– Но вот в чем дело, – продолжил он, не дав ученому сказать. – По его словам, на нас напал темник с дикарями.

Ровный гул, обволакивающий лесной массив, огласился странными тявкающими звуками. Заинтересовавшись, ветеран прислушался и только спустя некоторое время осознал, что издает их Чайкин, подергиваясь в истерике.

Не выдержав, Равлик поднялся и, приблизившись к научнику, осторожно дотронулся до его плеча. Убрав ладони от лица, тот было успокоился, но, резко расхохотавшись, тут же повалился на спину. Сдав немного назад, старожил с ужасом взирал на то, как безумство в глазах Алексея схлестывается с отчужденностью.

– Как я был глуп! – верещал он, сипло дыша сквозь смех, слезы, кашель. – Как был слеп! Она ведь просто забавлялась с нами!

Не придумав ничего лучше, Сергей принялся рыться в рюкзаке в поисках седативных препаратов.

– Все ведь налицо, – продолжал истерично нашептывать ученый, когда голосовые связки вконец ослабли, – Тритий столкнулся с темником и погиб, хотя никакое излучение ему не помеха, а мне… А я просто заблудился, пытаясь понять сущность Зоны!

– Ты бредишь, я дам тебе седатив.

– А что до тебя? – доктор вцепился в Равлика, склонившегося, чтобы сунуть тому в рот пару таблеток. – Конечно! Та тварь, о которой ты говорил! Она ведь шла за тобой, когда…

Заткнув ученого, сталкер перекрыл ему дыхательные пути, выждал немного, после отпрянул, оставив кашляющего Чайкина корчиться на земле. Отойдя в сторону, вздохнул, закрылся ладонями.

– Нужно выбираться отсюда. У меня уже получалось, надо просто понять… Ты говорил, что это не похоже на «искривления», упоминал «расслоение». Ну так что?

Научник промычал что-то нечленораздельное, перевалился на спину.

– Ты слышишь меня?!

Подскочив к Чайкину, старожил рывком усадил его, зарядил пощечину.

– Нам нужно что-то придумать, иначе мы – покойники!

– Я не могу… в таком состоянии, – в раскрасневшихся глазах наконец проклюнулась хоть одна эмоция, присущая прежнему Алексею.

– Поверь мне, можешь, – продолжал бывалый на повышенных тонах. – Ты всегда подмечал то, чего мы даже в упор не видели, ты знаешь больше, чем себе представляешь, ты, в конце концов, дольше всех продержался в этом чертовом месте!

Слова гулко провалились в лесную глушь.

– Даже дольше меня, – добавил ветеран уже тише. – Ну?

Дав ученому время, чтобы прийти в себя, Сергей отошел на другой край стоянки. Вслушиваясь в безмолвие, потерялся взглядом в образах, угадывающихся сквозь туман.

– Тварь и вправду не отпускала меня с самой первой встречи, – подал он голос чуть погодя. – Иногда даже казалось, что моя связь с ней сильнее, чем с пистолетом.

Сталкер повернулся к Чайкину, усиленно потирающему виски.

– Это возможно, – донеслось от него, и Равлик подошел ближе. – Я уже не помню, о чем мы говорили тогда, но да, феномен «расслоения» просто идеально описывает это место.

– Что именно он описывает?

– Грубо говоря, само пространство-время «расслоилось», и мы находимся во всех его «слоях», хм… Слышали что-то про параллельные Вселенные? Эти «слои» – что-то вроде реальностей, где одни и те же события имеют разные исходы, вот только…

Алексей встряхнулся.

– Только из-за аномального действия в данном месте, похоже, эти «слои» накладываются друг на друга каким-то непостижимым образом, и на деле получается «слоеный пирог» из всех возможных реальностей. Можно только догадываться, что испытывает человек, перемещаясь по этим «слоям»…

– Я догадываюсь.

– Вернее, перемещается только его сознание, не сам человек. Сознание реализует акт наблюдения, приводя в действие квантово-механические процессы…

– Как нам выбраться?

– Я к этому веду! Сознания – ваше и мутанта – могло «запутать», связать процессами на квантовом уровне. Именно поэтому вам казалось, что вас преследуют… Пистолет – тоже неким образом «запутан» с вами, но уже посредством других явлений – каких, пока слабо представляю. Нужно оборвать все связи, «распутаться», чтобы окончательно покинуть это место.

– Убить тварь, избавиться от пистолета. – Равлик вздохнул. – Звучит проще, чем кажется.

Доктор, отхлебнув своего отвара, скривился. Поднявшись, отправился к шалашу, откуда вскоре вынес небольшой контейнер.

– Мы ведь как-то умудрились встретиться, оставляя друг другу знаки. Может, в этот раз тоже удастся «обмануть» аномалию?

– Боюсь, что идея со знаками сработала случайно. – Ученый плюхнулся рядом со старожилом. – Шансов почти не было, что «слои» лягут так, как нам нужно, чтобы мы встретились.

– И тем не менее ты продолжал делать насечки, – улыбнулся Сергей.

Научник тоже попытался выдавить улыбку.

– Считайте это чутьем.

Вскрыв контейнер, Чайкин явил наружу ржавый ПМ.

– Он все это время был у тебя, – пробормотал сталкер, принимая оружие. – Теперь я точно мало чего понимаю.

