Сестры наши по перу, чтительницы столичного глянца, начинают все свои материалы с самых общих мест: поглядите на москвичку, для нее карьера на первом месте. Вот она, столичная женщина, одной рукой качающая колыбель, а другой подписывающая бумаги (ибо она, конечно, ответственный работник, пресловутый топ-менеджер - без этой подробности терялась бы большая часть сомнительного подвига совмещения), и ребенка-то она родила не менее как в четыре килограмма, и все-то у нее получается, и ничего из рук не вываливается, руки-то загребущие. Еще одна типическая интонация - в Москве любви нет: «Стервозность москвичек в том, чтобы не стесняться использовать мужчин и бросать любого, как только он перестанет быть полезным. А если ее бросил любимый - она купит абонемент в фитнес-клуб». Но женское в нашей сестре всегда побеждает профессиональное, и в каждой статье обязательно мелькнет подлинное и точное наблюдение. «Москвички гораздо больше верят в недвижимость, чем в вечную любовь» - хорошо же замечено.
Еще одна журналистка подметила, что в Москве (оказывается) все девушки ходят в темненьком и невзрачненьком. «Почему мы, сибирячки, - пишет она, - стараемся выбрать вещи поярче, поэффектнее, а москвички маскируются в свои курточки и плащики?» Другая прелестно продолжила тему двух одновременно занятых рук - это, оказывается, отличительная черта столичной штучки. Столичные штучки хватаются за жизнь двумя руками - если вы видите женщину, которая умеет правильно держать нож и вилку, телефон и собачку, сумочку и мужичка, руль и сигарету, сигарету и стакан - это москвичка.
А путешествующие мужчины дополняют картину личными историями и впечатлениями. Самый любвеобильный в Москве район - Ленинский проспект, а самый фригидный - Сокольники. Московские девушки на самом деле некрасивые. По большей части они среднего роста, с темно-русыми волосами, с маленькими личиками. У них длинные, но далеко не всегда прямые ножки и длинные ручки. Студентки и богемные девушки любят «снижать пафос» облика и наряда дурацкими фриковскими шапочками и становятся похожи на некрасивых мальчиков. Вот с такой-то, думает заезжий жуир, и легко познакомиться. Ох, зря он так думает. Поутру у наших девиц - ноутбук в кофейне да свой дневничок в ЖЖ, и они не заводят новых знакомств до пяти часов вечера. «Их мужики не пьют до пяти, а они - не знакомятся» - строго разграничивают рабочую и спальную зоны, дневное и вечернее пространство.
А если поймаешь такую девицу в добрую вечернюю минуту и спросишь, чем красавица зарабатывает на кальян, она в девяти случаях из десяти скажет, что занимается творчеством, но обязательно за деньги; деньги же платят за креатив и позитив.
Ну и, конечно, есть еще тип «стерва самоуверенная». Вот эти одеты поярче (мальчики смутно догадываются, что яркость присуща вещам самым дешевым и самым дорогим; в середине как раз располагаются темные плащики, курточки и фриковские шапочки), и ведут себя самым непозволительным образом. Профессионально обламывают мужеские понты. А ведь, казалось бы, такие девицы сами живут внешним лоском - могли бы и побережнее относиться к чужим усилиям подать себя поэффектнее.
Нет же, всегда ударит в самое мягкое, в самое больное. Обязательно спросит: «А ты вообще кто такой?»
Правда
В «Доме-2» (трудно отказаться от просмотра настолько познавательной передачи) с недавнего времени живет девочка-москвичка. Вообще в «Доме» мало москвичей, но тут уж так получилось -влюбилась и живет. Она часто ругается со своим молодым человеком, и тогда кричит: «Ты кто такой?», «Ты знаешь, кто я такая?». Кричит и кричит (у нее, по слухам, и папа обеспеченный, и «Нисан-микро» есть), а мальчик и правда, - бездельник и гаер. Но вот недавно я свой «Дом» включить - включила, а на просмотр времени не обнаружила. Хоть, думаю, послушаю. Краем уха. А москвичка наша в тот день опять вздорила с бойфрендом. Не видела я ее гладкого, бесконечно самодовольного лица, прекрасных ног, дивных платьев. Только слышала дежурный ее вопль. И вдруг встрепенулась - насколько же я была глуха! Ведь это ужасный крик человека, ничего вокруг себя не понимающего, себя не понимающего, крик заблудившегося. Вопль в ночи. Она молила своего друга ответить на главные вопросы ее маленькой столичной жизни: может, он знает, кто она такая? А он кто такой? Чего они вообще здесь делают? Как оценить человека, если у него с собой один чемодан?
Как найти своего и не упустить своего? А если ее используют - о, о! Бедная девочка…
Так кто она такая - москвичка? Проверим легенды жизненным материалом.
Склочный характер, презрение к «низшим», болезненное чувство собственного достоинства - это правда?
Возможно, не без того. Вот, например, случилось прошлой весной в Москве маленькое происшествие. Цветущих лет москвичка «напала на работника коммунальных служб» и попала в больницу - оттого, что ей на голову свалилась сосулька. Трудно даже сообразить, с какой последовательностью все эти неприятности произошли. А вот с какой. Девушка вышла из своего подъезда в Малом Афанасьевском переулке и пошла привычною дорожкой вдоль дома. Так, как ходит всегда. Между тем вокруг дома обнаружились ограждения - потому как в тот самый час крышу чистили от сосулек и наледи. И дворник, представитель неприкасаемой касты, предложил девице избрать другой маршрут. Пройти стороной. Выйти за ограждения. Скорее всего, он осмелился крикнуть, т. е. повел себя совершенно непозволительно. Тогда девица вынула из сумочки баллончик с газом и прыснула дворнику газом в наглые глаза. Потому что совершенно невозможно терпеть, чтобы тебе, в твоем собственном дворе, указывали, куда можно идти, а куда нельзя. И вот тут на голову гордой москвичке и свалилась сосулька (так, мелочи, легкое сотрясение московского мозга).
Не повезло патрицианке, конечно. И дворники, наверное, смеялись.
Но разве обязательно надменность двигала девушкой? А как насчет острого чувства ущемленности?
Вот, например, совсем недавний случай: двадцатипятилетняя москвичка поцарапала пилкой для ногтей «Бентли», небрежно припаркованный у входа в клуб и мешавший ей пройти. «Бентли» - вовсе даже не дворник-узбек, тут мелкопоместным барством смелый поступок не объяснишь. Есть, действительно, есть в москвичках некоторый норов, заставляющий их бороться с любым ущемлением врожденных прав. Родной город уплывает из-под ног - кто все-таки в городе хозяин? Дворник, «Бентли»? И низшие, и высшие обступают со всех сторон, теснят… Конечно, всякий большой город сужает физическое, житейское пространство каждого своего жителя, взамен расширяя пространство жизненное.
Конечно, всякая столица принадлежит всем. Как и морское побережье, и Венеция, и место падения Тунгусского метеорита. Но кто-то же должен предъявлять на город особые права? Хотя бы права любви, что ли. Или привычной удушающей ненависти. Я бы сказала, опытная москвичка людей-то не очень любит. И уж точно не жалеет. Как говаривала героиня австралийской романистки Колин Маккалоу, владелица исполинского овцеводческого хозяйства: «У нас здесь слишком много овец, мы их не жалеем. У вас в городах слишком много людей, вы их не жалеете». Но, между прочим, московская женщина и сама ни от кого сочувствия не ждет: «Нас не надо жалеть, ведь и мы никого не жалели». Зрелых лет даме (особенно жительнице окраины) Москва не в радость. Толку от нее никакого, а хлопот много. Видите ли, большой город - это пространство возможностей. Когда все возможности схлопнулись, жить лучше в местечке поспокойнее.
В одной телевизионной передаче я недавно услышала замечательную фразу. «За последние пятнадцать лет, - сказала ведущая скромного ток-шоу, - в Москве выросло новое поколение столичных девушек. Я бы назвала этот новый тип „девушка-надо“».Что же подразумевается под этим вполне отвратительным определением? Вот что. Девушки следуют жизненным стратегиям, принятым городом в качестве нормы. Надо учиться на юриста или экономиста и делать карьеру - пожалуйста. Модно ходить в кофейни - с нашим удовольствием. Все работают менеджерами в офисах - надо, так надо. Никак нельзя получать меньше тысячи долларов? Постараемся побольше. Нужно умело и грамотно тратить деньги - что ж, наука приятная.
«Девушка- надо» и выглядит как надо -не без столичного лоска. Но лоск - совершенно не главное. Перед нами новый биологический тип. Худощавая, ноги длинные, руки длинные, очень хорошо развит хватательный рефлекс. Идеальная покупательница.
Самое интересное, что руки за последние десять лет у московских жительниц действительно удлинились.
Об этом поведала Москве Светлана Лопандина, возглавляющая отдел размеров и типологий населения ЦНИИ швейной промышленности. Произведены были штатные полевые работы, измерены шесть тысяч девиц и дам.
Среднестатистическая московская дама стала выше на 6 сантиметров (а как низкорослым покупательницам товары с верхних полок снимать - работает, знаете ли, биологический отбор). Стали тоньше бедра, выше ноги, и, «как ни странно», длиннее руки. Но вот тут уж чего странного. Двигатели торговли - зависть и мечта. А это женские качества. Мужчина мировой торговле почти не нужен - значит, скоро вымрет. Это же проигравший биологический вид. У мужчины могут быть короткие волосатые ручки, а у женщин руки будут длинные, трепетные, белые, как у лебедя. И пальцы длинные и тонкие. Может быть, их (пальцев) станет на руке шесть или семь.
Какие еще отыщутся факты - что-нибудь о реальной, а не придуманной жизни москвички? Ну, вопреки мнению унылых костромских пикаперов, топчущихся на Пушкинской в надежде снять столичную штучку и уверенных, что москвичка выходит замуж только в том случае, если замужество никак не ущемляет ее привычного комфорта (и уж в самом последнем случае - выходит за понаехавшего) - так вот, вопреки этому самому мнению тридцать восемь процентов браков, совершаемых в столице, - браки межнациональные. Феноменальное количество, и это новость последних пяти лет.
Да, и каждую вторую бутылку коньяка в Москве покупает женщина.
А вот это, знаете ли, не новость. Из чего сделаны москвички, еще сорок лет назад знали шоколадье Бабаевской конфетной фабрики. Старые, опытные, бабаевские шоколадье. Коренные москвичи. Позвольте привести вам рецептуру карамели «Москвичка».
Внутри - ликерная начинка с добавлением сгущенного молока и спирта. Сверху - слой шоколада.
* ЛИЦА *
Олег Кашин
Две головы
Попов и Прокофьев: период двоевластия
I.
Константин Устинович Черненко и сам понимал, что жить ему оставалось считанные дни, и не сегодня-завтра на Красной площади пройдут торжественные его похороны. В палате ЦКБ, по случаю выборов в Верховный Совет РСФСР замаскированной под избирательный участок, Константина Устиновича навещал первый секретарь Московского горкома партии Виктор Васильевич Гришин, и на совместной фотографии, которую на следующий день (за четыре дня до похорон Черненко) на первых полосах напечатают все советские газеты, у Гришина было жуткое выражение лица, как будто он, Гришин, уже проводил Черненко в загробный мир, и теперь не может прийти в себя от увиденного.
Чуть позади Гришина стоял еще один человек - мужчина лет под пятьдесят с пышным букетом цветов в руках и с удивительно счастливым выражением лица. Заведующий орготделом Московского горкома Юрий Анатольевич Прокофьев, сопровождавший Гришина в больницу к умирающему генсеку, вероятно, знал, что зарубежные радиоголоса, уже не первую неделю подряд анонсирующие скорую смерть Константина Устиновича, называют Гришина наиболее вероятным кандидатом на пост генерального секретаря. Если Гришин уйдет в ЦК, место лидера московских коммунистов освободится и, чем черт не шутит, может быть, как раз ему, Юрию Анатольевичу, работающему в горкоме уже почти двадцать лет, удастся возглавить московскую городскую парторганизацию и стать хозяином города.
Черненко действительно умрет послезавтра, в остальном все сложится по-другому - генсеком станет Михаил Горбачев, Гришин продержится во главе города до декабря и тихо уйдет на пенсию, уступив свое место варягу с Урала Борису Ельцину. Прокофьев так и останется заведовать орготделом. Первым секретарем горкома он, однако, все равно станет - но позже, четыре года спустя, а хозяином Москвы не станет никогда, потому что у Москвы к тому времени будет уже совсем другой хозяин.
II.
