Я согласно кивнул и положил на подлокотник левую руку. Стюардесса коснулась активным кончиком дозатора углубления на уин-перстне, украшавшем мой безымянный палец, и в моем организме стало ровно на триста семьдесят уинов меньше.

– Наконец-то, Банни, – сказал Раффлс. – Вот она – слава! Это уже не просто известность; из обычных жуликов мы перешли в разряд верховных богов, чьи скромные подвиги записывает на воде рука времени[74]. Мы знаем реликвии Наполеона, мы слышали о реликвиях Нельсона, а теперь есть и мои!

— Благодарю вас, — еще раз дежурно улыбнулась стюардесса. — Желаю приятно провести время. — И покатила дальше по проходу свой столик.

– И я бы дорого дал, чтобы их увидеть! – с жаром воскликнул я, но уже в следующее мгновение пожалел о своих словах. Раффлс смотрел на меня поверх журнала. На его губах играла улыбка, которую я знал слишком хорошо, а в глазах разгорался огонь, который я сам неосторожно зажег.

– Какая блестящая идея! – задумчиво, как будто мысленно уже пробуя ее на вкус, отозвался Раффлс.

Я положил голову на спинку кресла и прикрыл глаза. Хорошо тому, кто летит в Россию первый раз, для того чтобы охать и ахать, с удивлением глядя на причуды и выверты последней страны, оставшейся в стороне от единого информационного пространства. Он даже не подозревает, с чем ему предстоит там столкнуться. То, о чем с восторгом рассказывают рекламные проспекты туристических фирм, для него пока не более чем экзотика. И хорошо, если в его памяти это путешествие останется всего лишь экзотическим туром. Интересно, многие ли из тех, кто летит сейчас одним со мой рейсом, захотят снова вернуться в Россию? Хотя бы в качестве туристов?

– Я ничего такого не имел в виду! – ответил я. – А вы – тем более. Даже не думайте!

– А я думаю, – сказал Раффлс. – Причем серьезно, как никогда.

— Уважаемые пассажиры! Самолет заходит на посадку! Пожалуйста, приведите спинки кресел в вертикальное положение и пристегните ремни!

– Вы собираетесь средь бела дня явиться в Скотленд-Ярд?

Ну вот и прилетели!

– Под светом рампы, – отозвался он, вновь погружаясь в журнал. – Чтобы еще раз взглянуть на свои сокровища. О, вот они все! Банни, вы не сказали мне, что здесь есть рисунки. Вот сундук, в котором вы отвезли меня в свой банк, а это, должно быть, моя веревочная лестница и еще многое сверх того. В этих низкопробных журналах такая плохая печать, что ни в чем нельзя быть уверенным. Делать нечего, придется провести ревизию.

* * *

– Только вам придется проводить ее без меня, – угрюмо отозвался я. – Вы-то, может, и изменились, но меня они узнают с первого взгляда.

– Всенепременно, Банни, если вы достанете мне пропуск.

Неприятности у туристов начались уже в зале прибытия. Кто-то вдруг обнаружил пропажу очень нужных вещей. «Видите ли, я постоянно польжуюш коггектогом дикчии, — безбожно шепелявя, жалуется пожилой статный мужчина своему соседу. — Шовегшенно жабыл пго него». Две дамы, минуту назад забежавшие в туалетную комнату, выскакивают оттуда с вытаращенными глазами. «Они до сих пор пользуются унитазами!» — громким шепотом сообщает одна из них своим спутникам. Однако! Нужно было хотя бы памятку для туристов в самолете прочитать.

– Пропуск?! – торжествующе вскричал я. – Разумеется, мы должны раздобыть его, и, разумеется, на этом все и закончится. Кто в целом свете, скажите на милость, даст пропуск на эту выставку бывшему узнику вроде меня?

Встречающий группу представитель туристической фирмы, размахивая рукой, громко объясняет прибывшим план дальнейших действий:

Раффлс вернулся к чтению, недовольно передернув плечами.

— Кто еще не успел получить свой багаж, подойдите к стойке номер двенадцать.

– Раздобыл же пропуск тот, кто написал эту статью, – отрезал он. – Получил его от своего редактора, и вы, если постараетесь, можете получить от своего. Но умоляю вас, Банни, даже не пытайтесь: было бы бессовестно подвергать вас даже минутному неудобству ради того, чтобы удовлетворить мою прихоть. А если я отправлюсь на выставку вместо вас и меня поймают – даром что я отрастил этакую шевелюру и что все считают меня погибшим, – страшно подумать, какие последствия вас ждут! Так что не думайте о них, мой дорогой друг. Лучше дайте мне спокойно дочитать журнал.

Багаж — вот еще одно слово, напрочь вышедшее из употребления в зоне единого информационного пространства. О каком багаже может идти речь, если любая необходимая вещь создается на месте в считанные секунды?

Нужно ли говорить, что я без дальнейших увещеваний приступил к осуществлению этого безрассудного плана? За последнее время я уже привык к подобным вспышкам нового, изменившегося Раффлса и хорошо в них разбирался. Все тяготы нашего нынешнего положения достались ему. В то время как я искупил свои проступки тюремным заключением, Раффлс избежал наказания только благодаря тому, что его считали погибшим. В результате я мог спокойно появляться там, куда он не смел и сунуться, и был его полномочным представителем во всех сношениях с внешним миром. Раффлса не могла не раздражать такая зависимость от меня, я же всеми силами старался сгладить унижение, тщательно избегая даже намека на злоупотребление властью, которую я приобрел над ним. Поэтому, поборов дурное предчувствие, я попробовал выполнить его щекотливое поручение на Флит-стрит, где, несмотря на свое прошлое, сумел завоевать некоторое положение. И хотя сам я ожидал провала, мои усилия увенчались успехом: как-то вечером я вернулся в Хэм-Коммон с пропуском из Управления по надзору за осужденными Нового Скотленд-Ярда, который я берегу по сей день. Как ни странно, на нем нет даты, а значит, по нему до сих пор могут “допустить подателя сего в музей”, не говоря уже о друзьях подателя, поскольку под надписью нацарапано имя моего редактора с пометкой “с сопровождающими”.

Перехватив саквояж левой рукой, я не спеша двинулся к выходу на улицу.

– Но сам он не хочет идти, – объяснил я Раффлсу. – Следовательно, мы можем пойти вдвоем, если, конечно, пожелаем.

