достойное спасения, возможность стать хорошими. А иначе зачем все это? Достойны ли они жертв, которые мы приносим и будем приносить ради них?

Мы в эти дни в основном остаемся в замке, но это не значит, что мы бездельничаем. Рыцари проводят дни в тренировках и теоретизировании, работают вместе с рееви и харкерами, разрабатывая разные планы.

– Надо бы найти способ использовать эти бреши против Мидраута, – говорит лорд Элленби на собрании танов и других лордов и леди. – Должен быть такой способ. И мы должны все вместе его искать.

Атмосфера в замке лихорадочная. Все мы знаем, что времени почти нет. Не проходит ночи без того, чтобы не исчез кто-то из танов – или пойманный слуа Мидраута, или отправленный в «исправительный центр» в Итхре. Это говорит нам все, что нам нужно знать о происходящем в таких местах: ведь когда ты там, ты не можешь видеть сны. А я затылком слышу предсмертные стоны рушащегося Стоунхенджа – он далеко, но каким-то образом пропитывает мои полные Иммрала кости.

Большую часть времени я провожу за экспериментами. Мы учимся открывать бреши в специфических местах, используя мой Иммрал, манипуляции Майси и Рейчел над Круглым столом и научное воображение Чарли. Потом мы спускаемся в подземелье, где до сих пор сидят змеи Эллен, проверяем новые методы защиты от них.

– Это вроде игры тетрис, – вздыхает Бандиле, вытирая со лба пот после одного из наших занятий. – Мне так не достается, даже когда я работаю с Найамх и Наташей.

– Команда фантазий, – говорит Найамх.

«А ведь она права», – соображаю я, и мы с Чарли обмениваемся многозначительными взглядами.

Если мы сможем собрать наиболее эффективную группу, вероятно, мы действительно создадим защиту от слуа. Чарли отбирает у Локо изжеванный блокнот.

– Кто хочет попробовать первым? – спрашиваю я.

– Найди мне пару, – с усмешкой говорит Олли.

Я точно знаю, кто нужен брату.

– Иаза, – кивком подзываю я рееви.

Иаза неуверенно шагает вперед, а Олли таращится на меня. Они стоят настолько далеко друг от друга, насколько позволяет тесное пространство подвала.

– Вы знаете, что делать, – говорю я им.

Иаза неохотно протягивает руку, а Олли так же неохотно ее берет.

– А теперь думайте о том, чего вам хочется больше всего, – мягко произношу я, одной рукой касаясь их и стараясь не заглядывать в их умы, но позволяя им пропустить сквозь меня свои желания.

И стремительный поток эмоций почти ломает меня. От Иазы – боль и гнев, от Олли – страх и чувство вины. Но за всем этим – взаимное желание. От моего друга потоком льется желание увидеть улыбку Олли, желание вечной любви Иазы огромно в моем брате. Мне не нужно объединять их в своем уме. Две эти потребности, уже созревшие, сплетаются вместе сами собой и вырываются из моей протянутой руки, заставляя слуа отпрянуть и съежиться.

– Хорошо, – затаив дыхание, произносит Чарли, – вы двое, похоже, хорошая пара.

Олли и Иаза молча переглядываются, они еще не уверены, но не отпускают руки друг друга.

В течение нескольких дней мы подбираем идеальные группы для обуздания слуа. Некоторые хороши именно как пары, другие лучше работают втроем, но каждая команда подобна тонко составленному снадобью.

– Хорошо поработали, – говорит лорд Элленби, когда мы подбираем команду для него – он в паре с Чарли.

– Ваша пара будет безусловно сильнейшей, – обещаю я ему. – Вы вдвоем – безупречная команда.

– Неплохо для старика, – усмехается Чарли, глядя на лорда Элленби, и я снова ощущаю все тот же укол счастливой зависти.

– Теперь все готово, и, может быть, это последняя часть плана, который мы разрабатываем, – говорит лорд Элленби.

