Тут родители позвали детей домой, и ребята попрощались. Виола подошла к крыльцу своего нового дома, и сердце её радостно стучало. С улыбкой она поднялась по ступенькам.

«Тайны повсюду», – подумала она. И теперь у неё есть трое друзей, которые помогут их раскрывать.



Зизи берет аккорд.





Вован (густым голосом): Блиннн, блиннн, блиннн…

3. Даже у детективов бывают мурашки по коже

Солодовников (вставая рядом, подтягивает тенорком): По-ол-блина, по-ол-блина…

В первую ночь в новом доме Виола проснулась от стука. Она села и прислушалась. Звук прекратился. Виола подумала, что ей это приснилось, но постукивание возобновилось. Сначала она подумала, что кто-то стоит у неё под окном. Но быстро сообразила, что это невозможно – комната была на втором этаже.

Зизи (тоненько, мелодично): Четверть блина, четверть блина…

Виола потихоньку встала с кровати и прокралась в коридор.

Солодовников: Хорошо у вас, истинная идиллия. Ну пойду, не стану вам мешать. Совет да любовь. Дай Бог сему очагу, как говорится, прухи и спокухи.

Дверь в спальню родителей была закрыта. Даже если они это слышали, то, похоже, не обращали внимания. Виола на цыпочках подошла к лестнице и напряжённо вслушалась. Вот оно! Внизу. Тихое повторяющееся постукивание, слабый, глухой звук, как будто бьют ложкой по дереву.

Вован: Ага, давай, Веник. Завтра насчет караоке-баров обкатаем. Ну, шарманочных по-вашему. Лады?

В старом доме у них, бывало, хлопало и щёлкало в трубах, когда включалось отопление. Как-то под кухонной раковиной завелась мышь. Она прогрызла там коробку с собачьим кормом и скреблась по ночам. Но этот звук был особенным. Он был жутким. Как будто кто-то внизу искал что-то – вход, например. Виола собралась с духом и спустилась на первый этаж. Звук шёл не от входной двери.

Солодовников: Лады. Ах, голубки…

Ощупью Виола добралась до подвала. Она повернула ручку и приоткрыла дверь. Там было ещё темнее, у Виолы аж холодок пошёл по коже. Особенно когда звук эхом отозвался на ступеньках.



– П-привет, – голос Виолы прозвучал тише, чем ей хотелось.

Уходит.



Постукивание прекратилось. Закрыв глаза, Виола провела рукой по дверному косяку в поисках выключателя. Она нашла его, повернула, но ничего не произошло. Либо лампочка перегорела, либо её не было в патроне. Виола слышала, как бьётся её сердце. Постояв немного, она решила, что тот, кто там был (или то, что там было), либо спрятался, либо ушёл.

Зизи (наигрывает на пианоле и поет): «Он уехал прочь на ночном дилижансе…»

Пробираясь обратно в комнату, Виола представляла самые страшные картины. Страх заглушил любовь к тайнам. Глядя, как на потолке колышутся тени деревьев, она вспомнила, что лучше всего помогает от этого леденящего чувства. Дневной свет.

Вован (раздраженно): На каком, блин, дилижансе? «На ночной электричке», сколько повторять!

* * *

Зизи: Электричка это электрическая лампочка. Как на ней уедешь?

Утро было хлопотливым, и, если бы даже Виола осмелилась, у неё не хватило бы времени исследовать подвал. Мама настояла на том, чтобы Виола поехала с ней по делам, пока мистер Харт встречался в колледже со своими новыми студентами. Они начали с продуктового и хозяйственного магазинов, а закончили аптекой и канцелярскими товарами, где миссис Харт разрешила Виоле взять набор карандашей с ядовито-зелёными ластиками – это был любимый цвет девочки.

Вован (вздыхая): Все-таки ты у меня, Зинка, на мозги не Хакамада.

Когда они подъезжали к дому, Виола еле могла усидеть на месте.

Зизи: Не смей меня сравнивать со своими японскими кокотками! Опять был в «Приюте гейши», распутник?

