Русская жизнь



№25, апрель 2008





Земство





* НАСУЩНОЕ *



Драмы







Вовнушки

Непошлая, лишенная казенщины и вполне остроумная патриотическая акция - всенародные (в смысле - голосование в интернете и с помощью SMS-сообщений) выборы «семи чудес России». Организаторы - газета «Известия», телеканал «Россия» и радиостанция «Маяк». Условия просты - из сотен достопримечательностей и туристических брендов (Петергоф и храм Василия Блаженного, Байкал и Эльбрус, тульский пряник, курский соловей - и так далее) выбрать семерку самых-самых. Голосование проводится по семи федеральным округам (по чуду на округ), и это тоже понятно - никому не хочется, чтобы все семь чудес России находились в пределах Садового или хотя бы Золотого кольца. Итоги голосования будут подведены в День России - 12 июня, во время торжеств на Красной площади.

Голосование продолжается, закончился первый тур, и кто бы мог подумать, что суровая российская реальность вмешается и в эту - ориентированную на аполитичных телезрителей и интернет-пользователей - попсовую акцию. Однако - вмешалась. В голосовании по Южному федеральному округу неожиданно и всерьез сменился лидер. Волгоградский мемориальный комплекс «Мамаев курган» отступил на второе место. Высшую же позицию благодаря дружному голосованию жителей Ингушетии с отрывом в десять тысяч голосов заняла крепость Вовнушки, находящаяся в ингушском ущелье Гулой-Хи. Шансов на то, чтобы отыграться, у сторонников Мамаева кургана, очевидно, нет - голоса за Вовнушки поступают быстрее и в большем количестве, чем голоса за любое другое русское чудо. На волгоградских и не только на волгоградских сайтах паника. Большая, но не то чтобы очень красивая и совсем не знаменитая за пределами ущелья Гулой-Хи ингушская крепость, скорее всего, войдет в семерку победителей. Ингуши, торжествуя победу, в очередной раз спляшут лезгинку на Манежной площади, а русские в очередной раз почувствуют свою ненужность на этом празднике жизни.

Это больше чем просто забава - это политика, почти война. В SMS-голосование и русские, и ингуши вкладывают всю скопившуюся за последние годы взаимную ярость, а ярости, оказывается, у обеих сторон вполне достаточно. Борьба за попадание Вовнушек в список «семи чудес России» очень похожа на советско-чехословацкие хоккейные матчи времен «доктрины Брежнева». Но если СССР и Чехословакия были все-таки разными странами, то Волгоградская область и Ингушетия - это равноправные провинции одной страны. В таких ситуациях особенно остро чувствуешь, что пресловутое единство многонациональной России держится «на честном слове и на одном крыле», и никто не может поручиться за то, что лет через пять «крупнейшей геополитической катастрофой» русские политики не будут называть уже распад Российской Федерации.

Домодедово

Аэропорт «Домодедово» может быть национализирован. Росимущество оспаривает в суде приватизацию аэропорта, и эксперты с большой уверенностью говорят, что нынешний владелец аэровокзального комплекса - компания «Истлайн» - может лишиться контроля над аэропортом.

История приватизации Домодедова действительно при ближайшем рассмотрении может вызвать вопросы. В 1997 году, то есть на самом пике «лихих девяностых», «Истлайн» (о котором в газетах тогда писали, что за ним стоит знаменитая уралмашевская преступная группировка) после серии сделок приобрел аэропорт у госпредприятия «Домодедовское производственное объединение гражданской авиации». Если покопаться в истории этих сделок, наверняка можно посадить и тех, кто продавал, и тех, кто покупал, так что нынешний демарш Росимущества мог бы заслуживать только аплодисментов, если бы не два дополнительных обстоятельства.

Во- первых (эти аргументы не раз звучали в спорах о «деле ЮКОСа», и мне даже неловко их повторять -но что поделаешь, если так оно все и есть?), покупка Домодедова в 1997 году не была для тогдашней России чем-то экстраординарным - напротив, вряд ли даже самый дотошный исследователь сможет обнаружить в том времени хотя бы одну сделку, совершенную в полном соответствии с российскими законами. Во-вторых (и это, пожалуй, самое главное), того аэропорта, который был куплен «Истлайном» 11 лет назад, давно уже нет - на его месте новый собственник построил новый комплекс. Новое Домодедово обошлось «Истлайну», по оценкам Минтранса, более чем в миллиард долларов, и - вряд ли с этим будет спорить кто-то из пассажиров - новый аэропорт у «Истлайна» получился лучший в России и один из лучших (19-е место по рейтингу Международного совета аэропортов) в Европе. Иными словами, Росимущество только говорит о том Домодедове, которое «Истлайн» купил в девяносто седьмом - на самом деле речь идет вот об этом аэропорте. Это над ним - полностью новым и полностью частным - нависла угроза национализации.

В девяностые, как уже было сказано, было много нечестных приватизационных сделок. В результате большей их части страна лишилась уникальных заводов, научных учреждений, аэропортов - да много чего. Но по поводу этого «много чего» у Росимущества никаких вопросов нет, зато есть вопросы по поводу, прямо скажем, единственного в России нормального аэропорта. И мне почему-то кажется, что это - не простое совпадение.

Кастрация

Модное в этом сезоне словосочетание - «химическая кастрация». Это не цитата из какой-то трэш-литературы, это вполне официальный термин, всерьез обсуждаемый Госдумой с подачи Общественной палаты. С помощью химической кастрации (специальных инъекций, уничтожающих половое влечение) предлагается наказывать педофилов, и общество, в целом, благосклонно воспринимает эту инициативу, - маньяки, нападающие на детей, в последнее время буквально озверели, только с начала апреля в СМИ появилось пятнадцать сообщений об изнасиловании несовершеннолетних, последний случай - златоустовский убийца, испотрошивший двух семиклассниц и ранивший первоклассницу. «С этим нужно что-то делать».

Делать действительно что-то нужно, но заслуживает ли кастрация, пускай всего лишь химическая, места среди официальных репрессивных мер, взятых на вооружение государством - это все-таки большой вопрос. И дело не только в пресловутом «пороге согласия», который так беспокоит некоторых публицистов (хотя и в нем тоже; в прошлом номере «Русской жизни» я писал о покончившей с собой подмосковной парочке, ей было пятнадцать, ему - двадцать, идеальный клиент для химической кастрации, правда же?). Уровень доверия граждан к милиции, прокуратурам, судам не сильно отличается от уровня доверия к маньякам и педофилам. Кто может поручиться, что каждый «педофильский» приговор будет справедлив? Несколько месяцев назад, едва начавшись, захлебнулась медиакампания в поддержку питерского боксера Кузнецова - он тоже вначале говорил, что убил педофила, и общество радостно ему аплодировало - до тех пор, пока не выяснилось, что и педофильство жертвы не доказано, и биография самого Кузнецова не располагает к тому, чтобы как-то особенно ему верить.

