— Мне подумалось, что вы с Ханной могли бы пока потянуть за другие ниточки. Например, проверить папку Марит. Я ее уже столько раз изучал, что было бы неплохо, если бы по ней прошлись свежим взглядом. И то же самое в отношении материалов о Расмусе Ульссоне. Потом, Мартин начал составлять список владельцев испанских борзых, хорошо бы вы это дело продолжили. Поговори с Мартином ближе к вечеру и узнай, как далеко он продвинулся. Что еще? Да, журналист из вечерней газеты прислал по факсу копию дневника Лиллемур. Оригинал мы тоже получим, но он придет по почте, а ждать нам нельзя. Я возьму с собой в дорогу ксерокопию, а вы с Ханной можете пока взглянуть на факс.

Йоста устало кивнул.

— Хорошо, — сказал Патрик. — Тогда вперед. Ты передашь это Ханне?

Йоста снова кивнул, еще более устало. Какое свинство, что придется так много работать. К началу сезона гольфа он окажется совершенно вымотанным.

~~~

Ночи были временем, когда жуткая опасность казалась ближе всего. А что, если они придут, пока она спит? Вдруг она не успеет вовремя проснуться? В комнате у них с сестрой имелось у каждого по кровати. По вечерам она обычно подворачивала им одеяла, натягивая до самого подбородка, и целовала в лоб, сперва его, затем сестру. Мягко говорила: «Спокойной ночи!», потом гасила свет. И запирала дверь. Тогда-то, по их представлениям, зло и обретало полную свободу действий. Однако они нашли утешение. Осторожными, крадущимися шагами он перебегал к кровати сестры и заползал под одеяло, вплотную к ней. Они никогда не разговаривали, просто лежали рядышком, ощущая тепло кожи друг друга. Так близко, что могли обмениваться дыханием — жарким выдыхаемым воздухом, который, наполняя им легкие, добирался до сердца и создавал чувство надежности.

Иногда они лежали так без сна. Долго. Каждый видел в глазах другого страх, но не осмеливался облечь его в слова. В подобные минуты он порой испытывал к сестре такую любовь, что чувство, казалось, было способно его взорвать. Оно переполняло все его члены, и ему хотелось ласкать каждый сантиметр ее кожи. Сестра лежала такой беззащитной, невинной и так боялась внешнего мира. Еще больше, чем он сам. У него к боязни примешивалось ощущение тоски по этому миру. Казалось, не будь он неудачником и не жди его там неизвестность, он смог бы получить туда доступ.

Иногда, лежа ночью и обнимая сестру, он задумывался над тем, не связана ли эта жуткая опасность каким-то образом с женщиной со злым голосом. Потом его обычно одолевал сон. А с ним и воспоминания.

~~~

Мартина всю жизнь сильно укачивало, но он все-таки пытался читать скопированные страницы дневника Лиллемур.

— Кто такой этот «он», о котором она говорит? Которого она узнает? — озадаченно спросил он и стал читать дальше, надеясь найти еще какие-нибудь подсказки.

— Это остается неясным, — ответил Патрик, успевший прочесть копии до отъезда. — Она, похоже, не уверена в том, где его видела и видела ли вообще.

— Но она пишет, что он внушает ей неприязнь, — возразил Мартин, указывая на какое-то место на странице. — Похоже, ее убили не случайно.

— Я склонен с тобой согласиться, — отозвался Патрик и прибавил скорости, чтобы обогнать грузовик. — В любом случае, других зацепок в дневнике нет. А это может быть кто угодно: из местных, из участников, из съемочной группы. Нам известно только, что это мужчина. — Он заметил, что Мартин начал глубоко дышать. — Как ты? Тебе плохо?

Брошенный на коллегу взгляд подтвердил его предположение. Веснушки ярко-рыжими пятнами выделялись на фоне его еще более белого, чем обычно, лица, а грудь вздымалась от мощных вдохов и выдохов.

— Впустить воздуха? — беспокойно спросил Патрик.

С одной стороны, он очень сочувствовал коллеге, а с другой, не имел желания ехать всю дорогу до Лунда в заблеванной машине. Мартин кивнул, и Патрик опустил стекло с пассажирской стороны. Мартин прислонился к окну и стал жадно вдыхать кислород, который, правда, был смешан с огромным количеством выхлопных газов и поэтому не приносил того облегчения, на которое он надеялся.

Несколько часов спустя они, с затекшими ногами и болью в спине, свернули на парковку возле здания полиции Лунда. Они позволили себе лишь короткую остановку, чтобы оправиться и размять ноги, поскольку обоим не терпелось узнать, что даст встреча с комиссаром Челлем Сандбергом. Ждать его у дежурного им пришлось буквально несколько минут. В эту субботу комиссар вообще-то не предполагал выходить на работу, но после телефонного разговора с Патриком охотно согласился встретиться.

— Доехали благополучно? — спросил Челль Сандберг и пошел вперед, указывая дорогу.

Он был очень маленького роста — чуть больше метра шестидесяти, предположил Патрик, но, похоже, компенсировал это колоссальной энергией, которая ощущалась во всем его облике. Когда он говорил, то задействовал все тело, обильно жестикулируя, а передвигался так быстро, что Мартин с Патриком едва за ним поспевали. Под конец они почти бегом добрались до комнаты, где персонал обычно пил кофе, и в дверях Челль Сандберг пропустил гостей вперед.

— Я подумал, что тут нам будет удобнее, чем у меня в кабинете, — сказал он, указывая на стол, где лежала куча папок. На верхней имелась этикетка с именем Бёрье Кнудсен, которое, как Патрик со вчерашнего дня знал, принадлежало жертве номер три, — или два, если проявить скрупулезность и расположить их по времени. Они расселись, и Челль пододвинул кучу к Патрику. — Я вчера все пересмотрел заново. После получения вашего запроса можно, пожалуй, сказать, что я кое-что увидел в ином свете, чем прежде. — Он огорченно и словно чуть извиняясь покачал головой.

— А тогда, шесть лет назад, у вас не возникало подозрений, что тут что-то не так? — спросил Патрик, тщательно следя за тем, чтобы это не прозвучало обвинением.

Челль снова покачал головой, отчего его большие усы немного комично подпрыгнули.

— Нет, откровенно говоря, нам даже не приходило в голову искать в смерти Бёрье какие-либо странности. Понимаете, Бёрье принадлежал к числу таких постоянных клиентов, которых только и ждешь в один прекрасный день найти мертвыми. Он уже несколько раз чуть не помирал от пьянства, но выкарабкивался. И мы просто подумали, что… Да, мы совершили ошибку, — признался он и развел руками. По его лицу было видно, что он очень переживает.

Патрик утешающее кивнул.

— Насколько я понимаю, в этом случае ошибка просто напрашивалась. Мы ведь тоже долго полагали, что наше убийство является несчастным случаем. — От его признания Челлю, казалось, стало немного легче.