– Можно я пойду к друзьям? – спросила она, распахивая дверку и одной ногой уже стоя на асфальте.

Вован: Да я чисто покушать сашимов там, сушей.

– После того, как разгрузим машину, – ответила мама.

Зизи: С чего? С ушей? Уж не лапши ли, которую ты мне вешаешь, отморозок? Ах, права maman: ты монстр, неблагодарный хам, бес-предельщик! Ты зачем Николиньку научил этой глупой игре в наперстки? Мальчик обыграл полгимназии, и теперь тебя вызывают к попечителю! C\'est incroyable! Intolerable!

Виола сжала зубы, сдерживая стон.

Вован (тоскливо): Ё-мое, понеслось мерде по трубам… Пропал выходной.



Стук в дверь.



Голос слуги: Константин Львович, к вам господин Буревестник.

Вован: Давай его сюда! Все, Зинка, закончила базар. Дуй отсюда. У меня с крышей заморочки.



Зизи, сердито захлопнув крышку пианолы, идет к двери, сталкивается там с Буревестником (обшарпанным господином в темных очках, с бородкой клинышком), который и не думает пропустить даму вперед. Звучит «Аппассионата».



Зизи: Не дом, а хитровская ночлежка! (Выходит.)

Буревестник: Томский, революции нужно еще две тысячи. Архисрочно.

Вован: Не борзейте, братва. (Подходит к столу, поворачивает компьютероподобный ящик, и становится видно, что вместо экрана в него вставлены счеты. Щелкает костяшками.) На типографию штуку отстегнул? На общак? На пацанов, что в Бутырках припухают, башлял? Эту, как ее, блин, маевку, авансировал? Не по понятиям выходит!

Буревестник: Понятия — буржуазный предрассудок. Вы хотите, чтоб поднялась мускулистая рука миллионов рабочего люда?



Вован мотает головой.



Буревестник: Ну так вносите пожертвование на партийную газету.

Вован: А нельзя оформить типа как договорчик рекламы? Щас с налом напряженка.

Буревестник: Безналом пускай у вас ревизионисты берут. И не торгуйтесь, Томский, тут вам не базар. Не то вычеркнем вас к чертовой матери из списка представителей прогрессивной буржуазии.

Вован (быстро): Какой базар? Базара нет. Когда Костик на прессу жидился?



Достает из ящика стола пачку кредиток, передает Буревестнику. Тот считает. Одну возвращает назад.



Буревестник: Замените «катеньку», склеенная.



Вован меняет, кладя склеенную купюру на стол. Буревестник прячет пачку за пазуху. Потом цапает и склеенную.



Буревестник (жмет Вовану руку): Спасибо. Вы настоящий товарищ. До скорого.



Выходит, подпевая «Аппассионате». За ним закрывается дверь, музыка стихает.



Голос слуги: Константин Львович, барыня зовут. (Доверительно.) Очень гневны-с.

Вован: (нервно расхаживая по комнате): На хрена мне все это надо? Там мне башляли, а тут я башляю. Да еще эта.

Истеричный вопль Зизи: Констан! Ты заставляешь себя ждать!

Вован (орет): Щас! (Тоже громко, но уже тише.) Эй, мобилу сюда!



Входят двое слуг. Первый несет огромный телефонный аппарат, второй тянет шнур.



Вован (покрутив рычажок): Але, цыпа, нумер 34–25… Зеркальная мастерская? Это Томский… Ага, мое благородие. Я осколки посылал. Склеили?.. Глядите у меня, лепилы, чтоб тютька в тютьку было!.. (Кладет трубку.) Блин, это ж сколько еще до Нового года париться!



Свет гаснет.





Главный вопрос бытия

(2001 год)



Томский сидит за письменным столом и играет на компьютере не видно, в какую именно игру, но это явно какая-то стрелялка: раздаются пальба, взрывы и прочее. Он отрастил усы, как в прежней жизни, разделил волосы на прямой пробор, смазал их бриллиантином.