Да и в конце концов - в последнее время российское государство неоднократно демонстрировало свою изобретательность в репрессивном жанре. То оппозиционного активиста на время предвыборной кампании заберут в армию, то оппозиционную журналистку вышлют в Молдавию. А теперь представьте, если в арсенале государства будет еще такой способ наказания. «Тверской райсуд Москвы приговорил Гарри Каспарова к химической кастрации» - и пусть Каспаров потом доказывает, что он не педофил. Понятно, что я утрирую, но все же любая репрессивная мера в руках нашего государства - это граната в лапах обезьяны. К тому же не стоит забывать - у нас отменена смертная казнь, и не нужно восстанавливать ее даже по частям.

Морарь

Я уже писал несколько раз об истории Натальи Морарь - корреспондента журнала «Нью таймс» с молдавским гражданством. В декабре прошлого года Морарь не пустили в Россию, когда она возвращалась из заграничного пресс-тура. Две недели назад Морарь проиграла суд в Москве, ее деятельность (без уточнений) признана несовместимой со статусом журналиста, и теперь никто не знает, долго ли еще Морарь будет сидеть в своем кишиневском изгнании.

Что стало причиной изгнания - тоже до сих пор неизвестно. Соратники Морарь уверены, что все дело в ее смелых разоблачительных статьях, и эта версия за неимением внятных пояснений со стороны госструктур до сих пор была единственной.

До сих пор - потому что владелица и главный редактор «Нью таймс» Ирена Лесневская в своем интервью «Новой газете» фактически объявила, что Морарь писала эти смелые разоблачительные статьи не сама. Чтобы не было упреков в передергиваниях, процитирую Лесневскую дословно: «Ведь понятно же, что это не Наташа Морарь такая умная раскопала. Понятно, что откуда-то мы брали эти материалы. Кто-то это показывал, рассказывал. У нас есть все записи, все документы, следственные дела, которые мы видели и держали в руках. Есть честные люди, которые открывают глаза на то, что происходит. Потому что терпеть все то, что происходит, очень многие внутри этих организаций не могут. Им стыдно».

Что внутри каких-то организаций есть честные люди - это, конечно, прекрасно, а вот то, что внутри редакции «Нью таймс» есть такие люди, которые не считают зазорным поручать сотрудникам литобработку компроматных сливов (еще раз - Лесневская говорит: «МЫ откуда-то брали эти материалы») - это, по-моему, ужасно. Если Лесневская говорит правду, и «это не Наташа Морарь такая умная раскопала», - значит, ответственность за то, что Морарь уже пять месяцев как сидит в Кишиневе, лежит прежде всего на подставивших ее редакционных начальниках и только во вторую очередь на погранслужбе или на ФСБ.

На месте Морарь я бы немедленно после этого интервью уволился бы из такого журнала. На месте Лесневской я бы, по крайней мере, извинился перед Натальей.

Впрочем, не могу сказать, что я испытываю по поводу того, что я не на их месте, какие-то сожаления.





«Груз-200»

По Первому каналу все-таки показали «Груз-200» Алексея Балабанова. Потом было специальное ток-шоу, посвященное этому фильму, - нормальное такое современное ток-шоу. Юрий Лоза говорил, что не понимает, почему его прекрасная песня «Плот» звучит в таком ужасном фильме. Андрей Смирнов говорил, что фильм хороший, Светлана Савицкая, - что плохой. Удовольствие получили, кажется, все.

Два соображения. Во-первых, у российского телевидения есть удивительное свойство перемалывать все, что только есть на свете. Казалось бы - вот такой вот скандальный, шокирующий и заведомо неформатный фильм. Ан нет, пожалуйста, - ток-шоу, ничем не отличающееся от обычных аналогичных передач. Рейтинги, реклама, все дела. Феноменально, не находите?

Во- вторых, десять-пятнадцать лет назад все было по-настоящему. Коммунисты выходили на демонстрации с портретами Ленина и Сталина, в телевизоре клеймили советскую власть, и теория, согласно которой пройдет плюс-минус двадцать лет, старые коммунисты и советские патриоты поумирают, и вот тогда действительно закончится советская эпоха, -эта теория, хоть и не часто проговаривалась вслух, но выглядела вполне бесспорной.

Теперь же - вот есть коммунистка Савицкая, депутат и космонавт. Ее зовут в ток-шоу на Первый канал, чтобы, увидев скандальный фильм, она, как дрессированная собачка, на радость продюсерам и измерителям рейтингов произнесла положенные ей слова о посягательстве на святыни и о благословенной советской эпохе. Это десять-пятнадцать лет назад коммунистические демонстрации с Лениным и Сталиным были сами по себе - сегодня они заняли вполне выигрышную рыночную нишу. Спор о советских временах - это рейтингово. Демонстрация с Лениным - это рыночно. «Советская Россия» публикует рекламу биоактивных добавок. Юрий Лоза поет свой «Маленький плот» в эфире «Ретро-FM», и капитан Журов под эту песню все мчится и мчится на своем мотоцикле с коляской, и путь его долог, а то и бесконечен.

Вайншток

Интересно, кто поверит в то, что отставка Семена Вайнштока с поста главы госкорпорации по подготовке сочинской Олимпиады через полгода после перехода в Олимпстрой из «Транснефти» - это плановое кадровое решение? Вайншток получил благодарность министра Козака и премьера Зубкова, Вайншток представлен к ордену «За заслуги перед Отечеством» третьей степени, но от ощущения серьезного скандала избавиться трудно. Самая популярная версия замены Вайнштока на бывшего мэра Сочи Виктора Колодяжного - неспособность бывшего главы «Транснефти» договориться с контролирующими Краснодарский край финансово-промышленными группами и непосредственно с краевыми властями, безусловным ставленником которых является Колодяжный.

Когда в июле прошлого года на сессии МОК в Гватемале право проведения зимних Игр 2014 года присудили России, это воспринималось как безусловная победа нашей страны. Меньше чем через год после этой всероссийской победы подготовка Олимпиады выглядит вполне внутрикубанским процессом. То, что краснодарскому губернатору Александру Ткачеву удалось посадить в кресло президента олимпийской госкорпорации «своего» Виктора Колодяжного, может свидетельствовать как о том, что Ткачев теперь настолько силен и влиятелен, так и о том, что более серьезным игрокам до Олимпиады уже нет никакого дела (вышел же месяц назад Внешторгбанк из олимпийского проекта). В любом случае основания тревожиться за перспективы сочинских Игр у нас уже есть - а впереди еще шесть лет очень нервного (а есть еще и абхазская проблема) ожидания.

Парад

«Все нарастает торжественный гуд, это опять от Нескучного сада танки на Красную площадь идут ночью за несколько дней до парада», - еще год назад это старое стихотворение выглядело безнадежным ретро, теперь же - хоть завтра на первую полосу «Комсомольской правды». После почти двадцатилетнего перерыва в параде 9 мая на Красной площади примет участие военная техника. К вопросу о рыночных нишах для ностальгии - вот и еще одна советская традиция возрождается на постсоветской почве. Наверное, депутат Савицкая порадуется.

