Настройки шрифта

| |

Фон

| | | |

 

Мил Миллингтон

Бытовая химия

I

Привет, я Бог. Да-да, понимаю, вы думали, я выше ростом. Удивительное дело, люди, я создал вас, но иногда даже я не могу в вас врубиться, если вы, конечно, понимаете, о чем я. Есть тут один шутник, – у него были проблемы с тормозами, и теперь он новоприбывший в раю, – так вот он стоит и разглагольствует: «Да уж, прямо-таки поверю, что ты-то и есть Бог», словно для создания вселенной или еще какой ерунды есть ограничение по росту. Ну да, я на пару сантиметров ниже него, ну и что? Я-то Бог, так что просто смирись с этим, дружочек!
Ладно, лучше не заводите меня на эту тему, я тут не для этого, а чтобы кое-что разъяснить вам. И сказать вообще-то хочу кое-что важное – типа, башню может снести, ну, понимаете, я надеюсь. Я тут подумал: лучше всего просто рассказать историю, знаете, как пример, о чем я тут повествую. Случай этот произошел с Томом Картрайтом. Ему 28 лет, он живет в Эдинбурге, в Шотландии, и он, – как это называется-то? Ну, вроде как пишет книги за других людей? – литературный негр, вот, вспомнил, так вот они есть этот самый литературный негр. Я хочу, чтобы вы обратили внимание… нет, пожалуй, я скажу вам позже. А пока вы просто слушайте, я сделаю так, что Том сам расскажет вам свою историю.
Ну да, а вы что думали, я и не такое умею – с легкостью проверну это дельце.


Глава 1

– Я заказывала столик на фамилию Макгрегор.

– Позвольте, я взгляну… Да, столик на двоих?

Эми кивнула, и официантка продефилировала впереди нас к столику в самом дальнем углу ресторана – около туалета.

– Я подумала, что лучше заказать столик заранее, – сказала Эми, как только мы присели. – Порой непросто найти место в зале для курящих во время обеда. – Я осмотрелся, ерзая на стуле, и обнаружил, что в ресторане хоть шаром покати, кроме сбившихся в геттообразные кучки куряг. Официантка подала нам карты меню, пепельницу и, одарив бесплатной улыбкой, собралась уходить.

– Простите… – задержала ее Эми, покачиваясь на стуле. – Нам, пожалуйста, бутылку красного и бутылку белого. – Она повернулась и вопросительно глянула на меня: – Прости, ты хочешь что-нибудь?

– Нет, спасибо.

– Тогда только две бутылки, – подтвердила она.

– Конечно, – ответила официантка и направилась к бару.

Эми вытащила сигарету из пачки, большим пальцем щелкнула зажигалкой и застыла, сосредоточившись целиком на долгой, наполненной смыслом затяжке. С легким щелчком она вынула сигарету изо рта, кисти рук упали на стол, и она замерла совершенно. Ее взгляд был расфокусирован, она не дышала и не двигалась – словно выключилась, и продолжалось это маленькую вечность. Мне не в новинку было ее поведение, но оно меня все равно нервировало. Только я потянулся, чтобы для проверки щелкнуть ее по лбу, как она расслабилась и выдохнула дым, издав резкий свистящий звук, словно открыла клапан на скороварке и выпустила мощный поток пара.

– Ну и как дела? – поинтересовалась она. Эми была моим агентом.

– Ну… сама знаешь, – ответил я.

Если Эми стала вашим агентом, назад дороги нет. И я не в плохом смысле говорю. По контракту Эми полагаются десять процентов вашей прибыли и полностью ваша душа, так что если вдруг взбрендит от нее избавиться, она будет преследовать вас безумными воплями в ночных кошмарах. Но я не об этом. Я всего лишь о том, понимаете… У меня нет посудомоечной машины, но все имеющие ее твердят одно и то же: без этого можно прожить большую часть жизни, причем вполне счастливо. Но как только вы ее покупаете, наступает конец: невозможно даже вообразить жизнь без аппарата для мытья грязных тарелок. Эми почти как посудомоечная машина.

– Я прочитала твой текст для «Работающей матери» – про то, как заполнять налоговую декларацию, – сказала она.

– Да. Я просто перефразировал сведения из брошюры о внутренних налогах, всего-то.

– Нет, ты опять прикидываешься дешевкой. Как отважно твоя героиня борется за существование и управляется с этномагазинчиком, торгующим половиками, одновременно воспитывая четырех больных экземой детей? Я действительно прониклась. А ее муж… как его там?

– Брайен.

– Да, Брайен, – вот урод! Я тебе точно говорю, меня просто слеза прошибла!

– Спасибо.

– А Хью, кстати, очень доволен тем, как продастся «Только горизонт».

Это была последняя написанная мною книга для парня по имени Джастин Ли-Харрис, пробороздившего морские и океанские просторы на маленькой яхте от Ирландии до Новой Зеландии. Кто его знает, зачем. Ли-Харрис всегда был в плаваниях. Я и видел его лишь однажды, потому что, когда все согласовали и меня ввели в курс дела, он был чуть ли не на борту другой одноместной яхты и отправлялся на очередные подвиги в Южно-Китайское море. Только когда он отчалил, я обнаружил, что батарейка в диктофоне села на середине нашей единственной беседы. Так что все, что происходило с ним после Кейптауна, я просто выдумал.

– Я увижу Хью сегодня днем.

– Правда? Ты уверен, что не хочешь выпить?

Официантка вернулась.

– Вы готовы сделать заказ? – спросила она, встав в коронную позу с ручкой и блокнотом в руках.

– Хммм… простите, – начал я, изображая, что мне жутко неудобно признаваться в своем невежестве, – я не так много знаю о кухне Ганы… что такое «фуфу»?

– Это клейкая масса из маниоки и подорожника, размолотых пестиком в деревянной ступе, – пояснила официантка, выжидающе водя карандашом по страничке блокнота.

– А маниока?

– Корень.

– А какой на вкус подорожник?

– Вроде банана.

– Правда?… Ну… мне, пожалуйста, жареного цыпленка с картофелем.

Официантка улыбнулась, закивала, накарябала нечто сомнительное в блокноте и развернулась лицом к Эми.

– А мне ничего, спасибо, – сказала она, отмахнувшись, – или нет, можно нам еще одну бутылку красного? – Повернулась ко мне: – Так зачем ты встречаешься с Хью?

– А, да просто так. Все равно я выбрался в город, чтобы увидеться с тобой, к тому же я с ним давно не виделся… – Я закончил предложение легким движением руки. – Просто зайду поздороваться.

– Мне казалось, ты был у него на прошлой неделе. Я точно помню, когда мы с ним виделись, он как раз сообщил мне, что ты заходил в офис на прошлой неделе.