Не успел я подойти к краю тротуара, как рядом затормозила желтая машина такси.

Раффлс посмотрел на меня с лукавой усмешкой; его настроение значительно улучшилось.

– Это будет довольно опасно, Банни. Если узнают вас, то могут вспомнить и обо мне.

— У вас багаж? — наклонившись к окошку, приветливо улыбнулся шофер.

– Но вы утверждаете, что теперь вас невозможно узнать.

Я показал саквояж.

– Да, не думаю, что меня узнают. Риска нет ни малейшего – впрочем, скоро увидим. Банни, сам я твердо настроен идти, но вас мне впутывать не хотелось бы.

Таксист коротко кивнул, щелкнул клавишей на панели управления, и передо мной распахнулась задняя дверца.

– Однако вы сделаете это, как только предъявите пропуск, – напомнил я ему. – Если что-то случится, я очень быстро об этом узнаю.

— Гостиница «Балчуг», — сказал я, устраиваясь на заднем сиденье.

– Значит, вы вполне можете и пойти?

– Что ж, если произойдет худшее, разницы особой не будет.

Таксист с интересом посматривал на меня через зеркало заднего вида. С одной стороны, говорю я на чистом русском, даже без намека на акцент. С другой — какой же русский возвращается из-за кордона без больших чемоданов?

– А пропуск выдан на группу, не так ли?

– Да.

Машина отъехала от тротуара, плавно скатилась по пандусу и выехала на шоссе.

– То есть если им воспользуется только один человек, это может даже показаться подозрительным?

– Возможно.

– Тогда мы идем вдвоем, Банни! И я даю вам слово, – воскликнул Раффлс, – что ничего плохого не случится! Но не просите сами, чтобы вам показали мои реликвии, и не проявляйте особого интереса, когда их увидите. Предоставьте мне задавать вопросы: это даст нам возможность выяснить, подозревает ли Скотленд-Ярд о воскрешении некоей персоны. Я все же надеюсь, старина, что могу пообещать вам и кое-какое развлечение – в качестве скромной компенсации за ваши муки и страхи.

— По делам или в гости?

Полдень был мягким и туманным, непохожим на зимний, если не считать неяркого солнца, пытавшегося пробиться сквозь туман. Мы с Раффлсом вынырнули из небытия у Вестминстерского моста и на мгновение замерли, чтобы полюбоваться размытыми серыми силуэтами аббатства и Парламента, выступавшими из золотистого тумана. Раффлс пробормотал что-то об Уистлере и Северне[75] и выкинул едва начатую “Салливан”, потому что ее дымок мешал ему любоваться видом. Пожалуй, из всех картин нашей преступной жизни сегодня именно эта наиболее ясно стоит у меня перед глазами. Но в тот момент я был переполнен мрачными сомнениями, удастся ли Раффлсу выполнить свое обещание и обеспечить мне безопасное развлечение в стенах Черного музея.

Тонкий ход! Вопрос можно повернуть как в одну сторону, так и в другую! Мол, были в гостях? Или приехали в гости?

Мы зашли на охраняемую территорию; мы смотрели в суровые лица полицейских, а они в ответ только что не зевали, направляя нас через вращающиеся двери вверх по каменным ступеням. В этом небрежном приеме было даже что-то зловещее. В течение нескольких минут, когда мы были предоставлены сами себе на ледяной лестничной площадке, Раффлс по привычке обследовал помещение, а я переминался с ноги на ногу перед портретом покойного комиссара Скотленд-Ярда[76].

— По делам, — ответил я, глядя в окно.

— Надолго?

– Старый знакомый! – воскликнул присоединившийся ко мне Раффлс. – Было время, мы вместе обедали и даже обсуждали с ним мое собственное дело. Банни, не может быть, чтобы в Черном музее мы не узнали о себе чего-нибудь нового. Помню, много лет назад я ходил в их прежнее здание в Уайтхолле, там моим гидом был один из лучших сыщиков. Может быть, здесь будет еще один.

Черт, вроде бы ясно дал понять, что не расположен к беседе. Я прямо посмотрел в глаза шофера, отражавшиеся в зеркале.

Но даже мне с первого взгляда стало ясно, что молодой человек, появившийся в конце концов на лестнице, напоминал скорее клерка, чем сыщика. Его бледное лицо практически сливалось по цвету с воротничком – самым высоким из всех, что я видел. В руке у нашего провожатого был ключ. Он открыл одну из дверей в начале коридора и впустил нас в мрачное хранилище, в котором явно бывало гораздо меньше посетителей, чем в других подобных местах. Внутри, как в склепе, царили холод и сумрак, так что клерку пришлось поднять жалюзи и снять покрывала с витрин, прежде чем мы увидели хоть что-нибудь, кроме посмертных масок, стоявших рядами на полках и изображавших убийц с бесстрастными лицами на раздутых шеях, которые посылали нам призрачные приветствия.

– Этот малый не опасен, – шепнул мне Раффлс, пока поднимались жалюзи. – Тем не менее не будем забывать об осторожности. Мой небольшой раздел за углом, в чем-то вроде ниши; не смотрите туда, пока мы не дойдем.

— А что?

Итак, мы начали осмотр с самого начала, с ближайшей к двери витрины, и вскоре я обнаружил, что могу рассказать о ее содержимом гораздо больше, чем наш бледный гид. Энтузиазма у него было куда больше, чем знаний. Первого же убийцу он перепутал с совсем другим и тут же усугубил свою ошибку, возмутительным образом оклеветав эту истинную жемчужину нашего племени.

Взгляд водителя метнулся в сторону.

– Этот ривавлер, – начал он, – принадлежал знаменитому сломщику, Чарльзу Пису. Вот его очки, его ломик, а вот нож, которым Чарли убил полицейского.

— Да нет… Я просто так спросил.

Предпочитая во всем точность, я всегда стремлюсь к ней сам и иногда, каюсь, навязываю ее другим. Поэтому такого я уже не мог вынести и осторожно заметил:

– Это не совсем так. Он никогда не пользовался ножом.