Но у возрождаемых в нынешней России советских традиций есть одно интересное свойство - они возрождаются с таким опережением, что советский оригинал в конечном итоге выглядит бледной подделкой. Гостелерадио товарища Лапина и мечтать не могло о масштабах «Старых песен о главном», ЦК КПСС в полном составе умер бы от зависти, увидев нынешние партсъезды в Гостином дворе, и так далее. Первый постсоветский парад с техникой тоже будет круче советских парадов. Раньше были только танки и ракеты, в лучшем случае - истребители, теперь же над Красной площадью во главе эскадрильи «Русских витязей» пролетит транспортный самолет «Ан-124» («Руслан»).

Очевидно, это будет незабываемое зрелище. «Руслан» - это 400 тонн общего веса, 69 метров в длину, размах крыльев - 73 метра. Чтобы было понятнее, такой самолет по размеру превосходит семиэтажный дом. На расстоянии десяти метров «Руслан» будут сопровождать истребители «Су-27» - те самые «Русские витязи».

Случай из личной практики. Летом 2000 года наш парусник «Крузенштерн» оказался на Восточном побережье США - между двумя этапами трансокеанской регаты мы ходили вдоль американских берегов, заходили в разные города. Хорошо было. 4 июля в Нью-Йорке был большой всемирный парад парусов, посвященный Дню независимости США и смене тысячелетий. Десятки самых больших и самых красивых парусных судов мира прошли мимо статуи Свободы - я видел это по телевизору, очень мощно все выглядело.

Разумеется, приглашение получил и «Крузенштерн». Но на парад мы не пошли, отказались. Формально - потому что наше судно было приглашено на праздник в другой город (Нью-Бедфорд, Массачусетс). На самом деле, как нам потом объясняли, капитан побоялся, что на этом всемирном параде, на глазах почти у всей Земли, у судна может отказать двигатель или еще что-нибудь может случиться - лучше не рисковать.

Как нетрудно заметить, организаторы нынешнего парада на Красной площади лишены тех комплексов, которые восемь лет назад были у капитана «Крузенштерна».



Олег Кашин

Лирика







***

Курьер, немолодая подмосковная женщина, приносит билеты, благодарит за небольшие чаевые:

- А то ведь, знаете, нам не дают на маршрутку. Только на метро.

- Что за жлобская контора, - говорю.

Защищает:

- Они не жадные! Просто не могут посчитать, потому что день на день не приходится. Иногда сто рублей в день, иногда и совсем ничего. А на доверии - нельзя, люди такие, что обязательно хоть что-нибудь да припишут, десяточку, двадцаточку. Нельзя на доверии с нашими людьми.

Остаюсь в полном восхищении курьерским всепониманием. Как это угнетенные умеют входить в положение угнетателя, печалиться его печалями и болеть его болезнями?

***

Владимир Познер: «От марихуаны, как справедливо отмечают многие специалисты, никакой беды вообще нет. И ее, конечно, нужно легализовать. Но я иду дальше, чем голландское правительство, я считаю, что легализовать нужно все наркотики. «…» Если же мы сделаем так, что любой наркотик можно будет купить в аптеке „за три копейки“, то тем самым выбьем из-под ног наркомафии экономический фундамент». И так далее, и тому подобное. Зачем, в чем прагматика жеста? Эпатировать и интересничать ежевоскресной звезде вроде бы незачем, разные старческие дела подозревать не хочется. Остается предполагать, что это извинительное междустрочное послание «свободомыслящим», записавшим Познера в кремлевские соловьи: я свой, я вольнодумец, я смутьян! До каких только интеллектуальных неприличий не доходят иные государственные люди, чтобы доказать, что они на самом-то деле - якобинцы и карбонарии, просто «жизнь так сложилась».

***

Читаю в «Известиях» беседу с Никитой Михалковым. Обозреватель - дама хорошо за 30 - обращается к Никите Сергеевичу на «вы», он же ей снисходительно «тыкает». Хотели, видимо, подчеркнуть неформальность разговора, - но в итоге вышел добродушный диалог гуманного барина и просвещенной прислуги. Нет, лучше уж глухой официоз, чем такая задушевность.

***

Талоны на хлеб оказываются не дурной шуткой, а реальностью - их собираются вводить на Сахалине и о них всерьез говорят в Ленобласти. Собственно, это перечеркивает все фанфары, поющие о небывалом росте доходов населения и потребительской истерике: в стране обнаруживается критическая масса голодающих людей.

***

Госдума ищет цивилизованные способы борьбы с педофилией. Интересно, как сочетаются закон о химической кастрации педофилов с мораторием на смертную казнь? Если основной аргумент против смертной казни - возможность судебной ошибки, то почему та же логика не работает в защиту педофила? - обе акции суть необратимые, обе - роковые. Хочется какой-то синхронности в этом вопросе.

***

Читаю в ленте новостей: «Село нужно срочно спасать от вымирания - меняя парламентариев». К сожалению, это очитка: на самом деле - «мнения парламентариев». Мнения известные: спасти село от депопуляции (ООН обещает, что к 2025 году 96 процентов населения России будет жить в городах) поможет господдержка сельского хозяйства, стирание границ в уровне жизни и железный занавес для куриных ляжек Буша. Иные парламентарии в черный ооновский прогноз не верят, говорят: «У нас принята программа развития сельского хозяйства и агропромышленного комплекса, работают нацпроекты, вкладываются деньги в село» (депутат Чухраев). Милая логика: принята программа - проблема решена. Программа жилищного строительства и нацпроект «Доступное жилье» тоже работают, однако даже в самом благополучном регионе России - субъекте по имени Москва - около 85 процентов московских семей, как недавно выяснили городские власти, не смогут приобрести жилье ни по каким социальным программам.

***

Начальник ГУВД Москвы, генерал-полковник Пронин, заявил, что нарушителей правил дорожного движения, подлежащих административному аресту, заставят подметать улицы. Как пятнадцатисуточников в добрые советские времена.

Светлая инициатива! Но почему-то есть твердая уверенность в том, что подметальщиками станут владельцы копеек, пятерок и иномарок 15-летней давности, а владельцы, к примеру, лексусов никогда, никогда не возьмут в руки метлу.

***

Под окном в три часа ночи орут коты; на козырек подъезда летит одинокая бутылка; быстро проходит женщина и вкрадчиво говорит: «Алле, я не вышла. Я ушла от тебя. Ты просек, что я ушла от тебя? Нет, я ушла, я рассталась с тобой, ты меня больше не волнуешь, понимаешь? Я почувствовала к тебе равнодушие, ты понял?» Собеседник, вероятно, не поддерживает сценарий - и она почти кричит в отчаянии: «И как профессионал ты мне тоже безразличен!»

***

Подруга собрала книжки для московского интерната. Педагог потрогала корешки, отобрала книги в ярких лаковых обложках: «Эти возьмем, а эти уносите». - «Почему же, - спросила подруга, - мусорный сборник „Все о кошках“ важнее замечательного Юрия Коваля?» - «Лицом не вышел, - ответила педагог. - Все предметы в игровой комнате должны гармонировать друг с другом». Это очень хорошая воспитательница, добрая, отдающая детям, как говорится, много сил и здоровья, - но она знает, что «ненарядное» будет немедленно изъято из новой подаренной спонсорами игровой: в «развивающем интерьере» всякому барахлу места нет.