– Да, точно. Теперь, когда ты упомянула об этом, я вспомнил, что наткнулся на него на прошлой неделе.

– Где?

– Ну где, в офисе.

– Вообще-то это называется «не наткнулся», правильно? «О, привет, Хью, рад тебя тут встретить. За твоим рабочим столом». Как-то больше похоже на «целенаправленный визит», так ведь?

– Ну, наверное, как скажешь.

– Ты что-то задумал?

– Я? Нет, о боже, конечно, нет. – Воображение сразу нарисовало кое-чьи грудки, и чувство вины подсказывало, что Эми видит их тоже: вот они трепещут – прямо у меня перед глазами. – Нет… а что, ты что-то слышала?

– Я ничего не слышала, – ответила Эми.

– Вот видишь, стоит доверять своим ушам.

– Ну, хорошо. Помни, не стоит слишком сближаться с издателями, ног что меня беспокоит. Ты же знаешь, что случается, когда писатель и издатель становятся друзьями.

– Эльф умирает, да, я помню об этом. Но Хью мне и вправду друг, он не просто мой издатель, Эми.

– Дружба – это хорошо, Том. Еще лучше дружить на расстоянии. Если ты слишком сближаешься с издателем, то усложняешь мою работу. Нужно держаться на достойной дистанции. Если с кем-то хочешь подружиться, скажи мне. Я же лучше умею: притворство – вот мой секрет.

Эми продолжала читать нотации, как рискованно для меня разговаривать с кем бы то ни было. За это время она выкурила почти целую пачку сигарет и выпила все вино, причем количество используемых эпитетов росло с каждой бутылкой.

– Обычная шайка высокомерных полудурков, согласен?

– Да.

– Совершенно точно, – она исступленно тушила окурок в пепельнице. – Лондонские агенты – просто гаденыши. Они думают, что я какая-то там отважная фуфайка-любительница, исключительно потому, что я не живу в Лондоне. Как только я сообщаю им о том, что живу в Эдинбурге, у них даже мимика меняется: они расправляют плечи и засовывают руки в карманы: «А, так вы здесь живете? Как мило. Я бы тоже не прочь тут пожить, моим нервам было бы полезно». Вот гады. Так бы им и врезала.

Каждый день я просыпаюсь по утрам и благодарю Бога за то, что Эми на моей стороне.

– Ну, – вздохнул я, в поисках поддержки вглядываясь в свои часы, – мне лучше поторопиться, если я хочу застать Хью.

– А, да, мне тоже уже пора.

Она нырнула рукой в сумочку, погрузившись в нее до локтя, и после недолгих поисков вынула заколку для волос. Обе руки взлетели за голову, чтобы завязать прямые каштановые волосы в жесткий узел. Она закрепила их с такой остервенелостью, что кожа на лице натянулась, а глаза превратились в узкие щелки. Это был ее боевой ритуал. Эми Макгрегор, выглядящая довольно угрожающе и в обычной жизни, со стянутыми в узел волосами напоминала участницу атаки горцев.

– А куда ты идешь, я забыл?

– На вечеринку по случаю выпуска журнала. У меня заплетается язык?



– Чуть-чуть.

– Ну и славно. Как раз впишусь в общую атмосферу.

– Может, тебе удастся что-нибудь для меня выудить? У меня нет никаких заказов, а Сара заговорила О новых коврах.

– Попробую. На какую тему? У тебя есть идеи для зарисовок?

– Да уж… конечно.

– Понятно, извини. Просто подожду, пока кто-нибудь что-нибудь вякнет, и тут же вверну: «Правда? А Том как раз недавно говорил, что у него есть пара идей для текстика по теме». И сделаю еще вот такое лицо, смотри.

– Вполне убедительно, на мой взгляд.



– Привет, Том.

Я подошел к Хью, и его лицо расплылось в мученической улыбке. Пугаться не стоило, это был его Обычный вид. Великий Мученик всегда выглядел гак, словно он только что вышел на работу после хирургической операции, о которой и вслух-то говорить неприлично.

Хью – старший редактор в шотландском представительстве издательства «Макаллистер amp; Кэмпбел». В зависимости от его настроения подающий надежды молодой писатель мог праздновать триумф, пританцовывая на кухне, или чувствовать себя совершенно раздавленным и тщетно живущим на свете существом. У многих людей на месте Хью (и я знаком с ними лично) постоянно возникала эрекция от осознания собственной власти, но сам Хью нажил лишь язву.

– Привет, Хью. Подумал, почему бы не заглянуть к тебе, проведать, как идут дела.

– Очень хорошо. Рад тебя видеть… Меня вот мучают боли в животе.

– Правда? – Великомученику Хью тридцать семь лет…

– Да, вот тут… – он озабоченно помассировал низ живота, словно намыливал себя, стоя в душе. – Меня беспокоит сердце, понимаешь, из-за сидячего образа жизни. Я все время провожу сидя. Разве тебя это не беспокоит? Ты же тоже все время сидишь.

– Нет, но мне-то пока двадцать восемь. Если бы мне было тридцать семь, я бы уже обделался со страху, понятное дело.

– Хмм… в общем, меня беспокоит сердце, поэтому в выходные я купил массажер. Он вообще должен быть полезен для здоровья всего организма.

– Понятно.

– Но пока я вытаскивал его из машины, чуть не помер.

– Да неужели?

– Я настраивал его весь день – такой стресс. Теперь пользуюсь им каждый вечер.

– И теперь у тебя…

– И теперь у меня боли в животе, да. Проблема в том, что упражнения на массажере напрягают мышцы живота. И непонятно, то ли мышцы живота болят, то ли сердце.

– Так у тебя болело что-нибудь до покупки тренажера?

– Нет, но это ничего не значит. Все равно, возможно, сердце болит. Сразу-то не поймешь, что оно барахлит, правильно? Давление, может, повысилось, а то, что я купил тренажер именно сейчас, вполне может оказаться просто совпадением. Вот купил я тренажер, а сердце мое уже давно затухает.

– У тебя остался чек?

Я знаком с Хью вот уже шесть лет и точно могу сказать, что сегодня он был явно в более оптимистическом расположении духа, чем обычно.

Наше знакомство произошло случайно, так же случайно, как я стал писателем. Приехал в Эдинбург изучать английский в университете. Сразу вношу ясность, меня не снедала страсть к литературе. Ну ведь нужно же что-то изучать, правильно? Однажды, когда мне было десять, моя школьная учительница мисс Бертсон сказала, что у меня вовсе не плохо О правописанием, вот я и решил плыть по течению последующие десять лет. Мои успехи в учебе были крайне малы: я тихонько сидел на лекциях и так прилежно занимался, что вызывал всеобщее умиление. Самая серая посредственность в Эдинбурге должна ежегодно награждаться студенческой премией Тома Картрайта, или более подходящее название – «премия никого».