Мы приходим в комнату для собраний, лорд Элленби показывает мне и Чарли на переднюю скамью. Вскоре к нам присоединяются Самсон и Олли.

– Нашли что-то интересное в архивах? – спрашиваю я, наклоняясь к Самсону, чтобы поцеловать его.

– Мне явно следовало бы стать рееви? – усмехается он.

– Думаю, сочетание интеллектуала и воина весьма сексуально, если честно, – отвечаю я.

Лорд Элленби откашливается, Самсон не успевает мне ответить. Вместо этого он притягивает меня к себе. И я расслабляюсь, ощущая спиной тепло его груди.

– Мы уже довольно долго пытались выяснить, что именно задумал Мидраут, – начинает лорд Элленби. – И мы думаем, теперь у нас есть для этого способ.

Он кивает Рейчел, которая вертит в дрожащих руках блокнот с записями.

– Нам кажется, мы можем открыть брешь на Даунинг-стрит.

По комнате проносится тихий шепот. Даунинг-стрит – личная резиденция премьер-министра и его ближайшего окружения. Чарли явно изумлена.

– Где именно? – спрашивает она.

– Ничего сверхъестественного, просто в твоей спальне, – отвечает Рейчел.

– Мы полагаем, что сможем использовать эту брешь, проникнуть в Итхр и узнать планы Мидраута. Это будет опасно, само собой. Нам придется стать призраками, а призраки в Итхре не живут долго, но Ферн будет нас поддерживать, и у нас появится шанс.

Я киваю. Это рискованно, сомневаться не приходится, но мы сейчас в хорошей форме.

– И когда же?..

– Завтра ночью, – ко всеобщему ужасу, объявляет лорд Элленби.

– Но это не…

– Мы не готовы…

– Довольно! – резко обрывает лорд Элленби. – Я знаю, времени мало, но Мидраут теперь действует быстро. Вам всем известно, что он творит в Итхре.

Воцаряется тишина. Отсутствие многих танов слишком ощутимо. Потрескивание Стоунхенджа отдается в моей голове. Лорд Элленби прав. Это завершающая фаза игры. Следующим ходом Мидраут может объявить мат, а мы понятия не имеем, что это может быть за ход. Нам нужно сделать это сейчас.

– Но как помешать ему обнаружить брешь? – спрашивает Иаза.

– Если Чарли запрет дверь своей спальни, мы сможем открыть брешь в этой комнате, – говорит Рейчел. – Если только это не возбудит подозрений. Как, Чарли?

Чарли прикусывает губу:

– Обычно мне этого не разрешают, но я что-нибудь придумаю.

– Ты уверена? – спрашивает лорд Элленби.

– Я хочу помочь, – кивает Чарли.

Все ненадолго затихают, переваривая услышанное. Остаток ночи мы тратим на уточнение плана и к утру готовы, насколько это возможно.

39

На следующую ночь мы собираемся в кабинете лорда Элленби, чтобы обдумать все в последний раз. Иаза приготовил карту Даунинг-стрит, которую Чарли помогла уточнить, и теперь эта карта лежит на письменном столе лорда Элленби. Рейчел топчется рядом, рассчитывая параметры бреши, которую мы намерены открыть в спальне Чарли.

Чарли куда более оживлена, чем когда-либо прежде.

– Утром в своей комнате я ощущала Аннун буквально рядом. И это сделало меня счастливой, что совершенно необычно, когда я дома.

– Она определенно одна из нас, – шутит Самсон. – Если ты предпочитаешь страну снов реальности, то, ясное дело, ты настоящий тан.

Чарли розовеет.

– Итак, Ферн, – начинает Иаза, возвращая нас к насущному делу, – ты будешь ждать у входа в портал и сосредоточишься на том, чтобы поддерживать в целости проникшую внутрь команду, пока они ищут информацию.

Упомянутая команда – Самсон, Олли и Наташа – мрачно кивают.

– Ага, мне бы хотелось сохранить себя в целости, уж будь любезна, – говорит Наташа.