***

Федеральная налоговая служба направила старшему по одному из домов, входящих в состав территориальной общины «Воробьевы горы», предписание: в обязательном порядке явиться с паспортом и со списком собственников жилья, сдающих его в наем. Это была не просьба о сотрудничестве, а именно что директива. Интересно, почему добровольное объединение граждан немедленно начинают наделять фискальными обязанностями? Пока что стучать на соседа - гражданская инициатива, а ну как сделают административной обязанностью?

***

Молодежная правозащитная группа из Петрозаводска выпустила брошюру «Трезво о пьянстве». Ее авторы, помимо юных правозащитников, - уважаемые люди республики: радиоведущая, бизнесмен, философ, мастер-лодочник, исламская просветительница. Все они советуют немедленно бросить пить и курить, наполнить жизнь спортом и любовью. Философ уповает на «глубинное здоровье нации» и обещает, что Эрос восторжествует над Танатосом, просветительница приводит в пример Саудовскую Аравию, журналистка пугает «девчонок» одышкой и ранней желтизной кожи.

Мне понравились стихи лодочника Давыдова:



С годами тело тяжелей,
Хотя и пьем из меньших кружек.
И высох напрочь дивный клей,
Которым клеили подружек.



Как все-таки приятно, как радостно, что правозащитники наследуют и продолжают дело комсомольцев восьмидесятых. Безалкогольные свадьбы и праздники, антиалкогольные патрули, очереди за водкой… Есть где развернуться либеральным комсомольцам.

***

Префектура Кунцевского района Москвы не дала разрешения на митинг на Малой Филевской улице. Формулировка блистательно абсурдна: «Фирма-застройщик отказала в проведении публичного митинга против точечной застройки на арендованной ими территории». «Публичный митинг», пусть и несанкционированный, все равно состоялся - на той самой спортивной площадке, которая в одночасье стала «арендованной территорией» для возведения 20-этажного многофункционального дома. Интересно, как скоро префектура будет возвращать жалобы общественности с формулировкой «застройщик запретил на себя жаловаться»?



Евгения Долгинова

Анекдоты



Унес банкомат





Сотрудники уголовного розыска и отдела вневедомственной охраны ОВД Дзержинского района Нижнего Тагила (Свердловская область) оперативно раскрыли кражу банкомата из магазина. В ночь с 26 на 27 марта из магазина на Ленинградском проспекте путем взлома замков похищен банкомат с деньгами в сумме 2 миллиона 815 тысяч рублей.

Магазин был оборудован тревожной сигнализацией, которая сработала, через пять минут после тревоги на место преступления прибыли милиционеры. В ходе оперативно-розыскных мероприятий сотрудниками уголовного розыска и вневедомственной охраны при Дзержинском ОВД задержан безработный мужчина 1973 года рождения. Он был обнаружен в тот момент, когда нес украденный банкомат. Возбуждено уголовное дело.

«В пять минут, в пять минут можно сделать очень много». Правильно пелось в песне. Вот, пожалуйста, наглядная иллюстрация.

За пять минут безвестный криминальный титан успел:

1. Проникнуть в запертый магазин. Ну, это не особо удивительно. Долго ли умеючи.

2. Оторвать банкомат от пола. Банкоматы не просто так стоят, они закреплены в полу гораздо более основательно, чем мебель в камерах для допросов или в палатах для буйных больных.

3. Взвалить банкомат на плечо (на спину, на голову, куда еще?) и не рухнуть тут же на месте в изнеможении, а унести эту железную махину на какое-то, судя по всему, значительное расстояние, - так что милиции для его поимки потребовались «оперативно-розыскные мероприятия».

И это все, повторюсь, за пять минут. Не перевелись еще богатыри в земле Русской. Стремительная мощь. Сила в движении.

Есть у этого преступления и своего рода эстетическое измерение. Должно быть, сильное, завораживающее зрелище - человек, идущий по ночной нижнетагильской улице с банкоматом наперевес.

Почему бы не воспользоваться

В одном из супермаркетов Кемерова около шести часов вечера 26 марта сработала «тревожная кнопка». Через несколько минут по сигналу прибыла группа задержания вневедомственной охраны. Кассир магазина рассказала милиционерам, что несколько минут назад ее напарница украла полную тележку товаров.

Оказалось, что женщина в свой выходной день решила отовариться в магазине, где сама же и работает кассиром. Набрав полную «телегу», она подошла к кассе. Весело болтая с коллегой, «отбили» весь товар. Тележка была набита доверху разными продуктами и одеждой - всего 240 позиций. На чеке высветилась сумма - 13655 рублей. Сославшись на то, что на банковской карточке денег не хватает, кассир сказала коллеге, что надо уточнить у начальницы, как можно оплатить остальное. Пока кассир ходила за советом к старшей, предприимчивая «покупательница» достала свою карточку кассира и аннулировала чек. Затем девушка спокойно прошла с тележкой мимо знакомых охранников и направилась к машине.

Не предусмотрела она только того, что камеры слежения зафиксировали весь процесс ее обмана. Женщина уже успела завести машину и тронуться в путь, когда несколько охранников преградили ей дорогу. Сотрудников вневедомственной охраны задержанная удивила своим спокойствием: она рассказала милиционерам, что не планировала ничего заранее, но «раз представилась такая возможность, то почему бы и не воспользоваться?»

В настоящее время по данному факту возбуждено уголовное дело, ведется следствие.

Многие, наверное, подумали, что эта кассирша, хотя она и не планировала заранее своего преступления, - злонамеренная, нечистая на руку личность. Склонная хватать все, что плохо лежит. Высматривающая возможность что-нибудь где-нибудь утащить. И еще подумали, что порядочный человек на ее месте ничего подобного ни в жисть бы не совершил. И испытали приятное чувство собственной застрахованности от таких казусов.

А может, все не так. Может быть, эта женщина в своей обычной жизни - верх порядочности, мухи не обидит, чужой копейки не возьмет. Просто так бывает: возникает неожиданный соблазн, и человека клинит, о таких ситуациях говорят: «бес попутал», - человек, ничего толком не соображая, «пользуется ситуацией», на автопилоте совершает такие действия, которые никогда бы в здравом уме и твердой памяти не совершил. А потом охранники обступают машину этого человека, человек вылезает из машины, глупо улыбается и спокойным таким голосом говорит: ребята, да я так, я ничего, я просто, ну, вы понимаете, просто как-то так получилось, смотрю, касса открыта, ну я и… почему бы не воспользоваться, как-то оно само так вышло…

Поневоле закрадывается нехорошая, страшноватая мысль, что такое может случиться с каждым из нас. Следи за собой, будь осторожен.

Логика, знай свое место

Вступил в силу приговор в отношении двух жителей Пензы - Александра Лугина 1977 года рождения и Дмитрия Агутина 1972 года рождения, которые организовали в своих квартирах наркопритоны.