От нечего делать я принялся считать дома за окном. Не похоже, что шофер работает на Госбезопасность, — слишком уж прямолинейно начал. Хотя, с другой стороны, даже если и работает, мне-то что? Я официальное лицо, представитель Мирового экологического форума, прибыл в Москву для того, чтобы ознакомиться с последними отчетами по экологическому балансу озера Байкал и договориться об установке новых фильтров на Ангарском целлюлозно-бумажном комбинате, сбрасывающем в озеро промышленные отходы. Между прочим, МЭФ готов бесплатно предоставить России фильтры и самостоятельно провести все работы по их установке и наладке. Мне же предстоит уговаривать местное руководство согласиться на эти условия. Улавливаете иронию? Людей нужно уговорить принять дорогой — очень дорогой! — подарок. В новых фильтрах, созданных по не известной им технологии, русские почему-то видят троянского коня. «А что мы будем делать, если через неделю ваши фильтры выйдут из строя?» — спрашивают они. И здесь уже не помогают никакие доводы. Ну какой российский чиновник поверит в то, что некая неправительственная организация из закордонья — есть у них в России такое словечко — просто так, за здорово живешь, подарит ему новенькие промышленные фильтры только потому, что их, иностранцев этих поганых, беспокоит, видишь ли, судьба самого глубокого в мире озера? Чистый бред! С точки зрения российского чиновника, разумеется.

Юный клерк повертел головой в крахмальной вазочке.

– Чарли Пис убил двух полицейских, – сказал он.

— Приехали, — объявил шофер, затормозив у входа в гостиницу. И, положив локоть на спинку водительского сиденья, повернулся ко мне. — Можете расплатиться уинами.

– Нет, не так: только один из них был полицейским. И он никогда никого не убивал ножом.

— У меня есть рубли, — я раскрыл бумажник. — Сколько?

Клерк принял замечание кротко, как ягненок. А я не смог бы сдержаться, даже чтобы спасти свою шкуру. Однако Раффлс вознаградил меня таким сердитым пинком, какой только мог позволить себе, не привлекая внимания.

— В уинах дешевле будет, — шофер чуть прищурил левый глаз, словно собирался подмигнуть мне заговорщицки.

– Кто это – Чарльз Пис? – поинтересовался он с вкрадчивой бесцеремонностью, словно судья во время процесса.

Ответ клерка стал для нас приятной неожиданностью:

— Сколько? — я достал из бумажника деньги.

– Это был самый великий из наших взломщиков, – сказал он, – до того как старина Раффлс положил его на обе лопатки!

Шофер недовольно отвернулся и щелкнул пальцем по кнопке. На кассовом табло загорелась сумма к оплате: 320 рублей. Еще десять процентов чаевых. Ладно.

– Величайший из прераффлеитов[77], – пробормотал сам мастер, проходя к более безопасному разделу обычных убийств. Здесь были деформированные пули и запятнанные ножи, отнявшие человеческие жизни; тонкие плети, которыми наказывали “око за око” еще во времена Моисеевы; целая полка ощетинившихся дулами револьверов, как раз под рядом масок с закрытыми глазами и раздутыми шеями. Гирлянды веревочных лестниц – но ни одна из них не могла сравниться с нашей, – и, наконец, нашлась вещь, о которой клерк знал практически все. Это была небольшая жестяная коробка для сигарет, на яркой этикетке которой значилось не “Салливан”, а другое название. Тем не менее мы с Раффлсом знали об этом экспонате еще больше, чем наш провожатый.

— Прошу вас, — я протянул шоферу ровно 352 рубля.

– Вот, смотрите, – сказал гид. – Ни за что не отгадаете историю этой штуковины! Даю вам двадцать попыток, и двадцатая будет не ближе к истине, чем первая!

Таксист забрал деньги, сунул мне в руку чек и, опустив клавишу на панели управления, открыл заднюю дверцу.

– Я не сомневаюсь в этом, приятель, – ответил Раффлс со сдержанным блеском в глазах. – Расскажите нам сразу, чтобы сберечь время.

— Всего доброго, — сказал я, выбираясь из машины.

И, продолжая говорить, он открыл свою собственную старую коробку с сигаретами известной марки; там все еще было несколько штук, но между ними лежали обернутые ватой кусочки сахара. Я увидел, как Раффлс с тайным удовлетворением взвешивает предмет в руке. Но клерк был слишком занят своей загадкой.

Рядом уже суетился чернокожий швейцар в малиновой ливрее с золотыми позументами, так и норовивший вырвать у меня из рук саквояж.

– Думаю, вам ни за что не угадать, сэр, – сказал он. – Это была американская хитрость. Парочка ловких янки заставила ювелира принести целую кучу сокровищ в отдельный кабинет в ресторане у Келльнера, где они обедали, – чтобы им было из чего выбрать. Когда дошло до оплаты, возникла какая-то заминка, но вскоре все уладилось, потому как они были слишком умны, чтобы предложить забрать с собой то, за что еще не заплатили. Нет, они хотели только, чтобы вещицы, которые они выбрали, положили в сейф и хранили, пока не придут деньги. Все, о чем они просили, – запечатать побрякушки в какой-нибудь коробке, с тем чтобы ювелир унес ее с собой и неделю-другую не открывал и не взламывал печати. Это казалось вполне честной сделкой, не так ли, сэр?

— Благодарю, помощь мне не нужна.

– Более чем, – чопорно кивнул Раффлс.

Швейцар недовольно засопел, шевельнул вывернутыми ноздрями и с обиженным видом отошел в сторону. Да, вот чего африканцу не хватало, так это широкой, окладистой бороды, которую можно степенно оглаживать, стоя в сторонке и предаваясь возвышенным думам о судьбах родины.

– Вот и ювелир так подумал! – обрадовался клерк. – Видите ли, это не выглядело так, будто они выбрали половину из того, что ювелир принес на пробу, – нет, они намеренно не торопились и действовали очень осмотрительно. Они тут же частично заплатили, сколько могли, просто для отвода глаз. Что ж, полагаю, теперь вы догадываетесь, чем все кончилось? Ювелир так никогда больше и не услышал о тех американцах, а эти несколько сигарет и кусков сахара было все, что он обнаружил.

– Одинаковые коробки! – воскликнул я, возможно, чересчур быстро.

* * *

– Одинаковые коробки! – задумчиво пробормотал Раффлс с удивлением, достойным мистера Пиквика.

«Люкс» № 412 был постоянно зарезервирован за Мировым экологическим форумом. Точно так же, как еще семь номеров на разных этажах гостиницы. Портье вокруг меня едва лезгинку не станцевал, стоило мне показать золотую карточку «Службы Путешествий».

– Одинаковые коробки! – торжествующе повторил клерк. – Ох и хитрые же эти американцы, сэр! Нужно пересечь чертов Пруд[78], чтобы научиться трюку вроде этого, не так ли?

