Иен Бэнкс

Культура, дары приносящая

Об авторе

Иэн Бэнкс (р. 1954) проживает в Файфе, Шотландия. Информацию об авторе можно найти на www.iainbanks.net. Уже первый из его опубликованных романов, «Осиная Фабрика» («The Wasp Factory», 1954), был талантливым произведением в жанре хоррор. Вторая и третья книги — «Шаги по стеклу» («Walking on Glass», 1985) и «Мост» («The Bridge», 1986), содержавшие фантастические элементы, окончательно закрепили за Бэнксом статус значимой в современном писательском мире фигуры. Затем последовал первый научно-фантастический роман «Вспомни о Флебе» («Consider Phlebas», 1987), действие которого разворачивается в сложном, необычном и крайне удаленном от современности мире Культуры, описанном Бэнксом в эссе «Немного о Культуре» («А Few Notes on the Culture»).

По словам друга писателя Кена Маклеода, «Иэн Бэнкс создал четыре полновесных книги в жанре новой космической оперы, каждую из которых неоднократно отвергали, прежде чем автора оценили как создателя произведений в жанре мейнстрима, после чего Бэнкс прорвался на арену НФ со своим четвертым по счету романом „Вспомни о Флебе\" („Consider Phlebas\"). Только тогда читатели оценили и остальные его работы. Книги явились прорывом для своего времени, но надолго запомнились поклонникам НФ».

Вклад Бэнкса в развитие британской научной фантастики трудно переоценить: критик Роб Лэтэм, в обзорной статье в номере «The New York Review of Science Fiction» за 1994 год оценивая творчество писателя, заметил: «В целом я согласен с мнением Джона Клюта, изложенным в посвященной этому автору статье в „Новой энциклопедии Клюта-Николса\" („Clute-Nicholls Encyclopedia\"): Бэнкс вполне заслуживает звания „величайшего из британских авторов НФ\", появившихся после 1980-х. Но характеристика Фэй Уэлдон, назвавшей Бэнкса „великой надеждой современной британской литературы\", представляется мне сомнительной».

Бэнкс опубликовал одиннадцать произведений, каждое из которых становилось в Великобритании бестселлером, обойдя по рейтингу продаж прочие научно-фантастические романы. Что же касается США, там подобного успеха пока не наблюдается. Как отмечено в предисловии к данной антологии, массовый успех Бэнкса в Великобритании оказался для английских авторов, пишущих в жанре НФ, архетипической моделью коммерческого и профессионального успеха — особенно для космооперы начала 1990-х.

Цикл научно-фантастических романов Бэнкса о Культуре включает в себя «Игры для игрока» («The Player of Games», 1988), «Выбор оружия» («Use of Weapons», 1990), «Эксцессию» («Excession», 1996), «Инверсии» («Inversbns», 1998), «Взгляд с наветренной стороны» («Look to Windward», 2000). Сборник авторских рассказов «Последнее слово техники» («The State of Art», 1989) также содержит несколько посвященных Культуре произведений. Джефф Вандермеер заметил в рецензии на последний роман Бэнкса в «The New York Review of Science Fiction»: «Нигде Бэнкс не проявил большей изобретательности, чем в романах о Культуре. Его космические оперы о Культуре, охватившей, по-видимому, всю Вселенную, оказались успешными, поскольку Бэнксу одновременно удается и оперировать научно-фантастическими штампами, и разрушать их. По крайней мере два романа о мире Культуры — „Вспомни о Фле6e\"(„Consider Phlebas\") и „Вы6op оружия\" („Use of Weapon\"), можно назвать шедеврами». Эти произведения стали бестселлерами в США. Среди новых романов автора — «Алгебраист» («The Algebraist»), вышедший в 2005 году: космическая опера, действие которой разворачивается в совершенно новых декорациях.

Казалось бы, куда больше? Но Бэнкс не останавливается на достигнутом. Свою миссию он видит в «возрождении высоких нравственных принципов космической оперы для левых». Автор отказывается от многих традиционных приемов жанра. Как заметил Джон Клют, «суть Культуры определяется вовсе не иерархической структурой, предназначенной для удержания власти за счет контроля над ограниченными ресурсами, поскольку ограниченность ресурсов осталась в прошлом. Культура не является ни Империей, ни повсюду запустившей свои щупальца Корпорацией; не найдете вы здесь и Анклава, где тайное знание придает его обитателям силы в борьбе за независимость против военной машины далекого Императора, восседающего на вершине вертикали власти».

Гвинет Джонс добавляет: «Читателям и авторам космической оперы нравятся концептуальные идеи, а подробности человеческой жизни интересуют их в меньшей степени. Каким бы забавным это ни казалось, но вполне естественно, что двое британских писателей, не уступающих в бескомпромиссном оптимизме американским классикам, — Иэн

Бэнкс и его собрат по перу Кен Маклеод, заняли марксистские позиции: Бэнкс с его прокоммунистическими романами о Культуре и Маклеод с его радикально-левым либертарианством. Разница между левым и правым радикализмом становится несущественна, едва заходит речь о бескомпромиссном оптимизме».

«Культура, дары приносящая» — один из немногочисленных рассказов Бэнкса. В нем, в отличие от большинства произведений, повествование ведется от лица представителя Культуры. В этом рассказе, написанном более чем за десятилетие до начала «войны с террором» в реальном мире, героя Бэнкса вынуждают совершить массовое убийство, и персонаж чувствует себя столь же неудобно, как чувствовал бы себя Люк Скайуокер, оказавшийся на месте Мохаммеда Атты.

Культура, дары приносящая

«Деньги — признак нищеты». Старое присловье Культуры то и дело приходит мне на ум — особенно когда тянет совершить какую-нибудь глупость, где замешаны деньги (а где они не замешаны?).

Мой взгляд направлен на пистолет, настолько маленький и аккуратный, настолько несоответствующий широкой, в шрамах лапище Круйтцеля, что естественный вопрос — «где, черт подери, им удалось раздобыть эту штуку?!» — пришел на ум не сразу, а сперва вспомнилось: «Деньги — признак нищеты». Но какой бы удачной мысль ни была, толку от нее немного.

Я стою перед бескредитным игорным клубом в далеких кварталах Нижнего Вреччис-Сити в предрассветном полумраке сырой недельной ночи и смотрю на изящный, словно игрушечный, пистолетик, а двое здоровенных громил, которым меня угораздило задолжать немалую сумму, подбивают меня на кое-что опасное и не просто незаконное — много хуже… Приходится взвешивать относительные преимущества бегства (пристрелят), отказа (изобьют, и несколько ближайших недель уйдет на то, что я буду увеличивать собственный больничный счет на солидную сумму) и согласия. Если выполнить то, на что подбивают Каддас и Круйтцель, шанс выжить есть, можно даже выбраться из передряги без серьезных последствий, восстановить былую платежеспособность, но наиболее вероятный вариант — медленная и, скорее всего, мучительная смерть в ходе сотрудничества со службой безопасности.

Каддас и Круйтцель предложили вернуть все проигранное плюс небольшую сумму сверху, как только я закончу работу. Просто чтобы расстаться без обид. У меня возникло подозрение, что осуществлять последний платеж по условиям сделки никто не собирается.

Наверное, надо приказать громилам засунуть свой выпендрежный, штучной работы пистолетик куда поглубже, после чего меня ждут мучительные и, скорее всего, бесконечные побои… Черт, нужно было вспомнить сразу, что я могу отключать боль! Культурное происхождение дает определенные преимущества. Правда, потом эти счета за лечение…

Я и так по уши в долгах.

— Ну так что, Робик? — с ленцой протягивает Круйтцель, шагнув вперед, под козырек клубного навеса.

Я стою спиной к подогретой стене, в носу — запах мокрой мостовой, во рту — металлический привкус. Автомобиль Каддаса и Круйтцеля вальяжно припаркован у поребрика. Внутри — водитель, он смотрит на нас через открытое окно. На улице за узкой аллеей — никого. Над головами пролетает патрульный крейсер, сквозь дождь мерцают огни, озаряя изнанку дождевых облаков над целым городом. Каддас бросает взгляд вверх и тут же забывает о пролетевшем патруле. Круйтцель тычет пистолетом в мою сторону. Я пробую отпрянуть.

— Бери пистолет, Робик, — устало повторяет Каддас. Облизываю губы, неотрывно глядя на оружие.

— Не могу, — отвечаю я и засовываю руки в карманы пальто.

— Еще как можешь, — заверяет Круйтцель. Каддас качает головой:

— Робик, зачем ты себе же хуже делаешь? Возьми! Только дотронься — заодно узнаем, точную ли информацию нам слили. Хватай!

Не отрываясь, завороженно смотрю на пистолетик.

— Бери пистолет! Только держи стволом к земле, на нас не направляй. Ты на прицеле, у водителя есть лазер. Того и гляди, решит, что ты собрался нас завалить. Бери, кому говорю!

Я не в силах ни шевелиться, ни думать. Стою, как под гипнозом. Каддас хватает меня за правое запястье, вытаскивает мою руку из кармана. Круйтцель держит пистолет прямо у меня под носом. Каддас насильно втискивает рукоять мне в ладонь. Пальцы смыкаются вокруг рукояти, точно бездушный зажим.

Пистолет оживает. Тускло блеснула пара огоньков, над рукояткой замерцал крошечный, с мигающими краями экранчик. Круйтцель отпускает руку, оставляя пистолет у меня. Каддас криво улыбается.

— Ну вот, видишь, как все просто? — спрашивает он. Мне хочется выстрелить в этих громил, но ясно, что не смогу, и не важно, на прицеле я у водителя или нет.

— Каддас, — выговариваю я, — не могу… Все, что угодно, что скажете, но какой из меня киллер? Я не…

— А здесь не требуется профессионализм, Робик, — бесстрастно отвечает Каддас. — Нужно просто быть… Короче, по фигу, кто ты. Остается только направить ствол и сжать… вроде как с твоим парнем, — ухмыльнувшись, Каддас подмигивает Круйтцелю.

Тот скалит зубы. Я качаю головой:

— Это — безумие, Каддас! Если эта штука включилась, едва я ее взял, это еще не…

— Ну да, смешно, правда?

Каддас поворачивается к Круйтцелю, заглядывает в лицо своему более рослому напарнику, улыбается:

— Забавно, правда? Робик — и вдруг инопланетник! А с виду от нас не отличишь.

— Чужой… да еще и голубой… — хмуро ворчит Круйтцель. — Вот дерьмо!

— Послушайте, — говорю я, не отводя взгляда от пистолета, — эта штука может попросту не сработать… она… — не договариваю я.

Каддас улыбается:

— Сработает! Корабль — крупная цель, не промахнешься. — Он снова улыбается.

— А по-моему, там есть защита против…

— От лазера и кинестетического оружия они, Робик, отобьются, но мы приготовили для них кое-что получше… Не разбираюсь я в разных тонкостях, но знаю только, что наши кореша-экстремисты заплатили за все это немало денег, а остальное меня просто не колышет…

«Кореша-экстремисты»? Забавно слышать такое от Каддаса. Наверное, он имеет в виду «Лучезарный путь» — тех, кого раньше считал плохими партнерами в бизнесе. Мне-то казалось, Каддас готов слить их полиции просто из принципа, даже наплевав при этом на кучу бабок. Решил сохранять нейтралитет? А может, просто пожадничал? Говорят же местные: «Преступление шепчет, деньги орут».

— Но ведь на корабле будут люди, а не только…

— Ты их все равно не увидишь. И вообще, там будут гвардейцы, военная кость, шестерки из Администрации, агенты спецслужб… Тебе-то какое дело до них? — Каддас похлопывает меня по поникшему плечу. — Справишься, не волнуйся!

Я перевожу взгляд вниз, к пистолету, к тускло мерцающему экранчику. Меня выдала собственная кожа, предало мое же прикосновение… И снова — мысли о больничных счетах. Хочется заплакать, но здесь у мужчин не принято лить слезы. Да и что я могу сказать? Когда-то я был женщиной. Когда-то Культура была моей… Но от прошлого давно удалось отказаться; сейчас я — мужчина, я — в Вольном Городе Вреччис, где за все приходится платить.

— Ну хорошо, — устало произношу я, — сделаю… Круйтцель явно разочарован. Каддас кивает:

— Заметано. Корабль прилетает в девятый день. Знаешь, на что он похож?

Киваю.

— Значит, справишься, — криво улыбается Каддас — А результат можно будет видеть почти из любой точки Города. — Достает деньги, запихивает пачки в карман моего пальто. — Возьми такси, в подземке сейчас неспокойно. — Слегка треплет меня по щеке; рука пахнет дорогим одеколоном. — Гляди веселей, Робик, а? Ты собьешь гребаный звездолет; не каждый день такое случается. — Каддас смотрит на меня, затем на старательно посмеивающегося Круйтцеля.

Оба возвращаются к машине. Автомобиль скрывается в ночи с мерным гудением, покрышки рассекают растекающуюся по улице воду. Я остаюсь смотреть, как наполняются лужи. Пистолет давит на ладонь, отягощая виной.



— Я — фотоплазменный проектор модели LРВ-91, серия 2, разработан в А/4882,4, мастерская 6, орбитальная станция Спаншахт-Труферра, кластер Иорвольоус. Серийный номер 3 685 706. Интеллектуальная емкость: 0,1. Самозаряжающаяся аккумуляторная батарея. Рейтинг: бесконечность. Максимальная мощность единовременного заряда: 3,1 на 8¹⁰ джоулей, время перезарядки — 14 секунд. Максимальная частота стрельбы: 260 выстрелов в секунду. Разрешен к применению лишь относящимися к Культуре индивидуумам с фиксированным генотипом, подтверждаемым анализом клеток эпидермиса. Использовать в перчатках или в легком снаряжении. Режим допуска включается через кнопки. Несанкционированное использование запрещено и влечет за собой наказание. Требуемый уровень мастерства — от 12 до 75 процентов.

Далее следуют подробные инструкции. Как пользоваться кнопками управления экраном для повтора, поиска, паузы или остановки…

— Инструкции. Часть первая. Введение. Модель LРВ-91 является мирным оружием общего применения, функционально усложненным. Не может использоваться для масштабных боевых действий. Конструкция и функциональные параметры основаны на рекомендациях…

Пистолетик на столе рассказывает мне о себе высоким, звенящим голоском, а я, размякнув, развалившись на диване, смотрю в даль, на шумную улицу в Дальнем квартале Вреччиса. Каждые несколько минут шаткие жилые дома сотрясаются от грузовых составов подземки, на тротуарах — шумное уличное движение, богачи и полицейские рассекают небеса во флаерах и крейсерах, а надо всем этим поверху реют звездолеты.

Кажется, будто меня загнали в ловушку между двумя слоями целенаправленного движения.

Вдали над городом возвышается тонкая, сияющая башня городского левипорта: вздымается к облакам, пронзает их, Достигает космоса… Почему Адмирал не захотел воспользоваться левитранспортом и решил устроить большое шоу с возвращением со звезд в собственном корабле?

Может быть, посчитал простой левипорт ниже своего достоинства? Все они — тщеславные сволочи, заслуживающие смерти (надо же как-то себя настроить)… Но почему именно мне их убивать? Проклятые фаллические звездолеты! Не то чтобы левитационная станция меньше напоминала член… И потом, если бы Адмирал решил спуститься по трубе, Каддас и Круйтцель наверняка приказали бы мне разнести ее к чертовой матери… Вот дьявол!

Я качаю головой. В руке у меня — высокий бокал с джаалем, самым дешевым крепким пойлом в Городе Вреччис. Уже второй бокал, а мне все равно не легче. Пистолет продолжает тараторить, обращаясь к стенам скромно обставленной гостиной в моей квартире. Я жду Мауста. Скучаю по нему сильнее, чем обычно. Смотрю на запястье. Судя по времени, он вот-вот вернется. Гляжу на слабый, водянистый рассвет. Так и не получилось заснуть.

Пистолет продолжает рассказ. Разумеется, по-марайски, на языке Культуры. На языке, не слышанном мною почти восемь стандартных лет. И сейчас, при звуках этой речи, я сожалею о собственной глупости. Потерять то, что досталось по праву рождения: мой народ, мое наречие! Восемь лет разлуки, восемь лет в глуши… Когда-то это виделось мне широким жестом и великим поступком: отказ от всего, что казалось стерильным и безжизненным, от чего захотелось бежать к более живой цивилизации… Сейчас широта поступка обернулась пустотой, а само действие — дурацким ребячеством.

Отпиваю еще немного едкого алкоголя. Пистолет все еще бормочет, рассказывает о лучевом диаметре, гироскопических волновых рисунках, о режимах гравитационного контура, волновой направляющей, окружных выстрелах, настройках охвата и попадания… Неплохо бы прогнать через железы что-нибудь расхолаживающее, но тотчас гоню эти мысли из-за клятвы не пользоваться больше трансформированными органами, данной себе восемь лет назад. С тех пор собственное обещание нарушалось лишь дважды, и каждый раз при этом меня терзала жестокая боль. Будь у меня достаточно мужества удалить эти чертовы железы, вернуться к первозданному человеческому состоянию, к первобытному животному наследию… но мужества у меня не было. Боль пугала, неприкрытого противостояния с ней, как у этих людей, не получалось. Они восхищали и ужасали меня, оставаясь при этом такими же непостижимыми. Даже Мауст. Собственно, он был самым загадочным. Наверное, невозможно любить тех, кто понятен до конца.

Восемь лет изгнания. Сгинуть для Культуры, не слышать этот шелковистый, нежный, изысканно-простой язык… А сейчас я действительно слышу марайский, он исходит от пистолета, рассказывающего, как стрелять на поражение. Сколько погибнет человек: сотни? Может быть, тысячи? Конечно, это зависит от того, куда упадет корабль, взорвется ли он (да и могут ли взрываться примитивные звездолеты? Не знаю, не моя специальность).

Еще глоток. Качаю головой. Не могу!

Я — Робик Сенкилл, гражданин Вреччиса с номером… (никак не могу запомнить, нужно будет сверить с документами). Мужчина. Основная раса. Возраст — тридцать лет. Непрофессиональный журналист-фрилансер (в настоящее время в поисках работы), профессиональный игрок (в основном проигрываю, но мне нравится… вернее, нравилось до прошлой ночи).

А еще я — Баалльн-Евкерза Урбик Вресс Шеннил дам Флейссе, урожденная гражданка Культуры, смесь множества биологических видов — слишком сложная, чтобы запомнить; мне шестьдесят восемь стандартных лет, в прошлом — член подразделения Контакта.

И отступница.

Я решила воспользоваться свободой, которой так гордится предлагающая ее всем своим обитателям Культура: свободой покинуть ее. Меня отпустили и даже помогли, несмотря на собственное мое нежелание (разве мне удалось бы подделать все документы самостоятельно? Вряд ли. Теперь, изучив все формы экономики Вреччиса, я это понимаю). С тех пор как темный и беззвучный модуль взмыл ввысь, к поджидающему его звездолету, я лишь дважды пользовалась возможностями, которые дают доставшиеся в наследство от Культуры измененные биологические параметры. Вещами, изготовленными в Культуре, не пользовалась ни разу. Вплоть до настоящего момента (пистолет продолжает что-то бормотать).

Я покинула наскучивший рай, предпочтя его жестокой, жадной системе, где кипит жизнь, где играет случай, и отправилась в место, где надеялась найти… что? Ответ был неизвестен в начале бегства. Неизвестен он и до сих пор, хотя именно на Вреччисе произошла моя встреча с Маустом и вместе с ним поиск уже не кажется таким одиноким.

Вплоть до прошлой ночи мне казалось, что в моих исканиях есть смысл. И вот пришла смертоносная посылка из сказочной страны. Непреднамеренное, случайное послание.



Где только Каддас и Круйтцель достали пистолет? Культура ревностно, прямо с маниакальной осторожностью бережет свой арсенал. Оружие Культуры невозможно купить. Оно не продается — по крайней мере, самой Культурой. Хотя, возможно, некоторые вещи просто пропадают: в том изобилии, которое свойственно Культуре, некоторые вещи можно перенаправить по ошибочному адресу. Еще глоток. Вслушиваюсь в речь пистолета. Всматриваюсь в сырое небо (сейчас сезон дождя) над крышами, башнями, летными площадками, блюдцами и куполами большого города. Может быть, оружие выскальзывает из хватких наманикюренных пальчиков Культуры гораздо чаще, чем другие продукты. Ведь оно возвещает об опасности, угрозе и требуется только там, где может легко потеряться, чтобы затем появиться вновь, подобно переходящему призу.

Потому-то и создается оружие с предохранителями, позволяющими использовать его лишь неагрессивным, нестяжающим людям Культуры (которые, само собой, использовали бы его лишь для самозащиты — например, если бы им угрожал какой-нибудь дикарь… О, самодовольная Культура с ее глупым империализмом!).

Впрочем, этот пистолет антикварен. Нет, оружие не устарело — Культура просто не понимает, что значит «устареть», там создают на века, — оно просто вышло из моды. Не многим умнее домашней зверюшки, а вот современное оружие действительно разумно.

Наверное, в Культуре вообще перестали производить ручное оружие. Однажды мне попались изображения так называемых «дроидов персонального сопровождения». Случись такому устройству попасть в руки людей наподобие Каддаса или Круйтцеля, оно немедленно подаст сигнал о помощи, воспользуется всей своей волевой энергией, чтобы удрать, выстрелит на поражение в любого, кто попытается воспользоваться им или схватить, постарается убедить похитителей выпустить его и самоуничтожится, если решит, что его собираются разобрать на части или как-то иначе влезть в его нутро.

Я делаю еще один глоток джааля. Мауст опаздывает. Клуб закрывают в строго установленные часы. Это из-за полиции. Им запрещено разговаривать с посетителями после работы. Обычно Мауст возвращался домой сразу же.

Я тотчас же отгоняю мимолетный укол страха. Конечно же, с ним все будет в порядке. Мне и без того есть о чем переживать.

Еще джааля.

Нет, я не смогу. Мое бегство от Культуры произошло не только из-за того, что она мне надоела, но и из-за ханжеской, двуличной морали Контакта, изредка одобрявшей поступки, запрещенные другим: подстрекательство к войне, убийство… Гнусно и мерзко. Мне никогда не доводилось общаться с отделом по особым обстоятельствам напрямую, но можно представить себе, как там ведутся дела! Отдел по особым обстоятельствам, иными словами — отдел грязных подстав, очень красноречивое иносказание, принятое в Культуре. Мне казалось недостойным жить по двойным стандартам, взамен этого мой выбор пал на откровенно эгоистичное, ненасытное общество, которое не претендует на то, чтобы быть хорошим, где не скрывают амбиций.

Но лично я веду здесь такую же жизнь, как и там: стараюсь не задевать других, оставаться собой в любых ситуациях… а остаться собой, уничтожив целый корабль с людьми, попросту невозможно! Даже если на корабле — правители жестокого, безжалостного общества. Я не смогу воспользоваться пистолетом. И не дам Каддасу и Круйтцелю меня найти. При этом я ни за что не вернусь обратно в Культуру, униженно склонив голову.

Я наливаю бокал джааля.

Бежать. Другие города, другие планеты — Вреччис не единственный мир. Бежать и скрываться. Но отправится ли Мауст вместе со мной? Снова смотрю на монитор наручных часов. Он опаздывает на полчаса. Совсем не похоже на него. Почему? Подхожу к окну, выглядываю на улицу, пытаюсь высмотреть его. Крейсер автоматической полиции деловито рассекает уличный поток. Стандартная конфигурация: отключенные сирены, втянутые орудия. Крейсер направляется в кварталы иномирников — с недавних пор полицейские повадились устраивать там молодецкие забавы. И ни намека на стройный силуэт Мауста, летящей походкой, вразвалку, рассекающего толпу…

Это вечное беспокойство… Его могут задеть, полиция может арестовать его в клубе за непристойное поведение, за оскорбление общественной морали, за гомосексуализм-величайшее из преступлений — даже хуже, чем не заплатить по счету. И конечно же, тревога из-за того, что он может встретить кого-то еще!

Мауст, вернись домой! Только бы с тобой ничего не случилось… Пожалуйста, вернись!

Я почувствовала себя обманутой, когда к концу процедуры изменения пола оказалось, что меня по-прежнему привлекают мужчины. Но это было давно. В то время я еще принадлежала Культуре и, подобно большинству людей, любить человека своего же пола не считала нормальным. То, что мои желания, в отличие от физиологии, не изменились, казалось чудовищной несправедливостью. И только Мауст помог понять: меня не обманули. Он помог мне многое преодолеть. Мауст был моим животворящим дыханием.

В любом случае в этом обществе я не считалась женщиной!

По-моему, нужно добавить еще джааля. Я снова подхожу к стойке.

— …не повлияет на линейную стабильность оружия, хотя отдача увеличится в зависимости от расстановки энергетических приоритетов, иными словами, увеличение мощности…

— Заткнись! — кричу я на пистолетик, попытавшись неуклюже ударить по кнопке выключения. Рука задевает курносый ствол, пистолет пролетает над столом и падает на пол.

— Предупреждаю!.. — верещит пистолетик, — внутри нет никаких подходящих для пользования деталей! При любой попытке деконструкции произойдет необратимая дезактивация или…

— Заткнись, сволочь! — ору я, и оружие наконец-то умолкает.

Я поднимаю его, кладу в карман висящей на спинке кресла куртки. Будь проклята Культура, будь прокляты все пистолеты вселенной! Нужно выпить еще. Я вновь смотрю на часы. Эта тяжесть внутри меня… Вернись, пожалуйста, вернись домой! А потом — уходи. Вместе со мной!

Я ложусь перед экраном, в животе — тугой узел страха, борюсь с подступающей тошнотой, смотрю новости, волнуюсь за Мауста и стараюсь не думать слишком о многом. В новостях множество сюжетов о казненных террористах, доблестных жертвах и героически павших в локальных войнах — против чужих, против иномирников, против недочеловеков… Последний сюжет рассказывает о восстании в городе на другой планете. О гибели гражданского населения ничего не говорится, но был кадр: широкая улица завалена обуглившимися ботинками. В конце сюжета — интервью в больнице с раненым полицейским.

На меня наплывает старый кошмар, я вспоминаю демонстрацию, на которой мне выпало оказаться три года назад. Вновь вижу стену наплывающей, полуосвещенной солнцем завесы нервно-паралитического газа; вижу, как из-за нее выступают отряды конной полиции. Они кажутся еще ужаснее, чем ощетиненные стволами машины; я вижу не всадников в шлемах и с шоковыми дубинками, а рослых зверей в противогазах, хотя и закованных в доспехи. Терроризирующие толпу чудовища из одноразового сна массового производства…

В этом состоянии животного страха меня и застал Мауст, вернувшийся через несколько часов. В клубе была облава, и ему не давали со мной связаться. Я плачу, а он обнимает меня и убаюкивает до тех пор, пока мне не удается заснуть…



— Робик, я не могу! Ризоорет запускает новое шоу для следующего сезона, и ему понадобятся новые лица! Будет отличная возможность, программа для натуралов! Вещание на Высокие кварталы! Я не могу уехать прямо сейчас! Я уже Сделал первый шаг! Пойми, пожалуйста!..

Мауст, прогнувшись, тянется через стол к моей руке. Я прошу:

— Я не могу сделать то, что от меня требуют! И остаться не могу, а потому мне придется уходить. Другого пути нет. — В моем голосе не осталось жизни.

Мауст принимается собирать тарелки и контейнеры, покачивая высоколобой изящной головой. А мне не хочется есть: похмелье и нервы. К тому же этим туманным, противным, сводящим с ума промозглым полуутром у домохозяина снова сломалась климатическая станция.

— Они что, и вправду требуют от тебя сделать что-то ужасное? — Мауст отработанным жестом скидывает халат и смыкает полы вокруг бедер. Я гляжу на его тонкую спину, пока Мауст направляется на кухню. — Ты так ничего мне и не рассказал. Неужели не доверяешь? — доносится голос Мауста.

Что мне сказать? Откуда я знаю, доверяю ли ему? Я люблю его, но только он знал, что я из другого мира. Откуда-то Каддас и Круйтцель узнали о моем секрете, каким-то образом проведал и «Лучезарный путь»… Мой мускулистый, сексуальный, неверный танцор, неужели ты думаешь, что если я молчу, то это значит, что мне не известно обо всех твоих изменах?

— Мауст, пожалуйста… Тебе лучше об этом не знать.

— Ах, ну надо же! — холодно смеется он. Прекрасный режущий звук, откликающийся болью изнутри. — Какие мощные страсти! Значит, ты меня защищаешь… Чудовищно мило с твоей стороны…

— Мауст, это серьезно. Эти люди принуждают меня к тому, что я просто не в состоянии совершить! Если не выполнить их требования, они… в общем, я наверняка пострадаю… Их действия непредсказуемы. Может быть, они даже попытаются шантажировать меня тобою. Вот почему меня так обеспокоило твое опоздание. Мне казалось, тебя схватили.

— Бедный старина Робби! — произнес Мауст, выглядывая из кухни. — День выдался долгим… кажется, во время последнего выступления я растянул мышцу, а после облавы нам могут не заплатить. Стэлмерс наверняка попробует воспользоваться этой отмазкой, даже если мусора и не подрезали башли. А моя задница до сих пор болит после того, как один из этих извращенцев ковырялся во мне пальцем. Это, конечно, не так романтично, как твои дела с бандюганами и прочей крутизной, но для меня это важно. Мне и своих забот хватает. Ты слишком серьезен. Прими успокоительное или еще что-нибудь. Выспись, и все пройдет.

Я прислушиваюсь к перемещениям любимого на кухне. Где-то ревет полицейская сирена. Из квартиры снизу доносятся звуки музыки. Я подхожу к двери на кухню. Мауст вытирает руки.

— Они хотят, чтобы я сбил звездолет, на котором в девятый день прилетает Адмирал флота.

На мгновение Мауст принял ошарашенный вид, потом усмехнулся, подошел, положил руки мне на плечи:

— Вот как? А что потом? Заберешься на самую верхушку левипорта и попытаешься доехать до Луны на волшебном велосипеде? — Он успокаивающе улыбнулся: услышанное забавляло его.

Я охватываю его ладони своими, медленно отвожу его руки от своих плеч.

— Да нет же, мне придется просто сбить звездолет — вот и всё… Мне дали пистолет, из которого это можно сделать. — Я достаю оружие из куртки.

Мауст хмурится и трясет головой. На его лице мелькает удивленное выражение, а после он вновь смеется:

— Вот из этого, любовь моя? Да таким пистолетиком ты и прыгалку с моторчиком не остановишь, не то что…

— Мауст, прошу тебя, поверь: этой штукой можно и не такое сделать. Ее создавал мой народ, а корабль… В этом мире просто нет систем защиты против такого оружия.

Мауст хмыкает и забирает у меня пистолет. Мигают огоньки.

— Как он включается? — Мауст вертит оружие в руке.

— От прикосновения. Но только я могу воспользоваться этой штукой. Она считывает с моей кожи генетический код и понимает, что я — из Культуры. Не смотри на меня так. Это правда. Вот. — Я заставляю пистолет оттарабанить первую часть монолога, выключив экранчик и переведя его в режим голограммы.

Мауст изучает оружие в моей руке.

— Ты знаешь, — через некоторое время говорит он, — эта штука может оказаться очень даже ценной…

— Нет. Для остальных эта вещь абсолютно бесполезна, работает только для меня, ее никак не заставить поменять владельца: моментально дезактивируется.

— Вот это верность! — потрясен Мауст, усаживаясь и не сводя с меня взгляда. — Наверное, у вас в Культуре все продумано… А я сперва не поверил, когда ты мне рассказывал… Знаешь, любовь моя, мне казалось, ты просто хочешь произвести на меня впечатление… Кажется, теперь я тебе верю.

Я приседаю перед ним на колени, положив пистолет на стол, мои руки касаются его паха.

— Ну так поверь: я не могу выполнить то, что от меня требуют. Мне, а может быть, нам обоим угрожает опасность. Нужно бежать. Немедленно. Сегодня или завтра, пока они не придумали, как меня заставить.

Мауст с улыбкой ерошит мне волосы:

— Перепугался, да? Весь на нервах… — Наклонившись, он целует меня в лоб. — Робби, Робби… Я не могу отправиться с тобой. Если тебе нужно — поезжай, но сам я остаюсь. Разве ты не понимаешь, как это важно для меня? Я всю жизнь мечтал об этом, второго шанса может просто не быть. Я должен остаться во что бы то ни стало. Уезжай на столько, на сколько захочешь, и не говори мне, куда отправишься. Чтобы тебя мной не шантажировали. Свяжемся через общего знакомого, как только все утрясется. А там посмотрим. Может быть, ты вернешься. Может быть, я сам не смогу воспользоваться подвернувшимся шансом и отправлюсь вслед за тобой. Все будет в порядке. Мы найдем выход.

Я позволяю себе уткнуться головой ему в колени. Мне хочется плакать.

— Я не смогу бежать от тебя! Мауст обнимает меня, укачивая:

— Ну, может быть, тебе самому понравится на новом месте. Куда бы ты ни отправился, мой красавец, ты будешь пользоваться успехом. Может быть, мне еще придется драться из-за тебя на ножах…

— Пожалуйста, пожалуйста, уедем вместе, — рыдаю я, уткнувшись в его халат.

— Не могу, любовь моя. Просто не могу. Я приду помахать тебе рукой на прощание, но не могу отправиться с тобой. — Он обнимает меня, я плачу, а тупо молчащий, окруженный объедками от нашей трапезы пистолет лежит на столике, ближе к Маусту.



Я совершаю побег. Аварийным выходом из квартиры на рассвете. Такси от авеню Генерала Петропсиса до Межконтинентального вокзала. Потом я сяду на пневмопоезд до Брайна, а дальше — левипортом… куплю билет на любой транспорт отсюда, хоть межконтинентальный, хоть межпланетный. Мауст одолжил мне кое-что из своих сбережений. Кроме того, у меня осталась кредитка с большой суммой. Не пропаду.

Мой личный терминал оставлен в квартире. Мог бы пригодиться, но говорят, полиция в состоянии выслеживать по терминалам, и я не хочу рисковать, нося это устройство и зная, что у Каддаса или Круйтцеля в соответствующем департаменте есть свой прикормленный мент.

Вокзал, как всегда, переполнен, и здесь, среди высоких, отдающих эхом залов, в многолюдной деловой суете, я чувствую себя в относительной безопасности. Мауст приедет из клуба проводить меня, обещал проверить, чтобы не было слежки. Мне как раз хватит времени оставить пистолет в камере хранения. Ключ я отправлю Каддасу, чтобы он не бесился.

Перед камерой хранения протянулась длинная очередь. Теряя терпение, я стою следом за группой кадетов из Академии ВМФ, и те вдруг объясняют мне причину задержки. Оказывается, носильщики обыскивают все сумки и чемоданы на предмет наличия бомб: простая предосторожность.

Я выхожу из очереди и иду на встречу с Маустом. Придется отделаться от пистолета как-нибудь иначе. Отправлю проклятое оружие почтой, а может быть, просто выкину в мусорку.

Я жду в баре, попивая что-то безалкогольное. Гляжу на запястье, но тут же чувствую себя глупо: терминал-то остался в квартире. Мауст опять опаздывает…

Бар оборудован экраном, показывающим новости. Мне трудно отделаться от абсурдного ощущения, будто я беглый преступник, лицо которого покажут в новостных выпусках. Чтобы развеяться, смотрю сегодняшнюю порцию лжи. Сообщают, что возвращение Адмирала флота ожидается в течение ближайших двух дней. Я нервно улыбаюсь экрану: «Ну да, и вы ни за что не догадаетесь, как близок был ублюдок к тому, чтобы улететь обратно на небеса!» На несколько мгновений я чувствую себя большим человеком, чуть ли не героем.

А потом — просто взрыв бомбы! Несколько слов. Крошечная вставка — из тех сюжетов, которые неминуемо вырезали бы, если бы передачу надо было сократить на несколько секунд. Вместе с Адмиралом прилетает гость: посланник от Культуры. Чуть не забываю дышать.

А вдруг, зайди я чуть-чуть дальше, именно этому человеку предстояло оказаться моей мишенью?!

Что же затевает Культура?

Посланник? Но Культуре и так все известно о Вреччисском экономическом сообществе. Она наблюдала, анализировала и знает, что предмет изучения достаточно нездоров сам по себе. Обыватели-вреччисианцы и представить себе не могут, насколько широко Культура раскинула свои руки в пространстве, впрочем, придворные и военно-морские силы, наверное, осведомлены. В самый раз для легкой паранойи (хотя, окажись у них полный объем информации, от их спокойствия вообще не осталось бы следа). Так для чего же понадобился посланник?

И кто на самом деле стоит за покушением? «Лучезарному пути» судьба единственного инопланетника безразлична в сравнении с силой пропагандистского воздействия от падения целого звездолета, но что, если пистолет предоставили не они, а кто-то из придворной группировки или ВМС? На Вреччисе немало проблем: и социальных, и политических… Что, если президент и его камарилья хотят попросить Культуру о помощи? Перспективу возможных перемен некоторые из чиновников могут посчитать крайне угрожающей для прежней, сытой жизни…

Черт! Да я даже не знаю наверняка, не является ли все покушение авантюрой какого-нибудь придурка из службы безопасности или ВМС, пытающегося свести старые счеты или продвинуться на несколько ступенек по карьерной лестнице!

И тут меня вызвали.

Это заставило меня застыть на месте. Меня вызвали по вокзальному коммутатору трижды. Хотелось бы верить, что это всего лишь звонок Мауста, собирающегося предупредить меня о задержке… но разве он стал бы называть мое имя на весь переполненный вокзал? Ведь ему должно было быть известно, что я желаю скрыться отсюда тихо и незаметно. Он не может относиться к событиям с таким легкомыслием.

Не отвечать на звонок. Даже не думать о нем. Мой экспресс отходит через десять минут. Поднимаю сумку. Меня вновь вызвали по коммутатору, но в этот раз прозвучало имя Мауста. Был ли у меня выбор? Ноги понесли меня в информаторий.

Видеозвонок.

— Робик. — Каддас вздохнул и покачал головой.

Он находился в каком-то офисе, безличном и безликом. Испуганный и бледный Мауст стоял прямо за креслом, в котором сидел Каддас. Круйтцель застыл вплотную к Маусту, ухмыляясь из-за хрупкого плеча моего любимого. Круйтцель слегка шевельнулся, Мауст дернулся от боли, было видно, как он прикусил губу.

— Робик, — вновь вздохнул Каддас, — куда ты так спешишь? По-моему, у нас была назначена встреча, а?

— Да, — тихо отвечаю я, глядя в глаза Маусту, — очень непредусмотрительно с моей стороны. Я… задержусь на… на несколько дней… Мауст, я…

Экран блекнет.

Я медленно разворачиваюсь внутри кабины, смотрю на сумку с пистолетом, поднимаю ее… удивительно, насколько тяжелой оказывается ноша.



Я стою в парке. Кругом — деревья, с которых капает вода, и битые камни. Рассекающие исстрадавшийся грунт тропинки уводят в разные стороны. Теплая земля пахнет сыростью. Я гляжу вниз с верхушки пологого склона — там, в темноте, плывут прогулочные лодки, их огни отражаются в неподвижной воде ползучего озера. Сумрачный городской квартал — как туманная площадка далекого света. Я слышу, как на деревьях вокруг перекликаются птицы.

Воздушно-транспортные огни на башне левипорта протянулись в синее вечернее небо пылающей нитью алых бусин. Над зданием парламента и Великой Площадью Внутреннего Города в знак приветствия победоносного Адмирала (а может быть, и посланника Культуры — кто его знает?) расцвечивают небеса лазеры, поисковые прожектора и химические фейерверки.

Я сажусь на пенек, запахнув полы пальто. Пистолет остается в руке — наготове, откалиброванный, со всеми необходимыми установками. Я стараюсь сделать все аккуратно и профессионально. Чуть дальше, в кустах на дальней стороне склона, ближе к оживленной парковой трассе, остался арендованный мотоцикл. Может быть, мне удастся выкрутиться. По крайней мере, в это хочется верить. Смотрю на пистолет.

Что я хочу от этого оружия? То ли воспользоваться им для спасения Мауста, то ли покончить с собой. Вчера мне даже хотелось сдать пистолет в полицию (тоже вид самоубийства, только помедленнее). Или же связаться с Каддасом и сказать, что пистолет потерялся или не работает или что я не могу убить другого человека из Культуры, такого же как я… Сказать что угодно. Но страх не дал мне произнести ничего из этого.

Если хочу вернуть Мауста, то придется выполнять то, к чему меня принуждают.

В небесах над городом что-то засияло. Ниспадающий вниз контур золотого свечения. Центральные огни были ярче и крупнее остальных.

Моя бесстрастность дала сбой, во рту возник резкий привкус, руки затряслись. Возможно, я сорвусь, как только корабль пойдет на снижение, и выстрелю в левитранс-башню. Заставлю обрушиться всю эту махину… Вдруг часть конструкции взлетит в небеса? Может быть, попробовать и посмотреть, чем это все закончится? Отсюда можно обстрелять половину города. Черт подери, с выстрелами по изогнутой траектории можно обстрелять весь этот поганый город! Сбить эскорт, боевые корабли и полицейские крейсера! Пока меня не поймают, можно устроить во Вреччисе самую крупную заваруху!..

Корабли уже над городом. Теперь, вдали от солнечного света, зеркальные противолазерные купола кажутся более тусклыми. Корабли снижаются — может быть, сейчас они километрах в пяти от земли. Вновь проверяю оружие.

А вдруг пистолет не сработает, приходит успокаивающая мысль.

В пыли и грязи над городом шарят лазеры, оставляя на высоко реющих клочковатых облаках компактные пятна. В той же самой дымке перемещаются и гаснут огни прожекторов-поисковиков под всплески и медленное ниспадание фейерверков — подмигивающих, поблескивающих, а навстречу приветственным огням величественно снижаются корабли. Я смотрю на край обрыва, усаженный деревьями. Я тут один. Теплый ветер доносит до меня мерное ворчание транспорта от парковой трассы.

Я поднимаю пистолет и прицеливаюсь. На голографическом экране наведения возникает строй кораблей, изображение очень яркое, словно в полдень. Отрегулировав увеличение, я навожу прицел на флагманский корабль. Теперь нажать пальцем пусковую кнопку. Пистолет нашел цель и затвердел в моей руке, точно камень. Мигающая белая точка на дисплее отметила центр звездолета.

Я вновь оглядываюсь. Сердце колотится, рука сжимает застывший пистолет, но никто так и не появился, чтобы остановить меня. Глаза защипало. Корабли зависли в нескольких метрах над причальными конструкциями Внутреннего Города. В окружении звездолетов на Великую Площадь опускается центральное судно, флагманский корабль — величественное, массивное зеркало, протянутое поблескивающему городу. Пистолет в моей руке чуть поворачивается, отслеживая звездолет.

Может быть, посланника на борту этого чертового корабля вообще нет. Может быть, все это чертова подстава от Комитета по особым обстоятельствам, может быть, Культура вот-вот вмешается, а сейчас те, кто все это подстроил, развлекаются, наблюдая за мной, отступником, готовым вот-вот запустить ход событий…

Я не знаю. Я ничего не знаю, захлебываясь в океане возможностей и страдая от невыносимой жажды выбора.

Я нажимаю на курок. Пистолет дергается, все вокруг озаряет вспышка света. Мелькнуло ослепительное сияние, пронеслось от меня к звездолету, преодолев десять километров, и где-то в голове прозвучал пронзительный звук взрыва. Меня отшвырнуло на пенек.

Когда я вновь сажусь, корабль падает. На Великой Площади полыхают языки пламени, клубится дым, игриво танцуют отблески жуткого света. Лазеры и фейерверки словно потускнели. Я стою, испуганно дрожа, в ушах звенит, а я неотрывно всматриваюсь в то, что свершилось по моей воле. Над развалинами рассекают небо скоростные птерохватчики, спохватившиеся слишком поздно, и с разлету разбиваются о землю, обманутые автоматикой и внезапностью плазменного взрыва. Наконечники-боеголовки ярко взрываются среди бульваров и строений Внутреннего Города, оставляя на нем синяк за синяком.

Эхо первого взрыва разносится на весь парк, как оглушительная пощечина.

Очнулись полицейские крейсера и корабли сопровождения. Огни полицейских крейсеров принялись высвечивать окрестности, корабль эскорта принялся медленно разворачиваться над льдистым, поблескивающим сиянием, оставшимся после кораблекрушения.

Сунув пистолет в карман, я бегу по мокрой дорожке к мотоциклу — подальше от края склона. В моей голове полыхает пламя, внутренним взором я по-прежнему вижу перед собой световой столб, на долю мгновения соединивший меня с кораблем. «Воистину лучезарный путь, — приходит мысль, и я едва не смеюсь. — Лучезарный путь в обволакивающем мраке сознания».

Я мчусь куда-то, как и прочие несчастные, бегущие от неизвестности…