Томский (напевает): «Ты скажи, ты скажи, че те надо, че те надо…» Merde! Проклятая, хамская песня! (Дальше поет то же по-французски.) «Dis-moi, dis-moi, qu\'il te faut, qu\'il te faut, et peut-etre je te donne c\'que tu veux…» (Громкий взрыв.) Йес! Получил, мизерабль? Знай наших, козлина! (В ужасе хватается за голову.) Что я говорю! Боже, что я говорю! (Вскакивает, поворачивается к зеркалу.) Констан, друг мой, ты превращаешься в хама! Нужно отвлечься…



Садится, берет пульт, включает телевизор. Экран залу не виден, доносится только звук.



Голос политика:…Будем эту дилемму решать в практическом аспекте. По задумке администрации, последние подвижки в вопросе зачистки лиц кавказской национальности однозначно отображают тот негативно окрашенный факт, что наличие прецендентов вокруг так называемого инциндента…

Томский (страдальчески): О-о-о!



Переключает на другой канал.



Голос ведущего телешоу: Есть такая буква! Поаплодируем! Итак, автор поэмы «Светлана», великий русский поэт. Первая буква «Ж», окончание «вский». Наличествуют гипотезы?

Телеаудитория (скандирует): Слово! Слово! Слово!

Робкий голос играющего: Жириновский?



Томский вздрагивает, переключает кнопку.



Бодрый голос спортивного комментатора:…Наши одиннадцать парней встали на пути «Реала» буквально двадцатью восемью панфиловцами, приняли на грудь таран испанской боевой колесницы и, перефразируя слова Кутузова, доказали: кто на нас с мячом пойдет, тот от мяча и погибнет.



Немного погодя Виола обошла все три дома, с которыми пересекался её двор, но никого не застала. Она сбегала домой за ручкой, бумагой и скотчем и оставила записки на входных дверях своих соседей.

Томский выключает телевизор и вздымает руки к Спасу.



«Кто: Тайное общество «Четыре угла» (Вы его знаете)
Что: Официальное собрание
Где: Четыре угла (конечно же!)
Когда: Сегодня (в ближайшее время)»


Томский: Это невыносимо! (Тычет в кнопку интеркома, слабым голосом.) Шери, мне опять нехорошо. Скорей…

К вечеру Вудроу и Рози вышли во двор и встретились с Виолой. Девочка сидела на траве с блокнотом в руках.

Голос Клавки: Иду-иду, Вовик. Щас!

– Спасибо, что пришли, – сказала Виола, когда Сильвестр, который весь день помогал родителям в закусочной, наконец, присоединился к компании.



– Думаю, мне нужна ваша помощь.

Вбегает Клавка.

Виола рассказала про звуки из подвала, которые слышала прошлой ночью. Рози ахнула.



– В чём дело? – спросила Виола.

Клавка: Что, опять от родной речи ломает?

– Моя мама дружила с парой, которая жила в доме до вас. Миссис Денхолм жаловалась, что тоже слышала звуки по ночам. Она предположила, что дом населён.

Томский (истерично): И ты, Брут?

– Населён? – переспросил Сильвестр. – В смысле… привидениями?

Клавка (раскрывает старый томик, листает): Щас, котик, потерпи. Ширнешься, полегчает. Вот: «Отбрось ночную тень, мой добрый Гамлет. Ты знаешь, все живое умирает и переходит в вечность от земли».

– Нет, – Вудроу сделал большие глаза, – лепреконами.

Томский (блаженно): Хорошо…

– Серьёзно? – Сильвестр вспыхнул и оглядел двор, как будто вот-вот их увидит. – Здесь? В Лунной Лощине?

Клавка: «В твоих очах душа сверкает дико; как спящий стан на звук тревоги бранной, встают власы на голове твоей!»

– Хочешь, мы с тобой его проверим? – спросил Вудроу, не обращая внимания на друга.

Томский: Хорошо…

– Было бы здорово, – Виола обрадовалась, что ей не пришлось предлагать это самой.

