Русская жизнь



№47, май 2009





Лень





* НАСУЩНОЕ *



Драмы







Пронин

28 мая 1987 года на Большом Москворецком мосту приземлился легкомоторный самолет Cessna 172B Skyhawk, за штурвалом которого находился западногерманский студент Матиас Руст. 19-летний немецкий летчик-любитель беспрепятственно пересек государственную границу СССР и, оставаясь незамеченным советскими силами ПВО, сумел долететь даже не просто до Москвы - до Красной площади. Более чувствительного удара по обороноспособности Советского Союза не могли нанести никакие «звездные войны». Вскоре после инцидента с Рустом своих должностей лишились несколько десятков высших советских военачальников, в том числе министр обороны маршал Советского Союза Соколов, командующий войсками ПВО главный маршал авиации Колдунов, маршалы авиации Ефимов и Константинов, командовавшие ВВС и московским округом ПВО соответственно. Годы спустя (см., например, интервью генерала Игоря Мальцева в «Русской жизни» № 2 за 2007 год) возобладала точка зрения, согласно которой инцидент с Рустом был если и не специально подстроен, то, по крайней мере, цинично использован Михаилом Горбачевым для того, чтобы избавиться от нелояльных ему высших военных чинов.

Сейчас модно проводить параллели между нашим временем и первыми годами перестройки. Майор милиции Денис Евсюков очевидно напрашивается на роль нового Матиаса Руста - из-за милиционера, устроившего кровавую бойню в супермаркете «Остров» на Шипиловской улице в Москве, своих должностей лишились несколько милицейских начальников, самый крупный из которых - руководитель ГУВД Москвы генерал-полковник Владимир Пронин.

Начальник московского ГУВД - должность по нынешним временам вполне маршальская. Московской милицией Пронин руководил все двухтысячные - то есть все главные московские события последних лет, будь то «Норд-ост» или марши несогласных, пришлись на время его начальствования - но для отставки генерала Пронина потребовалось, чтобы психопат в милицейском кителе расстрелял из ворованного пистолета посетителей супермаркета на окраине Москвы.

О самом Евсюкове говорить нечего - иллюзий насчет российской милиции давно ни у кого нет, и безумный убийца на репутацию милиционеров едва ли повлияет, как и на ситуацию с общественным порядком в российских городах. За несколько дней до бойни Евсюкова по Садовому кольцу ездил «вайнахский автопробег» со стрельбой по прохожим - участников этого пробега даже до утра не продержали в милицейских отделениях. В те же самые дни «дети топ-менеджеров одного из российских банков» на Ferrari устроили серьезную аварию на Кутузовском проспекте. Московские криминальные сводки этой весны увлекательны и разнообразны, в их контексте преступление Евсюкова совсем не кажется громом среди ясного неба. Впрочем, как повод для отставки одного из наиболее одиозных символов стабильности двухтысячных бойня на Шипиловской - самое то. Успех или неуспех Матиаса Руста тоже никак не зависел от личных качеств маршала Соколова, но сердца ждали перемен, и в 1987 году в СССР не нашлось никого, кто вступился бы за отставленных генералов и маршалов. Не найдется и теперь.

Националисты

Своеобразный постскриптум к отставке Владимира Пронина. На следующий день после того, как начальник ГУВД Москвы был снят с должности, о своем намерении покинуть возглавляемые ими организации объявили сразу двое лидеров радикальных националистических движений - Александр Белов из ДПНИ и Дмитрий Демушкин из «Славянского союза». Слухи об особых отношениях между национал-радикалами и милицией, прежде всего московской, ходили давно, и заявления Белова и Демушкина на фоне отставки Пронина выглядели именно как продолжение связанных с этой отставкой событий - уходит начальник, уходят и самые верные подчиненные, все логично. Настолько логично, что трудно отделаться от ощущения какого-то подвоха, сопровождающего эти события. Русская история богата Азефами и Гапонами, но ни о ком из известных провокаторов нельзя было сказать, что он был полностью управляем, - активисты подпольных организаций начинают работать на спецслужбы совсем не для того, чтобы становиться холуями. Наверняка кто-то из «крышевателей» Белова и Демушкина был уверен, что эти люди полностью ему подконтрольны - но это обстоятельство если о чем-то и свидетельствует, то только о наивности «крышевателя». Любой провокатор обязательно ведет двойную или тройную игру - это закон. И вот с точки зрения этого неписаного закона «отставки» Демушкина и Белова выглядят не как свидетельство их подконтрольности Пронину, а ровно наоборот - как фрагмент разворачивающейся на наших глазах политической кампании, первой жертвой которой уже стал Пронин.

Бахмина

Светлана Бахмина на свободе. Юрист ЮКОСа Бахмина, осужденная вместе с другими руководителями компании, с декабря 2004 года сидела в тюрьме (в апреле 2006 года ее приговорили к семи годам, затем срок снизили на полгода) и давно превратилась в символ несправедливости, чинимой государством по отношению к Михаилу Ходорковскому и его коллегам. Бахмина - не Ходорковский и тем более не Пичугин. Бахмина - мать троих детей (ее младшая дочь родилась в конце прошлого года в тюрьме), попавшая под безжалостную репрессивную машину без веских на то оснований. В какой-то момент общественная кампания за освобождение Бахминой превратилась в своего рода фон - призывы ее освободить, регулярно повторяемые авторами и ньюсмейкерами либеральных СМИ, выглядели как ритуальные заклинания, и непредвзятому наблюдателю даже могло показаться (и наверняка так оно и было), что, по крайней мере, некоторые защитники Бахминой меньше всего заинтересованы в том, чтобы она вышла из-за решетки, - грубо говоря, чтобы было кого защищать. Отголоски этих кампаний можно заметить и сегодня - либеральные публицисты разной степени умеренности всерьез полемизируют по поводу того, кому именно из них Светлана Бахмина должна быть благодарна за свое освобождение.

«Русской жизни» в этом смысле проще - не уверен, что здесь есть повод для гордости, но ни в каких кампаниях мы не участвовали и поэтому ни на что не претендуем, просто поздравляем Светлану Бахмину и всех, для кого это важно. Одним символом несправедливости стало меньше, не радовать это не может.

Сочи

Предвыборная кампания в Сочи закончилась избранием Анатолия Пахомова. Но говорить о том, что сочинцы избрали Пахомова или что Пахомов победил, - было бы нечестно. Победила действующая власть, и неважно, как звучит ее имя-отчество на конкретном участке фронта. Будь сочинские выборы рутинным эпизодом из жизни власти, они не заслуживали бы и ломаной строчки, но так уж получилось, что эта избирательная кампания стала первой за долгое время, в которой полноценное участие приняла оппозиция. Борис Немцов шел на эти выборы даже не как «умеренный либеральный политик», а как сопредседатель движения «Солидарность», проходящего по официальной политической классификации чуть ли не как экстремистское. Тот факт, что Немцова не сняли с дистанции еще на стадии регистрации кандидатов, мог свидетельствовать как об ослаблении непомерно закрученных гаек, так и о стремлении власти к декоративному обновлению политической системы. Ситуация, при которой даже слова, произносимые разными политиками, придумываются в одном месте, и в лучшие годы выглядела сомнительно, а теперь и вовсе стала невыносимой.

Итак, Борис Немцов вернулся в актуальную политику, и Кремль не стал ему в этом мешать. То есть стал, конечно (кандидаты-клоуны, десантированные в Сочи в начале кампании, молодежные активисты, разоблачающие «кучерявого недомэрка», мелкие провокации и прочее), но вполсилы - достаточно, чтобы позволить Немцову всерьез бороться за должность мэра. Он и боролся. Официальные данные - за Пахомова почти 77 процентов, за Немцова - 13 с небольшим, третьим идет коммунист Дзагания, у которого что-то около 7 процентов. Понятно, что эти цифры надо воспринимать с учетом очевидных нарушений и прочего административного ресурса, но даже если допустить, что сколько-то голосов у Немцова отняли, приписав их Пахомову, трудно представить, что Немцов мог бы победить на этих выборах. Трудно представить, что мог, - и трудно представить, что хотел. Наверное, это прозвучит обидно для тех, кто всерьез надеется на смену власти в России (да хотя бы в Сочи!) и на какие-то положительные перемены, которые со сменой власти могут быть связаны, но приходится признать, - если и борется за что-то российская оппозиция, то только за право быть легальной оппозицией. Состоять в политическом истеблишменте и не получать за это омоновских дубинок. Либерализация, о которой в последние месяцы принято мечтать, невозможна не в последнюю очередь потому, что нет среди российских политиков тех, кто всерьез намеревается бороться за власть, а не имитировать борьбу (а само участие в пахомовских выборах с запрограммированным исходом - это именно имитация борьбы).

В этом номере «Русской жизни» опубликовано интервью первого президента Азербайджана Аяза Муталибова. Помимо прочего, он вспоминает о том, как создавался Народный фронт Азербайджана, - существовала установка из Москвы на то, что в каждой республике должно быть создано оппозиционное компартии движение, но в Азербайджане не было даже бывших диссидентов, способных его возглавить. И компартии пришлось самой форсировать создание Народного фронта. Боюсь, если Кремль всерьез настроен на либерализацию, ему придется самому делегировать в ту же «Солидарность» десяток-другой активных единороссов - сами оппозиционеры, кажется, ни на что не годны.





Маннергейм

Президент Дмитрий Медведев во время визита в Финляндию возложил венок к могиле Карла Густава Маннергейма. На этом протокольном эпизоде не стоило бы и останавливаться, если бы не личность шестого президента Финляндии, память которого впервые в истории двусторонних отношений решил почтить глава Российского государства.

Когда- то Маннергейм служил в русской армии, имел генеральский чин и назывался Густавом Карловичем. Но в историю русско-финских отношений он вошел благодаря двум войнам (наша историография признает одну, «зимнюю» 1939-1940 годов, а вторую называет Великой Отечественной, но для финнов она -«война-продолжение»). Во время первой войны Маннергейм возглавлял Комитет обороны Финляндии; сейчас и в России принято считать ту войну несправедливой со стороны СССР, но того, что солдаты Маннергейма убивали наших солдат, это не отменяет. Во время второй войны, когда Финляндия воевала на стороне гитлеровской Германии и, среди прочего, участвовала в блокаде Ленинграда, Густав Маннергейм был верховным главнокомандующим. Преемственность по отношению к Советскому Союзу, победившему 9 мая 1945 года, для современной России - государственная политика и идеология, и, с этой точки зрения, президент России, поклоняющийся могиле гитлеровского союзника - выглядит достаточно странно.

Меньше всего хочу тиражировать нашистскую риторику и говорить о памяти и великом подвиге советского народа. Маннергейм - не Гитлер и даже не Антонеску. Советский Союз первым напал на его страну, и Маннергейм героически ее оборонял от советских захватчиков. Да и во Второй мировой войне он капитулировал, не дожидаясь водружения красного знамени над президентским дворцом в Хельсинки, - вышел из войны в сентябре сорок четвертого, осложнил положение Гитлера, облегчил войну нашей стране. Я не хочу обвинять президента России в том, что он неправильно поступил, возложив венок к могиле Маннергейма. Я хочу сказать, что Вторая мировая война и наше к ней отношение - проблема гораздо более серьезная, чем принято считать. Из-за того, что в массовом сознании россиян вместо трезвого разговора о событиях 1941-1945 годов живут устаревшие и не вполне добросовестные советские паттерны, наша страна то и дело балансирует на грани ссоры с европейскими соседями и национального унижения. Президент России, молча возлагающий венки к могиле одного из союзников Гитлера, нагляднее всего демонстрирует, как сильно Россия запуталась в собственной истории.

Яндекс

Компания «Яндекс» - самое дорогое, что есть у России в интернет-бизнесе, - объявила о намерении продать свою «золотую акцию» одной из госкомпаний. Гендиректор «Яндекса» Аркадий Волож сам заявил об этом в интервью «Коммерсанту». «Золотая акция», позволяющая блокировать решение о продаже более чем 25 процентов акций компании, будет продана за 1 евро, но сделка носит не только символический характер. Решение о продаже «золотой акции» принималось, по данным газеты «Ведомости», при деятельном участии администрации президента, и основная цель сделки - недопущение продажи «Яндекса» какой-нибудь иностранной компании. Стратегические предприятия или, как говорили на заре советской власти, командные высоты, должны находиться в руках российского государства.

Лет, может быть, пять назад такие объяснения звучали бы более-менее убедительно. Стратегическая отрасль, национальная безопасность и прочее. Сейчас формула «наш гангстер лучше иностранного бизнесмена» уже не работает, и объяснения по поводу «золотой акции» «Яндекса» звучат жалко. Какого черта государству делать в интернет-бизнесе, какого черта государство вообще должно решать судьбу созданной частными лицами компании, какого черта, наконец, Волож должен ходить советоваться в чиновничьи кабинеты - ни на один из этих вопросов невозможно ответить с точки зрения логики нормального человека. Впрочем, какую вообще логику можно искать в отношениях российского бизнеса и государства?

Делимханов

Когда в печать уходил позапрошлый номер «Русской жизни», рубрика «Драмы» редактировалась буквально до последних минут перед отправкой номера в типографию. За три дня до этого в Дубае было совершено покушение на Героя России Сулима Ямадаева, и на протяжении всех дней, когда верстался номер, информагентства сообщали: «Ямадаев убит», «Нет, Ямадаев жив», «Ямадаев жив, но находится в тяжелом состоянии», «Ямадаев скончался», «Нет, все-таки жив». Прошло больше месяца, о судьбе Ямадаева до сих пор толком ничего не известно, зато известно о ходе расследования, которое, по счастью, ведут не прославленные российские siloviki, а скучная дубайская полиция. В России бы объявили план «Перехват», сказали бы, что дело находится на особом контроле у генпрокурора, и никого бы не нашли. Дубайская полиция вышла на подозреваемых безо всякого плана «Перехват». Теперь Интерпол разыскивает неких Зелимхана Мазаева, Элимпашу Хацуева, Рамазана Мусиева, а также троих Кимаевых - Салмана, Марвана и Тирпала. Но самое главное - список разыскиваемых открывает фамилия депутата Государственной думы (фракция «Единая Россия») Адама Делимханова.

