Робин Мур, Милт Мэчлин
Человек Семьи
Билл Кейн пятнадцать лет прослужил в ФБР. В течение десяти из них он возглавлял Отдел но борьбе с мафией в Нью-Йорке. Кроме того, он был главным консультантом и руководителем исследований, производившихся для серии рассказов о мафии в журнале \"Лайф магазин\".
Авторы выражают благодарность мистеру Кейну, а также другим сотрудникам ФБР за бесценную помощь в подготовке материалов об организованной преступности. Без их содействия не была бы написана эта книга.
Книга первая
Глава 1
Весь день патрульный полицейский Пат Конте размышлял об оружии, от которого, как правило, пытается избавиться преступник при аресте, и пришел к выводу, что незаметно завладеть таким оружием довольно трудно. Вообще это было обычным делом, и большинство полицейских практически никогда не сдавали изъятое при захвате преступника оружие. Ведь мимо незарегистрированного пистолета так трудно пройти равнодушно! Но в данных обстоятельствах такой поступок мог иметь опасные последствия, так как кто-нибудь, заметив, что Пат завладел оружием при задержании, и сопоставив время задержания и время убийства взломщика, мог свидетельствовать не в пользу Пата.
Покупка оружия без продолжительной подготовки также была весьма рискованной. Естественно, ему не хотелось, чтобы на суде появился свидетель того, что он приобрел пистолет в день убийства взломщика.
В конце концов он прогулялся до Сорок второй я купил в лавке пружинный нож со стальным лезвием длиной в семь дюймов. Рассматривая витрины, заполненные образцами опасного оружия, он думал о том, кого смог подкупить владелец лавки, торгующей новинками вооружения, чтобы ее – этот арсенал медных кастетов, опасных ножей, наручников и даже фальшивых полицейских значков – не закрыли на следующий же день после открытия. Трудно убедить кого-нибудь, что все эти товары используются только в законных целях, и все же они заманчиво, нагло сверкают в оконной витрине.
Его приводила в бешенство мысль о том, что в один прекрасный день это оружие могут употребить против него или другого полицейского. Единственное, что отсутствовало в витринах, – это огнестрельное оружие.
Хотя по закону Салливана, действующему в штате Нью-Йорк, кастеты входили в перечень запретного оружия, этим аспектом закона предпочитали пренебрегать. Так, ношение любого лезвия длиной более двух с половиной дюймов было незаконным. И все же любой бродяга или мелкий воришка мог иметь при себе достаточно острую стальную заточку, способную достичь ваших почек спереди.
Пат видел, что в лавке идет довольно бойкая торговля, поэтому припомнить покупателей в некий определенный день будет невозможно. Кроме того, проследить место покупки такого предмета массового производства, как этот нож, обычно довольно трудно. В любом случае на день слушания вряд ли можно будет получить конкретное описание владельца этого оружия.
После полудня в тот же день Пат, одетый в гражданское, прошел мимо закусочной \"Наполи е нотте\". Толстый седеющий старый Усатый Пит сидел на складном стульчике на улице, попивая что-то прохладительное. В нескольких ярдах от него мужчина помоложе, лет сорока с небольшим, читал газету. Пат догадался, что более пожилой является владельцем заведения, передняя стена которого была сплошь обклеена рекламами, восхваляющими слоеные сандвичи, пиццы и прочие закуски.
Оба мужчины, казалось, не обратили на него внимания, но Пат не сомневался в том, что они приметили в нем чужака. В его собственном районе, в Маленькой Италии, всегда обитали такие наблюдатели-стражи, отмечавшие в памяти любого постороннего, очутившегося в их квартале.
Он продолжил прогулку до Макдугал-стрит, где у Риенци неторопливо выпил несколько чашек каппучино, наслаждаясь теплым напитком и наблюдая за странной смесью местных итальянцев и причудливо одетых битников из Боэйсайда, Бенсонхерста и Мошолу-парквея. Дважды он перехватил взгляды девушек, сидевших за чашечками кофе. Одна из них – блондинка нордического типа в грубоватом перуанском пончо – внимательно глядела на него не менее минуты с легкой улыбкой на губах. Пат почувствовал себя полным идиотом, не имея возможности ответить на столь определенное предложение. Но сейчас он не мог позволить себе отвлечься от поглотивших его мыслей.
В ноль сорок пять он расплатился и неторопливо направился снова в сторону Салливан-стрит. Закусочная была закрыта и погружена во тьму. Стражи, видимо, разошлись по квартирам или направились в местный клуб сыграть в жиганетто.
Дверь закусочной состояла из деревянной рамы со стеклом. Окна были закрыты металлическими жалюзями, но на дверях не было ничего подобного. Конечно, Пата удивило отсутствие защиты на дверях, но и не слишком озаботило. Он вгляделся через стеклянную дверь закусочной. Там не было никаких признаков жизни или движения. Пат вынул из бумажника плотную пластиковую кредитную карточку и осторожно вставил ее в щель двери, где могла находиться защелка замка, К его удивлению край карточки сразу уперся в защелку и легко ее сдвинул. Это изумило его: ведь в этом районе лавочники знали о взломщиках не меньше, чем дети об игре в прятки.
Хотя замок явно недавно смазывался, его пружины тревожно взвизгнули, когда дверь открывалась. Пат остановился в узком проходе возле прилавка и прислушался, не заскрипит ли пол под ногой, не раздастся ли звук дыхания притаившегося человека. Но ничего не услышал. Освещая путь маленьким фонариком, Пат осторожно прошел в глубь закусочной, где помещение расширялось, образуя маленькую столовую. Слева располагался ряд давно не крашенных кабинок со стаканчиками с бумажными салфетками, солью, перцем и бутылками кетчупа на столах. Прямо перед ним находились два стола для китайского бильярда и сигаретный автомат. Слева на стене были наклеены яркие рекламы туристических агентств, восхваляющие красоты Генуи, Палермо и Рима, справа была нанесена огромная грубая настенная роспись, выполненная в одном цвете, – изображение порта в Неаполе с замком Святого Эльма и Везувием, непонятно почему изображенным на заднем плане. Лунный свет, пробивавшийся сквозь ставни задних окон, мягким сиянием освещал игровые автоматы. Но угол с кабинками оставался в густой тени.
Пат выдвинул венский стул из-за столика и спрятал его в самом темном углу помещения. Просунув руку под спортивный пиджак из грубой шотландки, он расстегнул застежку ремня, на котором висело оружие, и вынул кобуру со своим 38-м. Включив фонарик, убедился, что напротив бойка в камере находится гильза. Теплый знакомый пистолет удобно лежал в руке. Пат был до странности спокоен, хотя ощущал холод в пальцах. Его занимала мысль о том, что ощущает человек, целясь в живое тело вместо картонной мишени.
Казалось, закусочная была погружена в абсолютную тишину, но постепенно Пат начал различать звуки \"дыхания\" здания – вращение двигателей холодильников, включение и отключение кондиционеров. Он постарался ни о чем не думать, чтобы сразу среагировать на любое изменение обстановки.