Короче, за университетские годы у меня появились друзья, и после его окончания возвращаться в родные пенаты не было смысла. Что там было делать – дома (маленькая деревушка, затерявшаяся в Кенте в XVII веке), а от возможности переезда в Лондон, чтобы добиться успеха, по коже бежали мурашки. Так я остался в Эринбурге и вскоре уже работал в рекламной газетенке. Я писал всякую чушь: о плохо проложенной дорожке для велосипедистов или благотворительной деятельности пенсионеров. Полета мысли и вдохновения не требовалось, я грамотно писал и быстро работал, а чтобы преуспеть в журналистике, достаточно хотя бы одного из двух качеств. Все было просто замечательно, пока одну мою знакомую не спросили, не думала ли она когда-нибудь о написании книги?

Моя приятельница Джанин была владелицей магазина, где торговала всякой всячиной: таблицами звездного неба, картами Таро, пособиями по искусству фэн-шуй, фарфоровыми статуэтками с кристаллами в руках, блестящими металлическими шариками в черных бархатных шкатулках, в общем, в ее запасе был целый арсенал совершенно бесполезных вещиц. Однако главным ее увлечением была ароматерапия. Она не только продавала масла, книги и китайские палочки, но и за скромное вознаграждение работала консультантом. Приступ паники? Кризис в личной жизни? Один телефонный звонок, и Джанин бодро летела к клиенту, окуривая его душистым маслом. Сложилась щекотливая ситуация на работе, и вам нужно вызвать расположение коллег? Пара купюр для Джанин, и с ее помощью вы будете благоухать розами, причем в буквальном смысле слова. Неизбежно – как и следовало ожидать, правильно? – кое-кто из клиентов Джанин занимались издательским бизнесом. Однажды один издатель отметил, что на рынке всегда есть спрос на книги о такой «фигне» (т. е. об ароматерапии, я перефразировал), и не думала ли когда-либо Джанин о том, чтобы взять и самой написать такую книжицу?

Джанин очень увлеклась предложением, но чувствовала, что не готова сама изложить свои мысли на бумаге. Зная, что я вполне уважаемый наемный «кузнец слова», попросила меня написать за нее книгу. Она расскажет мне суть, а я напишу текст. Я ответил, что если мы назовем творение «Ароматерапия», я выполню ее просьбу за фиксированную сумму. Если название будет «Душевная ароматерапия», то я готов создать ее за процент от продаж. Она решилась на второе, что было для меня истинной благодатью (обычно литературные негры не получают процент от продаж, а только оговоренную сумму денег и точка, как бы успешно их произведение ни продавалось). Книга вышил и очень удачный момент, как раз когда ароматерапия была названа СМИ самой модной тенденцией (я бы сказал, «писком моды», но не думаю, что прощу себе такую вульгарность). Книга просто улетела с прилавка. Мы умудрились издать продолжение под названием «Ароматерапия для тела и души», которая, конечно, и близко не достигла уровня продаж первой, но все равно проданного количества экземпляров с лихвой хватало для того, чтобы убедиться в том, что в мире еще хватает расстройств души и тела. Гораздо важнее, что за время написания двух книг я познакомился с Хью (занимающим скромную должность и к книгам по ароматерапии не имеющим отношения) и Эми. Из-за случайно перепавшей поддержки первого и свирепой цепкости второй спустя год я стал вполне обеспеченным и мог уйти из газеты, чтобы писать книги за других. Я подрабатывал журнальными статьями на темы: как справиться с менопаузой; что делать, если твой любовник – твой стоматолог? Но статьи перепадали редко и не приносили серьезной прибыли, зато полгода я был свободен и делал, что хотел. Согласитесь, отличные условия работы.

Хью тяжело вздохнул.

– Мысли о смерти заставляют целиком переоценить свою жизнь, понимаешь?

– Правда?

– Само собой. Когда ты ребенок, ты весь в мечтах. Воображаешь, как станешь настоящей звездой. И Паркинсон будет приглашать тебя в качестве гостя в его ток-шоу, причем в качестве основного гостя, а не на разогрев вроде: «А сначала в нашей студии…» И вот ты уже знаменит. Но, взрослея, решаешь остепениться. Главной заботой становится то, как вынуть пакет с мусором из ведра и вынести его из кухни до того, как порвется полиэтилен. И вот уже тридцать семь, и ты совсем одомашненный и понимаешь, что все позади. Никогда не станешь мега-звездой вроде Элвиса Пресли и даже маленькой звездочкой вроде того недалёкого лысого придурка из Бенни Хил… господи.

Он упал головой на письменный стол.

– Продвигается работа над книгой? – спросил я.

– Ну да. Но книжка дерьмо. Настоящее дерьмо.

– Ну, знаешь, может, продать ее другому издателю?… Мне на ум приходят сразу два имени.

Я увидел Фиону. Она вышла из кабинета и остановилась налить себе воды.

– Ох, не надо, Том. Для тебя все так просто, а вот если бы ты решил написать роман…

– Не заводи шарманку.

– Ну…

– Извини, одну минуту… – я нацелил палец, показывая на Фиону. – Я просто хотел перемолвиться парой…

Хью еще раз тяжко вздохнул вместо ответа. Я принял это как знак согласия, поднялся и быстро подошел к тому месту, где она стояла.

– Фиона! – воскликнул я, усмехнувшись. Я хотел, чтобы мои слова прозвучали дружески и открыто. Получилось просто громко. Она повернулась и обозрела меня: так смотрят на человека, подкравшегося к кому-то в тихом офисе и прооравшего его имя прямо в ухо.

Она сделала глоток воды из бумажного стаканчика и ответила:

– Том.

– Я просто сидел там… – ткнул пальцем в сторону стола Хью, – и потом увидел тебя.

Она лениво посмотрела в том направлении.

– Правда, что ли? Почти полметра… какая зоркость, не забудь завещать свою сетчатку ученым.

– Ха-ха, неплохо.

Фиона Лаури. Ей за двадцать. Ростом около 165 см (без каблуков). Звезда отдела паблисити в «Макаллистер amp; Кэмпбелл». Глаза светлые, волосы русые и короткие, такая «раскраска» свойственна синему чулку, но она колдовским образом превратила бесцветность и особый стиль. Фиона, как и я, англичанка. Она родилась в Гемпшире, как мне помнится, и работала на «Макаллистер amp; Кэмпбелл» всего пару лет, а раньше сидела в лондонском офисе. По слухам, ее послали сюда, потому что она являлась молодым сотрудником и ее нельзя было так сразу поднять по служебной лестнице и громко хвалить. На прежней работе в Лондоне ей уже нечего было делать, и она переехала в Эдинбург. Так в прошлые времена любимый сын Империи перемещался в доверенную ему на правление Канаду на некоторое время, пока не дорастет до министра внутренних дел Великобритании.