Лугин, ранее судимый за разбой, до возбуждения уголовного дела работал охранником в ЧОПе «Ратник плюс». За предоставление квартиры во временное пользование Лугин взимал плату. Он также сам изготавливал наркотические средства из медицинских препаратов.

Безработный Агутин лишь содержал наркопритон, однако из-за отсутствия медицинских навыков не принимал участия в изготовлении наркотиков.

Изучив материалы уголовного дела, суд приговорил Лугина к 1 году 6 месяцам, Агутина - к двум годам лишения свободы с отбыванием наказания в исправительной колонии общего режима.

В этой неказистой, серых оттенков истории логика попирается убедительно и даже как-то причудливо.

Человека, судимого за разбой, принимают на работу охранником. То есть поручают что-то охранять. Какие-то материальные ценности, наверное. То одни, то другие. Это смахивает на то, как крупные компании приглашают на работу опытных хакеров в качестве специалистов по информационной безопасности. То есть, если человек сам грабил, разбойничал, воровал, то он, по идее, должен знать, как этому всему противодействовать. А если человек ничего такого не делал, если он добропорядочный гражданин, - какой же тогда из него охранник? Даже грабануть не умеет. Интересный ход мысли.

Дальше. Один человек, Лугин, не только притон у себя дома устроил, но и сам лично «дурь» варил (или что там с ней делают?). Сразу видно человека с богатым жизненным опытом - и разбой человек освоил, и приготовление наркотических веществ к употреблению. Другой - просто предоставлял помещение, а в манипуляциях с «дурью» не участвовал. Не чувствовал у себя достаточных медицинских навыков. При этом первый получает ощутимо меньший срок, чем второй. Наверное, богатый жизненный опыт стал смягчающим обстоятельством. И, напротив, отсутствие сноровки при приготовлении доз признано обстоятельством отягчающим. Что ж ты, милок, притон открыл, а дурь варить не научился? Нехорошо, нехорошо. Неполный комплект услуг. Наверное, что-то такое говорили человеку с артистической фамилией Агутин во время следствия и суда.

Ну и, конечно, название ЧОПа заслуживает упоминания. Может быть, именно здесь следует искать объяснения всем этим несуразностям? Когда что-нибудь называют именем «Ратник плюс», хорошего не жди. Прилегающий участок мироздания сворачивается в кривую, уродливую трубочку, и все летит в тартарары - блюстителями порядка становятся разбойники и содержатели притонов, за большее преступление дают меньший срок… Назвали бы, в конце концов, просто «Ратник» - глядишь, все бы и наладилось.

Непонятно!





В Тамбове за взятку задержан участковый уполномоченный. Задержанная за кражу женщина передала ему 36 тысяч рублей, взамен милиционер обещал помочь не передавать в органы дознания заведенный на нее материал проверки в порядке статьи 144 УК РФ «Кража», заменив уголовное наказание административным, сообщила тамбовская ГТРК.

Передача денег произошла под контролем оперативников управления ФСБ по Тамбовской области, куда женщина обратилась за помощью. Участковый задержан, по факту происшествия против него возбуждено уголовное дело по ч. 4 статьи 290 УК РФ «Взятка, сопряженная с вымогательством».

Каждый раз читаю нечто такое и каждый раз не понимаю. Нет, взяточничество - это, конечно, серьезное преступление, все понятно. Но зачем, зачем в этой ситуации женщина пошла жаловаться в ФСБ? Чтобы ее, вместо административного штрафа, посадили по уголовной статье? Пытаюсь мысленно разыграть сцену обращения в ФСБ в лицах, и получается какой-то невозможный гротеск.

- Здравствуйте. Что у вас?

- У меня заявление. Я, гражданка такая-то, задержана за кражу. Участковый уполномоченный N, вместо того, чтобы провести расследование совершенного мною преступления, склоняет меня к даче взятки, обещая за это освободить меня от уголовной ответственности. Я требую наказать взяточника, а со мной поступить по всей строгости закона. Вор должен сидеть в тюрьме! А взяточник - тем более!

Бред какой-то.



Дмитрий Данилов

* БЫЛОЕ *



Мария Покровская

Как я была городским врачом для бедных

Фрагменты воспоминаний




Мария Ивановна Покровская родилась в 1852 году в Пензенской губернии. Поначалу ее судьба не отличалась от судьбы множества провинциальных девочек из семей среднего достатка: домашнее образование, экзамен на право работы учительницей. Но после этого Мария Ивановна неожиданно для всей своей родни поступила на женские врачебные курсы. Закончив обучение, она стала работать земским врачом в Псковской губернии. Об этом периоде своей жизни она и рассказывает в воспоминаниях, которые мы предлагаем вашему вниманию. Именно во время работы земским врачом Мария Ивановна поняла, какую важную роль в профилактике заболеваний играют санитарные условия, в которых обитает человек. Со временем Покровская стала одним из наиболее выдающихся врачей-гигиенистов своего времени. Она была учредительницей и председательницей Женской прогрессивной партии, издавала журнал «Женский вестник» и входила в организационный комитет первого Всероссийского женского съезда (1908 г).

Текст печатается по изданию: Покровская М. И. Как я была городским врачом для бедных. СПб., 1908.




Вскоре по окончании женских врачебных курсов при Николаевском военном госпитале я послала в губернский город X. прошение об определении меня на место врача, заведующего городской амбулаторией. Ответ не замедлил прийти. Тамошний городской голова, Петр Иванович Назаров, написал мне очень любезное письмо, в котором приглашал меня приехать. Он говорил в нем, что до сих пор у них на городской службе не было женщин-врачей, но в земстве уже есть одна, и ею довольны. Он не сомневался, что при желании и я сумею приобрести сочувствие городских жителей и буду полезна бедному населению.

Получивши его письмо, я немедленно стала собираться и через несколько дней была уже в X.

«…» На другой день я отправилась в городскую думу, чтобы представиться начальству и узнать, когда я должна вступить в исполнение своих обязанностей. Там меня провели к Назарову в кабинет.

Это был невысокого роста блондин, средних лет, с очень серьезным лицом.

Узнавши, что я вновь назначенный врач, Назаров усадил меня в кресло возле своего стола и начал рассказывать про организацию медицинской помощи в X.

- У нас медицинская помощь бедному населению еще плохо развита, говорил он. - На весь город всего две городских амбулатории при больницах. В лекарствах большой недостаток. Дума скупится. Врачам приходится экономить и довольствоваться самыми дешевыми. Приемный покой, в котором вам придется работать, плохо устроен. Ваш предшественник был им очень недоволен.

- Скажите, пожалуйста, почему он ушел? - задала я довольно неуместный вопрос.

- Не поладил с населением. Жалоб на него много поступало за пренебрежение своими обязанностями, - не совсем охотно отвечал Назаров. - Городской врач, если хочет долго остаться на своем месте, должен уметь ладить со всеми. Он не сумел ужиться у нас, а вот в другой амбулатории врач Френкель у нас давно служит. Им довольны.

