– Мне надо съездить в Лондон, – ответил Оливер, не отрываясь от газеты.

– Надолго?

– На несколько дней.

Сэмми исчез. А мгновением позже сверху донесся голос Бурла Ивса: «Надоело мне быть бродягой…»

Глава 6

По случаю воссоединения с Оливером после нескольких лет разлуки Брок принял стандартные меры предосторожности и другие, не столь обычные, продиктованные кризисом в его департаменте и уникальностью позиции Оливера. В том деле, которому посвятил себя Брок, два информатора никогда не бывали на одной явочной квартире, это считалось аксиомой, но тут Брок настоял на том, чтобы дом, в котором он намеревался встретиться с Оливером, вообще не использовался в оперативной деятельности. И остановил свой выбор на вилле с тремя спальнями в глухомани Камдена, по одну сторону которой находился работавший круглосуточно азиатский продовольственный магазин, а по другую – шумный греческий ресторан. Никого не интересовало, кто входил в неприметную дверь дома номер семь или выходил из нее. Но Брок этим не ограничился. Конечно, работа с Оливером требовала немалых усилий, но при этом он оставался сокровищем, наиболее ценным приобретением, Бенджамином Брока, о чем прекрасно знали все члены его команды. На вокзале Ватерлоо Оливера встречал не простой агент, а сам Тэнби. Поэтому и в Камден Оливер ехал не на минивэне, а в лондонском кебе. Тэнби устроился рядом, а потом расплатился за проезд, как и любой добропорядочный гражданин. В Камдене Дерек и Агги и еще одна пара молодых агентов расположились на улице, чтобы убедиться, что Оливер, сознательно или нет, не привез хвоста. «В нашем мире, – любил проповедовать Брок, – оптимальный вариант – ожидать худшего, а еще лучше – самого худшего». Но с Оливером намеченные поначалу меры предосторожности при исполнении следовало удвоить.

День уже клонился к вечеру. Прибыв прошлой ночью в аэропорт Гатуик, Брок сразу поехал в конспиративный офис на Странд, откуда позвонил Айдену Беллу по закрытой линии связи. Белл возглавлял оперативную группу, объединяющую специалистов разных департаментов службы, в которую входил и Брок.

– Там все куплено,

– заключил Брок, изложив версию капитана Али о самоубийстве. – Отцов города поставили перед выбором: или вы богатеете вместе с нами, или мы вас убиваем. Город предпочел богатеть.

– Мудрые ребята, – ответил Белл, бывший солдат. – Встречаемся завтра после молитв. В конторе.

Потом, как заботливый пастух, Брок обзвонил все дозоры, угловую квартиру на Керзон-стрит, минивэн ремонтников из «Бритиш телеком», припаркованный на углу Гайд-парка, связной автомобиль мобильной команды, упрятанной в самой пустынной части Дорсета. «Что нового?» – спрашивал он всякий раз, не называя себя. «Ничего, сэр, – разочарованно отвечали ему. – Абсолютно ничего». У Брока отлегло от сердца. «Дайте мне время, – думал он. – Дайте мне Оливера». Успокоенный, он принялся заполнять бланк расходов, который после каждой командировки полагалось сдавать в бухгалтерию. От этого важного занятия его оторвал звонок телефона прямой связи с Уайтхоллом и бойкий голос очень высокопоставленного лысого чина столичной полиции по фамилии Порлок. Брок тут же нажал зеленую кнопку, включив магнитофон.

– Где тебя носило, мастер Брок? – пожелал знать Порлок. Перед мысленным взором Брока возникло ухмыляющееся, без тени веселья, лицо Порлока, и он задался вопросом, как задавался всегда, откуда такая смелость у человека, продажность которого стала притчей во языцех.

– Там, куда возвращаться мне очень бы не хотелось, спасибо тебе, Бернард, – сухо ответил он.

В такой манере они говорили всегда, словно взаимная агрессивность была не более чем спаррингом, тогда как Брок полагал, что это настоящая дуэль ценою в жизнь. Дуэль, из которой один из них мог выйти победителем.

– Так чего ты звонишь, Бернард? – спросил Брок. – Мне говорили, что ночью люди спят.

– Кто убил Альфреда Уинзера? – вопрос Порлока последовал незамедлительно, Брок полагал, ухмылка так и не сползла с его лица. Брок вроде бы порылся в памяти.

– Уинзер. Альфред. Да, да. Согласно газетам, умер не от простуды. Я-то думал, что вы, парни, уже там, показываете местным, как полагается расследовать убийства.

– Так почему нас там нет, Нэт? Почему нас больше никто не любит?

– Бернард, мне платят не за то, что я фиксирую приходы и уходы достопочтенных господ из Скотланд– Ярда, – он по-прежнему видел перед собой ухмылку Порлока. – Придет день, если я до этого доживу, когда ты у меня сядешь за решетку, клянусь.

– Почему эти гомики из Форин оффис настояли, чтобы я сидел и ждал рапорта турецкой полиции, прежде чем заняться расследованием вплотную? Тут чувствуется чья-то рука, и мне представляется, что без тебя не обошлось, если, конечно, ты не занимался другими делами.

– Теперь ты меня удивляешь, Бернард. С какой стати простой таможенник, которому осталось два года до выхода в отставку, будет вмешиваться в работу правоохранительных органов?

– Отмывание денег – по твоей части, не так ли? Все знают, что с помощью «Сингла» отмывает деньги весь Дикий Восток. Об этом разве что не написано в «Желтых страницах».

– И как это связано со случайным убийством мистера Альфреда Уинзера, Бернард? Боюсь, я не улавливаю хода твоих мыслей.

– Уинзер – не последний человек в «Сингле», так? Если ты сможешь выяснить, кто убил Уинзера, то, возможно, подцепишь и Тайгера. Я же вижу, как эта карта разыгрывается Уайтхоллом. – Порлок спародировал министра внутренних дел: – Пусть этим займется старина Нэт. Это дело как раз по его части.

Брок позволил себе паузу, чтобы воздать хвалу господу. «Бернард задергался, – подумал он. – Здесь и сейчас. Порлок бросился защищать своего работодателя, причем у всех на виду, под юпитерами рампы. Убирайся в тень! – мысленно приказал он Порлоку. – Если ты – преступник, то и веди себя соответственно, а не сиди рядом со мной на еженедельных совещаниях».