Но мне до этого не было дела. Больше всего в Фионе меня впечатляет ее безукоризненное превосходство. Почему ее белки такие белые? Почему ее одежда не мнется? Я никогда не видел, чтобы она выглядела иначе, чем испепеляюще совершенно: глянцевой или матовой там, где нужно. Передвигается она медленно, привлекая внимание, ведь так? Куда бы она ни направлялась, у нее всегда был такой вид, словно она может пойти туда и никуда иначе. Фиона невозмутима. Даже надменна.

Безукоризненная внешность и легкая сдержанность – очень соблазнительны и производят неизгладимое впечатление. Ну и еще у нее потрясающие сиськи. На самом деле офигенные сиськи. Сиськи-классика. Каждая грудка могла бы уместиться в сложенной чашечкой ладони, твердая, как свежий фрукт. Кажется, именно для ее сосков и изобрели тонкие белые хлопчатобумажные кофточки.

В последнее время меня посещают мысли, за которые мне жутко-жутко стыдно. Мысли о том, что бы я сделал с этими сиськами. Совсем на меня непохоже.

– Я… эээ… просто зашел… ну, увидеться с Хью, – улыбаясь, промямлил я.

Фиона отхлебнула из бумажного стаканчика и приподняла бровь, это быт ее ответ. Беспроигрышный жест, говорящий: «М-да? Это очень, очень интересно». Она смотрела на меня сверху вниз, используя всего лишь силу собственных бровей. Я затрепетал и – не в силах остановиться – непроизвольно опустил взгляд в вырез ее кофточки.

– Ну… – произнес я и в итоге выдавил вздох из сжатых губ, искусно и бессмысленно щелкнув языком. – Ну… мне пора вернуться к Хью. Обсудить кое-что. Ну, понимаешь, – я хлопнул в ладоши и демонстративно выпучил глаза, – дела! – Внезапно рука моя потянулась вперед, словно обезумела и перестала мне подчиняться. Я чуть ли не похлопал Фиону нежно по плечу. Однако вовремя спохватился и умудрился изменить жест, стиснув в кулак и выставив вперед большой палец.

Ситуация была спасена, решив, что большего сегодня достичь не удастся, ретировался в сторону кабинета Хью.

– Пока.

– Счастливо, – ответила Фиона, ровно глядя на меня, пока я отступал. – Рада, что мы пообщались.

– Какая рука должна болеть при сердечном приступе? – вопросил Хью, когда я плюхнулся на стул рядом.

– Левая, по-моему.

– Хмм… – Хью задумчиво потер правую руку. – А если болит правая? Что это значит? Медицине известно, что это значит?

– Подозреваю, что существует философская школа, связывающая боль в правой руке с неразумным использованием массажеров, но доказательств пока нет.

– Понятно, – с сомнением кивнул Хью.

– Ну, у нас есть пара минут перед тем, как за тобой придет старуха-смерть, так что скажи мне: может, у тебя найдется что-нибудь для меня? Какая-нибудь работа на горизонте? Говори быстро и оперируй только фактами.

– Нет… ну, вернее, да… То есть, может быть. Я предпочел бы пока не говорить, Том.

– Предпочел бы пока не говорить? В смысле?

– Ну, есть кое-что на подходе. Но большое дело, – очень большое дело, – и я бы не хотел тебя зря обнадеживать.

– Ох, ну скажи же, хватит меня дразнить. Я почти банкрот, черт возьми, подбрось мне хоть мелкую работенку.

– Ты же понимаешь, тут не я принимаю решение, Том. Я могу внести предложение, замолвить за тебя словечко, и все. Речь идет о первоклассной книге, и я не хочу, чтобы ты воспламенился, а потом ничего не получил. Не хочу, чтобы ты мысленно растратил те деньги, которые можешь и не получить.

– А речь идет о большой сумме денег?

– О, да. О большой.

– Ну так скажи мне. Я обещаю, что буду петь хвалы на твоих похоронах.

– Нет, подробности будут известны где-то послезавтра. Я все передам Эми.

– Ладно.

Хью снова принялся за свое.

– Знаешь, мне кажется, теперь у меня болят еще и ноги. Ноги? Что значат боли в ногах?

Глава 2

– Том? Это ты? – окликнула Сара из гостиной. Мы жили вместе вот уже пять лет, никого, кроме нас, не было в этом доме, никто не имел ключей, и все равно каждый раз, когда я приходил домой, Сара спрашивала, я это или нет.

– Нет, – крикнул я в ответ, – это твой любовник!

– Хорошо! Но Том скоро вернется, так что у нас мало времени. Давай прямо на полу в гостиной. Носки можешь не снимать.

Я неспешно прошел в гостиную. Сара смотрела телевизор, свернувшись калачиком на диване.

– А некоторые мужчины снимают носки перед сексом? – встревожился я, чмокнул ее в макушку и присел рядом на диван.

Сара, не отрываясь от экрана, воодушевленно кивнула:

– Да. Я в кино видела… Хорошо прошел день?

– Ну, средне.

– Скажи, ты любишь меня так сильно, что мое отсутствие сдавливает тебе грудь?

– Конечно.

– Вот и молодец.

Она досмотрела до конца рекламу маргарина, потом повернулась, чтобы взглянуть на меня. Ее глаза обежали мое лицо. Вроде бы она всегда встречала меня таким взглядом, если мы расставались на короткое время. Но только в последнее время я стал обращать на это внимание.

– Так что ты делал?

– Я пообедал с Эми, потом зашел увидеться с Хью.

– Получил какой-нибудь заказ?

– Нет. Хью сказал мне, что близится большой заказ, но он пока не уверен, что я получу его, поэтому ничего не рассказывает.

– Да, неплохо бы сменить ковры.

– Так я и сказал Эми.

– Да ты что?… Правда?

– Шучу.

– Или все же сказал?

– Конечно, сказал.

– Ну ты даешь!

Сара ущипнула меня за живот.

– Ох… она собирается раздавать листовки с моей фотографией и надписью «Готов работать за копейки»… Ну, а как твой день прошел?

– Короткое замыкание случилось в морозильнике в рыбном отделе. Никто не заметил, и мы потеряли много пикши.

– Понятно. А что на ужин?

– Пикша.

Сара становилась невнимательной, потому что реклама закончилась и на экране появилась ее любимая мыльная опера под названием «Устье». Драма разыгрывалась в несуществующем приморском городке и повествовала обо всех подробностях жизни его обитателей. Каждый год обязательно была свадьба, а каждые два – трагическая смерть: все, как по часам. А между делом – семейные междоусобицы, соперничество, любовные связи и истории, привлекающие повышенное внимание прессы за «решение острых социальных проблем» и «помощь в установлении взаимопонимания». Например, кто-то из персонажей внезапно заболевал неизлечимой болезнью, или в сериале обсуждалось, какое влияние имеет родитель-каннибал на остальную часть семьи. Этот сериал идет уже миллион лет.

