Дин Кунц



Тьма под солнцем

1

Я был Смертью, собирающей жизни. Я знал, что мое предназначение велико. Тогда я еще убивал одного зараз, одного зараз, одного зараз. Если бы череда моих убийств была музыкой — а они и были музыкой для меня — вы могли бы совершенно справедливо назвать их самой простой народной песней. Но в моих намерениях было создать симфонию смерти, нетленную оперу террора. Затем случайная встреча неожиданно привела меня к пониманию того, как мне сдержать обещание, высвободить весь свой потенциал, создать по-настоящему запоминающиеся крещендо разрушения, я должен убивать семьи целиком, сначала использовать их, как мне захочется, а затем уничтожать. Убивая очередную семью, я убивал и себя самого как заслуживающего смерти. Вдохновение может прийти из самых непредсказуемых истоков. Ребенок указал мне путь. Из дневника Олтона Тернера Блэквуда


1989

Когда за неделю до своего одиннадцатого дня рождения Хоуи Дугли вскарабкался на крышу бывшего универмага «Босвеллс», чтобы понаблюдать за тем, как обычные люди занимаются обычными делами вдоль Мэпл-стрит, он увидел монстра в первый раз.

Семья Хоуи жила всего в двух кварталах от здания, в котором прежде «Босвеллс» вели свой бизнес. Он мог добраться сюда через кладбище рядом с церковью св. Антония, а затем пройти по булыжному переулку, на котором редко бывало сильное движение. Огромные шарлаховые дубы[1], лоснящаяся в середине июля зелень, тенистое кладбище. Хоуи любил деревья. Они прожили дольше людей и казались ему мудрыми, мудрее, чем когда-либо смогут стать люди, потому что деревья видели так много, что им было нечего больше делать, кроме как думать о том, что они видели, и расти еще выше. Он хотел просто сидеть под ними как можно дольше, или даже залезть на них, забраться в бесшумную мудрость деревьев. Но это было слишком опасно. Так бы он напросился на то, чтобы отбить себе зад, а он частенько отбивал себе зад и без спроса.

Хоуи шел через кладбище, и тени от деревьев, надгробия и памятники становились для него дополнительным укрытием. На мальчике была бейсболка, скрывающая голову, рука была, как всегда, наготове прикрыть левую часть лица от любого идущего навстречу, а сам он готов был побежать прочь, услышав оскорбление от какого-нибудь очередного болвана.

Девятью месяцами ранее «Босвеллс» переехал в новое здание, расположенное в соседнем квартале, севернее от предыдущего месторасположения. Со временем старое кирпичное здание планировалось перестроить под какой-нибудь новый бизнес, но сейчас эта работа еще не началась.

Вдоль задней стены здания у самой земли было пять французских окон, в два фута высотой и три фута шириной[2] каждое, через которые был виден подвал торгового центра. Подвал был очень глубоким, поэтому их открывали время от времени для вентиляции, чтобы предотвратить образование плесени, когда еще не было кондиционеров и влагопоглотителей. Все пять окон казались закрытыми, но когда Хоуи сильно надавил на среднее, ржавый шарнир, расположенный вдоль верхней части окна, двинулся с места с сухим скрежетом. Мальчик скользнул ногами вперед в открывшуюся глубину мрачного подвала, а затем подтянулся, чтобы закрыть окно.

К его ремню был прикреплен небольшой фонарик, который Хоуи использовал для перемещения по бывшим кладовым пустующего подвала. Узкий луч света освещал путь, но заплесневелые комнаты, через которые он шел, становились лишь немного светлее. Казалось, что к нему подкрадывается что-то неизвестное, и от страха его кидало в дрожь, но эти фантомы были всего лишь тенями, которые убегали прочь от блуждающего света и возвращались обратно, когда луч шел дальше. Хоуи не боялся темноты. Он рано понял, что опасности, поджидающие при ярком свете дня, хуже всего того, чего можно ждать от темноты, а чудовище может иметь добродушное лицо и обезоруживающую улыбку.

Лифт больше не работал. Хоуи поднялся по ступенькам на четвертый этаж и затем преодолел последний пролет, самый крутой и узкий из всех. Эти последние ступени вели в служебную комнату для уборки крыши, которая была частью навеса на кровле здания. Здесь хранились лопаты для уборки снега, метлы и другие инструменты, а также продукты, которые требовались обслуживающему персоналу.

Несмотря на то что Хоуи всегда закрывал на засов наружную дверь, когда покидал крышу, на этот раз она оказалась незапертой. Вероятно, в прошлый раз он забыл это сделать. Мальчик открыл дверь и вышел под солнечный свет, лицом на восток по направлению к аллее.

Крыша, выстланная серой керамической плиткой, была немного неровной. Непрочная смола позволяла воде разрушать поверхность вдоль парапета. Эта пограничная стена была ростом с высокого мужчину, выше, чем Хоуи. Через каждые три фута[3] располагались зубцы шириной восемнадцать дюймов[4], как будто в стене замка, где лучники могли защищаться от варваров.

Хоуи сомневался, что варвары когда-либо атаковали «Босвеллс», который был всего лишь небольшим универмагом, или что «Босвеллс» содержал в штате лучников или стрелков со стальными глазами для защиты этого места. Они придумали этот кирпичный парапет с зубцами всего лишь как украшение, но, несмотря на это, он был классным. В городе не было ни одного здания выше, чем здание «Босвеллс», включая и новое здание универмага. Хоуи мог стать на колени в одном из зубцов, наклониться вниз и наблюдать за людьми на Мэпл-стрит, как они входят и выходят из магазинов и ресторанов, и представлять, на что могла быть похожа его жизнь, если бы он не отличался от этих людей так сильно.