Возможно, прошло не менее десяти минут, прежде чем Пат услышал звуки, которые он ожидал, – скрежет ключа, поворачивающегося в замке наружной двери, а затем скрип петель, когда дверь осторожно приоткрылась. Они произвели шума больше, чем любая охранная система сигнализации. Затем раздались звуки осторожных шагов по линолеуму закусочной. Пат услышал, как человек остановился возле кассы, открытой и пустой, и осторожно начал двигаться в глубину закусочной. Пат попытался замедлить пульс и усмирить дыхание, чтобы не насторожить взломщика. Как только луч фонарика вошедшего начал быстро шарить по комнате, Пат вжался в темный угол как можно глубже, приготовив пистолет, чтобы выстрелить, если луч фонарика засечет его.
Затем взломщик задвигался быстрее и увереннее пошел в направлении к игровым автоматам. Он был в его руках, Пат знал об этом, но выжидал подходящий момент. Послышался скрежет металла, треск взламываемого дерева; тень человека на фоне окон склонилась над первым автоматом. Пат подождал, пока не услышал звук скольжения металла, – человек вынимал ящик с наличными. Затем раздался звон монет.
Пат понимал, что пули должны войти в мужчину спереди, чтобы впоследствии не возникло подозрений. Лица взломщика видно не было, но четкий его силуэт служил превосходной целью для стрельбы. Пат даже почувствовал себя лучше, осознав, что не сможет увидеть его лицо. Это была просто мишень, похожая на те, в которые ему доводилось стрелять в тире.
– Прекрасно, дружище, а теперь повернись, – сказал Пат.
Он услышал, как, метнувшись, человек вскрикнул от внезапного испуга:
– В чем дело, черт возьми?
Пат прицелился в центр крупной фигуры и трижды выстрелил. На мгновение комната осветилась, и он успел увидеть удивленное, сереющее лицо человека средних лет, обрамленное опушкой коротко стриженных белых волос.
После первых двух выстрелов мужчина не упал, а прислонился спиной к автомату, как пришитый ударами пуль. Третий выстрел снес край его черепа, метнув круглый, как блюдце, кусок кости в настенное изображение Неаполя. Человек со стоном соскользнул на пол, порвав свой синий в полоску пиджак, зацепившийся за ручку автомата во время падения.
Пат ждал, не выпуская пистолет из руки, готовый среагировать на любые звуки или оружие. Но было слышно только, как брызжет кровь и ее капли растекаются по линолеуму. Светя фонариком, Пат осторожно подошел вплотную к телу и выпустил в него оставшиеся пули.
Целую минуту Пат прислушивался, не последуют ли звуки дыхания пли стоны, затем приподнял серое веко взломщика, стараясь не смотреть на бесформенную правую часть черепа. Лицо убитого было незнакомым, но походило на множество других, встречавшихся ему в клубах Маленькой Италии, – жесткое лицо неудачника. Пат был возбужден, но не ощущал жалости к своей жертве.
На стене возле входа в зал висел платный телефонный автомат. Пат набрал номер центрального пульта – 3100.
– Докладывает патрульный Пат Конте с участка на Элизабет-стрит. У меня здесь покойник. Салливан, сразу к северу от Хьюстона. Немедленно пришлите машину.
Дежурный за пультом отвечал отрывистым, безличным, невыразительным тоном. Выслушал сообщение без замечаний, только сказал: \"Хорошо. Нуждаетесь в помощи?\"
– Нет, этот парень мертв.
– Ладно, срочно высылаем машину.
Пат присел на венский стул, дожидаясь патрульной машины. Усевшись на гладкое сиденье, он вдруг ощутил незнакомое давление на бедро. Это был пружинный нож, лежавший в кармане брюк. Вытащив оружие из кармана, Пат нажал на кнопку из хрома, высвободил тонкое, изящное лезвие и обтер нож носовым платком. Быстро подошел к растекающейся луже крови вокруг неподвижного тела. Поднял вялую руку взломщика за рукав пиджака. Аккуратно действуя, прижал лезвие к мягким пальцам руки, которая была еще теплой и не окоченевшей. Когда Пат уронил ее снова, нож упал на некотором удалении от пальцев. Лезвие тускло блеснуло в свете, просачивающемся в задние окна.
С севера Пат услышал завывание сирен приближающихся полицейских машин.
Вынув из кармана значок полицейского в кожаном футляре, он подошел к двери, чтобы встретить приехавших полицейских.
Это была первая выплата долга новичка-патрульного Пата Конте. Первая выплата долга \"семье\", с которой он никогда не расплатится полностью. Это были проценты, всего лишь проценты, которые он потом и кровью должен выплачивать акуле-ростовщику всю свою жизнь.
Глава 2
Три машины с включенными мигающими огнями на крышах появились со стороны Шестого участка почти одновременно. Пат стоял в освещенной передней двери, показывая входящим свой полицейский значок. Высокий сержант возрастом не более тридцати лет первым выскочил из машины.
– Это вы звонили? – спросил он Пата.
– Точно. Патрульный Пат Конте, Пятый участок.
– Что случилось?
– Я стрелял там в бандита. Он взламывал игральные автоматы. Думаю, что убил его. Он кинулся на меня с ножом.
Сержант обернулся к высокому молодому водителю, стоявшему рядом.
– Вызови лаборантов и детективов, – распорядился он. – Посмотрим, что здесь произошло.
Двое патрульных последовали за Патом и сержантом. Они быстро нашли выключатели и зажгли мерцающие флюоресцентные лампы. В сверкающем освещении лицо мертвеца приобрело голубой оттенок, а лужа крови на полу стала черной.
– Эй, парень, – сказал сержант, – ты явно не хотел рисковать, ведь так?
– Он бросился на меня с ножом! Со мной такое случилось впервые. Конечно, я не мог рисковать.
– Все правильно сделано, малыш. Нечего церемониться с таким дерьмом – никто и \"спасибо\" не скажет. А как случилось, что тебя занесло сюда именно в это время?
– Шел домой, – ответил Пат. – Выпил кофе в забегаловке, расположенной где-то невдалеке на этой улице. Заметил в глубине закусочной проблески света и какое-то движение. Попытался открыть дверь. Она была не заперта. Обнаружил, что этот парень возится с автоматами. Велел ему оставаться на месте, но он повернулся ко мне с раскрытым ножом. Я вынул пистолет и выстрелил в него. Вот и все.
Сержант ухмыльнулся:
– А затем убедился, что убил его, ведь так?
Пат поглядел ему в глаза:
– А вы бы не сделали того же на моем месте?
Сержант пожал плечами:
– Ладно, оставим этот вопрос детективам. Вернемся в участок и заполним формы для ареста и прочую дребедень. Можешь сесть в мою машину.
Они двинулись сперва на север, затем на запад, параллельно набережной, мимо ряда неприглядных складов, пока не приблизились к старинному дому из песчаника, в котором находился Шестой участок. Пат направился в комнату детективов на втором этаже – сообщить информацию для доклада о необычайном происшествии.
