Александр Варго

Нелюдь

Сборник

© Варго А., 2018
© Оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2018


Александр Варго

Нелюдь

«Между веток новый дом, нету двери в доме том, только круглое окошко, не пролезет даже кошка». (Скворечник)
«Чем больше я узнаю людей, тем больше мне нравятся собаки».
Когда душное июльское солнце устало коснулось своим малиновым боком верхушек елей, на пустырь, сухо хрустя гравием, въехал автомобиль. «БМВ Х4» сверкал звенящей чистотой, словно минуту назад немецкая иномарка выехала с автомойки, по глянцевой поверхности пробегали искрящиеся блики.

Хлопнув дверью, из машины вышел молодой человек крепкого телосложения лет двадцати – двадцати двух. Никакой растительности на лице, кроме бровей, у парня не было, гладкий череп выглядел так, словно его хозяин скоблил голову как минимум дважды в день. В левом ухе золотисто поблескивала крошечная серьга. Незнакомец был облачен в толстовку с закатанными до локтей рукавами, светлые, потертые джинсы и начищенные до блеска военные берцы.

Оглянувшись по сторонам, парень несколько раз свистнул.

– Как там тебя… Злата!

На пустыре было тихо, и молодой человек, хмыкнув, направился к почернелым от копоти гаражам. Когда-то в начале девяностых здесь кипела жизнь, однако в результате бандитских разборок и дележки территорий гаражный кооператив неоднократно подвергался поджогам. В результате были убиты два сторожа, а все боксы с находившимися внутри машинами сожжены. Разворотили и сожгли также сторожевую будку, от которой в настоящее время остался лишь обугленный остов. За проржавевше-скукоженными гаражами начинался крутой обрыв, по дну которого уныло сочился мутный ручей – результат выброса отходов с дышащего на ладан котельного завода, находящегося в паре километров от пустыря.

Парень знал, что рядом с затхлым ручьем часто собирались местные бомжи, пьянчуги и уголовники. Они стирали свое воняющее тряпье, жгли костры, пекли в углях гнилую картошку, запивая ее паленым суррогатом. Но он не боялся встречи с маргиналами. Он неторопливо шагал, пиная ногами пустые бутылки и прочий мусор, который пестрел на территории бывшего гаражного кооператива плесневело-грязным ковром. Молодой человек шел, ловя себя на мысли, что и его роскошный автомобиль, и он сам смотрелись в этом прогорклом захолустье так же уместно, как ювелирные изделия рядом с выгребной ямой, от которой несет дерьмом так, причем несет так, что щиплет глаза и хочется блевать.

Но он должен был прийти сюда.

Хотя бы потому, что скоро должна подойти Валентина.

А еще хотя бы потому, что его интересовала одна шелудивая псина, вот-вот готовая ощениться. Она наверняка голодная.

Да, бродячие собаки всегда испытывают чувство голода, тем более, когда внутри тебя копошатся и толкаются еще пара-тройка маленьких щенят. А может, даже четыре.

– Злата! – снова позвал парень, вертя головой по сторонам.

«А может, Слада?» – подумал он и, озабоченно поджав губы, мазнул взглядом по закопченному кузову «семерки». Рядом с обгорелым скелетом отечественной машины валялись сплющенные покрышки. Кажется, в прошлый раз она лежала там.

«С другой стороны, когда все мысли только о жратве, какая разница, на какую кликуху отзываться?» – резонно подумал молодой человек. Он проводил безучастным взором крупную крысу, просеменившую в кусты, и снова засвистел:

– Фью-фью-фью, Слада!

Наконец в одном из покореженных боксов с раскуроченными воротами послышался неуверенный шорох. Словно кто-то тяжело ворочался, выкарабкиваясь из тряпья.

– Слада, – улыбнулся молодой человек, увидев, как из гаража, неуклюже переваливаясь, вышла крупная дворняга. Пегая шерсть запылилась, свалявшись в грязные колтуны, на левом боку псины зияла гноящаяся язва, которую облепили зеленые мухи. Тявкнув, собака засеменила к молодому человеку. Ее громадное брюхо смахивало на бурдюк, наполненный водой, и оно едва не волочилось по земле, касаясь набухшими сосками пожухлой травы, пучками вылезающей сквозь гравий.

Оглянувшись, парень подтащил старый ящик и, смахнув с него пыль, уселся, накрыв рукой кожаный подсумок на ремне.

Собака нерешительно приблизилась к нему, вяло шевеля обрубком хвоста. Слезящиеся глаза дворняги с надеждой смотрели на человека, который не спеша расстегивал подсумок. С лица парня не сходила широкая улыбка, какая бывает при случайной встрече со старым приятелем. Тем страннее было то, что его глаза источали пронзительный холод, деловито осматривая несчастную псину, начиная от блохастого загривка, заканчивая грязными растоптанными лапами.

– Кто ж тебя так, – пробормотал он, заметив рану на боку животного. Попытался согнать мух, но они не спешили покидать насиженное место, а те, которые все же взлетели, недовольно погудев, вновь присосались к гниющей дыре.

– Слада-а-а, – протянул парень, извлекая из подсумка целлофановый пакетик, в котором багровело что-то вязкое. Собака встрепенулась, приподнявшись. Ее тусклые, подернутые пленкой влажные глаза немного оживились, и она облизнулась, придвинувшись ближе.

– Конечно, я знаю, что ты голодна, – кивнул парень, аккуратно развязывая пакетик. Узел был тугим, но он не торопился, терпеливо распутывая его ногтями. Когда с пакетом было покончено, он вдруг приподнял его над головой собаки, словно дразня. Нервно подрагивая ушами, псина задрала голову, изо рта закапала слюна. Она тихонько заскулила, переминаясь с лапы на лапу.

– А где благодарность? – строгим тоном спросил парень. – Сначала скажи «спасибо», Слада.

С этими словами он протянул сбитой с толку дворняге свободную руку, повернув тыльной стороной ладони.

– Давай. Где твое «спасибо»? – настаивал молодой человек, и наконец до собаки дошло, чего от нее добивались. Наклонившись, она несколько раз лизнула протянутую руку. Язык дворняги был горячим и шершавым.