Когда Хоуи обогнул служебную комнату, то увидел часового, сидящего на парапете и смотрящего сверху в сердце города через один из зубцов. Несмотря на то что Хоуи шел по крыше бесшумно, часовой повернул голову, чтобы посмотреть, кто к нему присоединился, и тогда мальчик понял, что делит крышу с монстром.

В тот момент, когда расстояние между ними составляло 30 футов[5], воцарилась мертвая тишина. Несмотря на неожиданность, Хоуи уловил нечто знакомое в этой случайной встрече, как будто это однажды ему снилось, а затем забылось, или как будто бы он знал подсознательно, с помощью дара ясновидения, что когда-нибудь это произойдет. Будь на его месте другой мальчик, он бы мог убежать, но Хоуи уже не убегал, потому что знал, что бегство может его убить. Медленно, шаг за шагом мальчик сократил дистанцию между ними до пятнадцати футов[6] и остановился перед наполовину отвернувшимся от него незнакомцем, изучая его преимущественно с помощью правого глаза.

Короткие засаленные волосы мужчины были спутанными и смотрелись, прямо как клубок пауков, и Хоуи бы не удивился, если бы некоторые из них неожиданно зашевелились, отсоединились друг от друга и переползли на различные участки этого уродливого черепа. Брови были широкими и густыми, но лицо — совсем безбородым, как у мальчика; кожа в некоторых местах казалась слишком розовой, а в других — призрачно-бледной, но везде настолько гладкой и неестественной, как пластмассовое лицо куклы, с напрочь отсутствующими порами. Под каменным выступом грубых бровей находились глубоко посаженные тусклые глаза, черные и настороженные, как у ворона, а нос был острым, как клюв. Пропорции лица были неправильными, кости в некоторых местах слишком заостренными, в других местах — слишком толстыми и тупыми. Его верхняя губа была тонкой и бесцветной, а нижняя — фиолетовой и слишком толстой, зубы были желтыми и кривыми.

— Не бойся, — сказал незнакомец, и его голос оказался глубоким и скрежещущим, как голоса киношных монстров, — для страха нет причин. Я не такой, каким кажусь.

Сократив дистанцию до десяти футов, прежде чем снова начать колебаться, охваченный удивлением, не смотря на то, что столкнулся с магическим существом, Хоуи спросил:

— Откуда вы пришли? Что делаете здесь?

— Это твоя крыша? Я нарушил твои владения?

— Нет, эта крыша не моя, — ответил Хоуи.

— Ну, тогда я думаю, что мы оба нарушители.

— Да, я думаю, что так.

Хотя мужчина и сидел, Хоуи видел, что он был высоким, возможно, шести с половиной футов[7], худой, как пугало, но сильный. Огромные руки. Костлявые запястья, как громоздкие соединения в старых машинах. Длинные руки. Его лопатки были сформированы неправильно, от этого рубашка была натянута и он выглядел горбатым.

— Не бойся, — повторил мужчина, — меня зовут Олтон Тернер Блэквуд. Я никому бы не сказал свое имя, если бы хотел причинить вред.

После некоторого колебания Хоуи, удивившись самому себе, полностью повернул лицо к мистеру Блэквуду и снял бейсболку.

— Вы тогда тоже не бойтесь.

Мистер Блэквуд изучил левую сторону лица Хоуи, долго смотрел на его трехпалую левую руку, а затем сказал:

— Послушай, мальчик. Если бы это был мировой кубок «Напугай меня» с семью судьями, я бы выиграл у тебя все семь голосов.

— Может быть, пять к двум? — спросил Хоуи.

— Ты приписываешь себе нечто ужасное или слишком вежлив ко мне. Я бы поставил семь к нулю, и не ставь под сомнение мои умственные способности, пытаясь оспорить эту точку зрения. Я собираюсь показать тебе свое самое сумасшедшее в мире лицо, и вот тогда ты мне честно скажешь, взял бы ты хоть один голос.

Страшная гримаса исказила лицо мистера Блэквуда, и этот оскал был настолько страшным зрелищем, что Хоуи открыл от удивления рот и на шаг отступил. Эта реакция рассмешила мистера Блэквуда, и его смеющееся лицо оказалось еще более ужасным, чем оскал.

Не смотря на то что смех мужчины звучал уродливо, как удушье или бульканье наполовину забитой трубы, его добродушная самоирония была весьма обаятельной.

Немного погодя Хоуи улыбнулся и сказал:

— Хорошо, вы выиграли. Я бы не взял ни одного голоса.

— Значит, ты честный мальчик. Я это знал, и это хорошо для тебя.

Хоуи снова надел свою бейсболку и пошел к тому зубцу в стене, который находился на два зубца дальше того, где сидел мистер Блэквуд, на расстоянии семь или восемь футов[8] между ними.

— И как же зовут тебя? — спросил мистер Блэквуд.

— Хоуи. Хоуи Дугли. Мое среднее имя — Мэбри, но я никогда его не использую. От него одни проблемы. Что вы делаете здесь наверху?

Жестом мистер Блэквуд показал на улицу под ними.

— Просто смотрю на парад.

— Но там нет никакого парада.