– Видишь ли, Бернард, я не гоняюсь за теми, кто отмывает деньги, – объяснил Брок. – В свое время я получил хороший урок и усвоил его. Я гоняюсь за их деньгами. Гонялся за одним давным– Давно, это правда. Натравил на него множество дорогих адвокатов и бухгалтеров, которые разве что не вывернули его наизнанку. А через пять лет, в течение которых мы потратили несколько миллионов фунтов, в суде он натянул мне нос и вышел оттуда свободным человеком. Мне сказали, что присяжные еще только учатся читать длинные слова. Спокойной тебе ночи, Бернард, и этой, и последующих.

Но Порлок еще не собирался ставить точку.

– Послушай, Нэт.

– Что еще?

– Давай встретимся. В одном маленьком клубе в Пимлико. Очень милые люди, не только мужского пола. Я угощаю.

Брок чуть не рассмеялся.

– Ты как-то странно ставишь вопрос, Бернард.

– В смысле?

– Обычно преступники подкупают полицейских.

Друг друга они не подкупают, во всяком случае, там, где я служил.

Положив трубку, Брок открыл внушительного вида стенной сейф и достал большой в кожаном переплете ежедневник с его собственноручной надписью «ГИДРА», открыл на сегодняшнем числе и аккуратно записал: «1 ч. 22 мин. Неожиданный звонок от заместителя суперинтенданта Бернарда Порлока, желающего получить информацию о ходе расследования гибели А. Уинзера. Записанный на магнитофон разговор завершился в 1 ч. 33 мин.».

Заполнив бланк расходов, он позвонил своей жене Лайле в их дом в Торнбридже, хотя время приближалось к двум ночи, и выслушал ее рассказ о темных интригах, плетущихся в местном отделении «Женского института».

– А что учудила миссис Симпсон, Нэт. Подходит к столику, за которым сидит Мэри Райдер, берет ее вазочку с мармеладом и с размаху бросает об пол. А потом смотрит на Мэри и говорит: «Мэри Райдер, если твой Герберт еще раз появится перед окном моей ванной в одиннадцать вечера со своей мерзкой штучкой в руках, я натравлю на него собаку, и вы оба об этом пожалеете».

Он не сказал, где провел несколько последних дней, а Лайла не спросила. Иногда секретность печалила ее, но гораздо чаще она гордилась причастностью к Службе. Наутро, в половине девятого, Брок и Айден Белл в кебе ехали на юг. Белла отличала врожденная галантность, отчего женщины сразу проникались к нему доверием. Одет он был в военного покроя костюм из зеленого твида.

– Прошлой ночью получил приглашение от Сенбернара, – шепотом сообщил Брок. – Хочет, чтобы я пошел с ним в какой-то грязный клуб в Пимлико, чтобы он смог сделать компрометирующие меня фотографии.

– Наш Бернард тонкий стратег, – мрачно ответствовал Белл, и оба негодующе помолчали. – Придет день.

– Придет, – согласился Брок.

Номинальные должности и Белла, и Брока никак не соответствовали важности работы, которую они выполняли. Белл вроде бы был армейским офицером, Брок, как он и указал Бернарду Порлоку, скромным таможенником. Однако оба входили в Объединенную бригаду, решавшую главную задачу: свести на нет искусственные барьеры между департаментами. Каждую вторую субботу месяца все ее члены, находящиеся в Лондоне, приглашались на неформальную встречу, которая проходила в невзрачном, напоминающем коробку здании на берегу Темзы. Сегодня выступала мудрая женщина из департамента информации, которая познакомила их с последними тревожными новостями из мира международной преступности:

– столько-то килограммов радиоактивных материалов, пригодных для производства атомного оружия, похищено с заводов и баз, находящихся на территории бывшего Советского Союза, и тайно продано той или другой стране-изгою;

– столько-то тысяч пулеметов, винтовок, приборов ночного видения, противопехотных и противотанковых мин, шариковых бомб, ракет, танков и артиллерийских стволов отправлено по поддельным сертификатам новым африканским деспотам и наркотиранам;

– столько-то миллиардов наркодолларов впрыснуто в так называемую «белую» экономику;

– столько-то тонн чистого героина переправлено через Испанию и Северный Кипр в следующие европейские порты;

– столько-то тонн поступило на оптовый рынок Великобритании, розничная, то есть уличная, цена товара – многие сотни миллионов фунтов, столько-то килограммов перехвачено, одна десятитысячная процента от общего веса поступающего в страну героина.

– Незаконный оборот наркотиков, – вещала докладчик, – составляет одну десятую всей мировой торговли.

Американцы тратят на наркотики семьдесят восемь миллиардов долларов в год.

За последние десять лет мировое производство кокаина удвоилось, героина

– утроилось. Эта сфера человеческой деятельности приносит четыреста миллиардов долларов в год.

Военная элита Южной Америки ставит теперь на наркотики, а не на войну. Страны, которые не могут их выращивать, предлагают собственные лаборатории или средства доставки, чтобы ухватить свой кусок пирога.

Не участвующие в процессе государства поставлены перед дилеммой. Должны ли они осуждать успехи теневой экономики, при условии, что могут себе такое позволить, или, наоборот, поучаствовать в процветающем бизнесе?

Для стран с диктаторским правлением, где общественное мнение в расчет не принимается, ответ очевиден.

В демократических государствах действовал двойной стандарт: те, кто осуждал распространение наркотиков, давали зеленый свет теневой экономике, те, кто проповедовал декриминализацию, выдавали преступникам охранные грамоты… а уж с этого плацдарма мудрая женщина без труда перекинула мостик к лежбищу Гидры.

– Преступность более не существует в изоляции от государства, если вообще когда-нибудь существовала, – заявила она с вескостью школьной директрисы, обращающейся к своим выпускникам. – Сегодня ставки слишком высоки, чтобы оставлять преступность на откуп преступникам. Теперь мы имеем дело не с отдельными отчаянными правонарушителями, которые выдают себя неуклюжестью или повторными действиями. Когда контейнер с кокаином, доставленный в британский порт, стоит сто миллионов фунтов, а годовое жалованье портового инспектора составляет сорок тысяч фунтов, мы имеем дело с такими же, как мы. Речь идет о способности портового инспектора преодолеть искушение. Начальника портового инспектора. Портовой полиции. Их начальников. Таможни. И их начальников. Речь идет о силовиках, банкирах, адвокатах, менеджерах, которые смотрят в другую сторону. Абсурдно полагать, что действия всех этих людей могут быть синхронизированы без наличия центральной командно-контрольной структуры, без активного участия тех, кто занимает очень высокие посты. Все это мы и называем Гидрой.