– Полагаю, что так, – согласился серьезный джентльмен с серебряной шевелюрой. – Если только, – вдруг добавил он, как будто ему неожиданно пришла в голову эта мысль, – если только это не был тот парень, Раффлс.

Поднявшись в номер, я сунул в руку увязавшемуся за мной коридорному двадцатку и захлопнул дверь у него перед носом. Не хватало только, чтобы он начал демонстрировать мне все достоинства номера, в котором я останавливался уже в пятый… Или в шестой раз?

– Это не мог быть он, – задергался клерк в своей башне-воротнике. – Он задолго до того отправился к морскому дьяволу.

Я достал из кармашка часы, щелкнул крышкой и посмотрел на циферблат.

– Вы уверены? – спросил Раффлс. – Тело было найдено?

Без пяти четыре.

Что ж, очень хорошо. Сегодняшний вечер у меня свободен.

– Найдено и похоронено, – заявил наш впечатлительный приятель. – Кажется, это случилось на Мальтере. Или в Гибельтаре. Не помню точно где.

– К тому же, – вставил я, раздосадованный всем этим вздором и в то же время стремясь внести свой скромный вклад, – к тому же Раффлс никогда бы не стал курить такие сигареты. Он признавал только одну марку. Это были… дайте-ка подумать…

Я подошел к огромному, едва не в полстены бару, открыл холодильную стойку и не спеша изучил ассортимент. Выставка была замечательная. Скользнув взглядом по этикеткам, я остановил выбор на ледяном чае с лимоном.

– “Салливан”? – наконец-то правильно ответил клерк. – Это все дело привычки, – продолжал он, возвращая коробку с яркой этикеткой на место. – Я как-то их попробовал – мне не понравились. Дело вкуса. По мне, если ищете хорошее и недорогое курево, возьмите лучше “Золотой жемчуг” – вчетверо дешевле.

Подхватив одной рукой бутылку, другой — тяжелый четырехгранный стакан, я ногой подтолкнул кресло к невысокому шестиугольному столику из карельской березы. Устроившись в кресле, я налил себе стакан чаю и, мысленно отсалютовав всем, кто был рад или не рад видеть меня в Москве, сделал два больших глотка. Чай оказался хорош! Прохладный, чуть кисловатый, пузырьки углекислоты приятно щекочут нёбо.

– Чего мы действительно хотим, – мягко заметил Раффлс, – так это увидеть что-нибудь такое же хитроумное, как эта последняя штука.

Ах, блаженство!

– Тогда идите сюда, – сказал клерк и провел нас в укромный уголок, почти всю площадь которого занимал столь памятный нам окованный железом сундук. Теперь его крышка служила подставкой для каких-то таинственных предметов, накрытых пыльным чехлом. – Это, – продолжал он, откидывая чехол, – и есть личные вещи Раффлса, изъятые из его квартиры в Олбани после его смерти и похорон. Все они достались нам. Вот его сверло, а вот масло, которым он смазывал это сверло, чтобы избежать шума. Вот ривавлер, из которого он пристрелил джентльмена на крыше дома по дороге в Хоршэм; его потом отобрали у Раффлса на пароходе, перед тем как он прыгнул за борт.

Приоткрыв один глаз, я посмотрел на телевизор, серой глыбой застывший в углу. Модель с голосовым управлением. Чтобы этот ящик работал как следует, на него нужно орать, потому что простых, тихих слов он не понимает. Или не желает понимать. А может быть, его специально так настроили на заводе?

Я не смог удержаться и сказал, что Раффлс никогда ни в кого не стрелял. Я стоял, прислонившись спиной к ближайшему окну, с натянутой до бровей шляпой и поднятым до ушей воротником.

Россия…

– Это единственный случай, о котором мы знаем, – признал клерк, – и доказать ничего толком не смогли, иначе его драгоценный приятель так легко не отделался бы. Вот в этом пустом патроне Раффлс прятал императорскую жемчужину. Эти буравчики и клинья он использовал для взломов. Вот веревочная лестница, которую он закреплял с помощью трости; говорят, все это было у него с собой в тот вечер, когда он обедал с лордом Торнаби, предварительно успев его ограбить. А это его дубинка, но только никто не может догадаться, зачем нужен вот этот небольшой плотный бархатный мешочек с двумя дырками с резинками вокруг каждой. Может быть, у вас есть предположения?



Я допил чай и поставил стакан на столик.

…но только никто не может догадаться…

И тут оно началось.



* * *

Раффлс взял в руки мешочек, который он изобрел для бесшумного подпиливания ключей. Сейчас он держал его как кисет – двумя пальцами, большим и указательным – и пожимал плечами с непередаваемым выражением лица. Тем не менее он показал мне результат своих изысканий – несколько стальных опилок – и прошептал на ухо: “Что за прелесть эта полиция!” Мне ничего не оставалось, как осмотреть дубинку, которой я когда-то сбил Раффлса с ног: собственно говоря, на ней до сих пор была его кровь; видя мой ужас, клерк поспешил изложить характерно искаженную версию этого происшествия. История эта, среди прочих, стала известна в Олд-Бейли и, вероятно, сыграла роль в том, что по отношению ко мне было проявлено определенное милосердие. Однако выслушивать ее снова, к тому же в таком пересказе, было слишком мучительно, поэтому Раффлс благородно отвлек внимание на собственную давнюю фотографию, которая висела на стене над историческим сундуком и которую я предпочитал до этого момента не замечать. Во фланелевом костюме, с зажатой между губами “Салливан”, Раффлс с видом победителя позировал на крикетном поле. В полузакрытых глазах – выражение ленивой наглости. У меня тоже была такая фотография, и должен сказать, это не самый удачный портрет Раффлса. Впрочем, черты лица правильные, резко очерченные. Иногда мне хотелось одолжить снимок скульпторам, чтобы показать им, как должна выглядеть хорошая статуя.

Странным было не то, что это вообще происходило — к странностям я был готов, — а то, что всякий раз это начиналось по-разному.

– Вы бы никогда на него не подумали, верно? – сказал клерк. – Теперь вы понимаете, почему в свое время никто его даже не подозревал.

Юноша смотрел прямо в лицо Раффлсу водянистыми доверчивыми глазами. Меня так и подмывало превзойти друга в его тонкой браваде.

