Аркадий Аверченко

Душа общества

Когда вошел в столовую маленький Жорж, супруги очень обрадовались.

– Жоржик! – воскликнул Балтахин. – Душа общества! Очень рад вас видеть…

– Миленький Жоржик! – захлопала в ладоши Елена Ивановна. – Вот-то прелесть, что вы пришли…

Неизвестно почему Балтахин назвал Жоржа душой общества… Наоборот, Жоржик был маленький скромный человек, с вечно потупленным взором и застенчивостью в движениях. Весь он был эластичный, мягкий, деликатный, и, если на румяных устах его появлялась изредка улыбка, он сейчас же и гасил ее, пряча в нависших ярко-рыжих усах.

Его все любили за эту мягкость и деликатность.

Он уселся за стол, придвинул к себе стакан чаю, благожелательно взглянул из-под опущенных век на супругов Балтахиных.

– Вот, Жоржик, – сказал Балтахин. – Мы сейчас беседовали с Леной. Она говорит, что я ревнив, а я утверждаю, что не ревнив. Представьте, ее не переспоришь.

– Ай-я-яй, – покачал головой Жоржик. – Как же это так, Елена Ивановна? Неужели вас не переспорить?

– Да ведь мне же скорей со стороны видно – ревнив он или не ревнив, – засмеялась Елена Ивановна.

– Положим, это верно, – мягко сказал Жоржик. – Действительно, со стороны виднее…

– Со стороны? Да позвольте… Если я в себе чувствую отсутствие ревности, если ее нет – вот, понимаете, – нет! Хоть ты что хочешь делай – нет ее, да и только… Как же меня хотят убедить в таком случае, что она есть?

– Да, – сказал Жоржик, обращаясь к Елене Ивановне. – Как же так можно убеждать человека?

– Он просто не отдает себе отчета!

– Да что вы! Это нехорошо. Разве можно не отдавать себе отчета?

– Кто, я? Я не отдаю себе отчета?

– Можно, – сказала Елена Ивановна.

Жоржик подтвердил:

– Можно.

Балтахин пожал плечами.

– Какая чепуха! Это все равно, если бы у меня не болел зуб, а ты бы стала уверять, что у меня зуб болит… Это ведь одно и то же…

– Конечно, одно и то же, – кивнул головой Жоржик.

– Ну, так вот… Значит, вы, Жоржик, согласны со мной, что ревность, как чувство субъективное, скорее всего может чувствоваться мною – ревнующим или неревнующим, – чем другими…

– Понятно, – задумчиво сказал Жоржик. – Это ясно как день.

– Да ведь он, – обратилась Балтахина к Жоржику, – может думать, что ничего не чувствует, а на самом деле в глубине души будет раздираем муками ревности.

– Да что вы? – покачал головой Жоржик. – Неужели он такой?

– Уверяю вас – такой.

– Это нехорошо, – огорчился Жоржик.

– Ну вот поговорите с этой женщиной, – воскликнул Балтахин. – Она больше меня знает: раздирает меня внутри что-нибудь или нет?..

– В самом деле, – сказал Жоржик. – Откуда вы можете это знать?

– Ах! – нетерпеливо махнул рукой Балтахин. – Женщина всегда останется женщиной!

– Да уж… это так. Эти женщины – действительно… женская логика.

– Ну вот! Ты видишь – почему же Жоржик меня понимает, а ты не можешь понять?..

– Почему? – воскликнула обиженная немного жена. – Да потому, что я тебя уже давно раскусила.

– Ага! – сказал Жоржик. – Значит, вас раскусили? Ишь ты… Его раскусили, а он сидит как ни в чем не бывало.

– Ты? Ты?! Меня раскусила? – воскликнул разгоряченный Балтахин. – Ну, знаешь ли…

– Да уж, знаете ли, – возмущенно вздернул плечами Жоржик. – Это действительно…

– Ты?! Меня?!

– Пожалуйста, без патетических восклицаний… Да! Я тебя раскусила. Ха-ха… Подумаешь, какая загадочная натура… Почему же в таком случае ты не отпустил меня на лето в имение к Кандауровым?

– А-а, батенька, – воскликнул Жоржик. – Так вот оно что? Значит, вы ее не отпустили к Кандауровым?

– Да… представьте себе, Жоржик… Я уверена – он не отпустил меня потому, что туда съезжается на лето много молодежи, студентов. Как вам это нравится?

– Возмутительно, – вздернул плечами Жоржик.

– Ну, скажите вы, человек беспристрастный! Если бы вы были женаты, как он, неужели вы бы не отпустили меня на лето куда-нибудь?