За спиной женщины засветился экран, показывая схему политического устройства Великобритании, отдаленно напоминающую генеалогическое древо. Желтым цветом выделялись головы Гидры и связывающие их линии. Автоматически Брок нашел столичную полицию, в ней – профиль лысого Порлока, от которого тянулось множество желтых линий. Родился в Кардиффе в 1948-м – всю биографию Порлока Брок знал наизусть, – в 1970-м поступил на службу в региональный отдел расследования преступлений западных центральных графств, получил взыскание за излишнее рвение при выполнении должностных обязанностей, конкретно, за подделку улик. Отпуск по болезни, перевод с повышением. 1978-й, служба в портовой полиции Ливерпуля. Способствовал аресту и осуждению только что сложившейся группы по контрабанде наркотиков, которая посмела конкурировать с теми, кто имел наработанные связи. Через три дня после суда отправился в полностью оплаченный отпуск в Южную Испанию с лидерами вышеуказанной банды. Заявил, что собирал важную информацию о преступном мире, оправдан, переведен с повышением. 1985-й – находился под следствием по подозрению в получении взяток от лидера бельгийского наркосиндиката. Оправдан, получил благодарность, переведен с повышением. 1992-й, появился на страницах одного из английских таблоидов, его запечатлели в ресторане Бирмингема, пользующемся особой популярностью у геев, за ленчем с двумя сербами, замешанными в незаконную торговлю оружием. Называлась статья: «ПОРЛОК И ОРУЖИЕ». С подзаголовком: «На чьей вы стороне, суперинтендант?» Получил по суду пятьдесят тысяч фунтов за причиненный моральный ущерб, оправдан проведенным внутренним расследованием, переведен с повышением. «Как ты можешь каждое утро смотреть на себя в зеркало?» – мысленно спрашивал его Брок. И получал ответ – легко. «Как ты спишь по ночам?» И получал ответ – прекрасно. И получал ответ – у меня тефлоновая шкура и совесть мертвеца. И получал ответ – я сжигаю документы, запугиваю свидетелей, покупаю союзников, хожу с гордо поднятой головой.

Заседание завершилась, как обычно, на печальной ноте. С одной стороны, их подбадривали: в войне с человеческими преступлениями годились все средства. С другой – они понимали: несколько поверхностных ран на теле их вечного врага – это все, на что они могли рассчитывать, даже если бы дожили до тысячи лет и все их усилия приносили результат.

* * *

Оливер и Брок сидели в шезлонгах под ярким зонтиком в садике дома в Камдене. На столе стоял поднос с чайными принадлежностями и печеньем. Тонкий фарфор, хороший чай, не пакетики, невысокое весеннее солнце.

– Чай в пакетиках – это пыль, – говорил Брок, не чуждый маленьким слабостям. – Если хочется выпить хорошего чая, надо брать листовой, а не пакетики.

Оливер прятался в тени зонтика. После приезда он не переоделся, сидел в джинсах, сапогах, синей парке. Брок надел глупую соломенную шляпу, которую команда шутки ради купила ему в «Камден лок». Оливер никогда не ссорился с Броком. Брок не заманивал его в ловушку, не соблазнял, не подкупал, не шантажировал. Оливер, не Брок, потер волшебную лампу, и Брок тут же материализовался, явился на зов Оливера…

Середина зимы, и Оливер несколько не в себе, где-то даже обезумел. Это все, что он может сказать, ничего больше. Причины его безумия, продолжительность, степень, все это он оценить не способен, во всяком случае, теперь. Оценит, наверное, но в другое время, в другой жизни, после пары порций бренди. Залитая неоном ночь в аэропорте Хитроу напоминает ему раздевалку для мальчиков в одной из многочисленных частных школ-интернатов. Веселенькие бумажные украшения и звучащие по системе громкой связи рождественские песни создают ощущение нереальности. Белоснежные буквы, свисающие с бельевой веревки, желают ему мира и радости на земле. Что-то удивительное должно случиться с ним, и ему не терпится узнать, что же это будет. Он не пьян, но, конечно, и не трезв. В самолете перед обедом выпил водки, под резиновую курицу – полбутылки красного вина, потом – один или два стаканчика «Реми». Но, по разумению Оливера, выпивка никак не отражается на его состоянии. У него только ручная кладь, ему нечего декларировать, кроме пожара, бушующего в голове, огненного шторма ярости и отчаяния, зародившегося так давно, что его источник уже и не определить. Пожар этот распространяется со скоростью урагана, тогда как внутренние голоса собираются по двое и по трое и спрашивают друг друга, что же предпримет Оливер, чтобы погасить его. Он приближается к надписям другого цвета. Они не желают ему радости и мира на земле, не призывают к дружбе между людьми, но требуют идентифицировать себя. Он – чужак в собственной стране? Ответ: да, чужак. Он прибыл сюда с другой планеты? Ответ: да, прибыл. Он синий? Красный? Зеленый? Взгляд смещается на томатно-красный телефонный аппарат. Аппарат этот кажется ему знакомым. Возможно, он заметил его три дня тому назад и, сам того не зная, завербовал в тайные союзники. Он тяжелый, горячий, живой? На табличке у аппарата надпись: «Если вы хотите поговорить с сотрудником таможни, воспользуйтесь этим телефоном». Он пользуется. То есть его рука тянется к трубке, хватает ее, подносит к уху, оставляя на нем ответственность за сказанное. В телефоне обитает женщина, он никак не ожидал, что это будет женщина. Он слышит, как она говорит: «Да», – два раза, потом: «Чем я могу вам помочь, сэр?» Из чего следует, что она его видит, тогда как он – нет. Она красивая, молодая, старая, суровая? Неважно. С врожденной вежливостью он отвечает, что да, она действительно может ему помочь, он хотел бы поговорить с кем-то из руководства, лично, по конфиденциальному вопросу. Он удивляется, слыша свой уверенный голос. «Так я держу себя под контролем», – думает он. Он полностью отстранился от своего земного тела, он безмерно рад, что вот-вот попадет в опытные руки. «Твоя проблема проста: если ты не сделаешь это сейчас, то не сделаешь никогда, – доходчиво объясняет внутренний голос его земному телу. – Ты уйдешь под воду, утонешь». Сейчас или никогда, противно драматизировать, но это тот самый случай. И, возможно, его земное тело произносит часть этих слов в трубку красного телефона, потому что он чувствует, как напряглась инопланетная женщина, как тщательно она подбирает слова.

– Пожалуйста, сэр, оставайтесь у телефона. Никуда не уходите. Через минуту к вам подойдет наш сотрудник.