– Все, хватит, – усмехнулся парень. Он вытер руку об штанину, после чего вывалил из пакетика на землю липкий комочек фарша.

– Ну, вот, – произнес он, с удовлетворением глядя, как оголодавшая псина набросилась на прокрученное мясо. – Кто о тебе еще позаботится?

Собака проглотила фарш в мгновение ока и, облизнувшись, с надеждой смотрела на молодого человека в ожидании новой подачки.

«Ну пожалуйста, – молили ее глаза. – Дай мне еще этого восхитительно вкусного мяса! Даже не для себя! Для моих малышей!»

Он покачал головой.

– На сегодня все, дорогуша, – суховато сказал он. – Я не денежный мешок.

Дворняга сунулась было лизнуть его ладонь, но парень брезгливо отпихнул ее ногой.

– Хватит нежностей. Хочешь, просто посиди здесь, – предложил он, взглянув на часы. Озабоченно цокнул языком – прошло уже почти двадцать минут, а Валентины все не было.

– Никакой пунктуальности, – вздохнул парень. – Сколько я тебя ни учил…

Он посмотрел на псину, которая все еще бросала на него испытующие взгляды, бестолково топчась на одном месте.

– Где твой муж, Слада? – осведомился молодой человек, доставая из подсумка сигареты. – Наверное, трахает сейчас на помойке какую-нибудь таксу, которая сбежала от хозяйки. Ты тут беременная, с гниющей раной, которую сосут мухи… Кусок мяса выпрашиваешь, а твой парень таксу жарит и она визжит от восторга…

Слада села и, с трудом задрав заднюю лапу, сделала несколько неуверенных движений, пытаясь почесать ухо. Казалось, вопросы об отце будущих щенков ее не особенно интересовали.

Прикурив, парень выпустил в вечерний воздух струйку дыма, продолжая рассуждать вслух:

– С другой стороны, хорошо вам, собакам. Никаких обязательств, никаких алиментов при разводе. Выбрал симпатичную самку, отшпилил ее под хвост, и гуляй дальше. Единственное, аборт нельзя сделать… Зато никаких ментов, никаких порицаний за аморальное поведение. Я где-то слышал один прикол, связанный с вашей собачьей братией. Мол, мир для вас делится на то, что можно трахнуть и сожрать. Если появилось нечто, с которым нельзя сделать ни того, ни другого, то это нужно обоссать. Я прав, Слада?

Судя по всему, дворняге наскучило слушать размышления молодого человека, и она, поднявшись, чихнула, после чего поплелась обратно в гараж.

Парень стряхнул пепел, вновь затягиваясь. Он уже собрался было позвонить Валентине, чтобы узнать причину задержки, как чьи-то прохладные ладони плавно легли ему на плечи. Он скосил взгляд. Пальцы были тонкими и бледными, каждый из них, за исключением больших, был унизан серебряным кольцом, ногти покрыты бесцветным лаком. На запястьях кожаные браслеты, из-под которых виднелись края багровых шрамов.

– Привет, милый, – шепнули сверху. – Привет, мой дорогой Макс.

Молодой человек поднялся с ящика, оказавшись лицом к лицу с худым бледным юношей лет двадцати. В отличие от Макса, он был его полной противоположностью. Нескладный, тощий, как пересушенная вобла, с узкими плечами и болезненным лицом, он весил вдвое меньше, чем его бритоголовый приятель. Жидкие светлые волосы стянуты в тугой хвост, который спускался почти до самой талии, в брови и губе блестели миниатюрные колечки. На нем была потертая «косуха» с вытесненным на спине черепом в пиратской треуголке, а также кожаные штаны с бахромой. Ноги парня были обуты в стоптанные казаки, на узких носах которых тускло мерцали стальные набойки.

– Соскучился? – прищурился он, потянувшись к Максу. Изо рта высунулся язык, раздвоенный, словно жало у змеи, и каждый кончик шевелился отдельно, напоминая щупальца.

– Я ждал тебя, – улыбнулся Макс, прижимая субтильного юношу к себе. – Привет, Валюша.

Они поцеловались.

– Придурок, который подвозил меня на такси, заблудился, – фыркнул Валентина. – У него не работал навигатор. Отвратительный мужлан. От него несло потом так, что я не могла дышать.

Гей театрально закатил глаза.

– В следующий раз, вместо того чтобы расплатиться, вхерачь ему струю газа из баллончика, – посоветовал Макс. – Я ведь подарил тебе перцовый баллончик!

– Я так и сделаю.

– И больше так не подкрадывайся, – предупредил Макс, не переставая улыбаться. – Я знаю, ты умеешь ходить бесшумно. Но я сначала ломаю руку, которая меня трогает за плечо, а уж потом разбираюсь, что там за мудило за моей спиной решил сделать мне сюрприз.

– Разве ты не почувствовал мой запах? – игриво спросил Валентина. – Я твой чувствую за несколько метров. Как акула кровь.

– Здесь слишком много дерьма, – сказал Макс, потянув носом. – Я не акула, чтобы различить твой парфюм среди этой сортирной вони.

Они снова поцеловались, а отстранившись, Макс поинтересовался:

– Ты что, бухала?

– Только бокал виски с колой.

Перехватив недовольный взгляд Макса, Валентина торопливо добавил:

– Имею право. У меня сегодня выходной. И завтра тоже.

– Ну да. Я еще подумал: как ты в таком прикиде своих клиентов стрижешь?!

Валентина посмотрел на любовника как на умалишенного.

– Максик, я же переодеваюсь. У меня классная рубашка с вышивкой под «вестерн» и приличные джинсы… Я тебе как-то показывала, помнишь? Никто ни о чем не догадывается, поверь.

С этими словами он достал из внутреннего кармана «косухи» блеснувшую никелем фляжку, поболтал в воздухе:

– Хочешь?

– Я за рулем, дурочка.

– Понятно.

Валентина убрал флягу обратно.

– Ну, а где наш клиент?

– Клиентка, – поправил любовника Макс. – Щас будет. Слада! Фью-фью-фью!