Сглотнув, ветеран извлек пустой магазин, проверил, заряжен ли пистолет, чуть потянув затвор на себя. Как и на момент начала экспедиции, там оставался последний патрон.

– Зачем хранил? – Равлик, нахмурившись, уставился на доктора, выглядящего безмерно усталым. – Почему предпочел голодать, хлебать эту гадость вместо воды, хотя мог запросто решить все выстрелом?

Ответить ученый не успел, так как округу всколыхнул волчий вой. Мужчины, не сговариваясь, сорвались с мест, прижавшись спиной к спине посередине стоянки.

– Нож возьми, – сталкер, не оборачиваясь, сунул оружие научнику, сам же перехватил ПМ двумя руками. – Всяко лучше, чем палка.

Лес взвыл на сей раз с другой стороны, побудив напарников прокрутиться на девяносто градусов.

– Мы не справимся против нескольких мутантов, – дрогнув, выдавил Чайкин.

– Мутанта, – поправил его бывалый, взяв на прицел ближайший кустарник. – Он всего один, и мы справимся.

– Откуда такая уверенность?

Равлик блефовал. Он сам нисколько не верил в сказанное. Только ощущение, что сзади живой человек, даже сквозь покровы комбинезона странным образом прогревало до костей, сражаясь с ознобом, шныряющим по позвонкам, придавая сил не хуже сотни «витаминных коктейлей».

– Потому что это тварь, – процедил Сергей, навострив внимание до предела, – с которой я справился один на один, выбравшись из леса. А против нас двоих у нее нет шансов.

– Значит, это всего лишь волк? – проблеял, запинаясь, Алексей.

– Всего лишь. Только «расслоенный» и способный воздействовать на рассудок.

– М-может, отступим?

– И никогда не уйдем отсюда, потому что рано или поздно он нас достанет. Слушай окружение и мои команды.

– Понял.

Чаща безмолвствовала.

– Как же я ненавижу, когда они затихают, – отвлеченно протянул бывалый вполголоса. – Это не к добру.

– Отступаем?

– Замолкни.

Спустя минуты гнетущего давления тишины Равлик не выдержал, опустил оружие, выдохнув.

– Может, он не в этом «слое»? – предположил доктор, боязливо озираясь.

– Все возможно. Есть какие-нибудь артефакты, которые могут помочь? Только быстро, пока есть время.

– Боюсь, что «самородков» уже нет – выбросил давно. Они могли бы немного ослабить воздействие излучения на нервные импульсы…

– Чтоб тебя, – прошептал ветеран, вскинул пистолет, расслышав хруст ломаемых веток. Толкнув ученого, указал жестом направление.

Они взяли в сторону, не спуская глаз с места, где мог притаиться мутант. Оказавшись за пределами полянки, Равлик, приметивший движение в тумане, рефлекторно поднял сложенную в кулак руку.

– Алексей, стой!

Дымчатая вуаль впереди ощетинилась, бесшумной тенью на сталкера бросилось нечто косматое, сбив с ног. Громкий рык оглушил ветерана, голубая вспышка заставила прищуриться, схватиться за воздух – мутанта здесь уже не было.

Перекатившись, Сергей вскочил. Мускулы сковало при одном только виде, как тварь вгрызается в глотку опрокинутого навзничь Чайкина, как вскидывает морду, брызгая кровью и оглашая лес пронзительным воем.

Мгновение – и Равлика прожигает насквозь взор огненно-желтых глаз. Тварь глядела на него не шевелясь, в то же время бывалого словно держали ледяные оковы: конечности не слушались, как и все остальное тело. Даже усилие воли не могло справиться с влиянием, которое распространял мутант, хотя требовалось всего лишь бросить взгляд в поисках выроненного ПМ…

Голову точно сдавило тисками, уши залепил пронзительный писк. Старожил закричал, не слыша себя, вцепился ногтями в кожу лица. Боль отпустила неожиданно. Судорожно дыша, сталкер поднял глаза. Тварей уже было две. Одна из них, тускнея, постепенно растворялась, другая же, склонив голову набок, продолжала сверлить ветерана глубоким и пронзительным взором.

– Выглядишь беззащитно, несмотря на потуги, – молвило само пространство ниоткуда и отовсюду разом.

Нахмурившись, Равлик долго всматривался в мутанта, силясь понять, почему тот не нападает и отчего собственные мысли стали звучать громче. Догадка повергла бывалого в дрожь.

– Я тебя слышу? – спросил он, не узнав своего голоса. Резко пересохшее горло сделало его невыразительно хриплым.

– Конечно, слышишь, – отозвалось где-то в подкорке с ноткой ехидства, – «слушающий».

Округа взорвалась мощным гомоном, в котором угадывались и плач, и хохот, и рев… Простонав, дезориентированный сталкер опустился на колено, чуть не потеряв равновесие, схватился за голову, резко ставшую тяжелой. Отдышавшись, облизнул губы.

Потребовалось еще немного времени, прежде чем старожил пришел в себя. А когда в сознании окончательно прояснилось, усмехнулся. Вот только оскал улыбки никак не хотел сползать с лица. Мгновением поздней Сергей уже натужно смеялся, чувствуя, как раздирает грудь и глотку с каждым вдохом колкий воздух.

Затихнув в бессилии, ветеран поднял взгляд на тварь, терпеливо выжидающую, видимо, полного эмоционального истощения с его стороны. Страха уже не было. Оставалась лишь злость. Та самая злость, преследующая Равлика с распада группы, не коробящая, а до смехотворного нелепая.