– Пикша, значит?

– Ну да, – ответила она рассеянно, словно под гипнозом. – Омлет из пикши с подливой из цыпленка… и еще есть спагетти…

Сара не особо задумывается о том, что есть, она совмещает несовместимое. Ей не все нравится («Оливки – гадость!», например), но если уж что-то понравилось, то составляющее будет везде. Любит она мороженое и яйца, и если кроме них в холодильнике ничего нет, то, скорее всего, на обед будет яичница с мороженым. Как человек пишущий, хотя и за других, размышляющий над связью явлений (когда грущу), я подозреваю, что ее особенность имеет профессиональные корни. Сара заведует отделом в продуктовом магазине. «Полар Сити» – супермаркет, где много дешевых замороженных продуктов. Будь Сара героем моей книги, а не моей девушкой, я бы сказал, что для нее еда – это сплошной проход от корзин у входа в магазин и до касс у выхода. Продукты хранятся в разных отделах только для удобства, все равно в итоге они попадут в продовольственные сумки. Вот так бы я описал ее видение. Как складно вышло. Но дело в том, что если взять настоящую, а не придуманную Сару, то весь мой анализ пойдет прахом. Сара так питалась еще до того, как устроилась на работу в «Полар Сити». Она была такой с самого начала нашего знакомства.

Тогда Сара работала в круглосуточном винном магазинчике. Он был напротив дома, и я встречал ее за прилавком каждый раз, когда заходил за пачкой сигарет или парой банок пива. Она сразу показалась мне милашкой. Что неудивительно: до нее там работал угрюмый тип из Глазго с птичьими глазенками, он всегда прятал руку в карман и подозрительным образом шевелил внутри него пальцами. Но она бы понравилась мне всяко. Она не была красавицей со страниц глянцевых журналов, но в ней было (кроме шуток) нечто очаровательное. На голове бурлил напоминающий Золотую Орду водопад – копна рыжих волос, да-да, именно рыжих. И я не собираюсь приукрашивать. Я вовсе не намерен стыдливо опускать глаза и мямлить, что Сара – рыжик или огневолосая. Она просто рыжая. И примите это к сведению. В любом случае, ее волосы не были так уж заметны. Во-первых, мне было всего двадцать два, а в этом возрасте вы не задумываетесь о том, что она рыжая и вам предстоит иметь с ней детей. К тому же, живя в Шотландии, не воспринимаешь рыжеволосых как нечто особенно, они здесь повсюду. Кожа у Сары бледная (немного веснушек, но ничего страшного), почти цвета слоновой кости, а тело худенькое, как у героиновой девушки. Вообще-то, как мне теперь кажется, она была субтильной, но что-то подсказывает изнутри, что такая внешность и привлекает меня. Я – Романтик (с большой буквы). Но глаза ее были – нечто особенное. Светло-голубые, чистые и блестящие, как бокал в рекламе моющего средства, с маленькими морщинками по краям из-за улыбки. Улыбалась Сара постоянно. Мне, входящему туда, ставящему пивные банки на прилавок, прощающемуся, выходя прочь. Причем такой хитрой улыбкой. Улыбалось ее лицо, а глаза смотрели на меня взглядом, говорящим, что ей все известно. Когда я протягивал Саре деньги, она улыбалась, а глаза ее насмешливо говорили: «Я знаю, что пока я тянулась к полке за пачкой «Мальборо», ты пялился на мою попку. Ты пялился на контуры моего тонкого мягкого платья и раздумывал, стринги на мне или просто трусики впились в попу, но, в общем, будь оно так или иначе, тебе вполне нравились оба варианта. Я знаю, что ты думал именно об этом. И знаешь что? Все в порядке. Меня это не напрягает. Мне даже приятно в каком-то смысле, так по-школьному мило. Что скажешь на это, а?» Сильное ощущение, когда взглядом тебя ловят на месте преступления.

Поначалу я защищался. Психологический перенос, кажется, так это называется? Сара у меня ассоциировалась с пивом и сигаретами, и поэтому мое сердце так билось, а рот безвольно расплывался в улыбке каждый раз, когда я думал о ней. Влюбиться в женщину из магазина спиртных напитков? Что может быть печальнее… Хуже, чем в классических учебниках по психологии, почти как влюбиться в собственную няньку или мать. Нет-нет, подождите… только не мать. Ну, неважно, надеюсь, понятно, я хочу сказать. Но ощущения не проходили. Я обнаружил, что стал «забывать» купить в магазине какую-нибудь мелочь. Например, коробок спичек, и мне приходилось возвращаться второй раз. В 10.30 вечера меня навещала мысль, что нужно сгонять в магазин за упаковкой чипсов. Не из-за Сары, конечно. Просто до смерти захотелось «посолиться». Сумасшествие продолжалось недолго. Однажды, стоя у прилавка с бутылкой сухого белого вина, я обнаружил, что ситуация совершенно сошла с катушек.

Когда Сара появилась в магазине, я забегал туда за упаковкой четырех банок пива какой-нибудь неизвестной фирмы с этикеткой вроде «Вайнермастер: сварено без прав в одном из сараев Донкастера». Быстро пробегал глазами весь ассортимент, не замечая ничего, кроме иены и содержания алкоголя. Попросту делил цену на процент содержания алкоголя, вычислял сокрытые в каждой бутылке возможности опьянения и брал то, что было по вкусу. Но однажды вечером, потянувшись к баночному пиву, на которое как раз на той неделе были скидки, я случайно взглянул на Сару, и она, конечно же, улыбнулась. Я неуверенно пошарил по банкам и отвел руку. Я притворно потирал подбородок, словно размышлял над выбором, исходя из более впечатляющих критериев. «Хммм, так что же все-таки лучше всего подойдет к моему ужину – кролику под горчичным соусом?…» И я взял четыре банки «Карлсберга».

Так я переступил грань.

В следующий раз купил «Макэванс Экспорт». Потом «Кроненбург 1664», за ним две банки светлого пива и бутылку (бутылку, заметьте, какое изящество) «Гиннеса», а потом… в общем, в конце концов, вот он я – стою у кассы с бутылкой белого сухого, – мать его разэтак, – вина. Выбор алкоголя должен был убедить работающую в магазине женщину, что я настоящий урбанист с широкими взглядами на жизнь.

Затем наступило фиаско: я онемел. Ну и ладно, подумаете вы, о чем там особо беседовать: нет ли у вас этого вина в графине? Но, что печально, я не просто потерял дар речи, скорее, потерял слова, издавая невнятные звуки.