Спустя несколько секунд дворняга выглянула из гаража. Пасть собаки была открыта, она тяжело и прерывисто дышала.

– Что на этот раз? – вполголоса спросил Валентина.

– Иниазол, – отозвался Макс.

На худое лицо Валентины легла тень озабоченности.

– А метапромидол давал? – задал он вопрос. – Это противорвотное средство. Иначе она все выблюет.

Макс покачал головой.

– Пусть блюет, – сказал он спокойно. – Куда она денется?

Видя, что собака не собирается покидать гараж, парень направился к ней.

– Надень перчатки, милый, – крикнул вслед Валентина, но Макс уже тащил псину наружу. Слада вяло упиралась, жалобно поскуливая, но молодой человек без труда справился с беременной собакой. Швырнув ее возле ящика, он достал смартфон, нажав на ярлычок «камера».

– Рано, – заметил Валентина. – Еще минут десять.

Собака молча смотрела на парней, из приоткрытой пасти безостановочно капала слюна, образовывая на земле мутные лужицы. По грязному телу животного волна за волной пробегала крупная дрожь.

– Еще есть классная штука, делизалис называется, – снова заговорил Валентина. – Надо попробовать как-нибудь…

Слада жалобно тявкнула, и они весело рассмеялись, словно услышав остроумную шутку. В прозрачных глазах животного застыл недоуменный страх, который постепенно вытесняла боль. С огромным трудом собаке удалось встать, разбухший живот тянуло вниз. Псина попыталась сделать несколько шагов, но ее занесло влево, и она, не удержавшись, завалилась на бок.

– Притащи ее обратно, – велел Макс, держа перед собой камеру.

Валентина скорчил рожицу.

– Максик, она такая грязная, – поморщился гей.

– Давай, давай. Вечером я тебя отмою.

С огромной неохотой Валентина напялил на руки кожаные перчатки с обрезанными пальцами и подошел к дрожащей собаке.

– Бедненькая, – вздохнул гей. – А щенята твои, наверное, вкусные? Отдашь их мне?

Он наклонился и, ухватив собаку за обрубок хвоста, не без усилий поволок ее к Максу. Слада взвизгнула, дрыгая лапами. Ее глаза начали затягиваться молочной пленкой, облезлые бока раздувались, словно кузнечные мехи, из глотки доносились клокочущие звуки, как если бы там закипал чайник.

– Я гляжу, ты возбудился, – вкрадчиво произнес Валентина, плотоядно глядя на джинсы Макса. Туда, где выпячивался упругий бугорок. – Хочешь, мы сделаем это здесь? Прямо тут, среди разбитых бутылок и собачьего дерьма?!

Он шагнул к Максу, нежно погладив паховую область любовника.

– Если ты брезгуешь, я могу тебе отсосать, – жарко прошептал он, обдавая Макса запахом виски с колой. – Хочешь?

Макс поднялся с ящика, и Валентина принялся торопливо расстегивать ему ремень. Собака продолжала испуганно поскуливать, истекая слюной.

– Ты хорошо стряхиваешь? – вдруг спросил Валентина, с подозрением разглядывая расплывшееся пятнышко на трусах Макса. – Не люблю, когда письками пахнет… Надо тщательно мыть свой перчик после туалета…

– Ага, – хмыкнул Макс. – Так и вижу картину, я в институте иду в сортир, после чего начинаю полоскать в раковине свой х… Особенно весело будет, если при этом в качестве свидетелей будет какой-нибудь препод. Зачет мне обеспечен.

«Молния» ширинки Макса наконец-то была открыта, и наружу вывалился эрегированный член, блестя багровой головкой. Валентина уже собрался было приступить к делу, как за спинами молодых людей что-то зашуршало. Они резко обернулись. У гаражей, пьяно покачиваясь, стоял бродяга в замызганной куртке и дырявых брюках. В руке бомж сжимал недопитую бутылку пива, к нижней губе был прилеплен потухший окурок. На одутловатом лице с покрасневшими от беспробудного пьянства глазами отразилось неподдельное изумление, быстро сменившись отвращением.

– Пидарасы, – коротко изрек бездомный, опрокидывая в себя остатки пива. – Че вы с собакой делаете, пидарасы?

Окурок, отлепившись от губы, скользнул по замызганной куртке и исчез среди мусора на земле.

– Грязный скот, – выругался Валентина, жеманно поджав губы.

Макс недобро улыбнулся.

– На, снимай, – сказал он, передавая любовнику смартфон, который продолжал фиксировать мучительную смерть собаки.

Макс быстро застегнул джинсы и в два прыжка очутился рядом с пошатывающимся бродягой.

– Хочешь посмотреть? – процедил он. Бомж глупо улыбнулся, и парень с размахом саданул ему кулаком в лицо. Влажно хрустнул свернутый нос, хлынула кровь, заливая чумазое лицо доходяги. Неуклюже взмахнув руками, он грохнулся на обгорелые покрышки. Макс поднял выроненную бомжом бутылку и, со звоном расколотив ее об ржавый автомобильный диск, сунул «розочку» в его ошалелую физиономию.

– Ты что, блевотина, в кино приперся? – прорычал Макс. Острый край разбитого горлышка рассек щеку бомжа, и тот заверещал от боли и ужаса.

– Пацаны… Не надо, – пролепетал он, елозя ногами по гравию вперемешку с мусором. – Не убивайте! Не прав был, бля буду!

– Максим, оставь его, – подал голос Валентина. – Не марай руки.

Макс присел на корточки, брезгливо разглядывая корчившегося на земле бомжа.

– Увижу еще раз, кишки на шею намотаю, – тихо пообещал он. Швырнув в сторону «розочку», он неожиданно вцепился в немытые клочья волос бездомного и с силой ударил его об землю. Затем еще раз. Мужчина обмяк, закатив глаза.

– Ты убил его? – с тревогой спросил Валентина.

– Просто вырубил, – отрывисто произнес Макс, доставая из подсумка упаковку с влажными салфетками. – Пускай поспит. Сон укрепляет нервную систему и заменяет ужин.

Тщательно протерев каждый палец, он скомкал использованную салфетку, бросив ее на бесчувственное тело бомжа.