– Какая же ты сволочь, – ухмыляясь, произнес старожил через зубы.

– Занятная реакция.

Тварь, навострившая уши, с любопытством пожирала одними глазами всякую мимику человека, каждое его незначительное движение.

– И что в ней занятного? – Равлик, не отрываясь, точно так же следил за мутантом.

– Вы, люди, порой крайне нелогичны, – проследовало в ответ. – Патологически в каком-то смысле.

Сталкер, щурясь, молчал.

– Вы как комары, которые могут не пить кровь, чтобы выжить, но все равно склонны убивать, хотя само ваше существование дает вам выбор. Предаваясь эмоциям, инстинктам, убеждениям, вы при этом так много мните о себе… А на деле – всего лишь животные. Стоит лишний раз посеять ложную надежду – вы не отступитесь от любой предоставленной возможности. Погубите все на своем пути… ради чувств тоски по давним временам, например.

Волчья морда, казалось, тоже кривилась в своеобразной ухмылке. А может, то блики и пятна в пляшущей перед глазами пелене создавали такое впечатление.

– Думаешь, я не знал этого? – Сергей, не прекращая скалиться, так и не отвел взгляда за все это время. – Всегда знал. С первого дня в Зоне я ни разу не думал о себе как о человеке, не пытался понять ничью сторону, просто хотел дожить остатки того, что было мне отведено. И знаешь что?

Выдержав паузу, старожил продолжил:

– Зона дала мне, чего я хотел. Даже больше. И я был благодарен. Настолько, что хотел внимать каждому ее слову, быть ведомым ее голосом, не замечая ничего больше – оно мне было попросту не нужно! Но что я слышу теперь?

Равлик качнул головой, выставил вперед указательный палец.

– Я слышу тварь, которая все это время играла с нами в пазлы. Ты думала, что именно так познается человеческая сущность, что через встраивание своих хитросплетений во всякие наши попытки познать тебя в ответ или выжить ты реально влияешь на нас? Раньше я был слепцом, ошибающимся насчет Зоны. Что же вижу теперь?

Кашлянув в кулак и набрав воздуха для заключительных слов, старожил напрягся. Улыбка исчезла, во взгляде появился гневный блеск, лоб поделили между собой морщины.

– Ты и вправду всего лишь случайность, и мы ничем друг от друга не отличаемся.

Короткого замешательства хватило, чтобы совершить рывок. Мутант, занятый сталкером, совсем упустил из виду Алексея, ползком добравшегося до аномального ПМ. Запоздало сорвавшись с места, тварь вцепилась в ученого, вытянувшегося в направлении Равлика и выбросившего оружие тому навстречу.

Лес дрогнул, смешав в невнятный вопль пистолетный хлопок и волчий скулеж. Пуля прошила ухо мутанта насквозь один раз, за последовавшей голубой вспышкой – второй, пробив черепушку. Один за другим силуэты откинутого попаданием тела сменили друг друга, словно кадры в немом кино. Само пространство дрогнуло, земля ушла из-под ног ветерана…

Когда слух восстановился, Сергей встряхнулся, забрав руками дерн, вцепился в корни, поднялся. Почти сразу же свалился, но уже рядом с Чайкиным, помогая тому прижать кровоточащую артерию на шее. Чертыхнувшись, заметался глазами в поисках рюкзака.

– Сработали как надо? – выдавил научник, поперхнувшись.

– Молчи, просто молчи.

Поняв, что теряет время, старожил стиснул зубы, с новыми силами прижал свою ладонь к руке ученого.

– Зараза, как хлещет… Есть хоть что-нибудь чистое?

Выдав подрагивающими уголками губ улыбку, доктор промолчал, позволяя предвосхитить ответ на вопрос.

– Чтоб тебя…

Закатив глаза, Алексей, еле дыша, зашептал:

– Вы знали, что на самом деле мы видим не звезды?

– Конечно, не их, дурак, у тебя перед глазами все плывет! Береги силы, придумаю что-нибудь…

– Это всего лишь свет, – продолжал как ни в чем не бывало ученый приглушенно. – В очень узком диапазоне энергий. Информация… очень скудная.

Вздохнув, Равлик помотал головой, зажмурился.

– А если бы мы могли видеть очень низкие энергии, Вселенная бы «тлела» в наших глазах, дожигая свой «первородный огонь»… Реликтовое излучение. А свет больших энергий?

Прочистив глотку от кровяных масс, Алексей вновь устремил взор наверх.

– Ночное небо сияло бы непостижимыми красками из глубин космоса и ядер галактик. Знаете… Я думал над тем, как могли бы выглядеть существа, способные воспринимать всю информацию, что дает нам Вселенная, видеть ее именно такой… Как думаете, если бы у нас когда-нибудь состоялся с ними контакт, смогли бы мы друг друга понять полностью?

– Я не знаю, – прошептал ветеран, уже смирившись, что может лишь наблюдать.

– Я считаю, что нет. Но разве страшно не понимать? Видеть все таким, каким оно не является? Это ведь дало нам индукцию… кхм, направление в развитии. Природа «программировала» нас на сохранение и накопление информации, чтобы сейчас мы, далекие потомки, могли просто… любоваться небом, не опасаясь быть съеденными.