— Там всегда парад, Хоуи. Когда происходит что-то, в чем ты не можешь принять участие, а можешь только смотреть, — это и есть парад.

Хоуи вгляделся вниз на улицу, туда, где люди были просто людьми, не заботящимися о том, как они выглядят и являются ли объектами зависти, а затем снова посмотрел на мистера Блэквуда.

— Что с вами случилось?

— Рождение случилось со мной. Дефектное рождение, и я пришел в этот мир. Рождение или смерть — сложно сказать, что хуже. Конечно, я родился не таким большим, как сейчас, но моя младенческая форма, как они говорят, была еще более уродливой. Я полагаю, про тебя… это был какой-то огонь.

— Огонь, — подтвердил Хоуи.

— Когда это случилось?

— Мне было пять лет. Почти шесть лет назад.

— Должно быть, ты перенес несколько операций.

— Одиннадцать. Последняя была два года назад.

— Прости меня. Я имею в виду, как же, должно быть, это было больно.

Хоуи пожал плечами, как будто боль для него ничего не значила, хотя некоторое время она была для него всем сущим.

— Это не ваша вина.

Мистер Блэквуд покачал сочувственно головой.

— Ну, медицина, как ты знаешь, все время прогрессирует. Однажды они смогут сделать для тебя куда больше.

Чем дольше Хоуи слушал этот грубый голос, тем меньше он был похож на киношных монстров, а больше смахивал на голос мультяшного медведя или кого-то в этом роде.

— Вы переносили операции? — спросил Хоуи.

— Нет. Они мне никогда не требовались. Я кое-что узнал о ножах.

— Вы боитесь быть порезанным?

— Не боюсь, — сказал мистер Блэквуд. — Я просто знаю кое-что о ножах. Ты часто сюда приходишь?

Хоуи пожал плечами.

— Иногда.

— Зачем?

— Чтобы смотреть на Мэпл-стрит. На людей внизу. Вы знаете.

— Парад, — сказал мистер Блэквуд. — Мальчик, у тебя есть прекрасная половина лица, а другая часть никогда никого не напугает. И для тебя найдется место на параде.

Хоуи возразил:

— Люди глазеют.

— Смотри на них в ответ так же, и они перестанут.

— Мне не нравится видеть то, что я вижу, когда смотрю в ответ.

— А что ты видишь?

Так как Хоуи ничего не ответил, мистер Блэквуд сказал:

— Ты видишь сожаление, но не хочешь выглядеть жалким. Не позволяй гордости выгонять тебя с парада, Хоуи. Тебе не нужна одинокая жизнь.

— Они обзываются. Кидаются чем попало, иногда толкают и пихают меня. Смеются.

— Должно быть, это другие дети, — сказал мистер Блэквуд.

— В основном, да.

— Послушай, многие жестокие дети перерастают свою жестокость. Некоторые — нет. Ты не можешь позволить отдельным людям решать, на что будет похожа твоя жизнь.

Только мама Хоуи говорила с ним так, и, по какой-то причине, эти же слова, будучи произнесенными его матерью, значили куда меньше, чем когда их произносил мистер Блэквуд.

— Почему я не встретил вас раньше? — спросил Хоуи.

— Я только вчера вечером появился в городе. Считай, что меня принес бриз. Я нашел незапертое окно, ведущее в подвал. Расположился на первом этаже, на ступеньках возле задней двери. Возможно, завтра вечером меня уже здесь не будет.

— Зачем вы здесь?

— Чтобы идти дальше, — ответил мистер Блэквуд. — Это просто место между двумя другими местами, вот и все. Я нигде не задерживаюсь надолго.

— Что вы делаете? На работе. Какая у вас работа?

— Я дрейфую. Это моя работа и мое удовольствие. Всегда двигаться, получать от мира все, что могу.

Удивленный, Хоуи спросил:

— И вы платите за этот дрейф?

— Он платит. Я беру все, что пожелаю, — мистер Блэквуд облизал свои губы, как будто бы он только что подумал о чем-то сладком. — А как же ты? Ты живешь здесь всю жизнь?

— Да, кроме времени, когда уезжал на операции в ожоговый центр.

— Ты живешь неподалеку?

— В двух кварталах на восток, на Уайат-стрит. Так вы бродяга?

— Некоторые люди считают так. Но я и кое-кто еще. У тебя есть сестры? Братья и сестры?

— Только Коррина.

— Она старше тебя?

— Да, намного. Ей шестнадцать.

— Это прекрасный возраст для девочки, — сказал мистер Блэквуд.

— Думаете? Чем же этот возраст прекраснее любого другого?

Мистер Блэквуд закрыл глаза и поворачивал голову из стороны в сторону:

— Достаточно молода, чтобы быть нежной, и достаточно взрослая, чтобы быть готовой для мира. Как зовут твою маму?

— Нора. Она очень старая. Ей тридцать пять лет. Кто же вы еще, если не бродяга?

— Я знаю все пути и уловки бродяг. Но по сути я мечтатель, — Он открыл глаза. — А твой отец?

Хоуи ответил после паузы:

— У меня больше нет отца.

— Мальчик, мне очень жаль. Если он умер.

— Он не умер, — сказал Хоуи.

Мистер Блэквуд казался неподдельно заинтересованным:

— Но он с тобой не живет. Это был развод?

— Угу.

— Значит, он до сих пор твой отец.

— Нет.

— Ты до сих пор видишься с ним, не так ли?