У Межрегиональной депутатской группы на Съезде народных депутатов СССР было пять сопредседателей: Андрей Сахаров, Юрий Афанасьев, академик Виктор Пальм из Эстонии, Борис Ельцин и Гавриил Попов - такое демократическое Политбюро, вожди советской оппозиции. Выборы в Верховный Совет РСФСР и в Моссовет проходили одновременно, и именно это Политбюро решило, что на российские выборы демократов поведет Ельцин, а на московские - Попов. Весной 1990 года Гавриила Попова изберут председателем Моссовета, а через год на всенародных выборах - мэром Москвы. Впервые в истории советской Москвы во главе города встанет антикоммунист, и КПСС в Москве превратится в оппозиционную партию.
Юрий Прокофьев, впрочем, говорит сегодня, что такая конфигурация городской власти его вполне устраивала: «Я всегда считал, что КПСС должна быть именно политической партией, а не управленческой структурой. Когда я руководил Куйбышевским райкомом, это было ужасно - не райком, а совнархоз какой-то. Политики в нашей работе не было вообще, только хозяйственные дела. Разве это правильно? Поэтому мы не держались за управленческие функции, сами с удовольствием от них отказались в пользу Моссовета».
Юрий Прокофьев, конечно, не лукавит. У нормального человека в 1990 году не было и быть не могло никакого желания удерживать за собой управление городским хозяйством - экономика Москвы разваливалась, город то и дело оказывался на грани настоящего голода.
- Советская система окончательно рухнула, - вспоминает Гавриил Попов. - До сих пор Москва держалась на том, что отбирала продукты у других регионов, я же не мог уже ничего отбирать, потому что и в регионах к власти пришли демократы - что же мне, демократов раскулачивать? Поэтому начались перебои со всем - с табаком, с хлебом, с овощами. Единственное, что нас спасало - люди понимали, что нашей вины в этом нет, и что мы сделаем все, чтобы им помочь. К осени девяностого три миллиона человек получили у Моссовета землю в Московской области под огороды. А во время уборки картофельных полей я распорядился, чтобы каждый десятый мешок люди имели право забирать себе. Чтобы хотя бы картошка у москвичей была.
Прокофьев тоже вспоминает об уборке картофеля:
- Моссовет не хотел посылать людей на картошку, говорили, что это пережиток административно-командной системы. Тогда мы собрали аппарат горкома, выехали в Раменское и сами начали копать картошку. Это показали по телевизору, после чего Станкевичу (Сергей Станкевич, заместитель Гавриила Попова в Моссовете. - О. К.) тоже пришлось ехать копать картошку самому, чтобы не терять авторитет, а потом и людей дали.
Продовольственный кризис 1990 года Прокофьев считает искусственным:
- Меня до сих пор удивляет, что никто не понял этой очевидной вещи. Когда при плановом хозяйстве вдруг одновременно закрываются на ремонт четыре табачные фабрики, или сразу все заводы по производству моющих средств, или предприятия по производству комбикорма для птицефабрик - то это происходит не само собой, это кто-то такое решение принимает. Я уверен, что это была диверсия. Я знаю, например, что осенью девяностого года на подъездных путях около Москвы стояли составы с мясом и маслом, но кто-то их не пускал в Москву. Кому-то было выгодно, чтобы Москва голодала. Кому? Я не знаю.
III.
7 ноября 1990 года во время демонстрации на Красной площади они единственный раз в жизни все вместе стояли на трибуне Мавзолея - Михаил Горбачев и Борис Ельцин, Юрий Прокофьев и Гавриил Попов. Противостояние Моссовета и горкома при всей видимой жесткости никогда не переходило в открытый конфликт. Даже Юрия Лужкова на должность председателя Мосгорисполкома Попову порекомендовал Прокофьев - как «наименее политизированного и наиболее адаптируемого к новым условиям», а когда в августе 1991 года перед зданием горкома на Старой площади собрались демонстранты и возникла угроза погрома, Попов прислал своего заместителя Василия Шахновского, чтобы тот вывел Прокофьева и сотрудников аппарата из здания, обеспечив их безопасность. «Я понимал, что горком не должен отвечать за все семьдесят лет», - объясняет Попов свое решение.
У Юрия Прокофьева о том дне - гораздо более мрачные воспоминания:
- Нам пришлось пройти сквозь строй, через пьяную толпу, которая улюлюкала, бросала в нас что-то, и все это снимали иностранные телевизионщики. Меня остановили какие-то немецкие журналисты, попросили дать им комментарий, я сказал: «Вы что, разве не видите, что это фашисты?». И пошел дальше. Это был очень тяжелый день.
До разгрома здания горкома дело тогда, как известно, не дошло. Шахновский опечатал здание, а через несколько дней Прокофьеву даже разрешили забрать личные вещи - в кабинете все было на месте, исчезла только рукопись Александра Зиновьева «Буря в стакане воды». Наверное, какой-то интеллигент забрал на память.
IV.
Юрий Прокофьев находился под следствием по делу ГКЧП, но арестовывать его так и не стали, хотя гэкачепистом он, конечно, был, хоть и не входил в состав комитета.
- ГКЧП был создан в марте 1991 года Михаилом Сергеевичем Горбачевым, - говорит Прокофьев, - и я до сих пор не понимаю, почему, когда я говорил об этом на допросах в прокуратуре, это никого не интересовало. В марте, накануне поездки Горбачева в Японию, он собрал в Кремле совещание по положению в стране. Я приехал туда с Олегом Семеновичем Шениным (секретарь ЦК КПСС, был арестован по делу ГКЧП. - О. К.), присутствовали Язов и Крючков, вместо Павлова (премьер-министр СССР. - О. К.) был Догужиев, его первый заместитель. Положение в стране было действительно очень серьезное, бастовали шахтеры, останавливались домны на металлургических заводах. Горбачев сказал: «Надо, видимо, вводить в стране чрезвычайное положение. Законов, которые регулируют эти вопросы, у нас нет. Я даю вам поручение подготовить документы по введению чрезвычайного положения».
Через два месяца, в мае, был опубликован указ президента СССР «О порядке введения чрезвычайного положения в отдельных отраслях народного хозяйства и отдельных местностях СССР», который в августе 1991 года станет единственным правовым основанием для создания ГКЧП. По словам Прокофьева, тогда же был подготовлен и текст обращения к народу, констатирующий, что «политика перестройки в силу ряда причин зашла в тупик». Вводить чрезвычайное положение, однако, Горбачев не стал, и еще через три месяца, в начале августа, Прокофьева пригласил поговорить председатель КГБ СССР Владимир Крючков:
- Он говорил, что положение в стране еще более сложное, чем весной, что мы сейчас завалим уборку урожая и подготовку к зиме, и если не предпринять срочных шагов, то случится катастрофа, поэтому нужно вводить чрезвычайное положение. Он спросил меня, как москвичи отреагируют, если будет изолирован Горбачев. Я ответил, что на Горбачева всем уже наплевать, народу гораздо важнее, что будет с Ельциным. Крючков махнул рукой: «А что Ельцин? Попросим его пожить недельку на даче у Язова».
Через две недели, 16 августа, Прокофьеву позвонил Олег Шенин и сказал, что вместе с другими соратниками летит в Крым к Горбачеву разговаривать о чрезвычайном положении.
- Восемнадцатого перезвонил, сказал, что Горбачев подписывать указ отказался, но сказал им: «Черт с вами, делайте что хотите».
V.
Моральные основания участвовать в антигорбачевском заговоре у Прокофьева, как он считает, были - первым секретарем горкома он стал вопреки воле Горбачева по инициативе секретарей московских райкомов, которые после отставки Льва Зайкова (бывший первый секретарь ленинградского обкома партии сменил во главе московского горкома Бориса Ельцина в 1987 году) на специальном совещании предложили Горбачеву два варианта кадрового решения: либо он отправляет в Московский горком кого-то из своих ближайших соратников (звучали имена Анатолия Лукьянова, Аркадия Вольского и Евгения Примакова), либо первым секретарем становится Прокофьев - Москва устала от варягов, и было бы правильно поставить во главе городской парторганизации москвича.
- После совещания мы вдвоем с Горбачевым ехали в лифте в здании ЦК, и он мне говорит: «Прошу вас взять самоотвод». Я отказался, меня избрали, но с этого момента я оказался в негласной оппозиции Горбачеву.
VI.
Гавриила Попова о самоотводе никто не просил. Сам себя он сравнивает с теми московскими профессорами, которые осенью сорок первого надели шинели и пошли в ополчение.
- Пошли защищать Москву, но не собирались идти до Берлина, и потом, кто остался жив, вернулись на кафедры. Я тоже шел во власть не навсегда, только потому, что понимал, в каком состоянии находится страна, и что, если не мы, номенклатура так и не отдаст власть народу. Я был уверен, что Горбачев не сумеет отстранить номенклатуру КПСС от власти, и демократизация останется только лозунгом.
Удивительно, но демократизация и для демократов была только лозунгом - как вспоминает Попов, идею «демократической диктатуры» вместе с ним разделяли все его соратники по будущей Межрегиональной группе, и по поводу того, что демократической интеллигенции не обойтись без номенклатурного лидера, у демократов тоже было единодушное согласие.
- В Госстрой к Ельцину от нас ходил Сахаров. Ельцин с ним поговорил и согласился идти вместе с нами в народные депутаты, а Сахаров вернулся с этой встречи, смеется, говорит - табула раса!
Попов вспоминает, что Ельцин рядом с ним, Сахаровым, Афанасьевым, Собчаком чувствовал себя крайне неуверенно и не раз жаловался, что считает себя среди этих людей чужим, - но терпел, потому что понимал - так надо.
- Если бы он остался в том окружении, в котором был тогда, страна развивалась бы совсем по-другому, - говорит Попов. - Но все сложилось сами знаете как, и когда мы последний раз с ним виделись накануне выборов 1996 года, он выглядел уже совершенно сломленным человеком. Сказал мне: «Гавриил Харитонович, знали бы вы, сколько вокруг меня ворья». Но он уже не мог и не хотел ничего менять, потому что цель у него была только одна - удержать власть. Дороже власти для него ничего в жизни не было.
В тех же выражениях о Ельцине говорит и Юрий Прокофьев, два года проработавший с будущим президентом России в горкоме:
- Страсть у него была одна - власть. Он весь был посвящен власти. Я слышал, что Ельцин в Свердловске здорово выпивал, и потом о его пьянстве легенды ходили, но я два года проработал с ним, встречался каждый день, и ни разу не то что не видел его пьяным - даже ни разу запаха спиртного от него не было. Единственным допингом для него была власть. Я, например, ни разу не видел, чтобы Гришин с охраной по горкому ходил, - а Ельцин только с охраной по коридорам, и не потому, что боялся за свою безопасность, а потому, что ему очень нравились эти атрибуты. Даже когда он в троллейбусе ездил на завод имени Хруничева, на остановку приезжал на машине с мигалкой, а когда он ходил записываться в поликлинику, карточку тут же передали в кремлевскую больницу на Мичуринском, и уже оттуда к Ельцину приезжала дежурная бригада. Для него эти вещи были важнее всего, и я уверен, что если бы он стал генсеком, у нас был бы очень жесткий догматический режим, а совсем не демократия.
VII.
Демократы, впрочем, и не скрывали, что полноценная демократия никогда не относилась к их базовым ценностям - уже через несколько месяцев после победы «Демократической России» на выборах в Моссовет Гавриил Попов опубликовал статью «Что делать?», в которой призвал соратников к демонтажу системы Советов народных депутатов, а летом 1991 года, став мэром Москвы, провел в городе административную реформу, создав административные округа с назначенными префектами во главе. Когда я спросил Попова, что он, первый избранный мэр Москвы, думает об отмене выборов мэра, Попов ответил, что прямые выборы он считает ненужными:
- Массовые выборы должны быть только на низовом уровне власти, а даже на уровне районов прямые выборы несут больше вреда, чем пользы. И президента тоже выбирать напрямую бессмысленно - что народ может оценить? Ему важнее внешние проявления, посмотрите на Америку - там же все ориентируются только на то, как Обама одет и как Маккейн шепелявит. Смешно думать, что это и есть демократия. Даже советская система в этом смысле была более логично выстроена.
По мнению Попова, гораздо важнее прямых выборов - уничтожение номенклатурной системы, и даже свой уход с должности мэра он объясняет нежеланием встраиваться в номенклатуру, победа над которой к тому времени (лето 1992 года) уже казалась ему невозможной.
- Я понимал, например, что коррупция неизбежна, даже если в Моссовете большинство у противников номенклатуры. Коррупция - органическое свойство любой бюрократической системы, потому что не существует способов остановить коррупцию, если есть люди, которые распоряжаются суммами, в тысячи раз превосходящими их собственные заработки. Чем больше государства, тем больше коррупции, и коррупцию нельзя победить, можно только свести к минимуму, и способы очень просты. Во-первых, гласность. Во-вторых, сменяемость власти - я как мэр сам был заинтересован в том, чтобы мои оппоненты искали коррупционеров в моем окружении, помогая мне тем самым бороться с коррупцией. И самое главное - экономические инструменты. До сих пор все помнят, что я предлагал легализовать взятки, хотя на самом деле я предлагал не это, а систему, при которой чиновник получает легально некоторый процент от прибыли, которую дает то или иное его решение. Это не мое изобретение, это действующий во всем мире принцип государственных корпораций. Вы же понимаете, что то, что у нас сегодня называют госкорпорациями - это не более чем попытка бюрократии захватить собственность?