Звук, отдаленно напоминающий усмешку, вырвался из уст ученого, и сталкер кивнул, давая понять, что слушает. Наверное, сейчас для Алексея это было важнее всего.

– Как же долог и прекрасен был путь от условных рефлексов до конвергенции наук… Теперь я вижу… все. И понимаю…

– Можешь тогда объяснить, почему хранил пистолет? – Сергей через силу взглянул на изрядно ослабевшего доктора. – Мне это очень нужно… Потому что я бы не стал.

Вместо слов Чайкин протянул незанятую руку, в которой что-то сжимал. И только после того, как старожил принял предмет, выдохнул:

– Зону создаем мы.

И затих навсегда.

Убрав с раны за ненадобностью залитую кровью кисть, Равлик обессиленно повалился на спину, надолго погрузившись в убаюкивающую тишь. На умозаключения его уже не хватало.

Сверху на сталкера безучастно смотрело небо. Ровное алюминиевое небо.

Внезапный приступ тошноты заставил сталкера перевернуться на бок, уткнувшись носом в грязный асфальт. Прочистив желудок, ветеран с большим трудом поднялся.

Знакомые одноликие строения мрачнели в стороне. У ног лежали респиратор и нож, однако никаких следов пистолета…

Боясь даже мысленно делать какие-либо догадки из опасений, что все произошедшее на самом деле родилось из наваждения, а реальность всегда была такой, Сергей перевел взгляд на руку, все еще сложенную в кулак. В ней оказался небольшой флеш-накопитель, и от сердца резко отлегло. Прижав флешку к груди, как самое заветное в этой жизни, Равлик зажмурился. Похоже, это были данные с их экспедиции, которые ученый заранее перенес на компактный носитель. Тем не менее оставалось много вопросов, да и как минимум предстояло выбраться из чащи.

Сориентировавшись по стадиону, виднеющемуся невдалеке, старожил по памяти направился в сторону, как ему казалось, возможного выхода, предварительно нацепив респиратор и спрятав нож. Лес постепенно редел, и сталкер вскоре остановился у его окраин, откуда начиналось тусклое поле, убегая волнами пожухлого ковыля вплоть до угловатых остовов ЛЭП.

Пискнул, поймав связь, КПК в кармане. Явив работающий уже на последних процентах заряда приборчик, ветеран стянул респиратор, уставился на дату, выскочившую после применения настроек по умолчанию и синхронизации с данными спутников.

– Двенадцатое мая, – молвил Сергей вслух и, убрав устройство, подставил лицо теплому ветру, прикрыв веки, вздохнул.

Чудесным образом он вернулся в день, когда выбрался из леса впервые, но на этот раз успевал добраться до научного городка к вечеру. Вот только для радости в опустошенной душе места не было. Как и для удивления.

* * *

Застекленная дверь лазарета хлопнула, и легкий сквозняк коснулся щек заворочавшегося Равлика. Проморгавшись, он приподнялся, задрав простыню. Оконный свет, матово расплывшись в глазах, заплясал белесыми пятнами, нагрузив и без того раскалывающуюся голову.

До боли знакомая комнатка встретила старожила все тем же интерьером, из которого наиболее броско смотрелся компьютерный стол рядом с кушеткой, где кучковалось множество упаковок от инъекторов и лекарств.

Зашедший проведать пациента медик ополоснул руки в углу помещения, после направившись к ветерану.

– Давай только без этих твоих сказок про волшебников, – вместо приветствия промычал Сергей, потирая виски.

– Каких волшебников? – удивленный голос заставил бывалого, прищурившись, воззриться на подошедшего.

Определенно точно это был Михаил Лебединский, манера речи которого невольно запомнилась Равлику за несколько «сеансов». Но что-то в медицинском работнике было не так: физиономия выглядела несколько помятой или тон казался более равнодушным – сталкер никак не мог обозначить для себя.

– Повернись, осмотрю ссадины, – тон медика был совершенно незаинтересованным, будто тот видел в старожиле лишь очередной повод для потери времени за рутинной работой. – Угу, угу…

– И что, – Сергей послушно наклонился, – даже без наставлений отпустишь?

Окончив осмотр и взглянув на ветерана как на неизлечимо больного, Лебединский отошел к столу, что-то черканул в записной книжке. Вздохнув, принялся чеканить, словно заранее заучил текст:

– Постельный режим по возможности, питание – «однерка», энтеросорбирующие – недельный курс для вывода радионуклидов…

– А, забудь, – отмахнулся Равлик, поднялся с койки, поморщившись от болезненных ощущений в ногах. – Тебя не узнать. Совсем, что ли, погряз в работе? Теперь понимаю, что ты имел тогда в виду…

– Да о чем ты? Мы виделись от силы один раз!

Неловкое молчание прервал гул транспорта с улицы.

– Ладно, просто…

Замявшись, старожил нахмурился, пытаясь обмозговать ситуацию.

– Просто хотел поблагодарить за то, что ты делаешь, – нашелся сталкер. – Спасибо, что помог вчера дотащиться от КПП, когда я был совсем никакой.

– Да не за что, – пожал плечами Михаил, смягчившись. – Кстати, твой друг заходил. Оставил одежду на смену и просил передать, э-э… В общем, в НИИ возникли вопросы по данным, которые ты принес.

– Еще бы, – пробормотал ветеран, влезая в старые потертые джинсы и попутно гадая, кого подразумевал под другом Лебединский.