— Что же заставило вас все-таки среагировать на наш запрос? — поинтересовался Мартин, пытаясь не пялиться на подпрыгивающие усы.

Он был по-прежнему очень бледен после поездки и с благодарностью сунул в рот печенье «Мария», после чего ему несколько полегчало. Обычно после долгого путешествия на автомобиле он приходил в себя примерно через час.

Поначалу Челль молчал и целенаправленно рылся в куче папок. Потом вытащил одну, открыл ее и положил перед Патриком и Мартином.

— Посмотрите. Это снимки, сделанные, когда Бёрье нашли. Да, он пролежал в квартире с неделю, так что зрелище не из приятных. Никто не среагировал, пока не пошел запах.

Челль оказался прав — зрелище было ужасным. Но их внимание привлекло нечто зажатое у Бёрье в руке и напоминавшее скомканный лист бумаги. Пролистав снимки дальше, они увидели крупный план листка, после того как его вынули из руки покойника и распрямили. Листок оказался страницей из теперь уже хорошо знакомой Патрику с Мартином книги — из сказки братьев Гримм «Гензель и Гретель». Они переглянулись, а Челль кивнул.

— Да, для случайности совпадение уж слишком полное. Я вспомнил об этом, поскольку счел очень странным, что Бёрье держал в руке страницу из детской книжки — у него ведь не было детей.

— А страница? Она сохранилась? — Патрик затаил дыханье и почувствовал, что в ожидании ответа напрягся всем телом.

Челль промолчал, но хитро усмехнулся и достал полиэтиленовую папочку, припрятанную на стуле рядом с ним.

— Сочетание удачи и профессионализма, — с улыбкой сказал он.

Патрик с благоговением взял папочку и изучил. Потом протянул ее Мартину, тоже смотревшему на нее взволнованным взглядом.

— А остальные детали? Повреждения и обстоятельства смерти? — поинтересовался Патрик, пытаясь вглядеться в труп Бёрье.

Ему показалось, что вокруг рта можно различить синие тени, но тело находилось в такой стадии разложения, что утверждать что-либо было трудно. Он почувствовал, что у него в желудке все зашевелилось.

— К сожалению, никакой информации о повреждениях у нас нет. Как я уже сказал, его обнаружили в таком состоянии, что ничего рассмотреть было нельзя. К тому же Бёрье постоянно пребывал в поврежденном состоянии, поэтому не факт, что мы бы среагировали, даже если… — Он умолк, но Патрик и сам понял, что он имеет в виду.

Бёрье был алкашом и частенько участвовал в драках, и его смерть от пьянства не повлекла за собой сколько-нибудь серьезных исследований. Теперь-то, конечно, ясно, что они допустили ошибку, но Патрик их прекрасно понимал. Задним умом все крепки.

— Но он был здорово накачан алкоголем?

Челль кивнул, и усы снова подпрыгнули.

— Да, эта деталь совпадает. Но даже тут… У него обнаружили анормальное содержание алкоголя в крови, но он с годами выработал изрядную выносливость. Судмедэксперт определил, что Бёрье просто-напросто вылакал целую бутылку и это его убило.

— У него остались какие-нибудь родные и близкие, с кем мы могли бы поговорить?

— Нет, у Бёрье никого не было. Он общался только с нашими полицейскими и с дружками-собутыльниками. Ну, разумеется, и с теми, с кем ему доводилось вместе сидеть.

— За что его сажали?

— О, причин много. Перечень имеется в верхней папке, с указанием годов. Нанесение побоев, угрозы, пьянство за рулем, причинение смерти по неосторожности, квартирные кражи и тому подобное. Думаю, он провел в тюрьме больше времени, чем на воле.

— Можно, я заберу этот материал? — с надеждой спросил Патрик.

— Да, я так и предполагал. — Челль кивнул. — И обещайте, что сообщите, если вам потребуется наша помощь. Мы, со своей стороны, тут обязательно поспрашиваем и проверим, не найдется ли чего-нибудь такого, что сможет вам пригодиться.

— Огромное спасибо, — сказал Патрик, и они с Мартином встали.

По пути к выходу им снова пришлось чуть ли не бежать, чтобы поспевать за темпом Челля. Ноги их коллеги из Южной Швеции работали как барабанные палочки.

— Вы сегодня же едете дальше? — поинтересовался Челль, обернувшись уже перед дверью на улицу.

— Нет, мы забронировали номер в отеле «Скандик», чтобы успеть спокойно посмотреть материал перед следующим пунктом программы.

— Нючёпинг, как я слышал? — уточнил Челль, сразу обретя серьезный вид. — Мы не особенно-то привыкли к убийцам, так широко распространяющим свои милости.

— Да уж, — подтвердил Патрик столь же серьезным голосом. — Такое встречается не слишком часто. Скорее редко.



— Что ты предпочитаешь? Собачек или просматривать папку Марит? — Йоста не мог скрыть раздражение по поводу свалившихся на них заданий.

Ханна тоже казалась не особенно веселой: наверняка рассчитывала приятно провести субботнее утро дома с мужем. Правда, Йоста, сам того не желая, был вынужден признать, что если сверхурочная работа вообще бывает оправданной, то сейчас именно такой случай. Расследовать в общей сложности пять убийств одновременно их отделению доводилось не часто.

Они с Ханной устроились за кухонным столом, чтобы распределить оставленные Патриком задания, но ни один из них энтузиазма по этому поводу не испытывал. Йоста рассматривал Ханну, стоявшую возле мойки и наливавшую кофе. Когда она только начала у них работать, ее никак нельзя было назвать упитанной, но теперь она выглядела скорее тощей, чем худенькой. Он вновь задумался над тем, что у нее творится дома. В последнее время в ее лице появилось нечто напряженное, почти страдальческое. Может, у них с мужем не получается с детьми, размышлял он. Ведь ей сорок лет, а детей так и нет. Йосте хотелось предложить ей выслушать любые ее проблемы, но ему казалось, что подобное будет воспринято не слишком благосклонно. Ханна откинула прядь светлых волос, и Йосте вдруг почудилось в этом движении столько хрупкости, столько неуверенности. Ханна Крусе воистину являлась женщиной, полной противоречий. Внешне она была сильной, самоуверенной и отважной, но вместе с тем в какие-то краткие мгновения, в некоторых жестах он, казалось, усматривал нечто совершенно иное — пожалуй, правильнее всего было бы описать это как… надломленность. Однако, когда Ханна обернулась, Йоста сразу же засомневался, подумав, не преувеличивает ли он свою прозорливость. Ее лицо казалось закрытым. Сильным. Никакой слабости видно не было.

— Я возьму документы Марит, — сказала Ханна, усаживаясь. — А ты берись за собачек. Подходит? — Она посмотрела на него поверх чашки.