VIII.
Юрия Лужкова Гавриил Попов, по его словам, с самого начала ценил за то, что тот был признанным лидером московской бюрократии.
- Тот Моссовет, что был у меня, был переполнен людьми, которые мечтали участвовать в дележе собственности и ни о чем больше. С точки зрения коррупции и воровства они были гораздо более уязвимы, чем чиновники вроде Юрия Михайловича. Депутата вообще проще купить, чем чиновника, депутат гораздо более устойчив, чем чиновник (потому что его выбрал народ и никто не может снять), и если депутат начнет воровать, то его уже не остановишь. Поэтому именно Юрий Михайлович и его люди могли наиболее эффективно противостоять коррупции, реализуя те принципы, которых придерживались и мы. Но в его положении невозможно было не стать выразителем интересов номенклатуры, и меня, если бы я остался, ждала бы такая же участь. Ну, или пристрелили бы меня, если бы я сопротивлялся.
Современную Россию Попов считает страной победившей номенклатуры - по его мнению, номенклатурное развитие будет продолжаться очень долго, потому что даже если бы во власти были «конструктивные силы», никакой социальной базы у них нет, а на ее создание могут потребоваться многие годы.
IX.
Юрий Прокофьев о Гаврииле Попове отзывается почти тепло:
- Я знал его еще по тем временам, когда он работал в университете. Неглупый, со способностями, но - не хочу говорить «лживый», - двуличный. Мог приходить ко мне, говорить одно, а на следующий день на митинге - совсем другое. Потом мы снова встречались, и он вот так разводил руками: «Юрий Анатольевич, это же политика!»
Политики тогда в работе московских властей было гораздо больше, чем теперь. Митинги в поддержку демократии на Манежной площади и в других местах проходили чуть ли не ежедневно. Это сейчас мэр Москвы выступает только в передаче «Лицом к городу» на телеканале ТВЦ - тогда мэр выступал на митингах. Митингов в поддержку КПСС в Москве не было.
- Это не совсем так, - поправляет меня Прокофьев. - Один митинг мы провели - 23 февраля 1991 года, и людей у нас было больше, чем собирали демократы. Но это было один раз, потому что существовала принципиальная рекомендация Горбачева - не противопоставлять КПСС демократическому движению, выступать только на тех митингах, которые проводят демократы - как будто они давали нам выступать. Вообще, линия Горбачева мне уже тогда казалась направленной на капитуляцию перед нашими оппонентами. Например, еще перед первыми выборами народных депутатов в 1989 году была установка: мол, народ у нас грамотный, сам разберется, кого выбирать, поэтому партия не должна активно вмешиваться в предвыборную кампанию. А после выборов, когда первые секретари обкомов массово провалились, вышла передовица «Правды», в которой было написано, что выборы показали реальное отношение масс к некоторым партийным руководителям. Это просто было нечестно, и зачем была нужна такая политика, я не мог понять. Уже на выборах в Моссовет мы проигнорировали эту установку, боролись и сумели образовать в Моссовете большую фракцию коммунистов «Москва» во главе с Валерием Павлиновичем Шанцевым. И с этой фракцией Попову приходилось считаться, а Лужков потом Шанцева даже взял себе в заместители.
X.
Эпоха митингов пошла к закату уже при Гаврииле Попове - частью стихийно, частью искусственно. Именно в бытность мэром Попова московская милиция начала силой разгонять массовые выступления оппозиционеров, которыми к тому времени уже стали коммунисты.
- Разгон коммунистических митингов - это абсолютно необходимая вещь, - говорит Гавриил Попов. - Та часть номенклатуры, которая почувствовала себя обделенной, пыталась дестабилизировать ситуацию. Мы этому противостояли.
Именно угрозой дестабилизации со стороны коммунистов объяснил Попов Борису Ельцину необходимость назначения на должности начальников управлений госбезопасности и внутренних дел по Москве представителей «Демократической России». ГУВД возглавил Аркадий Мурашев, УКГБ - Евгений Савостьянов.
Во время первого разогнанного демократической милицией митинга 23 февраля 1992 года в давке (по одним данным, на митинге, по другим - в метро) умер ветеран войны, генерал в отставке Песков. Газета «День» называла его первым великомучеником нового времени, Попова это возмущало:
- Они писали, что он фронтовик, а я навел справки - в годы войны он был особистом, участвовал в расправах над солдатами и офицерами. Когда я об этом сказал, шумиха по его поводу тут же закончилась, хотя дело вообще не в этом - умер же он в давке, а не по нашей вине.
XI.
Но это будет потом, а весной 1991 года, пока «Демократическая Россия» собирала на Манежной свои митинги, московские коммунисты пытались найти асимметричный ответ наступлению демократов. В апреле в Смоленске прошло совещание руководителей парторганизаций городов-героев с участием Прокофьева. На совещании было принято обращение к коммунистам страны с призывом перед лицом общей опасности прекратить внутрипартийные разногласия. В июле аналогичное совещание прошло в Москве, на него были приглашены секретари обкомов КПСС из Сибири. Участники совещания единогласно приняли еще одно обращение к партии - уже с требованием созыва внеочередного съезда КПСС и смены всего руководства партии во главе с Михаилом Горбачевым.
- После этого на заседании Политбюро Горбачев меня раскритиковал и обещал поставить на пленуме ЦК вопрос о моем пребывании на посту первого секретаря горкома. Но наше обращение поддержали первые секретари компартий Украины и Азербайджана Станислав Иванович Гуренко и Аяз Ниязович Муталибов, и Горбачев вынужден был отступить, и на пленуме по моему поводу промолчал.
Июль 1991 года - внутренняя борьба в Политбюро ЦК КПСС интересует, кажется, только самих членов Политбюро.
XII.
Посла августа 1991 года Юрий Прокофьев занялся бизнесом - стал вице-президентом какого-то АО «Панорама» (на вопрос, чем занимался, отвечает - инновациями), затем возглавил АО «ТВ-информ»:
- Это была очень интересная работа. Вы, наверное, знаете, что стандартный телевизионный растр - это 625 строк, то изображение, которое при трансляции телепередач видит зритель. Еще 50 строк - технические. Их можно видеть только с помощью специальных декодеров, иногда через эти строки передавали какую-то служебную телевизионную информацию, а чаще всего они использовались впустую. И в какой-то момент мои товарищи из НИИ радио придумали передавать таким способом информацию для специальных потребителей на коммерческой основе. Создали АО, арендовали операторскую в телецентре, стали заниматься этим делом. Нашими услугами пользовались МВД и МИД - мы и посольствам какие-то вещи сообщали, и по федеральному розыску информацию давали.
В 2000 году Юрий Прокофьев за эту работу получил Госпремию РФ в области науки и техники. В 2004 году, после окончательного перехода федеральных телеканалов на цифровое вещание, «ТВ-информ» закрылся, Прокофьев возглавил «Фонд стратегической культуры» - такой маленький политологический институт. Сидит теперь, пишет аналитические записки непонятно кому.
XIII.
Похожий путь Гавриил Попов проделает через несколько месяцев после Прокофьева - уйдя в отставку, возглавил Международный союз экономистов и Вольное экономическое общество (это особняк на Тверской через дорогу от Музея революции) и стал президентом Международного университета, созданного по инициативе Джорджа Буша-старшего и Михаила Горбачева - в последнюю их официальную встречу, летом девяносто первого, Буш и Горбачев договорились об организации в США советско-американского университета, в котором работали бы советские преподаватели и учились бы советские студенты.
- Горбачев спрашивал меня, что я об этом думаю, я ответил, что создавать университет в Америке не нужно, потому что если наши преподаватели и студенты уедут в Америку, они там и останутся, и никакой пользы от этого не будет, поэтому лучше создать такой университет на американские деньги в Москве. Горбачев согласился, Буш тоже, а потом пришел Клинтон, и Америка перестала давать деньги. Приходилось самим находить, и Гусинский помогал, и Ходорковский, и сейчас где-то находим. Хороший университет, мне кажется, получился.
Занимает хороший университет бывшее здание Московской ВПШ на Ленинградском проспекте - Попов называет его единственным имуществом КПСС, которое досталось народу, а не Управлению делами президента.
XIV.
Еще Попов пишет книги, серию исследований по советской истории. Год назад вышла пятая книга, посвященная генералу Власову, - по словам автора, к этой теме он подошел случайно, когда задумался о том, почему Сталин, любивший устраивать открытые процессы, организовал над Власовым закрытый суд.
- Сталин был умным человеком и понимал, что открытый процесс поставил бы перед ним многие неудобные вопросы. За что судить Власова? За то, что он был гитлеровским наймитом? Но Гитлер отказывался с ним встречаться и хотел его расстрелять. Американским шпионом? Но американцы сами выдали его Сталину. Открытый процесс показал бы, что Власов был самостоятельной личностью, только использовавшей в своих интересах обстоятельства. Он был не большим предателем, чем Курбский. И когда я начал изучать документы, оставшиеся после Власова, я даже пожалел, что в 1989 году мы не использовали власовскую программу - более четкого изложения идей постиндустриального общества я, если честно, не видел. И мысли Власова о социальном государстве мне очень близки - это и есть настоящая социал-демократия.
На пиджаке у Попова - два значка: белый медведь и панда. Белого медведя ему подарили полярники на Северном полюсе, когда он там купался в проруби («Вокруг земной оси плавал»), панда - из Тибета. Попов уважает тибетскую медицину и часто ездит в Тибет.
XV.
Каждый год первого сентября президент Международного университета Гавриил Попов выступает перед студентами с большой («актовой») лекцией. В этом году выступал не первого сентября, а второго, потому что первого лекцию студентам читал Юрий Лужков. Попов продолжает с ним общаться, и даже служебный кабинет в мэрии на Тверской, 13, у него остался.
- Не могу сказать, что я даю ему какие-то советы, но на все его вопросы я отвечаю, как и он на мои.
У Юрия Прокофьева, в отличие от Попова, никаких преемников нет, и в здании горкома на Старой площади кабинета у него не осталось - приходится арендовать офис в жилом доме на Солянке, в минуте ходьбы от старого места работы. Но если задумываться о том, кто из них проигравший, а кто победитель, ответа не найдешь.
Рог изобилия
Художник Эдуард Белов об эпохе архитектурных излишеств
Я закончил семилетку в послевоенные годы. И вообще-то мечтал поступить в речной техникум - мне всегда нравились катера, пароходы, пароходики. Туда надо было сдавать не только алгебру и геометрию - с ними-то всегда все было в порядке, а еще и физику с химией - а вот это была беда, никогда они мне не нравились и не давались. А тут вдруг мой приятель, сосед по коммуналке в Воротниковском переулке, явился как-то вечером и запальчиво так стал рассказывать - вот, мол, художественное училище, экзаменов по программе сдавать не надо, только живопись и рисунок. А я рисовал всегда, с детства - ну, то есть это всегда было увлечением, а не страстью, но кисти у меня к тому моменту были колонковые, так что сами можете посудить. Я и пошел с ним в училище - а находилось оно на «Аэропорте», возле Ленинградского рынка. Прихожу туда - а там такое здание роскошное, на нем полотнище - «…подготовку по специальности художник-исполнитель архитектурно-отделочных работ…» Художник-исполнитель! Много ли в 14 лет пацану надо, чтобы впечатлиться?
Таких училищ было по Москве много - Сталин же сказал, что советские люди должны жить красиво, вот на местах и бросились исполнять, готовить кадры. Я не знаю, может, тогда так везде было, но нам с преподавателями везло - в Пушкинский музей нас водили чуть не еженедельно. И тоже понятно почему - до войны при Сталине был один модерн-конструктивизм, а после восторжествовал ампир. А имперский стиль - он же классику повторяет. А классика - это Греция и Рим. А мы - архитектурно-отделочники, и значит, все розетки, вазоны и прочие излишества мы должны были знать лучше, чем кто-либо.
Работать мы начали еще на учебе. Первым нашим делом была реставрация разрушившихся от времени, еще царских времен интерьеров ресторана «Гранд-Отель». А потом нас послали на Сельскохозяйственную выставку, нынешнюю ВВЦ, отделывать три павильона: «Казахстан», «Грузия» и «РСФСР». А там, как известно, почти везде воспроизведены национальные архитектурные орнаменты. А среднеазиатские республики - у них же ислам, и никакой скульптурной традиции нет, так что пришлось нам хорошенько освоить так называемую вязь. Если вы посмотрите на этот павильон, то увидите, о чем я говорю. Ну а «Грузию» все, наверное, помнят - там как раз ампир типичный, колоннада высокая, и галерея слева. И на этом строительстве, не поверите, рядом с нами работали зэки. Не в смысле бывшие зэки, а настоящие - недалеко от нас шло строительство павильона «Узбекистан», так там часть территории была просто колючкой обнесена, охрана ходила, все дела. Такая… строительная шарашка. И это даже пострашнее выглядело, чем пленные на стройках жилых домов. Потому что пленным мы с пацанами хоть папирос могли подкинуть, или хлеба, или маргарина, а тут к колючке даже подойти нельзя было.