– Ты должен заполнить карточку на арест этого парня, – напомнил ему сержант. – Обвинить его во взломе с вторжением и в попытке убийства или в чем-нибудь в таком же духе. Иначе у тебя начнутся большие неприятности.
Пат рассказал подробности происшествия управляющему чиновничьей службой. Тот начал заполнять на пишущей машинке формы об аресте и форму 61 для детективов и лейтенанта. Наконец чиновник оформил светло-желтую копию доклада об аресте со всеми сопутствующими подробностями инцидента. Эти бумаги должны были послужить основанием для расследования убийства, которое последует после их заполнения. Пат, кроме того, должен был помочь в составлении документов на человека, сопротивлявшегося аресту, незаконно проникшего в закусочную, напавшего на полицейского со смертоносным оружием.
Примерно через час из прокуратуры прибыл подвижный юноша в очках с роговой оправой, чтобы узнать подробности дела. Он задал Пату несколько дополнительных вопросов для уточнения происшествия, внимательно выслушал его ответы и размашисто записал их на длинном желтоватом юридическом бланке.
– Звучит нормально, – заметил он, когда Пат закончил свой рассказ. – По-моему, вы заслуживаете поощрение за проведение этой операции. Зайдите завтра в морг, чтобы опознать труп. А также загляните в баллистический отдел внизу. Пусть они выпустят несколько пуль из вашего пистолета для сравнения.
Когда Пат повернулся от высокой конторки, расположенной в холле участка, к нему поспешил смуглый молодой человек с длинными волнистыми волосами, в плисовом пиджаке и спортивной рубашке с открытым воротом.
– Вы патрульный Конте?
– Да, это я.
– Меня зовут Арни Файн, \"Дейли ньюс\". Как я понял, вы застрелили бандита на Салливан-стрит?
– Да, но я не знаю, могу ли сейчас рассказывать об этом.
– Ну, знаете ли, большинство подробностей мы выясним из папки с документами об арестах. Мне хотелось бы получить от вас некоторые детали того, что произошло.
– Вы не станете возражать, если я выпью чашечку кофе? – спросил Пат.
Парнишка ответил, что не имеет ничего против. Они сели в комнате для показаний, и Пат повторил свою историю. Они проговорили минут пятнадцать. Пат мог рассказать гораздо больше, но, казалось, репортеру и этого было достаточно.
– Все будет прекрасно. Продиктую в редакцию по телефону. Может, попадет в последний выпуск. Если нет, то опубликуют в утреннем номере.
– Вы хотели бы иметь мой снимок? – спросил Пат.
– Нет. Все случилось слишком поздно. Вы хотите прослыть настоящим героем? Тогда необходимо, чтобы происшествие случилось в десять утра или в одиннадцать или еще лучше – после полудня. После закрытия \"Пост\" и \"Джорнел\", скажем, в три часа дня.
– Я ведь просто так спросил, – сказал Пат, смущенный собственным предложением.
– Как-нибудь встретимся, – проговорил репортер, засовывая в боковой карман комок сероватой дешевой бумаги.
Пат допил чашку тепловатого кофе и направился к двери. Казалось, его оголенные нервы ниточками свисали прямо с костей. Он не чувствовал ничего во время всей операции, но теперь ощущал себя полностью опустошенным. Вспомнив, что вблизи реки на Кристофер-стрит до сих пор открыт матросский бар, Пат заглянул туда и быстро выпил три рюмки. Вначале подумал, не стоит ли позвонить Артуру и сообщить о проделанной работе, но затем решил, что это плохая идея. Ведь дело сделано и труп уже никуда не денется. Утром у них будет прорва времени для разговоров.
* * *
На следующий день Пат заскочил в морг при больнице Беллвью, чтобы \"полюбоваться\" результатами своей ночной работы. Тело даже не прикрыли простыней. С пальца на ноге свисала бирка \"НЛ90\" (неопознанная личность). Отстреленная часть черепа была кое-как прикреплена несколькими стежками. Человек был толстым, обвисшие грудные мышцы напоминали грудь пожилой женщины. Его кожа приобрела пурпурный цвет, даже детородный член, крошечный и сморщенный, был пурпурным. Неровная линия шва протянулась от мошонки до самой шеи, напоминая гигантскую застежку-молнию. Посередине грудины зияла аккуратная кучка рваных пулевых отверстий.
– Это тот самый парень, – сказал Пат служащему и вышел из морга.
У газетного стенда на Второй авеню он купил газеты \"Таймс\" и \"Ньюс\". На одиннадцатой странице \"Ньюс\" одна колонка была посвящена ночному происшествию: \"Новичок-коп пришил взломщика\". В ней было три или четыре абзаца. Сообщение гласило:
Новичок – полицейский коп Паскуале Конте стрелял во взломщика закусочной «Наполи е нотте» на Салливан-стрит и убил его. Прохаживаясь в нерабочее время по Вилледжу предыдущим вечером, Паскуале Конте заметил подозрительные движения внутри закусочной и застал там вооруженного бандита Джованни Маджиоре, известного также под именем Джонни Мзйджеро, в процессе взлома кассы игрального автомата. В соответствии с заявлением полицейского Маджиоре пытался напасть на него, используя свой пружинный нож. Конте вынужден был стрелять во взломщика в целях самозащиты. У Маджиоре длинный список арестов с несколькими судимостями. Известен как постоянный помощник бандита по кличке Отчаянный Майк из банды Копполы.
К тому моменту, когда Пат появился в участке на Элизабет-стрит, где должен был отработать смену с четырех до двенадцати, все уже знали о происшествии. Даже Мориарти – угрюмый сержант-чиновник – поздравил его.
– Хорошая работа, малыш, – сказал он одобрительно. – Получишь, наверное, поощрение за такую операцию.
Из участка Пат позвонил лейтенанту полиции Артуру Марсери и договорился о встрече с ним во время обеденного перерыва. Они встретились у \"Луны\", и Пат в нескольких фразах описал происшествие. Артур Марсери задал всего несколько вопросов. Казалось, более всего его интересовало опознание личности убитого.
Они вдвоем просмотрели бумажную желтую простыню – форму ДД24 на Маджиоре, и Пат внимательно изучил факты из биографии покойного: даты арестов, имена и адреса, города и районы, в которых производились аресты; обвинения; фамилии арестовывавших его полицейских и приговоры; даты судебных разбирательств, фамилии судей и наименования судов.
Это был длинный список.
Маджиоре арестовывали двадцать три раза за различные виды преступлений, начиная от участия в нелегальных лотереях, нападений с применением смертоносного оружия, изнасилований до ношения инструментов для взлома. Но осудили его всего однажды. Отсидел он два года в Даннелюре за крупную кражу – угон автомобиля.
Лейтенант Марсери утвердительно кивал, просматривая список подробностей, который Пат составил для описания происшествия.