Когда это случилось в первый мой московский приезд, я страшно перепугался. Решил, что спятил. Или, в лучшем случае, переутомился. Принялся таблетки глотать успокаивающие. От транквилизаторов меня вело, как суслика среди зимы. Каким-то чудом я дотянул до конца визита. В самолете меня скрутило так, что думал, точно концы отдам. Перед глазами все плыло, как будто смотришь на мир сквозь гигантские прозрачные шестеренки, крутящиеся, цепляющиеся друг за друга и переливающиеся радужным сиянием. По сравнению с тем, что я лицезрел в гостиничном номере, видение это не наводило смертельного ужаса. Но и ощущение близящегося полного разрыва с действительностью было не из самых приятных. Но как только самолет пересек кордон, отделяющий Россию от единого информационного пространства, морок будто рукой сняло. Я вновь был полон сил, бодр, уверен в себе и в реальности происходящего. Поэтому я не стал обращаться к специалистам, решив, что уины уже вычистили из моего организма всю заразу.

– Вы сказали, у Раффлса был приятель, – начал я, поглубже зарывшись в воротник. – У вас есть его фотография?

Бледный клерк ответил такой вымученной улыбкой, что мне захотелось отхлестать его по одутловатым щекам, чтобы влить в них немного крови.

Однако в следующий мой приезд все повторилось в еще более тяжелой форме. Первые два дня я как-то боролся с бредом, а потом просто выпал из реальности. Картина окружающей действительности причудливо дробилась и перемешивалась с кошмарным образами, являвшимися ниоткуда. Вернее, это я не мог понять и объяснить их происхождение.

– Вы говорите о Банни? – сказал этот фамильярный тип. – Нет, сэр, ему здесь не место; у нас тут только настоящие преступники. А Банни – он ни то ни се. Он только таскался всюду за Раффлсом и больше был ни на что не способен. В одиночку он ничего из себя не представлял. Даже когда он затеял постыдное ограбление своего бывшего дома, говорят, ему не хватило смелости забрать добычу и Раффлсу пришлось за ней возвращаться. Нет, сэр, нам нет дела до Банни, мы никогда о нем больше не услышим. Если хотите знать мое мнение, это был вполне безобидный пройдоха.

Позже я определил для себя это состояние словом «накат».

Я совершенно не собирался спрашивать его мнения – я и так задыхался от ярости под своим поднятым воротником. Мне оставалось лишь надеяться, что Раффлс что-нибудь скажет, – и он сказал.

– Единственное дело, о котором я хоть что-то помню, – заметил он, постукивая зонтиком по окованному сундуку, – вот это, и в тот раз человек снаружи сделал ничуть не меньше, чем человек внутри. Могу я спросить, что вы держите в этом сундуке?

А майор Ворный научил меня бороться с ним другим накатом.

– Ничего, сэр.

– Я думал, там внутри другие вещи. У него ведь было какое-то приспособление, чтобы влезать и вылезать, не открывая крышку?

— Ну, накатили! — провозглашал обычно Владимир Леонидович, перед тем как опрокинуть в рот стопку водки.

– Вы имеете в виду, высовывать голову, – возразил клерк, демонстрируя свою осведомленность. Он сдвинул кое-какие мелкие экспонаты и перочинным ножом открыл люк в крышке.

– Только световой люк, – с восхитительным разочарованием отметил Раффлс.

И снова морок отпустил меня, стоило пересечь границу единого информационного пространства.

– А вы чего ожидали? – спросил утомившийся клерк, с несчастным видом опуская крышку люка.

Так что ж выходит — это сама Россия на меня так воздействует?

– Ну хотя бы боковой дверцы! – ответил Раффлс, поглядев на меня с таким лукавством, что мне пришлось отвернуться, чтобы скрыть улыбку. Это была моя последняя улыбка за день.

Вернувшись домой, я попытался выяснить, не происходит ли то же самое с другими людьми. Я перерыл горы специальной литературы, побывал на всех доступных медицинских сайтах, переговорил с несколькими знакомыми медиками. И ничего не нашел по интересующему меня вопросу. Абсолютно ничего. Ни намека даже.

Открылась дверь, и в помещении появился человек, в котором можно было безошибочно узнать детектива. Его сопровождали еще двое посетителей вроде нас. Детектив был в жесткой круглой шляпе и тяжелом темном пальто – общепризнанной униформе своего племени, и на одно ужасное мгновение его стальные глаза остановились на нас с холодно-пытливым выражением. Но тут из уголка, отведенного коллекции Раффлса, вынырнул клерк, и опасный незнакомец отвел своих спутников к противоположному от двери окну.

Получалось, только я один слетаю с катушек, едва оказавшись вне зоны единого информационного пространства.

– Инспектор Дрюс, – почтительным шепотом объяснил нам клерк, – тот, что раскрыл дело в Чок-фарм[79]. Вот это был бы противник для Раффлса, будь он жив!

– Не сомневаюсь, – последовал угрюмый ответ. – Лично я бы совсем не хотел, чтобы за мной охотился такой человек. Однако ваш музей пользуется популярностью!

И чем же я заслужил такое?

– Вообще-то нет, сэр, – прошептал клерк. – Иногда у нас по целым неделям не бывает обычных посетителей вроде вас, джентльмены. Думаю, это знакомые инспектора, пришли взглянуть на фотографии из Чок-фарм, благодаря которым повесили того типа. У нас очень много любопытных снимков, сэр, если интересуетесь.

Что самое ужасное, моя работа в Российском секторе Мирового экологического форума была связана с регулярными поездками в Москву, Питер, Новосибирск и другие крупные города единственной страны, упорно не желавшей присоединяться к единому информационному пространству.

– Если это не займет много времени, – ответил Раффлс, вынимая часы. Как только клерк отошел, он схватил меня за руку.

Конечно, я мог подать прошение о переводе в другой сектор. И прошение это, скорее всего, было бы удовлетворено. Но ряд причин удерживал меня на месте. Во-первых, работать в Российском секторе МЭФа было престижно и интересно — Россия оставалась самой неблагополучной страной в области экологии и там было где применить наши знания и умения. Во-вторых, мне не могло не льстить то, что я считался одним из лучших специалистов по России. Дело в том, что моя задача заключалась не в мониторинге экологической ситуации и не в разработке новых проектов для ее улучшения. Я должен был уговаривать русских идти с нами на контакт. И надо сказать, у меня это неплохо получалось. В среднем, один из шести предложенных мною проектов русские принимали. В-третьих, работа моя хорошо оплачивалась, что тоже немаловажно. И наконец, самое главное — мне нравилась моя работа.