Клавка: «Мутится разум, мысли цепенеют и как бы меркнет денное светило, не в силах…»

Через минуту друзья стояли на верхней ступеньке лестницы в подвал Хартов. Даже при дневном свете он был беспросветно чёрным. Виола думала, что с друзьями ей не будет так страшно, но, вглядываясь в тьму, она не могла унять воображение, особенно после слов Рози о привидениях. Виола снова попробовала включить свет, но и на этот раз безуспешно.

Томский (вздрагивает): «Как бы»?! «Как бы меркнет?!» Все, довольно! Оставь меня!

– Может, возьмём фонарик? – предложила Рози.

Клавка (захлопывает книгу): Вовчик, ты меня достал своими заморочками! Я с ним, как мать Тереза, нянькаюсь, а он выеживается: Клавка сюда, Клавка туда! Тоже Фигару нашел! Если псих, лечиться надо!

Виола поднялась на второй этаж и вытащила у себя из-под кровати небольшую коробку – набор сыщика. В коробке лежал её старый пластмассовый фонарик. Она включила его, и он тускло засветил.

Томский (затыкает уши): А-а-а-а!

– Батарейки садятся, но, думаю, этого хватит. – Виола вернулась к ребятам, которые ждали её у двери подвала. Девочка сделала глубокий вдох и начала спускаться. Остальные тесным рядом двинулись за ней.



Внизу они увидели пустую комнату с низким потолком. Бетонный пол был весь в трещинах, в углу дырка – вспомогательный насос. «Как в их старом доме, – вспомнила Виола, – на случай наводнения». Вдоль одной стены тянулись ряды деревянных полок. Стук, который Виола слышала ночью, мог идти только от них. Стены были из старого камня.

Клавка в сердцах выбегает, хлопая дверью.

– И что? – сказал Сильвестр. – Здесь ничего нет. Сюда можно попасть только по лестнице. А ты говоришь, что стояла на ней ночью.



– Может, здесь кто-то был, но они подождали, пока ты уйдёшь, а потом выбрались и ускользнули из дома? – предположила Рози.

Томский (бросается к Спасу, молитвенно воздевает руки): Господи! Нет больше моих сил! Я думал привыкну, но чем дальше, тем невыносимей! Защити, спаси, как уже спас однажды!

Виола поморщилась:

Голос Коляна из интеркома: Владим Георгич, Клавки на месте нету, дернула куда-то, а вас тут этот дожидается, из комиссии «Говорим чисто по-русски».

– Мне спокойнее думать, что это привидение.

Томский (бросается к столу, в интерком): Не «Говорим чисто по-русски», а «Говорим по-русски чисто»! Просите! Немедленно!

– Думаю, у тебя здесь один выход – ждать и слушать, не появится ли звук снова, – сказал Вудроу. – Похоже, нам надо раскрыть ещё одну тайну, и она будет посложнее первой.



– Да, на это понадобится время, – согласилась Рози. – Но я уверена, что найдётся рациональное объяснение, – с сомнением добавила она.

Входит Птеродактор. Томский кидается ему навстречу.

– Что касается тайн, – сказала Виола, радуясь, что они уходят из подвала, – у меня есть идея. Пойдёмте обратно во двор.



Томский: О, как вы вовремя! Будто небо услышало мою молитву!

4. Вопрос о самодельном компасе

Птеродактор: Вот, Владимир Георгиевич, пришел поблагодарить за помощь в обустройстве. Тесновато, конечно, но, если б не ваше великодушие, редакция вовсе осталась бы на улице.

Ребята расселись на траве «Четырёх углов». Солнце склонилось к деревьям у линии горизонта.

Томский: Помилуйте, какие могут быть счеты между благородными людьми. Вы всегда желанный гость в этих стенах. Встречи с вами единственная моя отрада. Душевно, душевно рад вас видеть.

– Итак, – начала Виола, прижимая к груди неизменный блокнот, – если мы действительно тайный клуб, то надо определить порядок работы.