– Ты можешь рассчитывать на награду за эту операцию. Можешь даже просить орден Боевого Креста. Хотя не думаю, что получишь такую высокую награду, ведь в деле не было особых трудностей. Но в любом случае получишь какое-либо поощрение. Тогда посмотрим, не найдется ли для тебя более теплое местечко. Наверняка тебе надоело носить кожаные сапоги. Не хочешь для разнообразия поездить в патрульной машине? Я попробую устроить тебе протекцию по телефону. Не предвижу при этом больших проблем.
– Благодарю.
– Как поживает моя племянница Констанца? – спросил Марсери, когда Пат поднялся, чтобы уйти.
Пат удивился, что Артур интересуется этим медленно развивающимся романом.
– Я думаю, что она, как всегда, великолепна. У меня свидание с ней на следующей неделе.
– Хорошо, малыш. Держи нос выше. Тебя ждет прекрасное будущее.
Пату сообщили, что ему придется дать обычные свидетельские показания на слушаниях большого жюри на Центр-стрит, 100 на следующей неделе. Жюри выслушает показания свидетелей и решит, имеется ли причина для обвинений в покушении на жизнь или в убийстве, либо отменит обвинения.
– Не беспокойся, – заверил его Марсери, – это простая формальность.
* * *
Помощником районного прокурора, представлявшим дело перед большим жюри, оказался тот самый подвижный молодой человек, задававший ему вопросы в участке. Его звали Джо Домалевски. На длинном столе перед двадцатью усталыми людьми были выложены пружинный нож, пистолет Пата, пули из тела взломщика, отчет о вскрытии, сравнительный анализ пуль, баллистические снимки, доклад следователя и прочие свидетельства. Пули с прилипшей к ним гниющей плотью издавали сильный отвратительный запах. На столе помощника прокурора были выложены в ряд вещи из карманов покойного с привязанными к ним бирками. Один из присяжных охватил цепким взглядом эти вещи и попросил разрешения задать вопрос Пату.
– Меня заинтересовало, офицер Конте, почему покойный напал на вас с пружинным ножом, а не с этим оружием, выставленным на столе?
Присяжный, задававший вопрос, – высокий, худощавый человек с седой шевелюрой, похожей на щетку, в очках в металлической оправе – очень походил на смотрителя дома в отставке. Он производил впечатление человека, который мог бы отключить газ и электричество квартиросъемщику через десять дней после первого предупреждения. Только после вопроса этого присяжного Пат заметил среди вещей покойного старый, но выглядевший работоспособным мощный нож с черной костяной ручкой, очевидно, гораздо более ценный, чем купленный Патом.
Пат осмотрел нож, выданный ему помощником прокурора для изучения.
– У меня нет возможности ответить на этот вопрос, сэр, – ответил он. – Ведь я не был знаком с покойным. Может быть, ему хотелось испытать качества нового оружия. Или это был подарок. Просто не знаю.
– Это все, – сказал член жюри.
Домалевски предложил вынести приговор об убийстве в целях самозащиты, и жюри не выдвинуло никаких причин, по которым могло бы не согласиться с этой версией.
Когда к вечеру Пат возвратился в участок, коллеги-полицейские, уже знавшие о происшествии, выразили восхищение его поступком.
– Если бы вы, итальяшки, так же хорошо стреляли во время войны, Муссолини красовался бы сейчас на всех почтовых открытках, – сказал Мориарти.
– Послушай ты, долбаный ирландец, – ответил Пат, – вы-то вообще не участвовали в войне.
– Ладно, малыш. Я пошутил.
На следующее утро перед его уходом на работу раздался телефонный звонок. Звонила Констанца.
– Отец хотел бы знать, не сможешь ли ты прийти к нам на обед в свой выходной. Вторник, не так ли?
– Да, конечно смогу. Во сколько?
– Не знаю, – сказала Конни. – Отец хочет сам лично поговорить с тобой.
– Узнать о моих намерениях?
Конни хихикнула:
– Мы знаем, каковы они.
– Он кажется рассерженным или нет?
– Нет, он просто сказал, что хочет поговорить с тобой. Думаю, кое-кто из знакомых будет также присутствовать.
Пат задумался: что означает этот звонок от Сэма Мэсси – урожденного Марсери? Интуиция ему подсказывала, что звонок каким-то образом связан с убийством на Салливан-стрит.
Глава 3
Отец Паскуале (Пата) Конте – Доменик Конте – был пионером, но не совсем в обычном смысле этого слова. Он был одним из первых итальянцев, осмелившихся прервать затянувшееся засилье ирландцев на службе в полиции Нью-Йорка.
В начале столетия ирландцы по сравнению с другими эмигрантами имели большие привилегии для полицейской карьеры, так как были единственными англоязычными переселенцами. Но во время Депрессии многие дети эмигрантов первого поколения, родившиеся в Америке, – итальянского, польского, еврейского и немецкого происхождения начали привлекаться для работы в полицейском департаменте. Работа в полиции была солидной, постоянной, ей покровительствовали городские власти. Кроме того, полицейским полагалась значительная пенсия в конце долгосрочной службы и привилегии, по слухам, фантастические.
В годы Сухого закона только полоумные недотепы не сумели сколотить себе приличные состояния. Доменика Конте никоим образом нельзя было отнести к разряду недотеп. Пользуясь семейными связями в Кастелламаре дель Гольфо на Сицилии, Доменик Конте в течение первых пяти лет службы в полиции умудрился отложить на черный день пятнадцать тысяч долларов наличными, что вдвое превысило его заработок за эти годы.
Но эта розовая картина идиллического благополучия вскоре потускнела из-за начала войны – не Второй мировой, а войны между лидерами различных банд на Сицилии, позже получившей название Кастелламарской. Более пятисот человек погибло в этой борьбе до того, как юного Пата Конте отлучили от материнской груди. Все это благополучно завершилось, когда Чарльз Лучиано – Счастливчик Лучиано – после продолжительного обеда в ресторане морских деликатесов Скарпато на Кони-Айленде заключил с Сальваторе Маранзано – одним из главарей двух враждующих банд – соглашение стереть с лица земли босса Джо Массерию.
В результате Счастливчик Лучиано стал весьма значительной личностью в бандитском мире Нью-Йорка – настолько значительной, что вскоре посчитал выгодным уничтожение своего собственного наставника – Маранзано. На этом закончилась эпоха правления Усатого Пита, царившего над всеми итальянскими бандитами с начала века. Теперь Счастливчик Лучиано стал полновластным правителем, а с ним пришли к власти его правая рука – Вито Дженовезе и левая – Фрэнк Костелло.
Подобно Франклину Рузвельту, основавшему новую политику Америки, Счастливчик Лучиано установил свои законы в империи организованной преступности. Во времена правления Лучиано меньшим влиянием начали пользоваться отдельные \"семьи\", установилось более тесное сотрудничество между различными бандами; усилились связи с преступными бандами не итальянского происхождения, в особенности с еврейскими организациями. Разрешения на убийства выдавались на заседаниях центрального совета. Было произведено разделение власти и территорий по всей стране.
