Агата Кристи
Ранним утром мистер Паркер Пайн сошел в Пальме с борта теплохода, доставившего его на Майорку из Барселон. Разочарование последовало незамедлительно.
Весь день не переставая шел дождь. Он лил с такой силой, что кусты вокруг стоянки у здания больницы склонились к самой земле, а новая крыша начала протекать. Одна из медсестер поставила ведро на пол в приемной, и через час оно было полно до краев.
Отели были переполнены!
Оливия Саймон смотрела на потоки дождя через широкое окно своего кабинета. Шум воды мешал сосредоточиться, и журнал на ее столе по-прежнему был открыт на той же самой статье, которую она начала читать час назад. В этом дожде было что-то неестественное. Он высасывал кислород из воздуха, и дышать становилось труднее. Оливии казалось, что капли колотят по ее голове, будто дробинки по пустой консервной банке. Но стоило ей только подумать, что у нее больше нет сил выносить этот грохот, как он стих. Оливия смотрела на небо, и у нее на глазах оно становилось светлее, сияющим оттенком напоминая внутреннюю сторону яичной скорлупы. И так же неожиданно пошел снег.
Лучшее, что ему смогли предложить в центре города, это душная каморка с окнами во внутренний двор. К этому мистер Паркер Пайн не был готов совершенно. Владелец отеля, однако, остался равнодушен к его горю.
Оливия вышла в приемный покой, где последние два часа, удивительно спокойных, Кэти Браш и Линн Уилкс играли в карты.
— А что вы хотели? — пожал он плечами.
— Пошел снег, — сообщила им Оливия.
Пальма стала модным местом. Курс валюты благоприятствовал. Англичане, американцы — все! — ехали зимой на Майорку и забивали ее до отказа. Сомнительно, чтобы английскому джентльмену удалось пристроиться где-нибудь еще — ну разве на Форментере, который иностранцы обходят стороной по причине безумных цен.
Медсестры подняли на нее глаза, отрешенные из-за вынужденного безделья, потом медленно повернули головы к окну.
Мистер Паркер Пайн выпил кофе с булочкой и отправился было осматривать собор, но по дороге обнаружил, что совершенно не в настроении наслаждаться прелестями архитектуры.
— Невероятно. — Линн встала, чтобы лучше видеть, и полой халата сбросила со стола несколько карт.
Вместо этого он завязал весьма плодотворную беседу, протекавшую на ужасни смеси французского и испанского языков, с каким-то дружелюбным таксистом, обсудив с ним поочередно достоинства и преимущества Сольера, Алькудии, Польенсы и Форментера, где, оказывается, были приличные, но слишком уж дорогие гостиницы.
— Похоже, на Внешней косе это становится традицией, — заметила Кэти. — На прошлое Рождество тоже шел снег.
Мистера Паркера Пайна волновал вопрос: насколько дорогие.
Оливия взглянула на часы. Половина шестого. Сегодня она не могла задерживаться на работе. Линн снова села и поинтересовалась:
— Нелепо, абсурдно дорогие, — уверял таксист. — Понятно ведь, что англичане и едут-то сюда из-за умеренных цен.
— Присоединишься к нам, Оливия?
— Несомненно, — согласился мистер Паркер Пайн, — но, любопытства ради: сколько же стоит проживание на Форментере?
Она отказалась и вернулась к себе в кабинет. Этим вечером она не могла заставить себя присоединиться к девушкам. Оливия слишком нервничала, поглощенная своими мыслями. Ей необходимо было поскорее попасть домой.
— Вы не поверите, — сказал таксист.
Она села за стол и набрала номер домашнего телефона.
— Ничего страшного, — успокоил его мистер Паркер Пайн, — так сколько же?
— Снег пошел, — сказала она, когда Пол взял трубку.
Таксист, удивленный его настойчивостью, выдавил точную цифру.
— Да, я знаю. — Голос мужа звучал раздраженно. Оливия уже начала привыкать к тому, что Пол часто бывает не в духе. — Когда ты намерена появиться дома?
Закаленного претензиями иерусалимских и египетских гостиниц мистера Паркера Пайна она не испугала.
— Скоро, мне осталось всего полчаса.
Сделка состоялась, багаж мистера Паркера Пайна был погружен — или, скорее, заброшен — в такси, и оно принялось колесить по острову с заездами в отели подешевле, но с Форментером в качестве конечной цели.
Оливии пришлось дежурить на Рождество. Из четырех врачей, работавших в отделении неотложной помощи в Килл-Дэвил-Хиллз, она была самой молодой. Она была бы рада сказать Полу, что не зря вышла на работу, не напрасно оставила мужа в одиночестве, когда им так необходимо проводить побольше времени вместе. Но за долгие одиннадцать часов дежурства ей пришлось заниматься только оцарапанной коленкой и несварением желудка после праздничной индейки. В такие дни Оливия понимала, что скучает по напряженному темпу жизни вашингтонской городской больницы, где она проработала последние десять лет, хотя из-за этого сложно было контролировать свое рабочее расписание. В первые годы брака она боялась надолго расставаться с Полом. Когда Оливия не могла к нему прикоснуться, она начинала бояться, что он исчезнет.
Однако они так и не добрались до этого оплота плутократии[1] по той причине, что, выбравшись из путаницы узеньких улочек Польенсы и двигаясь изогнутой линией побережья, обнаружили расположенный у самого моря отель “Пино д\'Оро” — небольшое строение, очертания которого расплывались в утренней дымке ясного дня, подобно краскам на загадочных японских акварелях. Едва завидев его, мистер Паркер Пайн понял, что хочет жить здесь — и только здесь. Он остановил такси и проследовал внутрь, надеясь обрести наконец пристанище.