– Что вы! – сказал Жоржик. – За кого вы меня считаете. Конечно бы отпустил.

– Вот вы и поговорите с ней! – стукнул кулаком по столу Балтахин. – Она уверена, что я не отпустил ее, потому что ревную к каким-то молокососам?! Как вам это понравится?

– Кому же это может понравиться? – сочувственно сказал Жоржик. – Нравиться тут нечему.

– Ага! Вот видишь… Это в твоей голове, может быть, студенты занимают какое-нибудь место, а я, матушка моя, человек серьезный!

– Глупо! – раздраженно сказала жена. – Не забывай, что ты говоришь при постороннем человеке.

– Да, действительно… – сказал Жоржик. – Такие вещи при постороннем немножко не того.

– Ну, Жоржик, знаете, если я вижу человека, который говорит идиотские абсурды, – я и при постороннем замечу ему это…

– Спасибо за комплимент, – злобно вскричала Елена Ивановна. – Заслужила… Стоило выходить за такого человека замуж, отдавать ему жизнь…

– А в самом деле? – спросил Жоржик, оживляясь. – Зачем вы это сделали? Охота была…

– Да уж спросите… Клялся меня на руках носить, под золотым колпаком держать…

– Вот тебе… – меланхолически прошептал Жоржик. – То клялся и то и другое сделать, а потом обманул… Ох эти мужья…

– Выслушайте меня, Жоржик, – крикнул муж, цепляясь за его руки. – Ради бога… Вы должны меня понять. Она, эта вот женщина, говорит, что я клялся на руках ее носить… Да! Может быть, это и было… Но если человек мечтал носить на руках всю жизнь любимое существо, а у него потом на руках оказался мешок с отрубями, как он должен поступить?

– Ясное дело – как, – мужественно, не колеблясь, сказал Жоржик.

– Если я мешок с отрубями, – захлебываясь от слез вскричала жена, – то что же ты такое?! Что он такое, Жоржик?

– Он? – презрительно взглянув на мужа, переспросил Жоржик.

– Да, он… Мужчина… Рыцарь! Способны были бы вы, Жоржик, даже не любя женщину, назвать ее мешком с отрубями?..

– Что вы, что вы!

– А способны были бы вы, Жоржик, – воскликнул Балтахин, – жить бок о бок с нелепой женщиной и выслушивать ежедневно ее благоглупости?..

– Трудновато… – ответил Жоржик. – Это уж, знаете, нужно ангельское терпение…

– Ты вот как говоришь? – сверкая глазами и дрожа от возмущения, воскликнула жена. – Почему же ты в таком случае не разведешься со мной?

– А в самом деле, Владимир Васильич?.. Почему бы…

– Ты спрашиваешь, почему я с тобой не разведусь? Ты меня спрашиваешь – почему? Как вам, Жоржик, понравится этот вопрос?

– Да уж… вопросец…

Жена ударила кулаком по сухарнице.

– А я тебе скажу, почему ты со мной не разведешься… Потому, что через полчаса по уходе Жоржика будешь валяться у меня в ногах и просить прощения!..

– Неужели вы это сделаете? – изумился Жоржик.

– Конечно, сделает! Будет уверять в своей любви, плакать, говорить, что жить без меня не может…

– Однако… поступочки, – пожал плечами Жоржик.

– Што-сс? И вы серьезно думаете, Жоржик, что я это сделаю? Так я тебе скажу, кто ты такая: ты психопатка, больная манией величия!! Неужели вы этого не замечаете?

– Подлец! – крикнула жена и, закрыв лицо носовым платком, выбежала в другую комнату.

– Да… – сказал Жоржик. – Действительно, ваше положение тяжелое. Ну, я пойду домой. До свиданья.

– Всего хорошего, Жоржик. Заходите… Я так рад видеть вас.

– Жо-о-оржик! – донесся из другой комнаты голос Елены Ивановны. – Идите-ка сюда.

– Что прикажете? – спросил Жоржик, входя к ней.

– Ну, Жоржик? Как вы назовете эту жизнь?

– Да как же: ад!

– Можно ужиться с этим слабоумным ипохондриком?

– Ну, уж знаете – это трудно. Не очень-то уживешься тут.

– Могли бы вы поступить так с женой?

– Что вы, что вы, – возразил Жоржик. – Разве можно? Ну, я пойду. Посидел, попил чайку – и баста.

– Заходите, Жоржик! Ради бога. Я так рада вас видеть!!! Вы такой… хороший! Такой сердечный… Вы так откликаетесь.