Понимаете, у меня есть одна беда. Я неплохо владею языком. Я, конечно, не великий рассказчик, но вполне способен складывать звуки для слововыражений. Мне ничего не стоит общаться с женщинами, разговаривать с ними, не испытывая неловкости и не попадая впросак самым нелепым образом: все-таки я учился не в общеобразовательной школе. Даже привлекательные женщины не мешают использовать средства коммуникации (я вполне освоил навык общения с высунутым языком). Но если женщина кажется не просто привлекательной, а вызывает особые чувства, это еще до меня не доходит, даже если моя способность общаться с ней по-взрослому стремительно пикирует до нуля.

Покупая бутылку освежающего «Шабли», пачку «Мальборо» и упаковку свиных обрезков, испытывая дьявольское искушение к Саре, решил что нет мне дела до английского языка. Я явственно ощущал, как слова шагают по мне и беспомощно падают на пол, летят кубарем, споткнувшись о мои ботинки, разбегаются врассыпную прочь от прилавка, отскакивая от магазинного пола как крохотные мячики. Вместо того чтобы лишь произнести: «Нет, спасибо» (ответ на обычный вопрос «Что-нибудь еще?»), потому что ничего больше не требовалось, а потом: «Спасибо, счастливо», всего-то господи! Но едва я пытался уцепиться за предложение, слова словно сдувало ветром, и я не мог их поймать. Будто вы ловите пух чертополоха, и само движение вашей руки в воздухе мгновенно срывает неуловимую пушинку за пушинкой, вы открываете сжатую ладонь, а там пусто. Я просто стоял, уставившись на нее, мне казалось, это длилось лет десять (все девяностые) с бессмысленной дикарской усмешкой на лице. Потом собрался и, приложив все усилия, издал странный звук, напоминающий смех Гуфи в мультфильме, и вышел из магазина. Я пришел домой, за десять минут выпил «Шабли» и на следующее утро проснулся на ступенях лестницы со спущенными штанами (хочется верить, что я все-таки старался добраться до кровати).

Все могло брести таким презабавным образом по накатанной дорожке, пока бы моя печень не взорвалась, а Сара не нашла бы новую работу. Пару раз я пробовал что-нибудь сказать: «Так ты живешь поблизости?», или «А что ты делаешь после работы?», или даже «Кстати, а как тебя зовут?» При первой попытке, вот-вот собравшись произнести долгожданные слова, в магазин зашел кто-то еще, я струсил и смылся. Вторая попытка закончилась тем, что я умудрился купить коробочку с пятьюдесятью зонтиками для коктейлей. Неудача постигла меня дважды, так что я поступил так, как поступил бы на моем месте любой разумный мужчина, – ретировался в убежище в ожидании чуда.

И чудо приключилось.

Пусть не совсем чудо, но, по крайней мере, стечение обстоятельств. В то время я все еще работал в газете. После работы несколько сотрудников отправились в паб праздновать какое-то событие (не помню, по какому поводу, но, конечно, склонить группу журналистов к вечернему распитию так сложно, что повод, должно быть, был очень значительным).

Мы сидели и обсуждали насущные вопросы дня, как вдруг в бар прогулочным шагом вошла Сара, плотно окруженная друзьями. Девушка по имени Беверли только что получила окончательное решение суда о разводе, и они зашли пригубить по рюмочке перед тем, как отправиться в клуб. К тому же подружка Сары оказалась кузиной ассистента нашего выпускающего редактора. Она быстро нашла способ вогнать его в краску. Таким образом две наши компании смешались. Все шло как по маслу. Я оказался рядом с Сарой в обществе, но мне не надо было придумывать умных фраз. Я мог, не торопясь, непринужденно вставлять изредка что-нибудь вроде «Да…» или «Ха-ха…», подавая голос с периферии, что было достаточно для того, чтобы вписываться в происходящее. Я даже вычислил, что ее зовут Сара. «Запомни, дружище, – сказал я себе, – пригодится чуть позже». Когда я берусь за дело, меня уже не остановишь, правда-правда.

Девушки почесали в клуб, и некоторые из парней отправились вместе с ними. Честно говоря, клуб оказался провальной идеей. К концу пребывания в пабе дела мои шли неплохо. Я подрулил к тому месту, где стояла Сара, так что наши предплечья соприкасались, и не так уж редко. Я произнес целую фразу целиком («Я на минутку отойду в туалет»), конечно, она была адресована всей группе, но мои глаза задержались на ней. Я даже предложил ей чипсы, и – представляете – она взяла! Однако клуб погубил все наработки, и меня выбросило в душный, вонючий, содрогающийся ад. Проведи мы еще один час в пабе, и я, возможно, отважился бы и отвесил: «У тебя красивая цепочка» (в этот момент мы бы уже, как полагается, нетерпеливо теребили ширинки друг у друга на джинсах). Но говорить такое в клубе полный глупеж, потому что даже выдай я эту очаровательную ерунду, услышать что-либо на фоне оглушающего рева музыки было почти невозможно. В общем, все, что не укладывалось в пять слогов, произносить не имело смысла: фраза сразу же тонула в звуковом хаосе, к тому же приходилось слишком громко орать. Еще можно добавить, что танцую я в идиотическом стиле столетней давности. Просто катастрофа. Стоя в очереди у барной стойки, я случайно столкнулся с какой-то компашкой, и один завопил: «Ты тут поаккуратней, дедок!» Дедок. А мне, я повторюсь, было всего-то двадцать два.

Безумие продолжалось и продолжалось. Часами. Я наблюдал, как Сара танцует, и так нажрался, что, наоборот, протрезвел. Время от времени кто-нибудь из наших прекращал танцевать и устраивал пьяный дебош: подходил к стойке и кричал мне «Уаааа!» (а я кричал «Уаааа!» в ответ), заливал в глотку напиток и спешил вернуться на танцпол, чтобы двигаться там чуть не ползком! Когда наступило раннее утро, групповое сознание нашей компании наконец решило, что пора остепениться, и мы, как куча мала, вывалились на улицу, хихикая и спотыкаясь. Охрипшие, мы жадно глотали приятный прохладный кислород. Мы разбились на группы, чтобы ловить такси, и так как все еще считали, что на дворе ночь, то отправились продолжать веселье «в ночное убежище». Им оказалась квартира, которую снимала Сара с двумя подругами.

И я переспал с ней.

Как она была пьяна, даже господу не снилось в страшном сне. Сара была в бесчувственном состоянии и, казалось, может вырубиться каждую секунду. Во мне боролись чувства: передо мной – женщина, пригласившая меня в свою постель, но ее разум спит под воздействием алкоголя, вот такие дела. Какими принципами руководствоваться – исключительно ваше личное дело. Так что не мне кого-либо судить за сделанный выбор. Ситуация откровенна донельзя: вы желаете заняться с ней сексом, но в то же время мысль о том, что ее стошнит, сами понимаете – на кого, не особо прельщает. Я подумал, что лучше всего будет просто заняться друг с другом сексом, чем быстрее, тем лучше, что вполне предусмотрительно. Пока она ничего не соображает, ей и волноваться будет нечего, даже если ей потом станет плохо.

Все началось на кухне. Сара вошла туда, чтобы попить, и я оказался там же, потому что следовал за ней по пятам. Я был диво как остер на язык: «Хочется пить, да?» – спросил. Ухохочешься, потому что в этот момент она пила воду из графина, понимаете? Мы мямлили несуразицу, но не прошло и пары секунд, как вдруг начали целоваться. Насколько мне помнится, Сара сделала первый шаг, а не наоборот, и так будет занесено в историю, потому что она не помнит ни йоты из того, что происходило в течение всего вечера. После на самом деле прекрасных обниманий-целований она предложила мне отправиться в ее комнату. Оказавшись там, молча начала снимать платье – тонкую полотняную чуть хипповскую вещицу как раз в ее стиле. Сара схватила его за ворот и дернула через голову, выворачивая его наизнанку. Она отчаянно качалась, и платье застряло у нее на носу. В одежке запуталось не только лицо, но и поднятые вверх руки. Пытаясь высвободиться, она кружила по комнате и размахивала застрявшим на голове платьем. Воистину это был танец огромной каракатицы. Наконец она умудрилась освободить голову и, стащив платье, швырнула его в дальний угол комнаты с победным кличем: «Вот так тебе, сучка!» На ней не было лифчика, что сэкономило нам, по крайней мере, десять минут времени и предотвратило плечевые вывихи. Девушка упала навзничь на кровать и, извиваясь, стащила с себя трусики. И вот она лежала передо мной совершенно обнаженная.

Посмотрев на нее сверху, я понял, что могу сделать все вдвое быстрее, чем предполагал.

Чаще прочего, проснувшись утром в подобной ситуации, любители смены партнеров (вы не из таких?) начинают вспоминать былые подвиги и просто не могут остановиться (они ничем не хвастаются, конечно, просто сокрушаются, слегка подтрунивая над собой: «Ох, как это ужасно», «Вот так всегда»). Иной раз вы просыпаетесь и не можете вспомнить имени человека рядом с вами, понимая, что это поп-звезда, чья песенка на четвертом месте в хит-парадах, но вы ее ненавидите, или что вы переспали с чьей-то близняшкой. Но тем утром все было иначе. Не было стыдной неловкости или желания отступить. Теперь я мог говорить связно, как нормальный человек. Забавно, конечно: моя немота сразу исчезла после секса с нравившейся мне женщиной (за исключением тех случаев, когда ситуация разрешалась менее драматическим образом и я переключался на другую особу). Сара проснулась бойкой и улыбающейся.

– Обычно я не ложусь в постель с едва знакомыми мужчинами, даже если они частые посетители магазина, – прощебетала она в самой обычной манере.

Сара сказала это просто: ни беспокойства, ни страданий, но мне хотелось успокоить ее.

– Ну, конечно же, нет, – ответил я. – Я не думаю, что ты какая-то блудная девица. Просто ты была очень пьяна.

– Спасибо, – ответила она, и после того, как все возможные недомолвки рассеялись, мы решили встать и позавтракать. Я быстро принял душ, и когда вышел, Сара уже приготовила кашу с маринованными помидорами и грейпфрутом. Все водной миске. Вот так.

Короче, у нее всегда были странные отношения с едой. Именно об этом, если помните, я вам и рассказывал.



– Что ты делаешь завтра? – спросила Сара, сидя на кровати и втирая крем в ступни.

– Наверное, пойду в издательство и еще немного помучаю Хью, может, он проговорится и выдаст информацию о намечающемся «сытном дельце». Мне кажется, ему нравится, когда я захожу к нему и отвлекаю отдел. Чем больше он работает, тем больше издается книг, а масса изданных книг по определению вводит его в депрессию. Еще, наверное, переговорю с Эми. Сегодня она была на вечеринке в редакции какого-то журнала, так что, может быть, подкинет немного работенки… А почему тебя это интересует?

– Ох (до сих пор не верится, что живу с женщиной, которая постоянно охает), просто так… просто хотела попросить тебя напомнить Хью про тот видеорепортаж…

У Хью есть спутниковое телевидение с восемьюста спортивными каналами, и она попросила его записать для нее велогонки. Сара старалась преподнести это как вполне обычную вещь. Непростительная ошибка.

Я решил поиграть с ней.

– Что за репортаж? – спросил я очень заинтересованно.

– Ну, ты же знаешь… – Она быстро закончила смазывать ступни, положила часы на туалетный столик и увильнула под плед, не глядя мне в глаза. – Четыре дня в Данкирке… велогонки.

– Ааа… Велогонки, – сказал я. И я насмешливо улыбнулся.

Она наконец-то повернулась, чтобы взглянуть на меня, и я склонился над ней, еще больше улыбаясь. Она легонько ткнула меня в лицо подушкой.

– Вот ведь змий!

Тайная страсть Сары – следить за велосипедистами. Неизвестно, что уж так ее увлекало и на чем был основан ее интерес? Может быть, все дело было в велосипедных штанишках или ритмичном дыхании, или ее завораживали упругие попки в движении: на самых трудных горных подъемах они навязчиво лезли в кадр следующей за ними камеры. Возможно, остались воспоминания юности: безумная романтическая сцена за навесами для велосипедов или ее тайное открытие, каким занимательным образом шотландская девушка может использовать хорошо поставленное седло для познания мощеных улиц Эдинбурга. Впрочем, я ни в чем не уверен, потому что Сара самым нелепым образом скрывала корни своих пристрастий. Она настаивала, что всею лишь проявляет здоровый интерес к такому сложному и увлекательному виду спорта, как велогонки.

– Что? – спросил я, когда подушка упала и мое лицо было снова открыто. Я сделал вид, что крайне удивлен. А вопрос мой крайне невинен.

– Сам знаешь что. Я бы хотела посмотреть эту запись – очень важное событие в спортивном календаре и серьезный показатель того, в какой форме…

Я прыснул.

Сара снова запустила в меня подушкой.

– Ох, просто спроси у него, ладно?

– Да, – сказал я, притягивая ее к груди, – я непременно спрошу его.

Сара нежно укусила меня.

– Ты любишь меня на столько процентов, сколько есть звезд на небе?

– Да… конечно, – ответил я. И, в общем-то, так оно и было.

Глава 3

– Фио… на! – Я хотел протянуть руку и дотронуться до ее локтя, но потом решил, что лучше не стоит. – Я только вошел.