Спасибо родному училищу, оно спасло меня от армии, и распределение дало хорошее - я попал в организацию под названием Мосторгстрой. Как несложно догадаться, занимались мы отделочной работой для всевозможных нежилых помещений - и спрос на нас, я вам скажу, был немаленький. Вот расскажу вам курьезный случай. Там, где сейчас «Макдоналдс» на Пушкинской площади, был квартал старых домов. И в одном из них открывалось кафе «Роза». Нас пригласили его отделывать - ну, мы им нарисовали эскизы, венок роз на потолке, цветочные розетки по углам. Кафе просуществовало несколько лет, а затем было перепрофилировано в шашлычную «Эльбрус». И вот захожу я туда - мясо, шашлычный дух, все дела. Поднимаю глаза на дело своих рук - а там наши изящные венки роз как были, так и остались. Очень забавный диссонанс.
Люди к нашей работе относились хорошо - не было такого, мол, кругом разруха, все в коммуналках живут, а они вазоны лепят. Наоборот - всем, в общем, нравился сталинский призыв жить лучше и веселее. Ну, и деньгами мы обижены не были - я на три своих зарплаты мог купить автомобиль «Москвич». Мы, конечно, среди строителей считались белой костью, художниками, - а на черной работе с нами трудились в основном крестьяне (которых в то время использовали так, как сейчас - гастарбайтеров) и бывшие зэки - тогда как раз амнистия была объявлена. И, как я понимаю, были там и настоящие уголовники. Как-то раз у нас пропал огромный, тяжелый отделочный нож - ну пропал и пропал, делов-то. А потом оказалось, что кто-то из наших этим ножом кого-то порешил. Приезжала на площадку милиция, долго разбиралась…
Конечно, с приходом Хрущева все «архитектурные излишества» закончились не сразу - ведь много проектов было уже в работе. Уже после смерти Сталина мы получили большой заказ на работу в ЦПКиО - на дальних прудах построили ресторан «Лето», и нас пригласили его отделывать. Добрых полгода мы делали модели, эскизы… Это был какой-то апофеоз во всех смыслах. Мы там пользовались какими-то исключительными привилегиями и уважением - настолько, что крестьянство из строительной бригады стало роптать по поводу нашего не самого длинного рабочего дня и прогулов после получки. Ну и в чисто художественном смысле тоже - мы там понаделали столько каких-то рогов изобилия, вазонов с орнаментами, фигурных карнизов, розеток; совершенно мещанское,буржуазное оформление, если вдуматься. Но работали мы, работали, а постановление о борьбе с этими самыми излишествами как раз и вышло. Мы, конечно, пороптали маленько - но так, что называется, за жизнь, без диссидентства. Умом-то все понимали, что народу нужны не столько рестораны и магазины, сколько отдельные квартиры - и уж понятно, что при массовом низкопотолочном строительстве вазоны и потолочные розетки понадобятся вряд ли.
Но времена, конечно, менялись - заказов стало меньше, в конторе стало скучно, запала ни у кого не было. Нет, конечно, никто не гнал и не увольнял, и можно было спокойно заниматься реставрацией и присмотром за теми самыми излишествами, которые сам же раньше и изготовлял. Но не в двадцать же семь лет молодому художнику-ремесленнику синекуру себе искать? Руки-то были что надо, я хотел и умел работать. Потом и этих предложений не стало, предлагали в штукатуры пойти. Я, собственно, не гордец, сходил разок - посмотрел на матерящуюся лимиту и матерое зечье, и решил, что это не для меня. Тогда и нашел себе место на заводе, стал точным литьем заниматься, благо модельщиком я всегда был хорошим; мне что части машин какие-нибудь хитрые отливать, что вазоны делать, тогда было все едино. На одном месте поработал, на другом, а на третьем совсем тяжело стало - приходилось на себе опоку стокилограммовую таскать (был у нас кран, конечно, только плохой - чтобы металл не застыл и не испортился, приходилось самим ее тягать, и очень быстро). Поглядел я, как мой напарник опущение желудка себе заработал, так у меня пролетарской-то романтики и поубавилось. И я ушел.
Я никогда диссидентом не был, но тогда у меня что-то по отношению к стране поменялось, конечно. Обиды не было на власть - просто странно как-то было. Когда мы были нужны, нас вон сколько выпустили - и работа была, и мастерами мы все стали приличными. Но вот излишества стали не нужны, и нам даже переучиться на что-нибудь не предложили - а нам ведь даже тридцати не было, и мозги и руки были что надо. Живите, мол, как хотите, ищите себе дело самостоятельно. Ну, я и занялся - после пролетарской своей эпопеи пошел в школу-студию МХАТ и выучился на художника-бутафора. С Эфросом работал - в Ленкоме и на Малой Бронной; в театре Моссовета уже был завпостом, на пенсию вышел из Малого театра; не жалуюсь. Но это уже другая история.
Записал Алексей Крижевский
Алексей Крижевский
Оно процветает
Директор Музея архитектуры Давид Саркисян о вкусах и аппетитах власти
- Как в общих чертах можно описать ситуацию с архитектурной и городской средой Москвы?
- Как противоречивую, она была такой всегда, остается такой и теперь. На первый взгляд - огромный мегаполис, с широкими магистралями и бескрайними асфальтовыми полями. Но чуть присмотришься, и видишь следы так и не построенного коммунизма вперемежку с провинциальными следами нынешней эпохи на городских въездах - вычурными, эклектичными небоскребами, похожими на уездных барышень, напяливших немыслимые шляпки-навершия, чтобы казаться столичными штучками.
Итальянский архитектор Витторио Греготти был коммунистом, и поэтому в советское время его часто приглашали в СССР. Однако вышло так, что с 1985-го он здесь не появлялся, а приехал только в 2002 году в наш музей с лекцией. Прибыв к нам из аэропорта, он первым делом спросил - что вы сделали со своим городом, во что вы его превратили?
С другой стороны, не хочу впадать в слезливость. В столице работают архитекторы, человек тридцать, которые талантливы и строят хорошие дома. Михаил Хазанов, Алексей Бавыкин, Александр Скокан - вот вам навскидку три имени: каждый из них осуществил несколько амбициозных проектов, которые видны в городе. Вообще говоря, вкус властей меняется в лучшую сторону - просто это длинные, очень длинные циклы. Но любая стабильность рано или поздно отзывается оздоровлением ситуации в городской среде.
- Оздоровление ситуации? В Москве?
- Да. Та несуразица, которая сейчас наблюдается в нашей городской среде - отражение экономической ситуации: 80 % денег империи сосредоточены в Москве. Бум денег и власти приводит к неравномерности и несбалансированности; город получил в руки слишком много возможностей, которыми у него не достает опыта и культуры распорядиться правильно. И еще есть вот какой момент - всегда, от Ивана Калиты до Леонида Брежнева, облик столицы определяла верховная власть. Но в нынешнее время Кремль к этому вопросу потерял всякий интерес, и эта прерогатива перешла к власти муниципальной. Отсюда и появился феномен лужковской Москвы. Но олигархи и городские начальники навещают своих детей в Лондоне и привозят оттуда совершенно другое ощущение города, архитектуры.
- Бум власти и денег. Можем ли мы утверждать, что нынешнее положение вещей карикатурно повторяет то, что имело место пятьдесят лет назад, когда город строили власти, и сто лет назад, когда его строили деньги? Модерн ведь тоже не вызывал ни у кого восторга, не так ли?
- Не знаю, можно ли делать такие сопоставления. Хрущевская застройка - огромный социальный проект, благодаря которому миллионы семей по всей стране переехали из бараков и коммуналок в отдельное жилье, и этим прорывным эффектом искупалось все - в том числе низкое качество этих домов.
А застройка начала XX века все-таки проходила в нестоличном, абсолютно хаотично организованном городе, с массой архитектурных чудачеств. Именно на этом фоне здесь возник модерн, который для того времени был явлением китчевым, за что его все и ругали. Вообще, в юности все должны немного переболеть модерном, а, повзрослев, к нему охладеваешь. Но если рассматривать явление в исторической перспективе, пришествие модерна было вполне закономерным - прямые линии в очередной раз сменились на кривые, а после - сам модерн был вытеснен конструктивизмом. То есть, я хочу сказать, что помимо аналогий есть какие-то специальные исторические обстоятельства, которые при рассмотрении каждого случая надо принимать в расчет.
- А строительство жилья сегодня по своему социальному эффекту каким-то образом сопоставимо с тем, что было пятьдесят лет назад?
- Жилищное строительство сегодня явление уникальное. При нынешних - уверен, искусственно - раздутых ценах на жилье ни один средний москвич купить квартиру просто не в состоянии, и привилегия покупки недвижимости уходит в верхние слои общества. Тем не менее жилые комплексы растут как грибы. Это означает только одно - перед нами способ чистого вложения денег. То есть жилая недвижимость в городе остается наиболее действенным способом сохранения капитала. Средний класс в этих играх не участвует - то есть никакого социального значения это строительство не имеет. Но, тем не менее, оно процветает!
- Можно ли сказать, что уже настало время защищать архитектурное наследие хрущевско-брежневской эпохи?
- Настало, и давно. Тут, правда, нужно уточнить, о чем идет речь. В наследство от той эпохи нам достались монументальные постройки и ансамбли. Это своего рода египетские пирамиды. Взять ЦДХ - непрактичное, неуклюжее строение, с огромными внутренними пространствами и гигантскими маршами лестниц. Но при этом здание, прекрасно вписанно в ландшафт (что там действительно диссонирует - так это гигантский пучеглазый Петр). Или Новый Арбат - да, он появился на свет в результате преступления, его проложили прямо по старой Москве. Но на данный момент это геометрически выверенный ансамбль с доминантой в виде здания СЭВ, архитектурного шедевра своей эпохи. Любые пирамиды надо беречь.
- Ну, миллионы памятников Ленину по всей стране - это тоже своего рода пирамиды. Может быть, то, что появится на месте памятников советского времени, будет объективно лучше, умнее, смелее?
- Ну хорошо, зачем для этого старое-то ломать? Вон, рядом с ЦДХ гигантский пустырь - застройте его. Так нет - надо обязательно сломать, а потом строить на этом месте, именно на этом самом месте. Вы ведь знаете, что хотят возвести на месте ЦДХ? Дом-апельсин. Это, знаете, очень смело - символ оранжевой революции на фоне Кремля. Но шутки в сторону - вместо геометрически выверенного, строгих линий здания появится вычурная постройка криволинейной архитектуры. В ансамбле с совсем криволинейным Петром получится нечто невообразимое. К тому же процедура совершенно дикая. Кто-то принимает решение снести ЦДХ - кто этот человек, окутано мраком тайны. «Решено снести». Как это вообще понимать? Где общественное обсуждение?
- Насколько я знаю, именно вокруг Музея архитектуры образовалось некое сообщество, пытающееся противодействовать строительному варварству?
- Прежде всего, сам музей является организацией, противодействующей варварству, с 1934 года, когда он начал работу в помещении Донского монастыря. Несколько энтузиастов под видом научной работы собирали крупицы, обломки того, что взрывали и сносили большевики. Были спасены восемь фрагментов отделки храма Христа Спасителя, накануне сноса были сделаны его полные обмеры. Позднее, когда власть опомнилась и занялась реставрацией памятников, именно по нашим чертежам и было восстановлено все, что было восстановлено: Триумфальная арка, Иверские ворота и часовня, собор Казанской Божьей Матери, сгоревший шехтелевский особняк на Спиридоньевке. Все общества охраны памятников тоже, в общем, суть дети музея. В свое время главным, скажем так, гражданским детищем был ВООПИК, Всероссийское общество охраны памятников истории и культуры. Помимо реставрационных работ, на которые они собирали добровольцев, это был еще и некое экспертное сообщество.
Вот, к примеру, лет 40-50 назад нечто подобное происходило в Лондоне: ломали очень много ценного. Так возникло масштабное противостояние между теми, кто хотел ломать и строить, и теми, кто хотел сохранить памятники. Безусловно, не все удалось спасти, но была полноценная битва, и она была выиграна благодаря инициативе простых, подчеркиваю, простых людей. У нас городской обыватель ни с кем биться не хочет, он не видит для этого никаких оснований: если мы с вами выйдем на улицу и спросим у прохожих, нравится ли им новое здание Военторга, почти каждый ответит «да». То же самое произойдет, если мы с вами пойдем на Манежную площадь с ее… абсурдом.