А Оливеру вдруг с удивительной ясностью вспоминается телефонный бар в Варшаве, где ты звонишь девушкам за другими столиками, а они звонят тебе. Там он покупал пиво школьной учительнице ростом под шесть футов. Ее звали Алисией, и она предупредила его, что не спит с немцами. В этот вечер, однако, ему достается миниатюрная девушка со спортивной фигуркой, стрижкой под мальчика и в белой рубашке с погонами. Она – та самая женщина, которая назвала его «сэром» перед тем, как он заговорил? Он не может этого сказать, но знает, что она напугана его габаритами и гадает, а не псих ли он. Еще на подходе она отмечает и дорогой костюм, и брифкейс, и золотые запонки, и туфли ручного пошива, и разгоряченное красное лицо. Она рискует подойти ближе, смотрит прямо в глаза, выпятив челюсть, спрашивает, как его зовут и откуда он прилетел, анализирует ответы. Просит показать паспорт. Он ощупывает карманы, как обычно, никак не может его найти, наконец обнаруживает, чуть не роняет в стремлении побыстрее выполнить ее просьбу, отдает.

– Это должен быть кто-то из руководства, – предупреждает он ее, но она торопливо пролистывает страницы.

– Это ваш единственный паспорт, не так ли?

– Да, единственный, – без запинки отвечает его земное тело. И едва не добавляет: «моя милая».

– У вас нет двойного гражданства?

– Нет, только английское.

– С этим паспортом вы и путешествуете?

– Да.

– Грузия, Россия?

– Да.

– А откуда вы прибыли? Из Тбилиси?

– Нет. Из Стамбула.

– Вы хотите поговорить о том, что произошло с вами в Стамбуле? Или в Грузии?

– Я хочу поговорить с кем-то из руководства, – повторяет Оливер. Они идут коридором, забитым испуганными азиатами, которые сидят на чемоданах. Входят в комнату для допросов, без окон, с привинченным к полу столом, с большим зеркалом на стене. Словно в трансе, Оливер садится за стол, смотрит на свое отражение в зеркале.

– Я ухожу, чтобы прислать к вам кого-то из старших офицеров, – строго говорит женщина. – Паспорт я заберу, и вы получите его позже. Старший офицер подойдет к вам, как только сможет. Так?

Так. Разумеется, так, как же иначе? Проходит полчаса, открывается дверь, но вместо адмирала, сверкающего золотом эполет, входит светловолосый парнишка в белой рубашке и форменных брюках с чашкой сладкого чая и двумя пирожными.

– Извините за задержку, сэр. К сожалению, такое уж время. Рождество, все куда-то разбегаются. Офицер, который вам нужен, скоро подойдет. Как я понимаю, вы хотели поговорить с кем-нибудь из руководства.

– Да, хотел.

Юноша стоит чуть позади Оливера, наблюдает, как тот пьет чай.

– По возвращении домой нет ничего лучше, чем чашка хорошего чая, не так ли, сэр? – говорит он отражению Оливера в зеркале. – У вас есть домашний адрес?

Оливер называет адрес своего роскошного дома в Челси, юноша записывает его в блокнот.

– Сколько вы пробыли в Стамбуле?

– Пару ночей.

– Этого хватило, чтобы сделать там все, ради чего вы приезжали?

– С лихвой.

– Бизнес или развлечения?

– Бизнес.

– Бывали там раньше?

– Несколько раз.

– По приезде в Стамбул всегда встречаетесь с одними и теми же людьми?

– Скорее да, чем нет.

– Ваша работа связана с частыми поездками за границу?

– Иногда слишком частыми.

– Устаете, не так ли?

– Случается. Это зависит от многих факторов.

Земное тело Оливера начинает обуревать скука, появляется дурное предчувствие. «Не то время, не то место, – говорит он себе. – Хорошая идея, а вот выполнение скверное. Попроси вернуть паспорт, возьми такси, дома выпей виски, проспись и продолжай жить».

– А чем вы занимаетесь?

– Инвестициями, – говорит Оливер. – Управлением активами. Акциями. В основном в сфере отдыха.

– Где еще вы бываете? Помимо Стамбула?

– В Москве. Петербурге. Грузии. В общем, куда позовут дела.

– Кто-нибудь ждет вас в Челси? Вам надо кому-нибудь позвонить? С вами все в порядке?

– Не совсем.

– Мы не хотим, чтобы кто-то волновался из-за вашего долгого отсутствия, понимаете?

– Господи, да никто не волнуется, успокойтесь.

– У вас есть жена, дети?

– О, нет, нет, слава богу. Во всяком случае, пока еще нет.

– Подруга?

– То есть, то нет.

– Это наилучший вариант, не так ли? Когда они то есть, то нет.

– Пожалуй.

– Меньше проблем.

Больше. Юноша уходит, Оливер опять сидит один, но недолго. Открывается дверь, и входит Брок, с паспортом Оливера и в полной форме таможенника, единственный раз, когда Оливер видел его в форме, и, как потом он узнает, первый раз, когда Брок надел ее за более чем двадцать лет, в течение которых он выполнял работу, заметно отличающуюся от досмотра багажа и проверки паспортов. И лишь когда Оливер становится на несколько жизней мудрее, он может нарисовать себе Брока, который стоит за стеной, у зеркала скрытого наблюдения, прозрачного с обратной стороны, пока юноша ведет ни к чему не обязывающий допрос, и, не в силах поверить свалившейся на него удаче, натягивает на себя парадную форму.

– Добрый вечер, мистер Сингл, – говорит Брок и пожимает вялую руку Оливера. – Или позволите звать вас Оливер, чтобы не путать с вашим достопочтенным отцом?

* * *

Зонтик состоял из зеленых и оранжевых сегментов. Оливер сидел под зеленым, отчего его крупное лицо приобрело землистый оттенок. А вот лицо Брока под соломенной шляпой сияло, а его глаза лучились весельем.

– И кто подсказал Тайгеру, где тебя искать? – По тону чувствовалось, что ответа на вопрос не требуется. – Он же не телепат, не так ли? И не всемогущ. Но у него везде есть уши, не так ли? Кто же проболтался?

– Возможно, ты, – без дипломатической тонкости ответил Оливер.

– Я? С какой стати?

– Возможно, чтобы добыть новую информацию.

Улыбка не сползает с лица Брока. Он оценивает свое сокровище, проверяет, что случилось с ним за те годы, которые оно пролежало без дела. «Ты стал старше на одну женитьбу, одного ребенка и один развод, – думает он, – а я, слава богу, остался при своих». Он ищет признаки усталости в Оливере и не находит. «Ты – законченное творение и не знаешь этого, – думает он, вспоминая других информаторов, которых ему приходилось доводить до ума.

– Тебе кажется, что мир придет и изменит тебя, но этому не бывать. Ты останешься таким, какой есть, до самой смерти».

– Может, у тебя есть новая информация, – добродушно парирует Брок.