— Подходит. Я же сам предложил тебе выбирать, — отозвался Йоста чуть более недовольным голосом, чем предполагал.

Ханна улыбнулась, и улыбка настолько смягчила ее лицо, что он еще больше усомнился в справедливости своих рассуждений.

— Какое несчастье, что надо еще и работать, правда, Йоста?

Она подмигнула в знак того, что дразнит его, и он не удержался от ответной улыбки. Отбросив размышления по поводу ее личной жизни, он решил просто получать удовольствие от общения с новой коллегой. Она ему действительно нравилась.

— Тогда я беру собачек, — сказал он, вставая.

— Гав, — ответила она и засмеялась. Потом принялась перелистывать лежавшую перед ней папку.



— Я слышал, что тут на днях кипели кое-какие страсти, — сказал Ларс, окинув строгим взглядом сидевших кружком участников шоу. Все молчали, и он предпринял новую попытку. — Может, кто-нибудь окажет любезность и просветит меня по поводу произошедшего?

— Тина оскандалилась, — пробормотала Йонна.

Тина злобно сверкнула на нее глазами.

— Блин, ничего подобного! — Она оглядела собравшихся. — Вам просто завидно, что это не вы его нашли. И не додумались до такого!

— Послушай, я так подло никогда не поступал, — возразил Мехмет, глядя на свои ноги. В последние дни он казался непривычно подавленным.

— Как ты себя чувствуешь, Мехмет? — Ларс переключился на него. — Ты, похоже, не в настроении.

— Все нормально, — ответил парень, по-прежнему пристально разглядывая свои ботинки.

Ларс посмотрел на него испытующе, но докапываться не стал: Мехмет явно не хочет делиться. Может, при индивидуальной беседе получится лучше. Ларс вернулся к Тине, которая с вызовом вскинула голову.

— Что же в дневнике тебя так сильно возмутило? — мягко спросил он. Тина демонстративно сжала губы. — Что заставило тебя почувствовать себя вправе выставить Барби… Лиллемур напоказ?

— Она написала, что у Тины нет таланта, — услужливо ответил Калле. После беседы в ресторане отношения между ними были крайне холодными, и он с удовольствием воспользовался случаем ее подколоть. Брошенные ею слова по-прежнему жгли и причиняли боль, поэтому в его голосе слышалось злорадство: в данный момент ему больше всего хотелось ее побольнее ранить. — И едва ли Барби можно за это винить, — холодно сказал он. — Она ведь просто констатировала факт.

— Заткнись, заткнись, заткнись! — брызгая слюной, закричала Тина.

— Давайте успокоимся, — призвал Ларс с нотками суровости в голосе. — Значит, Лиллемур написала про тебя в дневнике что-то оскорбительное, и поэтому ты почувствовала себя вправе осквернить ее память. — Он строго посмотрел на Тину, но та отвела взгляд. Его слова прозвучали так… жестоко и зло.

— Она ведь написала мерзости обо всех, — проговорила Тина и оглядела группу в надежде перенести часть недовольства Ларса на кого-нибудь другого. — Она написала, что ты, Калле, избалованный сынок богатея, а ты, Уффе, один из самых тупых людей, кого ей доводилось встречать, и что Мехмет чертовски не уверен в себе и так безумно боится не угодить своей семье, что ему следует понять: нельзя быть таким бесхребетным! — Тина сделала паузу, а потом обратила взгляд к Йонне. — А про тебя она написала, что ты до нелепости погрязла в примитивных бытовых проблемах и что с твоей стороны очень патетично резаться по этому поводу. Так что досталось всем! Теперь вы все знаете! Кто-нибудь из вас по-прежнему считает, что «мы должны чтить память Барби», или что там еще за чушь вы несли? Если вы испытываете угрызения совести за то, что прижали ее к стенке за все дерьмо тем вечером, забудьте! Она получила по заслугам! — Тина тряхнула волосами, призывая кого-нибудь ей возразить.

— А смерть она тоже заслужила? — спокойно спросил Ларс.

В комнате воцарилась тишина. Тина нервно грызла ноготь. Потом она резко вскочила и выбежала. Все проводили ее взглядами.



Дорога перед ними казалась бесконечной. Долгая езда в машине уже сказывалась во всем теле, и сидевший на пассажирском месте Патрик повертел головой. Мартин предложил, что сегодня машину поведет он, в надежде, что так его будет меньше укачивать. Пока он действительно чувствовал себя лучше, а до Нючёпинга оставалось всего несколько десятков километров. Мартин зевнул и заразил зевотой Патрика. Оба засмеялись.

— Кажется, мы вчера немного засиделись, — сказал Патрик.

— Да, пожалуй. Но ведь надо было многое изучить.

— Да, — согласился Патрик, но от дальнейших комментариев воздержался.

В течение вчерашнего вечера они, сидя в номере Патрика, тщательно проштудировали весь материал, причем далеко не один раз. Мартин ушел к себе только за полночь, и обоим потребовалось еще около часа, чтобы суметь заснуть, поскольку в голове крутились мысли и не состыковывающиеся между собой детали.

— Как себя чувствует Пия? — спросил Патрик, чтобы немного отвлечься от убийств.

— Отлично! — Мартин просиял. — Токсикоз отступил. И сейчас она чувствует себя превосходно. Тьфу, черт, до чего же это классно!

— Вне всяких сомнений. — Патрик улыбнулся и подумал о Майе. Ему до боли хотелось домой, к ней и Эрике.

— Вы собираетесь узнавать, кто у вас будет? — с любопытством спросил Патрик, когда они свернули на дорогу к Нючёпингу.

— Даже не знаю. Но думаю, нет, — ответил Мартин, внимательно вглядываясь в дорожные указатели. — А как поступили вы? Узнавали?

— Нет. Я считаю, что в этом есть элемент жульничества, поэтому для нас пол малыша оставался сюрпризом. Да и с первым ребенком ведь совершенно все равно. Второго, разумеется, хотелось бы мальчика, для равновесия.

— Не ждете ли вы… — Мартин повернулся к Патрику.

— Нет, нет и нет. — Патрик со смехом замотал головой. — Пока, упаси боже. Нам еще привыкать и привыкать к жизни с Майей. Но потом, возможно…

— А что говорит об этом Эрика? Учитывая то, как ей досталось… — Мартин умолк, сомневаясь, можно ли касаться этого вопроса.

— Вообще-то мы еще пока не обсуждали. Я просто как-то настроился на то, что у нас будет двое, — задумчиво сказал Патрик. — Ну вот и приехали, — произнес он, закрывая тему.