Прошлое Рождество они провели с его родителями в Филадельфии. Пол написал стихотворение ей в подарок и каким-то образом ухитрился вышить его по шаблону в те часы, когда она работала, а он был свободен. Вышивка теперь висела дома в ее кабинете. И всякий раз, глядя на нее, Оливия удивлялась, как быстро исчезло то теплое, нежное чувство, которое Пол испытывал к ней всего лишь год назад.
Пожилая чета, владевшая отелем, не знала ни английского, ни французского. Вопрос тем не менее был улажен. Мистера Паркера Пайна поместили в номере с видом на море, его багаж подняли туда же, и таксист, поздравив своего пассажира с чудесным избавлением от чудовищных поборов “этих новых отелей” и получив плату, отбыл, по-испански жизнерадостно с ним распрощавшись.
— Индейка уже пережарилась, — пробурчал Пол. — Может быть, я выну ее из духовки?
Взглянув на часы и обнаружив, что не было еще и десяти, мистер Паркер Пайн вышел на маленькую террасу, залитую первыми лучами солнца, и — второй раз за это утро — попросил кофе и булочек.
Оливия собралась ему ответить, когда ожила полицейская рация, стоявшая в холле у двери в ее кабинет.
Кроме его столика на террасе стояли еще три: с одного как раз прибирали, два других были заняты. За соседним расположилось немецкое семейство: отец, мать и две взрослые дочери. Дальше, в самом углу террасы, сидели, без всякого сомнения, англичане: мать и сын.
— Подожди минутку, Пол, — попросила она и прислушалась к тому, что говорит Кэти, севшая перед приемником.
Женщине было около пятидесяти пяти: седые волосы приятного оттенка, практичные, не слишком модные твидовые жакет и юбка и та особая невозмутимость, которая вырабатывается у привыкших много путешествовать англичанок.
— Килл-Дэвил-Хиллз, отделение неотложной помощи, — ответила Кэти.
Молодому человеку, который сидел против нее, на вид можно было дать лет двадцать — двадцать пять, и он тоже был совершенно типичным представителем своего класса и своего возраста. Особенно хорош собой он не был, но назвать его невзрачным тоже бы никто не решился; он был не высок и не низок и, судя по тому, как заботливо он ухаживал за своей матерью и по веселому смеху, доносившемуся с их стола, находился с ней в самых дружеских отношениях.
— У нас пулевое ранение в грудь, — донесся сквозь потрескивание мужской голос. — Женщина, около сорока, пульс нитевидный, сто пятьдесят в минуту. Давление семьдесят пять на сорок.
За разговором женщина заметила появление мистера Паркера Пайна. Ее взгляд скользнул по нему с благовоспитанным безразличием. Но он понял, что оценен по достоинству. То есть как англичанин и джентльмен, заслуживающий того, чтобы, при случае, обратиться к нему с вежливой и ни к чему не обязывающей фразой.
— Когда вас ждать? — спросила Кэти.
— Через пятнадцать минут. Может быть, через двадцать. Проклятый снег!
Никаких особенных возражений на этот счет у мистера Паркера Пайна не было. Соотечественники, мужчины и женщины, которых он встречал за границей, слегка утомляли его, но он был отнюдь не прочь какое-то время провести в дружеской беседе. Тем более что попытка уклониться от общения в таком маленьком отеле могла бы вызвать напряженность. Эта же женщина, он был уверен, в совершенстве владела тем, что он называл про себя “гостиничным этикетом”.
Оливия встала.
Молодой человек сказал что-то, рассмеялся и ушел с террасы. Его мать взяла свою сумочку, газеты и, усевшись лицом к морю — спиной к мистеру Паркеру Пайну, — развернула номер “Дейли мейл”.
— Пол, я должна идти, — сказала она мужу, положила трубку и торопливо пошла в смотровую. — Позвони Джонатану, — бросила она на бегу Кэти.
Когда, допив кофе, мистер Паркер Пайн снова взглянул в ее направлении, он невольно насторожился: над безмятежным течением его отпуска нависла страшная угроза. Спина женщины говорила об этом с безжалостной выразительностью. В свое время мистер Паркер Пайн немало повидал таких спин. Ее напряженная неподвижность — мистеру Паркеру Пайну не нужно было видеть лица женщины — со всей определенностью говорила, что в ее глазах блестят слезы, удерживаемые лишь огромным усилием воли.
Ей не нравилось работать с Джонатаном Кремером, но именно его она должна была вызвать в случае необходимости, да и жил он ближе всех. Он сможет приехать через несколько минут.
Мистер Паркер Пайн тихонько поднялся и, точно старый матерый кролик — мечта браконьера, крадучись проскользнул в отель. Менее получаса назад его пригласили расписаться в книге для гостей. И сейчас его аккуратно выведенная роспись значилась там: “К. Паркер Панн, Лондон!” Несколькими строчками выше расписались некие миссис Р. Честер и мистер Бэзил Честер, Холм-парк, Девон.
Оливия готовилась к операции, когда появился Джонатан.
Схватив перо, мистер Паркер Пайн поспешно написал прямо на своей прежней подписи: “Кристофер Пайн”. Но если в Польенсе на миссис Р. Честер обрушилось несчастье, следовало постараться ограничить ее возможность обратиться за советом к мистеру Паркеру Пайну.