Я бы сказал, что существует попискивающая кучка экспертов плюс некоторое количество общественных организаций, которые приходят к нам и группируются вокруг музея, потому что больше им идти некуда. Но их общей мощи, к сожалению, недостаточно.
- А может быть, дело в том, что городская власть просто не прислушивается к общественному мнению? Вы можете назвать хотя бы один случай, когда общественности удавалось что-то отстоять?
- Как ни странно, могу. Дом Поливанова, памятник деревянного ампира в Денежном переулке, отстояло движение «Москва, которой нет». Еще несколько домов были поставлены на охрану благодаря подобным акциям. Общество по сохранению архитектурного наследия Москвы MAPS, образованное живущими в Москве иностранцами, представило у нас свою книгу «Архитектурное наследие Москвы: точка невозврата». Она прозвучала на Западе и попала на стол к важным чиновникам в нашей стране. По ее материалам Москомнаследию поручили провести проверку, на что Москомнаследие ответило, что и проверять нечего, все - правда.
- Но, помимо движения «Москва, которой нет», есть пример сенатора Сергея Гордеева, основателя фонда «Русский авангард». Мы говорили о роли денег - вероятно, бизнес сможет то, чего не смогут общественные организации? Возникнет мода на попечительство над архитектурными памятниками…
- Пока, думаю, это как раз невероятно. Пример Гордеева - исключение, подтверждающее правило, особый случай. Насколько я могу судить, сохранение архитектурного наследия бизнесу в целом не интересно. Это будет дело следующих поколений бизнесменов - но пока оно не явится, ни моды, ни тренда такого не будет.
- Тогда о чисто художественных тенденциях - как в этом плане может измениться город в ближайшее время?
- Художественные тренды в нашем переполненном деньгами городе определяются исключительно экономическими соображениями, в связи с чем город будет эволюционировать исключительно в сторону муравейника, каменных джунглей. Вы знаете, что готовится застройка всех вокзальных площадей? Эти важнейшие паузы в городском ансамбле, в каком-то смысле визитные карточки города, будут застроены (площади Курского вокзала, собственно, уже как таковой нет). Уберут под землю автомобильную трассу Нового Арбата, а на ее месте на поверхности разобьют скверы, которые - я в этом не сомневаюсь - будут затем застроены. Конечно, есть надежда на исправление нравов у следующих поколений, но это все теория - а конкретные примеры пока ужасны.
- Но ведь, так или иначе, рано или поздно Лужков и его команда уступят власть преемникам, и город начнет меняться?
- Мне кажется чрезвычайно наивным отождествлять весь этот процесс только с фигурой Лужкова и думать, что все новоделы растают в воздухе, как только он покинет кресло городского главы. Основания для этого процесса куда более глубокие - и, повторюсь, чисто экономические. Запущен процесс огромной силы, вся Москва превращена в стройплощадку.
- Но вы же сами в начале разговора сказали, что Москва - мегаполис? А мегаполис, как это видно на примере Токио или Торонто, всегда предполагает подчинение и перестройку под нужды транспорта и инфраструктуры. Или мы должны сохранять старый город за высокими стенами?
- Нет. Москва - не только мегаполис, но и памятникрусской культуры. Город-срез, в ко- тором сохранены несколько пластов истории архитектуры, парадоксально наложившихся один на другой - их нельзя трогать, их можно только охранять. И если мы сравняем весь этот культурный слой с землей и превратимся в еще один Токио или Торонто, мы потеряем возможность называть город Москвой.
* ВОИНСТВО *
Александр Храмчихин
Воевать по-новому
Вопрос о терроризме
Почему-то сентябрю очень «повезло» с крупнейшими терактами. Взрывы домов в Буйнакске (4 сентября), Москве (9 и 13 сентября) и Волгодонске (16 сентября) в 1999 г., события в США 11 сентября 2001 г., захват школы в Беслане 1-4 сентября 2004 г. В чем причина такой концентрации -понять сложно. Впрочем, сейчас ни один месяц терактами «не обижен».
Поэтому в последние годы «борьба с международным терроризмом» превратилась во всемирный фетиш. Между тем у понятия «терроризм» нет даже строгого определения. Точнее, имеется очень большое количество определений, что само по себе подчеркивает, что определения не существует. А главное - нет сколько-нибудь четкого понимания, что это такое вообще. Не только на уровне юридических определений, но даже на уровне здравого смысла.
«Всемирная мятежевойна», описанная Месснером полвека назад, в значительной степени вытеснила классическую войну. Регулярной армии и «законным» спецподразделениям гораздо чаще приходится воевать не против другой регулярной армии, а против иррегулярных формирований. Под такой тип войны попадают партизанские, национально-освободительные, сепаратистские, террористические войны. Юридической и моральной границы между этими понятиями, как правило, нет. Если же нет ни определения, ни даже интуитивного понимания, то совершенно непонятно, как вести борьбу с данным явлением. Попытка разобраться в сути дела подтверждает, что дать определение действительно практически невозможно.
Оставим сейчас в стороне чисто криминальные военизированные формирования. Наиболее мощными из них являются наркогруппировки, позиции которых очень сильны в некоторых странах Южной Америки, Южной и Юго-Восточной Азии. Они не преследуют политических целей и являются преступными с любой точки зрения. Терроризм же принято считать действием политическим.
Наибольшей легитимностью из всех типов иррегулярных формирований обладают, очевидно, партизанские формирования, ведущие войну против иностранных агрессоров. Однако, после окончания Второй мировой такие варианты в «чистом» виде крайне редки. Сегодня к ним можно отнести разве что борьбу против оккупации Ирака войсками США и их союзниками. При этом, в реальности, из тех, кто стреляет в американцев, пожалуй, меньше половины борются именно за свободу Ирака от иностранной оккупации, а не за «всемирный Халифат», внутри которого никаких ираков быть не может, либо за достижение абсолютной власти над ограниченной территорией, что лишь подрывает территориальную целостность Ирака.
Сходным случаем, на первый взгляд, представляется «национально-освободительное» движение, которое было всемирным фетишем в 50-е - 70-е годы. В первую очередь речь идет о «борьбе с колониализмом». Впрочем, сегодня данный вопрос рассматривается почти исключительно в историческом аспекте, поскольку процесс деколонизации в «третьем мире» завершен (насколько от этого полегчало народам освободившихся стран - отдельный вопрос). При этом, правда, «национально-освободительные движения» сохранились. «По совместительству» они же являются сепаратистскими движениями, направленными на отторжение от своей страны какой-либо ее части (как правило, заселенной этническим и/или религиозным меньшинством). Россия познакомилась с этим на примере Чечни. Эти случаи являются уже в высшей степени неоднозначными. Здесь возникает неразрешимое противоречие между «принципом нерушимости границ» и «правом наций на самоопределение». Оно, в частности, породило известный феномен «непризнанных государств», коих сегодня в мире насчитывается около 10, в т. ч. 4 - на постсоветском пространстве (Абхазия, Южная Осетия, Приднестровье, Нагорный Карабах). В чем юридическая разница между сепаратистом и «национальным освободителем», сказать практически невозможно.
Наконец, еще один неоднозначный случай - борьба против иностранных войск, которые приглашены в страну ее законным правительством. Самыми яркими примерами являются сопротивление присутствию американских войск во Вьетнаме и советских в Афганистане. Степень легитимности сопротивления определить и здесь крайне сложно.
При этом надо отметить, что «мятежевойна» в подавляющем большинстве случаев отличается гораздо большей жестокостью обеих воюющих сторон, чем классическая война между двумя регулярными армиями. Иррегулярное формирование компенсирует жестокостью свою военную слабость, оказывая таким образом на противника психологическое давление. Регулярные силы отвечают жестокостью на жестокость, кроме того, таким способом они компенсируют свою неготовность к войне. Регулярная армия всегда не готова к противопартизанской войне, даже если имеет солидный опыт такой войны в прошлом. Ее все равно готовят только к классической войне. Российской армии в Чечне практически не помог афганский опыт, американской в Ираке - вьетнамский. Противопартизанская война продолжает восприниматься военными как «неправильная» с точки зрения военного искусства и нелегитимная юридически. Причем военные в глубине души не только действия партизан, но и свои действия часто считают не вполне легитимными, что вызывает серьезный психологический дискомфорт и становится причиной неадекватного поведения. Кроме того, обе стороны демонстрируют жестокость и в отношении мирного населения, стремясь заставить его не поддерживать противоположную сторону. В «мятежевойне» поддержка населения становится важнейшим (если не решающим) фактором, поэтому так важно выбить почву из-под ног противника.
А что же такое, все-таки, терроризм? Насильственные действия, направленные на достижение политических целей? Под такое определение подпадают любые действия любых вооруженных формирований, включая даже действия регулярных армий, ведущих справедливую оборонительную войну (они совершают насильственные действия с целью освобождения своей территории). Добавить к этому определению то, что террористические действия могут вести только негосударственные субъекты? Это практически ничего не изменит, поскольку под него подпадет все, что описано выше. Впрочем, здесь возникает дополнительная сложность - как разграничить государственные и негосударственные субъекты. Например, очень сложно определить субъектность партизанских формирований, оказывающих помощь своим регулярным армиям в тылу противника. Или армии вышеупомянутых непризнанных государств сами себя считают государственными субъектами и строятся, как правило, именно как регулярные армии, хотя практически всегда на первом этапе своего существования выступают в качестве иррегулярных формирований.
Кроме того, возникает принципиальный вопрос: может ли определение даваться не через целеполагание, а через субъектность? Или через метод, хотя с точки зрения здравого смысла напрашивается именно оно. Снос башен ВТЦ, «Норд-Ост» и Беслан, взрывы палестинских камикадзе в израильских автобусах однозначно трактуются как теракты. Это крайне жестокие насильственные действия, совершенные в отношении мирного населения. Они ни с какой точки зрения не могут считаться законными и допустимыми, даже как ответ на аналогичные действия противоположной стороны. Но, как уже говорилось, на практике почти все иррегулярные формирования, включая тех же «законных» партизан, действуют против мирного населения с той или иной степенью жестокости, без этого у них нет шансов на победу. Соответственно, рождаются новые вопросы: о допустимой степени насилия против мирного населения (равна она нулю или нет) и о легитимности действий иррегулярных формирований в целом. А здесь снова начинается бесконечный спор о разнице между «террористами» и «освободителями» и о том, имеют ли даже «законные» партизаны право на уничтожение гражданских лиц, сотрудничающих с оккупантами.
К тому же, автоматически возникает вопрос, можно ли считать терроризмом действия иррегулярных формирований против регулярных войск и прочих силовых структур. С точки зрения российских и американских властей атаки на их военнослужащих в Чечне и Ираке соответственно однозначно трактуются как терроризм, хотя здесь грань между терроризмом и национально-освободительным движением, как было сказано выше, практически отсутствует.
И уж совсем интересный вопрос - как трактовать деятельность регулярных «законных» спецподразделений в составе чужих иррегулярных формирований? Например, действия советского спецназа во Вьетнаме против американских войск. В связи с этим, кстати, возникает еще один вопрос: «государственный терроризм» - это пропагандистский штамп или реально существующее явление? В частности, можно ли считать таковым ковровые бомбардировки ВВС США Северного Вьетнама, сопровождавшиеся массовой гибелью мирного населения, или штурм советским спецназом президентского дворца в Кабуле в декабре 1979 г.?
Нет ответа не только на вопрос «что это?», но и на вопрос «кто это?» (по крайней мере, сегодня). Неужели только «Аль-Каида»? Это, как известно, структура не иерархическая, а сетевая. Множество радикальных исламских группировок по всему миру решают свои местные задачи, при этом обмениваясь между собой деньгами, оружием, людьми, информацией, методикой и т. д. Бен Ладен, если он вообще жив, - не «фельдмаршал», а «авторитет». Поэтому и в данном случае очень сложно сказать, какая конкретная группировка к чему относится. Например, чеченские боевики, с одной стороны, несомненно, тесно связаны со своими зарубежными коллегами, с другой - решают местные задачи. И снова возникает тот же вопрос: они террористы или «национальные освободители»? А баски - террористы? А почему тогда косовские албанцы - «национальные освободители»? И, кстати, почему создание независимой Страны Басков, Косова или Чечни законно хотя бы с чьей-то точки зрения, а создание «всемирного Халифата», к коему стремится «Аль-Каида», незаконно в принципе?