Едва разгибаясь, они выбрались из машины и немного размялись перед тем, как зайти в здание полиции. Вновь повторилась процедура, ставшая, по крайней мере для Патрика, уже почти привычной: за короткое время он в третий раз посещал незнакомое отделение полиции в чужом городе. Встретивший их комиссар вновь навел Патрика на мысль о том, как неоднородны ряды полицейских Швеции. Кроме того, ему еще не доводилось встречать человека, чья внешность настолько не соответствовала бы имени. Герда Свенссон оказалась не только значительно моложе, чем он предполагал, — лет тридцати пяти, но и вопреки своему чисто шведскому имени обладала кожей, по цвету и блеску напоминавшей красное дерево. Она была потрясающе красивой женщиной. Патрик поймал себя на том, что стоит, широко разинув рот и онемев как рыба, а беглый взгляд на Мартина показал ему, что тот выглядит не менее глупо. Патрик легонько толкнул коллегу локтем в бок, а затем протянул комиссару Свенссон руку, чтобы представиться.

— Мои коллеги ожидают нас в конференц-зале, — сказала Герда Свенссон, указав направление. Голос у нее оказался глубоким, но вместе с тем мягким и очень приятным. Патрик чувствовал, что просто не может оторвать от нее глаз.

По пути в конференц-зал они не обменялись ни словом, и слышен был лишь звук шагов. Когда они вошли, им навстречу поднялись двое мужчин, приветственно протягивая руки. Один — лет пятидесяти, маленький и коренастый, но с блеском в глазах и теплой улыбкой — представился как Конрад Мельцер, а второй, примерно одного возраста с Гердой, был крупным, крепким и светловолосым. Патрик не удержался от мысли, что они с Гердой составляют потрясающую пару. Когда мужчина представился как Рикард Свенссон, Патрик понял, что они сами додумались до этого значительно раньше.

— Насколько я понимаю, у вас есть кое-какая существенная информация об убийстве, которое мы так и не раскрыли. — Герда села между Конрадом и мужем. Они, похоже, ничего не имели против того, что она взяла командование на себя. — Расследованием обстоятельств смерти Эльсы Форселль руководила я, — сказала она, словно услышав мысли Патрика. — Конрад и Рикард работали со мной в одной команде, и мы потратили на расследование много времени. К сожалению, мы зашли в тупик и не двигались с места, пока не получили вчера ваш запрос.

— Прочитав о странице из книги, мы сразу поняли, что наш случай самым непосредственным образом связан с вашим, — подхватил Рикард, сцепив руки в замок.

Патрик невольно задумался над тем, каково это — работать под командованием жены. Хотя он признавал равноправие полов и считал себя мужчиной просвещенным, ему, пожалуй, пришлось бы трудновато, имей он в качестве начальника Эрику. С другой стороны, ей, вероятно, тоже не захотелось бы оказаться у него в подчинении, так что, может, ничего странного в этом и нет.

— Мы с Рикардом поженились после окончания расследования и с тех пор работаем в разных отделах. — Герда посмотрела на него, и Патрик почувствовал, что краснеет. На мгновение его заинтересовало, уж не умеет ли она действительно читать мысли, но потом он сообразил, что угадать ход его размышлений, вероятно, не составляло большого труда. Да он наверняка и не был первым.

— Где находилась страница? — спросил он, чтобы сменить тему.

В уголках рта Герды заиграла легкая улыбка, показывавшая, что она поняла, что он уловил язвительный подтекст, но слово взял Конрад:

— Страница была засунута в лежавшую возле нее Библию.

— Как обнаружили труп? — спросил Мартин.

— Дома. Ее нашел один из членов прихода.

— Прихода? — переспросил Патрик. — Какого прихода?

— Креста Девы Марии, — ответила Герда. — Это католический приход.

— Католический? — спросил Мартин. — Она была из какой-нибудь южноевропейской страны?

— Католицизм существует не только в южных странах Европы, — заметил Патрик, немного смущенный серостью Мартина. — Он распространен во многих частях мира, да и в Швеции имеется несколько тысяч католиков.

— Совершенно верно, — подтвердил Рикард. — В Швеции проживает порядка ста шестидесяти тысяч католиков. Эльса являлась членом прихода на протяжении многих лет, и он в принципе заменял ей семью.

— А какие-нибудь другие родственники у нее были?

— Нет, никаких родственников нам найти не удалось, — помотав головой, ответила Герда. — Мы допросили многих членов прихода, пытаясь понять, не было ли у них раскола или чего-то другого, что могло привести к убийству Эльсы, но потерпели фиаско.

— Если мы захотим поговорить с кем-нибудь из членов прихода, бывших с Эльсой в близких отношениях, к кому бы вы посоветовали обратиться? — Мартин держал наготове ручку, чтобы записывать.

— К священнику, вне всяких сомнений. К Сильвио Манчини. Он как раз южноевропеец. — Герда подмигнула Мартину, и тот покраснел.

— Насколько я понял по запросу, у жертвы из Танумсхеде тоже имелись следы связывания? — Рикард обратил вопрос к Патрику.

— Да, верно, наш судмедэксперт обнаружил следы от веревок на предплечьях и запястьях. Как я понимаю, это одна из причин, почему вы сразу посчитали смерть Эльсы убийством?

— Да. — Герда достала фотографию и передала ее через стол Патрику с Мартином.

Они несколько секунд посмотрели на снимок и смогли убедиться, что следы очень отчетливые. Эльсу Форселль, несомненно, связывали. Патрик узнал также и синяки вокруг рта.

— Вы обнаружили какие-нибудь следы клея? — Он посмотрел на Герду, и та кивнула.

— Да, клей от обычного коричневого скотча. — Она кашлянула. — Как вы понимаете, мы очень заинтересованы в том, чтобы познакомиться со всеми вашими данными об этих убийствах. Мы, в свою очередь, поделимся всем нашим материалом. Я знаю, что между полицейскими районами иногда существует соперничество, но нам бы искренне хотелось наладить хорошее сотрудничество, без всяких тайн друг от друга. — Это прозвучало не как мольба, а как холодная констатация факта.

Патрик, ни секунды не сомневаясь, кивнул:

— Само собой разумеется. Нам нужна любая помощь, вам тоже. Поэтому наиболее естественным будет, если мы получим копии вашего материала, а вы — нашего. И мы непременно будем поддерживать связь по телефону.

— Отлично, — сказала Герда.

Патрик не мог не обратить внимания на то, каким восхищенным взглядом посмотрел на нее муж, и испытал к Рикарду Свенссону еще большее уважение. Только настоящему мужчине могло нравиться иметь жену, поднявшуюся выше его по карьерной лестнице.

— Вам известно, где мы можем найти Сильвио Манчини? — спросил Мартин, когда они встали, чтобы попрощаться.

— Католический приход владеет помещением в центре. — Конрад записал адрес в блокноте, вырвал листок и отдал его Мартину, заодно объяснив, как туда добраться.

— Когда побеседуете с Сильвио, сможете забрать у дежурного пакет со всеми материалами, — сказала Герда, пожимая Патрику руку. — Я прослежу за тем, чтобы вам все откопировали.