– Мы можем продолжить, – не сводя глаз с собаки, безостановочно катающейся от боли, проговорил Валентина. – Ты еще возбужден? Как только ролик будет готов, я вся твоя.

– Нет, – качнул головой Макс. – Этот вонючий гондон весь аппетит испортил. Потерпи до дома.

Слада уже не скулила, а громко выла. Выла хрипло, надрывно, срывая глотку, и от этого душераздирающего воя у любого нормального человека зашевелились бы волосы и в жилах бы стыла кровь. У любого, кроме этих двоих, наблюдающих страдания животного с жадно горящими глазами. Из пасти собаки летели хлопья пены, окрашенные кровью, тощие лапы отчаянно царапали землю. Громадный живот колыхался тающим желе.

Спустя пару минут дворняга утихла. Широко раскрытые глаза уставились на Макса, в тускнеющем взгляде явственно читалось:

«Это вы причинили мне эту боль, люди? Но за что? Я ведь не сделала вам ничего плохого…»

По телу собаки в последний раз проскользнула дрожь, и она затихла. Из приоткрытой пасти продолжал сочиться тоненький ручеек крови.

– Домой? – спросил Макс, быстро утратив интерес к псине. Он выключил камеру и выпрямился.

– Ага, – сказал Валентина. – Ван момент, плиз. Триумфальный и победоносный кадр.

С этими словами гей подобрал валяющийся у кострища черенок от лопаты. Затолкав один конец в глотку издохшей собаки, он не без труда приподнял труп животного над землей. Валентина широко улыбнулся. Одобрительно усмехнувшись, Макс сделал несколько снимков и поднял вверх большой палец.

– А, и самое главное, – воскликнул Валентина, вытирая пот со лба. Он достал из кармана «косухи» узкий складной нож, выдвинув блеснувшее лезвие. – Как насчет ужина из щенят? Я давно хотела попробовать, даже баклажанов с сыром купила. У тебя ведь духовка есть? У меня в рюкзаке переносной холодильник, так что этих неродившихся засранцев довезем без проблем.

Едва он присел над телом пса, как Макс обронил:

– Валя, не забывай, чем ужинала эта шваль. Я не ручаюсь, что ты сам после такого ужина не траванешься. Хорошо, если просто пробздишься, а если ласты склеишь? У меня нет желания возить тебя ночью по больницам.

Валентина замер, как истукан. У него был такой вид, словно шикарный ужин на его столе по какой-то неизвестной причине превратился в корыто с навозом. Он перевел озадаченный взгляд на любовника, после чего едва ли не с ненавистью посмотрел на остывающий труп собаки.

– На хрена ты ее химией травил? – спросил гей с плохо скрытой злобой. – Я ведь предупреждала тебя! Не мог толченого стекла подмешать? Или иголок?

С невозмутимым видом Макс пожал плечами.

– Я экспериментирую, – пояснил он спокойно. – Толченое стекло уже прошлый век, Валенька. Сейчас в тренде препараты.

Валентина плюнул на тело Слады. Выпрямился, убрал нож в карман «косухи».

– Дерьмо, – философски изрек он. Затем снова наклонился, ощупывая еще теплый живот псины.

– Прикинь, Макс, они шевелятся, – пробормотал Валентина, и в его голосе скользнул благоговейный трепет, словно он прикоснулся к святыне. – Они еще живые!

– Скоро будут мертвые, – обронил Макс. – Забудь. Кстати, любитель экзотической кухни… У меня дома мыши есть. Знаешь, как их в Китае жрут? Блюдо называется три писка. Новорожденных мышат берут палочками – первый писк. Окунают в соевый соус – второй. А потом в рот, где они пищат в третий и последний раз.

– Сравнил мышей с щенками, – проворчал Валентина. – Не хочу я мышей. Еще бы тараканов предложил.

– Иди ко мне, – сказал Макс, и гей прильнул к любовнику. – Кстати, тараканов тоже едят с удовольствием. Например, во Вьетнаме и Таиланде. Их жарят, и по вкусу они напоминают чипсы.

– Ты меня любишь? – прошептал Валентина, тут же перестав дуться.

– Что, сомневаешься?

– Ты не ответил.

Макс нежно куснул его за мочку уха.

– Я докажу тебе это сегодня ночью, – шепнул он в ответ.

– Я хочу, чтобы ты сделал мне больно, – отведя взгляд в сторону, признался Валентина. – Как… в тот раз.

Губы Макса раздвинулись в хищной ухмылке.

– Сделаю, – пообещал он. – А ты пообещай, что больше не будешь пилить вены. Во всяком случае, так близко к запястьям. Твои браслеты уже не скрывают шрамы. Сам понимаешь, что может подумать клиент, когда видит парикмахера с такими руками.

– Ладно… а знаешь, я тут фишку одну прочла на форуме… – с воодушевлением заговорил Валентина, желая сменить неприятную тему. – Берется толстая леска или веревка, с обоих концов привязываются крючки, на каждом из них по шмату мяса. И швыряем это двум собачкам одновременно. Они вкусняшку проглатывают, а потом начинается самое смешное. Понимаешь, о чем я? Игра, типа «перетягивание каната». Дергаются так, что кишки наружу вылезают…

Взявшись за руки, геи зашагали к машине.

* * *

– Почему мы остановились здесь? – удивился Валентина, когда Макс припарковал машину в соседнем дворе.

– Еще светло, я не хочу, чтобы нас видели вместе, – пояснил парень. – Не обижайся. Через десять минут я кину тебе смс, и тогда приходи.

Валентина надул губы, став похожим на обиженного ребенка.

– Это унизительно, – сказал он, шмыгнув носом. – Я не хочу встречаться тайком, будто мы какие-то преступники…

Макс накрыл бледную руку любовника своей громадной ладонью со сбитыми костяшками:

– Солнце, мы живем в России. Ты сама прекрасно знаешь, как здесь относятся к лицам иной ориентации. Я не хочу, чтобы до моих предков дошли провокационные слухи. И не забывай, что я все еще зависим от них. В частности, от отца, благодаря которому имею отдельную хату, вот эту тачку и все остальное… Между прочим, деньги за комнату, которую ты снимаешь, я тоже беру у папаши. Окончу свой «мед», получу диплом, встану на ноги, тогда все будет иначе.