Вспомнив о Тритии, Сергей сник, молча покончил с переодеванием, подхватил с тумбы свой КПК.

– Сегодня же тринадцатое? – спросил он медика напоследок, спрятав полностью разряженное устройство в карман куртки.

– Ага. – Лекарь мельком глянул на наручные часы. – Девять утра, если что.

«Больше двенадцати часов пролежал», – заключил про себя сталкер и, попрощавшись, вышел из лазарета. Прохладный воздух, полный весенних ноток, привел его в чувство.

События, которые должны были произойти, но не произошли по тем или иным причинам, – аномальная жара, встреча с Филей – все это припоминалось бывалому, мысленно проводящему аналогии с тем, что он наблюдал сейчас. В глубинах сознания что-то шевелилось, подсказывая, что лес мог «выбросить» его не совсем в то прошлое. Но окончательно помочь с пониманием произошедшего был способен лишь один человек.

* * *

– Это просто… – доктор Алексей Чайкин, выслушавший во всех подробностях историю об экспедиции, наконец подал голос. – Нет слов.

– Я сам не до конца уверен в некоторых моментах, – понимающе покивал Равлик.

Оба находились в тесной аудитории с одним столом, множеством стеллажей, на которых громоздилась вычислительная техника, и зашторенным окном – солнце в это время как раз прогревало комнату. Научного сотрудника ветеран застал за какой-то встречей, и тот, спохватившись, немедленно свернул все свои дела, лишь бы пообщаться со сталкером один на один.

– Даже сейчас мне, – старожил говорил тихо и подавленно, – тяжело находиться здесь, ведь вы, ну…

– Я вам верю, Сергей, – ученый поспешил перейти сразу к теме обсуждения, чтобы не тревожить лишний раз человека, пережившего столько потрясений. – И было бы глупо не поверить!

Воскликнув это, научный сотрудник поднялся из-за стола, принявшись расхаживать возле магнитно-маркерной доски, прислоненной к подоконнику. Ее поверхность была усеяна записями, формулами и разводами, мешающими разобрать текст.

– Признаться, когда я получил вчера данные с замеров, которыми вы обычно занимались, сперва мне показалось, что я перепутал накопители! Столько информации…

– Что именно там было?

– Отчеты об изучении аномальных полей, подробное описание найденных образцов… – перечислял Чайкин возбужденно. – Но помимо всего огромный набор спектрограмм! Даже неполный их анализ доказывает, что записаны они были в центре Зоны и никак иначе!

– Наверное, полезная информация, – приглушенно вымолвил ветеран.

– Мягко сказано! За такое я бы жизнь отдал! Э-э, впрочем, – замявшись, так как понял, что сморозил, Алексей извинился.

– Меня все еще терзают вопросы, – после непродолжительной паузы Равлик поднял взгляд на доктора. – Я надеялся, что вы сможете, хм…

– Что ж, у меня уже были наметки по гипотезе, которая в перспективе могла бы пролить свет на происхождение Зоны и даже… – Ученый задумался, почесал подбородок. – Но ваши данные кардинально поменяли курс на понимание того, с чем мы столкнулись. Теперь многое видится мне более логичным, чем я представлял себе ранее.

Отойдя к доске, Чайкин в несколько быстрых движений стер с помощью губки старые записи, вооружился маркером. Прежде чем изображать что-либо, повернулся к сталкеру, пояснив:

– Первым и, к слову, единственным, что остается без изменений в моих предположениях, является квантово-механическая природа наблюдаемых аномалий и Зоны в принципе…

– Я помню, вы рассказывали, – старожил откинулся на спинку стула, скрестив руки на груди. – Хаос, случайный квантовый переход, наблюдение…

– Совершенно верно, – в растерянности протянул научник, но, собравшись, вернулся к прежнему течению мысли. – Хорошо. В прежней гипотезе я пользовался интерпретацией квантовой механики в сочетании с теорией Уилера: существует только одна реальность, представляющая собой суперпозицию всех возможных состояний…

Алексей начертал какие-то греческие символы, скорее всего, для подкрепления собственной мозговой деятельности, нежели для объяснения чего-то бывалому.

– И эта реальность, – продолжал ученый, – изменяется, «подстраивается» под человеческое сознание, выступающее в роли наблюдателя, провоцирующего коллапс волновой функции Вселенной. Но существует альтернативная интерпретация.

Доктор провел несколько горизонтальных линий друг под другом.

– Ее еще называют теорией декогеренции. Согласно ей реальность не «подстраивается» при каждом акте наблюдения, а как бы…

– «Расслаивается», – подсказал Сергей.

– Пусть будет так. Появляется великое множество Вселенных, волновые функции которых не когерентны. Грубо говоря, эти Вселенные никак не могут «соприкасаться» друг с другом.

Чайкин дополнил одну из линий стрелкой и поставил римскую цифру для обозначения.

– Предположим, это абстрактное представление развития событий во Вселенной, где вам удалось выбраться из леса впервые. А это…

Ученый дорисовал стрелки на линиях, располагающихся выше и ниже, пронумеровал их.

– Это Вселенные, где события могли развернуться по-другому.

– Например, я застрелился, – хмуро произнес старожил, на что Алексей отреагировал вздохом.

– Как скажете. Допустим, в этой вы погибли, а в этой вам не посчастливилось выбраться из леса… И каждая из них обладает своей волновой функцией, «звучит» определенным образом.