— Спасибо за помощь, — искренне поблагодарил Патрик.

Сотрудничество между районами, как справедливо отметила Герда, не всегда являлось сильной стороной полиции, поэтому его очень радовало, что данное расследование служит примером обратного.





— Когда ты наконец покончишь с этими глупостями?

Йонна закрыла глаза. Голос матери в телефонной трубке всегда звучал так непреклонно, так обвиняюще.

— Мы тут с папой поговорили и считаем, что с твоей стороны крайне безответственно так растрачивать свою жизнь. Кроме того, нам надо думать о своей репутации в больнице, ты должна понимать, что позоришь не только себя, но и нас!

— Я так и знала, что все дело в больнице, — пробормотала Йонна.

— Что ты сказала? Йонна, говори так, чтобы я тебя слышала. Тебе ведь уже девятнадцать, ты обязана научиться артикулировать, как человек. Еще должна сказать, что последние газетные статьи ударили и по нам с папой. Люди начинают интересоваться, что же мы за родители. А ведь мы делали для тебя все, что могли. Но мы с папой выполняем важную работу, а ты уже настолько взрослая, Йонна, что должна бы понимать это и иметь хоть немного уважения к тому, что мы делаем. Знаешь, вчера я оперировала маленького русского мальчика, который приехал сюда для лечения тяжелого порока сердца. На родине ему не могли сделать необходимую операцию, а я ему помогла! Я помогла ему выжить и дала возможность вести достойную жизнь! Мне кажется, тебе немного не хватает смирения, Йонна. Тебе просто слишком хорошо жилось. Разве мы тебе когда-нибудь в чем-нибудь отказывали? Ты всегда имела одежду, крышу над головой и еду на столе. Подумай о детях, у которых есть половина, нет, десятая часть того, что досталось тебе. Они были бы счастливы оказаться на твоем месте. Они бы уж точно не стали заниматься подобными глупостями и причинять себе вред. Нет, я считаю тебя эгоисткой, Йонна, тебе пора наконец повзрослеть! Мы с папой считаем, что…

Нажав на кнопку, Йонна прервала разговор и, прижавшись спиной к стене, медленно опустилась на пол. Страх все нарастал и нарастал, пока она не почувствовала, что он рвется вверх и наружу, готовый выскочить через горло. Он наполнил каждую частичку ее тела, и ей стало казаться, что ее сейчас разорвет изнутри. Вновь, как и много раз прежде, ею овладело чувство, что ей некуда податься, некуда бежать, и она дрожащими руками достала бритвенное лезвие, которое всегда хранила в бумажнике. Пальцы так бесконтрольно тряслись, что она выронила лезвие и, выругавшись, попыталась подобрать его с пола. Несколько раз порезав пальцы, она все же сумела поднять лезвие и медленно поднесла его снизу к правой руке. Не отрывая взгляда от лезвия, она опустила его на покрытую шрамами, израненную кожу, напоминавшую лунный ландшафт из смеси белого и розового мяса, с ярко-красными полосами вместо речек. Когда показалась первая кровь, Йонна почувствовала, что страх ослаб. Она надавила сильнее, и маленький ручеек превратился в красный пульсирующий поток. Йонна смотрела на него с явным облегчением на лице. Снова подняв лезвие, она прочертила среди шрамов новую реку. Потом подняла голову и улыбнулась на камеру. Ее лицо казалось почти счастливым.



— Нам нужен Сильвио Манчини. — Патрик предъявил открывшей дверь женщине полицейское удостоверение. Она пропустила их и прокричала куда-то внутрь:

— Сильвио! Тебя зачем-то спрашивает полиция.

К ним вышел седовласый мужчина в джинсах и джемпере, и Патрик успел отметить, что подсознательно ожидал увидеть его в наряде священника, а не в обыкновенной будничной одежде. Логика подсказывала ему, что священник не может постоянно разгуливать в полном облачении, но все же потребовалось несколько секунд, чтобы свыкнуться с этой мыслью.

— Патрик Хедстрём и Мартин Мулин, — представился он и указал на коллегу.

Пастор кивнул и предложил им сесть на небольшой диван. Помещение прихода оказалось маленьким, но ухоженным, с большим количеством атрибутов, которые не обладавший глубокими познаниями в данной области Патрик связывал с католицизмом, таких как изображения Девы Марии и большое распятие. Открывшая им дверь дама принесла кофе с печеньем. Сильвио тепло поблагодарил ее, но она лишь улыбнулась в ответ и удалилась. Сильвио переключил внимание на них и на прекрасном шведском, хоть и с явным итальянским акцентом, спросил:

— Чем же я могу быть полезен полиции?

— Мы хотели бы задать несколько вопросов об Эльсе Форселль.

Сильвио вздохнул.

— Я надеялся, что полиция рано или поздно обнаружит что-либо, что даст возможность сдвинуться с мертвой точки. Хоть я и верю в чистилище как в высшей степени реальную вещь, я бы предпочел, чтобы убийца понес кару еще в этой жизни. — Он улыбнулся, сумев соединить в улыбке юмор и сочувствие. У Патрика возникло впечатление, что они с Эльсой были очень близки, и следующий комментарий Сильвио утвердил его в этой мысли. — Мы с Эльсой были добрыми друзьями на протяжении очень многих лет. Она принимала самое активное участие в деятельности прихода, и я являлся ее духовным отцом.

— Эльса была католичкой от рождения?

— Нет, отнюдь, — засмеялся Сильвио. — В Швеции таких крайне мало, если только семья не переехала сюда из какой-нибудь католической страны. Эльса пришла на одну из наших служб и, как мне думается, почувствовала, что обрела дом. Эльса была… — Сильвио поколебался. — Эльса была человеком с израненной душой. Она искала нечто… что, как ей казалось, обрела у нас.

— И что же она искала? — спросил Патрик, разглядывая сидящего напротив него мужчину. Весь облик священника свидетельствовал о том, что он человек приятный, излучающий спокойствие, умиротворение. Воистину Божий человек.

Сильвио надолго замолчал. Ему, похоже, хотелось взвесить свои слова, но под конец он посмотрел прямо в глаза Патрику и сказал:

— Прощения.

— Прощения? — с удивлением переспросил Мартин.

— Прощения, — спокойно повторил Сильвио. — Того, что ищет каждый из нас, правда, большинство этого даже не осознает. Прощения за наши грехи, за наши упущения, недостатки и ошибки. Прощения за то, что нами сделано… и не сделано.

— А за что прощения искала Эльса? — негромко спросил Патрик, пристально глядя на священника. На мгновение показалось, что Сильвио готов что-то рассказать. Потом он опустил взгляд и произнес:

— Тайна исповеди священна. Да и какая разница? Нам всем есть за что искать прощения.