- У нас на городской службе, - продолжал он, - до сих пор не было ни одной женщины-врача. Вы - первая. Одно время здесь практиковала Ефимова, но получила приглашение в земство и уехала. Она прожила здесь месяца три. Практика у нее плохо шла. Население относилось к ней с недоверием. Ее опыт в нашем городе окончился неудачей. Но я все-таки решил попытаться пригласить женщину-врача на городскую службу. Я думаю, что в качестве пионерок женщины будут более усердными работницами, нежели мужчины.

«…» Назаров предложил мне съездить с ним посмотреть мой приемный покой. Я охотно согласилась, и мы отправились.

Амбулатория помещалась в том же доме, где и больница. Это было двухэтажное здание, низ каменный, верх деревянный. Войдя на двор через калитку, мы подошли к невысокой створчатой двери нижнего этажа. Она вела в довольно большие сени, в которых стояло несколько скамеек.

- Летом здесь у нас ожидают больные своей очереди, - сказал мне Назаров, указывая на них.

Затем мы прошли в самый приемный покой. Он состоял из двух комнат. Первая довольно большая, но не особенно светлая. Возле стен тут стояло также несколько скамеек. Здесь же помещался шкаф с медикаментами. Небольшой прилавок отгораживал его от остального помещения. Вторая комната была небольших размеров, тоже в одно окно. В ней стоял маленький столик, два стула и кушетка, покрытая клеенкой.

- Это ваша приемная, - сказал мне Назаров.

Нельзя сказать, что обе комнаты произвели на меня приятное впечатление. Все носило здесь отпечаток какого-то запустения. Неопрятный прилавок, грязный пол, давно не беленый потолок и закоптевшие стены глядели неприветливо. Шкаф с медикаментами был покрыт пылью, а разные бутылочки и баночки, стоявшие в нем, были закупорены грязными пробками или просто бумажками.

По- видимому, Назаров заметил, какое впечатление произвел на меня приемный покой.

- Вам здесь не нравится? - спросил он меня.

- Я хотела бы, чтобы здесь было опрятнее, - отвечала я.

Он посмотрел кругом.

- Посетители неопрятны, потому и помещение неопрятно, - сказал он. - Впрочем, от вас зависит завести здесь большую чистоту. У нас это время постоянно менялись врачи, потому главным распорядителем здесь был фельдшер.

- Вот он, - прервал Назаров себя. - Рекомендую, ваш помощник, Яков Семенович Стречков.

- Это наш новый врач, который здесь будет принимать амбулаторных больных, - продолжал он, обращаясь к фельдшеру.

Стречков был невысокого роста довольно толстенький человечек. Его заплывшие серые глазки с любопытством остановились на мне. Он низко поклонился сначала Назарову, потом мне. Я протянула ему руку, которую он почтительно пожал.

«…» С завтрашнего дня я должна была начинать свою самостоятельную работу. Мне теперь оставалось только запастись храбростью и благими намерениями. Я говорила себе, что буду относиться к больным с возможной добросовестностью и оказывать им медицинскую помощь сообразно с теми советами, которые нам давали профессора и которыми наполнены разные медицинские руководства, привезенные мною с собой.

На другой день в девятом часу утра я отправилась в свой приемный покой. На дворе больничного дома находилось несколько крестьянских телег, а на крылечке моей амбулатории стояло несколько мужчин и женщин из простонародья. Они с любопытством посмотрели на меня, но не поклонились, вероятно, не думая, что я врач, к которому им придется обращаться.

Войдя в первую комнату, я нашла там за прилавком фельдшера, которого обступили больные. Он что-то им говорил и махал руками, а они о чем-то его просили.

Заметя меня, он сказал: - Вот оне! - и бросился ко мне навстречу.

Он проводил меня в мою приемную и помог мне снять пальто.

- Я приказал вчера здесь пол вымыть, - обратил он мое внимание на чистый пол.

Пол был вымыт, но окно было грязное и на столе - слой пыли.

- Пожалуйста, нельзя ли стереть пыль со стола, - попросила я его.

- Сейчас, - сказал Стречков.

Он бросился стирать пыль полой своего пиджака.

- Зачем вы так! - невольно сказала я. - Взяли бы тряпку.

- Ничего-с, - отвечал он. - Прикажете посылать вам больных?

- Много сегодня пришло? - спросила я.

- Человек тридцать есть, - отвечал он. - Теперь распутица, много не бывает. Вот книга для записывания амбулаторных больных.

Он подал мне толстую тетрадь, залитую чернилами и закапанную маслом.

- Нельзя ли мне достать новую тетрадь? - нерешительно спросила я.

- Потрудитесь написать в управу требование, чтобы там дали бумаги. Я тогда сделаю новую тетрадь, - сказал Стречков, подавая мне печатаный бланк.

- Хорошо, я напишу требование после приема. Теперь посылайте ко мне больных поодиночке, - сказала я.

- Тот доктор, который был здесь до вас, для скорости впускал несколько человек зараз, - заметил Стречков.

- Нет, пускайте по одному, - отвечала я.

Он ушел. Начали входить больные. Прежде всех явился крестьянин. Его ввела ко мне жена. Он громко охал и жаловался на боль в боку. Признаки воспаления легких у него были так ясны, что я без затруднения поставила диагноз.

Больному, видимо, понравилось то внимание, с каким я его исследовала. Его жена с беспокойством смотрела на меня и допытывалась, какая у него болезнь. Когда я сказала ей, что у него воспаление легких, она начала просить дать ему получше лекарства.

- Четверо у нас детей. Малы еще. Помрет, что я с ними буду делать? - говорила она. - Ты дай ему самого лучшего лекарства. Поправится - я тебе к Пасхе десяток яичек принесу.

- Яиц мне не надо. Я и так ему дам хорошего лекарства, - говорила я, разыскивая у себя в тетрадке самое лучшее средство против воспаления легких, так как писать рецепт на память я не решалась, боялась ошибиться.

Я написала рецепт и послала ее взять лекарство у фельдшера. Она увела своего мужа, продолжая обещать мне, что если ему полегчает, то к Пасхе она принесет мне десяток яиц.

Затем вошла женщина, которая жаловалась на ломоту в коленях. Она сказала мне, что была здесь третьего дня и фельдшер дал ей лекарства.

Я разыскала в тетради ее имя и увидела, что фельдшер дал ей такого лекарства, которое признается самым лучшим при ревматизме. Тогда я исполнила ее просьбу и повторила его.

Мой прием подвигался очень медленно. Отсутствие опытности сильно сказывалось. Я долго исследовала больного, часто колебалась в определении болезни и в выборе лекарств. Мне хотелось непременно поставить самый верный диагноз и дать самое действительное лекарство. Через мою приемную прошла только половина явившихся больных, а я уже чувствовала себя очень утомленной. К концу приема мой мозг решительно отказывался служить. Я уже перестала тщательно исследовать больного, а посмотревши его поверхностно, давала ему лекарство, которое признавалось наиболее индифферентным.

Отпустивши последнего больного, я вышла к фельдшеру.

- Долго изволили принимать, - сказал он мне. - Доктор, который был здесь до вас, бывало в одиннадцать часов все кончит. А теперь уже два часа.