Птеродактор: Ах, как чудесно вы говорите! Это просто музыка! Такого чистого, правильного русского языка теперь не услышишь. Вы оказываете нам поистине неоценимую помощь своими консультациями. Вот, опять накопились вопросы по «Новому глоссарию живого великорусского языка».

– А как? – спросила Рози.

Томский: «Накопились вопросы», фи.

– У меня есть несколько идей, – ответила Виола, раскрывая блокнот. – Во-первых, надо договариваться о встречах здесь, когда есть возможность.

Птеродактор (густо краснея): Ах простите, Бога ради простите! Проклятый советский канцелярит! (Пишет в блокноте.) М-да. Так вот, как бы вы все-таки сказали: «твОрог» или «творОг»? Мнение редколлегии разделилось поровну.

– Это легко, – сказал Вудроу. – Твои записки на дверях сработали.

Томский: Я, знаете ли, вообще не стал бы употреблять это слово. Оно обозначает плебейское кушанье, предназначенное для хамов. Моя жена… м-м-м… прежняя… когда была в положении и ей очень хотелось этого молочного продукта, называла его cottage cheese или farm pudding. По-русски лучше не скажешь.

Виола кивнула:

– Ещё, каждый должен приносить на собрание свою тайну.

Птеродактор (записывает): Очень, очень интересно. А на чьей вы стороне в дискуссии о легитимности выражения «извиняюсь»? Мне кажется, говорить «извиняюсь, я наступил вам на ногу» чудовищный вульгаризм.

– Как это – «приносить тайну» на собрание? – поинтересовался Сильвестр.

Томский: Напротив. Это весьма аристократическое выражение. Поэтому оно допустимо лишь при обращении к нижестоящему. «Извиняюсь, братец, я наступил тебе на ногу». С одной стороны, учтиво, с другой дает понять, что вы в извинении хама не нуждаетесь, а извиняете себя за оплошность сами.

– Рассказать историю? – предположила Рози.

Птеродактор: Блестяще! (Записывает.) Скажите, Владимир Георгиевич, я все хочу вас спросить, да не решаюсь… После Нового года с вами произошла столь разительная перемена, настоящее волшебство.

– Именно, – подтвердила Виола. – Мы будем подмечать все странные происшествия в городе. Скажем, увидели в газете заметку о преступлении. Стараемся найти улики, которые укажут на виновного. Можно соревноваться в поисках догадок. Мы, вероятно, даже поможем так людям… но только, знаете, так, чтобы без лишнего любопытства.

Томский (смущенно): В самом деле?

– О, ну Сильвестр не прочь полюбопытничать, – заметил Вудроу. – Поэтому для него это сложно.

Птеродактор: А может быть, и в самом деле не обошлось без волшебства? (Показывает на зеркало.) Уж не прислушались ли вы к моим словам о зеркале графа Сен-Жермена? (Проницательно прищуривается.) Скажем, на шестом ударе новогодних часов пожелали самоусовершенствоваться, повысить свой культурный уровень? Не нужно стесняться, это весьма похвальное намере…

– Это ты не прочь полюбопытничать! – парировал Сильвестр.

Томский (меняясь в лице и оглядываясь на зеркало): Что? Что-о?! Зеркало?!

– А ты ещё больше!

Птеродактор (пугается): Простите, извините! Я, кажется, вас…

– А ты больше всех! – Сильвестр прыгнул на Вудроу, и они с хохотом покатились по траве, пытаясь схватить друг друга за нос.

Томский (страшным голосом): Сен-Жермен? Шестой удар? Ах, вот оно что!

Девочки только переглянулись и покачали головами.



– Ну, – спросила Виола, – что ты думаешь?

Птеродактор пятится к двери и исчезает.

– Думаю, у нас получится, – ответила Рози. – Здорово, когда можно заняться тем, что ещё не делали твои братья и сёстры до тебя.



– Да, – сказала Виола. – Это будет только наше дело.