— Значит, пулевое ранение, — хмыкнул он, закатывая рукава и принимаясь намыливать руки. — Мы стабилизируем ее состояние и отправим на вертолете в Норфолк, в Мемориальную больницу Эмерсона.
Количество встреченных за границей соотечественников, заметивших его объявление и знающих его имя постоянно удивляло достойного джентльмена. В Англии тысячи людей, ежедневно читающих “Таймс”, совершенно искренне могли бы сказать, что в жизни о нем не слыхали. На чужбине, однако, как он начал подозревать, они читают вести с родины куда более вдумчиво. Ни одна мелочь не ускользала от их внимания — даже колонка объявлений.
— Мы еще ее не видели, — парировала Оливия и включила монитор электрокардиографа.
Ему уже неоднократно отравляли отдых, заставляя заниматься чужими проблемами, начиная с убийства и заканчивая попыткой шантажа. И теперь на Майорке мистер Паркер Пайн был полон решимости оградить свой покой. Инстинкт же подсказывал ему, что расстроенная пожилая леди могла серьезно этому помешать.
— Ей потребуется специальная бригада.
Мистер Паркер Пайн премило устроился в “Пино д\'Оро”. Неподалеку находился отель побольше, “Марипоза”, где проживало множество англичан. Все окрестности были буквально заполнены художниками. По берегу моря можно было прогуляться до рыбацкой деревеньки, где располагался уютный бар, обжитый отдыхающими. Все было очень тихо и мирно. Девушки расхаживали в джинсах и цветастых косынках, которыми укрывали верхнюю часть своего тела. Длинноволосые юноши в беретах, толкущиеся “У Мака”, распространялись на такие темы, как ложные ценности и абстракционизм[2] в искусстве.
Оливия принялась выкладывать все необходимое для интубации. Джонатан раньше, работал в сонной провинциальной больнице в Луизиане и, вероятно, не слишком уверенно чувствовал себя, если речь шла о пулевом ранении. Он проработал на Внешней косе чуть больше года, став первым врачом в только что созданном отделении неотложной помощи, единственном в этих местах. Оливии обещали, что она будет в равном с ним положении, что у нее будет такое же право голоса, как и у Джонатана Кремера. Но иногда у нее создавалось впечатление, что об этом забыли предупредить Джонатана.
— Давай сначала осмотрим ее, — примирительно предложила она.
На следующий после прибытия день мистер Паркер Пайн удостоился со стороны миссис Честер нескольких светских фраз, насчет очарования местной природы и надежд на хорошую погоду. Затем миссис Честер немного поболтала с немецкой леди о вязании и перемолвилась парой слов о политической нестабильности с двумя джентльменами из Дании, тратившими весь свой досуг на то, чтобы от рассвета до заката бродить по окрестностям В лице юного Бэзила Честера мистер Паркер Пайн обнаружил исключительно приятного собеседника. Молодой человек неизменно называл его “сэр” и вежливо выслушивал все, что бы ему ни вздумалось сообщить. Иногда вечерами после ужина они втроем усаживались на террасе, попивая кофе. На третий день Бэзил, просидев с ними минут десять или около того, ушел, оставив старших наедине.
К тому моменту, когда двое парамедиков привезли раненую, смотровая была уже готова. С женщины уже срезали блузку и лифчик, и в левой груди виднелась очень маленькая ранка. Крови не было. Это могло означать только одно: пуля попала прямо в сердце. Оливия понимала, что пострадавшей требуется немедленная операция, другого выхода не было.
Они побеседовали о цветах, их выращивании, плачевном состоянии английского фунта, растущей дороговизне отдыха во Франции и трудностях, с которыми в наши дни сталкивается англичанин, желая получить в пять часов прилично заваренный чай.
— Неси операционный набор, — обратилась Оливия к Кэти.
И каждый вечер мистер Паркер Пайн замечал, как предательски начинают дрожать губы миссис Честер, когда ее сын покидал их. Однако она быстро справлялась со своими чувствами, и беседа непринужденно и мило текла в обозначенном выше русле.
— Что? — воскликнул Джонатан, помогавший одному из парамедиков надеть на женщину специальный противошоковый костюм. — Забудь об этом, Оливия. Давай отправим ее в Норфолк.
Мало-помалу в их разговорах начал появляться образ Бэзила: какой он был — примерный ученик в школе (представляете, он был среди одиннадцати первых!), как все его любили, как гордился бы им отец, будь он жив, и какой он всегда покладистый, за что миссис Честер так ему благодарна.
— Принеси два пакета с кровью, первая группа, резус отрицательный. — Оливия обращалась к Линн, одновременно проверяя жизненные показатели раненой. Вертолет доставит пострадавшую в больницу только через сорок минут. Пройдет еще не меньше пятнадцати минут, прежде чем она окажется в операционной. — Женщина не протянет так долго, — ответила она Джонатану.
— Разумеется, я постоянно твержу ему, что он должен быть с молодежью, но, знаете, ему, кажется, куда больше нравится мое общество, — заметила она с ноткой явного удовлетворения.
Кэти принесла поднос с хирургическими инструментами. Они негромко позвякивали, потому что у медсестры тряслись руки. Она заколола темные волосы, и Оливия пожалела, что не догадалась сделать то же самое. Ее волосы были чуть длиннее подбородка, и стоило ей наклонить голову, как они падали вперед, заслоняя все.
И вот тут-то мистер Паркер Пайн забыл об осторожности и, вместо того чтобы ответить одной из тактичных фраз, которые так легко ему удавались, заметил:
— Ты шутишь, — возмутился Джонатан. — Мы не можем здесь оперировать.