Делимханову 39 лет, биография его достаточно запутанна - в «Новой газете» даже писали, что Делимханов во время первой чеченской войны работал водителем Салмана Радуева. С начала двухтысячных служил в личной охране Ахмата Кадырова под началом его сына - нынешнего президента Чечни, которому Делимханов вроде бы приходится кузеном. В 2006 году стал вице-премьером Чечни, через год - первым вице-премьером. Звезды Героя России у Делимханова вроде бы нет.

Понятно, что никакому Интерполу Делимханова, конечно, не выдадут. Но и, в отличие от других подобных случаев, никаких заявлений о происках врагов России, пытающихся оклеветать честного патриота, никаких митингов в поддержку и открытых писем - тоже не будет. Розыск Делимханова может вызвать только неловкость и стыд. Ну да, у нас такие депутаты. Ну да, это тоже называется «Россия поднимается с колен». Ну да, все все понимают, но говорить об этом - зачем?



Олег Кашин

Хроники







***

Вторую половину апреля публика с увлечением обсуждала пряный скандал с большим питерским человеком Бодруновым, руководителем городского комитета по экономике. Во время прямого эфира на Пятом канале ведущие и телезрители перебивали бравурный речитатив (в духе «растет и ширится благосостояние трудящихся») чиновника неудобными вопросами о безработице и кризисном положении города. Уйдя за кулисы, С. Бодрунов дал себе волю - назвал звонивших безработных «быдлом», пообещал «купить канал с потрохами», а телевизионщиков - уволить, - не подозревая, что его все еще записывают на камеру. Их нравы, вахлак на царстве - Бодрунов явил манеры предынфарктного красного директора («всех уволю») и упоительного торгаша эпохи первоначального накопления («всех куплю»). Знакомые устроили тотализатор: уйдет в отставку или, в лучших популистских традициях, будет выпорот, то есть уволен? Промахнулись все: губернатор Матвиенко назвала выступление Бодрунова недопустимым, на сайте комитета появилось официальное - «сквозь зубы» - извинение, однако об увольнении чиновника речи нет, - напротив, главный оппонент Бодрунова, ведущая Пятого канала оказалась отстраненной от эфира. Правда, Бодрунов объявил, что готов принести личные извинения телевизионщикам; увлекательный конфликт второй и четвертой власти - в разгаре, попкорн - на пике спроса.

Так или иначе, а Бодрунов вызывает своеобразное сочувствие. Реакция его, в сущности, была изъявлением его глубочайшего простосердечия, классической чиновничьей рефлексией первого уровня. По глупости ли, по дремучести этот «реальный чел», выдвиженец из большого бизнеса, еще не отшлифованный административным этикетом, проговорился своей истерикой о действительном положении вещей: народ и его «администрация» существуют в альтернативных пространствах - и пересекаться им не должно, противоестественно. Чиновники много и интенсивно работают для какого-то статистического, арифметического народа, кровью сердца пишут антикризисные программы, их мир герметичен и расчислен - и всякое явление другого народа, который живой, безработный, из плоти и крови, воспринимается ими как восстание фауны. Так природа захотела, почему - не наше дело, а господину Бодрунову - спасибо за откровенность.

***

Скромная, но безусловная радость всех трудящихся масс: начались аресты за умышленные невыплаты зарплат. Множественное число здесь, впрочем, для оптимизма, но был бы прецедент, а он есть: в Ямало-Ненецком автономном округе арестован руководитель акционерного общества «Северная экспедиция» - с октября прошлого года он не выплачивал зарплату 625 своим работникам, имея для этого, как определил суд, все возможности. Деньги были, но направлялись на другие нужды, кризис, как считается, просто легализовал «корыстный или иной личный интерес». В изолятор временного содержания попали и руководители новосибирской сети New York Pizza, один из них - гражданин США; правда, им вменяется не только отъем зарплат, но и неуплата налогов и мошенничество. Впрочем, их довольно скоро выпустили под залог, а бывшие работники пиццерий продолжают митинговать в скверах; надежды на то, что холдинг, имеющий более 50 млн рублей задолженности, расплатится с работниками, очень зыбки.

В Воронежской области климат мягче, и санкции мягче: директор предприятия за то же преступление всего лишь отстранен судом от должности сроком на два года, оказалось, что ему не впервой: за невыплаты зарплат он уже отвечал перед законом. Чем южнее, тем нежнее: за то же самое в Чечне попал под суд директор совхоза, но обошелся штрафом в 30 тысяч рублей - как «чистосердечно раскаявшийся и имеющий на иждивении пятерых детей». Дети, находящиеся на иждивении работников совхоза, пострадавшими, видимо, не считаются.

***

Человек в робе надел на голову сварочную маску, встал у метро «Купчино» в Петербурге и начал просить милостыню. На груди - плакат: «Нищий рабочий завода Дженерал Моторс». Средняя зарплата на сборочном производстве - 14 тысяч при четырехдневной рабочей неделе, объяснял он сочувствующим прохожим, жить на эти деньги невозможно, только с голоду помирать. Доколе? Хеппенинг автосборщика не потряс горожан, но дал повод лишний раз перетереть о щах и жемчуге, а нам - еще раз подумать о принципиальной невозможности общероссийской рабочей солидарности, о непреодолимой финансовой разобщенности пролетариата. 14 тысяч - по столичным меркам малые деньги - даже и в тучные годы считались не самой плохой зарплатой на множестве предприятий Нечерноземья, Севера, Поволжья, Урала, Сибири, да и в той же Ленобласти не всякий их зарабатывал. Как-то жили, перебивались, не жаловались, впрягались в кредитные тяготы, разводили огороды - а в Москву начинали кричать лишь когда и эту малость отбирали под «банкротство предприятия», обрекали на многодневные голодовки. Как отреагируют на дженералмоторсовский перформанс рабочие умирающего Копейска или Златоуста, где то и дело вспыхивают голодовки, или рабочие военного завода в Балтийске, обещавшие на прошлой неделе перекрыть «Калининградский морской канал», потому что блокировка железных дорог давно уже не производит ни малейшего впечатления?

***

С волнением наблюдаю за стремительным вознесением колбасы «Брауншвейгская» - своего рода маркера гастрономического благополучия; лучше всяких биржевых сводок она отражает реальный ценовой рост. На послепасхальной неделе знаковая колбаса в «Перекрестке» взяла рекордную высоту в 900 рублей за кило, превысив минимальное месячное пособие по безработице. Вроде бы обыкновенная колбаса - холестериновая, гастритогенная, отдай врагу на ужин - а какая говорящая, выразительная, как тарифы на ЖКХ (читающие граждане оживленно обсуждают декларацию о доходах Константина Цицина, генерального директора фонда ЖКХ, - за прошлый год он получил 16 с половиной миллионов рублей).

Запредельной колбасе, впрочем, жить недолго. В одном из районов Вологодской области начали резать скот, чтобы расплатиться с работниками совхозов, - на негодования о грядущей гибели производства отвечают печально, размеренно: молоко подешевело, тарифы взлетели до небес, какое теперь производство.

***

В городе Павловске Воронежской области «отмолили» начальную школу от ликвидации. Буквально: повесили в двух городских храмах призывы молиться за то, чтобы не ликвидировали (кризис, как и следовало ожидать, активизировал большой секвестр малокомплектных школ). И - вышло. Не иначе как с Божьей помощью - что школу оставили.

Расходы на образование и медицину считаются защищенными (в основном сокращаются расходы на развитие образования и здравоохранения, инновационные программы и штаты управленцев). Однако все чаще в новостных сводках проходят радостные рапорты: «Рассчитались с долгами по зарплате с учителями и врачами» (как, например, в Иркутской области). Учителям и врачам, пережившим девяностые, психологически легче, они активизируют опыт безденежья, - молодые же специалисты, обнаружив, что бюджетный иммунитет не так устойчив, как им обещали, пребывают в растерянности. Похоже, что все разговоры о кризисном «реванше бюджетников» все-таки были чрезмерно оптимистичными.



Евгения Долгинова

Анекдоты



Придавило надгробием





В г. Коркино Челябинской области на женщину, пришедшую на кладбище к могилам своих родителей, упала надгробная плита. Как сообщили в пресс-службе следственного управления при прокуратуре РФ по Челябинской области, когда плиту убрали, женщина была уже мертва.

Как установлено, 70-летняя женщина пришла на кладбище вместе со своей родственницей. На могиле ее отца была установлена мраморная надгробная плита размером 190 на 50 сантиметров, стоящая на мраморном основании, к которому крепилась с помощью короткого штыря. Когда женщина целовала плиту, та упала на нее и придавила. Причины и обстоятельства происшедшего выясняются.

Памятники мертвым убивают живых… Хочется, прежде всего, выразить соболезнование близким этой женщины и в особенности ее родственнице, которая стала свидетелем этого чудовищного и одновременно невообразимо нелепого происшествия. Но в то же время нельзя не сказать некоторые слова против надгробных сооружений высотой под два метра. Не знаю, как на других, а на меня эти гигантские черные стелы и статуи производят крайне гнетущее впечатление. Мрачные, угрожающие, по большей части некрасивые. Навевающие самые печальные мысли. Зачем, зачем это все. Надгробие, как мне кажется, должно создавать ощущение смирения и покоя. Даже если умерший - герой бандитских войн, губернатор или космонавт-исследователь, можно ограничиться просто крестом. Если позволяют средства - дорогим, мраморным. Или изображением другого религиозного символа. Или, там, пирамидкой с красной звездой, если покойный придерживался атеистических убеждений. Тихо, спокойно, умиротворенно. И никого не придавит.

Выпив на природе

В Приморском крае в селе Киевка Лазовского района окончено расследование уголовного дела по факту жестокого убийства. Обвинение предъявлено трем молодым людям, которые в мае 2008 года, выпив на природе, решили совершить разбойное нападение на незнакомого парня, который со своей девушкой отдыхал неподалеку от них.

По словам старшего помощника руководителя следственного управления Следственного комитета при прокуратуре РФ по Приморскому краю Авроры Римской, целью нападения обвиняемых Артема Колесникова, Николая Андрейцева и Андрея Бурмина стал автомобиль потерпевшего.

Воспользовавшись моментом, обвиняемые избили потерпевшего, поместили в багажник его же автомобиля и увезли в безлюдное место на территорию хранения бытовых отходов, где, связав его, сожгли заживо. Несмотря на все попытки замести следы, преступление было раскрыто, преступники задержаны и взяты под стражу.

Органами следствия их действия квалифицированы по ст. 162 ч. 4 п. «в» УК РФ (разбой), ст. 105 ч. 2 п. «д, ж, з» УК РФ (убийство, то есть умышленное причинение смерти другому человеку, совершенное с особой жестокостью, группой лиц по предварительному сговору, сопряженное с разбоем).

В настоящее время предварительное расследование закончено, обвинительное заключение утверждено прокурором, уголовное дело направлено в Приморский краевой суд для рассмотрения по существу.

Трое парней отдыхали на природе, выпивали. И другой парень, он тоже отдыхал, вместе с девушкой. Выпивали ли они, неизвестно - наверное, нет, надо было еще с отдыха на машине ехать. В общем, они все отдыхали на природе. И вот что из этого вышло.

Как-то так получилось, что отдых на природе в наше время и в наших краях представляет собой нечто довольно-таки омерзительное. Обычно это что-то вот такое… Пляж у водоема, у речки или озерца. Замусоренный, грязный. Тут и там располагаются «компании». Или просто бездельничающие (картишки, пивко, семечки), или агрессивно-задиристые. Машина или несколько машин с открытыми дверями и багажником, из салона раздается оглушительное «бум-бдыщ» (компании слушают музыку). Кто-то играет в волейбол (хотя довольно трудно назвать волейболом тупое перекидывание мяча друг другу, без площадки, сетки, правил, счета и так далее). Мамаши с детьми. Запах шашлыка, детский визг. В кустиках кто-то справляет нужду. Пиво-шашлык-водка. Жара, солнце.

И вот в чьей-то взбодренной пивом и водкой голове начинают роиться мыслишки. Глянь… чувак с телкой… тачка… нормальная тачила… телка классная… замочить… да ладно… замочить чувака… да не ссы… отвезем, есть тут местечко…

В результате отдых на природе кончается одной мучительной смертью, одной, возможно, искалеченной психикой, тремя гигантскими, возможно пожизненными, сроками.

Еще, конечно, поражает быстрота и какая-то почти детская непосредственность принятия решения о совершении преступления. Никакой длительной, тщательной подготовки, никакого обдумывания - ничего. Увидели парня с девушкой и с машиной, машина хорошая, парня вывезти на мусорный полигон и грохнуть, тачку продать на запчасти или номера перебить. Экспромт, импровизация, мои мысли - мои скакуны.

Довел мать до самоубийства





Ленинский районный суд приговорил жителя Ставрополя, который довел до самоубийства мать, на 2,5 года тюрьмы с отбыванием наказания в колонии-поселении. Гражданин признан виновным в совершении преступления, предусмотренного ст. 110 УК РФ (доведение до самоубийства).