Доменик Конте, будучи уроженцем Кастелламары, имел прекрасные семейные связи и не менее крепкий союз с представителями новых властей. Он оказался в блестящей ситуации, обеспечивающей получение крупной прибыли при новых порядках. К несчастью, однажды ночью патрульный Конте случайно столкнулся с группой воров, специализировавшихся на краже мехов. Он помешал им ограбить склад под Вильямбургским мостом и стал знаменитым, хотя и не богатым, на один день. В \"Дэйли ньюс\" появилось следующее сообщение: герой-полицейский убит при вмешательстве в ограбление мехового склада.
Сержант Доменик Конте погиб вчера, когда помешал вывозу украденных мехов из склада братьев Манфреди, находящегося под Вильямбургским мостом.
Полиция, прибывшая на место преступления вскоре после окончания перестрелки, заявила, что банда, которой помешал сержант Конте, очевидно, планировала похитить меха из угнанного грузовика на сумму в несколько десятков тысяч долларов.
Далее следовали подробности из реконструированной полицией перестрелки, но непосредственных свидетелей события не нашлось. Доменика Конте похоронили как инспектора – церемония такого рода предоставлялась только героическим жертвам борьбы с преступностью. Мать Пата Конте, пережившая гибель трех членов своей семьи и двух двоюродных братьев Доменика в войне Кастелламары, решила, что с нее достаточно жестокости. Получив пенсию вдовы полицейского, она переехала в Нью-Джерси, забрав с собой единственного сына и свою младшую сестру Марию.
К несчастью, Доменик Конте никогда полностью не доверял своей молодой жене, и его вклады в личные сейфы, полные двадцати-, пятидесяти– и стодолларовыми купюрами, так и не были востребованы наследниками. Дополнительные доходы героя-полицейского остались истлевать в стальных сейфах где-то в нижнем Манхэттене.
Две сестры: Тереза – смуглая, страстная и легкомысленная – и Мария – высокая, стройная шатенка с отдельными прядями волос более светлого оттенка – порвали все связи со своей родней в Маленькой Италии. Совсем еще молодой Тереза исключила себя и из общества мужчин. Получив работу в суде в Хакенсаке, она каждый свободный момент отдавала воспитанию сына.
Мария, напротив, освободившись от удушающего надзора родственников в Манхэттене, радовалась обретенной воле и наслаждалась ею в максимальной степени. Полюбив маленького Пата почти как родного сына, дневное время она проводила с ним. Но вечерами возвращалась к материнским обязанностям Тереза, и Мария летела, как мотылек, на яркий свет Ньюарка, Джерси-Сити, а иногда даже Манхэттена.
Терезу заботило беспечное поведение сестры, но она не торопилась взять на себя роль строгой наставницы. Ведь она была всего на три года старше, чем ее радующаяся жизни сестра. Мария обожала свободное, беззаботное существование. Как только очередной обожатель заговаривал с ней о браке, ее глаза стекленели. Она видела слишком много толстых, усталых, перетрудившихся, рано постаревших женщин, попавших в брачную ловушку. У нее было еще много времени впереди, чтобы устроить свою жизнь. Только один из ее многочисленных поклонников не получил отказа в ответ на свое предложение.
Фрэнк Дойл служил с Домеником Конте в Пятом участке. Он был среди тех, кому доверили нести гроб на похоронах Доменика. После полудня в день похорон патрульный Фрэнк Дойл впервые привел Марию в квартиру возле железной дороги, одолженную ему другом. Это был первый любовный опыт Марии, но, несмотря на внезапный болезненный спазм, кровотечение оказалось слабым. К концу дня страстная шатенка была полностью убеждена в том, что все, что ей говорили о сексе монахини в школе, было уродливо искажено. Бог не позволил бы человеку, совершавшему грех, испытывать при этом такое наслаждение. Мария не могла уверовать в то, что занятие сексом, столь захватывающее и приятное, было задумано Богом только для продления рода человеческого.
Однако никто и никогда в приходской школе Святой Анны не обсуждал способов, позволяющих заниматься любовью без последствий. Поэтому, когда Мария опомнилась, срок беременности уже превысил три месяца, и только тогда она осознала, что должна родить. Никто, кроме Фрэнка Дойла, не мог быть отцом ее будущего ребенка.
Мария была убеждена в том, что сможет, не выходя замуж, растить своего ребенка рядом с Патом. Лишь после того, как она начала ощущать движения ребенка, дергающегося и толкающегося в своем наполненном жидкостью мешке, упрямая женщина неохотно согласилась сочетаться законным браком с патрульным Фрэнком Дойлом. Как раз перед тем как у Марии начались схватки и ее отправили в местную больницу, их обвенчал итальянский священник. Поэтому Реган Дойл всего на три часа опоздал, чтобы родиться незаконным. Однако превратности судьбы не обошли родившегося младенца – его мать тихо скончалась через час после родов. Фрэнк Дойл, скрывая свою скорбь, забрал маленького сына, чтобы растить его в любвеобильной ауре ирландского клана семьи Дойлов.
Это несчастье положило начало весьма неприязненным отношениям между семьями Дойлов и Конте. Конте из нижнего Манхэттена воплощали все то, что считалось проклятьем в семье Дойлов, – преступления на улицах, мафию и социальный позор.
Тереза Розарио Конте не хотела вставать на сторону ни одной из этих семей. Она была потрясена смертью сестры и осталась там, где жила с ней. Ее заработок позволял обеспечивать достаточно скромную, но достойную жизнь Пату и самой себе. Все было хорошо, пока чрезмерная любовь к спиртному не подтолкнула ее к легкомысленному поступку – поездке с подростком в краденом \"линкольне-фаэтоне\", которая окончилась трагически. Десятилетний Пат Конте остался круглым сиротой.
Последующие шесть лет он провел в Доме Святого Духа для мальчиков в Хобокене.
Глава 4
В шестнадцать лет Пат покинул по собственному желанию Дом Святого Духа, не попрощавшись ни с одним из его обитателей. Никто также не пришел проводить его.
Он появился в Маленькой Италии с двадцатью пятью долларами в кармане, которые выиграл в очко в кабинете ручного труда в Доме Святого Духа.
* * *
Шла война, и Пат несколько раз пытался завербоваться, но все его попытки были безуспешными из-за непригодности к военной службе по возрасту. Однако работу можно было получить довольно легко – при найме не задавали лишних вопросов. Пат устроился в токарную мастерскую, изготавливавшую обоймы для патронов. Вскоре он стал прирабатывать на стороне, получая от двухсот до трехсот долларов в неделю в результате продажи отходов – медной стружки – на свалку на Салливан-стрит в Вилледже.
2 сентября 1945 года Пат Конте, возвращаясь после выгодного визита на свалку к себе в комнату на Брум-стрит, стал свидетелем ликования толпы пьяных солдат и гражданских, которые, вытанцовывая пляску дикарей, шли вверх по Западной Третьей авеню.
– Война закончилась! Войне – конец! Долбаная война окончена!
Как оказалось, японцы подписали пакт о ненападении. Ликование толпы, напоминавшее новогодние торжества, охватило весь город.