— Я не могу. И не буду.

Мистер Блэквуд выдержал паузу. Затем:

— Как давно был развод?

— Когда мне было пять лет.

— Год, когда ты получил ожоги.

Желая пресечь все подобные разговоры, Хоуи спросил:

— А что делают мечтатели?

— Сейчас я мечтаю о том, чтобы сделать что-нибудь особенное. Но у меня еще нет всех деталей, чтобы мечтать об этом полноценно. Когда они будут, я тебе сообщу. Без отца все эти годы — это тяжко. Может быть, у твоей мамы есть бойфренд, который живет с ней, который тебе как отец?

— Нет, у нее нет бойфренда. Мы живем втроем.

Пока Хоуи всматривался в улицу, он заметил, что мистер Блэквуд смотрит на него с интересом.

— Ты — домашний человек.

— Я думаю, да. А как вы все время дрейфуете? У вас есть машина?

— Иногда я беру машину и передвигаюсь на ней. Или путешествую в пустом товарном вагоне. Время от времени сажусь на автобус.

— А люди не глазеют на вас в автобусе?

— Я сажусь впереди, и они не могут меня рассмотреть.

— Мне бы не понравилось, если бы на меня таращились.

— Когда они слишком уж таращатся, я одариваю их зловещим взглядом, и это их остужает.

— Вот бы у меня тоже был зловещий взгляд, — сказал Хоуи.

— Видишь, как я и сказал тебе, ты совсем не страшный, Хоуи Дугли.

— Вы всегда спите в таких старых заброшенных зданиях?

— Не всегда. Иногда в каком-нибудь автомобиле, когда еду. Изредка под мостом или в поле в спальном мешке. Иногда в ночлежке для бездомных, а иногда в доме, который мне нравится.

— У вас где-то есть дом?

— Я повсюду дома, в любом месте, где захочу, — сказал мистер Блэквуд.

— Значит, вы не бедны?

— Я не бедный. Я имею все, что захочу, и делаю то, что пожелаю. Абсолютно все, что пожелаю. — Он вытащил из одного кармана своих брюк цвета хаки — а карманов было множество — толстый рулон сложенных денег. — В этом городе есть хоть одна приличная точка с сандвичами на вынос?

— Да, есть парочка.

Сняв с рулона двадцатку и десятку и передав их Хоуи, мистер Блэквуд сказал:

— Почему бы тебе не купить нам ланч? Мне два сандвича, тебе один, немного колы. Не мучай подвальное окно. Выходи через заднюю дверь. Она не захлопнется за тобой, если ты ее прикроешь потихоньку.

Рука была такой большой, что могла бы закрыть лицо Хоуи полностью — основание ладони можно было бы положить на подбородок, и тогда кончики пальцев коснулись бы волос, большой палец касался бы одного уха, а мизинец — другого. Даже мизинец был большим и, как и все другие пальцы, имел причудливую большую подушечку на конце, больше столовой ложки, очень похожую на присоски на жабьих лапах.

Рука выглядела такой сильной, что казалось, что она может в одно мгновенье вытереть лицо, как клинекс[9]. Если бы мистер Блэквуд хотел причинить ему вред, он бы давно это сделал. И еще Хоуи подумал о том, что было бы, если бы мистер Блэквуд изменил свои намерения по поводу дрейфа — если бы он решил остаться, он стал бы хорошим другом. Старшие ребята — не имеет значения, насколько большие или подлые — не поджидали бы и не издевались больше над ним, не снимали бы штаны и не смеялись бы над ним, не обзывали бы его Шрамолицым, или Восьмипалым Уродом, или Когтем, если бы знали, что мистер Блэквуд — его друг.

— Я обычно не хожу в такие места, как рестораны, разве что мама скажет мне пойти с ней, а один я вообще не хожу.

Все еще протягивая деньги, мистер Блэквуд сказал:

— Значит, это будет полезно для тебя. Ты увидишь, что они возьмут с тебя деньги так же быстро, как и с кого-нибудь другого, они дадут тебе, что ты хочешь, так же, как и любому другому посетителю. И если кто-нибудь вытаращится на тебя — просто улыбнись в ответ. У тебя нет такой улыбки Франкенштейна, как у меня, а доброжелательная улыбка может делать чудеса. Ты увидишь.

Хоуи подошел к мистеру Блэквуду и взял тридцать баксов.

Банкноты были покрыты грязными красными пятнами.

— Их примут, — заверил мистер Блэквуд. — Скажи им, что покупаешь сандвичи для своей мамы. Если они узнают, что мы здесь наверху, они схватят нас до того, как мы съедим свой ланч.

— Да, сэр.

— Это достаточно приличная сумма — тридцать баксов. Но я верю, что ты распорядишься ими правильно, Хоуи. Дружбы не может быть без доверия.

То ли от солнечного света, то ли от тени случайного облачка мистер Блэквуд казался не вполне реальным. Но его глаза — настолько угольно-черные, что не было заметно границы между зрачком и радужкой, — его глаза были гораздо реальнее, чем что-либо на земле, и взгляд был таким сверлящим, как будто незнакомец заглядывал в душу и читал мысли.

Мистер Блэквуд подмигнул:

— Если у них есть какие-нибудь аппетитные пирожные, прихвати парочку.