Из материалов дела следует, что осужденный проживал в квартире со своей матерью. С 2000 по 2006 год он нигде не работал, злоупотреблял наркотиками, потом алкоголем. На наркотики и алкоголь мужчина требовал деньги у матери. Единственным источником существования их семьи являлась пенсия матери, и деньги от сдачи внаем квартиры, которые сын забирал и приобретал на них спиртные напитки. Если мать отказывалась давать деньги, сын устраивал скандалы.

«Своими умышленными действиями, выразившимися в систематическом жестоком обращении со своей матерью путем лишения ее возможности приобретать продукты питания, медицинские препараты, учинением постоянных скандалов на почве алкоголизма, сын ставил мать в безвыходное положение, причинял ей физические и психические страдания», - рассказали в суде.

Все это привело к тому, что женщина решила покончить жизнь самоубийством. Она неоднократно предупреждала об этом сына, но последний не изменил отношение к ней. Не выдержав жестокого обращения к себе со стороны сына, женщина, используя пояс, повесилась на газовой трубе. Подсудимый вину не признал.

Конечно, не признал. Он даже, скорее всего, не очень понял, что вообще произошло. Мать че-то повесилась. Почему повесилась? Да хрен знает. Нормально жили. Не, не бил. Я че, изверг. На мать руку поднять. С наркоты слез, давно. Наркота - это давно было. Слез. Цыган прижали, трудно достать стало. И дорого. Ну, выпивал, бывало. Да ладно, чего там. Ну, как все. Чего отбирал. Сама давала. Я ж говорю, жили нормально. Не бил, ничего. Сама давала. Жить-то надо как-то. Работать… Нету работы. Чего ее искать-то… Нету работы у нас. Сами знаете, жизнь какая. Другие не знаю как, а я вот так. Нету работы, нету. Довели страну, разбазарили. А я виноват теперь. Да не знаю я, чего она. Я-то причем, не трогал я ее, нормально жили. Ну, жалко, конечно. Жалко… А че жалко? Че жалко-то? Меня вот никому не жалко… Жалко у пчелки. Не признаю. Я еще и виноват! Не признаю.

Судебное решение вызывает противоречивые эмоции. С одной стороны, отраден уже тот факт, что уголовное дело возбудили при, судя по всему, отсутствии следов прямого физического воздействия, фактически, за причинение морально-социальных страданий. С другой - если на одну чашу весов положить многолетние муки этой женщины и ее страшный конец, а на другую - два с половиной года даже не колонии, а колонии-поселения, то первая чаша явно перевесит.

Озверение

Следственным отделом следственного управления Следственного комитета при прокуратуре РФ по Тюменской области расследуется уголовное дело в отношении 19-летней Екатерины Никитиной, которая подозревается в причинении тяжкого вреда здоровью 4-месячного сына.

Следствием установлено, что 22 апреля молодая женщина избила и искусала малыша. 26 апреля здоровье мальчика резко ухудшилось, и он потерял сознание. С закрытой черепно-мозговой травмой его доставили в больницу. Медицинские работники сообщили об этом в милицию.

Следственным отделом при ОВД по Тюменскому району было возбуждено уголовное дело по п. «б» ч. 2 ст. 111 УК РФ (умышленное причинение тяжкого вреда здоровью человека, в отношении лица, заведомо для виновного находящегося в беспомощном состоянии). Суд заключил нерадивую мать под стражу.

Что- то часто стали покусывать матери своих детей. В одном из недавних номеров мы писали, как мама сына искусала за то, что руки не мыл. Теперь вот другая мама обработала своего мальчика. Не исключено, что за последний месяц или два еще многие матери впились клыками в своих детей.

Мне, конечно, трудно судить, не пробовал. Но, кажется, человеку для того, чтобы укусить другого человека, нужно или впасть в дикий страх, когда срабатывает голый инстинкт самосохранения, или переступить внутри себя какую-то черту, которая отделяет человека от животного. Бить - это еще хоть как-то, но все же по-человечески. А вот чтобы взять и укусить, да еще и ребенка - это надо немножечко озвереть. Или не немножечко. Вы звери, господа.



Дмитрий Данилов

* БЫЛОЕ *



Скажи-ка, дядя!

Москва 1812 года. Воспоминания очевидца




Печатается в сокращении по изданию: Воспоминания очевидца о пребывании французов в Москве в 1812 году. С видом пожара Москвы. Москва: типография М. П. Захарова, 1862.




Сородичи! Вам посвящаю невымышленный, правдивый рассказ свой: примите его в воспоминание грустных, тяжелых дней, проведенных мною с семейством в плененной Москве, в эпоху достопамятного для России Двенадцатого года. Долгом считаю присовокупить, что лица, выведенные мною на сцену происшествий, во время неприятеля натерпевшись страданий и насмотревшись ужасов, в течение времени, один за другим, по воле Божией, уже померли.



Когда весть о войне с Францией достигла Москвы, тогда между простонародьем распространились разные суеверные слухи и толки; одни утверждали, что французы, оставив христианскую веру, обратились в идолопоклонство, изобрели себе какого-то бога Умника и раболепно поклоняются ему, что этот чурбан Умник приказал им быть всем равными и свободными, запретив веровать в истинного Бога, и не признавать никаких земных властей. Идолопоклонники, послушавшись своего истукана, возмутились, разграбили свои церкви и обратили их в увеселительные заведения, уничтожили гражданские законы, и к довершению своих злодейств убили безвинного, доброго, законного своего короля. Другие толковали, что французы, предавшись Антихристу, избрали себе в полководцы сына его Аполлиона, волшебника, который, по течению звезд, предугадывает будущее, знает, когда начать и кончить войну; что чародей Аполлион, сверх того, имеет жену-колдунью, которая заговаривает огнестрельные орудия, противопоставляемые ее мужу, отчего французы и выходят победителями.

Носились также слухи, что когда Наполеон собирался воевать с Россией, то колдунья-жена его неоднократно говорила мужу: «Остерегись, не ходи в Россию, не раздражай Северного Орла; он могуч, крепок и отважен в бою; если попадешь в его острые когти, растерзает как цыпленка». Многие также объясняли, что храбрость французов происходила от беспрерывных кровавых сражений: они привыкли к убийствам, и смерть считают за ничто, лезут, как шальные, грудью вперед, не страшась и не разбирая никаких преград, имея в предмете, чтобы только исполнить повеление своего полководца.

Мое юное, фантастическое воображение рисовало французов не людьми, а какими-то чудовищами с широкой пастью, огромными клыками, кровью налившимися глазами, с медным лбом и железным телом, от которого, как от стены горох, отскакивают пули, а штыки и сабли ломаются, как лучина. Непобедимого же их вождя я представлял себе ростом с колокольню Ивана Великого и с длинными, как шесты, руками, которыми он загребал завоеванные государства, как карточные домики…

В первых числах июня месяца, с школьною сумкою через плечо, шел я утром учиться в Духовную Академию, в то время находившуюся на Никольской улице, при Заиконоспасском монастыре. Проходя по Ножевой линии Гостиного двора, я заметил собравшуюся толпу купцов, внимательно слушавших одного из своих собратьев, который читал им московские газеты.

Примкнув к толпе, приставив свое любопытное ухо, я услышал: «Многочисленная французская армия, переправясь чрез Неман, вторглась в пределы России». Слушавшие, грустно повеся головы, набожно крестились.

Среди толпы, с открытой головой, стоял, как лунь седой, старик; он, обратив взор на образ Спасителя на Спасской башне, произнес: «Царю Небесный! Попущение Твое - вторгнуться неприятелю в наши пределы - есть уже верное предзнаменование Твоего справедливого гнева, ниспосылаемого на нас за наши беззакония. Господи! Умиротвори гнев Твой и спаси погибающих!»

Окружающие слушали умилительные слова старика и также молились. После того один купец с окладистой черной бородой сказал старику: «Абрам Терентьич! Мы тебя знаем, по благочестивой твоей жизни; ты недаром предсказал о грядущем гневе Царя Небесного, недаром появилась на небе и комета с длинным хвостом, в виде метлы, как бы она не повымела начисто нашу матушку-Москву! Недаром и буйные ветры более месяца дуют с Запада; не нагнали бы нам какой грозной тучи?»

Старик, возведя глаза к небу, проговорил: «Православные, бдите и молитесь, да не внидите в напасть! Больше ничего не скажу вам».

В эту минуту в кружок толпы вошел толстобрюхий, краснорожий купец в китайчатом холоднике, подпоясанный ниже живота пестрым кушаком, по всему вероятию торговец маслом, потому что передняя часть его одежды лоснилась, как глянцевая кожа; он, пыхтя, как запаленная лошадь, густым басом проревел: «Позвольте, православные, и мне объявить вам, что толковала моя законная жена: будто варившаяся каша в печи вон из горшка вся повылезла; курица-хохлушка запела петухом; пирожная опара вовсе не стала всходить. Сначала подумал, что это вздор - бабьи приметы: но когда сам уже заметил, как Васька - сибирский кот, мой любимец, целый день загибает лапы за уши и ставит костыли, тут и я, братцы, струхнул и подумал: ахти, неладно, не зазывает ли сирый гостей в Москву? Недаром, бестия, то и дело облизывается, к тому же у меня верная примета: когда Васька начнет загибать задние лапы за уши и охорашиваться, так уж жди - или нагрянут незваные гости, или кредиторы за уплатой, или покупатели в долг. А главное-то, что меня сбила с толку моя хозяйка, Домна Сидоровна; она у меня такая набожная, держит строго посты, сверх того понедельничает, а по субботам печет блины на помин души родителей; так вот и она, божась, крестясь и творя молитвы, сказала, что ее каждую ночь давит домовой».

Вся толпа разразилась громким смехом от рассказа пузана; но старик, сурово взглянув на всех, сказал: «Любезные братья! Грешно смеяться над тем, чего мы не понимаем; все рассказанные замечания предвещают много нам бед, страданий и слез. Слыханное ли дело, чтобы неприятель врывался в наши пределы, напротив, бывало русское воинство хаживало в чужие земли усмирять беспокойных и возвращалось всегда с миром и победами». Смеявшиеся, как уличенные в дурном поступке, повесив головы, разошлись в разные стороны.

Когда появились неприятельские шпионы в Москве, старавшиеся возбудить жителей к мятежу, рассеивая в народе разные злонамеренные слухи, московский градоначальник граф Растопчин предпринял против их козней строгие меры, с неутомимою бдительностью преследовал незваных гостей, между прочим, объясняя: «Хотя у меня и болел глаз, но теперь смотрю в оба».

Несколько лет жили в Москве два француза: хлебник и повар; хлебник на Тверской содержал булочную, а повар, как говорили тогда, у самого графа Растопчина был кухмистером. По изобличению их в шпионстве, они были приговорены к публичному телесному наказанию. Хлебник был малого роста, худ как скелет, бледен как мертвец, одетый в синий фрак со светлыми пуговицами и в цветных штанах, на ногах у него были пестрые чулки и башмаки с пряжками. Когда его, окруженного конвоем и множеством народа, везли на место казни - на Конную площадь, - он трясся всем телом и, воздевая трепещущие руки к небу, жалостно кричал: «Братушки переяславные! Ни пуду, ни пуду!» Народ, смеясь, говорил: «Что, поганый шмерц, теперь завыл - не буду, вот погоди, как палач кнутом влепит тебе в спину закуску, тогда и узнаешь, что вкуснее: французские ли хлебы или московские калачи!»

Повар был наказан на Болотной площади; широкий в плечах, толстопузый, с огромными рыжими бакенбардами, одет он был щегольски в сюртук из тонкого сукна, в пуховой шляпе и при часах. Он шел на место казни пешком, бодро и беззаботно, как бы предполагая, что никто не осмелится дотронуться до его французской спины. Но когда палач расписал его жирную спину увесистою плетью, тогда франт француз не только встать с земли, но не мог даже шевельнуться ни одним членом, и его должны были, как борова, взвалить на телегу. Народ, издеваясь над ним, со смехом кричал: «Что, мусью? Видно, русский соус кислее французского? Не по вкусу пришелся; набил оскомину!»

На рынках и площадях продавались лубочного оттиска карикатуры на французскую армию, с разными аллегориями и шуточными текстами.

На одной изображался ратник - мужик с бородой, наступивший ногой на живот лежащему навзничь французу и, замахнувшись ружейным прикладом, говорил: «Мусью! Вот тебе раз, а другой бабушка даст, что, брат, видно, от чужого пива отворачиваешь рыло?»

На другой картинке представлен казак с длинной пикой, на которой, как вяленые яблоки на лучине, нанизаны французы, с надписью: «Французы тонки, бока у них звонки и легки, как пух. В семидесяти двух - один поганый дух».

На третьей несколько баб в кичках и сарафанах били башмаками неприятелей, приговаривая: «Хранцуз! Зачем тебя черт занес на Русь? Заморский гусь, сидел бы, дурак, дома, от скуки глодал бы свои кости, и незваный, не ходил бы в гости».

На четвертой мужик с вилами, поражая лежащего неприятеля, приговаривал: «Жалко тебя, камрад, вижу, ты и сам не рад; хотел взять сена клок, впустили вилы в бок».

Простой народ, любуясь на замысловатость русского размашистого воображения, в большом количестве раскупал подобные картинки.

Быстрое вторжение неприятеля в Россию своими последствиями сходствовало с огнедышащим вулканом, извергавшим все сокрушающую лаву. Жители столицы, узнав о приближении неприятеля к Смоленску, впали в отчаянное уныние; всюду только и говорили: «Видно, дело плохо; наша армия отступает, а неприятель по пятам идет в сердце России».