– Твой отец – генерал в отставке, – безучастно произнес Валентина, кусая ноготь. – У них снаряды из головы торчат, они на всю жизнь контуженные. Ты думаешь, после окончания института что-то изменится?

– У меня будет престижная работа. Возможно, мы через какое-то время уедем в Европу.

Валентина недоверчиво улыбнулся.

– В Европе жесткие законы по поводу насилия над животными. То, на что смотрят правоохранители сквозь пальцы здесь, не прокатит там. Если легавые застукают нас за развлекухой с каким-нибудь псом, мы получим реальные сроки. А я тюрьмы не переживу. Лучше вскрыть вены, чем позволю, чтобы меня долбил в очко какой-нибудь вонючий ниггер или латинос…

– Ладно, не будем строить столь долгоиграющие планы. Зайди в магазин, возьми минералки или еще что-нибудь.

Вздохнув, Валентина вылез из автомобиля и, послав воздушный поцелуй Максу, побрел в сторону супермаркета.



Ровно через десять минут мобильник Валентины пискнул, сообщая о полученном сообщении от Макса, и гей торопливо зашагал к подъезду.

– У меня есть «колеса», – известил он, скидывая в холле казаки. – Помнишь, на прошлой неделе закидывались? Будешь?

Макс качнул головой.

– Нет. Сегодня вечером я хочу ром, а ты смотри сам. Еще есть коньяк и виски.

Он опустил взгляд на носки любовника – белые, с пухлыми розовыми сердечками, пронзенными стрелами.

– Надеюсь, трусы у тебя такие же? – улыбнулся он.

– Не такие, но что-то очень близко.

Помыв руки, гей прошел на кухню. Макс тем временем открыл холодильник и выкладывал на стол оливки, нарезанный сыр с ветчиной, красную рыбу, буженину и овощные салаты.

– Я посмотрел ролик, который ты прислал вчера вечером, – сказал Валентина, вылавливая оливку шпажкой. – Как китовую акулу распиливали на дольки. Никогда бы не подумал, что такую громадину легко строгать. Прямо как огурец.

– У акул нет ребер, одни хрящи. Поэтому и пилить легко. Тебе не понравилось? – поинтересовался Макс, доставая из морозилки лед.

– Нууу… как тебе сказать, – протянул Валентина. Он кинул оливку в рот, накручивая на указательный палец кончик своего «хвоста». – Одно дело – вшивая псина, которая только и умеет гавкать и кусаться. А другое – огромная акула. Большая и величественная. Как бы я ни разделял твое специфическое хобби, мне кажется, акула такого не заслужила. Во всяком случае, ее могли бы кромсать с головы. А в ролике начали с хвоста. Бедная… ее уже до середины настрогали, а она все еще жива, рот разевает… Типа, че творите, люди?!

– В комнате клетка с мышами, – сказал Макс, откупоривая бутылку с ромом. Было видно, что он не горел желанием обсуждать мучительную смерть акулы, как и проснувшуюся совесть худосочного любовника. – Что с ними сделаем? Можно сварить на медленном огне. Можно поджарить. Можно ножницами укоротить лапки. Можно подвесить на сушилке, как гирлянду, и утыкать булавками.

Валентина сделал вялый жест рукой в воздухе.

– Чего-то сегодня уже ничего такого не хочется.

Его взгляд наткнулся на пластиковый стакан, стоящий на столе вверх дном. Приглядевшись, он увидел под стаканом неподвижно лежащую муху.

– Ты уже перешел на насекомых, дорогой? – спросил он, подмигнув Максу.

– Просто где-то вычитал, что они могут жить без головы несколько дней, – улыбнулся тот. Поставив на стол охлажденные бокалы, он плеснул в них ром. – Сегодня первый. Добавить колы, родная? Или ты по химии сегодня?

– Пожалуй, я тоже выпью, – решил Валентина. – Оставим «колесики» на следующий раз…

Пока Макс разбавлял ром, он приподнял пластиковый стакан, с интересом глядя на безголовую муху.

– Она сдохла, – вынес он вердикт, глядя на неподвижное черное тельце насекомого.

– Хрена с два, – качнул головой Макс. Он вытащил из деревянной подставки зубочистку и осторожно коснулся ею мухи. Она судорожно зашевелила лапками, елозя по поверхности стола.

Они чокнулись бокалами, выпили.

– Какие планы на завтра? – спросил Макс, закидывая в рот пластинку дырчатого сыра. – У меня есть пневматика, можно на пруд сходить. Я на днях утенка одного подстрелил, глаз ему вышиб. Он после этого по кругу начал плавать, прикинь? Как будто циркулем чертил, ровно-ровно… Правда, на следующий день я его больше не видел. Сдох, наверное.

– Забавно, – улыбнулся Валентина. – Еще какие варианты?

– Можно на дачу ко мне двинуть, с ночевкой. Поставим силки на птиц, порезвимся. Можно бобра поймать. Помнишь, как в том году на кол одного нанизали?

Лицо Валентины засветилось от воспоминаний.

– Конечно, помню. Живучий оказался, извивался, как червяк. Его над углями держишь, а он только сопит и дрыгает лапами. Окочурился, только когда уже обугливаться начал… – проговорил он с мечтательным видом.

Они засмеялись.

– Поехали на дачу, – подумав, решил Валентина. – Люблю свежий воздух… Лесные запахи, сено, великолепные закаты… А вечером шашлык намутим. У тебя там есть постельное белье? Чистое? Ненавижу грязь…

Макс ответил, что есть.

Когда ужин был закончен, Валентина вылез из-за стола.

– Я в душ, милый, – тихо сказал он. – Когда я выйду, я хочу, чтобы ты тоже был раздет…

Макс тепло улыбнулся.

Пока Валентина мылся, он вынул из шкафа кожаный хлыст с искусно сплетенной рукояткой. Приготовил горячий шоколад и новые порции рома, затем снял с себя обтягивающую футболку. Как и голова, все тело Макса было тщательно выбрито, в центре мускулистой груди красовалась цветная татуировка в виде ухмыляющегося черепа в рваной бандане и двумя скрещенными мачете под ним. Над черепом готическим шрифтом выведено:

SINE METU MORTIS [1]


Когда вода в ванной перестала литься, Макс открыл небольшую комнату. Окно закрыто жалюзи, все стены помещения были обиты черным ковролином, обеспечивая звукоизоляцию. Под потолком по всему периметру установлены прожекторы и галогенные лампы. На специальном откидном столике мерцал экран монитора. Макс наклонился, щелкнув клавишей воспроизведения, и комната мгновенно завибрировала от хрипящих аккордов финской группы «Turmion Katilot». Сумасшедшим калейдоскопом одна за другой вспыхивали лампы, сверкая самой разнообразной палитрой – от ядовито-желтого до пурпурно-красного, словно бьющая из раны артериальная кровь, от мягко-изумрудного до темно-синего, почти черного, как вода на дне океана. На темных стенах комнаты рубиновые лучи лазера, струящиеся из анимационного проектора, нервно чертили зигзагообразные узоры.

– Я здесь, – шепнули прямо в ухо, и Макс обернулся.

Валентина распустил свои длинные волосы, которые свисали на его лицо влажно-белесыми паклями. На шее застегнут кожаный ошейник с острыми шипами, к которому крепился стальной карабин с длинной цепью. В соски впалой груди Валентины были вдеты крупные кольца из хирургической стали. От гея исходил запах духов, ногти на ногах покрыты нежно-фиолетовым лаком.

– Я просил тебя отрастить ногти, – хрипловато сказал Макс, указывая плеткой на узкие ступни любовника.

Валентина обнял его.

– Тогда мне придется носить открытые туфли, – прошептал он в ухо Максу. – Я порву носки к чертовой матери, если начну отращивать ногти… И потом… Как ты думаешь, сколько я продержусь на своей работе, если в таком виде буду стричь клиентов?

Макс внезапно впился ему в губы, и Валентина вскрикнул. Подбородок гея прочертила узкая струйка крови.

– Ты безумен, – задыхающимся голосом сказал он, слизывая кровь. – Как… животное.

Макс хрипло засмеялся. В его темных блестящих глазах скользили беспорядочные блики от вспышек мигающих ламп и прожекторов.

– Возьми меня, хозяин, – с покорным видом вымолвил Валентина, протягивая Максу конец цепи.

– Сейчас я покажу тебе, как я тебя люблю, – тем же хриплым голосом произнес Макс и, взяв миску с остывающим шоколадом, запустил туда пятерню. – Сейчас… покажу…

Он шлепнул вязко-коричневое месиво на бледную грудь Валентина, и тот судорожно вздохнул. Следующую порцию шоколада Макс размазал по своим гениталиям. Ухмыльнувшись, он поудобнее обхватил плеть, другой рукой схватив цепь, к которой был пристегнут его любовник.

Валентина застонал, и его крик слился с щелчком хлыста по обнаженному телу.



Когда все было закончено и некоторые особо глубокие царапины Валентины были продезинфицированы и заклеены пластырем, они в изнеможении распластались на постели.

– Ты зверь, – прошептал Валентина, медленно водя указательным пальцем по накачанному бицепсу Макса. – Яростный, дикий, необузданный… Жестокий. Не знающий пощады… Но я люблю это… Правда, мы извращенцы? Нас нужно лечить, Макс?

– Не знаю, – лениво отозвался тот. Он молча разглядывал потолок, на котором в свете уличных фонарей отражались скрюченные тени деревьев. – Думаю, все в той или иной степени извращенцы. Просто кто-то держит в тайне свои грязные секреты до самой смерти… А кто-то нет. И даже выпячивает их наружу. Нате, мол, смотрите, я такой, какой есть, и мне плевать, нравится вам это или нет.

– До самой смерти, – эхом повторил Валентина. – Ты сегодня говорил про наше будущее… Но я не хочу ждать, Макс. Мне надоела эта съемная комната. Я ненавижу соседа, мерзкого потного сантехника, который вечно пердит и воняет перегаром! Однажды он назвал меня гомосеком. Я хотела ему глаза выцарапать! Подумать только!

– А разве это не так? – хмыкнул Макс. Видя, что тот насупился, он легонько пихнул любовника в худой бок: – Не дуйся.

– Я хочу к тебе, – продолжил после паузы Валентина. – Я устала прятать свое настоящее «я». Я хочу одеваться в красивые платья и носить босоножки на высоких каблуках! Я хочу красить губы! Я мечтаю, чтобы в моем паспорте вместо долбаного «Валентина» значилось «Эйприл»! Или хотя бы «Джейн»! Я хочу улыбаться и радоваться жизни! А не бояться, что мне в подворотне пьяные гопники надают по щам и снимут штаны, засунув туда бейсбольную биту!

Макс вздохнул. Ему было нечего возразить на этот крик души, пылкий, отчаянный, от которого одновременно веяло какой-то опустошенно-ледяной безысходностью.

Помолчав, Валентина вновь заговорил:

– У нас на работе есть одна сучка. Нос картошкой, вся в прыщах и постоянно под мышкой чешется. Не пойму, она там не бреет, что ли, и у нее вши завелись? Но я о другом. Эта манда с мужем ездили отдыхать в Мюнхен, и она рассказывала, вот, мол, идем по улице, а навстречу мужик под два метра ростом, в розовых шортиках и такой же розовой пушистой блузке. Обут в туфельки, ногти накрашены, а сами ноги выбриты так, что по ним хоть шелковый платок пускай, соскользнет… И эта сука, скребущая ногтями под мышкой, брезгливо так выдает:

«Я еле удержалась, чтобы не сблевать. Чертов гомик. Я бы ему очко монтажной пеной залила, пусть знает, для чего жопа нужна…»

– Ну и что? – без особого интереса спросил Макс. – Нашла на кого реагировать. Пусть тявкает.

– А то, что я сама еле сдержалась, чтобы не перегрызть этой твари глотку, – злобно процедил Валентина. – На Западе за такие высказывания эту тварь привлекли бы к суду! Будь моя воля, я бы таких моралистов сжигала заживо. Не удивлюсь, если и она, и ее гребаный муж сами мечтают о чем-нибудь таком… Втайне от всех.

– Послушай, все хотел тебя спросить… При мне ты отзываешься о себе в женском роде. Как ты умудряешься себя контролировать на работе и вообще везде?

Валентина пожал плечами.

– Я привыкла, – просто ответил гей. – Когда я вижу тебя, то ощущаю себя твоей любимой женщиной… Мне нет нужды следить за своей речью, это происходит неосознанно. Понимаешь?

Несколько минут они лежали в полном молчании.

– Насчет моего отца, – наконец произнес Макс. – Чтобы закрыть эту тему окончательно.

– Ну?

– Он все ждет, когда я приведу к ним домой невесту для знакомства. Напрягается, почему я не женюсь. Задолбал уже.

– Приведи меня, – предложил Валентина, погладив мускулистую грудь Макса.

– Ага, – мрачно согласился парень. – Голого, с ошейником, с размазанным на заднице шоколадом. Отец будет в восторге. Тогда уж надо одновременно «Скорую» вызывать.

Они захихикали, лаская друг друга.

– Ты сегодня какая-то другая, – неожиданно сказал Макс. Он приподнялся, внимательно глядя на любовника. – Что-то случилось?

Валентина кашлянул.

– Вот что значит привязанность, – дрогнувшим голосом проговорил он. – Ты мгновенно чувствуешь перемены во мне… Я тебе когда-нибудь рассказывала о своем старшем брате? Его звали Дима.

– Ты говорила, что он умер в детстве, – осторожно сказал Макс. – Но в нюансы не вдавалась. Это был несчастный случай?

Валентина долго молчал, словно еще раздумывая, стоит ли посвящать любовника в подробности смерти своего брата, затем все-таки заговорил:

– В те дни я только-только начала понимать, что со мной что-то не так. Мне уже исполнилось семь, но я чувствовала, что не такая, как остальные мальчики моего возраста. Пыталась поговорить об этом с Димой, но каждый раз в последний момент меня что-то останавливало. Наверное, я боялась разоблачения и реакции брата… Все-таки ему было уже двенадцать и он начинал обращать внимание на девчонок. Но как бы то ни было, я любила его. Он был сильным и крепким парнем. Если кто-то во дворе меня обижал, он тут же заступался, он никому не давал спуску…

Почти минуту Валентина молчал, прокручивая в мозгу события прошедших лет, затем продолжил:

– Мы тогда жили в Тайшете, это в Иркутской области… В тот день ярко светило солнце. Нас было четверо: я, Дима и еще двое мальчишек из соседнего двора. Кто-то из этих двоих предложил сходить к заброшенному пищевому комбинату. Там часто собирались взрослые ребята – жгли костры, играли на гитаре и пили водку. Но они собирались вечером, а мы пошли туда днем. Там действительно было интересно: множество помещений, подвалов, за день не обойдешь… Но когда мы вышли наружу и уже собирались обратно, я едва не наткнулась на нее.

– На кого? – тихо спросил Макс.

– На собаку, – ответил Валентина, понизив голос. – Она стояла у стены и писала, задрав лапу. Увидев меня, она зарычала. Дима крикнул, чтобы она убиралась, и бросил в нее камень. Собака гавкнула и убежала… Еще тогда меня охватило жуткое предчувствие. Я предложила Диме вернуться в здание и попробовать найти выход с другой стороны. Из окна, в конце концов. Но Дима только засмеялся. «Чтобы я испугался какой-то драной шавки?» – сказал он со смехом. Мы вышли с территории комбината, и, едва мы прошли несколько шагов, я услышала злобный лай. Боже мой! От этого хриплого, яростного лая у меня заложило уши, а мочевой пузырь был готов вот-вот опорожниться. Я оглянулась, чувствуя, как у меня затряслись коленки. Собачьи твари. Их было, наверное, штук тридцать. Целая стая грязных монстров, с горящими глазами! И они неслись на нас, словно цунами! Те двое мальчишек как-то быстро сориентировались и рванули в сторону оврага. Дима орал над ухом, чтобы я бежала за ним, но я словно окаменела от ужаса. Я просто стояла и тряслась от страха, бледная, с мокрыми от слез глазами, и будто загипнотизированная смотрела, как стая приближается к нам. По-моему, я даже описалась… Дима схватил меня за шкирку и потащил к оврагу, но несколько псин, видимо, разгадали наши намерения, и они начали в буквально смысле окружать нас. Я споткнулась, разбив в кровь коленку. Дима схватил меня и перекинул на плечо, как тряпичную куклу… Путь к оврагу был закрыт, и он, держа меня в руках, побежал обратно к комбинату. Собаки настигали его, и первая уже вцепилась ему в ногу. Дима вскрикнул от боли.

«Держись!» – закричал он, поднимая меня наверх. Мы находились у ворот заброшенного здания, и я, ломая ногти, вскарабкалась наверх.

«Не смей слезать! Держись крепче!» – крикнул мне Дима.

«Быстрей!» – завизжала я, видя, как огромная тварь бросилась на брата. От удара он не удержался и упал. На него тут же прыгнула другая собака. Дима пытался отбиваться, но псов было слишком много…

Валентина всхлипнул, и Макс ласково погладил его по голове.

– Если хочешь, можешь не продолжать, – мягко предложил он, но гей покачал головой.

– Я должна был рассказать тебе это, – произнес он, вытирая глаза. – Рано или поздно… Понимаешь, это как глубокая заноза… Она не дает мне покоя. Если ты будешь знать об этом, мне станет легче, милый. В общем, Диме наконец удалось подняться на ноги. И хотя я была наверху, а он внизу, я все равно видела, что мой брат был ранен. Серьезно ранен. Одно ухо у него висело на клочке кожи, словно окровавленная тряпка. Левая рука вся в крови, я даже сейчас вижу, как кровь капает на землю… Нога тоже была прокушена в нескольких местах.

«Валя…» – начал Дима, но в следующее мгновенье здоровенная тварь накинулась на моего брата сзади. Собака повалила его на землю, вцепившись ему в шею. Я заревела от ужаса. Дима хрипел, пытаясь сбросить с себя эту мерзость, но все было напрасно. Он был обречен и, что самое жуткое, понял это. Я закричала, призывая на помощь. Но рядом никого не было. Никого, Макс. Те двое паскудников, что были с нами, видимо, наложили в штаны от страха и слиняли. Место было пустынное, и мои вопли никто не слышал.

Валентина глубоко вздохнул.

– В какой-то момент Диме удалось подняться, – продолжил он. – Не могу понять, как у него это получилось. Он стоял, шатаясь, и смотрел на меня стеклянным взглядом. Из шеи била тонкая струя крови, яркая и блестящая. Далеко била, наверное, метра на два… Я смотрела на этот фонтан крови, как завороженная. Никогда подобного не видела, и, что самое ужасное, я не могла отвести взор от этого дикого зрелища…

– Валя, – начал Макс, но Валентина резко дернул плечом:

– Не перебивай меня!

Макс умолк, и гей, прерывисто дыша, возобновил рассказ:

– Эта чертова гадина, что так подло бросилась на Диму из-за спины, снова кинулась на него. Теперь она рвала его лицо. Тварь урчала, будто ей подали самый вкусный обед на свете. Дима уже не пытался подняться. Какая-то псина обгладывала ему руки. Я видела, что пальцев на них уже не было. Другая собака грызла ему живот. Я уже не кричала, а только судорожно всхлипывала. Кажется, я просила собак не причинять боль Диме.

«Пожалуйста, уйдите», – умоляла я. Но они не ушли. Они жрали моего брата, казалось, целый час. И больше всего усердствовала эта мразь, что в самом начале повалила Диму… Постепенно все псины разошлись, и остался только этот кошмарный людоед. К тому времени тело моего брата было обглодано так, что стали видны ребра и кости. Джинсы Димы превратились в окровавленные лохмотья, и теперь этот пес жрал все, что было ниже живота… Время от времени тварь поднимала морду, она была вся красная от липкой крови. Гадина фыркала и хитро поглядывала на меня. И каждый раз, когда я видела ее обезумевшие глаза, в моем мозгу словно щелкало:

«Она будет ждать, когда у тебя не останется сил и ты упадешь на землю. Тогда этот монстр сожрет тебя».

Я не помню, как мне удалось остаться на воротах и не свалиться вниз. Два раза меня вырвало. Я сидела, дрожа от ужаса, и смотрела, как тело Димы превращается в скелет. Наконец собака насытилась и медленно ушла прочь. Она ушла, не оглядываясь. Но весь ее вид словно говорил:

«Подожди, детка. Дойдет и до тебя очередь…»

Валентина приподнялся на постели, в упор глядя на Макса.

– Эти двое гаденышей, что сбежали, оказывается, даже не сразу рассказали взрослым, что произошло. Видать, очень боялись, что им влетит за то, что ушли без разрешения… Меня сняли, когда наступил вечер. Говорили, это с трудом удалось сделать двоим мужикам – так крепко я вцепилась в ворота. Приехали «Скорая» и милиция. Нескольких собак, которые бродили вокруг, застрелили, но, насколько я знаю, среди них не было той гадины, что пожирала Диму. Бедный мой братик… Его хоронили в закрытом гробу. Да что там было хоронить-то! Кучку окровавленных костей! А эта сука, что сожрала его, осталась жива! Громадная тварь черного цвета, с рваным ухом и белой отметиной под правым глазом. Я запомнила эту собаку, Макс. На всю жизнь, это точно. Прошло пару лет, и я пыталась разыскать эту мразь. Я тайком брала у отца травматический пистолет и часами ходила по территории этого блядского комбината. Подстрелила пару бездомных псов, но эта черная гадина с рваным ухом будто сквозь землю провалилась. Я скрипела зубами от гнева и бессилия. Моим эмоциям нужен был выход, и те вонючие шавки, которых я убила, не удовлетворили мое чувство мести.

«Может, ее уже убили? – терзалась я. – Может, ее загрызли сородичи?» Однако даже если бы мои предположения подтвердились, едва ли они могли успокоить мою ненависть к псине. Я хотела самостоятельно убить эту гниду. Понимаешь, Макс? Подстрелить ей лапы, чтобы лишить передвижения. Затем я бы подвесила мразь на крюк и поджаривала бы на медленном огне. Каждый миллиметр ее шкуры. Я бы превратила остаток ее никчемной жизни в ад. Я мечтала воткнуть ей в глотку палку, так, чтобы она вышла из задницы. Обмотать морду колючей проволокой и завязать на носу бантик. Залить в уши кипяток. Выковырять ложкой глаза и затолкать их ей в пасть… Но моим мечтам не суждено было сбыться. Я так и не нашла ее. Сколько живут собаки, Макс? Лет пятнадцать?

– Это в лучшем случае, – отозвался парень, с трудом сдерживая зевок. – Бродячие живут куда меньше. Каждый день для псины, которая живет на улице, может оказаться последним.

– Значит, она уже давно сдохла, – угрюмо произнес Валентина. – Диму убили четырнадцать лет назад. Но вдруг, Макс? Вдруг этот людоед еще жив? Валяется где-нибудь на обочине, вся покрытая коростой грязи, с гноящимися глазами… А сердобольные люди, сжалившись, бросают ей остатки гамбургера или недоеденную сосиску… А эта тварь уже и забыла, что сожрала моего брата! Живьем!

Валентина лег, натянув одеяло до самого подбородка.

– Иногда мне кажется, что это и не собака вовсе, – прошептал он. – Когда она смотрела на меня тогда, пока я, трясясь от ужаса, сидела на воротах… Ее взгляд… Был совершенно осмысленный. Почти как у человека…

Вскоре Макс захрапел, но Валентина еще долго лежал с открытыми глазами, что-то беззвучно шевеля губами.

Одна из мышей тоже долго возилась в клетке. Тихо попискивая, она крутила головой, словно пыталась сообразить, каким образом можно выбраться наружу. Но вскоре затихла и она.