– Э-э, да тут становится жарковато, – прошептал он, – но сразу же удирать нельзя. Это может иметь необратимые последствия. Отвернитесь к фотографиям, а остальное предоставьте мне. Как только наступит подходящий момент, я уйду, якобы опаздывая на поезд.

Поэтому я продолжал работать в Российском секторе МЭФа. И как минимум раз в полгода летал в Россию, старательно скрывая ото всех, что там со мной происходит.

Я молча повиновался, но, обдумав ситуацию, немного успокоился. Меня даже удивило, что Раффлс против обыкновения склонен преувеличивать несомненный риск пребывания в одной комнате с офицером, чье имя и репутация нам слишком хорошо известны. В конце концов, Раффлс, безусловно, постарел и изменился так, что его невозможно узнать, но отнюдь не потерял дерзкого хладнокровия, позволявшего ему выпутываться из куда более опасных переделок, чем та, которая нам могла угрожать сейчас. С другой стороны, казалось маловероятным, чтобы выдающийся детектив помнил в лицо такого мелкого преступника, как я; к тому же он начал свою карьеру уже после моего ухода со сцены. Но все же риск оставался, поэтому я, без улыбки, склонился вместе с клерком над альбомом со всякими ужасами. Несмотря ни на что, меня заинтересовали фотографии преступников и жертв, они взывали к темным сторонам моей натуры, и это же извращенное любопытство заставило меня окликнуть Раффлса, чтобы привлечь его внимание к какой-то картинке печально знаменитого убийства. Ответа не последовало. Я осмотрелся по сторонам. Раффлса не было. Только что мы втроем рассматривали фотографии возле одного из окон; трое вновь прибывших занимались тем же возле другого окна. Воспользовавшись тем, что мы отвернулись, Раффлс бесшумно исчез.

Со временем я не привык к накатам, но почти смирился с ними, как с неизбежной профессиональной вредностью.

К счастью, клерк сам был всецело поглощен кошмарным альбомом; прежде чем он оглянулся, я успел справиться с изумлением, но инстинктивно не стал скрывать свое недовольство.

* * *

– Мой друг – самый нетерпеливый человек на свете! – воскликнул я. – Он сказал, что боится опоздать на поезд, и вот теперь ушел, не попрощавшись.

– А я ничего и не слышал, – признался озадаченный клерк.

Сначала я краем глаза заметил, как по шторам пробежало легкое марево, будто раскаленный воздух над жаровней колыхнулся.

– Да я тоже, но он потянул меня за рукав и что-то сказал, – сочинял я. – Я был слишком занят этой гнусной книгой, чтобы отвлекаться. Наверное, он сказал, что уходит. Что ж, ну и пусть! Лично я намерен посмотреть все, что тут у вас есть.

Я резко повернулся в сторону окна.

Я так старался развеять все подозрения, которые могли возникнуть в связи со странным поведением моего компаньона, что задержался в музее даже дольше, чем знаменитый детектив со своими спутниками. Я наблюдал, как они рассматривали реликвии Раффлса, обсуждали меня самого у меня под носом, и наконец остался наедине с анемичным клерком. Опустив руку в карман, я незаметно смерил его оценивающим взглядом.

Все нормально. Даже сквозняк шторы не колышет.



Откуда же это ощущение, будто происходит что-то странное?

Я осмотрелся по сторонам. Раффлса не было.

Тихо звякнули стеклянные висюльки люстры над головой.



Я поднял взгляд.

Система чаевых всегда была кошмаром моей жизни – пусть и не худшим из них. Не потому, что мне жаль денег, а просто потому, что иногда трудно разобраться, кому и сколько надо давать. По себе знаю, каково быть замешкавшимся клиентом, который не спешит доставать кошелек, но это не от скупости, а из желания правильно угадать. Тем не менее я не ошибся в случае с клерком, который охотно принял серебряную монету и выразил надежду, что скоро увидит обещанную мной статью. Ему предстояло ждать ее несколько лет, но я льщу себя надеждой, что эти запоздалые страницы вызовут скорее интерес, чем обиду, если когда-нибудь будут прочитаны его водянистыми глазами.

Вокруг люстры кружилось с десяток голубоватых искорок. Когда одна из них догоняла другую, первая отскакивала в сторону, цепляла стеклянную висюльку, и та издавала едва слышный звон.

Когда я вышел на улицу, уже смеркалось; небо на церковью Св. Стефана[80] вспыхивало и чернело, как разгневанное лицо; уже зажглись фонари, и под каждым из них я в глупой надежде тщетно высматривал Раффлса. Потом я вбил себе в голову, что найду его на станции, и болтался там до тех пор, пока поезд на Ричмонд не ушел без меня. В конце концов я перешел по мосту к вокзалу Ватерлоо и сел на первый же поезд до Теддингтона. Это сократило дорогу, но от реки до Хэм-Коммона мне пришлось пробираться сквозь густой туман, поэтому в наше убежище я добрался лишь к тому часу, когда мы обычно уютно ужинали. На жалюзи вспыхивали только блики от камина: я вернулся первым. Прошло уже около четырех часов, с тех пор как я потерял Раффлса в зловещих стенах Скотленд-Ярда. Где он может быть? Наша хозяйка, узнав, что его нет, всплеснула руками: она приготовила блюда, которые были по сердцу ее любимцу, и они совсем остыли к тому времени, когда я уселся за одну из самых унылых трапез в своей жизни.

Я покосился в сторону бара. За стеклянной дверцей стояла спасительная бутылка водки. Но — нет. Накат был пока слишком слабый для того, чтобы использовать радикальные методы. Не накат даже, а так себе, накатишко. Такой можно было перетерпеть, не прибегая к допингу.

Чтобы отвлечься, я взял со стола папку с программой визита.

Сегодня у меня был свободный день. В среду днем — встреча с заместителем секретаря думского комитета по экологии. То, что для начала только заместитель — это нормально. Для России — нормально. Русские любят погонять проект по скользким ступенькам бюрократической лесенки. Для кого-то этот зам мог бы стать непробиваемой стеной. Но у меня есть опыт, как обходить такие препятствия.