Она приподняла бровь на четверть миллиметра. Уничтожающий жест.

– Ну, в смысле… я… понимаешь, только пришел… сюда. Вот только что. Вошел, через дверь. – Я изобразил, что открываю дверь. – Ха-ха… Да, ну неважно. Я пришел увидеться с Хью… Хью-хью, ха-ха-ха!.. Да… Ну, наверное, я лучше… мне лучше… ну понимаешь… Меня ждет Хью. Ха-ха-ха! – Что за ахинею я нес? – Да, в общем. Я, пожалуй, пойду и… вот я уже иду. Пока, в общем, приятно тебя видеть.

– Том.

Я направился к кабинету Хью. Или нет, подождите, если уж честно, я, пританцовывая, прошелся к кабинету Хью. Казалось, внезапно мои нервные импульсы отказали и я потерял способность испытывать чувство стыда.

Хью просматривал номер вчерашнего впуска «Вечерних новостей». Склонившись над газетой, он туда-сюда вращал пустую кофейную чашку. Погруженный в процесс, не заметил моего появления и глянул на меня только когда я заговорил.

– О, привет, Том, – ответил он, искривив губы и выжав слабую улыбку. Улыбки некоторых способны осветить комнату, улыбка Хью способна потушить в ней свет.

– Что ты тут делаешь?

– Я пришел проведать тебя, само собой, зачем еще я могу сюда прийти?

– Я не…

– Вот видишь. А что ты читаешь?

– Что? А… да я просто просматриваю колонку некрологов.

– Ты кого-то ищешь?

– Ну… так, для себя. «Мужчина, умер тридцати семи лет от роду…» Я соизмеряю себя с общей картиной мира. Понимаешь, стараюсь освоить жанр. Если я вижу, что кто-то умер в тридцать пять, то думаю: вот хорошо. Мои дела не так уж плохи. Если бы я был тем бедным парнишей, то вот уже два года лежал бы в могиле. Вот за что стоит благодарить Бога.

– И что, благодаришь?

– Нет. Не благодарю. Господи! Люди умирают совсем молодыми. Должно быть, мне страшно повезло и такая удача не может сопутствовать мне слишком долго.

– Неплохая мысль. Хочешь, я позвоню Сатане, и заключишь сделку? Прямо сейчас.

– Это как на кладбище. Знаешь, когда ты там? Когда присутствуешь на венчании или просто бродишь у какой-нибудь церквушки поблизости с кладбищем…

– Понимаю.

– И начинаешь прочитывать надгробные надписи просто из любопытства или чтобы убить время?

– Да.

– И вычитаешь из года смерти усопшего его год рождения, чтобы узнать, сколько ему было лет, когда он умер, и сравниваешь с собственным возрастом?

– Я так не делаю.

– Ну, а со мной так бывает. Если покойники моложе, это жутко. Если им столько же лет, тогда это столкновение со смертью лицом к лицу, правда ведь? Так что это тоже жутко. А если они старше, то это…

– Жутко?

– Правильно. Если умершему, например, сорок два, ты думаешь: осталось всего-то пять лет. Еще пять лет: смогу ли я достигнуть всего, чего хочу, за пять лет? Учитывая, что я старался достичь хоть чего-либо за тридцать семь лет и не сумел… Я вчера еще чуть-чуть поработал над своей книгой, кстати.

– Правда?

– Да… – его голова безжизненно склонилась, словно этого было вполне достаточно для объяснения.

– Знаешь… Я открываю газету, чтобы проглядывать рубрику знакомств.

– Зачем?

– Очень увлекательно. На нее можно даже подсесть. Я изучал ее на днях. Совершенно иной мир: все эти люди, отчаянно прилагающие усилия, чтобы четко описать себя в крошечном объявлении из нескольких слов: кто они, почему они тут и на что они надеются. «34-летняя мама, рост 160 см, любит чтение, спорт и движение. Ранена былой любовью, ищет заботливого Принца от 25 до 42». Крохотные новеллы в два предложения, в которых нет последних страниц.

Хью сморщился, с хрустом смял пластиковый стаканчик и, подкинув его вверх, отправил в урну.

– По-моему, звучит очень грустно.

– Ну, мне ясен твой ход мыслей, они же не мертвые, поэтому тебе неинтересно. А вообще, – согласился я сам с собой, – они настоящая противоположность мертвым.

– Да, готов поспорить, что Сара, войдя в комнату и обнаружив, что ты просматриваешь объявления, говорит: «Том! Читаешь «Знакомства», да? Какое приятное проявление жизнерадостности!»

Как и полагается, я не посвящал Сару в тайну своей новой привязанности, просто не возникало повода. Не то чтобы скрывал, понимаете, я просто переворачивал газету на другую страницу, когда она входила в комнату, чтобы подружка не поняла меня превратно.

– Вообще-то Сара тоже считает их занимательными.

– Правда?

– Да, правда. В общем, неважно. Решился вопрос с заказом?

– Я же сказал тебе, как только я буду знать что-либо определенное, то позвоню Эми.

– А когда ты узнаешь?

– Трудно сказать.

– А когда ты узнаешь, когда это узнаешь?

– Господи, какая зануда! Даже для автора это уж слишком. Послушай, сегодня у меня будет встреча. Если она пройдет хорошо, я передам информацию Эми, и она сразу с тобой свяжется.

– А если встреча пройдет плохо?

– Тогда я переоденусь в лохмотья старой мексиканки и сбегу через кухню, и ты никогда больше меня не отыщешь.

Он явно был не намерен посвящать меня в свои дела (просто ненавижу таких осторожных кадров), так что я напомнил ему о видеокассете для Сары и отправился поболтаться по городу. Был теплый весенний день, и на улицах, как обычно, толпились продавцы-частники, туристы и бездомные. Я собрал целую кипу из 15 листовок с рекламой экскурсий, мероприятий, особых предложений по покупке мобильных телефонов, которые всегда сопровождались громкими эпитетами «невероятно» или «сногсшибательно». Они мне были совсем ни к чему, конечно, просто мне доставляет удовольствие радовать раздающих, внушать им чувство, что они чего-то достигли. Проше простого пасть духом, если стоять посередине улицы весь день с приклеенной к лицу улыбкой, изо всех сил раздавая бумажки людям, которые либо с презрением отводят их руками, либо берут, чтобы, скомкав, кинуть на следующем же шагу. Я всегда беру листовки. Мне нравится думать, что так я доставляю радость раздающим их людям: они приходят домой – утомленные, замерзшие, пропахшие пылью и выхлопными газами, – устало вешают куртку с логотипом фирмы на спинку стула, но потом вспоминают обо мне и, улыбаясь, говорят мужу или жене: «Сегодня… я чуть-чуть изменил мир к лучшему».