– Да, конечно. «Мне недоставало тебя, папа. Давай поцелуемся и помиримся. Кто прошлое помянет – тому глаз вон». Само собой.

– Ты мог это сделать. Зная тебя. Тоска по дому. Чувство вины. В конце концов, как мне помнится, ты несколько раз менял решение насчет положенных тебе денег. Сначала вроде бы взял. Потом отказался, нет, Нэт, ни за что. Потом согласился, хорошо, Нэт, я их возьму. Я думал, ты и с Тайгером мог сделать U-образ-ный поворот.

– Ты прекрасно знаешь, что деньги я взял только для Кармен! – рявкнул Оливер из-под зеленого сегмента зонтика.

– Эти деньги тоже только для Кармен. Пять миллионов. Я подумал, может, ты и Тайгер пошли на сделку. Тайгер дает деньги, Оливер – любовь. Пять миллионов, положенные на счет Кармен, – веский аргумент для восстановления семейных отношений. Есть ли логика в обратном? Насколько я понимаю, нет, по крайней мере для Тайгера. Это же не тот случай, когда он прячет мешок с пятерками в семейный тайник? – Нет ответа. Его и не ждали. – Он не может вернуться годом позже с лопатой и фонарем и откопать их, если они ему вдруг понадобятся, не так ли? – Молчание. – Даже Кармен сможет их взять чуть ли не через четверть века. Так что же Тайгер купил себе за пять миллионов фунтов? Его внучка никогда о нем не слышала. Если ты добьешься своего, никогда не услышит. Он должен был что-то купить. Вот я и подумал, может, он купил нашего Оливера… почему нет? Люди меняются, подумал я, любовь покоряет все. Может, ты действительно поцеловался и помирился с отцом. Многое возможно, если подсластить горькую пилюлю пятью миллионами фунтов.

Совершенно неожиданно Оливер вскинул руки, словно сдаваясь, потянулся, пока не начали хрустеть суставы, потом позволил им бессильно упасть.

– Ты мелешь чертову чушь и прекрасно это знаешь, – беззлобно ответил он Броку.

– Кто-то ему сказал, – настаивал Брок. – Иначе он бы не смог найти тебя, Оливер. Какая-то птичка что-то чирикнула ему на ухо.

– Кто убил Уинзера? – спросил Оливер.

– Я, между прочим, нисколько не удивлен, знаешь ли. Да и кандидатов сколько угодно. Среди важных клиентов «Хауз оф Сингл» больше негодяев, чем во всей «Галерее преступников» Скотланд– Ярда. Как я понимаю, такого следовало ждать от каждого.

«Его никогда не обскачешь, – думал Брок, глядя на пунцовое лицо Оливера, – ему не задуришь голову, его не проведешь, он давным– Давно просчитал самые худшие сценарии, которые могут выпасть на его долю. И тебе остается лишь сказать, какие из них действительно обернулись реальностью». Некоторые из коллег Брока, общаясь с информаторами, вели себя как господь бог, вещающий простым смертным. Брок никогда себе этого не позволял, во всяком случае с Оливером. С ним Брок чувствовал себя гостем, которого терпят, но в любой момент могут и попросить.

– Насколько мне известно, его убил твой друг Аликс Хобэн из венской «Транс-Финанз». Причем не один, в компании своих друзей-бандитов. Проделывая все это, он не отрывался от сотового телефона. Мы думаем, докладывал о каждом своем телодвижении. Только мы этими сведениями ни с кем не поделимся, потому что не хотим привлекать ненужного внимания к «Хауз оф Сингл».

Оливер ожидал продолжения, но, наткнувшись на молчание, уперся локтем в большое колено, положил подбородок на ладонь, пристально посмотрел на Брока.

– «Транс-Финанз», как мне помнится, «дочка», сто процентов акций которой принадлежали материнской компании, «Ферст флэг констракшн компани оф Андорра», – проговорил он сквозь обхватывающие рот пальцы.

– И сейчас принадлежат, Оливер. Память у тебя по-прежнему блестящая.

– Я сам основал эту чертову компанию, не так ли?

– Раз уж ты упомянул об этом, насколько мне известно, да.

– И «Ферст флэг» полностью принадлежит Евгению и Михаилу Орловым, крупнейшим клиентам финансового дома «Сингл». Или что-то изменилось?

Тон Оливера остался прежним, но Брок заметил, что ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы произнести фамилию Орловых.

– Нет, Оливер, думаю, что нет. Какие-то трения у них, конечно, возникали, но в настоящий момент наши добрые друзья братья Орловы в списке клиентов финансового дома «Сингл» занимают первую строчку.

– И Аликс Хобэн до сих пор работает на Орловых?

– По-прежнему член семьи.

– По-прежнему член семьи, значит, и тут ничего не изменилось. Он получает у них зарплату, он выполняет их поручения, заодно обделывая и свои делишки.

Тогда почему Хобэн убил Уинзера? – Глубоко задумавшись, Оливер смотрел на свои огромные ладони, словно считывал с них ответы на интересующие его вопросы. – Почему человек Орловых убивает человека Сингла? Евгений любил Тайгера. Более или менее. Пока они вместе получали прибыль. Как и Михаил. Тайгер отвечал тем же. Что изменилось, Нэт? Что происходит?

Брок не собирался так быстро добраться до последних вопросов. Он рассчитывал, что правда будет всплывать медленно и постепенно. Но с Оливером не следовало что-либо предполагать и чему-либо удивляться. Он задавал скорость, а остальным оставалось только пристроиться к нему и стараться не отстать.

– Боюсь, это один из тех случаев, когда любовь перерождается в ненависть, Оливер, – осторожно объяснил он. – Можно сказать, колесо совершает полный оборот. Такое случается даже в лучших домах. – Оливер молчал, так что Броку пришлось продолжить. – От братьев отвернулась удача.

– В каком смысле?

– Некоторые их операции не удались. – Брок шел по раскаленным углям, и Оливер это знал. Брок описывал сцены из самых худших сценариев Оливера, будил призраков из прошлого, добавлял новые страхи к старым. – Значительные суммы «горячих» денег, принадлежащих Евгению и Михаилу, заблокировали на банковских счетах до того, как в «Сингле» успели их отмыть.

– Ты хочешь сказать, до того, как эти деньги достигли «Ферст флэг».

– Я хочу сказать, пока они находились на счетах холдинга.

– Где?

– По всему миру. Не все страны согласились сотрудничать. Но большинство.

– Все эти маленькие банковские счета, которые мы пооткрывали?