Среди всеобщего страха вдруг разнеслась радостная весть, что Государь по Смоленскому тракту прибудет в Москву. Народ, как бы воспрянув от сна, одушевился бодростью. Утром Ивановский большой колокол возблаговестил жителям о прибытии Государя в Москву. Народ гурьбами повалил в Кремль к Красному крыльцу, и я протеснился туда же, желая взглянуть на Помазанника Божия.

В день прибытия Государя в Москву, во время обеда в Кремлевском дворце, Император, заметив собравшийся народ, с дворцового парапета смотревший в растворенные окна на царскую трапезу, встал из-за стола, приказал камер-лакеям принести несколько корзин фруктов и своими руками с благосклонностью начал их раздавать народу. Счастливцы, получившие от Монарха неожиданную, великую милость, в восторге неся на открытых головах полученные фрукты, со слезами радости рассказывали всем встретившимся: «Сам Батюшка-Государь пожаловал собственными своими ручками».

По мере приближения неприятеля Москва принимала воинственный вид; тихая, безмятежная столица сделалась сборищем военных: в ней формировались ополчения и два конных полка из охотников всех сословий, исключая крепостных людей: первый гусарский полк формировался графом Салтыковым, второй казацкий графом Мамоновым.

Горестные известия о приближении к Москве неприятеля умножили страх жителей и побуждали многих следить за ходом военных действий. С раннего утра собирались толпы народа на Никольскую улицу дожидаться раздачи объявлений. Преимущественно в этом отличались купцы: они платили деньги тем, кто первый доставлял им объявления, эта каста охотников походила на шпионов, они денно и нощно находились во всех сборищах, вмешивались в толпу, в особенности между военными; вслушивались в их речи, ловили каждое слово, относящееся к военным действиям, хотя бы оно вовсе не объясняло ничего положительного; и тотчас разглашали всякий слышанный вздор.

После Бородинской битвы, когда денщики, по приказанию своих офицеров, являлись в Москву для закупки разных вещей, они тотчас были окружаемы охотниками-политиками, заводившими разговор о военных действиях. Денщики божились и клялись, что они, как нефрунтовики, никогда не видали ни одного сражения, а потому ничего не могут сказать, при том объясняя, что их обязанность и служба состоит в том, чтобы чистить сапоги и платье для офицеров, сонливых будить, чтобы не опоздали в наряд, находиться во время сражения в обозе и беречь офицерское имущество, греть воду для чая и готовить кушанье из небывалой провизии. Ho охотники до новостей, не отставая от денщиков, сулили им чай, водку и деньги; денщики, видя доброхотных дателей, пускались в импровизации и врали очертя голову, что на ум взбродило. Политики, принимая их россказни за истину, передавали вести другим со своими прибавлениями, - отчего в столице в разных местах носились самые нелепые слухи.

Слышавши, что пленные неприятели находятся за Дорогомиловской заставой, мне хотелось удостовериться, действительно ли, как носились слухи, что неприятельские солдаты не походят на людей, но на страшных чудовищ?

Недалеко от села Филей находилось сборище народа, в виде кочующего цыганского табора, состоящее из двухсот пленных неприятелей разных племен, наречий, состояний, окруженное конвоем из ратников с короткими пиками и несколькими на лошадях казаками. Мундиры на пленниках были разноформенные; некоторые из них были ранены и имели повязки на разных частях тела; они, издали завидев приближавшихся к их стану любопытных зрителей, показывая руками на небо и на желудок, кричали: «Русь! Хлиба!» Одни из них, свернувшись в клубок, спали на траве, другие чинили платье, третьи жарили картофель на разложенном огне; но были и такие, которые, со злобою косясь на зрителей, что-то себе под нос ворчали. Русские со свойственным им добродушием и христианскою любовью к ближнему, исполняя Евангельские заповеди - «за зло плати добром врагу твоему, алчущего накорми, жаждущего напои, нагого одень», - раздавали пленным хлеб и деньги.

В близком расстоянии от пленных, в обширной крестьянской избе помещалось человек до тридцати штаб- и обер-офицеров неприятельской армии; здесь царствовало веселье, сопровождаемое разными оргиями: одни пили из бутылок разные заморские вина, шумели между собою и во все горло хохотали, другие играли в карты, кричали и спорили; некоторые, под игравшую флейту, выплясывали французскую кадриль; прочие, ходя, сидя, лежа курили трубки, сигары или распевали, каждый на свой лад, разноязычные песни.

Русские, смотря на иностранное удальство, говорили: «Каков заморский народ! Не унывают и знать не хотят о плене; как званые гости на пир пожаловали, пляшут себе и веселятся. Недаром ходит молва в народе: «Хоть за морем есть нечего, да жить весело».

Москва день от дня пустела; людность уменьшалась; городской шум утихал, столичные жители или увозили, или уносили на себе свои имущества, чего же не могли взять с собой, прятали в секретные места, закапывали в землю или замуровывали в каменные стены, короче сказать, во все места, где только безопаснее от воровства и огня.

Мать городов - Москва - опустела, сыны ее - жители - бежали кто куда, чтоб только избавиться от неприятельского плена. Да было много таких, которые, по своему упрямому характеру и легкомыслию, не хотели верить, что Москва может быть взята неприятелем; к последней категории принадлежал и мой отец. Эти люди утверждали, что московские чудотворцы не допустят надругаться неверных над святынею Господней! А другие, надеясь на мужество и храбрость войска, толковали: ледащих французов не токмо русские солдаты, как свиных поросят, переколют штыками, но наши крестьяне закидают басурманов шапками. Прочие уверяли, что для истребления неприятельского войска где-то на мамоновской даче строится огромной величины шар с обширной гондолой, в коей поместится целый полк солдат с несколькими пушками и артиллеристами. Этот шар, наполненный газом, поднявшись на воздух до известной высоты, полетит на неприятельскую армию, как молниеносная, грозная туча и начнет поражать врагов, как градом, пулями и ядрами; сверх того, обливать растопленною смолою.

Во время ретирады русской армии через Москву, те же неверящие говорили: «Наши войска не отступают от неприятеля: но, проходя столицею, ее окружают для защиты; в самом же городе назначена главная квартира, почему по всем обывательским домам расставлены, на каждый двор по две и по три подводы с кулями муки, чтоб печь из нее для армии хлебы и сушить сухари».

За сутки перед вступлением в Москву неприятеля город казался необитаемым: остававшиеся жители как бы предчувствовали, что суждено скоро совершиться чему-то ужасному; они, одержимые страхом, запершись в домах, только украдкой выглядывали на улицы; но нигде не было видно ни одной души, исключая подозрительных лиц, с полуобритыми головами, выпущенных в тот же день из острога. Эти колодники, обрадовавшись свободе, на просторе разбивали кабаки, погребки, трактиры и другие подобные заведения. Вечером острожные любители Бахуса, от скопившихся в их головах винных паров придя в пьяное безумие, вооружась ножами, топорами, кистенями, дубинами и другими орудиями, и со зверским буйством бегая по улицам, во все горло кричали: «Бей, коли, режь, руби поганых французов и не давай пардону проклятым бусурманам!» Эти неистовые крики и производимый ими шум продолжались во всю ночь. К умножению страха таившихся в домах жителей, дворные собаки, встревоженные необыкновенным ночным гамом, лаяли, выли, визжали и вторили пьяным безумцам.

Эта страшная ночь была предвестницей тех невыразимых ужасов, которые должны были совершиться на другой день.

Через несколько времени мы увидали ехавших по улице на рыжих лошадях двух вооруженных улан с короткими пиками и с красными на них развевавшимися значками; в высоких четвероугольных касках, в синих мундирах с красными, шерстяными эполетами: они, озираясь на все стороны, о чем-то разговаривали. Мы, сообразив, что уланы были неприятельские, тотчас присели за каменную ограду, не двигаясь на месте и не говоря ни слова между собою; в таком положении находились мы до тех пор, пока на улице не услыхали крик: «Русские! Куда вы попрятались, выходите, французы в Москве! Берите оружие и марш на врагов!» Такое воззвание заставило меня приподняться и взглянуть на прокламатора, и к удивлению своему, я увидал среди улицы стоявшего с ружьем в руках русского офицера, в мундирном сюртуке нараспашку, с голой шеей и с непокрытой головой.

Не проспавшийся ратоборец, храбруя около калитки нашего дома, не переставая орал свою прокламацию; я, наблюдая из-за решетки, заметил с другой стороны улицы ехавшего верхом улана: лошадь его шла шагом, всадник, устремив глаза на безумца, держал саблю в правой руке, а в левой наперевес пику. Полупьяный герой, увидя неприятеля, закричал: «Трусы! Подлецы! Двое от одного навострили лыжи!» - и потом, грозя кулаком, продолжал горланить: «Шмерц поганый, попробуй! Подъезжай поближе, так я тебе морду-то расквашу!» Улан молча, шагом приближался к нему. Храбрец-русак, видя в недальнем расстоянии от себя неприятеля, тотчас приложил ружье к плечу и начал целиться, как бы желая выстрелить: между тем ружье было с деревянным кремнем. Улан остановил лошадь и начал прятаться за ее шею, то уклоняясь на правую, то на левую сторону, смотря по направлению дула ружья. Производимая с обеих сторон эволюция продолжалась довольно времени; но, вероятно, улану надоело кривляться.

Он, пришпорив лошадь, закричал: en avant! - и поскакал на целившегося в него: наш горе-герой бросил ружье и мигом юркнул в отворенную калитку на двор. При сем должно заметить, что над низкой калиткой была толстая, бревенчатая перекладина - уланская лошадь, расскакавшись, вскочила в калитку, но всадник, ударившись животом о перекладину, полетел с нее. Улан после сильного ушиба с трудом поднялся на ноги и, скорчившись, ворча что-то сквозь зубы, взял за повод лошадь и, едва передвигая ноги, пошел с места поединка, часто оглядываясь назад, как бы боясь преследования пьяного ратоборца.

Смеркалось. Темный покров ночи распространился над плененной Москвой: наступила ничем не нарушаемая тишина. Победители и побежденные, опасаясь возмутить общее спокойствие, находились в тревожном положении: первые, овладев столицею, в радостном упоении мечтали об ожидавшей их славе и наградах за геройские подвиги, вторые с ужасом, в отчаянии страшились будущих бедствий.



Окончание следует.



Публикацию подготовил Евгений Клименко

Пасека

Труды и дни пчеловода Карпова при новом режиме




В начале 90-х гг. событием стала публикация в журнале «Новый мир» воспоминаний Ивана Степановича Карпова «По волнам житейского моря», которые двадцать лет хранились в Древлехранилище Пушкинского дома в Петербурге и только в новой России стали достоянием гласности. В этих воспоминаниях Иван Степанович постарался рассказать о своей жизни, полной драматических, а нередко и трагических событий.
И. С. Карпов прожил долгую жизнь, он умер в возрасте 98 лет в 1986 году. Родился Иван Степанович в обычной крестьянской семье в деревне Звягинской Ляховской волости Сольвычегодского уезда Вологодской губернии. С ранних лет познал, что такое нужда. Его отец был запойным пьяницей, за стакан водки готов был отдать последнее.
Религиозная мать с ранних лет воспитывала сына в православии, в глубоком уважении к церкви. Когда ему исполнилось 14 лет, она, исполняя ранее данный обет, отдала мальчика на год в Соловецкий монастырь, где того приметил регент - руководитель соборного хора. Так Иван стал певчим на знаменитых Соловках. Они и определили всю дальнейшую жизнь юноши. Он был псаломщиком одной из сельских церквей на Северной Двине, а после революции рукоположен в дьякона.
Именно тогда началось «хождение по мукам» Ивана Степановича. Лишенный избирательных прав как служитель культа, он не мог дать своим детям полноценного образования. По той же причине ему отказывали в медицинской помощи, облагали непосильным налогом, не принимали в колхоз. Окружающим его «строителям новой жизни» он, глубоко верующий человек, отказывающийся изменить свои взгляды, казался странным, чудаковатым, а нередко и опасным. В 1937 году как «враг народа» он попал в лагеря, где провел более полутора лет и освободился в тот короткий период, когда новый руководитель госбезопасности Берия чуть-чуть отпустил беспощадные тиски репрессий. Жил впроголодь, иногда без единой копейки, вынужден был отправить детей нищенствовать, чтобы хоть как-то прокормиться, - через все прошел Иван Степанович, но сохранил светлую веру в Бога. Вся его жизнь была пропитана любовью. Любовью к Богу, ко всему окружающему миру, к духовной музыке, книгам, резьбе по дереву. В суровых условиях Русского Севера он увлеченно и плодотворно занимался пчеловодством, садоводством и огородничеством.
В Архангельском областном архиве сохранилось его заявление 1931 года в сельсовет с просьбой о восстановлении в избирательных правах, на которое в итоге он получил отрицательный ответ.
К заявлению приложена автобиография Карпова, представляющая собой яркий и впечатляющий документ начала 30-х гг. ХХ века. Это обычная школьная тетрадь, полностью исписанная крупным, разборчивым почерком. В тексте практически нет ошибок, для публикации пришлось только несколько поправить пунктуацию, приведя ее к современной норме.




В ходатайстве отказать ввиду долголетней службы в религиозном культе.

2.11.31 г.

(подпись неразборчива)

В Ляховский сельсовет дер. Звягинской

гр-на Ивана Степановича Карпова



Заявление



Как бывший служитель религиозного культа (псаломщик) я лишен избирательных прав, а потому лишен прав быть в какой-либо организации, и при моей многосемейности, материальной необеспеченности нет возможности вести хозяйство, а дети не могут учиться в какой-либо школе, и все лишены медицинской помощи.

Происхождение мое - из крестьянской бедняцкой семьи - знает весь Ляховский сельсовет. Поступить на означенную псаломщическую службу заставила меня материальная нужда из-за куска хлеба, так как мы остались от отца малолетними, а мать, вдова, не могла дать никакого другого образования. В настоящее время материальное мое положение таково: дом-изба - пополам с братом, 1/2 души пахотной земли, 1 корова, 30 ульев, которые составляют весь источник существования с семьей в 8 человек, из которых 6 малолетних детей. Находясь в таком критическом положении, я решил обратиться в Ляховский сельсовет, не найдет ли он возможным восстановить меня в избирательных правах ввиду того, что служба мною избрана была не совсем сознательно, так как я не кончил никакой духовной школы кроме своего Ляховского училища, а более все зависела от воспитания, данного мне религиозной матерью, что подробно видно из приложенной биографии.

1931 года 2 августа.

Гр-н Иван Степанович Карпов





Биография гражданина Ивана Степановича Карпова



В 1898 году остались мы от отца впятером: дед, старик 84 годов, мать 41 года, я 9 лет, сестра 2 лет и брат Василий 3 месяцев. Отец был самый прегорький пьяница и пропил все хозяйство, так что в наследство нам осталось: полуразвалившийся дом из двух изб, одна корова и хромой конь 30 годов, которого продали за 1 рубль под кожу. Души сенного покоса были пропиты соседу Степану Ефимовичу Журавлеву, тогда сидельцу винной лавки. В то время я учился в школе. Рабочих рук в семье не было, кроме матери, а потому приходилось нанимать всю работу по хозяйству: сенокос, пашню, молотьбу, а для уплаты приходилось продавать, что имелось в хозяйстве: амбар, последнюю корову. В 1900 году помер мой дед 86 годов, померла и сестра 4 годов. Остались мы втроем: мать, брат и я. Мать моя была очень религиозная, так что большую часть жизни провела в молитве, хождении пешком за тысячи верст по святым местам: Саров, Киево-Печерскую Лавру, в Москву и Соловки, чтобы умолить Бога избавить мужа от пьянства, но так и не могла ничего поделать, отец мой скончался самоубийством в пьяном виде. Как самая религиозная, слепо верующая, неграмотная, мать моя старалась и нам с братом дать такое же воспитание, которое состояло в ежедневной утренней и вечерней молитве с поклонами и хождении в церковь каждое воскресенье.

В 1902 году мать отправила меня в Соловецкий монастырь на год, чтобы выполнить данное Богу обещание при моем рождении, так как по словам матери я родился мертвым и совсем окоченел. Так как мать не в силах была укрыть меня и привести в чувство, то помогла соседка - подняла на печку и укрыла, где я и очнулся. В монастыре у меня нашли приличный голос - альт - и взяли в соборный хор, предварительно изучив ноты, так что в течение года выработали из меня певца, самостоятельно ведущего свою партию альта. Тут стал развиваться у меня певческий вкус, так что я вполне понимал ту мысль или чувство, которое было вложено композитором при сочинении песнопения или концерта. Прожив в монастыре 1 год 3 месяца, я вернулся домой, чтобы заняться хозяйством. Какое убожество я нашел дома в сравнении с монастырской жизнью. Хозяйство наше совсем пало: нет ни лошади, ни коровы, а о питании и говорить нечего. В таком бобыльском хозяйстве мне было совершенно нечего делать, и вот появилось желание научиться столярному ремеслу, и осенью 1904 года я поступил в качестве бесплатного подмастерья к столяру Прокопию Ивановичу Казакову деревни Гурьевской, где работал в течение двух зим и научился кой-какой деревенской работе и начал работать у себя на дому, но работа не давала мне средств, достаточных для существования, и приходилось браться за восстановление упавшего сельского хозяйства. В 1905 году продали последний амбар Алексею Петровичу Мокееву, взяли у соседей взаймы денег и купили лошадь за 25 рублей. С каким усердием я взялся за хозяйство, знают все соседи. Все концы полос были отвезены, весь мусор и земля со старого дворища были свезены на полосы, так как навозу было очень мало, и удобрять землю было нечем. Приходилось наниматься пахать у соседей.

Пробившись три года, я никак не мог свести концы с концами в своем хозяйстве, так как сена было всего на три едока, всего на одну корову, а потому я решил, что лучше еще поучиться столярному делу и быть мастером-столяром. Но случилось совершенно другое. Проезжал по школам инспектор-наблюдатель, через которого было сообщено устюжскому архиерею обо мне, деревенском парне, имеющем голос тенор и знающем нотное пение. Через месяц было предложено мне явиться в Устюг к регенту хора на испытание. Вот тут-то и решилась моя судьба, что я ушел из дома и был принят в хор. Обеспечение мне было: своя одежда, готовый стол с квартирой да доход хора 3 руб. 50 копеек. При таком обеспечении я едва дотянул год и то благодаря тому, что иногда находил столярную работу. Нужно было устраиваться иначе. Согласно прошению я был определен исправлять должность псаломщика и то временно к Лябельской церкви Красноборского района, так как не кончил никакой духовной школы, кроме своего земского училища. По приходу из Устюга на Ляблу на место псаломщика обязанности мои заключались в беспрекословном подчинении священнику во всем. Все письмоводство по церкви и приходу и никуда на час не отлучаться без ведома священника. Обеспечение положено такое: 50 копен сена, 1 1/2 десятины пахотной земли и 100 рублей в год жалованья. При таком небольшом обеспечении землю приходилось обрабатывать самому, и я подряжался ежегодно в пахаря к крестьянину-судоходцу, а взамен платы с него я брал у него лошадь для обработки своей земли.

В 1912 году я женился, пришлось обзаводиться хозяйством: купил корову, да и мать была уже 62 годов и совершенно ничего не могла делать. В 1916 году был взят по мобилизации на военную службу, где работал в столярной мастерской 2-го пулеметного полка в Петрограде. Во время революции был в Петрограде - местечко Стрельна, недалеко от Петергофа. В 1919 году вернулся домой к окончательно разоренному хозяйству, потому что никакого солдатского пособия или пайка семейству не выдавали, а доход от церкви поступал заместителю, а по закону следовало бы моему семейству. В 1919 году отошла земля от церкви, и был я нанят прихожанами по 1/2 фунта с души хлебом и 60 руб. в год деньгами при своей квартире, так как дом приходский занят под 1-й класс школы. При такой обеспеченности приходилось убежать со службы. Но так как убежать было некуда и не к чему - нет нигде ни земли, ни своей избы-угла, то приходилось терпеть. Питание тогда было с усадебного огорода в количестве 55 кв. сажен, который давал ежегодно 20 пудов моркови и кроме того порядочно других корнеплодов и огурцов, так как в бытность на военной службе в Петрограде я работал у чухни на огородах, которые приносили огромный доход овощами и в особенности клубникой, где я присмотрелся к уходу за овощами, каковой уход и применяю дома в настоящее время и вижу превосходные результаты на своем маленьком огороде, что, я думаю, видят мои соседи. Брат мой, Василий Степанович Карпов, служил в Черевковском РИК счетоводом, тоже не имея своей избы-квартиры, так как дом наш был в Ляхове разломан и сложен в штабель, чтобы не догнил без крыши окончательно. И вот мы сообща с братом решили строить избу из развалин старого с условием: на средства брата срубить и отделать, а мне в 1928 году войти жить, предварительно сделав рамы, двери, печь и помещение для пчел. Служба не давала почти никаких средств да и не стала удовлетворять, так как приходилось сталкиваться частенько с такими противоречивыми вопросами, которых разрешить не могу ни сам, ни другие с богословским образованием люди.

Встретился однажды в Красноборске с одним пчеловодом с Падзер, около Сольвычегодска, с которым познакомился, и рассказал о своем положении. «Брось-ка ты, парень, эту бесполезную службу и займись пчеловодством, которое даст тебе кусок хлеба», - дал он мне совет. - «Да вдобавок, ты еще и столяр, так тебе только пчел и водить». Вот где я услышал драгоценные слова. В 1920 году у меня было четверо детей и старуха-мать. Подал заявление на родину в Звягинскую - не принимают, семья велика, земли много надо, а вот у них псаломщика нет, то, пожалуйста, поступай. Но такая служба мне уже слишком надоела в кабале у попа. Между тем время шло. Брат срубил избу и почему-то бросил службу в Черевковском РИК, уехал в Кемь, где и сейчас служит. А в Красноборском районе в 1924 году провели землеустройство, и земельный суд наделил меня землей, так как я осуществил право на землю, прожив 15 лет, но никак не приняли в сенокосное общество будто бы от желания всего общества, а не от закона. Корову, конечно, кормить было нечем, и вот тут-то я окончательно решил заняться пчеловодством. Но как? Не имея ни знаний, ни средств, ни практики, - никак не мыслимо начать. Решено было купить два улья с условием поработать на той же пасеке летний сезон с выставки до выставки - до окончания сезона. Удалось купить на Комарице (Забелино, дер. Богородская Кулига) у Прокопия Васильевича Подсекина, где и начал учиться. Цена ульям 30 пудов хлеба за улей. Пришлось поставить на карту все: продал пальто, мебель своей работы и у жены все, что можно продать из вещей. И вот из этих двух ульев выросла имеющаяся в настоящее время пасека, и выработался у меня опыт по пчеловодству на самых грубых ошибках в практике, описывать которые за неимением здесь места невозможно. На Лябле нанимал квартиру за 5 руб. в месяц, одна изба, где зимой день и ночь работал ульи, в подполье зимовали пчелы. Пришлось окончательно проситься на родину в Ляхово с пасекой и всем семейством. Не помню, которого числа мая месяца 1924 года было собрание, созванное мной к соседу Афанасию Ивановичу Карпову, на котором мне было отказано в приезде, кроме нескольких лиц, которые ничего не имели против, остальные долго шумели, подозревая в моем приезде вред от пчел и боясь моего наделения землей, так я и приехал против желания соседей.

24 мая 1928 года я отказался от должности псаломщика Лябельской церкви, навсегда бросив эту службу. 2 июня я приехал на родину и поместился в доме соседа Афанасия Ивановича Карпова, так как своя изба братом была не достроена. Средств существования у меня не было. Вся надежда была на пчел, а нужно было войти в свое помещение и сохранить зимой пчел. Лето 1928 года выпало самое плохое: дожди уничтожили весь взяток пчел, которые собрали 13 пудов меду, а на зиму себя не обеспечили и вдобавок заболели самой опасной болезнью - гнилец. Ну, кажется, дело мое совсем погибло! Было подано прошение в Черевковский РИК, который послал для обследования губернского инструктора А. Верещагина, и был 4 августа составлен т. Верещагиным и райагрономом акт обследования моего хозяйства и болезни пчел, и согласно постановления РИК была оказана помощь через Ляховское кредитное т-во в сумме 50 руб. ссуды и 28 полос стекла. Мед весь сдан в Черевковское ЕПО на обмен товаров. Для лечения пчел дана сумма в 25 руб. на формалин и денатурированный спирт, которого не оказалось нигде, а потому даннные средства пришлось израсходовать на сахар для осенней подкормки пчел, не обеспечивших себя.

Весной 1929 года вся пасека была накануне гибели, но Черевковское кредитное товарищество дало для пчеловодов сахар в количестве 5 фунтов на улей, и я из положения вышел, год был немного лучше 1928 года, но собранный мед пошел частью для уплаты ссуды Кредитному товариществу и 7 пудов сдано Черевковскому РПО из-за 7 рублей 90 копеек за пуд. В 1929 году я сам не пахал на Лябле и снял так мало хлеба для семьи в 8 человек, что не хватило хлеба до урожая на 3 месяца, пришлось просить в счет будущего урожая меда у тех, кто имеет хоть немного хлеба, и благодаря помощи кой-как пробились, а 2-х из детей отдал в няни в Архангельск, да двое - Борис и Николай - 2 месяца ходили по Черевковскому району, прося хлебца на пропитание. Какие кусочки они приносили - маленькие засохшие корочки. Такой хлеб есть было не очень приятно, но что же я мог поделать? В 1930 году Красноборский земотдел лишил меня на Лябле земли, разрешив мне снять озимовой корень, но беда в том, что более половины хлеба съели мыши, потому что молотить пришлось в конце зимы за неполучением из Ляховского сельсовета увольнения на молотьбу, пришлось послать сына, мальчика 13 лет, и заплатить за молотьбу чудовищную цену. 1930 год для пчеловодства был средний, но пасека серьезно пострадала от воров, которыми оказались соседние ребята своей деревни, которых я поймал 13 июля в час ночи, о чем я не буду писать, но только скажу, что результаты весеннего воровства очень губительны: не закрыв как следует 6 ульев, 35 рамок детки, которая погибла, и текущий год ушел на поправку этих ульев, не давших в этом году дохода.

48 килограммов меда сдано Черевковскому РПО. Хотелось сдать больше, но у них не было установки в снабжении: нет вощины, нет сахару, а заготовительная цена на мед была 98 коп. кило. В конце 1930-й год прошел неблагополучно, пчелы осенью были брошены без всякого ухода, так как никакие мои просьбы предсельсоветом не удовлетворены. Несмотря на то, что в ульях 30 пудов меду, караула не было, один улей № 35 задохся в снегу, шесть ульев во время осенней метели замело снегом, и я во время сильной метели прибежал с биржи Коптелово и откопал шесть ульев из-под снега, пчел больше половины задохлось. На состановку в омшаник пчел дано 1 сутки, снегу в ульях до отказа. Третья часть рамок заплесневела от сырости, но все-таки удалось спасти пчел благодаря своевременному зимнему уходу, добыванием подмора и вытиранием плесени. В настоящем 1931 году я занимаюсь пчеловодством на старой черной вощине, которой кооперация не могла достать даже на предложенный ей взамен вощины мед, а потому пчелы, чувствуя духоту и запах старой вощины, неудержимо роились и не дали полного дохода по случаю плохого осеннего дохода и порчи вощин от плесени. Я говорю всегда в защиту пчеловодства, потому что это для меня есть самый больной вопрос, и я всегда обращался в серьезных случаях к органам Советской власти за помощью и согласно Декрета об охране пчеловодства получал содействие и помощь, без чего пчеловодство в нашей несознательной крестьянской среде едва ли возможно. Да еще больной вопрос в том, что несознательная часть деревни считает это не работой, а получением меду даром, а пчеловод торгует медом и ничего более не делает. Такое современное отношение деревни очень вредно отражается на развитии пчеловодства и убивает весь интерес пчеловода, потому что его могут лишить избирательных прав за то, что он пчеловод. Но пчеловод должен быть вполне уверен, что он никоим образом не относится к кулачеству и что широкие массы того взгляда, что пчеловодство не пустая прихоть, а важнейшая отрасль сельского хозяйства, но требующая громадных усилий, труда и заботы со стороны лица им занятого. Высказанное я испытал на себе, когда не знаю, к какой части населения я причислен, когда при обложении сеном или хлебом всегда ставили вопрос так: отобрать у меня с полудуши 5 пудов хлеба, ведь у него меду много. Или: взять у него весь урожай сена, ведь он корову медом кормить может; да он ничего не работает, все с пчелами. Так проводились собрания в прошлую осень 1930 года. В результате оставили меня без хлеба и без сена взамен того, что я сложил все силы и здоровье в пчеловодство с семьей в 8 человек, всех нетрудоспособных, от своих нищенских средств. Я слышу, что меня надо убрать, что я не всех снабжаю медом. В настоящее время хозяйство мое в таком виде: 1/2 души земли на 8 человек, трудоспособных 2 человека, ульев 30, хлеба не сеяно, дом-изба пополам с братом, которому должен уплатить 200 рублей за произведенные работы по постройке дома. Корова одна.

Я не описал никаких обрядов религии и церковной службы, думая, что они никому не интересны и большинством теперь забыты. Про себя же скажу, что я в первое время службы был как верующий человек, слепо верующий, так как не кончил никакой духовной школы и решать религиозные вопросы не в силах, так и остановился в нерешенном состоянии в истинности религии. Ни в какой общине верующих не состою и никаких религиозных обрядов не исполняю. От советских органов я жду защиты, потому что в деревне не все с понятием и потому что я вреда государству не приношу, а мед сдавал в кооперацию, а на деньги опять через кооперацию же выписывал вощину из Вятской губернской пасеки.

Этим и заканчиваю свою безграмотную биографию и прошу ее рассмотреть.

1931 года, 2 августа

Ляховского сельсовета деревни Звягинской

гр-н Иван Степанович Карпов



Публикацию подготовил Владимир Щипин



Печатается по: Государственный архив Архангельской области. Ф. 615. Оп. 3. Д. 150. Списки лиц, лишенных избирательных прав, и жалобы на неправильное лишение избирательных прав.

Ярослав Леонтьев

Буйные шиши

Махновцы Смутного времени



Если Гоголь хотел кого-либо ославить, то хоть святых выноси лет этак на двести. Так-то и произошло с чем-то не потрафившим ему Загоскиным. Cупруга городничего Анна Андреевна спрашивает Хлестакова: «Так, верно, и „Юрий Милославский“ ваше сочинение? - Да, это мое сочинение, - отвечает Иван Александрович. - Ах, маменька, - возражает Марья Антоновна, - там написано, что это господина Загоскина сочинение». Но Хлестаков, нимало не смутившись, подтверждает: «Ах да, это правда: это точно Загоскина; а есть другой „Юрий Милославский“, так тот уж мой».

Этот обмен репликами оказался убийственным приговором для автора исторического романа «Юрий Милославский, или Русские в 1612 году». Между тем роман, напечатанный в 1829 году и выдержавший восемь прижизненных переизданий, имел необыкновенный успех. Его выход приветствовали Пушкин, Жуковский, старший Аксаков… Пушкин, к примеру, писал в своей рецензии: «Господин Загоскин точно переносит нас в 1612 год. Добрый наш народ, бояре, казаки, монахи, буйные шиши - все это угадано, все это действует, чувствует, как должно было действовать, чувствовать в смутные времена Минина и Авраамия Палицына. Как живы, как занимательны сцены старинной русской жизни!» Ему вторил Сергей Тимофеевич Аксаков: «Наконец словесность наша обогатилась первым историческим романом, первым творением в этом роде, которое имеет народную физиономию: характеры, обычаи, нравы, костюм, язык… Это небывалое явление на горизонте нашей словесности».

Загоскин, которого называли теперь русским Вальтер Скоттом, получил от Николая I перстень за роман, а за единственную хулительную рецензию, появившуюся в «Северной пчеле», ее редактор - небезызвестный Фаддей Булгарин - едва не лишился газеты… Так чем же все-таки Михаил Николаевич (тоже, кстати, юбиляр - в этом году 220 лет со дня рождения) не потрафил Николаю Васильевичу. Рискну высказать предположение. Все дело в запорожских казаках, за которых оскорбился Гоголь. Вчитайтесь внимательно в такие строки «Юрия Милославского»: «Никогда Россия не была в столь бедственном положении, как в начале семнадцатого столетия: внешние враги, внутренние раздоры, смуты бояр, а более всего совершенное безначалие - все угрожало неизбежной погибелью земле русской. Верный сын отечества, боярин Михайло Борисович Шеин, несмотря на беспримерную свою неустрашимость, не мог спасти Смоленска. Этот, по тогдашнему времени, важный своими укреплениями город был уже во власти польского короля Сигизмунда, войска которого под командою гетмана Жолкевского, впущенные изменою в Москву, утесняли несчастных жителей сей древней столицы. Наглость, своевольство и жестокости этого буйного войска превосходили всякое описание. Им не уступали в зверстве многолюдные толпы разбойников, известных под названием запорожских казаков, которые занимали, или лучше сказать, опустошали Чернигов, Брянск, Козельск, Вязьму, Дорогобуж и многие другие города».

Стерпеть сравнение с разбойниками для потомка полковничьего запорожско-шляхетского рода и главного мифотворца Запорожской Сечи было выше его сил. Полистайте начальные страницы «Гоголь в жизни» Вересаева, где собраны сведения о предках писателя, фамилия которого происходила от казацкого прозвища основателя рода Остапа, полковника Подольского, а затем Могилевского. (Слово «гоголь» по-староукраински означает «селезень»). Евстафий (Остап) Гоголь был сподвижником гетмана Правобережной Украины Петра Дорошенко. Когда в борьбе за власть на Украине левобережный гетман Иван Самойлович разбил войско Дорошенко, то полковник Остап Гоголь вместе с сыном Прокопом и верными им казаками не поддался на уговоры Самойловича, передал непокоренную Могилевскую крепость Речи Посполитой и перешел на службу к воинственному польскому королю Яну III Собесскому. В награду Остап и сын получили в 1674 году от короля жалованную грамоту («За приверженность к нам и к Речи Посполитой благородного Гоголя, нашего могилевского полковника… поощряя его на услуги, жалуем нашу деревню, именуемую Ольховец…») и осели в Польше. В том же году Остап Гоголь стал наказным гетманом и получил булаву от короля.

Генеалогией Гоголя интересовался еще первый биограф писателя Пантелеймон Кулиш. Современный автор В. Батурин, идя по его стопам, останавливается на таком примечательном факте: в 1792 году, оформляя документы на дворянство, секунд-майор Афанасий Гоголь-Яновский специально утаил имя Остапа и назвал своим прадедом не его, а никому не известного полковника Андрея Гоголя. «В связи с этим фактом, всплывают в памяти имена сыновей легендарного Тараса Бульбы», - отмечает Батурин. То, что дед писателя хотел этим наложить печать забвения на полонофильство своего прапрадеда, - объяснимо, но зачем его внуку понадобилась такая подмена - не ясно.

25 лет от роду Гоголь задумывал написать историю Малороссии в «шести малых или в четырех больших томах». В «Северной пчеле» он даже поместил объявление «Новые книги. Об издании Истории Малороссийских Казаков, сочинения Н. Гоголя (автора „Вечеров на хуторе близ Диканьки“)», в коем анонсировал и просил о помощи одновременно: «До сих пор еще нет у нас полной, удовлетворительной истории Малороссии и народа… Я решился принять на себя этот труд… Около пяти лет собирал я с большим старанием материалы, относящиеся к истории этого края. Половина моей истории уже почти готова, но я медлю выдавать в свет первые Томы, подозревая существование многих источников, может быть мне неизвестных…»

И далее он просил «просвещенных соотечественников» адресовать ему оные «в С.П.Б. или магазин Смирдина или прямо в мою квартиру, в Малой Морской в доме Лепена, Н. В. Гоголю». Тогда же, в январе 1834 года он делился в письме историку Погодину: «Я весь погружен теперь в историю малороссийскую и всемирную; и та, и другая у меня начинает двигаться… Ух, брат! Сколько приходит ко мне мыслей теперь! да каких крупных! полных, свежих!… Малороссийская история моя чрезвычайно бешена, да иначе, впрочем, и быть ей нельзя. Мне попрекают, что слог в ней уж слишком горит, не исторически жгуч и жив; но что за история, если она скучна!»

Романтическая идеализация запорожского казачества не просто вдохновляла Гоголя - она пленила, околдовала, заставляя выдавать желаемое за действительное. И он действительно умел заставить историю двигаться, но вот только не всегда в верную сторону.

Батько из Бреста

Автор бессмертного «Тараса Бульбы» лукавил, изображая запорожцев заклятыми врагами ляхов с молока матери и до скончания века. Бывали и другие времена, когда запорожцы были верными слугами Его Королевской Милости, как тогда было принято говорить в Речи Посполитой, и сам Богдан Хмельницкий находился на королевской службе в качестве Чигиринского сотника. На Руси их называли «черкасами» (существует версия о том, что ядро как запорожских, так и донских казаков составили черкасы - потомки черных булгар, а затем донских булгар-ясов), и не было врага более лютого при самозванцах у «москвы» (как они величали наших предков). Землепашцам, посадскому люду, смиренным инокам - всем доставалось на орехи от воинства батьки Лисовского, на три четверти состоявшего из «черкас» в лихие времена самозванцев и польских претендентов на Московское царство. Особенно охочи были лисовчики до беззащитных монастырских обителей, которые грабились ими нещадно. Свидетелей эти сухопутные пираты в живых предпочитали не оставлять: множество монастырских насельников богатых обителей и скромных лесных пустыней сложили головы под ударами казацких сабель.

Главный герой романа Загоскина князь Милославский «с верными дружинами под предводительством юноши-героя, бессмертного Скопина, громил врагов России; веселый, беспечный юноша, он любил Бога, отца, Святую Русь и ненавидел одних врагов ее». Перед читателем чередой по всему роману проходят образы этих врагов, из которых особенно выделяется образ лихого атамана Лисовского. Напоминая о героической 16-месячной обороне обители Сергия Радонежского, романист пишет: «Тридцать тысяч войска польского, под предводительством известных своею воинской доблестью и зверским мужеством панов Сапеги и Лисовского, не успели взять приступом монастыря, защищаемого горстью людей, из которых большая часть в первый раз взялась за оружие…» Порой даже кажется, что бывший офицер-доброволец Отечественной войны Загоскин снимает шляпу пред этим «зверским мужеством». Прилепившийся к Милославскому, спасшему ему жизнь, казак Кирша рассуждает про своего бывшего полковника Лисовского: «…у него, бывало, расправа короткая: ладно так ладно, а не так, так пулю в лоб!… Эва! слышишь, как покрикивают… подле самого шатра княжеского, - как будто б им черт не брат! Небось у Лисовского не стали б этак горланить. Бывало, как закрутит усы да гаркнет, так во всем лагере услышишь, как муха пролетит…» Ну чем, спрашивается, не полковник Бульба?

Прозванный запорожцами «батькой» Александр Иосиф Лисовский-Янович (хорошо еще, что не Яновский!) от рождения был не то православным, не то униатом. Православных шляхтичей в Речи Посполитой тогда еще хватало, а для предводительства «черкасами» это обстоятельство было не из последних. Правда, современные белорусские националисты, при дефиците героев национального эпоса, тоже записали Лисовского в число своих кумиров. Курсирующий между США и Беларусью популярный бард Сержук Соколов-Воюш записал даже альбом «Песни лисовчиков»!

Подробными сведениями о жизни будущего «батьки» до его появления в Московском государстве автор почти не располагает. Известно лишь, что он родился на Виленщине и что в конце XVI столетия его семья перебралась в Брест. Военная карьера Лисовского началась в войсках гетмана Яна Кароля Ходкевича, отряды которого действовали в Прибалтике. Известность гусару Лисовскому принесло его участие во внутреннем мятеже (рокоше) в пределах Польско-Литовского государства, случившемся в 1607 году. Шляхтичи-рокошане во главе с Зебжидовским выступили против реформаторской политики Сигизмунда III, нацеленной на централизацию власти и управления. За участие в рокоше ротмистр Лисовский был объявлен вне закона (заочно осужден на вечное изгнание и казнь в случае возвращения в отечество). И тогда прославленный наездник продолжил партизанскую войну… в другой стране. Его прибытие в Московию во главе небольшого отряда из 200 запорожских казаков оказалось очень своевременным. Летом 1607 года в Стародубе объявился человек без роду, без племени, вошедший в историю под именем «Тушинского вора», а 10 октября под Тулой войсками Василия Шуйского был разгромлен «воровской» воевода Иван Болотников. Пока в Белокаменной столице Московского государства царила «передышка» от ужасов братоубийственной войны, Лисовскому удалось рекрутировать в свой отряд около полутысячи донских казаков в районе Орла. С этим сводным формированием он двинулся из Северской земли на север Рязанской и осадил Зарайск, который пал вследствие перехода на сторону лисовчиков городовых казаков и посадского населения. Под Зарайском Лисовский дал бой подступившим рязанцам во главе с воеводой князем Иваном Хованским и Захарием Ляпуновым и разбил их отряд. В Михайлове удачливому авантюристу удалось собрать под свои знамена остатки рассеявшихся болотниковцев. По непроверенным данным (у страха глаза всегда велики), теперь численность войск Лисовского составила тридцать тысяч человек. Так или иначе, но лисовчикам удалось взять даже такую мощную крепость, как Коломна. В это время отряды Лжедмитрия II разбили под Болховом царское войско во главе с братом царя Дмитрием Шуйским и князем Василием Голицыным, и летом 1608 года, подойдя к Москве, создали укрепленный лагерь в селе Тушино.

Лисовский тоже двинулся из Коломны в направлении Москвы, но на полпути был остановлен одним из лучших царских воевод - князем Иваном Куракиным. Набранное во многом из случайных людей войско, больше напоминавшее шумную ватагу, не выдержало внезапного натиска, сбилось в кучу, сломав правильный строй, а затем разбежалось, побросав «огневой наряд» (артиллерию), захваченную в Коломне. Однако первая неудача не охладила пыл Лисовского, а только раззадорила его. С этого момента он не гнался больше за количеством, а обращал внимание на качество своего отряда, численность которого в разное время колебалась в среднем от двух-трех до пяти-шести тысяч всадников.

Махновцы Смутного времени

Если проводить аналогии между двумя Гражданскими войнами - малоизвестной в начале XVII века и памятной нам по «Тихому Дону», «Хождению по мукам» и десяткам других текстов и кинофильмов, - то роль лисовчиков в чем-то была схожа с ролью махновцев. Вооруженные саблями, луками, пиками и легким огнестрельным оружием, лисовчики отличались исключительной мобильностью. Они были способны совершать молниеносные рейды, преодолевать сотни верст, проводить умелую разведку, наносить стремительные удары и отступать с наименьшими потерями в безнадежной ситуации. Люди Лисовского не признавали обозы и добывали необходимое в бою. Все это позволяло им неоднократно разбивать превышающие силы противника, штурмовать крепостные стены городов и хорошо укрепленные монастыри. Не знаю, слышал ли о батьке Лисовском Нестор Махно, но тактика его повстанцев до боли напоминала тактику лисовчиков. Само же это название прочно закрепилось за легкой конницей, позволяя отличать этот род войск от тяжелой кавалерии: закованных в панцыри польских крылатых гусар и их боевых собратьев - пятигорцев (литовских гусар).

В сентябре 1608 года лисовчики вместе с войском гетмана Яна Петра Сапеги двинулись из Тушина в сторону Троицкого Сергиева монастыря. Своей главной базой Лисовский избрал Суздаль, где можно было укрыться за крепкими стенами Спасо-Ефимьевского монастыря, а Сапега положил глаз на Дмитров. Отсюда они наведывались в свои многочисленные таборы к Живоначальной Троице. Героическая осада монастыря, основанного преподобным Сергием Радонежским, длилась 16 месяцев и, в конце концов, закончилась для осаждавших неудачей. Отсюда, из-под Троицы и из Суздаля, лисовчики совершали свои опустошительные набеги на соседние города. Один из эпизодов этой эпопеи, а именно захват Переславля-Залесского, был запечатлен в повести писателя-декабриста Бестужева-Марлинского «Изменник», напечатанной незадолго до восстания в 1825 году в издававшейся им вместе с К. Ф. Рылеевым «Полярной звезде». Вот как представлял он себе лисовчиков: «Чудна и пестра была смесь народов, составлявших хоругвь Лисовского. Польская шляхта, своевольно наехавшая на Русь, служить себе, без воли сейма и против воли короля. Они гордо похаживают, крутя усы и отбрасывая назад рукава своих кунтушей, клянясь и хвастая ежеминутно. Казаки косо поглядывают на союзников, лениво дымя трубками, и часто сабли их крестятся с польскими, хотя к их знаменам, для добычи и славы, привязали они переметную дружбу свою. Полудикие литовцы, приведенные панами на разбой и на убой, бесстрашно сидят или спят вокруг огней. Наконец изменники русские, иные из привычки к мятежу и бездомью, другие алкая корысти, третьи из надежды воротить грабежом у них отнятое передались к гультаям (в словаре Даля: «человек праздный, шатун… охочий до гостьбы, пирушки, попоек». - Я. Л.) польским. Роскошь и бедность вместе разительно виделись в стане. Инде ходил часовой с заржавленным бердышом, в рубище, но в золоченом шишаке; другой в бархатном кафтане, но полубос; здесь поят коня серебряным ковшом, а там на дорогом скакуне лежит вместо седла циновка. Штофный занавес, вздетый на копье, завешивает из бурки сделанную ставку какого-нибудь хорунжего, который нежится на медвежьей полости, склоняя голову на седло. Здесь бобровое одеяло кинуто на грязной соломе. Все это было странно и дико, но все кипело жизнью и силою. Везде говор и ржание коней, звук и блеск оружий во мраке.

Перед ставкою у огня лежал на ковре Лисовский и с ним двое изменников, Хворостинин и Ситцкий. Крепкий склад и суровое, загорелое лицо показывали в Лисовском обстрелянного воина, а быстрые глаза и думные на челе морщины - опытного вождя…»

Отмечу в скобках, что сюжетная линия «Изменника» перекликается с «Тарасом Бульбой». Здесь тоже речь идет о двух братьях, оказавшихся во враждебных станах, - князьях Владимире и Михаиле Ситцких (Сицких). И перед нами все те же запорожские казаки, хотя и в другую историческую эпоху.



Продолжение следует.

Мария Бахарева

По Садовому кольцу

Часть восьмая. Смоленский бульвар и Смоленские площади



На Смоленском бульваре зеленых насаждений давно нет - их уничтожили в 1938 году, когда расширяли Садовое кольцо. Левая сторона бульвара начинается с восьмиэтажного дома на углу с ул. Бурденко (арх. В. Я. Вольфензон). Проектировался до войны, строился после. За ним сплошной застройкой идут похожие, как близнецы, пышно украшенные «сталинки», построенные накануне Великой Отечественной. Из уничтоженных при их возведении домов особого сожаления заслуживает последний, стоявший на углу с Первым Неопалимовским переулком. Он с 1904 по 1918 год принадлежал знаменитому инженеру-конструктору Владимиру Шухову. Дом этот, по некоторым данным, еще допожарной постройки, был одноэтажным, с большими окнами (их было девять по фасаду), украшен изящной колоннадой. В архиве Шухова сохранилось множество фотографий самого особняка и его окрестностей. На одной из них, снятой с крыши, виден угол двухэтажного особняка (№ 11) по другую сторону Неопалимовского, построенного в 1810-е годы. Этот дом сохранился до наших дней. За время своего существования он сменил несколько владельцев, но в истории остался только один из них, известный московский спирит Николай Львов. На одном из спиритических сеансов в его доме присутствовал Лев Толстой. В дневнике еще одного участника того сеанса, Н. В. Давыдова, сохранилась запись: «Сеанс не удался; мы сели, как оно полагается, за круглый стол, в темной комнате, медиум задремал, и тут начались стуки в стол и появились было фосфорические огоньки, но очень скоро всякие явления прекратились; Самарин (имеется в виду Петр Федорович Самарин, брат известного славянофила. - М. Б.), ловя в темноте огоньки, столкнулся с чьей-то рукой, а вскоре медиум проснулся, и дело этим и ограничилось… На другой день после сеанса Лев Николаевич подтвердил мне свое мнение о том, что в спиритизме все или самообман, которому подвергаются и медиум и участники сеанса, или просто обман, творимый профессионалами». Сам Толстой в результате своего неудачного спиритического опыта написал комедию «Плоды просвещения» - ее герои Звездинцев и Сахатов списаны с Львова и Самарина. Любопытно, что в советские времена в этом особняке работал Совет по делам религий при Совете министров СССР.

Два следующих дома числятся под одним номером - 13. Первый из них так же, как и дом Львова, был построен в 1810-е годы: скромный оштукатуренный деревянный особнячок с мезонином. В самом начале XX века в нем квартировал полузабытый сегодня художник Виктор Батурин (пик его славы пришелся на 1910-е годы). Несколько лет назад дом снесли, сохранив только одну фасадную стену. В новостройке, пристроенной к этой стене, сегодня находится банк. Соседний бесцветный дом в три этажа - образец застройки середины XIX века. Некогда он принадлежал Московскому городскому кредитному обществу.

Далее - доходный дом Головлева (№ 15), построенный в 1913 году по проекту арх. Ф. Н. Кольбе. В 1920-е годы в этом здании размещалось студенческое общежитие МГУ. Впрочем, оно занимало только часть здания, были здесь и обычные квартиры. В одной из них почти двадцать лет прожил легендарный генерал Карбышев.

Усадьбу Римских-Корсаковых (№ 17) сегодня узнать практически невозможно: в 1930-х годах выходившие на бульвар флигели соединили между собой и надстроили двумя этажами. Главное усадебное здание, находящееся в глубине двора, перестроили еще раньше, в начале XX века, когда усадьба принадлежала московской Земледельческой школе. Эта же школа владела и соседним участком, бывшей усадьбой фельдмаршала Каменского.

Далее Смоленский бульвар переходит в Смоленскую-Сенную площадь. До самой революции на ней шумел Сенной рынок, на котором, вопреки названию, торговали не только и не столько сеном, но еще и дровами и углем. Левая сторона площади, застроенная невзрачными двухэтажными домишками с лавками и простонародными трактирами в первом этаже, была уничтожена в середине XX века. В 1950-е годы построили жилой дом с кинотеатром «Стрела» (№ 23-25). Этот кинотеатр приобрел особую популярность в годы перестройки - на его базе был организован экспериментальный центр неигрового кино. В нем, в частности, прокатывали самый нашумевший документальный фильм 1980-х - «Легко ли быть молодым». В начале 1960-х построили соседний дом (№ 29) с большим универсальным магазином «Руслан». Дальше застройка прерывается небольшим сквером, по обе стороны которого стоят высокие гостиничные здания. В былые времена на месте дальнего от площади угла сквера стояла церковь Смоленской иконы Божией Матери, построенная в XVII веке. Церковью заканчивалась Смоленская-Сенная площадь и начинались владения Смоленского рынка. Здесь торговали в первую очередь съестными припасами - Смоленский рынок был главным конкурентом Охотного ряда. С самого края рынка, на углу, - доходный дом братьев Орловых, сохранившийся до наших дней. Дальше начиналась типичная рыночная застройка: трехэтажные дома с лавками, фасад одного из них сохранился. Если пройти чуть дальше, то можно найти и нетронутую временем застройку (№ 9) - правда сейчас вся она закрыта рекламой. Такие же домики стояли и на месте огромного жилого здания, построенного по проекту И. В. Жолтовского в 1940-е годы.

Правая сторона Смоленского бульвара начинается с доходного дома А. А. Кунина (№ 2), построенного в 1903 году и надстроенного в конце 1990-х. За ним - четырехэтажный Городской училищный дом (№ 4), построенный в 1905 году на средства известного благотворителя Василия Алексеевича Бахрушина. Рядом с ним стоял особняк самого Бахрушина, снесенный в 1970-е годы, на его месте - семнадцатиэтажный жилой панельный дом. При его строительстве уничтожили и изящный старинный особнячок Лосевых, в котором в 1920-е годы работал московский Музей игрушки.

Далее - доходный дом (№ 10), построенный в 1892 году и надстроенный в 1930-е. За ним, на углу с Большим Левшинским переулком - двухэтажный домик 1870-х годов. Одну из его квартир в 1890-е годы занимал профессор Московского университета, будущий академик Владимир Иванович Вернадский. По другую сторону переулка - восьмиэтажный «сталинский» дом (№ 22), для строительства которого снесли почти целый квартал двух- и трехэтажных домиков, построенных, в основном, во второй половине XIX века. Как они выглядели, можно судить по единственному сохранившемуся зданию (№ 24): скромная отделка фасада, в нижнем этаже - лавки или мелкие конторы, два верхних сдаются внаем под квартиры.

Из серенькой застройки выделялся (да и до сих пор выделяется) великолепный особняк (№ 26/9) на углу с Глазовским переулком. Первым владельцем этого дома был чаеторговец К. С. Попов. В 1890-е годы его купил фабрикант Михаил Абрамович Морозов. Впрочем, обычно этот особняк связывают с именем его жены, одной из первых красавиц Москвы, покровительницы художников, Маргариты Кирилловны Морозовой. В этом особняке не раз бывали Серов, Скрябин, Дягилев, Врубель, Бердяев, Коровин, Левитан, Серов. В зимнем саду хранилась прекрасная коллекция живописи - помимо полотен друзей дома в ней имелись работы Ренуара, Дега, Ван Гога и Гогена. После революции особняк стал рабочим клубом, а позже в нем разместился райком партии. В 1980-х его планировали сделать домом приема делегаций (как это произошло с особняком Саввы Морозова на Спиридоновке), но в итоге здание досталось банку «Российский кредит». Ему же принадлежит и дом напротив, уже на Смоленской-Сенной - недавний новодел «по мотивам» исторического здания 1810-х годов. К нему примыкает бывшая усадьба Несвицкой, над обликом которой, по некоторым сведениям, работал сам Матвей Казаков. С 1878 по 1925 год в этой усадьбе находился приют. Справа от усадьбы, на красной линии бульвара, - двухэтажный особняк, построенный в 1888 году специально для бесплатной городской читальни им. А. Н. Островского.