— Да, конечно, Здесь очень много молодежи. Не в отеле — в окрестностях.
— Пятьдесят на тридцать, — громко объявила Линн, — пульс на руке не прощупывается.
Миссис Честер тут же помрачнела.
— Вливай ей физраствор, — приказала Оливия. — Джонатан, прошу тебя, сделай надрез. — Женщина нуждалась в переливании крови.
— Да, здесь столько художнике в, — недовольно отозвалась она. — Я, наверное, страшно старомодна, но, в конце концов, я же не против настоящего искусства; к сожалению, для большинства этих молодых людей живопись всего лишь отличный повод бездельничать и везде слоняться. А видели бы вы, сколько они пьют… И девушки тоже.
— Оливия, здесь тебе не округ Колумбия! Для операции необходима специальная бригада.
На следующий день Бэзил сказал мистеру Паркеру Пайну:
— Начинай вводить физраствор, — обратилась Оливия к Линн, — и эпинефрин. И повесь мешки с кровью на штатив. — Потом она обернулась к Джонатану: — Послушай, разумеется, мы можем отправить ее в Норфолк. Только мы оба знаем, что она умрет по дороге. Здесь не идеальные условия для операции, но это ее единственный шанс. — Оливия снова повернулась к столу и сама сделала надрез на паховой вене и выбрала иглу для переливания крови.
— Просто здорово, что вы здесь оказались, сэр. Я имею в виду, для моей матери. Так хорошо, что у нее теперь есть с кем поговорить вечерами…
Я могу это сделать. — Кэти взяла иглу из рук Оливии и ввела в вену. Руки у нее больше не дрожали. Оливия восхитилась тем, как быстро молодая женщина справилась со страхом и растерянностью.
— А что же вы делали, когда были здесь раньше?
Джонатан ожег ее яростным взглядом.
— В основном играли в пикет[3].
— Я не желаю в этом участвовать. Я вызываю вертолет. — Развернувшись на каблуках, он вышел из смотровой.
— Понятно.
Оливия ошеломленно посмотрела ему вслед, потом повернулась к одному из парамедиков.
— Только он очень быстро надоедает, этот пикет. Понимаете, у меня здесь появились друзья — страшно веселая компания. Сомневаюсь, чтобы мама одобряла моих новых знакомых.
— Вызовите сюда доктора Шелли, пусть приедет как можно быстрее. — Оливия принялась протирать раствором бетадина грудь и бок женщины. Потом надела стерильные перчатки, которые протянула ей Линн.
Он рассмеялся, считая, видно, что это очень забавно.
— Может быть, все-таки следовало бы отправить ее в Норфолк, — негромко сказала Линн. У нее на лбу блестели капельки пота.
— Она, знаете, ужасно старомодна. Ее шокируют даже девушки в джинсах!
— Мы сделаем все, что в наших силах, Линн. — Оливия взяла с подноса другой скальпель и заметила, что у нее самой дрожат руки. Она вдруг остро осознала, что осталась единственным врачом в смотровой. «Ну-ка, возьми себя в руки», — приказала себе Оливия. Когда она приставила скальпель к груди женщины, между ребрами, то почувствовала, что полностью контролирует себя. Оливия сосредоточилась на том, что ей предстояло сделать. Она сделала надрез. Крови не было. Скальпель пошел дальше, сквозь мускулы, к ребрам. Кровь неожиданно хлынула из разреза, залив хирургический костюм Оливии и пол. Женщина-парамедик, стоявшая рядом, охнула.
— Шокируют, — подтвердил мистер Паркер Пайн.
— Давления нет, — сообщила Линн, — пульса тоже.
— Я ей говорю: нужно жить в ногу со временем… А у нас в Девоне девушки такие скучные…
Оливия посмотрела на равную зеленую линию на мониторе электрокардиографа. Она почувствовала, что у нее на лбу выступила испарина. Они ее теряли. Для операции на сердце требовалось раздвинуть ребра, но, посмотрев на поднос, Оливия не увидела необходимого инструмента.
— Понимаю, — сказал мистер Паркер Пайн. Все это немало его занимало. Перед ним разворачивалась маленькая драма, в которой ему не было нужды участвовать.
— У нас нет расширителя?! Кэти только покачала головой.
А затем случилось худшее — худшее из того, что, по мнению мистера Паркера Пайна, могло с ним случиться. В местном кафе, в присутствии миссис Честер, он столкнулся с некой экзальтированной особой, остановившейся в Марипозе и — о, ужас! — знакомой с ним.
Разумеется, у них не было такого инструмента. Оливия снова взялась за скальпель и им развела ребра. Сунув левую руку в образовавшееся отверстие, она осторожно согнула пальцы вокруг сердца женщины, провела большим пальцем по сердечной мышце, пытаясь найти входное отверстие от пули. Она быстро нашла маленькую ямочку на гладкой поверхности сердца и закрыла ее пальцем, чтобы остановить кровь. Потом она нащупала выходное отверстие, прикрыла его средним пальцем и почувствовала, как сердце сокращается в ее ладони. Оливия подняла голову, чтобы посмотреть на монитор, и тут же услышана радостный возглас Кэти:
— Кого я вижу! Да неужто это сам мистер Паркер Пайн? Единственный и неповторимый? — тут же взвизгнула она. — Да не с кем-нибудь, а с Аделой Честер! Вы знакомы? Правда? Остановились в одном и том же отеле? Адела, это же настоящий волшебник, восьмое чудо света, человек, уничтожающий все твои беды одним мановением руки. Как? Ты не знаешь? Не может быть, уж наверное, ты о нем слышала. Ну, как же? Неужели ты не читала его объявления? “Если у вас проблемы, обращайтесь к мистеру Паркеру Пайну”. Для него нет решительно ничего невозможного. Семейную пару, готовую перегрызть друг другу глотки, он мигом превратит в образцовую семью. Если вы разочаровались в жизни, он обеспечит вам незабываемые впечатления! Говорю тебе: этот человек — волшебник!