В итоге, надо признать, что термин «терроризм» сегодня в реальности не означает ничего. Или, точнее, так теперь принято называть те действия насильственного характера, которые кажутся нелегитимными тому, кто этот термин употребляет. «Терроризм» превратился в своего рода международное ругательство, вытеснив в этом качестве слово «фашизм». Как показывает практика последних лет, для правительств многих стран лозунг «борьбы с терроризмом» стал удобным пропагандистским прикрытием для решения собственных политических задач внутри и вне собственной страны. Под этим же лозунгом в большинстве стран проводятся учения ВС с такими легендами, которые заведомо не могут иметь отношения к данной форме вооруженной борьбы. Можно привести следующий пример из отечественной практики. Летом 2006 г. в Забайкалье ВС РФ провели «антитеррористические» учения «Байкал-2006». Войска отрабатывали борьбу с вторгшимися на территорию РФ «незаконными вооруженными формированиями». Причем эти «формирования» имели на вооружении бронетехнику и авиацию. До сего дня никакой террористической деятельности в Забайкалье не отмечалось, а наличие бронетехники и авиации у террористов до сих пор не наблюдалось нигде и никогда. Здесь возникает лишь риторический вопрос: можно ли вторгшуюся в страну регулярную армию другого государства называть «незаконным вооруженным формированием»?
Тем не менее, для армий всего мира «борьба с терроризмом» официально провозглашена основной, а часто и единственной задачей, хотя в реальности для ее решения предназначаются специальные подразделения, численность личного состава которых составляет порядка 1 % от общей численности ВС, при поддержке в отдельных случаях со стороны артиллерии и фронтовой авиации. Использование крупных группировок различных родов войск возможно лишь в редких ситуациях, когда противником являются значительные по численности и хорошо вооруженные формирования. Однако в этом случае боевые действия уже нельзя классифицировать как борьбу с терроризмом. Если говорить о российском опыте, то обе чеченские войны с юридической точки зрения гораздо правильнее было квалифицировать не как «контртеррористическую операцию», а как «подавление вооруженного мятежа, направленного на отторжение от России части ее территории» (или как «восстановление конституционного порядка», как это формулировалось в 90-е годы). С военной точки зрения на отдельных (в основном - начальных) этапах обеих войн имела место классическая форма боевых действий «армия против армии», в другие периоды шла противопартизанская (для ВС РФ) война. «Контртеррористическую» форму боевые действия фактически приняли в конце 2001 - начале 2002 г., именно после этого начался вывод большей части войсковой группировки с территории Чечни, поскольку при такой форме боевых действий в их наличии исчезла необходимость.
Следует подчеркнуть, что в данном контексте под партизанской войной понимаются действия относительно крупных вооруженных формирований, способных совершать атаки на подразделения силовых структур или на различного рода объекты федеральных сил или инфраструктуры. Под террористической (точнее, диверсионно-террористической) войной понимаются действия мелких формирований или отдельных боевиков, занимающихся, в основном, установкой минно-взрывных устройств (или действующих в качестве «живых мин») либо нападениями на отдельных военнослужащих, представителей власти или мирных жителей. То есть здесь определение дается через метод. Любые другие определения не имеют смысла. Крайне сложно понять даже то, кто является субъектом действий против федеральных сил. Руководящие структуры т. н. «независимой Ичкерии» утратили легитимность даже с точки зрения собственного, никем больше не признанного, законодательства. Уцелевшие вооруженные формирования имеют совершенно разные представления о том, от чьего имени они ведут боевые действия. Соответственно, невозможно однозначно определить и цели противостоящей стороны. Для одних это достижение национальной независимости Чечни, для других - создание на Северном Кавказе исламского «Халифата».
На отечественном примере можно показать, насколько удобно использование лозунга «борьбы с терроризмом» для решения задач внутреннего характера. Принятый в начале 2006 г. федеральный закон «О противодействии терроризму» трактует терроризм следующим образом: «Идеология насилия и практика воздействия на принятия решения органами государственной власти, органами местного самоуправления или международными организациями, связанные с устрашением населения и (или) иными формами противоправных насильственных действий». Как несложно заметить, т. н. «цветные революции» подпадают под него гораздо лучше, чем взрывы домов в Москве осенью 1999 г. или события 11 сентября 2001 г. в США. Не менее расширительно трактуется и понятие террористического акта. Любое несанкционированное выступление, пусть и самое мирное, можно легко интерпретировать как «иные действия, связанные с устрашением населения и создающие опасность гибели человека, причинения значительного имущественного ущерба… в целях противоправного воздействия на принятие решения органами государственной власти». Не менее ярким примером является отмена выборов глав субъектов РФ под предлогом борьбы с терроризмом. Даже активные сторонники этой меры не смогли внятно объяснить данную причинно-следственную связь.
В США заключенные лагеря Гуантанамо или «секретных тюрем ЦРУ» фактически выведены из-под какой бы то ни было юрисдикции при том, что основанием для их помещения в эти места заключения является лишь формальное подозрение в терроризме. Таким образом, налицо полное беззаконие, возможно, еще один пример «государственного терроризма».
В итоге, нельзя не видеть парадокса: крайне опасное явление есть, а сколько-нибудь единообразного понимания его сути нет не только на уровне научного определения, но даже на уровне интуиции и здравого смысла. Видимо, даже данная статья является примером этого парадокса. Автор доказывает, что у понятия «терроризм» нет смыслового наполнения, но постоянно оперирует этим понятием применительно к конкретным ситуациям. К сожалению, данная проблема политизирована в максимальной степени, она затрагивает интересы слишком многих очень мощных политических и финансовых групп. Поэтому практически невозможно ожидать выработки единых взглядов на проблему и подходов к ней. Следовательно, проблема будет усугубляться, сколь бы успешно не велась борьба с самим терроризмом.
* МЕЩАНСТВО *
Эдуард Дорожкин
Прогулки урбаниста
Есть ли жизнь в спальных районах?
Жилье в так называемых «спальных районах» столицы стремительно дорожает. Еще немножко, еще чуть-чуть, и Коровино-Фуниково будут продавать по цене Чистых прудов. Очень многие полагают, что можно стать москвичом, поселившись в спальном районе. «Великого и малого смешенье не различает эта доброта» - сказал поэт по сходному поводу.
В провинциальном городе, в котором я рос (одна комната в величественной коммуналке на Таганке не могла вместить три поколения Дорожкиных), нравы были бесхитростны и в чем-то очень справедливы. Простые русские люди иногда понимают мир точнее, чем великие интеллектуалы, и жители уездного городка отлично осознавали свое место на карте города. Мы жили в ж.д. районе, примыкавшем к вокзалу, по своему прекрасном, с широченными улицами, на которых паслись козы, но был здесь и клуб, и парк, и танцплощадка, и многоэтажные, казавшиеся великанами дома, и даже школа с углубленным изучением немецкого языка, детские сады, пять киосков «Союзпечати» и стоматологическая поликлиника. Утром я часто обнаруживал записку, содержание которой жители московских спальных районов вряд ли бы поняли: «Ушла в город. Бабушка». Притом, что мы жили в самой современной части города, мысль о том, что город у нас здесь, а не там, где одноэтажные купеческие особняки с резными наличниками, собор, краеведческий музей, переговорный пункт, разместившийся в бывшем здании банка, Педагогический институт, выросший из дореволюционного училища, табачная фабрика с облупленными красными стенами и фамилией владельца, еще не полностью смытой пролетарскими десятилетиями с фасада, эта мысль не могла прийти моей совестливой бабушке в голову. Для того чтобы попасть в этот самый город, надо было прошагать с час по пыльным улицам, но в городе был книжный магазин и единственный действовавший храм, и этого было довольно для того, чтобы совершать туда почти ежедневные вылазки.
Когда моя хорошая приятельница, телеведущая Светлана Конеген перебралась из блочного дома на Рязанском проспекте в дореволюционный дом с кирпичной кладкой в полтора метра на Фрунзенской набережной, Дмитрий Пригов (Царствие ему Небесное, вот был человек!) на новоселье произнес: «Да, Свет, ТАМ можно было жить, а здесь жить ХОЧЕТСЯ».
Это невероятно точно сказано: когда из окон открывается вид на Москву-реку и ЦПКиО им. Горького, человек перестает существовать и начинает жить. Думаю, интересно было бы посмотреть биохимию крови «до» и «после» центра: уверен, там будет много неожиданного.
Две интеллигентные дамы, посольская вдова и скрипачка из Московской филармонии, продавшие мне нынешнее мое обиталище, имели вкус к переездам. Им нравился сам процесс: купля-продажа, общение с людьми (к людям неравнодушны даже посольские вдовы), пересчет купюр, шелест выкопировок БТИ, «подпишите вот тут» и прочие приятные моменты. И они бесконечно продавали, покупали, съезжались, разъезжались. Ограничение было одно: не выходить за пределы Садового кольца. И вот однажды случилось невероятное: дьявол (я почему-то уверен, это был он) подсуропил им симпатичный вроде вариант за этими волшебными границами. 4-метровые потолки, нарядный эркер, парадный подъезд, последний этаж 8-этажного, охраняемый двор, цветы в кадках, а главное - железобетонные перекрытия, эта главная мечта любого центрового игрока соблазнили благословенных старушек. В квартире-конфетке они продержались меньше недели. Стали продавать. Я навестил их с вечным русским вопросом - «Отчего?» «Мы не можем жить в месте, откуда до Елисеевского нельзя дойти пешком». Убийственный аргумент, если учесть адрес их тогдашнего жилища: 1-я Тверская-Ямская улица, дом 28. Ситуация благополучно разрешилась: мать и дитя вернулись к Моссовету, на Тверскую, 8.
Первой мысль о том, что цивилизованная городская жизнь возможна за пределами исторического центра, вбросила еще советская власть, создав оазисы инфраструктурного социализма вне привычных границ: Кутузовский, Ленинский, проспект Мира, Комсомольский и, конечно же, уютный зеленый Сокол. Однако тогда квартиры ДАВАЛИ, и вопрос выбора, со всеми его плюсами и минусами, перед счастливыми обладателями просмотровых, а потом и просто ордеров, не стоял.
Теперь будущий столичный житель волен решать, где вить домашнее гнездо: во Вспольном переулке или на 11-й Магистральной. На его решение влияет множество разнонаправленных соображений, среди которых немалую роль играют причины необъективного, медийного характера.
Зависимость покупателя от рекламы и пиара в квартирном вопросе видна особенно сильно. Рекламные кампании всех жилых комплексов в Дуево-Кукуево стараются убедить покупателя в том, что как раз его-то лежбище и станет центром вселенной. Вокруг будут вращаться большие и малые планеты (на некоторых рекламных плакатах буквально), прямо по границе охраняемого секьюрити коммьюнити проляжет русло новой невиданной реки, Кремль придвинется так близко, что меткие стрелки смогут пулять вишневыми косточками по Мавзолею, балерины Большого вместо ежедневного класса будут до одури париться в VIP-сауне при элитном фитнес-центре, и даже Университет, капитальное вроде здание, жалким гномиком пристроится где-нибудь снизу. Вообще, некоторые находки застройщиков можно цитировать в качестве анекдота. «Пять минут до метро Алтуфьевская», - сообщает слоган поселка таунхаусов с ценой объектов в миллион долларов.
Даже риэлторы, типичные представители межпрофессиональной специальности «и нашим, и вашим за копейку спляшем», вступились в борьбу за право центра оставаться центром. Не может считаться элитным дом, построенный в Бирюлево, даже если в нем пять подземных паркингов, восемь салонов красоты и своя обсерватория. С другой стороны, если граничить участком с бандитом означает «элитное соседство», отчего и уродцу в Бирюлево не носить гордое погоняло?
Москва, Москвой не являющаяся - объективная реальность, данная в ощущениях тем, кто в ней живет. Появление столицы, не нуждающейся в выезде «в город» (в бабушкином значении), теперь стало очевидно даже и московским рестораторам. Уже несколько грандов гастрономического рынка заявили о том, что новые проекты будут реализовывать вне центра: haute cuisine придет на Бабушкинскую, в Марьино, в Ю. Бутово, где, кстати или некстати говоря, проживает такое количество хастлеров, что какой-нибудь берлинский Шенеберг может тихо отдохнуть в сторонке. Пиццерии, траттории и суши-бары, эти необходимые признаки большого города, наличествуют давно. Дорогие фитнес-клубы, в которых, увлекшись стрельбой глазами, можно ненароком напороться и на козла, кинотеатры, салоны красоты, солидные агентства недвижимости, не говоря уже о Сбербанке, - все, что нужно обычному человеку, есть теперь и в Паскудниково.
Чего нет? Нет Большого зала консерватории, нет Патриарших прудов, нет Пушкинского музея, нет атмосферы сладостного восторга, которую невозможно не почувствовать, гуляя по одноэтажному Замоскворечью, нет шалмана «Московские зори», выставившего по соседству со студией Никиты Михалкова на улицу пузатый самовар и блюдце с леденцами. И, безусловно, нет Елисеевского, магазина с неразнообразным ассортиментом, задранными по самое не балуй ценами и сонными ночными кассиршами, магазина, который, как выяснилось, играет на удивление важную роль в жизни посольских вдов и скрипачек филармонии. Их бабушка, я думаю, тоже ходила «в город», передав эту ужасную заразу по наследству.