– Уже не такие маленькие. Минимальная сумма составила девять миллионов фунтов стерлингов. На испанских счетах лежали восемьдесят пять миллионов. Откровенно говоря, по моему разумению, Орловы начали терять бдительность. Держать на счетах такие деньги! Если уж никуда не могли их вложить, купили хотя бы краткосрочные облигации. Так нет!

Руки Оливера вернулись к лицу, упрятали его за решетку пальцев.

– Плюс на одном из кораблей братьев обнаружен запрещенный груз, – добавил Брок.

– Куда шел корабль?

– В Европу. Куда-то еще. Какое это имеет значение?

– В Ливерпуль?

– Хорошо, в Ливерпуль. Прямо или не прямо, но в Ливерпуль… И хватит об этом, Оливер, пожалуйста. Ты знаешь, какие они, русские преступники. Если они тебя любят, тебе все прощается. Если думают, что ты собираешься «кинуть» их, взрывают твой офис, пускают ракету в окно твоей спальни, расстреливают твою жену на рыбном рынке. Такие уж они по жизни.

– Какой корабль?

– «Свободный Таллин».

– Вышедший из Одессы?

– Совершенно верно.

– Кто его перехватил?

– Русские, Оливер. Их соотечественники. Российский спецназ, в российских территориальных водах. Русские перехватили русских.

– Но навел их ты.

– Нет, именно этого мы и не делали. Кто-то другой. Может, Орловы подумали, что Алфи их подставил. Конечно, это только догадки.

Лицо Оливера еще глубже утопает в руках, пока он продолжает консультироваться с внутренними демонами.

– Уинзер не предавал Орловых. Предал их я, – голос из могилы. – В Хитроу. Хобэн застрелил не того человека.

Злость Брока, когда она прорывалась наружу, пугала. Она возникла ниоткуда, внезапно и облепила лицо, как маска смерти.

– Никто их не предавал. Преступников не предают. Их ловят. Евгений Орлов – обыкновенный грузинский бандит. Такой же, как его слабоумный братец.

– Они не грузины. Просто им хочется жить в Грузии, – пробормотал Оливер. – И Михаил – не слабоумный. Другой, вот и все, – он подумал о Сэмми Уот-море.

– Тайгер отмывал деньги Орловых, а Уинзер с радостью в этом участвовал. Это не предательство, Оливер. Это торжество справедливости. Чего ты и хотел, если вспомнишь. Ты хотел, чтобы мир стал более честным. Этому мы и способствуем. Ничего не изменилось. Я никогда не обещал тебе, что это удастся сделать с помощью магических заклинаний. Ими справедливость не восстановишь.

– Ты обещал подождать… – По-прежнему из-под рук.

– Я ждал. Я обещал тебе год, а мне потребовалось четыре. Один, чтобы вывести тебя из игры. Второй, чтобы наладить контакты. Третий, чтобы убедить дам и господ Уайтхолла вытащить большой палец из задницы, четвертый, чтобы доказать им, что не все британские полицейские стоят на службе закона и не все британские чиновники – ангелы. За это время ты мог обосноваться в любой стране. Остался в Англии. Выбирал ты – не я. Все решения принимались тобой. Женитьба, дочь, ее фонд, страна проживания. Эти четыре года Евгений Орлов и его брат Михаил заваливали ту часть земли, которую мы называем свободным миром, грязными деньгами, до которых только могли дотянуться их руки. Делали их на героине для подростков, на чешском «семтексе» для миролюбивых ирландцев, на российских триггерных устройствах, без которых не создашь атомную бомбу для демократов со Среднего Востока. И Тайгер, твой отец, кредитовал их, отмывал их прибыли, готовил им светлое будущее. Не говоря о том, что обогащался сам. Ты уж извини, но за четыре года наше терпение начало иссякать.

– Ты обещал не трогать его.

– Я его и не трогал. И теперь не трогаю. Орловы – другое дело. И если бандиты начинают вышибать друг другу мозги и доносить друг на друга, в частности, о неких кораблях, направляющихся в Ливерпуль, я могу это только приветствовать. Я не люблю твоего отца, Оливер. Это моя работа. Я такой, какой есть. Я не изменился. Как и Тайгер.

– Как он?

Брок пренебрежительно рассмеялся.

– В глубоком шоке, как же еще? Безутешен, слезы льются рекой. Можешь прочитать об этом в пресс-релизах. Узнаешь, что Алфи Уинзер был его давнишним другом и собратом по оружию. Они плечом к плечу торили трудную дорогу и разделяли одни и те же идеи. Аминь. – Оливер ждал. – Он удрал, – без тени ехидства продолжил Брок. – Исчез с наших экранов. Нигде не звенит звонок, а мы начеку двадцать четыре часа в сутки. Через полчаса после того, как ему сообщили о смерти Уинзера, он вышел из офиса, заехал домой, вышел оттуда, и с того момента о нем ни слуха ни духа. Идет шестой день, а он не позвонил, не отправил факс, не воспользовался электронной почтой, даже не прислал открытки. В жизни Тайгера это беспрецедентный случай. Один день без его телефонных звонков – национальная катастрофа. Шесть – это апокалипсис. Сотрудники как могут прикрывают его, ищут по всем известным курортам, где он любил бывать, там, где он никогда не бывал, прилагают все силы к тому, чтобы не допустить утечки информации, после которой разверзнется ад.

– Где Массингхэм? – Массингхэм, руководитель аппарата Тайгера, он же начальник штаба.

Выражение лица Брока не изменилось. Как и его голос. Даже тон остался прежним, примирительным, освобождающим от ответственности.

– Заделывает бреши. Носится по свету. Успокаивает клиентов.

– Которых переполошила смерть Уинзера? Брок вопрос проигнорировал.

– Время от времени Массингхэм звонит, в основном чтобы спросить, не слышал ли кто чего. Сам практически ничего не говорит. По телефону. От Мас-сингхэма другого ждать не приходится. Если уж на то пошло, ни от кого из них другого ждать не приходится. – Они дружно помолчали, после чего Брок озвучил страхи, которые уже начали укореняться в голове Оливера. – Тайгер, возможно, уже мертв, что было бы благом… разумеется, для общества, не для тебя… – Брок хоть этим надеялся вырвать Оливера из его грез. Но Оливер не желал возвращаться к реальности. – Благородный уход, должен сказать, в значительной мере изменил бы отношение к Тайгеру. Да только я не думаю, что он знает, как найти дверь. – Никакой реакции. – Плюс его неожиданное указание швейцарскому банкиру перевести пять миллионов фунтов в фонд Кармен. Мне говорили, что мертвецы, как правило, такого не делают.

– И тридцать.

– Прости? В последнее время у меня проблемы со слухом, Оливер. Не мог бы ты добавить громкости, пожалуйста?

– Пять миллионов и тридцать фунтов, – поправил его Оливер более громким, злым голосом. «К чему ты клонишь? – хотел спросить Брок, глядя на Оливера, который смотрел прямо перед собой. – И если я вытащу тебя из этого ступора, когда мне ждать следующего?» – Он прислал им цветы, – объяснил Оливер.

– Да о чем ты, черт побери?

– Тайгер прислал цветы Кармен и Хитер. На прошлой неделе. Шофер привез розы из Лондона на «Мерседесе». Он знает, где они живут и кто они. Заказал букет по телефону, продиктовал дурацкий текст для открытки, назвался их поклонником. И заказал эти цветы в одном из лучших цветочных магазинов Уэст-Энда. – Порывшись в карманах куртки, Оливер нашел-таки листок с названием фирмы и протянул Броку. – Вот. «Маршалл и Бернстин». Тридцать чертовых роз. Розовых. Пять миллионов и тридцать фунтов. Тридцать сребреников. Он говорит мне, спасибо, что донес на меня. Он говорит, что знает, где ее найти, если у него возникнет такое желание. Он говорит, что она принадлежит ему. Кармен. Он говорит, Оливер может бегать, но спрятаться ему не удастся. Я хочу, чтобы ей обеспечили защиту, Нэт. Я хочу, чтобы с Хитер поговорили. Я хочу, чтобы ей сказали. Я не хочу, чтобы их запачкала вся эта грязь. Я хочу, чтобы он не приближался к ней и на пушечный выстрел.

Даже если неожиданные паузы Брока сводили Оливера с ума, они производили должное впечатление. Брок не предупреждал его, не говорил: «Один момент», – просто замолкал, пока досконально не обдумывал вопрос и не принимал решение.

– Возможно, он хотел сказать именно это, – наконец согласился Брок. – Но возможно, и другое, не так ли?

– Например? – воинственно спросил Оливер. Вновь Брок заставил его ждать.

– Например, что пришла старость, а ему очень не хватает семейного уюта.

Из глубин воротника парки Оливер наблюдал, как Брок подошел к дому, постучал по французскому окну, крикнул: «Тэнби!» Увидел, как появилась девушка, ростом с него, но худенькая. С румянцем на щеках, длинными светлыми волосами, забранными в конский хвост, особой походкой, свойственной высоким девушкам, когда они переносят весь вес на одну ногу, от бедра вынося вторую вперед. «Тэнби дежурит снаружи, Нэт», – шотландский выговор. Он наблюдал, как Брок передал ей листок с названием цветочной фирмы. Девушка слушала, одновременно читая название фирмы. Слова Брока до Оливера не долетали, но он и так знал, какие тот дает указания: «Я хочу знать, от кого на прошлой неделе поступил заказ на отправку тридцати роз на специальном „Мерседесе“ в Абботс-Ки, получатель – миссис Хоторн. – Девушка кивала. – Я хочу знать, как оплатили цветы и автомобиль, мне нужен источник выплаты, время, дата, продолжительность телефонного разговора, описание голоса заказчика, если они не записали его на пленку, что обычно делается». Он подумал, что поймал взгляд девушки, брошенный через плечо Брока, помахал ей рукой, но она уже уходила в дом.

– И что ты с ними сделал, Оливер? – осведомился Брок, вновь усевшись на шезлонг.

– С цветами?

– Давай без глупостей.

– Отправил в Нортхемптон к ее лучшей подруге. Незамужней лесбиянке.

– Что именно ей нужно сказать?

– Что я на стороне закона. Что я, возможно, предатель, но не преступник. И иметь от меня ребенка не постыдно.

Брок услышал отрешенность в голосе Оливера, увидел, как тот поднялся, почесал голову, потом плечо, огляделся, словно хотел понять, а куда же его занесло: маленький сад, яблони, только начинающие расцветать, шум транспорта по другую сторону стены, лужайки, теплицы, сохнущее на веревках белье. Снова сел. Брок ждал, как священник мог ждать возвращения кающегося грешника.

– Должно быть, такому человеку, как Тайгер, в бегах несладко, все-таки возраст, – предположил он, полагая, что Оливеру пора спуститься с облаков на землю. – Если он пустился в бега. – Нет ответа. – Он привык хорошо кушать, ездить на «Роллс-Ройсе», выстроил себе башню из слоновой кости, в которой не было места ни грубому слову, ни кулачным боям. Но внезапно Алфи разносят голову, и Тайгер задается вопросом, а не следующий ли он на очереди. Неприятный вопрос, могу себе представить. Если тебе за шестьдесят, а рядом никого нет, удовольствие это маленькое. Не думаю, что мне хотелось бы оказаться на его месте.

– Замолчи, – вырвалось у Оливера. Нисколько не обидевшись, Брок печально покачал головой.

– Вот тут на сцену выхожу я, не так ли?

– При чем здесь ты?

– Я охочусь за этим человеком пятнадцать лет. Плету сети, волосы седеют, я не уделяю жене достаточно внимания. Только и думаю о том, как прихватить его со спущенными штанами. И вдруг он прячется в канаве, стая волков гонится за ним, а мне хочется протянуть ему руку, налить чашку горячего чая и предложить полную амнистию.

– Чушь, – отрубил Оливер под взглядом умных глаз Брока, брошенным на него из-под полей соломенной шляпы.

– Когда речь идет о добрых делах, я тебе, конечно, не чета, Оливер. Тут двух мнений быть не может. Но по здравом рассуждении ты поймешь, что вопрос втом, кто найдет его первым. Ты или братья Орловы и их шустрые мальчики.

Оливер посмотрел на лужайку, туда, где стояла девушка, но она уже давно ушла. Нахмурил брови, выказывая недовольство сельского жителя постоянным шумом городского транспорта. Потом заговорил, громко и ясно, чеканя каждое слово:

– Я больше этим не занимаюсь. Я сделал для тебя все, что мог. Я хочу, чтобы Кармен и ее матери обеспечили защиту. Это все, что меня волнует. Я возьму другое имя и лягу на дно в другом месте. Этим я больше не занимаюсь.

– Тогда кто его найдет?

– Вы.

– У нас нет таких возможностей. Мы маленькие и бедные. Опять же англичане.

– Ерунда. У тебя целая армия секретных агентов. Я с тобой работал.

Но Брок покачал головой в категорическом отказе.