Но Пат не радовался. Он понимал, что конец войны означает приток в город демобилизованных, которые заявят права на свою довоенную работу. В этой обстановке, конечно, найти выгодную работу шестнадцатилетнему пареньку, покинувшему Дом Святого Духа, будет трудно.
На углу Томпсон-стрит группа любопытствующих прохожих слушала политическую речь. Трибуна для выступавших была обвешена яркими плакатами, восхваляющими достоинства двух кандидатов: Уильяма О\'Дуайера в мэры города и Винсента Импеллиттери в президенты Городского Совета. На трибуне находились два матроса в форме, один из них сидел в инвалидной коляске. К толпе с речью обратился толстый священник, стоявший между американским и итальянским флагами.
Пат остановился послушать, хотя по-настоящему никогда не интересовался политикой.
Священник – отец Раймундо Марсери – был искусным оратором. Его голос, слегка высоковатый, но мощный и властный, имел акцент, присущий жителям района, удаленного не более чем на две мили от угла, на котором он держал речь.
– Билл О\'Дуайер всегда был нашим другом и другом всех людей нашего города в течение многих лет. Вы все знаете о его фантастической карьере, которую он сделал на борьбе с рэкетом в Бруклине. Он оставил свой пост только в ответ на призывы своих сограждан. Его недавняя служба в Италии способствовала восстановлению там мира и процветанию несчастной нации, которая живет на родине многих наших предков.
– Винсент Импеллиттери не нуждается в представлении людям, населяющим этот район. Его прекрасный послужной список в муниципалитете и лояльность – к своему городу и своему народу говорят сами за себя.
Пат видел имя О\'Дуайера на плакатах предвыборной кампании. Имя Импеллиттери было ему незнакомо. Под флагами он заметил еще несколько надписей: \"ВОЗДАДИМ ЧЕСТЬ НАШИМ СОБСТВЕННЫМ ГЕРОЯМ – САНТО ГАНЧИ И ФРЭНКУ ЦЕРИЛЛИ!!!\"
Интересно, кто из них сидел в инвалидной коляске и что они такое сделали, чтобы попасть на трибуну?
Пат заслушался, заинтересованный театральным стилем выступления священника, Он обратил внимание на то, что священнику приходится перекрикивать нескольких уличных смутьянов, которые нахально проталкивались вперед через негустую толпу.
– Возвращайтесь в свою Сицилию, долбаные итальяшки! К долбаному Муссолини! – кричали четверо крепких с виду молодых парней в спортивных майках. Трое из них держали в руках по банке с пивом, у четвертого было по банке в каждой руке. Кажется, они переусердствовали в праздновании конца войны.
– Смотри, эти итальяшки поставили свой паршивый флаг прямо рядом с нашим флагом!
Юноша с двумя пивными банками, казалось, совсем взбесился от такого \"нахальства\". Пошатываясь, но не разлив ни капли из полной банки, он добрался до трибуны и вылил остатки из другой на оскорбляющий его как патриота красно-бело-зеленый символ.
Матрос, стоявший на трибуне, перелетел через ее ограду и ударил головой в живот хулигану, помогая себе кулаками. Трое других смутьянов заорали и побросали вверх свои банки. Пока матрос и первый парень барахтались в схватке на булыжной мостовой, трое остальных ринулись к трибуне и с остервенением накинулись на нее, разнося деревянную конструкцию на куски. Один из них схватил итальянский флаг и метнул его, словно дротик, в толпу, одновременно выкрикивая: \"Долбаные итальяшки – всепсихованные!\"
Матроса в инвалидном кресле сбросили в порыве дикой ярости с трибуны. Священника, пытавшегося вмешаться в скандальное происшествие, тоже столкнули вниз. Половина толпы потихоньку рассеялась. Остальные стояли, наблюдая, как зачарованные, за жестокой схваткой.
Пат спокойно смотрел на эту сценку всего несколько секунд. Затем внезапно, из неведомых внутренних глубин в нем поднялась буря чувств, переполнивших всю его душу. Он схватил из развалившейся трибуны перекладину с торчащими гвоздями, прикреплявшими ее к уличной ограде.
Пользуясь перекладиной как опорой, он вскочил на переполненную людьми трибуну. Размахивая перекладиной, как кинжалом, Пат схватил за волосы рыжеволосого предводителя банды и оглушил его, ударив в висок своим оружием. Это оказалось достаточным, чтобы свалить врага с трибуны. Его левое окровавленное веко закрылось, как у актера, загримированного для роли пирата. Очевидно, один из гвоздей, торчавших из перекладины, задел его лицо. В толпе раздались одобряющие крики, и здоровый матрос, которому удалось вырваться из объятий бандита, захромал, улыбаясь, в сторону разъяренного Пата.
– Спасибо, малыш. Нам нужна была помощь!
– Мы пока еще не победили, – ответил Пат, набрасываясь на оставшуюся пару хулиганов.
Один из смутьянов, завидев дикое выражение гнева на лице размахивающего палкой Конте, согнувшись, спрыгнул с трибуны:
– Пошли отсюда, Марти! Этот парень – долбаный маньяк!
Второй парень тоже спрыгнул, но оставил клок своей трикотажной футболки на конце палки Пата, а кроме того, получил глубокую кровоточащую ссадину на спине, прежде чем успел приземлиться. Пат, все еще охваченный пылом борьбы, помчался за удирающей парочкой, но его остановил властный окрик священника. Он лежал в странной позе в грязной канаве, видимо, не способный встать на ноги.
– Остановитесь! Довольно драться! Подойди и помоги мне.
Пат неохотно прекратил преследование и наклонился, чтобы позаботиться о поверженном священнике.
– Можете ли вы встать, отец? – спросил он, подкладывая руки под жирные плечи священника, одетого в черное.
Священник заорал от боли:
– Матерь Божья!
Казалось, его колено или сломано, или сильно вывихнуто. Пат встал позади массивного священника и приподнял его за плечи.
– Обопритесь на здоровую ногу, отец, – посоветовал он, недовольно ворча из-за удивительной тяжести его тела.
После нескольких попыток священник оказался на ногах, но от слабости прислонился к полуразрушенной платформе.
– Ты – добрый малыш, – сказал он. – Бог зачтет тебе это милосердие.
Пат выглядел обиженным.
– Послушайте, я хочу оказать вам помощь, но оставьте при себе эту чепуху о Святом Джо! Простите меня, отец, но мне и так довольно долго забивали этой ерундой голову. Сыт ею по горло!
Он предложил мускулистую грязную руку расстроенному священнику, а другой обнял его за предполагаемую талию, чтобы обеспечить надежную поддержку.
Они пошли, как члены команды, участвующей в бегах на трех ногах, вниз по Томпсон-стрит в направлении Хьюстона, пересекли широкую улицу и двинулись дальше, к Грэнд-стрит.
– К какой церкви ты принадлежишь? – спросил отец Раймундо. Его рука, касающаяся Пата, была теперь горячей и потной.