Я посмотрела на шкаф с лекарствами. Там по-вчерашнему виднелись грязные пробки, бумажки, пыль.

- Новых пробок у вас нет? Почему такими грязными лекарства затыкаете? - спросила я.

Фельдшер с недоумением взглянул на шкаф. Видимо, ему и в голову не приходило, что медикаменты можно было содержать в большем порядке и чистоте.

- У меня нет новых пробок, - отвечал он.

- Я напишу в управу, чтобы прислали бумагу и пробок. Туда надо за этим обращаться? - спросила я.

- Туда-с, - отвечал Стречков.

Я написала требование и передала ему.

- У вас все остальное есть? - спросила я.

- Все есть-с, - отвечал он и начал подавать мне пальто.

Я ушла, попросивши его привести в порядок шкаф.

Я вернулась домой страшно утомленной и в самом неприятном расположении духа. Вот она, та практическая деятельность, о которой мы так много мечтаем на школьной скамье и к которой так рвемся во время ученья! Что же она мне дает? Я надеялась принести много пользы своим пациентам и взамен получить огромное нравственное удовлетворение. Но едва ли я принесла настоящую пользу тем больным, которые ко мне сегодня обращались. Нравственного же удовлетворения я никакого не получила. Напротив, мною всецело овладело чувство недовольства собой, сознание, что сегодня я далеко не сделала того, что должна была сделать. По всей вероятности, многие болезни я определила неверно и дала не то лекарство, которое следует.

Я взяла книгу, желая найти в ней ответ на мучившие меня сомнения. Читая, я то убеждалась, что вот такой-то диагноз я поставила верно, то мне казалось, что я вовсе не узнала болезни. Это привело меня в совершенное уныние. Я бросила книгу, оделась и вышла на улицу.

Был прекрасный мартовский день. На небе не облачка. Солнце ярко светило. Кое-где оставался еще снег. На улице господствовала страшная грязь, что не особенно располагало к прогулке. Я скоро вернулась домой. Но солнце успело сделать свое. Я почувствовала себя значительно спокойнее, и веры в свои силы прибавилось.

«…» На другой день в амбулатории со мной повторилось вчерашнее. Опять то же сомнение и недоверие к своим знаниям. Опять к концу приема я была страшно утомлена и недовольна собой. На этот раз неприятное настроение духа усилилось еще тем, что некоторые вчерашние больные вновь явились ко мне, заявляя, что данное лекарство не помогло. Очевидно, они ожидали от меня чуда, а я его не совершила.

- Ты плохого лекарства вчера дала. Муж стонет, мечется. Ему совсем не полегчало, - говорила мне женщина, мужа которой, больного воспалением легких, я смотрела вчера в самом начале приема.

***

- Разве женщины могут быть хорошими врачами? Вон наша докторша совсем по-бабьи ставит диагноз, трусиха страшная. Чуть потруднее больной, сейчас ко мне обращается. Сама не может точно определить болезни. Какой это доктор?

Так как это без всякого стеснения говорилось в обществе, то среди интеллигентной части его, которая и без того недоверчиво смотрела на такое странное явление, как женщина-врач, все более и более укоренялось убеждение, что женщина не может быть хорошим врачом и приглашать ее к больному опасно: вместо пользы может принести вред.

В больнице я познакомилась с врачом, заведующим другой городской амбулаторией. К Шубину поступил один больной с редкой формой болезни и Френкель (фамилия того врача) пришел его посмотреть. Это было в отсутствие Шубина, который этот день совсем не приезжал в больницу, хотя обещал Френкелю показать упомянутого больного. Тот явился и хотел его ждать, но фельдшерица объявила ему, что доктор, пожалуй, совсем не приедет, а здесь теперь докторша, она может показать ему, - и привела его ко мне.

- Д-р Френкель желает посмотреть того больного. Не покажете ли вы ему его? - сказала она мне.

- Очень рад познакомиться с коллегой, - проговорил он, кланяясь мне.

Доктор Френкель был среднего роста коренастый человек с довольно бесцветным и маловыразительным лицом. Мне почему-то показалось, что он похож на Стречкова. Нередко встречаются такие лица, которые в сущности не похожи друг на друга, но все-таки как будто имеют много общего. Чаще всего это сходство зависит от выражения лица.

Я показала Френкелю больного. Он внимательно его осмотрел и спросил меня, согласна ли я с Шубиным в диагнозе. Я указала ему на некоторые признаки, которые как будто противоречат последнему. Френкель согласился, что действительно тут как будто не совсем то, что думает Шубин. Затем он попросил меня показать ему еще интересных больных. Я охотно согласилась.

- Вот нового сегодня привезли, - сказала я. - Шубин его еще не видел, а я затрудняюсь определить болезнь. Посмотрите его.

Френкель исполнил мою просьбу. Он исследовал больного и сказал, что, вероятно, мое предположение верно.

- Вы здесь часто бываете? - спросил он меня.

- Каждый день, - отвечала я. - Я очень дорожу больницей. Она служит для меня проверкой моих знаний.

- Но разве у вас так мало дела?

- Работы довольно в амбулатории. Кроме того, я посещаю на дому бедных больных. Но все-таки нахожу время и на больницу.

- Ведь для нас необязательно посещать бедных больных на дому, - заметил Френкель.

- Я сама. Мне интересно проверять свой диагноз и следить за больными. Кроме того, иной больной не может прийти в амбулаторию, а денег нет, чтобы заплатить врачу. Я и еду к нему.

- Вы посещаете их бесплатно? - с неприятным удивлением спросил Френкель.

- Да.

- Помилуйте, вы здесь избалуете население и городское управление. Нас всех заставят ходить к бедным больным бесплатно, - с досадой сказал он.

Я не ожидала подобного возражения и смутилась.

- А вы разве не посещаете бедных больных? - спросила я.

- Посещаю, только они мне платят, сколько могут. Вы также с них берите плату, ну хоть тридцать-пятьдесят копеек за визит, - сказал Френкель.

- А если они совсем не могут заплатить, тогда что?

- Тогда пусть их привозят в амбулаторию. Если же вы будете посещать их бесплатно, это будет не по-товарищески. За маленькое жалованье нам и без того приходится много работать, - говорил Френкель, прощаясь со мной.

Несколько дней спустя по тому же поводу со мной беседовал Шубин, которого Френкель, передавая наш разговор, просил убедить меня, что так поступать не следует.

- Мы и без того много работаем для города, - говорил мне Шубин, - а он нам гроши платит. А вы выдумываете себе еще работу. Хорошо у вас семьи нет и вы можете довольствоваться маленьким жалованьем. А у меня вон семья. Мне городского жалованья мало. Вы по-товарищески поступайте, поддерживайте нас. Есть у вас амбулатория, ну, и довольно. В больнице работайте. Вы можете здесь хоть целый день сидеть, если есть охота. Не балуйте бедное население бесплатными визитами.