2

Хоуи вернулся с бумажными тарелками, бумажными чашками, бумажными салфетками, четырьмя холодными банками колы, пакетом «зиплок»[10] с толстыми сандвичами, обложенными льдом, с укропом, пакетом картофельных чипсов, а также со свертком пирожных с кусочками шоколада. Еще он принес двадцать три доллара сдачи с тридцати баксов. Сандвичи были сделаны из ростбифа[11] и швейцарского сыра на хлебе, смазанном яйцом, с майонезом на одном куске хлеба и горчицей на другом, салата-латука и помидоров.

Когда они сели на черепичную крышу спиной к парапету с картофельными чипсами и пирожными, которые расположили между собой, чтобы обоим было удобнее, мистер Блэквуд сказал:

— Это по-настоящему хорошие сандвичи. Это хороший магазин сандвичей. Как он называется? «Сандвичи Хоуи»?

— Как вы догадались?

— Не сандвичи выдали твой секрет. Они совершенно изумительного качества. Мне подсказал это пакет «зиплок» со льдом, слишком серьезно для какого-нибудь коммерческого магазина сандвичей. И двадцать три доллара сдачи. Ты не смог бы купить это все за семь долларов, и даже дважды по семь, только и всего.

— Теперь, когда вы знаете, вы, наверное, захотите, чтобы я вернул ваши семь долларов.

— Нет-нет, ты их заработал. Это выгодная покупка. Ты сделал все так хорошо, что я думаю уговорить тебя взять по крайней мере еще десятку. Как ты объяснил маме эти сборы на пикник?

— Мама целый день на работе. У нее тяжелая работа. Она хочет, чтобы я был с сестрой. Но мне не нужна сестра, да она и не в состоянии ею быть. В любом случае, я знаю, какой бесполезной может быть сестра.

— Коррина? Так зовут твою сестру, да?

— Да. Этим летом она работает в «Дэйри Квин»[12]. Она уходит на весь день. Никто не видел, как я готовил ланч.

— Чипсы хороши, — сказал мистер Блэквуд.

— Со вкусом сметаны и лука.

— Это все равно как есть соус, встроенный в чипсы.

— Еще мне нравятся Читос[13].

— Кто же не любит Читос?

— Но у нас их нет, — ответил Хоуи.

— Твои чипсы безупречны, если их есть вместе с сандвичами с говядиной.

Некоторое время оба молчали. Чипсы были солеными, кола была холодной и сладкой, и лучи солнца, лившиеся на крышу, были теплыми, но не слишком горячими. Хоуи удивился, насколько непринужденной была тишина между ними. Он не видел необходимости думать о вещах, которые следует говорить, и в особенности беспокоиться о вещах, которых не следует говорить. Рон Бликер, самый отвратительный и самый навязчивый мучитель среди всех детей города, обзывал его множеством имен, включая имя Дугли Уродливая Задница, и говорил, что он пожизненный президент Клуба Уродливых Задниц. Мистера Блэквуда, возможно, называли уродливой задницей так часто, что и не сосчитать. Таким образом, можно было сказать, что сейчас происходило собрание Клуба Уродливых Задниц — и это было клевое событие, вверху на крыше, выше всех, с хорошей едой и в хорошей компании, и никто больше не был им нужен, потому что никто больше так не смотрел на вещи, как они.

Наконец мистер Блэквуд сказал:

— Когда я был ребенком, отец мне говорил, чтобы я ни с кем не разговаривал, а когда я его не слушал, он всегда наказывал меня палкой.

— Как это — наказывать палкой?

— Он бил меня бамбуковой палкой.

— Всего лишь за общение с людьми?

— По-правде, он бил меня за то, что я был таким уродцем, и он стыдился меня.

— Это ужасно, — сказал Хоуи и впервые почувствовал жалость к мистеру Блэквуду, хотя до этого момента он его немного побаивался, хотя и не мог сказать почему, но при этом он завидовал мистеру Блэквуду, такому большому, сильному и уверенному в себе.

— Когда твой отец делает что-то непотребное, — сказал мистер Блэквуд, — ты думаешь, что это частично твоя вина, что ты его чем-то огорчаешь.

— Вы тоже думали об этом?

— В первые несколько раз, когда он меня наказывал палкой, да. Но потом я перестал так думать. Я увидел, что он просто плохой человек. Если бы я был самым послушным мальчиком в мире и самым красивым — он бил бы меня по какой-нибудь другой причине.

Большая черная птица облетела крышу дважды, затем села на северо-западном углу парапета и торжественно замерла.

— Это не просто ворона, — сказал мистер Блэквуд, — это мой ворон.

Хоуи впечатлился:

— У вас есть домашний ворон-любимчик?

— Не любимчик. Он мой защитник. Он всегда находится неподалеку. Он дал мне однажды что-то… показал мне ночь, свои секреты. Но это длинная история. Я расскажу тебе немного в другое время. Это хорошие истории. Захватывающие.

— Хрупкие, — сказал Хоуи.

— Правильно. Как весь наш мир. Хрупкий.

Птица не выказывала интереса к их еде. Она оставалась в дальнем углу здания, продолжая чистить перья своим юрким клювом.

Когда они все доели и собрали мусор, мистер Блэквуд сказал:

— Твой отец не хотел, чтобы твоя мать заботилась о тебе, правда?

Хоуи прикинулся немым из-за проницательности заданного вопроса.