— Есть пульс!
Она еще долго пела ему дифирамбы, изредка прерываемые робкими возражениями мистера Паркера Пайна, которому очень не понравилась задумчивость, появившаяся в обращенном на него взгляде миссис Честер. Еще меньше ему понравилось, когда он увидел ее, возвращающуюся вечером с пляжа, оживленно беседуя с неугомонной поклонницей его талантов.
Оливия только сейчас перевела дыхание. Теперь им оставалось только ждать прихода Майка Шелли, заведующего отделением неотложной помощи. Оливия не знала, сколько сумеет простоять в крайне неудобном положении. Она согнулась и немного присела, чтобы удерживать в руках сердце, закрывая при этом сквозную рану. Если Оливия хоть немного сдвинет пальцы, женщина умрет. Все так просто. Но у Оливии уже начали дрожать мышцы ног, заныли плечи.
Развязка наступила скорее, чем он ожидал. Тем же вечером, после кофе, миссис Честер решительно предложила:
Она услышала шум приближающегося вертолета, потом привычный звук, когда машина села на крышу здания. Оливия надеялась, что вертолет им еще понадобится, что они сумеют залатать сердце пострадавшей и стабилизировать ее состояние, чтобы она перенесла полет.
— Давайте пройдемте в маленький салон, мистер Пайн. Я хотела бы поговорить с вами.
Оливия в первый раз за все время посмотрела налицо раненой. У нее была белая кожа, немного веснушек на носу и щеках, никакой косметики. Волосы были длинными, тяжелыми, рыжими, очень красивого красноватого оттенка, напоминающего цвет древесины вишневого дерева. Они спадали со стола волнистым водопадом. Женщина казалась моделью из рекламы шампуня для волос.
Мистер Паркер Пайн поклонился и покорился неизбежному.
— Кто в нее стрелял? — спросила Оливия, поднимая глаза на молодого парамедика, стараясь отвлечься от своего неудобного положения.
Самообладание, видимо, уже начало изменять миссис Честер. Как только двери салона закрылись за ними, оно рухнуло. Миссис Честер села в кресло и залилась слезами.
Лицо парня было таким же белым, как лицо раненой. Карие глаза расширились от ужаса.
— Мой мальчик, мистер Паркер Пайн! Вы должны спасти его. Мы должны спасти его! Мое сердце разрывается.
— Она была волонтеркой в приюте для женщин в Мантео, — ответил он. — Туда вошел мужик, он угрожал своей жене и детям, и эта женщина прикрыла их собой.
— Милая моя леди, как человек совершенно посторонний…
Приют для женщин, пострадавших от домашнего насилия. Оливия ощутила боль в груди. Ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы задать следующий вопрос.
— Нина Уичерли говорит, что вы можете все. Говорит, я должна полностью вам довериться. Советует ничего от вас не скрывать — и тогда вы непременно поможете.
— Кто-нибудь знает, как ее зовут?
Прокляв про себя восторженную Нину Уичерли, мистер Паркер Пайн смирился и приступил к делу.
— Анни, — ответил парамедик. — То ли О\'Брайен, то ли еще как-то.
— Что ж, давайте проясним ситуацию. Женщина, я полагаю?
— О\'Нил, — прошептала Оливия, но так тихо, что ее никто не услышал.
— Он говорил вам о ней?
Она снова взглянула на распростертое перед ней тело с белоснежной кожей, на полные груди, усыпанные веснушками, на тонкую талию. Оливия закрыла глаза. У нее горели плечи, кончики пальцев онемели. Она уже не могла сказать, прикрывают они отверстия от пули или нет. Оливия перевела взгляд на монитор. Электрокардиограф подскажет ей, если ее пальцы начнут сползать.
— Я догадался.
Неужели прошел всего месяц с тех пор, как Пол написал статью для журнала «Морской пейзаж»? Оливия не забыла фотографии витражей, сделанные в мастерской Анни Чейз О\'Нил. Женщина в шелках, синяя цапля, закат в песках. Пол изменился после этой статьи. Не только Пол, все изменилось.
Слова неудержимым потоком хлынули из миссис Честер. Девица чудовищна. Пьет, сквернословит и носит на себе так мало одежды, что не всякий эту одежду разглядит. Еще у нее есть сестра, которая живет здесь же, а у той — муж художник и датчанин. Общество, в котором они вращаются, не менее ужасно. Половина из них живет друг с другом, не состоя в браке. Бэзил совершенно переменился. Он всегда был таким тихим, спокойным мальчиком… Интересовался серьезными вещами… Думал заняться археологией…
Вошел Майк Шелли, и Оливия заметила шок в его глазах при виде открывшейся перед ним картины. Но он быстро вымыл руки и через несколько секунд уже стоял с ней рядом.
— Вот! — заметил мистер Паркер Пайн. — А природа этого не терпит.
— Где Джонатан? — спросил он.
— То есть?