Наступила полночь, а он все не показывался. Но мне удалось заранее успокоить нашу хозяйку; надеюсь, ни лицо, ни голос меня не выдали. Я сказал ей, что мистер Ральф (как она его называла) говорил, будто собирается в театр. Я-то думал, что он отказался от этой идеи, но, видимо, ошибся, однако я обязательно его дождусь. Перед уходом добрая хозяйка принесла мне тарелку сэндвичей, и я приготовился коротать с ними ночь, устроившись в гостиной в кресле у камина. Моя тревога была так велика, что я и подумать не мог о том, чтобы лечь спать. Мне даже казалось, что долг и преданность призывают меня отправиться зимней ночью на его поиски. Но куда идти, где искать Раффлса? У меня на уме было только одно место, однако искать его там значило погубить себя и все равно ничем не помочь ему. Во мне крепло убеждение, что при выходе из Скотленд-Ярда его узнали и либо схватили, либо вынудили искать убежища в каком-то другом месте. Все это наверняка будет опубликовано в утренних газетах, но он сам во всем виноват. Он сунул голову в пасть льву, и пасть захлопнулась. Успел ли он вовремя вытащить голову?

Краем глаза я заметил, как по стене пробежала ярко-оранжевая саламандра. Бежит — и пусть себе бежит. Главное, не обращать на нее внимания, сделать вид, будто не заметил. Иначе она остановится и попытается завязать разговор. А то еще и приятелей позовет.

У меня под рукой стояла бутылка, и в ту ночь, не стану скрывать, она была мне другом, а не врагом. В конце концов она подарила мне передышку от тревожного ожидания. Я заснул в кресле у камина. Когда я проснулся, лампа еще горела, камин пылал; одеревеневший, я сидел в железных объятиях зимнего утра. Вдруг что-то заставило меня обернуться. Дверь была открыта, а в кресле позади меня сидел Раффлс и тихонько стаскивал ботинки.

Вечером — неофициальная встреча с представителем общественного движения «Зеленый мир». В приложенной справке говорилось, что это малочисленная организация, не пользующаяся популярностью среди населения и не имеющая своих представителей в Госдуме. Однако лидеры «Зеленого мира» поддерживают идею вступления России в единое информационное пространство. Поэтому мне предлагалось оценить, можно ли рассчитывать на то, что со временем «Зеленый мир» перерастет в политическую партию, лоббирующую интересы единого информационного пространства. Что ж, разберемся.



Я перевернул страничку, чтобы узнать расписание на четверг. И тут накатило по полной программе.

Перед уходом добрая хозяйка принесла мне тарелку сэндвичей…



Прямо со страницы на меня прыгнула какая-то зверюга с разинутой пастью. Я едва успел увернуться. Зверюга — помесь крокодила, носорога и бабуина — вцепилась клыками в спинку кресла и принялась отчаянно драть ее. Я с размаху огрел тварь папкой по голове и вывалился из кресла.

– Извините, что разбудил вас, Банни, – сказал он. – Мне казалось, я веду себя тихо как мышь. Но, протопав пешком три часа, я стер себе все ноги.

Обернулся.

Я не встал, чтобы броситься ему на шею. Откинувшись на спинку кресла, я постарался закрыть глаза на его эгоистичное бессердечие. Ему незачем знать, каково мне пришлось по его милости.

Зверюги нет.

– Шли пешком из города? – спросил я как можно равнодушнее, будто такие прогулки были обычным делом.

– Из Скотленд-Ярда, – ответил он, вытягивая ноги к очагу.

Кресла тоже нет.

– Из Скотленд-Ярда? – повторил я. – Стало быть, я не ошибся: все это время вы были там. И тем не менее вам удалось вырваться!

А в голове поют хрустальные колокольчики.

И тут уже я, воодушевившись, вскочил на ноги.

Ох, не к добру эти колокольчики.

– Конечно удалось, – ответил Раффлс. – Я и не думал, что это будет трудно, но оказалось даже проще, чем я предполагал. В какой-то момент я оказался у стола, за которым дремал полицейский. Я решил, что безопаснее всего будет разбудить его и навести справки о мифическом бумажнике, который я якобы забыл в хэнсоме где-то в Карлтоне. А то, как этот тип выставил меня, будем считать еще одним очком в пользу лондонской полиции. Это же только в какой-нибудь дикой стране у меня позаботились бы спросить, а как я туда попал.

Наученный опытом, я знал, что хуже хрустальных колокольчиков может быть только китайская тростниковая флейта.

– А действительно, как? – спросил я. – И ради всего святого, Раффлс, когда и зачем?

Раффлс, стоявший спиной к затухающему камину, посмотрел на меня сверху вниз, подняв бровь.

И стоило мне о ней подумать, как тут же послышались протяжные, заунывные звуки.



…в кресле позади меня сидел Раффлс…

Та-ак…



– Как и когда, Банни, вы знаете не хуже меня, – загадочно ответил он. – Пришло время узнать, почему и зачем. Честно говоря, мой дорогой друг, у меня было больше причин отправиться в Скотленд-Ярд, чем я осмелился вам открыть.

Медленно отступая в сторону окна, я настороженно поглядывал по сторонам, дабы не упустить момент начала трансформации.

– Меня не интересует, почему вы туда пошли! – вскричал я. – Я хочу знать, зачем вы остались – или вернулись, или что там еще вы сделали. Я думал, вас пытались схватить, но вам удалось ускользнуть!

И — вот оно!

Раффлс, улыбаясь, покачал головой:

– Нет-нет, Банни, я продлил визит по собственной воле. Что касается причин, то их слишком много, чтобы все перечислять; они висели на мне тяжким грузом, когда я оттуда уходил. Но вы увидите их собственными глазами, если повернетесь.

Сначала на поверхности журнального столика появилось темное пятно. Раскручиваясь по часовой стрелке, оно быстро увеличивалось в размерах, превращаясь в глубокую, бездонную воронку. Первой в воронку улетела папка с расписанием визита. Следом за ней соскользнул стакан с недопитым чаем. Затем — большая стеклянная пепельница.

Я стоял, опершись на то кресло, в котором заснул; позади кресла располагался принадлежащий хозяйке круглый столик, накрытый скатертью, и на нем, рядом с виски и сэндвичами, лежала вся коллекция Раффлса – все то, что прежде покоилось на крышке сундука в Черном музее Скотленд-Ярда! Не было только самого сундука. Револьвер, который при мне стрелял лишь однажды, дубинка с пятнами крови, коловорот, бутылка минерального масла, бархатный мешочек, веревочная лестница, складная трость, буравчики, шурупы, клинья и даже пустой патрон, в котором когда-то хранился подарок просвещенного монарха некоему цветному владыке.

Схватив за ручку саквояж, который тоже начал опасно крениться в сторону черной воронки, я отпрыгнул назад и упал в кресло.

– Ну, чем я не Санта-Клаус? – сказал Раффлс. – Жаль, вы спали и не могли оценить сцену моего появления. Она была куда поучительнее, чем та, которую я здесь увидел. Вы никогда не заставали меня спящим в кресле, Банни!

Выскользнувшие из подлокотников бледно-розовые, похожие на гигантских дождевых червей, шланги зафиксировали мои руки и обернулись вокруг живота. Я едва успел бросить в сторону саквояж — чтобы врагам не достался.

Он решил, что я просто уснул, сидя в кресле! Он не понял, что я всю ночь его ждал! Скрытый упрек в невоздержанности после всего, что мне пришлось вынести, – и от кого! из всех смертных – от Раффлса! – почти переполнил чашу моего терпения, но вспышка запоздалого прозрения помогла мне сдержаться.

Собрав все силы, я порвал один из шлангов, другой намотал на руку, в третий впился зубами.

– Где вы прятались? – мрачно спросил я.

– В самом Ярде.

Кресло подо мной исчезло, и я плюхнулся на пол.

С потолка посыпалась мелкая снежная крупа. Холодная и противная.

– Это я понял. Но где именно в Ярде?

Я высунул язык и поймал одну из крупинок на язык.

– И вы еще спрашиваете, Банни?

– Спрашиваю.

— Не ешь меня! — в отчаянном ужасе воскликнула снежная крупинка. — Я тебе пригожусь!

– Там, где я уже однажды прятался.

Самое плохое, это когда они начинают говорить. Значит, пора совершить встречный накат.

– Вы же не хотите сказать – в сундуке?

Я проглотил не желавшую умирать снежную крупинку, встал на четвереньки и посмотрел по сторонам.

– Именно это я и хочу сказать.

Наши глаза встретились.

Где бар?

– Может быть, потом вы там и оказались, – уступил я, – но куда вы делись вначале, когда выскользнули наружу у меня за спиной, и откуда, черт возьми, вы знали, куда идти?

Бара не было.

– Я не выскальзывал наружу, – сказал Раффлс. – Я скользнул внутрь.

– В сундук?

Что за черт!

– Именно.

С сухим хлопком, напоминающим приглушенный выстрел, включился телевизор. Раздвинув руками бегущие по экрану полосы, на меня с укоризной взглянул толстый, с обвисшими щеками диктор.

Я рассмеялся ему в лицо.

– Дорогой друг, я же потом видел все эти вещи на крышке. Ни одна из них не была сдвинута с места. Я видел, как детектив показывал их своим друзьям.

— И не стыдно тебе?

– А я это слышал.

Только не разговаривать с ними!

– Но не изнутри же сундука?

Я на четвереньках пополз прочь от телевизора.

– Изнутри сундука, Банни. Не смотрите на меня так – это глупо. Постарайтесь припомнить несколько слов, которыми перед этим я обменялся с идиотом в воротничке. Помните, я спросил его, есть ли что-нибудь в сундуке?

— Ку-уда-а-а!

– Да.

Диктор по пояс вылез из экрана, протянул длинную, как пожарный шланг, ручищу и ухватил меня за щиколотку.

– Чтобы быть уверенным, что там пусто, вы понимаете. Потом я спросил, есть ли там, кроме светового люка, боковая дверца.

Я дернул ногой, но он держал крепко.

– Я помню.

– И вы решили, что все это ничего не означало?

Тогда я перевернулся на спину и что было сил заехал ему кулаком по носу.

– Я не искал никакого смысла.

Бред полнейший! Драться с призраком!

– Да, не искали. Вам не пришло в голову, что я хотел узнать, не обнаружил ли кто-нибудь в Ярде секрет боковой дверцы – именно боковой, а не задней. Да, она там имеется, появилась в добрые старые времена, вскоре после того, как я перевез сундук из вашей квартиры обратно к себе. Вы нажимаете на одну из ручек – чего никто никогда не делает, – и вся стенка открывается, как фасад кукольного домика. Я тогда понял, что должен это сделать: это куда проще, чем люк в крышке. Нужно во всем стремиться к совершенству – хотя бы из любви к искусству. К тому же, раз в банке не разгадали наш трюк, я решил, что смогу когда-нибудь его повторить. Тем временем сундук может стоять в спальне и служить подставкой для множества вещей – и какое превосходное убежище на непредвиденный случай!

Однако сработало.

Я спросил, почему я до сих пор не слышал об этом техническом новшестве, причем не только в старые времена, но и сейчас, когда между нами осталось гораздо меньше секретов и этим последним он все равно уже не мог воспользоваться. Я задал вопрос не со злости, а исключительно из упрямства. Раффлс молча смотрел на меня, пока я не прочел ответ в его глазах.

– Понимаю, – сказал я. – Вы прятались в нем от меня!

Диктор выпустил мою ногу и ухватился рукой за разбитый нос.

– Дорогой Банни, я не всегда бываю общительным, – ответил он. – Но когда вы доверили мне ключ от вашей квартиры, я не мог не дать вам свой, хотя впоследствии и вытащил его у вас из кармана. Скажу только, Банни, что если я не хотел вас видеть, значит, в тот момент я вообще не годился для человеческого общества, так что с моей стороны это было дружеской услугой. Думаю, это случалось не более одного-двух раз. Но вы же можете позволить себе простить друга после стольких лет?

— Зар-ра-з-з-за-а… — процедил он, зло глядя на меня.

– То, давнее, – да, – с горечью ответил я. – Но не вчерашнее, Раффлс.

— Сам дурак, — ответил я и, выбросив перед собой руку с пультом, нажал на кнопку выключения.

– Почему же нет? Я действительно до последнего момента не был уверен, что решусь. Я всего лишь подумывал об этом. Только появление этого ушлого детектива заставило меня решиться без лишних колебаний.

Телевизор взорвался, будто внутри него сработал фугас.

– И мы даже ничего не слышали! – пробормотал я с невольным восхищением, за которое сам на себя разозлился. – Но все равно… – спохватившись, добавил я уже прежним тоном.

Я упал на пол, руками прикрывая голову.