Прямые линии после корректировок были превращены в ломаные, причем каждая стала «колебаться» со своей частотой.

– Обозначим это так. Согласно моей гипотезе с учетом поправок, квантовые переходы могли возникнуть при таких условиях, в которых нарушалась бы пространственно-временная симметрия и частные законы сохранения не выполнялись. Это, в свою очередь, могло повлечь за собой возникновение хорошо знакомых нам гравитационных искажений, а несохранившаяся при их образовании энергия выплескивалась бы в виде тепла или электричества. Но, что самое главное…

Доктор провел вертикальную черту, пересекающую все линии, в начале и еще две – посередине.

– …такие «дефекты» в пространстве-времени могли «скомкать» реальности в определенных точках так, что в них Вселенные «смешались» бы, попали в резонанс друг с другом!

– И, если я правильно понимаю, – отозвался Равлик, – в этих точках «смешались» бы сознания «версий» меня самого?

– Теоретически.

– И со стороны это выглядело, как если бы я «перескакивал» из одной Вселенной в другую…

– Возможно. Важно другое. Резонансные точки могли «запутать» ваши сознания, определенным образом «связать» события между собой. По всей видимости, одним из сильнейших резонансов являлся тот, где вы оказывались в месте под названием «Промiнь» раз за разом. Там же вы обнаружили пистолет, который, как выяснилось, оказался артефактом, частично осуществляющим как раз подобную «связь».

– А тварь…

– Мутант, с которым вам довелось столкнуться, тоже являлся носителем аналогичной «связи». Полагаю, что этот лес был естественной средой его обитания долгое время, и сознание животного испытывало то же самое, что и ваше. Вполне возможно, это поспособствовало возникновению странных способностей у мутанта, хотя сейчас что-либо утверждать наверняка сложно.

Чайкин выполнил все те же операции над оставшимися линиями, превратив их в очередные олицетворения альтернативных реальностей.

– Это «расслоение», которое произошло, когда вы вошли в лес во второй раз. Уже с группой. Скорее всего, вас разделила именно аномалия – вы прошли несколько резонансных точек. Именно поэтому каждый участник экспедиции помнил события по-своему.

– Зону создаем мы, – проговорил сталкер последние слова погибшего Алексея.

– Что, что?

– Нет, ничего, – ветеран помотал головой. – Продолжайте.

– Убийство мутанта, – научник продолжил вертикальную черту вниз, – спровоцировало обрыв некоторых «связей». Вы смогли «выпутаться», таким образом. Однако почему вас выкинуло в другую реальность?..

Ученый развернулся к бывалому, уже не смотрящему на доску. Он будто смотрел куда-то сквозь Чайкина.

– Простите, я слишком увлекся. – Доктор, оставив маркер, уселся за стол. – Не знаю, что бы я делал и чувствовал на вашем месте. Просто представить страшно…

– Не берите в голову. – Сергей, вздохнув, постарался отбросить мрачные мысли. – Я лишь делал то, что умею лучше всего остального.

– С вашей стороны совершен настоящий научный подвиг, – выдал Чайкин и, уставившись в потолок, принялся рассуждать. – Ведь если подумать… Наша Вселенная, возможно, единственная, где удалось не просто зарегистрировать аномальные явления, а в довесок еще доказать их квантовую природу, что сулит невероятное продвижение в понимании фундаментальной структуры нашей реальности настолько, что…

Взволнованный ученый, так и не подобрав слов, хмыкнул, забарабанил пальцами по столешнице.

– Наверное, существуют Вселенные, где Зона в принципе не возникла. И их подавляющее большинство! Ведь сколько случайных событий должно было сойтись, чтобы мы с вами были здесь и сейчас!

– Это, – старожил улыбнулся, взглянув на доктора, – действительно невероятно.

– Даже немного стыдно становится, – издав смешок, тот хлопнул себя по лбу.

– Отчего же?

– В этой реальности я даже не успел сформировать экспедицию, а в другой – погиб. Но эти бесценные данные все равно у меня… А сколько придется нарабатывать знаний там, где Зоны нет и в помине?

– Неопределенность порождает случай, – припомнив что-то из объяснений «другого» Алексея, задумчиво выдал Равлик.

– Хорошие слова.

– Значит, вам удастся построить полноценную теорию? – спросил сталкер после минутного молчания.

– Это работа, конечно, даже не на недели, скорее, на годы… Но, думаю, при наличии необходимой информации это явно не худший результат.

– И Зона в ней будет похожа на «слоеный пирог»?

– Интересная аналогия, – улыбнулся научный сотрудник, прищурившись. – Предварительный взгляд на полную картину и вправду рождает именно такой образ в голове. Математическая модель данной системы явно будет весьма и весьма «нагроможденной»…

– Если насчет аномалий все более-менее понятно, что насчет мутантов? Я могу представить себе, как люди, попавшие в аналогичный пространственно-временной «капкан», сходят с ума, постепенно превращаясь в дикарей. Но темники, «костыли», гиганты…

– Это отличный вопрос, коллега. Меня как-то ознакомили с результатами биологических исследований флоры и фауны Зоны, и по поводу темников и гигантов я могу сказать одно: для возникновения и закрепления таких мутаций требуется не одна сотня поколений. И видится мне теперь, что, скорее всего, «искривления» и «расслоения» пространства-времени могли сыграть свою роль даже в этом случае. Можно представить, что в каких-то реальностях формируются замкнутые экосистемы, «вынашивающие» подобных существ…

– А затем происходят «резонансы», и эти твари разбредаются по Вселенным, – домыслил вслух Сергей.