Мальчик молчал, и тогда мистер Блэквуд продолжил:

— Если ему не нужен сын, ты никому не принадлежишь. Это простая ревность, и это грех. И также зависть. И гордость, и убийственная ненависть. Ничего из того, что ты сделал или хотел сделать, не могло изменить того, что случилось. Мой отец и твой отец, с палкой или с огнем — они одинаковы — олицетворение всего самого худшего. Я думаю, вы получили постановление суда, по которому он не может приближаться к тебе. Так как он это сделал?

Немного погодя Хоуи решил, что будет лучше поделиться, чем держать все внутри.

— Он взял меня из детского сада, когда мама была на работе.

— Куда взял?

— Он сказал, что в парк развлечений. На самом деле это оказался мотель. Он подождал, пока я засну.

— Это был бензин?

— Я проснулся, — Хоуи глубоко вдохнул, потом еще раз. — Не мог дышать. — Память о бензине душила его. Ему было почти так же тяжело дышать, как и тогда. Он сказал:

— Из-за дыма. Бензин дымился.

Мистер Блэквуд был терпелив, потому что он, как никто другой, знал, что Хоуи никогда никому не рассказывал об этом пожаре, даже своей матери.

Глядя на ворона, который спрятал голову под крыло и, казалось, спал на солнце, Хоуи, наконец, сказал:

— Представляете, позже он говорил людям… он говорил, что хотел сжечь и себя тоже. Чтобы там были он и я вместе. Но он не смог бы такое сделать с собой.

— Он никогда не думал об этом, — сказал мистер Блэквуд, — ты никогда бы не поверил, чтобы он подумал об этом хоть на минуту.

— Нет. Он врал. Он лжец.

Странно — как это может быть правдиво и одновременно больно говорить о том, что твой отец лжец.

— Ты спас зрение и руку, прижав ее крепко к левому глазу. Ты потерял пальцы, но иначе ты бы ослеп на один глаз.

— Весь бензин… он был только с левой стороны.

— Ты умный и смелый мальчик, думал очень быстро, взял себя в руки, несмотря на боль.

— Я не смелый. Я был сильно напуган. Иногда и сейчас. Когда я думаю… что он выйдет когда-нибудь.

— Ставлю все, что у меня есть, на то, что он умрет в тюрьме, так или иначе.

Хоуи не желал, чтобы его отец умер, но он немного воспрянул духом от слов мистера Блэквуда, они звучали так, как будто бы он знал, о чем говорит.

— Служащий отеля… он слышит меня. Он появился быстро. Я горю. У него огнетушитель. Мой отец пытается его остановить. Тот валит моего отца на землю. Содержимое огнетушителя — холодное. Он спасает меня. Я теряю сознание. Я прихожу в себя и ничего не вижу. Но это всего лишь влажные салфетки на моих глазах. Мама сжимает мою здоровую руку. Больница, конечно. Сначала нет боли. И я думал: «Это конец». Но это было только начало. Это было начало… начало всего.

Весь мусор от ланча был собран в один пакет, остались только чашки с колой и льдом. Они оперлись на парапет с чашками в руках. Тремя загрубевшими пальцами левой руки Хоуи прижимал холодную чашку к своему рубцеватому лицу.

Ворон продолжал прятать свою голову под крылом.

Легкий шум машин на Мэпл-стрит звучал так, как будто множество людей шептались между собой.

Немного погодя мистер Блэквуд спросил:

— Ты в порядке?

— Да, все хорошо.

— Ты сильный мальчик.

— Хотелось бы. Но я не такой.

— Я знаю, что сильный, потому что вижу это.

Смущенный, но довольный, Хоуи сначала ничего не ответил. Но потом сказал, сам удивившись своим словам:

— Видите ту маленькую квартиру над гаражом? Миссис Норрис выехала три дня назад, и мама еще не нашла нового съемщика. Ей обязательно нужно кого-нибудь найти, нам ведь нужно больше денег. Но вы можете остаться там на пару дней. Вы не обязаны ночевать в этом старом здании.

— Только взглянув на меня, твоя мама, скорее всего, не захочет сдавать квартиру независимо от того, нужно это на самом деле или нет.

— Моя мама не такая. Она непредвзята к кому бы то ни было. Во всяком случае, она всегда говорит мне, что я могу иметь друзей, что я должен.

Потому как мистер Блэквуд не ответил, Хоуи спросил:

— Мы — друзья, так ведь?

— Для меня честь называть тебя другом, Говард Дугли. Хоуи — это же от Горварда, так?

— От Хауэла[14], — Хоуи произнес по буквам. — Но все зовут меня не иначе как Хоуи. Квартира тебе понравится. Там есть гостиная, спальня, кухня (все в одной комнате), а также ванная комната. Вам нужна ванная. Всем нужна.

Мистер Блэквуд молчал, очевидно, размышлял о предложении. Его голова была не только необычной формы, но еще и очень большой. Возможно, он был очень умным, так как его голова была больше обычной.

Наконец, мистер Блэквуд сказал:

— Возможно, было бы неплохо задержаться где-нибудь ненадолго, снять жилье на время.

Хоуи с трудом мог поверить в то, что слышал. Он уже приготовился к тому, что его новый друг уйдет, продолжит дрейфовать уже через пару дней, но сейчас появился шанс того, что он останется.

— Но я не имел в виду навсегда или даже на год, — сказал мистер Блэквуд, — Я слишком большой мечтатель для того, чтобы пускать корни. Но, возможно, на пару месяцев — посмотрим, как пойдет.