Иаза продолжает:

– Лорд Элленби, вы, сэр, и Чарли остаетесь в Аннуне рядом с Ферн, на случай если слуа обнаружат брешь. И мне нужно, чтобы вы на этом полностью сосредоточились, а Майси, Рейчел и я будем координировать все остальное отсюда, ясно?

Лорд Элленби кивает.

Берет слово Майси, ее рука скользит вдоль карты, от Даунинг-стрит до улицы рядом.

– Тем временем Найамх и Бандиле, самые быстрые из наших рыцарей, создадут ложный след. Их цель – быть замеченными при попытке проникнуть на Даунинг-стрит, если мы сочтем, что для тех, кто действительно туда проникнет, возникла какая-то опасность, пусть даже не слишком очевидная. Как только вам покажется, что вас заметили, сразу убирайтесь оттуда. Никакого героизма.

– Хочешь испортить мне развлечение, и зачем бы? – ворчит Найамх.

– Эй! – Наташа тычет пальцем в ее сторону. – Я не хочу получить то, что нам нужно, чтобы узнать при этом, что моя лучшая подруга позволила себя убить, ясно?

– Мы не хотим, чтобы вообще кто-то позволил себя убить, – говорит лорд Элленби. – Это операция под прикрытием, а не прямое нападение. В идеале, никто не должен…

– Пожалуйста, не нужно договаривать до конца, сэр, – останавливает его Иаза.

Все давятся истерическим смехом. Рейчел бросает взгляд на солнце снаружи – ночь близка к концу.

– Пора, ребята, – говорит она, взгляд у нее решителен.

Мы прощаемся с Найамх и Бандиле, и они идут в конюшню, чтобы отправиться к Вестминстеру. Потом остальные выстраиваются у задней двери в кабинете лорда Элленби. Он выбирает ручку и вставляет ее в дверь с приятным щелчком. Открывается подземный туннель, что выводит нас далеко за территорию Тинтагеля. Мы окажемся рядом с вокзалом Ватерлоо, а оттуда немного пройдем пешком через реку к Даунинг-стрит. Все молчат, пока мы идем по туннелю, только время от времени связываемся с харкерами в замке, они подсказывают, куда повернуть. Чарли тяжело дышит. В какой-то момент мы на мгновение останавливаемся – и слышим какой-то топот в туннеле позади.

– Что это? – тихо говорит Олли.

В моем клаустрофобическом сознании тут же возникают образы слуа и трейтре.

– К стене! – рычит лорд Элленби.

Мы прижимаемся к стене по обе стороны туннеля, ожидая, пока появится то, что преследует нас. Я тянусь в туннель своим Иммралом, пытаясь что-то разобрать сквозь инспайров, что создают стены туннеля.

Топ-топ, – продолжает звучать. – Топ-топ.

Потом это огибает угол. Оно меньше, чем я ожидала, уж это точно.

– Локо! – шипит Чарли. – Ты что творишь?

Локо виляет хвостом, не замечая вызванного им страха.

Но что бы ни говорила и ни делала Чарли, Локо отказывается оставить ее.

– Мы теряем время, – нетерпеливо говорит Олли.

– Придется ему пойти с нами, – вздыхает лорд Элленби. – Но ты будешь вести себя тихо и не отойдешь от своей мамочки, да, приятель?

Локо в знак согласия виляет хвостом.

И мы идем дальше, почему-то радуясь, что с нами собака, несмотря на то что это увеличивает риск. Локо вроде бы понимает важность тишины. Он только осторожно дышит, когда мы быстро идем дальше. Прежде чем подняться к вокзалу Ватерлоо, мы снимаем туники танов. Надеемся, что простых свитеров и брюк, надетых под туники, будет достаточно, чтобы на нас не обратили внимания сновидцы. Я раскидываю над нами свой Иммрал, создавая нечто вроде щита. И тем не менее мы держимся поближе к стенам, стараясь двигаться как можно незаметнее.