Томский (глядя на Спаса): Так Ты есть или Тебя нет?

Она открыла блокнот:



– Я посмотрела записи, которые вы, ребята, сделали вчера, когда пытались меня разгадать.



Мальчики наконец уселись, перевели дыхание и приготовились слушать.

В гостях хорошо, а дома лучше

– Вы придумали пять вопросов. – Виола посмотрела в блокнот и закусила губу. – А что, если истории, которые мы приносим на собрание, сортировать по числу вопросов?



Вудроу задумался.

Свет горит на всей сцене. Действие в обеих ее половинах происходит одновременно.

– За каждой тайной стоит определённое число вопросов, так? Например, каждый вопрос про Виолу вёл нас к следующему ответу.

Комната слева:

– Мне это нравится, – сказала Виола. – Вопросы.

Канун 1902 года. На часах без пяти двенадцать. Вован стоит перед зеркалом и заботливо дышит на него, протирает бархоточкой. На столе саквояж, бутылка шампанского и бокал. Вован открывает саквояж, проверяет, все ли на месте. Достает оттуда несколько золотых часов на цепочке, какую-то шкатулку, напоследок золотое яйцо Фаберже. Поднимает со стола некую картину большущую, в золотой раме, любовно рассматривает. Картина повернута к залу задником. Вован открывает бутылку, наливает вино в бокал. Пытается пристроиться так, чтобы держать в руках и бокал, и саквояж, и картину. Это нелегко.

Виола записала это в блокнот и начала щёлкать автоматической ручкой.

Когда часы начинают бить, Вован готов.

– Наше первое дело «Пять ключей к разгадке тайны Виолы Харт» было Тайной Пяти Вопросов. Думаю, в зависимости от сложности истории, которую мы приносим на собрание, мы будем выбирать число вопросов. У нас будут Тайны Одного, Двух или Трёх Вопросов. Каждый вопросительный знак добавляет сложности. Хотя надо установить предел. Скажем, шесть.

Комната справа:

– То есть Тайна Шести Вопросов знаков будет самая сложная? – спросил Сильвестр.

На электронных часах 23:55. Томский присел на дорожку. У него тоже трофеи: сумка «Adidas». Константин Львович достает оттуда плеер с наушниками, графитовую теннисную ракетку, кроссовки, блок сигарет, блок жевательной резинки. Хватает со стола шариковые ручки, бросает туда же. Оглядывает комнату (она все такая же, только икона исчезла вместо нее новорусский портрет Сен-Жермена: в парике и камзоле, только лицом смахивает на Вована, с золотыми перстнями на растопыренных пальцах). Томский задумчиво смотрит на телевизор брать, не брать. Брезгливо плюет. Наливает в бокал шампанского.

– Да, – ответила Виола. – Что думаете, ребята?

Когда часы начинают пищать, вешает на плечо сумку, подхватывает со стола монитор с клавиатурой. Ему тоже нелегко все это удерживать.

Все закивали.

Перед шестым ударом оба, стоя друг напротив друга, хором кричат:

– Хорошо. Значит?..



– Что «значит»? – не понял Вудроу.

Вован: Хочу попасть на сто лет вперед, только вот с этим! (Поднимает саквояж.)

– Тайный клуб… – продолжила Виола.

Томский: Хочу попасть на сто лет назад, только вот с этим! (Поднимает монитор.)

– «Вопросительные знаки», – закончил Сильвестр. – Может, это название подойдёт больше, чем «Четыре угла»?



Все согласились.

Чокаются бокалами, на шестом ударе.

Рози подняла руку:

Хрустальный звон. Свет гаснет. Почти сразу же вспыхивает мерцающеесияние и повторяется.

– А что, если у каждого будет своё прозвище?

Театр Теней.

– Да! – воодушевился Сильвестр. – Я буду Хитрый Лис, Мастер Иллюзий.

Вован и Томский лезут навстречу друг другу, толкаясь и пыхтя. Происходит заминка: материальные предметы (картина, монитор, сумки) будто рвутся из рук.