Пара месяцев! Хоуи знал, что, если у него пару месяцев будет такой друг, как мистер Блэквуд, — с ним будет все в порядке. После пары месяцев с мистером Блэквудом на стороне Хоуи Рон Бликер и такие, как он, потеряли бы весь интерес к насмешкам и сдергиванию с него штанов. Они бы никогда не осмелились делать подобные вещи снова. И даже если бы они осмелились сделать это снова, когда мистер Блэквуд уже уедет из города дрейфовать дальше, Хоуи бы уже научился, как с этим справляться, чтобы задиры получили по заслугам. Мистер Блэквуд был очень уверенным в себе, он был сама таинственность, в нем была какая-то сила, настоящее бесстрашие и даже больше, громадная энергия, и, несомненно, желая быть рядом с ним, Хоуи хотелось бы научиться защищать себя.

— У тебя есть фотография твоего дома? — спросил мистер Блэквуд. — Так я смогу посмотреть на место, куда собираюсь перебраться.

— Пойдемте со мной, — сказал Хоуи, взбираясь на его колени. — Я покажу вам квартиру.

— Хорошо, но у меня здесь есть еще дела, которые я не могу отложить. Если бы ты мог принести фотографию, это было бы проще. И тогда я смог бы немного об этом подумать.

— Конечно. Хорошо. Я вернусь примерно через полчаса с фотографиями. Дома, квартиры над гаражом. Это хорошее чистое место. Вы увидите.

— У тебя есть фотография твоей мамы и Коррины? Я хочу посмотреть на людей, у которых буду снимать жилье, пока я буду раздумывать об этом.

— Легко, — сказал Хоуи, спрыгивая на ноги, — Я вернусь через полчаса. Это здорово.

— И еще, не волнуйся и не беги рассказывать маме о том, что ты нашел съемщика. Если я почувствую, что мне что-то не подходит, я просто подрейфую к другому месту. Такой уж я. Я должен чувствовать себя свободно.

— Я никому не скажу. Обещаю.

— С этой минуты мы с тобой секретные друзья, — мистер Блэквуд поднял правый кулак. — Секретные друзья. Поклянемся и запечатаем это кулаками.

Хилая рука Хоуи выглядела, как рука маленькой девочки, по сравнению с ненормально костлявым кулаком мистера Блэквуда, но это не имело значения. Что имело значение, если сейчас они были друзьями, поклявшимися и скрепившими свою дружбу секретом?

Как только Хоуи отвернулся от своего нового волшебного друга и рванул к служебной комнате, из которой начиналась лестница, ворон устремился прочь с парапета на крышу. Своим острым серым клювом птица выдернула удирающего между плитками жука, сломала его твердый панцирь, и, пока лапки насекомого еще дрожали, скрутила его голову назад и с трудом протолкнула жука в свой зоб.

3

Три фотоальбома и несколько ящиков неразобранных фотографий хранились в гостиничной кладовке. Хоуи не тронул альбомы, потому что снимки в них были сделаны еще до развода и поджога, когда он любил своего отца и думал, что отец его тоже любит. При просмотре этих старых снимков он как будто чего-то лишался. Хоуи не мог сказать, чего именно, но потом он чувствовал серость и холод внутри в течение нескольких дней. Мир казался ему хмурым и менее красочным некоторое время после того, как он просматривал эти фотографии. Хоуи подозревал, что если бы он смотрел на них достаточно часто, то эти фото могли бы опустошить его полностью, и он никогда мог бы не увидеть этот мир таким, каким он когда-то был.

Хоуи сидел на полу в гостиной с двумя обувными коробками с фотографиями, быстро их перебирал, пока не нашел фото, на котором был изображен дом с улицы, а также другое, на котором был виден гараж, закрытый тенью, возможно, столетнего букового дерева. Это были фото его матери и его сестры, но он выбрал недавнее, на котором они стояли рядом и обнимали плечи друг друга, потому что именно на этом фото они смеялись так сильно, что мистер Блэквуд смог бы увидеть, насколько они милые и особенные, и понять, что они не такие уж плохие люди для того, чтобы отказаться снять у них жилье. Миссис Норрис, которая выехала три дня назад, чтобы вернуться в Иллинойс и жить с сестрой, сказала, что мама Хоуи была не только арендодателем, а еще и другом. Из этого фото мистер Блэквуд мог бы увидеть, что не только Хоуи может быть его другом, но и мама, и Коррина — ведь их не будет беспокоить то, как он выглядит, и они тоже станут его друзьями.

Хоуи вернул коробки из-под обуви, полные фотографий, обратно в кладовку. После недолгих поисков он взял из стола конверт и положил в него три фотографии. Совершенно счастливый, каким не был уже долгое время, он вышел, закрыл заднюю дверь и поспешил через кладбище. Там он увидел на памятнике ворона, наблюдающего за ним и беззвучно работающего своим клювом. Возможно, это была другая птица, но она была очень похожа на птицу мистера Блэквуда. Хоуи вернулся в старое здание «Босвеллс», где он оставил щеколду на парадной двери открытой, так что можно было войти без необходимости пролазить через окно подвала, и закрыл за собой дверь.

Мистер Блэквуд ждал на крыше в послеполуденном солнце и в очередной раз смотрел через прогалину в парапете, наблюдая за людьми на улице внизу. На первый взгляд, лишь на мгновение, этот человек напомнил Хоуи большого жука, которого ворон схватил и раздавил в своем клюве: его необычно гладкая кожа, местами такая же лоснящаяся, как панцирь жука, натянутая через грубую челюсть, которая делала его деформированный рот похожим на жвало жука. Но это сравнение было настолько жестоким, что Хоуи устыдился и он выбросил его из головы, когда пробежал через крышу и стал на колени перед своим другом, протягивая конверт.