Наконец мы видим Даунинг-стрит. Это узкая улица за серьезно охраняемыми воротами, черными и суровыми, как львиные когти. По другую сторону ворот – два высоких белых здания с портиками, стоящие фасадами друг к другу, нависающие над любым, кто осмелится пройти между ними. Множество окон сверкает в лучах восходящего солнца.

Дом премьер-министра дальше на улице. Мы его узнаем по фиолетовым искрам, пробегающим по фасаду. Мидраут создал свою крепость. Перед зданием соберется шумная толпа сновидцев с камерами. Но мы не станем заходить с парадного входа. Вместо этого мы пробираемся дальше по улице. Чарли показывает нам место на наружной стене, и мы прижимаемся к вертикальной поверхности. Я посылаю в кирпичи Иммрал и выдергиваю несколько штук, осторожно опуская их на землю. Мы по очереди пролезаем сквозь созданную мной дыру – и оказываемся в спальне Чарли. Со стороны Аннуна она сплошь увешана афишами. А еще тут много фотографий: Чарли с Локо, с матерью – это грустная бледная женщина, которая явно потеряла свой голос уже много десятилетий назад, – и снимки с друзьями.

Все стараются двигаться как можно тише.

– На месте? – спрашивает в шлем лорд Элленби.

– Да, – отвечает Наташа.

– Может, тебе бы сделать Локо не таким заметным? – передает Бен.

И действительно, бродящий снаружи пес может ничего не значить для случайных людей, но если его заметит Мидраут, то сразу поймет: что-то не так. Я выглядываю через самодельное окно в стене. Локо послушно сидит внизу на земле. Я тянусь к нему Иммралом, поднимаю в воздух и даю мысленную команду не шуметь. Как только пес оказывается в комнате, он восторженно облизывает меня. И сразу атмосфера улучшается. Пусть Локо не годится ни на что другое, поднимать настроение он умеет.

– Мы уже активируем брешь на Круглом столе, – говорит Майси. – Ферн, нам не помешает твоя помощь.

В воздухе передо мной возникает мерцание, я прижимаю к нему ладони, поддерживая его Иммралом. Несмотря на все тренировки, я все еще не могу привыкнуть к тому, как инспайры вокруг меня пятятся, словно сжимаясь при насилии над Аннуном. Я стараюсь не рыгнуть, когда нарастает тошнота и разрывается завеса между мирами.

Раздвигаю края бреши, открывая комнату, совсем не похожую на ту, в которой мы стоим. Спальня Чарли в Итхре почти пуста, если не считать нескольких безделушек. Чарли придвинула стул к двери, подсунула спинку под ручку. Это бы не остановило решительного Мидраута, но дало бы нам время сбежать.

– Хорошо, мы готовы, – говорит Олли.

– Вперед, – соглашается Наташа.

Самсон быстро целует меня в губы.

– Вернись живым, – шепчу я ему.

– Слушаюсь, мэм.

Он улыбается и одним плавным движением минует брешь, и вот уже все трое переходят в другой мир.

Я топчусь у прохода, в сторонке, сохраняя в голове неясные фигуры Самсона, Олли и Наташи. В Аннуне они для меня четкие, как светокопии: каждая складка кожи, каждый палец и ресница очерчены четкими линиями инспайров. В Итхре они туманны. Инспайры тают, и они бы уже частично рассеяли их, если бы не я. И чем дальше они уходят, тем труднее мне становится.

Лорд Элленби и Чарли, непоколебимые, гудящие воображением, стоят за моей спиной, высматривая слуа, которые могут сидеть в засаде. Я ощущаю устойчивость их умов, постоянно работающих, постоянно сражающихся, как опору для колебаний моего собственного ума.

Самсон через шлем передает информацию нам и харкерам в Тинтагеле. Его голос пробивается сквозь статические шумы, но, во всяком случае, шлемы работают, когда он стал призраком в Итхре, – наши испытания показывали, что так и должно быть, но мы были готовы и к тому, что они полностью откажут. Я чувствую, как Наташа и Олли отделяются от Самсона, чтобы спуститься вниз. Сейчас глубокая ночь, все в доме должны спать. Призраки не шумят, но они могут передвигать реальные предметы, как полтергейст, а реальные предметы могут шуметь. Так что им нужно быть осторожными.

– Я в кабинете, – шепчет Наташа. – Ящики стола заперты, как и говорила Чарли.

Я тихо иду вниз по лестнице и с большим усилием заставляю Иммрал открыть их все. Ощущаю легкую волну торжества. Если Мидраут и предвидел побочный эффект брешей, вряд ли он подумал, что мы сможем использовать это против него. Вероятно, он знал, что Иммрал Олли недостаточно силен, но не ощутил, что Олли отдал свою силу, чтобы увеличить мою.

– Вы нужны мне здесь, – шепчет Наташа.

Мысленно я вижу, как Олли и Самсон тут же спускаются к ней по лестнице.

Теперь Наташа и Олли быстро перебирают документы, а Самсон подходит к компьютеру и включает его. Я ощущаю, как Самсон мысленно молится о том, чтобы компьютер не просигналил громко, сообщая о загрузке. Но это еще один пункт, когда собственные слабости Мидраута работают ему во вред: он терпеть не может шума, поэтому компьютер издает лишь несколько тихих щелчков.

Я посылаю Иммрал вниз, в провода, переводя двоичный код, найденный там, и извлекая из глубин технологии пароль.

– Я люблю тебя, Ферн! – выдыхает Самсон.

Мое сердце подпрыгивает от причиняющей боль радости. Он в первый раз прямо сказал это. Что, не мог подождать, пока мы останемся одни, в безопасности? Я открываю рот, чтобы ответить, но тут где-то на нашем этаже замечаю некое движение. Трое внизу тоже слышат это и замирают.

Через несколько мучительных секунд звук затихает.

– Скорее! – шепчет в наши шлемы Рейчел. – Просто перелистайте бумаги и просмотрите компьютер, мы запишем все, чтобы изучить позже.

– Здесь куча бумаг, – говорит Олли. – Похоже, эти ребята не слыхали о том, что нужно беречь деревья.

Впервые после возвращения Иммрала я чувствую, как начинается головная боль. Задача удержать друзей и брата в целости как призраков требует куда больше энергии, чем я привыкла расходовать. Моя кожа словно горит в огне, как будто с каждым мгновением я отрываю часть себя, чтобы восстановить их тела.

– Почти готово, – сообщает Наташа.

Я вижу в кабинете ее фигуру, обрисованную очень смутно. Потом мы слышим другой звук – где-то внизу. Я не могу видеть тех, кто не является призраками, поэтому не знаю, кто – или что – это может быть.

– Охрана, – шипит Олли из двери кабинета.

Они втроем сливаются с тенями. Если их заметят, любой охранник, не посвященный в правила Аннуна, может и не понять, что он видит, но три сияющие фигуры определенно послужат поводом поднять тревогу.

– Найамх, Бандиле, – тихо говорит лорд Элленби. – Действуйте!

Я тянусь вниз Иммралом, стараясь сделать больше, но если я шагну в Итхр, мне будет в десять раз труднее сохранить друзьям жизнь. Чувствую их страх и как они сдерживают дыхание, когда охранники подходят все ближе и ближе к двери кабинета. Странное ощущение возникает в моем теле, когда я пытаюсь защитить своих любимых, – как будто сквозь меня тянутся нити, одним концом они в Аннуне, другим – в Итхре.

Внезапно я оказываюсь в голове брата. Возможно, это трюк Иммрала, а может быть, наша связь как близнецов, но я чувствую, как колотится его сердце, когда шаги все ближе к двери. Потом на мгновение воцаряется тишина – охранник тянется к ручке…

Далекий тревожный крик доносится снаружи. Охранник медлит, решая, то ли продолжить обход, то ли выяснить причину шума. Любопытство берет верх. Он уходит, возвращается ко входной двери. Олли резко выдыхает, и это возвращает меня в мое собственное тело, я пошатываюсь от необычного переживания.