— Доктор Кремер уверял, что раненую необходимо отправить в Норфолк, а я сочла, что мы ее единственный шанс. Поэтому он отправился вызывать вертолет и больше не вернулся.
— Для молодого человека противоестественно интересоваться серьезными вещами. Он должен интересоваться девушками, Причем как можно в большем количестве и наиболее ужасными.
Майк уже держал в руке специальную иглу с загнутым концом.
— Умоляю вас, не шутите так, мистер Паркер Пайн.
— Пострадавшую и в самом деле надо было отправить в Норфолк, — сказал он очень тихо, его губы шевелились почти у самого уха Оливии. — А так ее кровь будет на твоих руках.
— Я абсолютно серьезен. Кстати, не та ли эта девушка, что была с вами вчера за чаем?
У Оливии защипало глаза. Неужели она приняла неверное решение? Нет, эта женщина не пережила бы перелет. В этом Оливия была абсолютно уверена.
Мистер Паркер Пайн отлично ее помнил: серые фланелевые брюки, алый платок, небрежно завязанный узлом между лопатками, ярко-красная помада… Еще он помнил, что чаю она предпочла коктейль.
Майку пришлось работать вокруг ее пальцев. Если бы она сдвинула их хотя бы на миллиметр, кровь хлынула бы из отверстий. Боль уже не отпускала плечи Оливии, дрожь с ног перешла на все тело. Но она не меняла положения, пока Майк подсунул крохотную заплатку под ее палец и пришил ее. Но выходное отверстие залатать было намного труднее. Оно было большим, и закрыть его, не повредив при этом сердце, оказалось невозможно.
— Так вы ее видели? Чудовище, не правда ли? Раньше Бэзил восхищался совершенно другими девушками.
Оливия видела, что лоб Майка прорезали глубокие морщины, пока он сражался с иглой.
— Вам не кажется, что вы оставляли ему не слишком много возможностей восхищаться девушками?
— Прошу тебя, Майк, — прошептала она.
— Я?
Но он только покачал головой, сдаваясь. Заплатка не держалась, кровь сначала просачивалась, а потом хлынула из пробитого сердца. Оливия чувствовала его тепло в своей ладони. Она видела на мониторе, как зеленая линия заскакала, потом превратилась в прямую. В смотровой повисла тягостная тишина.
— Ему слишком нравилось ваше общество! Скверно… Однако, думаю, все обойдется, если только вы не будете торопить события.
Никто не двигался. Все молчали. Оливия слышала прерывистое, частое дыхание Майка, звучавшее в такт с ее собственным. Она медленно выпрямилась, охнула от боли в спине и посмотрела на Кэти:
— Вы не понимаете! Он хочет жениться на этой… Бетти Грегг! Они уже помолвлены.
— Родственники здесь? Медсестра кивнула:
— Дело зашло так далеко?
— Да, приехали муж и дети. Мы вызвали Кевина, и он с ними в комнате ожидания.
— Да. Мистер Паркер Пайн, вы обязаны что-то сделать. Предотвратить эту ужасную женитьбу. Эта девица разрушит моему мальчику всю жизнь.
— Я с ними поговорю, — вызвался Майк. Оливия покачала головой.
— Жизнь человека может разрушить только он сам — и никто другой.
— Это следует сделать мне. Я была с ней с самого начала. Она развернулась и направилась к выходу. Майк перехватил ее.
— Жизнь Бэзила можно разрушить! — уверенно заявила миссис Честер.
— Постой-ка, лучше тебе переодеться.
— Бэзил меня не беспокоит, — заметил мистер Паркер Пайн.
Оливия посмотрела на свой залитый кровью хирургический костюм и засомневалась в своих силах. Она явно была не способна мыслить здраво.
— Вас что же, беспокоит эта девица?
— Нет, миссис Честер, вы. Точнее, личность, которую вы в себе губите.
Переодевшись в комнате отдыха, Оливия вышла в небольшую, уединенную комнату ожидания. Через большое окно в коридоре она видела, как в темноте пляшут крупные снежные хлопья. Ей захотелось хотя бы на минуту выйти на улицу. У нее все еще ломило тело от напряжения и неудобной позы, и ей отчаянно не хотелось разговаривать с семьей Анни. Она надеялась, что Кевин Рикерт, социальный работник, подготовил их к тому, что им предстояло от нее услышать.
Миссис Честер взглянула на него с некоторым недоумением.
Кевин вздохнул с облегчением, увидев ее.
— Что есть жизнь между двадцатью и сорока годами? — вопросил мистер Паркер Пайн. — Темница, сотканная из межличностных эмоциональных связей! Так есть и так должно быть. Это жизнь. Но позже.., позже она вступает в новое качество. Вы можете размышлять, наблюдать ее со стороны, узнавать кое-что новое о людях и почти всю правду о себе. Жизнь становится настоящей, она обретает смысл. Вы видите ее в целом — не как отдельный эпизод, в котором вы задействованы как актер на сцене. Ни один мужчина и ни одна женщина не может считать себя совершенно самой собой до сорока пяти. Только тогда индивидуальность получает шанс проявиться.
— Это доктор Саймон, — сказал он.
— Но я была так занята Бэзилом… Он был для меня всем.
Перед Оливией стояли трое: девочка лет тринадцати, поразительно похожая на Анни, парнишка, на несколько лет старше, и мужчина. Она поняла, что это муж Анни, Алек О\'Нил. Темноволосый, высокий, худой, но мускулистый, он был в джинсах и голубом свитере. Он неуверенно протянул ей руку, а очень светлые голубые глаза словно спрашивали, какое будущее его ждет.