Мистеру Блэквуду понравилась фотография дома на Уайат-стрит, и он сказал, что это, должно быть, уютное место, возможно, самое приятное место среди всех, которое ему приходилось видеть. Ему понравилось, что соседи живут только с одной стороны, а с другой стороны кладбище, тихо и уединенно. Ему также понравился номер дома, который было видно на одном из почтовых ящиков: 344. Он сказал, что это счастливый номер, но этого Хоуи не смог понять, пока мистер Блэквуд не обратил внимание на то, что сумма цифр номера составляет одиннадцать. Он отметил, что большое буковое дерево, затеняющее гараж, сохраняет прохладу в квартире в летнее время и создает прекрасный вид из фасадного окна.

Гораздо дольше он рассматривал фотографию с мамой Хоуи и его сестрой, на самом деле так долго, что Хоуи охватила нездоровая слабость. Он забеспокоился, что, возможно, его мама или Коррина кого-то напоминают Мистеру Блэквуду, и поэтому они ему не подойдут. Но потом его новый друг сказал, что они выглядят как милые, хорошие богобоязненные женщины, и спросил, ходят ли они в церковь.

— Больше по воскресеньям, — ответил Хоуи, — Мама заставляет меня ходить тоже, но позволяет мне надевать кепку, чтобы скрыть ту часть головы, на которой больше не растут волосы.

— Она хорошая женщина, — сказал мистер Блэквуд, еще раз взглянув на фотографию. — Я вижу, какой хорошей она могла бы быть. Она могла бы быть очень хорошей. И твоя сестра, не меньше, чем твоя мама. Они обе очень хороши, такие сладкие вместе. — Он спрятал фото в карман своей рубашки цвета хаки.

— Значит, теперь вы пойдете посмотреть на квартиру?

— Я должен подумать над этим до завтра. Это важное решение. Я размышлял над тем, чтобы остаться в городе ненадолго, но сначала я должен поспать. Я не сплю нормально по ночам. Я обычно сплю днем, но мы хорошо провели время, поэтому мне не так уж хотелось спать. Сейчас я спущусь вниз и хорошенько высплюсь. Ты ведь помнишь, я мечтатель[15]. Вероятно, я буду спать до девяти вечера, и когда я проснусь, может быть, ко мне из сна придет решение о том, как я должен поступить с этой квартирой. Вещи приходят ко мне из снов. Если ничего не придет вечером, то уж к утру наверняка. Приходи повидать меня утром, мой верный друг.

Хоуи расстроился, не получив положительного ответа к этому времени. Но у него оставалась надежда, что мистер Блэквуд может помечтать о том, как это прекрасно — жить в тени букового дерева, в доме со счастливым номером. Хоуи не мог вспомнить никого, кто бы называл его другом, тем более «верным другом». Так, наверное, мог бы сказать один из трех мушкетеров другому, или один солдат другому, как во Французском иностранном легионе[16], и это позволяло думать, что мистер Блэквуд согласится снять предложенное жилье.

Мистер Блэквуд встал на ноги, и Хоуи впервые увидел его стоящим. Он подозревал, что его друг должен быть высоким, но теперь мистер Блэквуд казался гигантом, хотя и не был таким высоким, как профессиональные баскетболисты. Теперь, когда он стоял, его толстые, причудливой формы лопатки были более выступающими, а рубашка натянулась в этих местах так сильно, что Хоуи подумал, что она может порваться. Мистер Блэквуд выглядел так, как будто у него были огромные крылья, сложенные в верхней части спины, под рубашкой. Его руки тоже казались длиннее, когда он стоял, а ладони были похожи на лопаты.

Когда они шли по крыше, их тени двигались впереди. Тень мистера Блэквуда была в три раза длиннее тени Хоуи. Вид их удлиненных силуэтов, двигающихся бок о бок, заставил Хоуи почувствовать себя маленьким, но в то же время очень защищенным. Нет таких сумасшедших, которые могли бы причинить неприятности мистеру Блэквуду. И если Хоуи его друг, никто не сможет доставить неприятности и Хоуи. Никто не осмелится.

Впервые он заметил особую деталь черных сапог своего друга. Их носовая часть была сверху покрыта полированной сталью, как на альпинистских ботинках. Они были клевыми.

Когда Хоуи включил свой фонарик, мистер Блэквуд открыл дверь, ведущую под навес, с которого начиналась лестница. Он положил руку к Хоуи на плечо и сказал: «Поберегись, сынок, этот первый пролет крутой», — и Хоуи отметил, что его большая рука казалась еще больше, когда мужчина прикасался к нему.

— Где ваш фонарик? — спросил Хоуи.

— Внизу, в моих вещах. Но мне хватает света из окон. Я очень хорошо вижу в темноте.

На каждом этаже высоко на стенах были расположены многосекционные окна, но их было немного, и они были покрыты пылью. Хоуи подумал, что, может быть, если ты мечтатель и спишь в дневное время, это может сохранить твое зрение и помочь тебе видеть лучше в темноте. Может быть, он тоже станет мечтателем и будет спать днем.

На первом этаже, в задней части пустующего здания, когда Хоуи открыл защелку и положил свою руку на рычаг ручки, мистер Блэквуд сказал: