Отто Гофман

Лазутчик

Глава первая

Был теплый летний вечер. Лучи заходящего солнца позолотили уже горизонт, когда одинокий путник, в зеленом охотничьем платье и с ружьем за плечами, пробирался на взмыленной лошади через густой, огромный лес, простиравшийся по всей северо-западной части штата Огайо. Всадник ехал шагом, с трудом прокладывая себе дорогу между гигантами-деревьями, ветви которых переплетались наверху, образуя над его головой громадные своды зелени.

Наконец, всадник достиг реки, известной под именем Миами. Остановив измученную лошадь, он соскочил на землю и стал отыскивать брод. После долгих, но напрасных поисков он ласковыми словами заставил лошадь войти в воду и поплыл к противоположному берегу. Достигнув его и сильно пришпорив лошадь, он через несколько минут скрылся в небольшом лесу, где уже царствовали глубокая ночь и тишина, только изредка прерываемая воем голодного волка да криком совы.

После получасовой езды всадник выехал на поляну и остановил лошадь перед дверью маленькой хижины. Бросив поводья на шею лошади, он поспешно спрыгнул с седла и постучался в дверь.

— Кто там? — спросил голос из хижины, по произношению которого сейчас же можно было узнать уроженца Новой Англии.

— Эдуард Штанфорт, — отвечал приехавший.

Тотчас же дверь отворилась, и приезжий увидел несколько человек, приветливо смотревших на него. Обитателями этой, одиноко стоявшей в лесу хижины были высокий, крепкий мужчина с смуглым лицом, выражавшим твердую волю; его жена, худая, бледная женщина приблизительно лет сорока; их приемный сын, высокий юноша, возбуждавший отчасти жалость, отчасти смех своим болезненным видом, льняными волосами, бесцветными глазами и лицом, покрытым веснушками; наконец, приемная дочь, прелестная девушка, с роскошными черными волосами и темными приветливыми глазами.

— Ну, Эдуард, вот уж никак не ожидали тебя видеть, — сказала старшая женщина, подавая ему руку, — кто бы мог подумать, что ты так поздно приедешь к нам.

Тот, кого встретили такими словами, был красивый, статный, сильный и цветущий здоровьем молодой человек, с умным, открытым лицом, светлыми выразительными глазами и длинными вьющимися волосами.

— Я хотел во что бы то ни стало побывать у вас, тетя, хотя вы меня и не ожидали, — отвечал он, войдя поспешно в комнату и затворив за собой дверь. Если бы мне не удалось приехать к вам, то боюсь, что вас постигла бы другая, более страшная неожиданность.

— Силы небесные! Что случилось? — вскочила тетка в сильном испуге, между тем как остальные ожидали ответа, затаив дыхание.

— Во-первых, — начал Эдуард, — знаете ли вы, что война с Великобританией уже объявлена?

— Нет, — отвечал тут дядя, приближаясь к нему, — это тяжелое известие еще не проникло в нашу глушь. Это действительно событие, Эдуард?

— Да, — отвечал тот, — наше правительство формально объявило войну англичанам 8-го июня, хотя и говорят, что старый изменник Гулль ничего еще не знал, проезжая здесь в конце того же месяца.

— Что это значит, Эдуард, что ты так непочтительно отзываешься о старом, заслуженном генерале Гулле? — вскричал дядя.

— Накажи меня Бог, если я лгу, — ответил сердито Эдуард. — Да будет проклят тот день, когда ему поручили начальство над храбрыми солдатами, которым он так постыдно изменил.

— Что ты говоришь, молодой человек? — говори яснее, нетерпеливо спросил дядя.

— Он, — отвечал Эдуард, — отдал англичанам все наши военные запасы и несколько крепостей, не позволив нам сделать ни одного выстрела в защиту их.

— Всемогущий Боже, это непостижимо! — вскричал старый Штанфорт, бессильно опускаясь на близстоящий стул; жена же его громко вскрикнула от испуга и залилась слезами. Эдуард посадил тетку на стул, дал ей успокоиться и продолжал:

— Это несчастье заставляет нас искать спасения в бегстве. Индейцы, собравшиеся под предводительством Текумзе, разорили почти не защищавшиеся северные штаты, двинулись на юг и вскоре вторгнутся сюда, и я боюсь, что они уже близко.

— О, Эдуард, — вскричала молодая девушка, которая до сих пор молчала, но была очень внимательной слушательницей, — что же будет с нами?

— Не знаю, — отвечал Эдуард озабоченно; но, заметив страх своей кузины, он горячо пожал ей руку и, придав голосу спокойный тон, сказал: — Успокойся, Мабель! Пока мои руки в состоянии двигаться, ни одна вражья рука не коснется тебя.

— Дядя, — обратился он к названому отцу девушки, — нам нельзя терять времени, если хотим спастись; надо уезжать скорее; если возможно, сию же минуту.

— Отлично, — отвечал дядя, — но куда?

— Ты знаешь, что у нас есть шлюпка, которую оставил нам капитан Вельс. Я думаю, ее надо поскорее исправить, насколько позволит нам время, потом собрать все самое необходимое и плыть к большому озеру, а все остальное предоставить Всемогущему Провидению.

— Однако ты принес действительно тяжелые вести, — сказал старший мужчина, еще раз обдумав все услышанное им. — Гулль изменил нам; и наша храбрая армия побеждена… Да не ошибся ли ты, Эдуард?

— Нет, дядя, тут не может быть никакой ошибки, так как я сам был в войске, когда он предал нас.

— Ты, Эдуард, ты?

— Да, дядя.

— О, небо, сжалься над нами! — простонала жена Штанфорта в величайшем ужасе. — Кровожадные индейцы уже близко, и вскоре они убьют нас. Если бы мы остались в Коннектикуте, где были в совершенной безопасности, и не заехали бы в такую глушь, то не подверглись бы такой опасности. Я говорила тебе это, Амос, но ты не хотел меня слушать.

— Ну, будет, жена, довольно, — успокаивал ее муж: он знал ее трусость и боялся ее нескончаемых жалоб. — Ведь все равно не будет никакой пользы, если мы станем так много говорить и ничего не делать. Успокойся, дело еще не так дурно, как говорит Эдуард.

— Я думаю, что оно еще хуже, нежели я рассказал вам, — отвечал Эдуард серьезно.

— Ну, расскажи мне все, только покороче и поскорее, — сказал дядя.

— Да, я должен говорить как можно скорее, так как мне нужно торопиться домой: я еще не предупредил своих об угрожающей опасности… Но мне пришла в голову счастливая мысль, — вскричал он, живо оборачиваясь в ту сторону, где сидел уже упомянутый нами юноша. — Слушай, Пелег, сбегай к нам и предупреди отца, чтобы и он мог приготовиться к бегству. Скажи также, что через несколько минут я приеду сам.

— Я… я… я не хочу идти, — отвечал Пелег, забившись в угол и озираясь по сторонам.

— Неужели же ты боишься?

— Ничуть не боюсь, — отвечал Пелег задорно, — но я не понимаю, зачем мне идти, когда ты сам через несколько минут приедешь туда?

Положение было слишком серьезно, чтобы смеяться над очевидной трусостью юноши. В это время Мабель, слушавшая молча весь разговор, вызвалась сходить к родным Эдуарда и уже надевала свою соломенную шляпу, но Эдуард горячо восстал против этого, говоря, что он не допустит ее подвергаться опасности из-за него..

— Тем более, — прибавил он, — что я в коротких словах предполагаю объяснить дяде положение дел и вовремя поспеть домой.

— Я хочу рассказать тебе, дядя, про измену генерала Гулля, — начал он свой рассказ.

— Около двух недель тому назад наше войско, в котором я был добровольцем, придя в Детруа, с удивлением узнало, что уже начались враждебные действия между Соединенными Штатами и Великобританией. Прошло не более суток, как неприятель подступил со всей своей силой, пробился через окопы и потребовал сдачи форта, но ему было отказано в этом, и началась бомбардировка, продолжавшаяся всю ночь, но не причинившая большого вреда. На следующий день вследствие непростительной беззаботности и легкомыслия Гулля неприятелю удалось достигнуть наших укреплений.

Он приблизился, чтобы атаковать нас; мы же, будучи вполне уверены в славной победе, ждали только сигнала броситься на врагов, как вдруг, к невообразимому ужасу, услышали приказ сложить оружие и признать себя военнопленными.

— Как?! Не сделав ни одного выстрела? — вскрикнул удивленный Штанфорт-дядя.

— Да, дядя, мы не сделали ни одного выстрела из наших ружей. Представь себе только, что чувствовали храбрые американские воины, когда они были преданы своим собственным генералом я отданы в руки врагов, тогда как при небольшом усилии они могли бы легко победить их.

— Только сумасшедший мог совершить такое страшное дело, — проворчал дядя. — Но как же мог ты, Эдуард, при таком положении дел приехать сюда?

— Английский генерал возвратил нам свободу и позволил вернуться в отечество, но все-таки старого Гулля и регулярное войско он взял с собой в Канаду. Как только я получил позволение возвратиться, то поспешил к вам. К счастью, мне удалось выкупить своего коня и ружье и предупредить вас об угрожающей опасности.

— После таких известий нам действительно нельзя оставаться здесь, — серьезно сказал дядя.

— Но почему ты хочешь ехать по озеру и таким образом прямо идти навстречу опасности?

— Опасность есть везде, куда бы мы ни поехали, но, мне кажется, безопаснее плыть по реке и озеру в нашей лодке, нежели странствовать по лесу, где в скором времени появится множество индейцев, если их тут уже и теперь нет. Если удастся, мы можем поселиться в каком-нибудь американском владении, в худшем же случае принуждены будем прибегнуть к покровительству англичан: все же это лучше, чем попасть в руки дикарей.

— А наши лошади, коровы и овцы, — сказал озабоченно дядя. — Что станет с ними?

— Мы должны будем оставить их на произвол судьбы. Хорошо и то, что мы можем спасти свою жизнь.

— Это жестоко! — вскричал старший Штанфорт, начиная ходить по комнате с мрачным видом. — Это чрезвычайно жестоко! Все, нажитое с большим трудом и приобретенное долгой работой, должно погибнуть; но нам ничего не остается, Эдуард, как следовать твоему совету. Ступай же теперь к своим и скажи, чтобы они приготовились к бегству. Пойдем, жена, пойдемте, дети, мы сейчас же примемся за работу.

— Я скоро опять приеду, — сказал Эдуард.

Он поспешно вышел, сел на лошадь и поскакал к дому своего отца.



Около двенадцати часов ночи общество, состоявшее из восьми человек, четырех мужчин и стольких же женщин, тихо пробиралось через маленькую полянку в лес, к правому берегу реки Миами, где стояла средней величины лодка. Когда они все вошли в лодку и убедились, что пожитки их также перенесены в нее, они снялись с якоря, выплыли на середину реки и спокойно поплыли по течению.

Читатель, наверное, уже догадался, что это маленькое общество состояло из нашего друга Эдуарда Штанфорта, его отца, матери и сестры, а также его дяди, тетки, Мабели Дункан и Пелего Вайта. Мабель Дункан была племянницей Амоса Штанфорта; она еще в детстве осталась сиротой и была принята вместо дочери дядей и теткой, у которых не было детей. Пелег Вайт также был сирота и должен был оставаться у Амоса Штанфорта, своего опекуна, до совершеннолетия, привыкая к сельскому хозяйству.

Все члены этого общества были уроженцами одного маленького городка штата Коннектикут, где постоянно и жили до своего переселения на берега Миами.

Объяснив отношения между лицами нашего рассказа, мы представим читателям картину той трудной и опасной жизни, которую приходилось вести нашим бедным беглецам, прежде нежели они достигли тихого пристанища, где нашли мир и покой. Лодка, на которой плыли наши беглецы, была довольно велика, так что все члены обоих семейств свободно поместились в ней, но она была тяжела, грубой постройки и плохо слушалась руля. Она была снабжена одной только снастью, на которой было укреплено что-то вроде паруса. При попутном ветре лодка шла довольно быстро, но при противном управлять ею было трудно. На лодке кое-как приладили палатку, чтобы было где укрыться женщинам на ночь и в непогоду.

В то время как лодку тихо несло по течению, Эдуард совещался с отцом и дядей, и они порешили бросить невдалеке от берега якорь и остаться тут до рассвета. Все это, однако, было решено после долгих прений; сначала Эдуард настаивал на том, чтобы ехать сейчас же, не медля ни минуты, но родственники его на согласились на это и советовали ему отдохнуть.

Действительно, молодой человек два дня не сходил с седла и страшно утомился. Наконец только после долгих убеждений и обещания сторожить он бросился на сваленные в лодке кули и почти тотчас крепко заснул, другие же были не так сильно утомлены, как Эдуард, долго не могли заснуть под впечатлением последних происшествий и тихо разговаривали между собою о несчастии, постигшем их. Наконец, по просьбе Давида Штанфорта, отца Эдуарда, здоровье которого было так слабо и расстроено, что он не мог переносить ни малейшего напряжения, все улеглись, и вскоре на маленьком судне царил сон. Даже Пелег Вайт, самый трусливый из всего общества, и тот наконец задремал. Но вдруг он вскочил с ужасным, диким воплем, упал на колени и просил раздирающим душу голосом пощадить его жизнь. Его вопли разбудили всех и страшно перепугали женщин, вообразивших спросонья, что на них нападают индейцы. Несколько минут на лодке все были в смятении.

— О, не делайте этого, милый, добрый господин индеец! Добрый, милостивый господин дикарь! Умоляю вас, не убивайте меня, — кричал Пелег в смертельном страхе. — Я отдам вам все, что у меня есть, даже свой прекрасный перочинный ножик, который я купил в Коннектикуте за 2 шиллинга. Ах, милосердный Боже, сжалься над моей душой и направь этого старого язычника… я… я хотел сказать, доброго, милостивого господина индейца… направь… на путь истинный!

— Несносный дурак! — вскричал Амос Штанфорт, схватив его за ворот и сильно встряхнув. — Дурак! Жалкий трус! Что это значит, что ты из-за пустяков поднимаешь такой ужасный крик?

— Вы… вы, вероятно, милостивый господин индеец? — бормотал Пелег, дрожа всем телом и обливаясь холодным потом.

— Я твой опекун, глупый трусишка! — закричал ему на ухо рассерженный Штанфорт. — Я твой опекун, который советует тебе зажать рот, если ты не желаешь познакомиться с его кулаком.

Пелег, уже совершенно очнувшийся во время этого не совсем нежного увещевания, шмыгнул в сторону, не проронив ни одного слова, так как боялся рассерженного дяди почти так же, как индейцев. Теперь, естественно, не было уже и речи о сне. Женщины, за исключением разве Мабели Дункан, будучи не в силах преодолеть страха, разразились жалобами и рыданиями, и только отец Эдуарда мог несколько успокоить их.

— Если индейцы близко, то вы своим криком только откроете наше убежище. Поэтому последуйте моему совету и будьте по возможности спокойны. Эдуард, Амос и я будем настороже.

— Я не могу допустить, — сказал Эдуард шепотом отцу, — чтобы дикари проникли уже в эту местность; неужели слух о них не дошел бы до нас?

— Во всяком случае, я чувствую себя неспокойно на этой старой, неповоротливой лодке ночью, в ожидании неизвестного врага, — заметил Штанфорт-отец. — Скоро ли по крайней мере день?

— Скоро станет рассветать, — отвечал Эдуард, — посмотри там, на востоке, кажется уже занимается заря.

— Я вижу красноватое облако, но сомнительно, чтобы это была заря. Как ты полагаешь, Амос? — обратился Штанфорт к брату, который между тем старался рассмотреть что-нибудь на берегу в почти непроглядной тьме.

— Насколько я. могу судить, этот свет вовсе не заря, — тихо отвечал Амос.

— Что же это такое? — спросил Эдуард.

— Огонь! — был лаконичный ответ.

— Огонь? — повторил, видимо, испуганный, племянник.

— Это худой признак: индейцы близко. При таких обстоятельствах лучше всего поднять якорь и плыть дальше, так как все равно мы не можем помочь соседям.

— Тсс… тише! — сказал шепотом дядя. — Твои уши моложе моих, разве ты ничего не слышишь?

Все стали прислушиваться, затаив дыхание, чтобы не пропустить ни малейшего шороха.

— Я слышу только плеск воды, — сказал наконец Эдуард, понижая тон.

— Мне показалось, что хрустнули на берегу сухие ветки, но, может быть, я ошибся, — заметил Амос Штанфорт.

— А все-таки я полагаю, что было бы благоразумнее выплыть на середину реки; там безопаснее, чем здесь, под ветвями деревьев, где всякое нападение можно заметить только тогда, когда уже будет слишком поздно, — предложил Эдуард.

— Я разделяю твое мнение, — сказал дядя, — примемся-ка тотчас за дело!

Якорь, как и сама лодка, был очень незатейлив: это был тяжелый камень, навязанный на крепкую веревку; камень, падая на тинистое дно реки, удерживал лодку в любом месте.

Этот простой якорь поднимался и опускался при помощи столь же нехитрого ворота, который вертели два человека. Дядя с племянником уже принялись было за дело, как вдруг громкий крик, вырвавшийся у одной из женщин и повторенный другими, заставил их обратиться к винтовкам и затем узнать, в чем дело.

Глава вторая

Но прежде чем Эдуард и его дядя успели узнать причину новой тревоги, испуганные женщины были уже около них и цеплялись дрожащими руками за своих защитников.

— Что случилось, Эсфирь? — спросил Амос Штанфорт свою жену, обезумевшую от страха.

— Мы видели голову индейца, — отвечала за нее мать Эдуарда, — он подплыл к лодке и смотрел через край.

— Где, на какой стороне? — вскричал Эдуард, бросившись с ружьем в руках к борту лодки.

— Здесь, Эдуард, — отвечала подошедшая к нему Мабель, поспешно схватывая его за руку и подводя к указанному месту. — Здесь, — повторила она, — прямо против этого места, где ты стоишь.

— И ты, Мабель, тоже видела индейца?

— Я видела что-то…

Я видела что-то темное, осторожно поднявшееся над бортом лодки и поспешно скрывшееся при крике тетки Эсфири. Мне кажется, что мы все в одно время видели индейца и незадолго до этого слышали легкий шум, как будто кто-то осторожно поднимался из воды около лодки, когда мы, затаив дыхание, обратились в ту сторону, то увидели этот темный предмет.

— Опасность очевидна, — озабоченно прервал ее Эдуард. — Ложитесь все на дно лодки, — повелительно произнес он, обращаясь к женщинам. — Ложитесь скорее все, а то один несчастный выстрел может отнять чью-нибудь дорогую для нас жизнь.

— Тогда, Эдуард, ты должен сделать то же самое, — сказала боязливо Мабель, — твоя жизнь драгоценнее нашей. Что мы будем делать без тебя?

— Я должен прямо смотреть в лицо опасности и защищать вас, пока хватит сил, — отвечал твердо Эдуард, — я ведь не Пелег Вайт, который со страху запрятался в угол, У тебя же, Мабель, есть другие обязанности, и потому еще раз прошу тебя, ложись на дно лодки.

— Нет, Эдуард, нет, никогда! Я хочу вместе с тобой переносить Опасности!

— Но почему же ты хочешь без нужды рисковать своей жизнью?

— Тише, ради самого Бога, тише! — прошептала храбрая молодая девушка. — Я как будто слышала плеск воды. Стреляй скорее, Эдуард, в ту сторону! — вдруг вскричала она. — Может быть, мы увидим что-нибудь при свете выстрела.

Этот совет был тотчас принят. Через несколько секунд раздался выстрел, и вслед за ним послышались болезненные стоны.

Вдруг Мабель вскричала:

— О, Эдуард! Индейцы напали на наш след. Я заметила при свете выстрела на поверхности воды несколько отвратительных лиц.

— Подымайте якорь! — вскричал Давид Штанфорт.

— Сюда, Эдуард, сюда! — звал Эдуарда дядя.

— Ложитесь все, — приказал Эдуард женщинам, — спрячьтесь как можно лучше и будьте спокойнее, если вам дорога жизнь!

На этот раз его совету последовала и Мабель. Все женщины, дрожа, улеглись на дно лодки, только изредка, сдержанным шепотом, выражали свою боязнь. Между тем Эдуард и его дядя серьезно работали, зная, что дело идет об их жизни.

Мистер Штанфорт держал наготове ружье, намереваясь сделать выстрел по первому показавшемуся врагу.

Минута ожидания показалась им целою вечностью; наконец, тяжелая лодка начала медленно подвигаться. Дядя с племянником быстро закрепили ворот и, взявшись за весла, работали до тех пор, пока не вывели лодку на середину реки, где течение было самое сильное. Тогда Амос Штанфорт снова занял свое место кормчего, а Эдуард, зарядив опять ружье, стал настороже. Около получаса на лодке была мертвая тишина, и, хотя наши беглецы еще не вполне избавились от опасности, тем не менее утешали себя тем, что они более не стоят на одном месте, а свободно плывут по течению.

Но еще долго нужно было им плыть этим страшным лесом. Эдуард невольно думал об опасностях, угрожавших дорогим для него людям, и чувство безотчетного страха не давало ему покоя.

«Лодка, — рассуждал он мысленно, — должна все время плыть на ружейный выстрел от лесистых берегов, откуда даже днем единственный враг, не говоря уже о большом числе, не подвергаясь сам ни малейшей опасности, может легко перестрелять всех нас».

Но вот первые лучи света на востоке становятся все ярче и ярче, и наконец, к величайшей радости наших беглецов, стало рассветать. Сероватый свет небосклона стал принимать светло-желтый оттенок, после чего загорелась заря, золотистые лучи которой перешли наконец в огненно-пурпуровые; черные тени ночи рассеялись, тускло светившие звезды потухли, деревья на берегу начали принимать более ясные очертания, и наконец при довольно уже сильном свете путники с радостью увидели, что на поверхности реки незаметно ничего другого, кроме их лодки.

— Благодарение Богу! — вскричал радостно Эдуард, вздохнув свободнее. — Благодарение Богу, — повторил он, — за то, что свет не открыл нам ни одного врага.

И это «Благодарение Богу» прозвучало хотя и не громче, но нашло отзыв во всех сердцах.

Женщины, бледные, измученные тревогами ночи, поднялись со своих мест, и даже на лице храброй Мабели не было ничего отрадного.

— Ну, — начала маленькая тетка Эсфирь, окинув быстрым взором окрестности, — ну, теперь мы, кажется, избавились от этих страшных язычников? О, если бы нам можно было поскорее покинуть эту страну и снова очутиться в Коннектикуте!

— Я боюсь, что наши несчастья еще далеко не кончились, — сказала другая мистрис Штанфорт, бросая заботливый взгляд на своего слабого мужа, стройного сына и дочь, — но если мы уже находимся в таком печальном положении, то должны сделать все, что от нас зависнет, а в остальном положиться на Бога.

— Ну, как твое здоровье сегодня, Давид? — любовно спросила она своего мужа, который лежал утомленный непривычным трудом.

— Очень плохо, Мария, очень плохо, — отвечал тот слабым голосом. После этих слов с ним сделался сильный припадок кашля, который душил его до изнеможения. — Я боюсь, что не буду в состоянии вынести много таких ночей, как прошедшая, — продолжал он, придя в себя.

— Прошу тебя, милый папа, приляг и отдохни немного, — сказала Карри, его любимая дочь; она подбежала к нему, покрыла поцелуями его щеки и горько заплакала, между тем как Эдуард успокаивал отца.

— Теперь тебе незачем будет так утомляться: мы ушли уже от наших врагов, и я не думаю, чтобы они вздумали преследовать нас.

— Страшно даже об этом и подумать, — прошептала мать, но тотчас же постаралась преодолеть тяжелое предчувствие. — Пойдем, Давид, я найду тебе под навесом спокойное местечко, там тебе можно будет отдохнуть.

— А Эдуард? — спросил мистер Штанфорт. — Бедный юноша! Он, я думаю, совершенно измучился, потому что едва он заснул, как Пелег разбудил его своим криком, который, по моему убеждению, и выдал нас индейцам.

— Но где же сам Пелег? — спросила вдруг Мабель, озираясь кругом.

— Да, в самом деле, где же Пелег? — повторил Эдуард. с удивлением взглянув на остальных. — Где же наш храбрый герой? После первой нашей опасности я нигде не видел его.

— И я тоже, и я, — раздалось почти в одно время со всех сторон.

— Может быть, бедный мальчик упал за борт и утонул, — сказала Мабель с непритворным участием.

— Или же его захватили индейцы, — добавила Карри.

— Будем надеяться, что с ним не случилось ничего дурного, — сказал Эдуард, — хотя он и был большим трусом, все-таки мне было бы жаль, если бы с ним случилось какое-нибудь несчастье.

Все начали искать Пелега, но нигде не могли найти его и порешили, что бедняга при первой тревоге от страха прыгнул в воду и утонул, как вдруг мать Эдуарда, делавшая под растянутым парусом постель для своего слабого мужа, гром. ко вскрикнула, и ее крик был повторен теткой Эсфирью и Карри. Эдуард, схватив ружье, бросился к матери со словами: «Что с тобой, матушка? Что там случилось?»

— О, Эдуард! Мне кажется, под кроватью спрятался дикарь, — отвечала испуганная женщина, дрожа всеми членами, — когда я дотронулась до кровати, то под ней что-то зашевелилось, как будто человек.

Эдуард быстро сдернул постель, и — о чудо! — вместо отвратительного дикаря он увидел заспанного и глупо озирающегося Пелега Вайта, который залез под кровать для большей безопасности и крепко спал все время, пока его искали.

— О, чтоб тебя, трус! — вскричал Эдуард и так грубо вытащил Пелега за ворот, что тот не мог удержаться от

— Стыдись, Пелег, — бранила его Мабель с сверкающими от гнева глазами. — Мы беспокоились и боялись за тебя, а ты в это время спокойно спал.

Пелег, пристыженный, не смел поднять глаз, но вскоре лицо его приняло задорное выражение.

— Вы вечно шумите из-за пустяков, — сказал он вызывающим тоном, — что такого, что я запрятался под кровать? Я видел, что вы все отлично сторожите, и порешил отдохнуть, с тем чтобы явиться на смену со свежими силами, когда придет моя очередь.

Прежде чем его спутники успели прийти в себя от негодования при виде такого нахальства, раздался с кормы строгий голос Амоса Штанфорта.

— Пелег! — вскричал он.

— Мне послышалось, — продолжал тот, — ты сказал, что лег спать лишь для того, чтобы после быть бодрее. Хорошо, сын мой! Ты поступил предусмотрительно. Займи теперь мое место и правь так, чтобы держаться середины реки, не приближаясь к берегам, потому что там находятся дикие, которым, чего доброго, может прийти в голову избрать тебя целью своих выстрелов.

— Боже мой! Сэр, неужели индейцы действительно близко? — простонал Пелег, побледнев и отступая от указанного ему места. — Я бы с удовольствием стал править лодкой, но я, право, ничего не понимаю в этом, не лучше ли взяться за это Эдуарду?

— Пелег! — возразил Амос Штанфорт строгим голосом. — Ты сейчас же возьмешься за руль и будешь править до тех пор, пока я тебя не освобожу, иначе твоей спине достанется уже не по-прежнему.

Эта угроза подействовала. Пелег опустился на скамью и стал править рулем, бросая беспокойные взгляды на страшные берега. Так как он мало смыслил в данной работе, то ему приходилось работать, напрягая все свои силы. Он обливался потом, чему, впрочем, еще способствовали усиливающаяся жара и его собственное внутреннее волнение.

Целых два часа держал Штанфорт бедного Пелега на этом опасном месте, не оказывая ему ни малейшей помощи; он желал просто наказать своего воспитанника за небрежность, но сам не думал отдыхать; он достиг своей цели вполне, что ясно доказывало багровое, вспотевшее и испуганное лицо кормчего. Затем Амос и Эдуард взялись за весла, что значительно облегчило труд Пелега и тем самым заставило лодку скользить быстрее по реке.

Целый час дядя с племянником прилежно гребли. Солнце, поднявшееся уже высоко над вершинами деревьев, сильно палило своими почти отвесными лучами; в воздухе стояла полная тишина. Лодка находилась вблизи маленького лесистого островка, и дядя Амос предложил пристать к нему и позавтракать, ибо все путники устали и проголодались. К тому же не было видно и следа индейцев, так что все без исключения приободрились.

Отыскав на острове местечко, где можно было причалить, Эдуард с помощью дяди провел лодку между двумя нависшими над водой кустами, выскочил на берег с канатом в руке, привязал лодку к дереву и, захватив с собой ружье, сказал, что отправляется осмотреть остров, прежде чем на него сойдут женщины.

— Это разумно, Эдуард, — сказала тетка Эсфирь. — Хорошо, что ты подумал об этом: остров смотрится пустынно и неприветливо; здесь, может быть, есть дикие звери или даже индейцы.

— Эдуард! — боязливо заметила ему мать. — Я не хочу, чтобы ты уходил. Место это действительно имеет предательский вид, и, по-моему, лучше еще немного подождать завтрака, пока мы не придем к другому острову, который покажется нам безопаснее.

— Эти островки все лесисты, матушка, — отвечал Эдуард, — и поэтому все покажутся тебе подозрительными. Едва ли будет опасно пристать здесь, ибо диким нет расчета засесть на таком необитаемом месте; им скорее можно было бы рассчитывать на поживу, идя по обеим сторонам реки.

— Вернись, милый брат! Не оставляй нас, — просила также и Карри.

— Опасности нет, сестра! — отвечал Эдуард, чтобы успокоить ее. — Но все-таки нельзя вполне ручаться за это, так как весьма вероятно, что мы окружены врагами, и я советовал бы вам держаться на некотором расстоянии от острова, пока я буду его осматривать.

— Но если в самом деле будет опасность, Эдуард, то ты тогда будешь совсем отрезан от нас, — возразила встревоженная Мабель.

— Да я ведь могу приплыть к вам, — отвечал Эдуард. — Какая польза была бы для меня в том случае, если бы я действительно подвергся нападению индейцев, а вы оставались бы у берега? Индейцы могут тогда достичь вас так же легко, как и я. Нет, нет! Отчаливайте на всякий случай подальше от берега. Я буду гораздо спокойнее, зная, что один только подвергаюсь опасности.

— Не лучше ли будет идти мне с тобой? — сказал Амос Штанфорт, осматривая свое ружье.

Но Эдуард только отрицательно покачал головой и бросил канат обратно в лодку.

— Течение здесь за исключением одной стороны довольно слабое, — сказал он, — и если вы изредка сделаете удар веслами, то этого будет достаточно, чтобы задержать лодку на месте. Остров мал, я в короткое время осмотрю его и скоро извещу вас.

Не успел он еще окончить, как лодка, которую уже ничто более не задерживало, увлекаемая течением, стала тихо выходить из-за кустов, а Эдуард немедленно принялся за осмотр острова. Пройдя несколько шагов, он достиг холма, вокруг которого была открытая луговина.

Рассчитывая, что с вершины холма может быть виден противоположный берег, он стал взбираться, держа ружье наготове и зорко смотря по сторонам. Шаг за шагом, осторожно поднимаясь, он в одну минуту достиг вершины и вскарабкался на большой плоский камень, который венчал холм; с этого места он мог видеть довольно далеко.

Первое, что бросилось ему в глаза, когда он огляделся, была небольшая кучка индейцев, намеревавшихся переправиться через реку на неуклюжем плоту. Индейцы устроили этот плот, связав ивовыми ветвями несколько деревьев, выкинутых на землю волнами, и в ту минуту, как Эдуард увидел их, они уже отталкивались от берега. На плоту было шесть полунагих индейцев в военном наряде; но Эдуард особенно был поражён, когда убедился, что, кроме виденных им индейцев, на берегу было еще много дикарей, из которых некоторые стояли в воде между кустами, наблюдая за отправлением товарищей.

— О, Боже мой! Это ужасно! — прошептал Эдуард и пригнулся к скале, чтобы не быть открытым зоркими индейцами. У него тотчас же мелькнула мысль о лодке: «Хорошо, если она осталась незамеченной, иначе мы погибли».

Осторожно сойдя с камня, он с быстротой оленя пустился бежать с холма и скоро достиг воды.

Раздвинув кусты, росшие на берегу, он заметил лодку, которая спокойно покачивалась на волнах футах в 15-ти от берега. Амос Штанфорт, стоявший на корме с длинным шестом в руках, один конец которого упирался в дно реки и таким образом удерживал судно на одном месте, заметил знаки Эдуарда и с помощью Пелега Вайта направил лодку к берегу. Когда лодка подошла достаточно близко, Эдуард сильным прыжком очутился в ней и тотчас же взглянул на реку. С радостью увидел он, что оконечность острова с левой стороны делала такой изгиб, за которым индейцы никак не могли видеть их судно. Он решил, что можно скрыть неповоротливую лодку между нависшими кустами так, что самый зоркий наблюдатель, находясь даже вблизи, не смог бы заметить ее.

Но теперь нужно было предупредить всех об угрожавшей опасности. Эдуард прервал горячие поздравления своих родных, радовавшихся его возвращению.

— Тише, ради Бога, тише, если вам дорога жизнь, спрячьтесь на дно лодки! На западном берегу находятся индейцы, часть которых в настоящее время переправляется через реку. Одно громкое слово или крик могут легко нас выдать.

— Поскорее, дядя, — обратился он к Амосу Штанфорту, — поставим лодку в надежное место, пока мы еще не открыты индейцами. Счастье, что мы пристали здесь, потому что если бы поехали дальше, то были бы в руках диких.

— Ну, теперь они не могут безопасно подойти к нам, — отвечал хладнокровно дядя, — но было бы лучше, если бы краснокожие нас совсем не заметили, Эдуард, — обратился он к племяннику, — я открыл ниже шагов на сто маленький залив, и если мы успеем достичь его прежде, чем какой-нибудь предательский глаз заметит нас, то, я думаю, там мы найдем надежное убежище.

— Да, да, но только поскорее, — торопливо сказал молодой человек, — куда-нибудь, только поскорее!

Дядя Амос был прав: в ста шагах от того места, где стояла лодка, находился маленький залив, который, казалось, предназначен был для того, чтобы скрыть наших путешественников.

Постоянный прибой волн к извилистому берегу острова размыл землю на расстоянии приблизительно 15 шагов; образовавшаяся таким образом бухта была вся густо окаймлена ольхами так, что даже лучи солнца едва проникали сквозь их нависшую почти над самой водой листву; царствовавший под их ветвями полумрак походил на свет потухающего дня.

Когда была снята мачта со снастями и парусом, то судно без особенного труда было введено в бухту; затем, привязав его недалеко от кустов, они так искусно скрыли его, что самый наблюдательный глаз не мог бы его заметить с другого берега.

Сделав это, путники вздохнули свободнее.

— Да, будет благословенно небо! — вскричала мать Эдуарда, прижимая к сердцу дрожавшую Карри.

— Аминь! — прошептал ее бедный слабый муж.

— Так ты думаешь, что мы действительно избежали опасности, Эдуард? — спросила Мабель, подходя к корме, где стоял ее двоюродный брат и смотрел сквозь кусты на реку.

— Я надеюсь, Мабель, я надеюсь. Дай Бог, чтобы это было так! — отвечал он тихим голосом, не отводя глаз от западного берега реки.

— Гм! — прошептала быстро Мабель, — ты, кажется, все еще беспокоишься, Эдуард. Что с тобой? Твое лицо выражает мало хорошего.

— Я не знаю наверно, Мабель, но мне кажется, что на той стороне шевелятся кусты. Может быть, я ошибаюсь, но меня пробирает дрожь при мысли, что мы поздно скрылись сюда и уже открыты врагами!

— Ты не должен смотреть на все слишком мрачно, — попробовала ободрить его храбрая Мабель, хотя у самой щеки побелели, как мрамор.

— Я не забочусь о себе и о своей безопасности, ты знаешь, Мабель, — произнес храбрый молодой человек, — но на том конце лодки лежит старый слабый отец, там находятся моя мать и сестра, а здесь стоишь ты, Мабель, и разве не на мне лежит обязанность защищать вас? Правда, я имею поддержку в дяде Амосе, но что значим мы оба, если нам придется бороться с целой толпой диких? Да, если бы мы были все сильными мужчинами, на открытой реке нечего было бы беспокоиться, потому что на восьмерых искусных стрелков навряд ли напала бы даже значительная толпа диких; но так как нас — защитников — только двое, то дело может принять другой оборот, в особенности если они заметят нашу слабость. Хотя у нас и четыре ружья, но недостает рук, чтобы действовать ими, так как на моего слабого отца надежда плоха.

— Я ведь тоже умею обращаться с ружьем, — сказала огорченная Мабель, — надеюсь, что ты не можешь на меня пожаловаться.

— Я знаю это, Мабель, — сказал Эдуард, смотря с удивлением на говорившую, — но разве не стыдно для нас, мужчин, что девушки станут сражаться, а мужчины будут вести себя трусами? Хотя этот Пелег на самом деле и хороший стрелок, но его выходящая из ряда вон трусость делает его более чем бесполезным: он нам в тягость.

— Но разве дядя Амос не может точно так же заставить его стрелять, как заставил править лодкой? — спросила Мабель.

— По-моему, ничто не в состоянии заставить его вести себя так, как подобает мужчине, — возразил Эдуард. — Мы ни в каком случае не можем рассчитывать на него.

— Да, действительно мы не в завидном положении, — произнесла со вздохом девушка.

— Ну, будем надеяться, что индейцы не откроют нас, — утешал ее двоюродный брат, — в этом наше спасение. Мы останемся тогда здесь до наступления ночи и под покровам темноты будем в состоянии без особой опасности направиться к озеру.

— А что, когда мы его достигнем, Эдуард, куда отправимся мы далее? — спросила Мабель.

— Этого я еще сам не знаю, — отвечал он задумчиво.

— Я думаю, что самое лучшее будет направиться на восток и держаться поблизости к берегу, пока не достигнем какого-нибудь форта. Чем далее мы будем подвигаться к востоку, тем незначительнее будет, по моему мнению, опасность, так как полагаю, что между Детруа и Вайне будет сражение и здесь соберется множество индейцев.

— Ах, сюда идет наш храбрый Пелег, — сказала Мабель, видя подходящего трусливого юношу.

— Слушай, Эдуард! — сказал Пелег голосом, вовсе не выказывавшим того страха, какой обнаруживал его взгляд. — Я знаю, ты считаешь себя гораздо умнее меня, и это очень может быть, но я тебе скажу кое-что, о чем ты, конечно, не думал.

— Ну, что там еще?

— Предположим, что индейцы нападут на нас, что тогда помешает им стрелять в женщин, которых мы должны оберегать прежде всего? А? И что может помешать им перестрелять точно так же и нас?

— Наши ружья, я полагаю?

— Это была бы неравная борьба: целая толпа против нескольких. И враг защищенный, а мы открытые для его выстрелов. Нет, принимайтесь-ка лучше за работу, пока еще есть время, и устройте какое-нибудь прикрытие.

— Да! — вскричал Эдуард, пораженный этой мыслью. — Это действительно не лишняя предосторожность. Нужно привести твой план в исполнение.

— Конечно, это будет недурно, — сказал Пелег торжествуя. — Ну, Эдуард, я ведь не такой дурак, каким ты считал меня до сих пор?

Эдуард почти не слыхал этого полувопроса, который был рассчитан на его чувство справедливости, он торопился посоветоваться с дядей.

— Эта мысль действительно недурна, — сказал Амос Щтанфорт подумав. — Единственное затруднение, которое предстоит нам, это то, что дикие могут услышать звук топора, когда мы будем рубить нужный для нас лес.

Наконец они порешили, что мысль Пелега будет приведена в исполнение при первом удобном случае.

Весь приведенный выше разговор происходил шепотом, причем все были настороже на случай опасности.

До этого времени не было заметно еще ничего, что бы могло возбудить беспокойство, как вдруг произошел неожиданный случай, от которого у путников не только замерли слова на языке, но даже в груди захватило дыхание.

С противоположной стороны реки раздался дикий, дьявольский крик, в котором выражалось такое адское торжество, что у слушателей застыла кровь в жилах.

Глава третья

Прошло несколько минут, прежде чем беглецы пришли в себя от ужаса. Тогда взоры всех в страшном недоумении обратились к западному берегу, откуда раздался этот дьявольский крик. В первое мгновение они ничего не могли открыть, но после непродолжительного наблюдения заметили, к своему величайшему беспокойству, что на том месте, где течением больше всего нанесло деревьев, кусты сильно зашевелились и из них мгновенно выскочило несколько человек, которые один за другим бросились в воду и поплыли к острову. В переднем из пловцов Эдуард признал белого, он напрягал все свои силы, чтобы уплыть от своих преследователей-индейцев, которые и в воде не прекращали своего отвратительного воя.

— Господи, помилуй нас, — вырвалось невольно у мистера Давида Штанфорта, совершенно забывшего о страхе женщин. — Теперь потеряна всякая надежда остаться незамеченными.

Но, увидев испуганные лица женщин, он поспешно прибавил:

— Я думаю, что самое лучшее будет тотчас же отплыть от острова и попытать счастья на открытой реке.

С этим предложением он обратился к Эдуарду и его дяде, которые вместе с дрожавшим Пелегом стояли перед женщинами, готовые к дружному залпу, когда враг будет на достаточно близком расстоянии, чтобы стрелять уже наверняка.

— Можно ли нам еще подождать здесь индейцев и дать по ним залп, прежде чем выйти из бухты? — спросил Эдуарда дядя. — Или же мы должны опасаться другой шайки индейцев, которая может напасть на нас сзади?

— Нет сомнения, что враги угрожают нам со всех сторон, — отвечал Эдуард, — но мы еще не знаем достоверно, на нас ли они намерены напасть. По моему мнению, это нападение имеет совершенно другую цель, хотя несчастный случай заставляет и нас подвергаться опасности.

— Но почему плывут все индейцы так поспешно к нам? — спросила Мабель.

— Мне кажется, передний принужден убегать от плывущих за ним, — отвечал Эдуард. — И хотя он так же, как и другие, полунагой, все-таки я считаю его белым.

Эти слова возбудили всеобщее изумление, но в то же время и слегка успокоили всех, потому что никто, кроме Эдуарда, не отгадал правды, а все думали, что индейцы открыли их убежище и хотят теперь напасть на них.

— Если тот, кого преследуют, действительно белый (мне теперь самому кажется, что индейцы преследуют переднего), тогда дело еще не так плохо, как я думал, — сказал отец Эдуарда, который, подобно другим, пристально смотрел на маленькие круглые пятна на воде, которые были не что иное, как головы плывущих.

— Наша обязанность очевидна, — произнес он после небольшого молчания. — Принимая во внимание, что опасность с других сторон невелика, мы должны спокойно оставаться здесь и попробовать спасти этого бедного человека, стреляя по его врагам.

Конечно, тогда нам не останется ничего другого, как выплыть на открытое место для предупреждения дьявольских военных хитростей индейцев, но возможно также, что они добровольно оставят преследование и возвратятся на берёг, не открыв нас.

— Это немыслимо, Давид, чтобы они прекратили преследование и возвратились назад, — возразил ему брат, — они знают, что их друзья, находящиеся на берегу, захватят белого, если он попытается выйти на землю. Они все будут приближаться к нам, пока мы не сделаем первого выстрела; а мы должны сделать его прежде, чем они сойдут на землю, иначе нам трудно будет бороться с ними.

— Конечно, мы не должны ни в каком случае допустить их выйти на берег, — прибавил Эдуард. — И как ни неприятно начинать враждебные действия, но я не вижу другого исхода, чтобы избавиться от этих краснокожих чертей!

Все притихли и, затаив дыхание, следили за движениями темных голов, приближавшихся к острову. Не подлежало никакому сомнению, что передний пловец, обогнавший остальных, был белый: теперь уже ясно можно было различить черты его лица. Он, казалось, прямо плыл к тому месту, где стояла лодка беглецов; хотя он напрягал все свои силы, но по отчаянному выражению его лица видно было, что он терял надежду спастись от своих страшных врагов, из которых ближайший был от него на расстоянии не более 40 шагов; он не предчувствовал, что живые существа одного племени с ним находились так близко.

— Он плывет прямо на нас и будет здесь прежде своих преследователей, — прошептал Эдуард, — подождем стрелять, пока не переговорим с ним, а в это время наши общие враги подплывут на такое расстояние, что можно будет стрелять, не опасаясь промаха.

Убедившись одним взглядом, что отец его, дядя и Пелег готовы стрелять по первому знаку, Эдуард обратил все свое внимание на преследуемого.

Еще одна минута томительного ожидания, и беглец был уже в кустах, которые находились у самого борта лодки. Он сначала в испуге подался назад, но луч радостного удивления мелькнул в его глазах, когда он разглядел лица беглецов.

— Не говорите громко, незнакомец, — прошептал Эдуард поспешно. — Мы следили за вашим бегством с самым живым участием, и вы найдете здесь убежище, какое мы только в состоянии дать вам. Но дайте нам поскорее совет: должны ли мы стрелять в ваших врагов?

— Да, — отвечал незнакомец, и тень ненависти пробежала по его лицу. — Если же у вас есть лишнее ружье, то я также могу помочь вам.

После этих слов, несмотря на чрезмерную усталость, человек лет сорока с помощью Эдуарда быстро влез в лодку. Он был сильного телосложения, с темными, сверкающими глазами и обыкновенными, не лишенными, впрочем, приятности чертами лица, которое от влияния непогоды из белого сделалось бронзовым. Его грудь, спина и руки были обнажены; вся одежда состояла из штанов оленьей кожи, стянутых кожаным поясом, к которому был привешен в кожаных же ножнах нож для скальпирования. Всю остальную одежду, а также и оружие он бросил, чтобы легче убежать от своих врагов, следовавших за ним по пятам более двух миль. Его окровавленное, пораненное тело показывало, что он имел дело не с одним только кустарником.

Между тем один из его преследователей подплыл уже к берегу на такое незначительное расстояние, что можно было хорошо рассмотреть его отвратительное лицо; тут он поплыл медленнее и, приподняв голову над поверхностью воды, стал смотреть по тому направлению, куда скрылась его жертва. Он, по-видимому, хотел обезопасить себя от нападения, опасаясь, что враг бросится на него прежде, чем подоспеют его товарищи.

— Теперь пора, — прошептал мистер Штанфорт, который принял на себя команду. — Пелег, ты бей ближайшего, я буду целить во второго, Амос в третьего и ты, Эдуард, в четвертого; но чтобы не пропала даром ни одна пуля! Готовьтесь! — вслед за сим раздалась команда: «Стреляй»!

Последовал единодушный залп; первые четверо индейцев наполовину выскочили из воды, трое из них мгновенно исчезли; передний же индеец, раненный в голову, громко стонал. Это был тот самый дикарь, в которого стрелял Пелег, юноша попал бы в него вернее, если бы индеец в ту минуту, когда раздался сигнал, не сделал бы быстрого движения назад. Индейцы, находившиеся вдали в числе 6 и 7 человек, услышав выстрелы и видя судьбу своих товарищей, испустили громкий крик изумления и боязни и поспешно поплыли назад, к западному берегу.

Когда дым от выстрелов рассеялся и можно было видеть вблизи раненого индейца, незнакомец выхватил поспешно нож, перепрыгнул, не говоря ни слова, через борт лодки, подплыл к индейцу и вонзил ему в грудь нож так, что несчастный тотчас же умер. После того он схватил индейца за его длинные, украшенные перьями волосы и, ловко обведя ножом вокруг черепа, сорвал скальп и поднял его с торжеством над своей головой. Этот отвратительный поступок, к счастью, видели только мужчины, так как женщины, как сказано было выше, при команде стрелять легли на дно лодки, закрыв лицо руками. Эдуард посоветовал им остаться там еще несколько времени, чтобы не быть свидетельницами страшного происшествия, и те очень охотно повиновались ему.

— Кажется, мы спасли такого же дикаря, как убитые нами! — сказал мистер Штанфорт, отвернувшись от страшного зрелища.

— Без сомнения, это охотник за индейцами и ненавистник их, — отвечал Эдуард. — Снимая скальп со своего врага, он действует только согласно воспитанию и обычаям своей страны!

— Тогда это весьма вредное воспитание и ужасные обычаи, сын мой! — возразил мистер Штанфорт. — И даже мысль об этом леденит кровь в моих жилах. Я могу, когда необходимость заставляет меня, в защиту своей жизни застрелить дикаря, и Господь видит, что я не желал зла ни одному из Его созданий; но убить человека лишь для того, чтобы взять его волосы, — это отвратительный поступок!

— С волками жить — по-волчьи и выть, — сказал Эдуард, который был слишком обрадован появлению нежданного товарища, чтобы строго осуждать его поступок.

Затем он зарядил снова свое ружье, и его примеру последовали все его спутники.

— Я думаю спросить незнакомца, что нам теперь предпринять, — сказал дядя Амос, — так как он привык к битвам с индейцами, то в подобном случае его мнению следует придавать больше значения, нежели нашему.

— Вот он возвращается, — прошептал Эдуард.