– Как вариант. Гораздо сложнее с «костылями» – тут явно задействованы процессы на стыке аномалий и человеческого сознания.

Ветеран, нахмурившись, прикусил губу.

– А такие же процессы могут быть ответственны за возникновение у обычных людей, скажем, способностей разного толка? Слышать то, чего другие не слышат, например? Или быть невосприимчивым к радиации?

– Что-то на грани научной фантастики, – покачал головой Чайкин, словно взвешивал все факты. – Или за пределами нашего понимания. Пока что. Ваш напарник, кажется, был носителем такой, э-э, «причуды»? Извините за броское словцо…

Равлик только кивнул. Молчаливую паузу заполнил трепет занавески от сквозняка.

– Я не знаю, каким образом Тритий тогда оказался в городке – вы постарались или кто-то другой, – наконец, отозвался старожил, – но ведь… у вас есть связи с другими научными станциями? Не могли бы вы как-то связаться, спросить…

– Я понял вас, – поспешил сказать ученый мягким тоном, в котором читалось сочувствие. – Сделаю, что смогу. Так, до обеда еще…

Достав из кармана рабочего халата обычный смартфон, научник вскинул брови, почесал переносицу.

– Ага, мне как раз надо кое-куда позвонить. Скоро вернусь.

Ткнув несколько раз по экрану, доктор поднялся, протиснулся между стеллажом и столом к двери, в проеме которой вскоре исчез.

– Алло, да… – донеслось до сталкера, после чего слова затерялись в пространстве протяженного коридора.

Пробыв минут пять в безмолвном ожидании, Равлик в конце концов покинул насиженное место, пробрался к доске, на которой рисовал научник. Склонив голову набок, изучал некоторое время написанное, пока не надоело. Приподняв занавеску за край, глянул в окно. Ясное небо, измазанное на горизонте слабеньким облачным покровом, ударило в глаза. На козырьке крыши, выпирающей справа, чистил крыло голубь.

– Сергей…

Обернувшись, ветеран обнаружил ученого, застывшего на пороге комнатки. Судя по выражению на его лице, хороших вестей ждать не стоило.

– Я связался с бункером П-2, где сталкер по прозвищу Тритий числился во вспомогательном персонале. Но только и всего. Мне жаль.

Кивнув, Равлик прошел к столу, уперся в него ладонями.

– Неизвестно, что произошло?

– В журнале значится несчастный случай. Возможно, повздорил с кем-то…

– Ладно, – старожил выпрямился, – спасибо. У вас, наверное, дела…

– Да, пожалуй, – мягко ответил Чайкин.

– Можно тогда последний вопрос?

– Задавайте.

– Я смог осмыслить все, кроме одного. Как Зона «допустила» флешку вместо пистолета, когда я «переместился»? Куда пропал артефакт?

– Я тоже думал об этом. – Доктор облокотился о дверной косяк, сунул руку в карман халата. – Знаете, мне ничего не приходит на ум, кроме возможного следствия из закона сохранения информации. Больше, к сожалению, сказать не могу.

Попрощавшись с научным сотрудником, Сергей готов был уже отправиться к выходу из института, но задержался.

– Что движет вами? – спросил он напоследок.

– Что? – Алексей, отвлекшись от экрана телефона, захлопал глазами.

– Что движет вашей работой? Заставляет заниматься всем этим?

Чайкин, призадумавшись, усмехнулся.

– То же, что движет всеми нами. Жизнью. Знаете, – ученый потряс указательным пальцем, – пространство и время тоже когда-то были для мира эдакой аномалией. Что было до, что будет после – вопросы, которые могут помочь нам осознать себя в этом бурном потоке хаоса.

Хорхе Луис Борхес

* * *

Аргентинский писатель и традиция

Небосвод нисходил с солнечным светом на бетонные стены научного городка, пылая синевой, поблескивая на стеклах окон, бросая блики и тени во внутренние помещения пятиэтажных строений.

Мне хотелось бы сформулировать и высказать несколько своих скептических соображений, касающихся проблемы отношения аргентинских писателей к традиции. Мой скептицизм относится не к трудности или невозможности разрешения данной проблемы, а к самому факту ее существования. Мне кажется, тема эта – чисто риторическая, годная лишь для патетических разглагольствований; речь идет не столько о действительной интеллектуальной трудности, сколько о чистой видимости, словом, о псевдопроблеме.

Равлик, попивая лимонад из алюминиевой банки, смотрел с балкона вдаль. Сталкеру составлял компанию Тигель, тоже прихлебывая газированный напиток.

Прежде всего я хотел бы рассмотреть некоторые наиболее трафаретные подходы к вопросу и его решению. Я начну с тезиса о том, будто аргентинская литературная традиция уже проявляется в гаучистской поэзии, – тезиса, выдвигаемого почти механически, без всякого аналитического обоснования. Из этой концепции следует, что идеи, темы и лексика гаучистской поэзии являются точкой отсчета, архетипом нашей литературы, и потому они должны соотноситься с творчеством наших современных писателей. Это самое распространенное убеждение, и потому я несколько повременю с его анализом.

Прямо за жилой чертой, по сути, и начиналась негласно Зона. Желтела оврагами и карьерами, проглядывающими из-за зеленых холмов, по которым, изгибаясь, тащила свой грязный хвост теплотрасса. Тускнела пыльными асфальтированными дорогами, наверняка прогревшимися на солнце. Чернела за слепящей речной полосой трубами градирен, глыбой ЧАЭС. Такой близкой и такой далекой одновременно.

Тезис был предложен Лугонесом в его книге «Пайядор». у нас, аргентинцев, говорится в ней, есть ставшая классической поэма «Мартин Фьерро», которая для нас должна быть тем же, чем были для греков гомеровские песни.

– Даже не верится, – выдохнул старожил.

– Что пережил такое приключение, а из городка ушел буквально вчера утром? – подтрунил бывалого бармен.

– Что в этой Вселенной мы – лучшие друзья, а Лебединский – зануда.

Это мнение трудно оспаривать из страха так или иначе дискредитировать поэму «Мартин Фьерро». Поэму эту я считаю самым добротным произведением аргентинской литературы, но вместе с тем я столь же уверен, что «Mapтин Фьерро» – это вовсе не наша библия и не наша каноническая книга, как это подчас принято утверждать

Расхохотавшись, мужчина похлопал товарища по плечу, после пригубил лимонада, причмокнув. Сергей успел рассказать владельцу «Заставы» обо всем, опустив некоторые детали, касающиеся гипотез и леса.

– Может, правда стоило больше общаться с людьми, как говорил Филин, – выдал ветеран. – Скорее всего, это на меня и повлияло здесь…

В книге «История аргентинской литературы» Рикардо Рохаса – одного из канонизаторов «Мартина Фьерро» – есть одно, на первый взгляд почти тривиальное, но на самом деле весьма хитрое рассуждение.Основой творчества гаучистов, то есть таких поэтов как Идальго, Аскасуби, Эстанислао дель Кампо и Хосе Эрнандес, Рохас считает поэзию пайядоров, то есть фольклорные песни гаучо. Исходя из того, что народная поэзия написана восьмистопным стихом, а поэты-гаучисты пользуются как раз тем же метром, он умозаключает, что творчество гаучистов является продолжением и совершенствованием традиции пайядоров.

– Ты знал Филю?

– У себя.

В этом рассуждении, думается, есть очень серьезная ошибка или же определенная подтасовка: ведь если Рохас прав и гаучистская поэзия, зародившаяся в творчестве Идальго и достигшая расцвета в поэме Эрнандеса, восходит к фольклору гаучо, является его продолжением или порождением, то, выходит, Бартоломе Идальго вовсе не Гомер этой поэзии, как сказал Митре, а всего-навсего одно из звеньев длинной цепочки.

Тигель хмыкнул в знак того, что понял.

Рикардо Рохас делает из Идальго пайядора; однако, как явствует из той же «Истории аргентинской литературы», этот предполагаемый пайядор начинал свое творчество с одиннадцатисложных стихов – метра, естественно запретного для пайядоров, которые так же не понимали его гармонии, как в свое время не понимали ее испанские читатели в стихах Гарсиласо, заимствовавшего одиннадцатисложник у итальянцев.

– Не знаю, как там «у тебя», но «у нас» он был тем еще простаком.

– Был?

Я считаю, что между фольклорной поэзией гаучо и гаучистской поэзией существует фундаментальное различие. Это различие, касающееся не столько лексики, сколько замысла произведений, станет вполне очевидным, если сравнить любой сборник народных песен с «Мартином Фьерро», «Паулино Лусеро» или «Фаустом». Народные деревенские или городские поэты раскрывают своих стихах только самые общие темы – страдания из-за любви, из-за отсутствия любимей, горечь любви и т л – причем пользуются при этом также самой общераспространенной лексикой. В отличие от них, гаучистские поэты сознательно культивируют народную речь, которая для пайядоров естественна. Язык народных поэтов не всегда грамотен, но все ошибки проистекают из их необразованности. Гаучисты же намеренно ищут самобытные словечки, стремятся к переизбытку местного колорита. И вот доказательство этому: любой колумбиец, мексиканец, испанец сразу же, без всякого труда, поймет поэзию яайядоров и гаучо, но ему не обойтись без глоссария, чтобы хоть приблизительно разобраться в стихах Эстанислао дель Кампо или Аскасуби.

– Собаки загрызли. Пацан любил шататься по округе – все хотел опыта набраться, да никто не хотел брать под крыло.

Все сказанное можно резюмировать следующим образом: гаучистская поэзия, создавшая – еще раз настойчиво повторяю – поистине великолепные произведения, – это литературное течение, столь же искусственное, как и всякое другое. Уже первые гаучистские произведения – куплеты Бартоломе Идальго – претендуют на то, чтобы «выглядеть» песнями с чисто фольклорным звучанием, как бы написанными гаучо. Нет ничего более далекого от народной поэзии, чем эти стихи. Наблюдая не только за деревенскими, но и за столичными пайядорами, я замечал, что народ чрезвычайно серьезно относится к самому акту сочинения песен и потому инстинктивно старается избегать просторечий и стремится употреблять наиболее пышные слова и обороты. Обилие креолизмов в песнях современных пайядоров, очевидно, объясняется влиянием гаучистской поэзии, но в принципе эта черта не была свойственна поэтическому фольклору, доказательство чему мы видим в поэме «Мартин Фьерро» (только никто этого почему-то не замечал).