— А не должен был быть. За это вы теперь и расплачиваетесь. Любите его сколько угодно, только не забывайте, что вы — Адела Честер, личность, а не только мать Бэзила.
Оливия быстро пожала протянутую руку.
— Если его жизнь будет разрушена, это разобьет мне сердце, — возразила мать Бэзила.
— Здравствуйте, мистер О\'Нил. — Она старалась говорить медленно, отчетливо. — Мне очень жаль. Пуля прошла через сердце. Повреждения оказались слишком серьезными.
Мистер Паркер Пайн взглянул на ее тонкое лицо, на печально опущенные уголки губ… Она все еще была привлекательной женщиной. Он не хотел, чтобы она страдала.
В его глазах все еще светилась надежда. Но его сын сразу все понял. Он казался юной копией своего отца, те же черные волосы, голубые глаза под темными бровями. Он отвернулся к стене, ссутулился, но не произнес ни звука, не заплакал.
— Что ж, я посмотрю, что можно сделать, — сказал он и отправился разыскивать Бэзила.
— Вы понимаете, что говорит вам доктор Саймон? — уточнил Кевин.
Тот, казалось, давно уже мечтал поговорить с Паркером Пайном и принялся с жаром отстаивать свои позиции.
Алек продолжал не мигая смотреть на Оливию.
— Все это чертовски неприятно. С матерью говорить без толку. Предрассудки, ограниченность. Если бы только она от этого избавилась, то увидела бы, какая Бетти замечательная и…
— Вы хотите сказать, что Анни умерла? Оливия кивнула.
— А что сама Бетти? Бэзил вздохнул.
— Мне очень жаль. Мы пытались спасти ее, но…
— Черт! С ней тоже нелегко. Если бы она хоть чуточку уступила — я имею в виду, хоть день не красила губы… Может, в этом все дело. Но такое чувство, что при матери она просто из кожи вон лезет, чтобы выглядеть еще — ну.., современней, что ли…
— Нет! — Девочка бросилась к Оливии, толкнула, попыталась ударить. Кевин успел перехватить ее руку. — Она не может умереть! — крикнула дочь Анни. — Крови совсем не было!
Мистер Паркер Пайн улыбнулся.
Алек О\'Нил обнял дочь, прижал к себе.
— Мать и Бетти — самые дорогие для меня люди! — раздраженно продолжал Бэзил. — Кажется, могли бы и поладить.
— Тише, Лэйси.
— В жизни не все идет так, как нам того хочется, молодой человек, — заметил мистер Паркер Панн.
Оливия погладила девочку по плечу. Откуда она знает, что крови не было?
— Вот если бы мы сейчас пошли к Бетти и вы поговорили бы с ней обо всем этом?
— У нее было внутреннее кровотечение, дорогая, — объяснила Оливия.
Мистер Паркер Пайн с готовностью принял приглашение.
Девочка сбросила ее руку.
Бетти с сестрой и ее мужем жили в небольшом ветхом строении чуть в стороне от моря. Их быт радовал простотой. Обстановка состояла из стола, кроватей и трех стульев. Встроенный в стену буфет, помимо самой необходимой посуды, был пуст.
— Я вам не дорогая.
Ганс оказался беспокойным молодым человеком с огромной копной непослушных светлых волос. Он изъяснялся на ломаном английском, делал это с невероятной скоростью и при этом неутомимо расхаживал по комнате. Стелла, его жена, была маленькой и милой. У Бетти Грегг оказались рыжие волосы, веснушки и озорные глаза. Мистер Паркер Пайн отметил, что накрашена она куда меньше, чем это было вчера в “Пино д\'Оро”.
Алек О\'Нил крепче прижал к себе дочь, и она начала всхлипывать, уткнувшись ему в грудь. Оливия посмотрела на Кевина. Она чувствовала себя беспомощной.
Она подала ему коктейль и подмигнула.
— Я побуду с ними, — пообещал Кевин.
— Вас тоже втянули в эту заварушку?
Оливия подошла к двери, но на пороге обернулась и еще раз посмотрела на семью Анни Чейз О\'Нил.
Мистер Паркер Пайн кивнул.
— Если у вас возникнут вопросы, вы можете позвонить мне.
— И на чьей же вы стороне, господин судья? Молодых влюбленных или непримиримой леди?
Алек посмотрел на нее через комнату, и Оливия подняла голову, заставляя себя смотреть в его глаза, в которых плескалась боль. Он лишился дорогого существа. А что она может дать ему взамен?
— А можно задать вам один вопрос?
— Анни была очень красивой, — прошептала Оливия.
— Конечно.
Джонатан и пилот вертолета стояли в коридоре, и Оливии пришлось пройти мимо них, когда она возвращалась в свой кабинет.
— Много ли такта вы проявляете в этой истории?
— Отличная работа, — насмешливо бросил Джонатан.
— И не думала проявлять, — честно призналась мисс Грегг. — Как только я вижу эту дамочку, мне тут же хочется делать ей все назло.
Оливия проигнорировала его, вошла в свой кабинет, плотно закрыла за собой дверь и распахнула окно, впуская холодный воздух. Снег все еще шел, но так тихо, что когда Оливия затаила дыхание, то услышала рокот океана.
Оглянувшись, она убедилась, что Бэзил находится вне пределов слышимости, и продолжила:
Вскоре к ней заглянул Кевин.