– Я не принадлежу никому и ничему. Сам забочусь о себе.
– Мне просто хотелось спросить...
Отец Раймундо вдруг замолчал, одумавшись.
Когда они добрались до пасторского дома – чистенького особняка из песчаника с окрашенными в белый цвет деревянными частями, расположенного на боковой улице за коричневым кирпичным готическим Собором, толстый священник был весь покрыт потом от боли и пыхтел от усталости.
– Пожалуйста, помоги мне войти в дом.
Пат полувнес, полуподтолкнул священника, чтобы преодолеть крутые ступени крыльца, ведущего в дом.
Большая бледная женщина, также во всем черном, подбежала к дверям вестибюля, когда отец Раймундо вошел в незапертую входную дверь.
– Вы не заперли переднюю дверь?
Отец Раймундо с усилием улыбнулся:
– В этом нет нужды. Люди знают нас, а кроме того... у нас есть друзья.
– Что случилось, отец? У вас ужасный вид. Вся одежда в грязи! Вам не успеть привести себя в порядок до мессы!
– София, попросите молодого Карло отслужить мессу. Пошлите за доктором Джианнини и узнайте у этого молодого человека его фамилию, имя и адрес.
Пат повернулся, чтобы уйти:
– Не собираюсь сообщать ни фамилии, ни адреса. Мне ничего не нужно от вас, отец. Я сам о себе забочусь.
– Не дури, – сказал священник голосом, в котором снова зазвенели стальные нотки. – Изволь сообщить эти сведения!
Мгновенно оробев по непонятной причине, Пат сообщил, что живет в доме 184 по Брум-стрит.
– Отлично! – сказал отец Раймундо. – У нас есть там друзья. Мы поможем тебе.
– Я уже говорил вам, отец. Мне не нужна ничья помощь, – отрезал Пат, теряя терпение.
– Мы должны помочь тебе, – сказал отец Раймундо, и на сей раз в его голосе прозвучало нечто, почти похожее на угрозу.
Глава 5
Пат Конте не хотел принимать никакой помощи от толстого священника. Но его беспокоили перспективы дальнейшей работы. Он понимал, что с окончанием войны потребность в обоймах для патронов неизбежно сократится. Его занимал вопрос, когда следует ожидать полного закрытия мастерской. Он решил, что неплохо было бы отложить какую-то сумму денег на случай нужды.
Пат договорился со своим сообщником, работавшим на свалке, что тот подгонит свой уборочный грузовик к разгрузочной платформе фирмы \"Континентал\", занимавшейся изготовлением крепежа и пружин, и загрузит его тонной медной стружки. За такой груз Пат мог получить две-три сотни баксов. Даже если удастся проворачивать одну такую операцию в неделю, за пару месяцев можно скопить тысячу или даже больше.
Грузовик был обычной уборочной машиной для вывоза мусора. Суть операции заключалась в том, что Пат давал знать водителю, когда именно следует вывезти на свалку груз, в котором будет находиться полдюжины лишних барабанов с металлическими отходами без регистрации в документах компании.
К концу смены каждый рабочий стремился поскорее добраться до дому, и Пат, работавший на транспортных весах Фэйербэнкса, мог без особых затруднений пропустить грузовик с несколькими лишними барабанами груза на борту.
Пат выбрал для проведения операции пятницу. Он понимал, что у всех мысли будут сосредоточены на планах проведения уик-энда.
Но Мэнни Алперт, владелец фирмы \"Континентал\", тоже производил кое-какие подсчеты. Его доходы от сдачи стружки впервые за много месяцев упали. Это открытие раздражало его вдвойне, так как иногда по договоренности с управляющим свалки платежи производились наличными, без документов.
Мэнни регулярно платил дань в местный полицейский участок, так что для него не составило труда попросить капитана послать нескольких полицейских в штатском для наблюдения за весами. Ему хотелось выяснить, куда исчезает часть этих сверкающих медных кудряшек.
С приближением сентября к концу дни быстро укорачивались. Было почти темно, когда Пат почувствовал, как его плеча коснулась чья-то рука.
– Постой-ка минутку, сынок.
Это был Тони Вергаро, новый помощник, назначенный боссом всего несколько недель тому назад. Пат был уверен, что он был еще слишком зелен, чтобы понять происходящее. Но он ошибался в отношении Тони, чей тщательно культивируемый невинный вид недотепы считался в отделении полиции, где работали в штатском, величайшим достоинством.
– В чем дело, Тони? – спросил Пат, ощущая, что его сердце куда-то проваливается.
Тони вложил в рот два пальца и пронзительно свистнул, после чего из кладовой появился вспотевший Мэнни Алперт.
– Вы хотели проверить эти цифры, мистер Алперт? – спросил Тони.
Хозяин метнул в сторону Пата извиняющийся взгляд.
– Сожалею, Конте. Я должен был сделать эту проверку.
Несколько вычислений, проделанных огрызком карандаша, которым регистрировали передвижение металлолома, показали, что груз на машине был на 1200 фунтов больше, чем зарегистрировано в документах.
– Ладно, малыш. Тебе бы лучше пройти со мной и прояснить это дело, – нежно произнес Тони.
Пат подумал, не удрать ли ему, но потом решил, что лучше последовать за ним и посмотреть, что случится дальше.
– Надень-ка куртку, малыш, – посоветовал Тони. – Мне нужно переговорить с мистером Алпертом.
Вынимая плисовую куртку из своего шкафчика за весами, Пат наблюдал за беседой Тони с боссом. Он видел, как улыбнулся Алперт, сунул руку в карман и отделил банкноту от кучи мятых наличных.
– Рассчитаюсь с другими позже, – услышал Пат шепот Алперта, когда Тони, счастливый, повернулся к своему пленнику.
Кто-то позвонил в участок, и, когда Пат с Тони вышли, полицейская машина уже ждала их за воротами, чтобы отвезти на Элизабет-стрит для регистрации происшествия.
В машине Пат сидел перепуганный, но его голова продолжала хладнокровно работать. Он знал, что они не смогут пришить ему ничего, кроме этого последнего обвеса. Он понимал, что, так как ему всего шестнадцать и у него нет семьи, его могут упечь в какое-нибудь исправительное заведение для несовершеннолетних.
То, что работало на Алперта, должно было сработать и на него. Вынув из кармана промасленных рабочих брюк небольшую пачку с восьмьюдесятью долларами, сэкономленными из последней зарплаты, Пат решал, предложить Тони десятку или двадцатку. В это время Тони повернулся и вынул все деньги из его потной ладони.
– Не следовало бы тебе носить с собой столько наличных, малыш. Кто-нибудь может напасть на тебя из-за них. Я отдам тебе их позже.
– Отдай сейчас же, сукин сын!
Даже не повернув головы, Тони ударил его по губам. Кольцо выпускника Полицейской академии оставило маленький кровавый отпечаток на верхней губе Пата.
– Эй, Ральф! – завопил Тони водителю, тщательно следившему за дорожным движением. – Ты видел, что пытался сделать этот малыш? Хотел открыть дверь и выпрыгнуть из машины!