Я была новичком в общественной деятельности и корпоративным духом еще не прониклась, потому упреки Френкеля и Шубина меня озадачили. Мне казалось, я поступаю хорошо, посещая бедных бесплатно, и приношу этим пользу обществу. А они говорят, что врачам это вредит и с них начнут больше требовать. Каким же образом интересы общества согласовать с интересами корпорации? Оказывалось, я должна приносить первое в жертву последнему, так говорят врачи. А Назаров, отстаивая интересы города, утверждает, что городской врач должен отдавать все свое время бедным жителям, для которых он приглашен. По его мнению, идеальный городской врач для бедных должен совсем отказаться от практики у достаточных людей.

Теоретически я не могла согласовать этого антагонизма корпоративных и общественных интересов. А на практике вопрос решался сам собой. Когда меня приглашали к бедному больному, то я шла к нему, и у меня не хватало духа требовать с него денег. Если меня просили повторить визит, я исполняла просьбу. Все это, конечно, не замедлило дойти до сведения моих коллег.

«…» Френкель не на шутку сделался моим врагом. Ему казалось, что я своим усердием, как он выражался, подрываясь под него, хочу показать, что женщины-врачи лучшие работники, нежели мужчины. Он боялся, что городская дума, видя, как много времени я отдаю своему делу, пожелает заменить и его женщиной. Он пренебрегал своей амбулаторией и стремился ограничить число своих бедных пациентов. Принявши тридцать человек, он предоставлял остальных своему фельдшеру. По его мнению, подобная работа совершенно соответствовала получаемому им жалованью.

Он спрашивал меня, как я поступаю. Я сказала, что принимаю всех сама, хотя иногда у меня бывает до шестидесяти человек.

- Вот охота! Принимайте, как я, тридцать человек, и довольно, - говорил он.

- Но как же с остальными быть? - спрашивала я.

- А остальных пусть примет фельдшер.

- Но среди остальных могут быть серьезные больные. Как я ему их поручу?

- Полноте, это вовсе не важно. Вы думаете, вашими лекарствами вы поможете этой нищете? Вы посмотрите, в какой обстановке они живут. В подвалах сидят, и есть им нечего. А вы своими микстурами да порошками думаете их от болезней избавить. Им хлеб нужен, да из подвалов их надо выселить, тогда и лечить, - рассуждал Френкель.

«…» Слова Френкеля: «Вы думаете, вашими лекарствами вы поможете этой нищете?» задели больную сторону моей деятельности. Я успела уже в ней ориентироваться. Прием больных и прописывание лекарств перестали мне внушать тот страх, какой я испытывала сначала. Но вместо него появилось новое, очень неприятное чувство: сомнение в полезности моего труда.

На курсах под влиянием профессоров у меня создалось убеждение, что лекарство магически действует на болезнь. А практика беспощадно разрушала эту веру. Постоянно мне приходилось видеть больных, которым лекарство, данное мною или другим врачом, не помогало. Тяжело мне было постоянно слышать от приходящих ко мне в амбулаторию и посещаемых мною на дому: «Это лекарство не помогает. Дайте другое». Между тем я не сомневалась, что диагноз верен и что лекарство, прописанное мною, признавалось действительным в данном случае. С другой стороны мне приходилось нередко наталкиваться на случаи самостоятельного излечения болезни без всяких лекарств.

Однажды ко мне в амбулаторию привели больную женщину

- Целую неделю хворает, - говорил ее муж. - Теперь немножко полегчало, мы и привели ее к вам.

Осмотр показал несомненное воспаление легких, но уже разрешающееся. Больная вступила в период выздоровления.

- Кто у вас лечил ее? - спросила я.

- Никто, - отвечал муж. - Мы все собирались к вам ее привезти. Только была очень плоха. Боялись, на дороге помрет. Без лекарств лежала.

У меня в это время была одна больная также с воспалением легких. Я ежедневно посещала ее на дому и усердно пичкала самыми действительными в данном случае лекарствами. Она тоже начала поправляться. Я была убеждена, что я ее вылечила, и с удовольствием выслушивала благодарность ее близких. Но увидевши, что другая больная поправляется безо всякой медицинской помощи, я усомнилась, что ту я действительно вылечила.

- А может быть, - думалось мне, - она, как и эта, просто сама выздоровела.

Только что описанный случай послужил толчком для моих дальнейших наблюдений в этом роде. Факты выздоравливания без всяких лекарств все чаще и чаще начали мне встречаться. Вот в одной семье заболело несколько детей корью. Пока родители собрались обратиться ко мне, они успели совсем поправиться. Так как последний заболевший сильно кашлял, то мать принесла его в мою амбулаторию. Тогда я узнала, что у нее было еще трое больных, но все поправились без лекарств.

Следующий случай также противоречил моему убеждению в чудесном действии врачевания.

Меня пригласили к больному в семью одного бедного сапожника. Она помещалась в небольшой грязной комнате, которая служила и мастерской. У самого хозяина оказался сильный ревматизм. Это было неудивительно, так как его квартира была сыра и холодна. Мои лекарства доставляли ему облегчение, как он уверял меня, но приступы болезни долго повторялись. Я настойчиво советовала ему переменить квартиру. Он наконец послушался и переехал в сухое помещение. Только тогда болезнь начала проходить, и острые приступы сделались редки. Больной приписывал это моему лечению, но я объясняю перемену условиями жизни.

У этого сапожника был маленький сын. Когда я увидела его в первый раз, то меня поразили его худоба и бледность.

- Он у вас болен? - спросила я у матери.

- Сильно был болен, - отвечала она. - Целый год я с ним мучалась, ко всем докторам его носила, всякие лекарства ему давала. Все не помогало. Доктора от него отказались, говорят: не лечи больше, все равно помрет. Я перестала его носить к ним. А теперь он начал сам поправляться, за еду принимается, на ноги становится, ходит. А прежде пластом лежал.

Мне невольно думается, что в данном случае лекарство было не только бесполезно, но даже вредно и препятствовало более быстрому выздоравлению больного, так как лекарства, которые вообще употребляются, принадлежат вовсе не к безвредным веществам. Врачи щедро пичкали ими ребенка и, по-видимому, делали это наугад. Судя по рассказам матери ребенка, сущность его болезни осталась для них темною.

Этот случай показал мне могущество самой природы в борьбе с болезнями.

Среди бедноты так часто встречаются случаи самостоятельного излечения, что каждый врач, практикующий в этой среде, может насчитать их множество. А так как он тут же видит немалое число больных, которым лекарство бессильно помочь, то ему не трудно прийти к заключению, что лечение вовсе не обладает теми магическими свойствами, какие ему приписываются. Вместе с тем он убеждается, какое громадное значение для здоровья населения имеют условия его жизни, и начинает сознавать, что главная задача врача заключается именно в устранении причин, создающих болезни. Поэтому медицинская помощь бедному населению - враг латинской кухни и друг гигиены.

По этому поводу мне приходилось говорить с одним врачом, Михайловым, который лет десять служил в земстве. Про него говорили, что он добросовестно относится к своим обязанностям, и земство за это его ценило.

Мне пришлось с ним видеться в то время, когда сомнение в чудесном действии лекарств начало закрадываться в мою душу. Желая выяснить себе этот вопрос, я при всяком удобном случае допытывалась у других врачей, как они об этом думают.