Людмила Сырникова
Список благодеяний
Женщина и автомобиль
Обычно московские таксисты обсуждают политические новости, либо жалуются на жизнь, либо говорят стихами. «Если за рулем п…да, - говорят таксисты, - значит, это не езда». Они обучили этому своих пассажиров мужского пола, те запомнили, накупили автомобилей, сели за руль, дождались встречи с дамой и говорят: «Если за рулем п…да, значит, это не езда». Дело вовсе не в том, что они хамы. И не в том, что из них лезет заскорузлый мачизм. И даже не в том, что по статистике женщины попадают в аварии вдвое реже мужчин, так как ездят вдвое аккуратнее. Дело в том, что женщина за рулем так же необходима мужчине, как в постели или у плиты.
Мужские претензии к женщинам-водителям просты и понятны. Женщины ездят в левой полосе со скоростью 40 км/ч, перестраиваются, когда им заблагорассудится, долго думают, прежде чем совершить маневр, который требует мгновенной реакции, красятся и причесываются за рулем, покупают автомобиль под цвет туфель, путают капот с багажником, способны ездить на красный, когда все стоят, и стоять на зеленый, когда все едут. Женщина за рулем хуже чайника, потому что не обладает чайниковой робостью, зато в избытке наделена женской самонадеянностью. Между будуаром и дорожным полотном для женщины нет никакой разницы. Женщина за рулем, становясь существом общественно опасным, пробуждает ненависть.
Один бомбила рассказывал, как еще до того, как стать бомбилой, работал водителем у директрисы косметического салона. Случай классический: басмой без хны нельзя, а эти цвета у нас заводские идут. А потом директриса купила себе автомобиль. Скромный Citroеn Picasso. И бомбила стал учить ее потихонечку ездить. На дороге вела она себя корректнейшим образом: высовывалась из окна и делала наманикюренными пальцами знаки в том смысле, что, мол, пропустите начинающего водителя. Как правило, ей уступали дорогу, иногда даже кивали приветственно. «Ну а если не пропустят, Татьяна Викторовна? - спрашивал будущий бомбила. - Не уступят если?» - «Ну, тогда я уже сама рассержусь!» - говорила она. И как-то раз рассердилась. Проехала на желтый. А с той стороны какая-то дама на Kia Sportage, как потом выяснилось, продавец-консультант, тоже проехала на желтый. Результат: бампер, правое крыло, фара и подфарник. Два часа ночи. Ни зги не видать, ГАИ выехало, ждите. «Что же это вы, - спрашивает продавец-консультант, - куда смотрели-то?» - «Куда сама смотрела, корова?!» - отвечает ледяным голосом наша владелица салона красоты. И пока продавец-консультант набирает в легкие воздух, безо всякого адажио сразу от аллегро переходит к аллегро мольто: «Чего вылупилась? Где колокольчик, а?!»
Бомбила весело смеялся, рассказывая этот свой исторический анекдот. Философский склад ума (а бомбилы обладают именно таким складом ума) позволял ему думать, что женщина за рулем - и вправду есть некоторое недоразумение, если при первой же возможности она превращается в женщину за базарным прилавком.
На самом деле никакого парадокса тут нет. Вряд ли в Голландии или даже в Соединенных Штатах женщина за рулем вызывает такой нутряной протест, такой мейл-шовинистический самум. А если и вызывает, то на глубоко рудиментарном уровне. Домостроевские представления о женщине никуда не делись, то, что они не проявляются в семье, есть результат компромисса, а вовсе не политкорректности, хотя, если разобраться, сама политкорректность тоже есть результат компромисса. В нормальной, относительно благополучной российской семье муж не называет жену п…й ежедневно, потому что вынужден смиряться с тем, что она п…да. Московская улица - та же очередь, высказался - и поехал дальше, все равно контрагента (контрагентшу) никогда больше не увидишь. Вот и сыплются стихи из участников движения. Мужчины злятся, женщины сердятся.
Советская женщина-водитель была и того хуже - грубоватая мужичка в строгом английском костюме, без намека на косметику, на низких каблуках, злая, как школьная учительница, и асексуальная, как старший библиотекарь. Автомобилем она управляла, как Валентина Гризодубова истребителем, женственности в ней не было ни на грамм, голос ее был неприятен, а вторичные половые признаки - маловыразительны. Глубоко несчастную личную жизнь прятала она за активной профессиональной деятельностью, топила в общественной работе и отчасти - в управлении транспортным средством. Она была превентивно груба, и потому мелкие разбирательства с мужчинами на дороге протекали молниеносно: не успел мужчина подивиться водителю в юбке, как сразу получал по самым фрейдистски-чувствительным местам: школьная учительница отчитывала его и за то, что обгонял, и за то, что подрезал. Вообще, не только управление автомобилем как таковое, но и правила дорожного движения, а также вся автомобильная жизнь - прекрасный полигон для подсознания, на котором оно чувствует себя совершенно свободно, чему мы тьму примеров слышим. В одной из бывших советских республик решились на нововведение - принялись комплектовать личный состав ГАИ исключительно дамами. Через пару месяцев автолюбители взвыли: дамы оказались беспощадными, неподкупными садистками, упивавшимися своей неограниченной властью. Бедствие приняло такие масштабы, что власти потихоньку свернули инициативу, и вскоре на дорогах той республики вновь воцарилась старая добрая коррупция. Так же, в полном соответствии с имиджем «стерв», и вели себя редкие советские автовладелицы в строгих английских костюмах и черных туфлях на невысоких каблуках.
Вместе с концом советской власти закончились и они. Одни мымры враз обнищали, потеряв перспективную работу в НИИ и не вписавшись в рынок. Вторые в рынок вписались, сменили автомобиль, но с водительского пересели на пассажирское место, и принялись помыкать бывшими таксистами, как умели. И где-то у них под боком, на параллельной, можно сказать, улице, стала возникать новая порода автовладелиц, самых нелепых, девиантных и потому трогательных. Это были блондинки. За плитой представить их невозможно, в постели - можно лишь представить. Автомобильная сторона их жизни еще больше отдаляла их от народа. Рассказывают, как блондинка ехала в середине 90-х на джипе Grand Cherokee по спальному району. И не ехала даже, а спокойненько стояла себе на перекрестке, дожидаясь зеленого сигнала светофора. И тут - бац! - прямо в блондинкин джип въезжает откуда ни возьмись старый пердун на ржавеющем «Москвиче», купленном по ветеранскому удостоверению. Тренировочные брюки с пузырящимися коленями, красноватое рыло, характер бабий, склочный. Выбегает из «Москвича» и бегает вокруг места происшествия, причитая что-то про «такую страну развалили, сволочи, совсем ни пройти, ни проехать». Назревает скандал. ГАИ тогда вызывать еще не принято было, все вопросы решались на месте, причем известно как решались: руки на капот, лицом об асфальт, а то и прямо тут пощекотить могу, отдавай квартиру за то, что бампер поцарапал. Именно этого все и ожидали от блондинки на джипе, но она повела себя совершенно нетривиально. Не стала звонить своему «молодому человеку» и вызывать «ребят», не закрылась в джипе на все кнопки, не разрыдалась, размазывая по лицу ярко-красную помаду. Она вышла из джипа, причем наблюдатели сразу заметили, что бедра ее не виляли, а плечи не покачивались. Даже напротив, в движениях ее чувствовался какой-то разлад, как это бывает с людьми, которые только что пережили страшное эмоциональное потрясение. Опустив сахарные руки вдоль тонкого тела, блондинка обратилась к пенсионеру на «Москвиче»: «Что ж ты наделал, дед? - сказала она. - Я ж за этот джип год х…й изо рта не вынимала!»
При слове «год» напомаженный рот ее округлился больше обычного, а подведенные глаза сделались как плошки - зрелище она собой являла прекомическое, но никому из зевак не пришло в голову даже усмехнуться - так искренни, так горячи были ее слова, они шли, казалось, из самых глубин существа ее. И пенсионер не закричал заполошно в ответ про «страну разворовали», не замахал пигментными уродливыми руками, не затряс вставной челюстью. Тихо стоял он, о чем-то задумавшись. Блондинка поступила в полном соответствии со словами поэта Цветаевой: «Я обращаюсь с требованьем веры // И с просьбой о любви» - и выиграла. То было настоящее хождение в народ, с полным пониманием его тягот, лишений и чаяний. А если говорить точнее, то хождение в джип, закончившееся возвращением в народ. С мымрой в английском костюме такого взаимопонимания никогда бы не случилось. Начальство в народ не ходит, а только притворяется. В народ ходит только сам народ.
В исключительных случаях, подобных вышеописанному, гендерная оппозиция, конечно, не играет никакой роли. Несмотря даже на то, что все взаимоотношения людей на дороге проникнуты, как мы уже отметили, глубочайшим фрейдизмом. Мужчинам свойственна глубоко домостроевская модель поведения, куда более радикальная, чем в обществе и даже в семье. С чем это связано? Ответ прост и понятен: мужчина за рулем требует от женщины за рулем быть не женщиной, а мужчиной. Требование не такое уж и нелепое, если учесть, что мужчина за рулем - на самом деле всегда женщина и никогда не мужчина.
Во- первых, мужчина, образно выражаясь, прячется за широкую спину своего авто. Чем мощнее, внушительнее и чернее его автомобиль, тем самоувереннее чувствует себя этот, с позволения сказать, мужчина. Меж тем потребность в силе, надежности и защите -чисто женская, не так ли? Во-вторых, поместившись в автомобиль, даже самый галантный мужчина вдруг перестает быть джентльменом и превращается в наглую истеричку. В-третьих, взгляните на мужчину, который обнаружил на боку своего новенького автомобиля свежую царапину. Потом взгляните на женщину, у которой порвался чулок или сломался ноготь. И найдите десять отличий. Я уж не говорю, что привычка женщин рассматривать себя за рулем в зеркало ничуть не менее вредна, чем привычка мужчин болтать за рулем же по мобильному телефону, курить и, забыв обо всем на свете, рассматривать чужие автомобили. Мужчины смеются над женщинами, утверждая, что те покупают машины под цвет туфель, хотя сами ходят по преимуществу в черных туфлях и ездят на черных машинах. Сравнения можно множить. Но достаточно будет и того, что в изложенном выше случае с блондинкой и пенсионером по-мужски открыто и честно вел себя отнюдь не пенсионер.
Мужская ненависть к женщинам на дороге на самом деле - не ненависть, а ревность. Женщину за рулем терпеть не могут, а женщину у плиты и в постели любят по той простой причине, что за рулем она составляет конкуренцию. И не конкуренцию в умении стартануть со светофора, или лихо срезать, или выжать из машины последнее. А конкуренцию в умении сдержаться, в осторожности, внимательности, великодушии, в спокойствии. Если за рулем п…зда, то это езда. И еще какая.
В заключение расскажу еще одну историю. Очутилась я недавно в автосалоне - за компанию. Приятель оформлял покупку авто. Принимала его менеджер - высокая брюнетка в черном костюме. Обсуждались дополнительные опции, кредитные программы, сроки поставки. Та, что в костюме, вникала в каждую мелочь, будто придирчивый экзаменатор. И в какой-то момент совершенно даже вышла за пределы своей компетенции. «Какие, - говорит, - еще лица будут допущены к управлению автомобилем, кроме вас?» Приятель мой отвечает: «Жена будет допущена». - «На постоянной основе?» - спрашивает менеджер в черном костюме. «Ну да, а что?» - несколько смущаясь, спрашивает приятель. «Да нет, - с усмешкой ответствует менеджер в черном костюме и вдруг как посмотрит в упор на меня. - Я только не понимаю, чего она все время молчит, слова сказать не может. Мало того, что своей машины у нее не будет, так еще и права голоса нет!» Приятель мой, конечно, заключение договора прервал и удалился с гордо поднятой головой оттуда. Ну и я вместе с ним. Выйдя на улицу, мы смеялись над глупой и недальновидной, наверняка глубоко несчастной стервой, которой теперь уж точно не видать ежеквартальной премии или как там это у них называется. Но осадок остался.
* ПАЛОМНИЧЕСТВО *
Наталья Толстая
Страна тысячи озер
И в каждом сидят русские люди
Когда спрашиваешь бывших коллег или подруг, давно улетевших, уплывших или перешедших границу в звериных шкурах: «Общаетесь тут с русскими?», подавляющее большинство отвечает: «Нет. Есть одна семья, которая приехала сюда за десять лет до нас, с ними перезваниваемся. А с остальными - никаких дел».
Гуляю по тихому, пустынному скандинавскому городку, слышу за спиной русскую речь.
- Что сейчас Наташка возит?
- Ничего больше не возит: попалась на таможне с сигаретами. Визу на пять лет закрыли.
- Столько лет возила и не попадалась!
- Думала, если поедет на ночном автобусе, так проскочит. Финны шмон устроили, а она сорок блоков паленого «Мальборо» перла. Жадность сгубила.
- Ну, а как Людка?