У Патрика возникло ощущение, что за его словами скрывается нечто большее, но он был достаточно хорошо осведомлен о тайне исповеди, чтобы пытаться давить на священника.

— Как долго Эльса состояла членом вашего прихода? — вместо этого спросил он.

— Восемнадцать лет. Как я уже сказал, мы за эти годы очень сдружились.

— Не знаете ли вы, имелись ли у Эльсы враги? Мог ли кто-то хотеть ей зла?

Священник вновь немного посомневался, а потом помотал головой.

— Нет, ни о чем таком мне не известно. Кроме нас, у Эльсы никого не было, ни друзей, ни врагов. Ее семьей были мы.

— А это нормально? — спросил Мартин, и в его голос невольно вкрались скептические нотки.

— Я понимаю, о чем вы подумали, — спокойно сказал седовласый мужчина. — Нет, у нас нет никаких подобных правил или ограничений для наших членов. У большинства имеются и семьи, и другие друзья, как в любом христианском приходе. Но у Эльсы, кроме нас, никого не было.

— Давайте вернемся к обстоятельствам ее смерти, — предложил Патрик. — Кто-то влил в нее колоссальное количество спиртного. Как Эльса относилась к алкоголю?

Патрику опять показалось, что он ощущает нерешительность, сдерживаемое желание чем-то поделиться, но вместо этого священник со смехом сказал:

— В этом вопросе Эльса, пожалуй, мало отличалась от большинства людей. Субботним вечером могла выпить рюмку-другую вина, но никаких излишеств. Нет, я бы сказал, что она относилась к алкоголю совершенно нормально. Кстати, я научил ее ценить итальянские вина, мы даже иногда устраивали дегустационные вечера. Они пользовались большим успехом.

Патрик поднял брови: католическому священнику удалось его действительно удивить.

Обдумав, не забыл ли он о чем-нибудь спросить, Патрик выложил на стол визитную карточку.

— Если вдруг вспомните что-то еще, пожалуйста, звоните без всяких колебаний.

— Танумсхеде, — произнес Сильвио, изучив карточку. — Где это?

— На западном побережье, — ответил Патрик, вставая. — Примерно между Стрёмстадом и Уддеваллой.

Он с изумлением увидел, как с лица Сильвио сошла вся краска, и на мгновение оно побелело так же, как у Мартина во время вчерашней поездки. Потом священник пришел в себя и лишь коротко кивнул. Озадаченные Патрик и Мартин распрощались — оба с ощущением, что Сильвио Манчини знает значительно больше, чем рассказал.



В воздухе чувствовалось ожидание. Всем не терпелось услышать о том, что удалось за выходные разузнать Патрику с Мартином. По возвращении из Нючёпинга Патрик поехал прямо в отделение и пару часов посвятил подготовке совещания, поэтому стены его кабинета были увешаны фотоснимками и листками бумаги — он кое-что выписал и прочертил стрелки вдоль и поперек. Это производило впечатление хаоса, но он намеревался вскоре внести в путаницу ясность.

Патрик понимал, что когда все набьются в кабинет, будет тесно, но ему не хотелось развешивать материалы расследования в другом месте. Первым пришел Мартин и уселся в самой глубине, затем по очереди появились Анника, Йоста, Ханна и Мельберг. Все молчали и только скользили взглядами по приклеенному скотчем материалу. Каждый пытался высмотреть красную нить, — нить, которая могла бы привести их к убийце.

— Как вам известно, мы с Мартином посетили за выходные два города, Лунд и Нючёпинг. Тамошняя полиция связалась с нами, поскольку у них имелись случаи, подпадавшие под критерии, которые мы выделили, исходя из убийств Марит Касперсен и Расмуса Ульссона. В Лунде, — он повернулся и указал на снимок на стене, — жертву звали Бёрье Кнудсен. Пятьдесят два года, законченный алкоголик, обнаружен мертвым у себя в квартире. Он пролежал там так долго, что, к сожалению, невозможно обнаружить физические следы повреждений, которые мы установили у остальных жертв. Зато, — Патрик сделал паузу и выпил глоток воды из стакана, который поставил у себя на письменном столе, — зато в руке у него нашли это. — Он показал на прикрепленную к стене рядом со снимком полиэтиленовую папочку со страницей из детской книги.

Мельберг поднял руку.

— Мы получили ответ от криминалистов по поводу отпечатков пальцев на страницах, обнаруженных у Марит и Расмуса?

Активность шефа Патрика удивила.

— Да, ответ получен, и страницы нам вернули. — Он указал на листочки, повешенные возле фотографий Марит и Расмуса соответственно. — К сожалению, отпечатков пальцев на них нет. Страница, обнаруженная у Бёрье, пока не исследовалась, и мы сегодня же отправим ее в Государственную криминалистическую лабораторию. Зато та, что была найдена у жертвы из Нючёпинга, Эльсы Форселль, изучалась в ходе первоначального расследования. Результат отрицательный.

Мельберг кивнул, показывая, что удовлетворен ответом. Патрик продолжил:

— Смерть Бёрье сочли несчастным случаем, решив, что он просто перебрал. Смерть Эльсы Форселль, напротив, расследовалась коллегами из Нючёпинга как убийство, но им так и не удалось установить преступника.

— А подозреваемые у них были? — На этот раз вопрос задала Ханна.

Она сидела с мрачным и сосредоточенным видом и казалась немного бледной. Патрик забеспокоился, уж не заболевает ли она — в настоящий момент он не мог позволить себе лишиться сотрудника.

— Нет, подозреваемых не было. Она, судя по всему, общалась исключительно с членами своего католического прихода, и никто, похоже, не питал к ней злобы. Ее тоже убили в квартире, — он показал на фотографию, снятую на месте преступления, — а в лежавшую рядом Библию было засунуто вот это. — Он поднял палец и указал на страницу из «Гензель и Гретель».

— Что за больной мерзавец? — недоверчиво произнес Йоста. — Какое отношение к делу имеет эта сказка?

— Не знаю, но у меня такое ощущение, что она является ключом к расследованию, — ответил Патрик.

— Остается надеяться, что это не дойдет до прессы, — пробурчал Йоста. — Иначе при их любви давать убийцам прозвища они окрестят его Гензель и Гретель.

— Да, мне, вероятно, нет необходимости подчеркивать важность того, чтобы ничего не просочилось в прессу, — сказал Патрик и с трудом удержался, чтобы не посмотреть на Мельберга.

Хоть тот и был начальником, Патрик считал его своего рода слабым звеном. Но казалось, даже Мельберг за последние недели уже насытился вниманием прессы, поскольку согласно кивнул.

— Появились ли у вас какие-то факты или новые предположения относительно точек соприкосновения между убийствами? — спросила Ханна.