Оставшееся пространство площади с 1940-х годов занимает одна из семи высоток Москвы - здание МИД, заменившее собой целый квартал до Денежного переулка.

На углу Арбата и Смоленской площади стоит конструктивистский дом, хорошо знакомый каждому москвичу: в его первом этаже находится гастроном «Смоленский» (бывший Торгсин, описанный Булгаковым в «Мастере и Маргарите»). За ним застройка прерывается пышными, почти триумфальными воротами - они ведут ко входу на станцию метро «Смоленская» Арбатско-Покровской линии. Следующее здание (Карманицкий, 9) было построено в 1980-е для «Дома моды на Арбате». А вот дальнейшая застройка до самого конца площади сохранилась неизменной с начала XIX века - снесенная часть Смоленского рынка состояла из таких же домов.

Впрочем, площадь была застроена и посередине - там, где сейчас проезжая часть. Там, собственно, и находился крытый Смоленский рынок. Он занимал большую часть площади - проезды для пешеходов и экипажей по обе стороны рынка имели ширину всего лишь в 8 саженей (около 17 метров). В 1930-е годы, после уничтожения рынка, на том же самом месте возвели наземный вестибюль станции метро «Смоленская» Филевской линии. Просуществовал он всего несколько лет: уже в конце тридцатых, при реконструкции Садового кольца, здание вестибюля снесли.

* ДУМЫ *



Борис Кагарлицкий

Имитация лени

Русский человек может быть трудолюбив, но никогда в этом не признается



Моя коллега вернулась из Афин в состоянии тихого бешенства. После нескольких дней препирательств с греческими организаторами Европейского социального форума, она добилась, наконец, поставленных целей, но чего это стоило! Пришлось целыми днями сидеть в офисе, по три или четыре раза повторяя одни и те же разговоры и выявляя неизменное нарушение договоренностей.

«Знаешь, в чем разница между ними и нами? - спрашивала она меня, захлебываясь рассказывая о неэффективности афинского центра. - Греки, как и мы, православные, поэтому они обязательно все перепутают, все, что могут, сломают, испортят, сделают не так, как надо. Но в отличие от нас, они считают себя западными людьми, потому никогда в своих ошибках не признаются и ничего не исправят».

Здесь ключевое понятие, конечно, «признаться». У нас в итоге выходит очень даже неплохо, но обязательно после того, как что-то сперва забыли и поломали. Однако, с другой стороны, откуда такая уверенность в собственной изначальной неэффективности?

Представление о том, что мы работаем плохо, что «мы беспечны, мы ленивы, все у нас из рук валится» сидит глубоко в русской культуре, и, как ни удивительно, не оспаривается даже самыми отчаянными патриотами. Напротив, западный человек, согласно нашим понятиям, трудолюбив, надежен и эффективен. Что, действительно, соответствует его представлениям о себе. Француз может подолгу говорить, как он четко и добросовестно выполнил свое дело - travail bien fait. Наоборот, русский, справившись со своей работой, никогда не будет хвастаться этим. Кроме того случая, когда для успеха надо было проявить смекалку, что-то сделать не по правилам, по собственной инициативе. Зато он будет взахлеб рассказывать про каких-нибудь идиотов, которые все запороли, наворотили невесть чего. А потом за ними непременно пришлось все переделывать. И что удивительно: переделка-то оказалась вполне успешной!

Столкнувшись с неэффективностью и некачественной работой на Западе, русский человек обижается. Не возмущается, а именно обижается эмоционально, лично. Его обманули. Его система ожиданий предполагала противоположность между нашей бестолковостью и их протестантскими ценностями. Однако тот факт, что протестантские ценности могут сочетаться с крайней бестолковостью, является для нас крайне неприятным открытием.

Несколько лет назад из Финляндии в Норильск по воздуху отправляли какую-то металлическую дверь особо сложной конструкции. На аэродроме финский менеджер обнаружил, что дверь в пенопластовой упаковке не влезает в самолет. Распаковав дверь, он погрузил на борт пенопласт, решив отправить саму дверь следующим рейсом. Ошибку обнаружили, когда борт был уже в воздухе. Можете представить, какие слова зазвучали потом в эфире! Самолет вернули, пенопласт выгрузили, дверь отправили.

Почему- то думается, что будь на месте финна русский прораб, ситуация сложилась бы противоположным образом. Дверь бы, конечно, поцарапали, люк самолета помяли бы, но загрузили все вовремя и доставили бы как надо. И кто, спрашивается, после этого эффективнее?

Либеральные публицисты обожают жаловаться на щуку, из-за которой Емеля всего добился, не слезая с печи, на двоих из ларца, одинаковых с лица, делавших чужую работу, и на прочих сказочных героев, в образах которых закрепился русский культ лени. Однако так ли плоха русская работа на практике? Индустриальная культура закрепилась у нас в стране сравнительно легко, а пьянства и прогулов на отечественных заводах всегда было много, но не больше, чем на американских. Организация труда в офисах отличается у нас крайней бестолковостью, но все равно не хуже, чем в Англии. Мне всегда казалось, что хуже, чем в Сбербанке наладить обслуживание клиентов невозможно в принципе, но как-то раз мне пришлось обратиться по делам в один лондонский банк - я понял, до чего же я ошибался!

Вообще британские бестолочи могут запросто соревноваться с нашими. Однажды на окраине Лондона я обнаружил здоровенный столб, стоящий посреди велосипедной дорожки. Поставлен он был очень удачно, так что у велосипедистов не оставалось ни малейшего шанса. Столб был установлен здесь ради висевшего на нем знака, напоминавшего (если кто-то не понял), что тут проходит велосипедная дорожка.

Столкнувшись с итальянскими коллегами, российские рабочие неизменно повышали самооценку, особенно если речь шла о выходцах с юга Италии.

Разумеется, отсюда не следует, будто наши соотечественники неизменно эффективны и трудолюбивы. Но по этим показателям они отнюдь не хуже среднего европейского уровня.

И все же, несмотря на то, что итальянец или англосакс может в своем нежелании работать превзойти русского, он никогда не сможет об этом своем настроении рассказать так ярко и подробно, как наш соотечественник. Максимум на что хватает итальянца это на общую формулу dolce far nulla (сладостное безделье). Кстати, с чего вы взяли, что русское безделье сладостное? Наш человек вообще не любит находиться в состоянии покоя, если только силы его совершенно не оставили или алкоголь окончательно его не сломил.

На бытовом уровне он готов усилий потратить немерено. Особенно, если нужно решить какую-то задачу, выходящую за пределы нормы, сделать что-то не по правилам. Или, наоборот, настоять на своем. Родной язык является поразительным примером того, как энергия и изобретательность сочетаются с отказом от движения по правильному пути.

Мы, например, постоянно жалуемся на англицизмы, заполнившие нашу речь. Лет двести назад так же язык был полон галлицизмами, а еще раньше голландскими и немецкими словами. Что за безобразие, однако! Неужели невозможно перевести? Вот, в финском языке, любое иностранное слово переводится, даже если местного аналога и в помине нет. Глазу иностранца, читающего финский текст, зацепиться не за что. Ни слова знакомого, ни корня даже! Иное дело русский язык.

Наглядное и упорное стремление упростить конструкцию, использовать одно слово там, где по логике вещей требовалось бы два, вогнать в родную речь иностранное словечко без перевода, но еще и поставив его в русскую глагольную форму.

На экран компьютера выгружается инструкция к очередной программе, и я читаю варианты своих действий. Если что-то не так, можно «забанить юзера».

Понятно: ban user. В самом деле, не говорить же «запретить доступ пользователю». Длинно, скучно. И кто сказал, будто язык, насыщенный англицизмами (как прежде галлицизмами) становится непонятен без знания слов-первоисточников? Ведь даже без знания английского можно понять, что за приказом «забанить юзера» ничего хорошего не последует. Для «юзера» во всяком случае.

А вот еще одна великолепная команда: «приаттачить файл». Почему «приаттачить», ведь можно же сказать «прикрепить, присоединить». Тут уже логика упрощения не работает. И там одно слово, и тут. Перевод прямой, безвариантный. Но нет, мы переводить вообще не будем. Мы новое слово придумаем.

Главный принцип - работа не по правилам. Затащить упирающееся иностранное слово в родную речь, лишь бы только не сделать то, чего эта речь от вас вроде бы требует. Пойти в обход, обмануть логику собственного языка, но таким образом, что в итоге именно эта логика и торжествует! Потому что загнанное в русский язык иностранное слово мгновенно осваивается, уютно устраивается в предложении и начинает жить по местным правилам.

Нет ни малейшего стремления экономить энергию. Но есть горячее желание использовать ее не так, как от вас требуют. Даже если конечный итог совершенно соответствует исходному заданию. Наша способность часами смаковать собственное нежелание работать, многочисленные разговоры о том, что работа не волк и не убежит от нас в лес, связаны не столько с самим трудом, сколько с нашим отношением к себе и к своему начальству. Лень русского человека не бытовая, а экзистенциальная. Она относится к сфере убеждений и идеологических принципов. Русскому человеку стыдно признаваться в трудолюбии.

Происхождение экзистенциальной лени проследить нетрудно. Оно лежит на поверхности - в барщине, в крепостном праве. Столетия принудительной работы на «чужого» не могли не оставить свой след в культуре. Общие навыки труда развиваются независимо от того, на чьем участке ты работаешь. Но стыдно хвастаться добросовестностью на барщине. Скорее доблестью можно считать саботаж, уклонение от работы. Но и тут проблема: индивидуальное увиливание оборачивается увеличением нагрузки на остальных. Такое в общине не поощряют. Следовательно, поощряться может только смекалка, когда и свои силы сэкономил, и барскую работу все же выполнил.

Ну, или не выполнил. Но этого все равно не заметили.

Многочисленные разновидности фигуры «начальника» упирались в одну и ту же из века в век повторяющуюся ситуацию. Приказы не обсуждаются. Вопрос «почему» не задается.

Боярин, чиновник, помещик, городской комиссар - все они действовали по единой логике, даже если исходили из разных целей и ценностей. Но и буржуазный порядок ничего не изменил, поскольку частный хозяин в сознании работника занял место барина. Впрочем, не только в сознании подчиненных, но, главное, в своем собственном. Русский капитализм авторитарен прежде всего на уровне предприятия, трудовых отношений. Либеральный интеллигент готов противопоставить добродетели «свободного рынка» и «частного бизнеса» страшным порокам авторитарной государственной машины. Но потому-то и не хочет он заглянуть внутрь частной компании и предприятия, что от увиденного потерял бы всякую веру в «ценности»: каждый хозяин у себя на фирме Сталин и Иван Грозный в одном лице.

Причина не только в культуре, но и в механизме формирования капитала. Западный капитал в значительной мере формировался снизу. Естественно, он тоже не мог существовать без вмешательства государства, и порой весьма агрессивного. Неизменно в итоге он приходил к концентрации, к той же отчужденной авторитарно-бюрократической структуре, воплощаемой средневековым термином «корпорация». Но в процессе развития, хоть и временно, он все же мог опереться на инициативу снизу, на свободного труженика, мелкого буржуа, йомена, фермера. Именно их опыт формировал повседневные нормы протестантской культуры и идеологию «хорошей работы».

Макс Вебер не случайно заметил, что свобода - это лишь побочный эффект, возникающий на ранних стадиях формирования капитализма. И тут же добавил, что у русского капитализма есть принципиальное отличие от западного: он эту раннюю стадию не проходил и в этом побочном продукте не нуждается. Россия получила капитализм сверху, причем два раза кряду. И это уже ни исправить, ни переделать невозможно.

Отечественный работодатель не пришел как тот, кто освободит зависимого труженика от его пут, предоставив ему выбор «свободного» труда. Он не пришел свергать помещика или бюрократа. Он сам и есть тот самый помещик и бюрократ, только усвоивший передовые западные теории и технологии.

Рынок - это сочетание публичной свободы со скрытым принуждением. А наш рынок ничего не скрывает. Он и есть воплощенное принуждение. Потому российский наемный работник с легкостью воспринимает идею марксизма о том, что наемный труд, в конечном счете, есть то же самое рабство, только добровольное, опосредованное рыночными отношениями. Хотя у Маркса в описании наемного труда разворачивается диалектика свободы и принуждения, а нам эта диалектика без надобности. Наш человек по собственному опыту особенно рельефно видит одну сторону противоречия.

Экономика и политика вполне органично дополняют друг друга, не оставляя даже иллюзии того, что в частном секторе что-то происходит иначе, нежели в государственном. Мы с удовольствием называем наших капиталистов олигархами, сами не сознавая, что в подмене слов кроется очевидный политический смысл. Олигарх это не только тот, кто командует большой нефтяной корпорацией и ходит на прием в Кремль. В небольшом поселке мне сообщают, что «у нас есть два местных олигарха». Не слишком ли много для одного нищего поселка? Но это только на первый взгляд так кажется. Олигархия это отношение власти. Не только по отношению к чиновникам, но и по отношению к собственным рабочим. Сотрудники превращаются в подданных. Каждый предприниматель становится именно олигархом, не переставая от этого быть капиталистом.

Русский капитализм не отсталый. Он откровенный.

Авторитарное государство продолжает и завершает авторитарную структуру бизнеса. Система обретает законченность и последовательность, которой нет у западного общества, обремененного демократической историей и гражданскими институтами, постоянно мешающими правящему классу.

А у нас гражданского общества нет. Мы устраиваемся по-своему. Мы не сопротивляемся, а прячемся. Причем порой вполне эффективно.