- А что Людка? Она думала, что тут все медом намазано. Кинул ее этот старикан, как его… Пердунен! (звонкий девичий смех).
Лучше не оглядываться.
В хельсинкском кафе сидит семья. Мама, недоброжелательно осматривающая каждого нового посетителя, папа - огромный живот навис над шортами, шлепанцы на босу ногу, и хорошенькая девочка, измазанная шоколадом.
Жена: А больше ничего не придумал? Совсем рехнулся, кретин.
Муж: Посмотри на себя в зеркало и устрашись. Сцены она мне будет устраивать… Ты хотела - я приехал в эту дыру. Купили тебе шубу? Купили. Будешь тявкать, я сейчас встану и уеду, выбирайся из этой деревни сама.
Девочка, привыкшая путешествовать с мамой и папой, бесстрастнооблизывает шоколадные пальчики.
Сегодня поехать из Питера в Финляндию - раз плюнуть. Летят самолеты, идут поезда. А рейсовые автобусы курсируют туда-сюда вообще три раза в день! Если денег мало, идите к шести утра на площадь Восстания. Там всегда найдется место в туристическом автобусе, их там десяток. Платите пятнадцать евро и пилите в Хельсинки с ветерком. Визу дают без звука, на полгода. Вот за что мы любим нашего северного соседа. Любит ли он нас? Не думаю.
В автобус Петербург-Турку села бабушка с костылями. Первый раз в жизни ехала за границу, к внучке, которая вышла туда замуж. Тяжело ей, бедной, было вылезать-влезать на двух границах, но, несмотря на свою инвалидность, старушка все время терялась. Уже на финской стороне пошла в уборную, заперлась, а выйти не могла. В конце концов, ее обнаружили: она в отчаянии стучала изнутри костылем.
- Бабушка, поверните задвижку! Задвижку вертите направо, вас весь автобус ждет! Сейчас уедем, а вы тут оставайтесь.
Из- за двери слышался плач.
- Миленькие, вызволите меня отсюда! Тут темно, выключателя не найду, с сердцем плохо.
Выбили дверь и спасли человека.
Бабушка быстро пришла в себя и спросила, как только автобус тронулся:
- А когда будет обед?
Пассажиры засмеялись.
- Приедешь, бабка, к внучке - там и пообедаешь. Если дадут.
Большинство ездит по этому маршруту круглый год, со счету сбились, в пути дремлют или едят попкорн, а новенькие простодушно удивляются.
- Господи, сколько черники! И какая крупная. Ой, белый, смотрите! А вон еще два, крепенькие. Надо автобус остановить да и обобрать лесок, раз сами не собирают.
- Как чисто у них. Ни свалок, ни помоек. Повезло им, что Ленин дал независимость. Мы бы тут все засрали.
Штамп «страна тысячи озер» давно навяз в зубах, но ведь озер действительно не счесть, и в каждом озере сидят русские люди. Купаются или ловят финскую рыбу. Этим летом мы с сестрой неделю отдыхали в Юго-Западной Финляндии. В лесу стоят пять домиков, без машины туда не добраться. Хозяин сдает домик на неделю, на две, на три… Выйдешь утром на крыльцо - тишина, пробежали два зайца, сверкает озеро под горой. Рай. Но тишина эта обманчива.
- Раиса! Куда сметану дела? А? Не слышу!
В нашем домике на видном месте лежала «Книга отзывов». Пять-шесть записей сделано шведами и французами, все остальные - русскими постояльцами:
«Август 2005. Поймали много щук, больше, чем нужно. Устали жарить. Леонид.»
«Март 2006. Прибыли 17.03. Хозяин не проехал с нами до места. Дом искали сами. Пошли на рыбалку, но ничего не поймали. Камин не смогли разжечь, не знаем как, все инструкции по-английски, а мы его не знаем. Фаина заснула в сауне, и ей всю ночь было плохо: рвота и температура. Но отдохнули хорошо. Камынины.»
«Январь 2007. На границе простояли шесть часов. Мы ехали сюда двумя парами. Не доезжая 40 км до Хельсинки, у моей подруги начались роды. Нашли местный роддом и оставили их там, а сами отправились дальше. На место прибыли в четыре утра. Тяжелый день. Лодку хозяин не предоставил. Чем мы занимались? Гуляли по лесу, жарили мясо. Море все время штормило, сын скучал без сверстников. В целом нам очень понравилось, но лучше приезжать сюда летом. Россия, вперед! Семья Тарасюк.»
«Август 2007. Мы приехали сюда на неделю. Мама собрала восемь литров черники и повезет ее домой. Папа ругается, что черника в дороге потечет и все нам испачкает. Мама насушила мешок грибов. Я целую неделю купался и ничего не читал, мне понравилось. Алик.»
«Июнь 2008. Чудесный коттедж, чудесная природа, ни одного комара! Соседи - голландцы и французы. Голландцы с нами здороваются и одолжили дуршлаг. Французы при встрече на пляже отворачиваются. Приезжал хозяин посмотреть, как мы устроились. Отец хозяина воевал с нами в финскую войну, был снайпером, награжден медалью. Ура! Травниковы.»
«Июль 2008. Доехали хорошо, хотя „бентли“ плохо проходит по лесным дорогам, надо было взять „ланд-крузер“. Не ожидала, что тут такая глушь, вокруг одни скалы, сломала каблук. Пузан сразу нажрался и отрубился. Что сказать? Не Лазурный берег, делать по большому счету нечего. 4. 07. Светлана.»
«Этот идиот потерял в лесу бумажник с 5 000 евро. Искали до темноты. Не нашли, уезжаем злые. 10. 07.»
Этот, последний, отзыв за Светлану, написали мы с сестрой. Чтобы те, кто приедет после нас, аккуратнее гуляли по финским лесам.
* ХУДОЖЕСТВО *
Денис Горелов
Маэстро, урежьте марш
«Темный рыцарь» Кристофера Нолана
Все комиксы о летучих гуттаперчевых страшилах строились по модели фильма «Великолепный»: хлюпик преображается в суператлета Плаща и Полумаски, спасает Америку и влюбляет в себя Бэкки Тэтчер. Один Бэтмен выпал из подростковой ниши, ибо первопроходец жанра Тим Бертон по обычаю восславил карнавальное Зло, а перепончатокрылого мауса вывел на дальнюю периферию сюжета (насколько это революционное прочтение соответствовало исходникам, узнать не суждено, ибо аутентичные Бэт-комиксы сохранились у одного Николаса Кейджа).
Джокер стал первым суперстаром постмодернистской эры, уставшей от эталонных мускулистых самцов в обливном латексе с буквой на груди (литерность этих персонажей четко прослеживается по убывающей: Капитан Америка носил букву А, Бэтмен - соответственно В, супермен - S, и так до брата их мистера Х, меланхолично терзающего скрипку под куполом цирка в одноименной оперетте). Джокер был игрун и веселый нигилист, он заливал мазюкалкой современного искусства мадонн Рафаэля, указывал патриарху американизма Дж. Вашингтону его законное место на долларе, дымился, комиковал, разбрасывал деньги, отрицал вкус, порядок, иерархию, власть, гламур и медиа - все, на чем покоится современная среднеамериканская и, увы, теперь уже среднечеловеческая ментальность. Он расстреливал телевизор и превращал его глянцевых пифий в одышливых потных лузеров. Он всюду являлся в умопомрачительной лиловой тройке под оранжевую бабочку и ультрамариновый платок. Он запускал над городом надувных собачек, стирал со лба нарисованный загар и капал ядом в омолаживающую косметику. То есть, бросал перчатку с языком Мика Джаггера готическому граду обывателей, чьим идеалом был Брюс Уэйн, миллионер с фамилией образцового патриотического дурака Соединенных Штатов, мистер Совершенство с гвоздичкой в петлице, следящий за копошением смертных через тысячи гестаповских мониторов. Короче, это существо есть за что боготворить поросли ничевоков и деконструкторов современного арт-сообщества. Воздушный антихрист, куролес, артифицирующий крайм, влегкую вскрывающий донную гадость в любом благонамеренном джентльмене, берущий чинный мир на фу-фу, он был смачным врагом стабильности, устойчивости, назидательной вертикали - Шутник, чертополох и клякса на сказке. Алые бисексуальные губы паяца, белила Пьеро, пластика беса из табакерки - Бертон неслучайно, не по погонам, поставил имя Николсона первым в титрах. Средних достоинств и харизмы артист Майкл Китон был ему не соперник, это уже мелкие эпигоны брали на В-роль красавцев и звезд: Килмера и Клуни.
Мир- 94 пребывал в равновесии плоского Добра и яркого Хаоса, и неодекадент Бертон с его хеллоуиновским культом загробной веселухи стал достойным оппонентом обществу благополучия, благоразумия и благочестия с их девизом: «За все хорошее против всего плохого». Хорошо: фитнесс, достаток, надзор, телевизор, орднунг, востоковедение, розы, блондинки. Плохо: эпатаж, уродство, жест, ведьмачество, фига, язык, цветные волосы, голый зад. Бертон был одним из первых американских панков -не стихийных отморозков вроде Пекинпа, но злокачественных фундаменталистов, игровых теоретиков и гуру. Он же в последовательной защите фриков - поэтов, трансвеститов, сиамских близнецов и неофранкенштейна с руками-ножницами - первым воплотил идею политкорректности, которая, видимо, скоро ему самому осточертела, став лицемерной составляющей комильфотного кодекса денди. Но Бэтмен, гладкий анонимный гимнаст, конечно, был его антигероем, и от полного безоговорочного «фе» его спасла только косвенная принадлежность летучих мышей к отрицаловке, оборотничеству и полной луне.
Увы, Крис Нолан хоть и пошел по стопам великого пращура, но калибром не вышел даже для полноценного подражательства. В эпоху очевидного сценарного кризиса основная задача Большого Кино - прикрыть оглушительным, искросыпительным и мозгодробительным аттракционом откровенную бедность смыслов. Дюбеля с металлической струной вонзаются в небоскребы, кувыркаются гигантские трейлеры-дальнобои, пули огибают человечью плоть, камера шныряет, укрупняет и отпрыгивает в поднебесье, но это все обертка от конфеты, пшик. Боги с монстрами как-то потеряли в росте, Готем, некогда разорванный пополам меж одой и пасквилем, гипсом и спреем, фреской и карикатурой, обрел черты стандартного пафосного мегаполиса. Усугубление гнусей человеческой мелюзги, ради которой вершил подвиги Бэтмен, слегка переходит границы подростковой притчи - а на взрослую «капричос» о воцарении Антихриста у авторов дыхалка короткая. Фильм напоминает экранную одиссею нашей главной комикс-притчи «Мастер и Маргарита», за которую из года в год брались сплошь варьетешные посредственности, масштабом соразмерные с Варенухой и Лиходеевым: Кара, Бортко и Климов. Оттого парады-алле рядовых совграждан с разбрасыванием ассигнаций и конферансом Бегемота у них худо-бедно выходили, а как до темных сил, творящих непредумышленное добро, нагой суперженщины на помеле и дилемм Пилата - все как-то слабенько получалось.
Продолжив аллегорию, легко убедиться в неадекватности нолановских притязаний. Если Николсон со свитой пристебаев вполне себе князь - нет, в силу новейшей травестии понятий, маркиз тьмы, валет преисподней, Воланд-Коровьев в одном лице; если мятежный Бэтмен вполне канал за Мастера, а его белокурая камея, выдернутая из людской крупы в шабаши и битвы миров, до такой степени соответствовала Маргарите, что сомненья брали - уж не читал ли Бертон нашу «MM» в рамках курса общей демонологии, - новая глава саги о человекомыши мельчит тему по всем статьям. Хит Леджер - от силы верткая недотыкомка, пакостник, но никак не дирижер Зла; конечно, вреднючие интонации и пластика Алексея Гуськова явно возвышают его над всеми рыцарями света, но даже преждевременная кончина не уравняет его с Николсоном. Новый Бэтмен - до такой степени бледное пятно, что его дуализм, беспокойный надлом, романтическое двуличие перенесены на пешку-прокурора Харви Дента, одно имя которого, схожее с маркой зубной пасты, с самого начала указывало на рядовую роль персонажа. Девушка Гилленхолл, даже привязанная к тонне взрывчатки, - никак не королева бала Сатаны, даром что Мэгги; она душечка, любимая сестрена, но амплуа у ней - субретка, а не вамп, какими были в первых сериях «Бэтмена» Ким Бесинджер и Мишель Пфайффер. Предыдущим фильмом «Престиж» с мощными инфернальными подтекстами факирского ремесла Нолан вполне давал надежды на совладание с материалом, но то ли бюджет выделили куцый, то ли вовсе мир измельчал - а только главным бытийным вопросом современности в его исполнении стало: «Если нетопырь на мелкого беса влезет - кто кого сборет?»
Вадим Гаевский, Павел Гершензон