Патрик посмотрел на Мартина, и тот ответил:

— Нет, к сожалению, мы вернулись к исходной точке. Бёрье явно не был трезвенником, а Эльса, похоже, относилась к употреблению алкоголя вполне нормально, не воздерживалась, но и не злоупотребляла.

— Значит, мы не имеем никакого представления о том, как убийства связаны между собой, — с озабоченным видом повторила Ханна.

Патрик вздохнул, обернулся и обвел взглядом материалы на стенах.

— Да, — констатировал он. — Мы знаем только, что убийства, с большой долей вероятности, совершил один и тот же человек, больше никаких точек соприкосновения между ними нет. Ничто не указывает на то, что Эльса и Бёрье имели какое-то отношение к Марит и Расмусу или к местам их проживания. Нам, разумеется, придется вновь пообщаться с родными Марит и Расмуса и спросить, слышали ли они имена Бёрье и Эльсы или о том, чтобы Марит и Расмус жили в Лунде или Нючёпинге. В настоящий момент мы движемся вслепую, но связь все-таки имеется. Должна иметься! — с раздражением сказал Патрик.

— Ты не мог бы пометить города на карте? — попросил Йоста, указывая на висящую на стене карту Швеции.

— Конечно, отличная идея, — откликнулся Патрик и достал из коробочки на письменном столе несколько булавок с цветными головками. Потом аккуратно пометил булавками на карте четыре точки: Танумсхеде, Бурос, Лунд и Нючёпинг.

— Убийца, по крайней мере, придерживается нижней половины Швеции. Это немного ограничивает район поисков, — мрачно заметил Йоста.

— Ну хоть на том спасибо, — добавил Мельберг и засмеялся, но умолк, поняв, что остальным это вовсе не показалось смешным.

— М-да, нам придется немного поработать, — серьезно сказал Патрик. — Желательно еще не выпускать из виду расследование убийства Перссон. Йоста, как у тебя обстоят дела со списком владельцев собак?

— Он готов. Мне удалось выписать сто шестьдесят владельцев, правда, есть еще ряд не зафиксированных ни в каких перечнях. Но их можно пока не трогать.

— Продолжай заниматься уже имеющимися в списке, выясни их адреса и посмотри, нельзя ли привязать кого-нибудь к нашим краям.

— Хорошо.

— Я бы хотел проверить, нельзя ли извлечь побольше информации из книжных страниц, — сказал Патрик. — Мартин и Ханна, пожалуйста, побеседуйте еще раз с Улой и Керстин и узнайте, не слышали ли они имени Бёрье или Эльсы. Поговорите также с Эвой, матерью Расмуса Ульссона. Но по телефону, вы нужны мне здесь.

Йоста нерешительно поднял руку.

— А не мог бы я поехать снова поговорить с Улой? Мы ведь с Ханной беседовали с ним в пятницу, и мне показалось, он чего-то недоговаривает.

Ханна посмотрела на Йосту.

— Я этого не заметила, — возразила она таким тоном, будто коллега болтает чепуху.

— Как же так? Ты ведь заметила, когда… — Йоста повернулся к Ханне, чтобы аргументировать, но Патрик прервал их.

— Вы поедете и поговорите с Улой, списком владельцев собак может заняться Анника. Я потом хотел бы взглянуть на список, так что, когда он будет готов, положи его ко мне на стол.

Анника кивнула и записала.

— Мартин, ты просмотришь материал, отснятый в тот вечер, когда умерла Барби. Мы вполне могли там что-нибудь упустить, так что проверь кадр за кадром.

— Будет исполнено.

— Ладно, тогда за дело, — распорядился Патрик, уперев руки в боки.

Все встали и друг за другом покинули кабинет. Оставшись один, Патрик снова огляделся. Задача казалась невыполнимой. Как можно найти между всем этим связь?

Он снял со стены четыре вырванные из книги страницы и почувствовал в голове полную пустоту. Что же предпринять, чтобы извлечь из них еще какую-то информацию?

Тут у него возникла идея. Патрик взял куртку, аккуратно сложил страницы в портфель и поспешно покинул здание полиции.



Закинув ноги на стол, Мартин взял в руки пультик дистанционного управления. Он чувствовал, что устал и все это начинает ему надоедать. Последние недели оказались слишком интенсивными и напряженными и потребовали слишком много внимания. Главное, что ему почти не удавалось отдыхать и проводить время с Пией и «малышом» — так звучало «рабочее имя».

Мартин нажал на «Play» и запустил пленку в медленном темпе. Он уже видел этот фильм и не находил смысла в повторном просмотре. Кто сказал, что на пленке обязательно присутствует убийца или какая-нибудь зацепка? По всей видимости, Лиллемур встретила свою смерть после того, как убежала из клуба. Однако Мартин привык выполнять то, что ему поручали, и не был готов спорить с Патриком.

Он почувствовал, что, удобно устроившись перед телевизором, начинает засыпать. Медленный темп усугублял сонливость, и Мартин с трудом держал глаза открытыми. На экране не происходило ничего нового. Сперва возникла ссора между Уффе и Лиллемур. Мартин переключил темп на обычный, чтобы слышать звук, и еще раз убедился в том, что ссорились они бурно. Уффе обвинял Лиллемур в том, что она наболтала о нем гадостей, сказала остальным, что он дурак, тупица и неандерталец. А Лиллемур, плача, защищалась, уверяя, что ничего подобного никому не говорила, что это вранье и кто-то просто хочет над ней поиздеваться. Уффе, похоже, ей не поверил, и ссора стала переходить в драку. Потом Мартин увидел, как появились они с Ханной и прервали выяснение отношений. Временами камера брала лица крупным планом, и он смог убедиться в том, что их мрачный вид полностью соответствует тогдашнему настроению.

Далее последовало почти сорок пять минут, когда вообще ничего не происходило. Мартин изо всех сил пытался внимательно смотреть, чтобы отыскать вещи, которые упустил раньше, — что-нибудь из сказанного, что-нибудь вокруг, но ничего особенно интересного не находилось. Ничего нового. А сон все время грозил заставить его глаза сомкнуться. Мартин нажал на паузу и сходил за кофе — стоило задействовать все средства борьбы со сном. Сев попрямее, он продолжил просмотр. Начиналась ссора между Тиной, Калле, Йонной, Мехметом и Лиллемур. Мартин услышал с их стороны те же обвинения, что бросил ей Уффе: они кричали на Лиллемур, пихали ее и спрашивали, какого черта она болтает о них мерзости. Он увидел, как на нее злобно набросилась Йонна, а Лиллемур защищалась, в точности как раньше, и рыдала так, что у нее по щекам широкими полосами текла тушь. Мартина невольно тронуло то, какой маленькой, беспомощной и юной она вдруг оказалась, если отвлечься от всех этих волос, макияжа и силикона. Просто маленькая девочка.