В это время незнакомец поднялся из воды, ухватился за борт лодки и в одно мгновение очутился в ней.

— Вот скальп одного из этих проклятых леших! — вскричал он с диким смехом.

— Друг, — начал тогда спокойно, но решительно Амос, — у вас свои обычаи, которые осуждать не наше дело, но и у нас есть также свои. Я вижу, вы имеете обыкновение скальпировать врага, мы же оставляем мертвеца в покое; так, пожалуйста, спрячьте ваши трофеи, чтобы женщины не испугались при виде их.

Незнакомец, который не был, в сущности, злым человеком, как мы это вскоре увидим, стоял с минуту неподвижно, с удивлением глядя на серьезные лица мужчин.

— Пусть будет так, друг, если вы этого хотите, — сказал он наконец, — я не желаю, чтобы вы имели обо мне дурное мнение.

И, тотчас же бросив скальп в реку, он продолжал, как бы извиняясь: — Я хотел только показать эту вещь генералу гарнизона и всем другим, когда я возвращусь; я думаю, вы поверите мне на слово, и к тому же я ни за какие деньги не согласился бы сделать неприятность людям, которые помогли мне и выручили меня из отчаянного положения.

— Вы говорите о генерале и гарнизоне, что вы под этим подразумеваете? — спросил Эдуард.

— Я говорю о генерале Винчестере, который с порядочным количеством солдат занимает теперь форт Дефианс. Я один из лазутчиков, через которых он собирает сведения о диких. На этот раз мне пришлось плохо, потому что эти лешие преследовали меня по пятам. Имя мое Питер Брасси, зовут меня обыкновенно Питером, а некоторые мои знакомые — Питером-Дьяволом, потому что я во время моих странствий при встрече с индейцами никогда не уклоняюсь с дороги, а всегда иду прямо на них.

— Ну, Питер, — сказал Амос Штанфорт, — мы в очень затруднительном положении, как вы видите, так как, помогая вам, мы выдали себя. Вы лучше нашего знакомы с хитростями индейцев, потому посоветуйте нам, как благоразумнее всего поступить теперь.

— По моему мнению, вам грозит здесь опасность со стороны краснокожих. Вы им порядочно насолили, и они, конечно, не упустят случая отплатить вам. Конечно, нам нечего спешить скрываться, так как они не сунутся зря под выстрелы; они окружат вас и будут проделывать с вами дьявольские штуки. Вот вам верное изображение индейской натуры.

— Но в настоящую минуту в безопасности ли мы? — спросил Эдуард озабоченно.

— Отчего же нет, — возразил ему лазутчик. — Вы видели ведь, что змеиное отродье дало тягу.

— Разве вы не знаете, что на другой стороне также находятся индейцы?

— Гм! — вскричал Питер, поспешно озираясь кругом. — На другой стороне острова, говорите вы? На другой стороне острова?

— Нет, на другом берегу реки, хотя, может быть, они уже сделали попытку переплыть сюда?

— Там никто не сторожит?

— Теперь нет, — отвечал Эдуард, — а недавно я был на той стороне острова, на холме; оттуда заметил я нескольких диких, которые собирались переплывать реку на небольшом плоту; они, вероятно, принадлежат к той же шайке, которая преследовала вас.

— Да, они следовали за мной по пятам, — начал рассказывать Питер, — и многих трудов стоило мне убежать от раскрашенных чертей! Как я уже вам сказал, я из форта Дефианс; мне нужно было идти в Райзин, чтобы там получить как можно больше сведений для генерала, который только что узнал о постыдной измене Гулля; в нескольких милях отсюда я открыл первые следы индейцев и пошел по ним. Прежде чем я узнал, в чем дело, позади себя я услышал пронзительный крик и, обернувшись, заметил приблизительно около двадцати индейцев, которые бежали ко мне как сумасшедшие, а из-за кустов выглядывало еще больше раскрашенных рож. Тогда я убил переднего и пустился бежать, а за мной с воем понеслась вся толпа.

— Удивительно, как они тотчас же не застрелили вас, — заметил Эдуард.

— Ах, они не хотели причинять мне вреда, потому что, полагаю, я им хорошо знаком, осторожные негодяи. Я отправил нескольких из них к праотцам, конечно, в честной битве. Мстительные дикари! Они желали поймать меня живым и, если бы я им попался, зажарили бы меня или сожгли живым. Но я пробился через них и бросился к реке, которая, как я знал, находилась только в двух милях; по дороге я бросил свое ружье и все, что мог сорвать с себя из платья; жадные дикари тотчас бросились поднимать все это и таким образом дали мне время достичь реки, и вот теперь я здесь.

— Действительно, это — чудесное спасение! — воскликнул Эдуард.

— Да, это было затруднительное положение, — отвечал лазутчик, спокойно осматривая свое исцарапанное и окровавленное тело. — Но мы, старые охотники, привыкли уже к таким случаям и, когда мы выходим невредимыми, то снова готовы затянуть ту же песенку.

— А много ли диких? — спросил Эдуард.

— Судя по тому, что я сам видел и что слышал от вас, должно быть, очень много!

— К какому племени принадлежат они?

— Разных племен, — отвечал Питер, перегибаясь через борт лодки, чтобы смыть кровь с руки. — Мне кажется, большая часть индейцев из шайки Текумзе, и я нисколько не удивился бы, узнав, что и сам он с ними.

— Но что же нам предпринять? — спросил Эдуард. — Как вы думаете, не опасно ли нам оставаться здесь?

— Долго оставаться, конечно, неблагоразумно, молодой человек; на той стороне находятся индейцы, которые, пожалуй, найдут, что наши скальпы и имущество стоят того, чтобы напасть на нас. Одолжите-ка мне ружье, я выйду на остров. Осмотрю его хорошенько и тогда уж дам вам какой-нибудь совет.

— Поскорее, — вскричал Эдуард, подавая ему ружье Пелега, — взойдите поскорее на ту возвышенность и как можно внимательнее исследуйте всю окрестность! Я боюсь, что мы слишком долго пренебрегали этой предосторожностью.

— Приготовьтесь вывести лодку из залива, — сказал Питер, — но не трогайтесь прежде, чем я принесу вам верные известия.

— Питер, — сказал Давид Штанфорт, — вы едва ли будете в состоянии идти без одежды через густой кустарник; у нас есть лишняя охотничья рубашка и мокасины; нам будет очень приятно, если вы примете их от нас.

Питер Брасси был слишком простой человек, чтобы заставлять долго просить себя; с благодарностью принял он предложенные вещи и поспешил одеться. Затем, оглядев себя с видимым удовольствием, он заметил, что теперь ему недостает только хорошего ружья, пороху да пуль, чтобы быть вполне мужчиной.

— Ну, Питер, выведите только нас поскорее из этого опасного положения, и вы не будете в убытке, — возразил ему Давид Штанфорт, в то время как Эдуард повторил Брасси обещание, что в случае спасения их он может надеяться на хорошее вознаграждение.

— И без ваших обещаний я счел бы своей обязанностью сделать все возможное, чтобы спасти вас, — серьезно отвечал лазутчик. — Питер Брасси никогда не имел неблагодарного сердца; мне было бы крайне прискорбно, если бы с вами случилось несчастье!