– Я не могу посылать моих людей в погоню за ним, Оливер, потому что понятия не имею, где его искать. Я не могу рассказывать о моей заинтересованности каждому полицейскому. Если Тайгер в Испании, мне надо на коленях ползти к испанцам. Со временем они известят меня, что он покинул пределы их страны, о чем я и сам мог бы прочесть в испанских газетах, если бы понимал испанский.

– Так выучи его, – грубо ответил Оливер.

– Если он в Италии, значит, ползти придется к итальянцам, если в Африке – к африканцам, если в Пакистане – к пакистанцам, если в Турции – к туркам, а результат будет тем же. При этом придется подмазывать ручку, не зная, а вдруг братья подмазали ее раньше и лучше. Если он решил укрыться в Карибском море, придется прочесывать каждый остров и подкупать каждый телеграфный столб, прежде чем удастся что-то узнать.

– Так начни охоту за кем-то еще. Кандидатов хватает.

– Но ты… – Брок откинулся на спинку шезлонга, с завистью посмотрел на Оливера. – Ты сможешь его почувствовать, предугадать его действия, залезть в его шкуру. Ты знаешь его лучше, чем себя. Ты знаешь его дома, его привычки, его женщин, знаешь, что он закажет на завтрак, до того, как он обратится к официанту. Он у тебя здесь, –Брок прижал руку к груди, словно не слыша шепота Оливера: «Нет, нет». –У тебя за спиной останутся три четверти пути, прежде чем я сделаю первый шаг. До тебя дошло?

Оливер повертел головой, совсем как Сэмми Уотмор. Подумал: «Ты в конце концов убьешь своего отца, этим все закончится. Я этого делать не буду, слышишь меня? Я этим наелся досыта. Наелся четыре года тому назад, до того, как начал».

– Найди себе какого-нибудь другого сукиного сына, – пробурчал он.

– Это же старая песня, Оливер. Братец Брок встретится с ним в любое время, в любом месте, без камня за пазухой. Это все, что я прошу ему передать. Если он не вспомнит меня, напомни. Молодой таможенник Брок из Ливерпуля, которому он посоветовал найти другое занятие после задержания груза турецкой стали. Брок готов его принять, так и скажи. Дверь Брока открыта двадцать четыре часа в сутки. Я даю ему слово.

Обхватив грудь руками, Оливер начал раскачиваться, словно в молитве.

– Никогда.

– Что никогда?

– Тайгер на это не пойдет. Не предаст. Это моя работа – не его.

– Пустые слова, и ты это знаешь. Скажи ему, что Брок верит в конструктивные переговоры, как верил и раньше. У меня большие возможности, и среди них возможность забывать. Причуды памяти, так и скажи ему. Я забываю, он вспоминает. Никакого публичного осуждения, ни суда, ни тюрьмы, ни конфискации активов, при одном условии: он вспомнит все, что нужно. Разговор будет личный, только он и я, а итогом станет гарантия неприкосновенности. Поздоровайся с Агги.

Высокая девушка принесла только что заваренный чай.

– Привет, – кивнул Оливер.

– Привет, – отозвалась Агги.

– Что он должен вспомнить? – спросил Оливер, когда она отошла от стола.

– Я забыл, – ответил Брок, но добавил: – Он догадается. Как и ты. Мне нужна Гидра. Копы, которым он платил. Более чем хорошо оплачиваемые слуги народа, которые соглашались получать от него вторую пенсию. Карманные члены парламента, адвокаты, финансисты, отмывающие грязные деньги с адресами в фешенебельных районах. Не в других странах. Заграница пусть разбирается сама. В Англии. На нашей улице. В соседнем доме… – Оливер обхватил руками колени, уставился в траву под ногами, будто увидел там свою могилу. – Тайгер – твой Эверест, Оливер. Он не покорится тебе, если ты будешь от него уходить, – твердо проговорил Брок, доставая из внутреннего кармана затертый кожаный бумажник, который его жена Лайла подарила ему на тридцатилетие. – В своих странствиях не встречал этого парня? – небрежно спрашивает он и протягивает Оливеру черно-белую фотографию плотного лысого мужчины, выходящего из ночного клуба под ручку с молодой женщиной, одежда которой скорее обнажает, чем скрывает. – Давний приятель твоего отца по Ливерпулю. Сейчас занимает очень высокий пост в Скотланд– Ярде и имеет прекрасные связи по всей стране.

– Почему он не носит парик? – брезгливо спросил Оливер.

– Потому что он чертовски нагл, – зло ответил Брок. – Потому что у всех на виду делает то, что другие злодеи не позволяют себе даже в укромном месте. Так он тешит себя. Как его зовут, Оливер? Ты его знал, я это вижу.

– Бернард, – ответил Оливер, отдавая фотографию.

– Бернард, это правильно. А фамилия?

– Не называлась. Он пару раз приходил на Керзон-стрит. Тайгер привел его в юридический департамент, и мы оформили ему виллу в Альгавре.

– На время отпуска?

– В подарок.

– Ты, должно быть, шутишь. За что?

– Откуда мне знать? От меня требовалось лишь подготовить бумаги на передачу прав. Сначала ее выставили на продажу. Я еще спросил, по какому курсу пересчитывать фунты, но Алфи сказал, никаких денежных операций проводиться не будет, велел мне заткнуться и подписывать бумаги. Я заткнулся и подписал.

– Значит, это Бернард.

– Бернард Лысый, – согласился Оливер. – Потом он приходил на ленч.

– В «Колыбель Кэт»?

– Куда же еще?

– А фамилии ты, часом, не забыл?

– Фамилии не было. Просто Бернард, офшорная компания.

– С каким названием?

– Это была не компания, а фонд. Фонду принадлежала компания. Мера предосторожности.

– Как назывался фонд?

– «Дервиш», зарегистрированный в Вадуце. Фонд «Дервиш». Тайгер еще пошутил по этому поводу: «А вот и наш Бернард, кружащийся дервиш. Дервиш владеет компанией, компания владеет домом».

– А как все-таки называлась компания, которая принадлежала фонду «Дервиш»?

– Что-то небесное. Скайлайт, Скайларк, Скай-флайер.

– Скайблу?

– «Скайблу холдинг», Антигуа.

– Какого черта ты не сказал мне об этом тогда?

– Потому что ты меня не спрашивал, – так же зло ответил Оливер. – Если бы попросил меня найти что-нибудь по Бернарду, я бы нашел.

– У Сингла была привычка дарить виллы?

– Если и была, то я о ней ничего не знаю.

– Кто-нибудь еще получал виллу в подарок?

– Нет, но Бернард получил еще и моторную яхту. Из суперлегких материалов, с длинной носовой частью. У нас еще ходила шутка, что ему не следует сильно ее раскачивать, ублажая даму в открытом море.