— Она меня просто бесит. Не отпускает Бэзила ни на шаг от своей юбки, а ему сколько лет-то уже! Мужчина, который позволяет так с собой обращаться, должен быть полным идиотом. А Бэзил вовсе не идиот. Просто она злоупотребляет своим положением.
— С тобой все в порядке, Оливия?
— Ну, не так уж это и плохо. Не совсем, как говорится, в духе времени, но и только.
Она оторвалась от окна и села за свой стол.
Бетти Грегг неожиданно подмигнула.
— Да. А как ее семья? Кевин вошел в кабинет.
— Что-то вроде того, как прячут на чердак чиппендейловские[4] кресла, когда в моду входят викторианские?[5] А потом стаскивают их вниз и говорят: «Ну разве они не прекрасны?»
— Отец и сын пошли попрощаться с ней. — Он сел напротив нее. — Девочка не захотела. Надеюсь, с ними все будет в порядке. Хорошая, крепкая семья, но мать была опорой, так что наверняка ничего нельзя сказать. — Кевин покачал головой. — Иногда жизнь чертовски несправедлива, правда?
— Что-то в таком духе.
— Да.
Бетти Грегг задумалась.
— Я вижу, тебе тоже нелегко.
— Может, вы и правы. Буду с вами откровенной. Бэзил сам во всем виноват. Видели бы вы, как он боялся, что я произведу плохое впечатление на его обожаемую матушку. Меня это просто из себя выводило. Подозреваю, надави она на него посильнее, он бы тотчас же меня бросил.
Оливия почувствовала, как по щеке скатилась слеза. Кевин вытащил бумажный носовой платок из пачки на столе и протянул ей.
— Возможно, — согласился мистер Паркер Пайн, — если б она нашла правильный подход.
— Кремер настоящий сукин сын, — заявил он.
— Уж не собираетесь ли вы ей его подсказать? Сама-то она ни за что не додумается. Будет упорно сидеть с осуждающим видом, а этого явно маловато. Но с вашей подсказки…
— Я в порядке, — Оливия выпрямилась, высморкалась. — Слушай, тебе когда-нибудь приходилось успокаивать Джонатана или Майка, давать им платок?
Она закусила губу и подняла на мистера Паркера Пайна свои голубые глаза.
Кевин улыбнулся.
— Знаете, а я ведь о вас слышала. Считается, что вы больше других знаете о человеческой натуре. И что же вы думаете о нас с Бэзилом? Есть у нас шанс или нет?
— А ты думаешь, что у женщин исключительное право на то, чтобы чувствовать себя последним дерьмом?
— Сначала я хотел бы задать вам несколько вопросов.
Оливия вспомнила, как смотрел на нее Алек О\'Нил, когда она выходила из комнаты ожидания. Ей никогда не забыть выражения его глаз.
— Тест на совместимость? Отлично, давайте.
— Думаю, нет. Спасибо, что заглянул ко мне, Кевин.
— Вы закрываете окна на ночь?
Ее смена давно закончилась. Она могла уехать домой в любое время. Предстоит вернуться в свой дом на берегу и рассказать Полу о том, что произошло. Еще один мужчина поникнет от горя. Что такого особенного было в Анни О\'Нил?
— Никогда. Люблю свежий воздух.
Она опустила глаза, посмотрела на свои руки, лежавшие на коленях. Оливия повернула руку ладонью вверх, и ей показалось, что она все еще чувствует живое, теплое сердце Анни.
— У вас с Бэзилом одинаковые предпочтения в пище?
— Да.
2
— Вы любите ложиться рано или поздно?
Без четверти восемь Пол Маселли выключил огни на рождественской елке и вернулся к столу. Все давно остыло — индейка, сладкий картофель и зеленый горошек. Соус на блюде застыл, и, когда Пол ковырнул его ножом, на серебре осталась коричневая пленка. Накрывая на стол, он не забыл зажечь свечи, налить вино в красивые бокалы. Черт бы побрал Оливию! Пол не мог не сердиться на нее. Работа была для нее важнее их брака. Даже в Рождество его жена не могла вовремя уйти из больницы.
— Ну, между нами говоря, рано. Если не лягу спать в половине одиннадцатого, то вся измучаюсь, а утром буду чувствовать себя совершенно разбитой. Но, надеюсь, это между нами.
— Вы должны отлично подойти друг другу, — решил мистер Паркер Пайн.
Пол посмотрел на елку. Вероятно, он вообще не стал бы покупать ее, но Оливия за неделю до праздника сама принесла в дом голубую ель и поставила у окна, выходящего на берег. Она украсила деревце теми игрушками, которые накопились за девять лет их супружества, повесила гирлянду из разноцветных лампочек. Год назад Пол разбил хрустальную звезду, которой они всегда украшали макушку, поэтому он счел своим долгом приобрести замену. Он точно знал, что намерен купить, потому что давно присмотрел украшение в мастерской Анни. Пол радовался тому, что нашел предлог еще раз заглянуть к ней, окунуться в ту атмосферу, которую создавали ее работы и фотографии на стенах. Но в то утро Анни в мастерской не оказалось, и Полу пришлось постараться, чтобы скрыть свое разочарование. Том Нестор, художник, с которым Анни делила мастерскую, завернул украшение в папиросную бумагу.
— На редкость поверхностный тест.
— Мне неприятно брать с вас деньги, — признался Том. — Анни наверняка отдала бы свою работу даром.
— Отнюдь. Я знаю несколько браков, окончательно распавшихся только потому, что муж любил засиживаться до полуночи, а жена засыпала в половине десятого — или наоборот.
Пол улыбнулся.