Вудроу расхохотался:



– Мастер Глупости больше подойдёт.

Вован: Куда? Не пущу! Легче, Костян, мишек порвешь!

Томский: Нет, ты мой! Сударь, вы зацепились за монитор!



Потом полная темнота. Звук тикающих часов.

Наконец свет зажигается в правой половине сцены, в левой же по-прежнему темно.



Шинуазери



Правая половина сцены

За время затемнения на стене вовановского кабинета появились большие плакаты: реклама «Новое поколение выбирает Пепси», реклама сигарет «Ночь твоя добавь огня», портрет президента Путина, афиша с Киркоровым. Играет вкрадчивая китайская музыка. В окне вместо сталинского небоскреба подсвеченная многоярусная пагода.

У двери в кресле сидит Хранитель Музея, но он неподвижен и внимания зала к себе не привлекает.



Вован (тот актер, который играл Вована первоначально) стоит спиной к зеркалу. У него под мышкой монитор с клавиатурой, через плечо сумка «Адидас».



Вован: Полный облом! Ни шиша хреновича не надыбал. Эх, картину жальчей всего! Полета империалов отвалил! Думал, на даче повешу. (Замечает Хранителя Музея. Тот в черной шапочке и черном же шелковом халате до пола, с длинной и узкой седой бородой.) Дед, ты че здесь? Ночным сторожем, что ли? А пацаны где? Я Вован. Слыхал про такого?



Хранитель встает и молча кланяется. Когда он говорит, то рта не раскрывает, лишь слегка кивает головой. Голос мягкий, неспешный доносится сверху, из динамика.



Хранитель: Здравствуй, почтенный старец Во-Вань. Я ждал тебя.

Вован: За «старца» ответишь. Мочалку оторву! Мне токо-токо тридцатник стукнул!

Хранитель: Тебе не тридцать лет, а сто тридцать, ведь если считать по старому, западному летоисчислению, ты попал в 2102 год.

Вован: Ё-мое! Я че, на сто лет дальше просвистел?

Хранитель: Да, ты попал на один век вперед как и просил. Ты пожелал перенести в будущее материальные предметы (показывает на монитор). Но они тяжелее души и утянули тебя за собой, на сто лет вперед. Беда людей западного мира в том и заключалась, что они слишком крепко держались за материальное.

Вован: Ну я козел! Надо было сказать: «Хочу попасть в свое время!» Теперь мотай тут у вас двенадцать месяцев до Нового года! (Оглядывается по сторонам.) Слышь, дед, а че тут у вас? Какая власть-то? Ты воще кто, китаец?

Хранитель: На Земле теперь живут сплошь одни китайцы, подданные великой державы СПП.

Вован: Эспепе?

– Смотри у меня, чел, – Сильвестр предупреждающе дёрнул Вудроу за нос.

Хранитель: Да, Соединенные Провинции Поднебесной. Повсюду мир и покой. Никто не воюет. Нет голодных и нет сытых. Нет оборванных и нет нарядных. Все трудятся в поте лица, сочиняют стихи в честь времен года и почитают стариков. Будут почитать и тебя, старец Во-Вань.

Вован: Но я же, блин, не китаец!

– Ну, – заметила Рози, – я подумала, какие-нибудь более… простые.

Хранитель: Теперь все люди китайцы, каков бы ни был их цвет кожи и разрез глаз. Поверь мне, почтенный Во-Вань, когда пройдет год, ты не захочешь возвращаться в свое нецивилизованное время. Что ты принес мне? Окуляр от старинного компьютера? Превосходно! А что в суме?

– Какие, например? – спросила Виола.

Вован: Хрен его знает, не я укладывал. (Достает бижутерию, плеер и прочее.) Ну Костька, дурила позорный, нарыл цацек!

– Смотрите, – Рози чуть наклонилась вперёд. – У нас есть четыре угла. Четыре двора. Четыре стороны, на которых мы живём. А что, если придумать прозвища по этим сторонам? Как на карте?