Он глотнул кофе и увидел на экране, как появились они с Ханной, чтобы снова прекратить драку. Камера следовала то за Ханной, которая отвела Лиллемур в сторону, то за ним, когда он со злым выражением лица отчитывал остальных участников. Потом камера повернула обратно к парковке, и стало видно, как Лиллемур бежит в направлении селения. Камера выхватила крупным планом ее удаляющуюся спину, затем Ханну, говорящую по мобильному телефону, а потом его самого. Он по-прежнему стоял с разъяренным видом, но теперь следил за убегающей девушкой.

За следующий час Мартин не увидел ничего, кроме пьяной молодежи и участников шоу, которые вовсю продолжали напиваться. Около трех последние из них отправились спать, и камеры перестали снимать. Пока пленка перематывалась обратно, Мартин продолжал сидеть, уставившись невидящими глазами в темный экран. Он не мог сказать, что заметил нечто, способное помочь им двигаться дальше. Однако что-то застряло у него в подсознании и не давало покоя, словно соринка в глазу. Он посмотрел на темный экран, потом снова нажал на «Play».



— У меня перерыв на обед только час, — сердито сказал Ула, открывая дверь. — Так что давайте покороче.

Йоста с Ханной зашли и сняли обувь. Дома у Улы они еще не были, но педантичный вид квартиры их не удивил — ведь им уже доводилось видеть его кабинет.

— Я буду тем временем есть, — заявил Ула, указывая на тарелку с рисом, филе цыпленка и горохом.

Никакого соуса, отметил Йоста, который сам никогда в жизни не стал бы что-нибудь есть без соуса — ведь это главное. С другой стороны, ему повезло с обменом веществ, благодаря которому у него еще не появилось старческого животика, хотя его питание, казалось бы, ему таковой гарантировало. Возможно, Уле повезло меньше.

— Что вам теперь надо? — спросил хозяин, аккуратно накалывая на вилку несколько горошин. Йоста с восхищением осознал, что Ула, похоже, не любит смешивать еду во рту, поскольку ест горох, рис и цыпленка по отдельности.

— У нас появились некоторые новые сведения, — сухо сообщил Йоста. — Не знакомо ли вам имя Бёрье Кнудсен или Эльса Форселль?

Ула наморщил лоб и обернулся, услышав позади себя какой-то звук. Из своей комнаты вышла Софи и вопросительно посмотрела на Йосту и Ханну.

— Что ты делаешь дома? — сердито спросил Ула, уставившись на дочь.

— Я… я себя плохо чувствую, — ответила та. Вид у нее был явно нездоровый.

— Что же с тобой такое? — с недоверием спросил Ула.

— Мне было плохо. Меня тошнит, — ответила она, и ее дрожащие руки в сочетании с легкой испариной на коже, казалось, убедили отца.

— Тогда иди ложись, — сказал он немного мягче, но Софи резко замотала головой.

— Нет, я хочу присутствовать, — возразила она.

— Я сказал, отправляйся в постель. — Голос Улы звучал решительно, но во взгляде дочери читалась еще большая решимость.

Ничего не ответив, она села на стул в дальнем углу, и хотя Ула явно испытывал неловкость от ее присутствия, он ничего не сказал, а просто продолжил есть рис.

— О чем вы говорили? Какие вас интересуют имена? — спросила Софи и посмотрела на Йосту с Ханной пустым взглядом. У нее, похоже, была температура.

— Мы спросили, не слышали ли вы с папой имени Бёрье Кнудсен или Эльса Форселль в связи с твоей мамой?

Софи, казалось, немного подумала, потом медленно помотала головой и вопросительно посмотрела на отца.

— Папа, ты их знаешь?

— Нет. Я этих имен никогда не слышал. Кто они такие?

— Еще две жертвы, — тихо произнесла Ханна.

Ула вздрогнул и задержал вилку на полпути ко рту.

— Что вы хотите сказать?

— Это два человека, ставшие жертвами того же преступника, который убил вашу бывшую жену. И твою маму, — слабым голосом добавила Ханна, не глядя на Софи.

— Что вы, черт побери, говорите? Сперва вы приходите и спрашиваете об этом Расмусе. А теперь у вас появляются еще двое? Чем вообще у нас занимается полиция?

— Мы работаем сутки напролет, — сухо сказал Йоста. Что-то в этом мужике доводило его до белого каления. Он сделал глубокий вдох и продолжил: — Жертвы проживали в Лунде и Нючёпинге. Марит как-то связана с этими городами?

— Сколько раз я должен вам повторять! — прошипел Ула. — Мы с Марит познакомились в Норвегии и вместе приехали сюда, чтобы работать, когда нам было по восемнадцать. С тех пор мы больше нигде не жили! Вы можете это понять?!

— Папа, успокойся, — Софи положила руку ему на плечо.

Похоже, это привело его в чувство, и он спокойно, но очень холодно сказал:

— Я считаю, что вы должны заниматься делом, а не бегать к нам с расспросами. Мы ничего не знаем!

— Возможно, вы сами не знаете, что обладаете необходимыми сведениями, — возразил Йоста, — и наше дело как раз заключается в том, чтобы разобраться.

— Вам что-нибудь известно о том, почему маму убили? — жалобным голосом спросила Софи.

Уголком глаза Йоста заметил, что Ханна отвернулась. Несмотря на внешнюю уверенность, ей, похоже, по-прежнему тяжело давалось общение с родственниками жертв. Неудобное, но в каком-то смысле положительное качество для полицейского. Йоста чувствовал, что его самого долгие годы службы слишком закалили. Он вдруг со всей очевидностью осознал, что именно поэтому, возможно, и стал в последние годы уклоняться от работы. Его квота человеческого горя выбрана, он завязал.

— Мы пока ничего не можем сказать, — объяснил он Софи, которая, несомненно, плохо себя чувствовала. Йоста только надеялся, что она их не заразит. Притаскивать на работу желудочный грипп, чтобы все потом оказывались прикованными к постели, стало в последнее время популярным. — Может быть, есть хоть что-нибудь, что угодно, связанное с Марит, о чем вы нам еще не рассказали, но сейчас хотели бы воспользоваться случаем и сообщить? Чтобы найти связь между ней и остальными жертвами, нам могут пригодиться любые сведения. — Йоста смотрел на Улу в упор. Его не покидало ощущение, возникшее во время прошлой встречи, — тот о чем-то умалчивает.

Однако Ула, не отводя взгляда, мрачно процедил сквозь зубы:

— Мы… ничего… не знаем! Езжайте лучше поговорите с этой лесби, возможно, ей что-то известно!

— Я… я… — пробормотала Софи, неуверенно глядя на отца. Она, казалось, пыталась подобрать слова, но не знала как. — Я… — начала она снова, но взгляд Улы заставил ее замолчать.

Она бросилась из кухни, прижимая руку ко рту. Из ванной комнаты донеслись звуки, говорящие о том, что ее рвет.