– А теперь убирайтесь оттуда, все вы! – шепчет в шлемы Рейчел. – Скорее, скорее, скорее!

Олли и Наташа запихивают бумаги обратно в ящики стола, Самсон выдергивает разъем, чтобы выключить компьютер, потом снова его вставляет. Я мысленно запираю ящики, и все бегут по лестнице обратно к бреши.

– Найамх и Бандиле уже в Аннуне, – сообщает Рейчел.

Олли первым поднимается наверх, я тянусь к нему, чтобы выдернуть из бреши. Следующая Наташа, она перескакивает через границу. И наконец Самсон, он мчится по лестнице так быстро, что спотыкается на последней ступеньке. Я судорожно вздыхаю, так громко, что уверена – меня должно быть слышно во всем здании. Мои собственные руки становятся призрачными, когда я тянусь в Итхр, тянусь к нему. Он восстанавливает равновесие и бежит ко мне, становясь ближе, ближе…

И вот он крепко обнимает меня, его горячее дыхание обжигает мое ухо. Мы отступаем от бреши и видим стену спальни Чарли в Аннуне.

– Мы это сделали! – выдыхает Наташа, в ее глазах блестят слезы облегчения.

– Давайте убираться отсюда, быстро! – говорит лорд Элленби и помогает Чарли, несущей Локо, выбраться через дыру наружу. Они спрыгивают на землю внизу, за ними Олли и Наташа. Самсон остается со мной, пока я помогаю Майси закрыть брешь.

– Ты мне кое-что сказал там, – шепчу я Самсону. – Ты сам-то это понял?

– Я мысленно твержу это уже год, – отвечает он. – Подумал, что этот момент не хуже любого другого.

Я нежно целую его:

– И я тоже, ты ведь знаешь?

– Знаю. Идем, любимая.

Самсон ведет меня к пролому в стене, и мы спрыгиваем вниз, присоединяясь к остальным в садике на Даунинг-стрит. Мне нужна целая секунда, чтобы осознать: все застыли на месте, – и еще одна секунда для того, чтобы на меня накатила волна ужаса. Потому что там, в окружении десятка слуа, из чьих спин и лиц торчат шипящие змеи, стоит Себастьян Мидраут.

40

В одно мгновение я тянусь к Чарли и лорду Элленби, чьи руки уже соединились, ожидая, когда можно будет передать мне их надежды, желания и мечты. Я протягиваю вперед руку, смешивая их воображение со своим собственным, и все это направляю на несчастных рыцарей, превращенных в демонов Франкенштейна. Змеи, управляющие ими, шипят и огрызаются, но не решаются приблизиться.

Мидраут кажется выше, чем в Итхре. Когда я в последний раз видела его в Аннуне, он завладел Экскалибуром и не скрывал торжества. Я предполагала, что он станет слабее без меча, но он лишь набрался силы. Иммралы потрескивают вокруг его тела, такие же смертоносные, как слуа рядом с ним. Под этими искрами – серый костюм безупречного покроя. Мидраут – человек, знающий, что рожден для власти.

Если он и озадачен нашей способностью защититься от слуа, то никак этого не показывает. Вообще-то, он ни на кого не обращает внимания, кроме Чарли.

– Лотти, – тихо, как всегда, произносит он, – я тебя искал.

Чарли крепче прижимает к себе Локо, пес скулит и трясется при виде человека, убившего его в Итхре.

Мидраут протягивает дочери руку, вся сила его харизмы выплескивается на нее.

– Иди сюда.

Чарли колеблется, по ее лицу пробегает прежнее выражение покорности, оно становится опустошенным. Но прежде чем я успеваю вмешаться, она обретает голос:

– Меня зовут Чарли. Я никогда больше не послушаюсь тебя.