– Может, мы должны привлечь его за сопротивление аресту, если ему кажется, что он недостаточно влип? А ты еще считаешь, что этих ублюдков можно чему-то научить.
– Он научится, – возразил Тони. – Не так ли, малыш?
Пат ничего не ответил.
В грязноватом здании участка на Элизабет-стрит сержант в приемной приветствовал Тони насмешливой улыбкой:
– Ну, упаси меня Бог, если это не Дик Трэси, малыш-детектив?
Тони ухмыльнулся:
– Слишком плохо, что у тебя нет нормальной подружки где-нибудь в центре, сержант. Но прошел слушок, что у тебя есть несколько неплохих штучек, прогуливающихся по твоим заданиям по Монт-стрит. И мне случилось услышать, что большие надежды ты возлагаешь на Рождество. Надеюсь, оставишь немного радости и для нас, новичков, не так ли?
– Эй ты, долбаный итальяшка-придурок, – вдруг рассердился сержант. – Что за чудо ты приволок сюда? Воришку из Вульворта?
– Нет, сэр. Перед вами настоящий спекулянт военного времени. Воровал для продажи медные отходы у хорошего друга нашего участка из фирмы \"Континентал\".
– Собираешься посадить его?
– Сначала хотелось бы поговорить с ним по душам. В комнате ожидания нет никого?
– Она свободна. В ней сидел неделю Гарри Швабра. Знаешь, где он теперь?
Комната ожидания имела вход из главного холла участка. Это было длинное помещение с высоким потолком. Здесь иногда проводили время полицейские, ожидавшие назначения. Находившаяся в ней мебель из полированного красного дерева и желтого дуба принадлежала магистрату. В центре комнаты стоял длинный стол с пустыми банками из-под пива вместо пепельниц. На стенах висели отпечатанные на машинке образцы типовых полицейских документов, объявления с фотографиями разыскиваемых и снимки известных в участке игроков и преступников. Пат был уверен, что знает парочку таких на своей Брум-стрит.
Тони жестом пригласил его сесть на один из дубовых стульев и подтащил другой поближе к нему. Вынул из кармана пачку \"Лаки-Страйк\" и предложил сигарету Пату. Тот молча отказался.
– Садись поудобней, – сказал Тони, убирая сигареты в карман. – Но если будешь упрямиться, ничего хорошего не жди.
Раскуривая сигарету, поглядел суженными глазами, как бы оценивая Пата.
– Сколько тебе лет, малыш? Семнадцать?
Пат промолчал.
– Имел приводы в полицию?
Пат оставил и этот вопрос без ответа.
– Живешь с родственниками?
Пат сплюнул на пол. Тони снова хлестнул его по губам, при этом начала кровоточить ссадина, начинавшая подсыхать. Полицейский протянул ему скомканный грязный кусок материи.
– Это подсохнет, не беспокойся. Говорил тебе, чтобы не строил из себя заядлого уголовника. Кажется, ты меня не понял. А картина такова: тебя представят на слушание большого жюри за хищение в особо больших размерах. Это серьезное преступление. Класса А. Мы схватили тебя с поличным. Чем хуже это будет выглядеть для тебя, тем более благодарен будет нам мистер Алперт за то, что мы засекли вора.
Тони затянулся и выпустил дым.
– Теперь расскажу, как мне видится это дело. На самом деле ты хороший парень, только медлительный, не очень ловкий. Возможно, где-то у тебя есть пожилая старомодная матушка и папаша, который выбьет из тебя всю дурь за то, что ты попался. Но все же это лучше, чем заиметь дело в полиции и провести некоторое время в исправительной школе или, может быть, где-нибудь и похуже, если тебе достанется злобный судья. Если мы позвоним твоим маме и папе, они приедут и расскажут мне, какой на самом деле ты прекрасный мальчик и все прочее дерьмо, правильно? Немного хулиганистый, проказливый, как все мальчишки, ведь так?
Пат, съежившись на стуле, с угрюмым видом промокал кровоточащую губу заскорузлой тканью.
– Ты можешь не отвечать мне, малыш. Я знаю этот сценарий наизусть. Послушай, я и сам пару раз напроказничал, когда был мальчишкой. А кто не делал этого? Теперь все, что ты должен сделать, – это позвонить маме и папе либо дяде Анджело, либо дяде Рокко или как там его, долбаного, зовут и попросить его поднять задницу из кресла и явиться сюда, ко мне. Может быть, они поговорят со мной немного; пока не представляю ясно, как это будет. Может, отпущу тебя, скажу, что ошибся. Может, удастся приостановить дело вообще.
– Мерзавец! Ты уже отобрал мои деньги!
Полицейский в штатском снова замахнулся кулаком, но передумал, видимо, из-за относительно легкого доступа посторонних в комнату ожидания, а может, по другой причине.
– Ты влип в это дело по уши, парень. У тебя не было никаких денег, и нет никого в целом мире, кто бы заявил, что это не так. Поговори еще в таком же духе и попадешь в беду куда серьезнее этой.
Тони посмотрел на Пата задумчивым взглядом:
– Почему бы тебе не думать об этих деньгах как о начальном гонораре или взносе? Как будто ты вступаешь в какой-то клуб. А теперь выслушай мой план действий. Ты звонишь дядюшке Анджело или как его там, и он приходит потолковать со мной примерно через час, потому что я не могу ждать целый день. И тогда мы сможем как-нибудь договориться.
Пат еще глубже втиснулся в стул. Он проклинал отца за то, что его убили, мать за отделение от семьи и гибель в автокатастрофе, братьев отца, погибших в войнах, за то, что их нет, материнскую семью за то, что она так и не покинула Италию. Никогда раньше он не чувствовал себя таким одиноким. У него не было даже друга, который мог бы прийти в участок и выкупить его. После ухода из приюта, Пат намеренно избегал всяких связей с людьми, чтобы его никто не выдал. Он решил, что устроит свою жизнь сам, но теперь начал сомневаться в обоснованности своей теории. Очевидно, правда была в противоположном. Парень, пытающийся все сделать в одиночку, – несчастный идиот. Парень со связями – вот кто мог преуспеть в этой трудной борьбе за выживание. Даже легавые пользуются всеми возможными связями, чтобы облегчить себе жизнь.
Связи, семья, друзья, церковь. Церковь! Внезапно ему вспомнился толстый священник с Томпсон-стрит, который так хотел сделать Пату какое-нибудь одолжение. Как, черт подери, его звали?
Впервые с того времени, как он попал в участок, на его измазанном лице мелькнуло какое-то выражение, отличавшееся от полного равнодушия. Он выпрямился на стуле.
– Хорошо!
– Ты хочешь позвонить кому-нибудь?
– Вызовите отца... Раймундо Марсери из церкви Святого Сердца Богоматери!
Толстый поп! Он заставит замолчать подлого подонка легавого! Но станет ли священник вносить за него деньги? Он не похож на человека, готового швырять направо-налево деньги.