Рейн невольно сглотнул:

    — Твой роздественский подарошек, Ирвин. Нынще ведь Роздество, правильно?



– Ты думаешь, у них был…



Она закончила предложение за него:

    И к полному изумлению Ирвина, старикан извлек из воздуха маленький коробок в яркой обертке и сунул его Ирвину в ладонь.

– Физический контакт? Нет никаких сомнений. Такие показания не бывают от случайных встреч.



Анита нажала кнопку на клавиатуре и отправила график на печать. Затем передала его Рейну, заметив, что, после того как он отвлек ее от маникюра, она так и не нашла времени докрасить ногти.



– Вот, сам посмотри.

    — Щасливого Роздества, идьёт!

Рейн отодвинул листок подальше и прищурился, пытаясь прочитать график. Потом моргнул и еще раз отодвинул. И наконец смог разобрать значения.



– Господи!



    — Что это? — коробок не весил почти ничего, но, с другой стороны, и шприц, наполненный героином, почти ничего не весит.

Анита забрала у него листок:





– Знаю.

Она отхлебнула кофе и повернулась к монитору.

    — Думаешь, я тебе морфий подарил? — гаркнул, прочитав мысли Ирвина, старикан. — Я Роздественский дед, я дурь не толкаю! Это настоящий презент, идьёт! Тебе он пригодится!

– И никаких изменений со вчерашнего вечера?



– Я смотрю на экран уже бог знает сколько времени – и ничего.



– Могу помочь, если хочешь.

Она задумалась. Честно говоря, компания ей не помешала бы.

    И головокружительно полыхнув багрецом, он со свистом исчез, всосавшись в камин, точно слива в пылесос.

– Хорошо.



Рейн подвинул стул еще ближе и уставился на код. Он не мог поверить, что она согласилась. Никто бы ему не поверил. Это точно. Так, надо сосредоточиться. Спасаем мир, не забыл? Рейн уставился на экран и слегка расфокусировал взгляд, как его учили. Анита сидела рядом и молчала, едва дыша.

Рейн не знал, сколько времени прошло, но он вдруг заметил короткую вспышку на экране. Он посмотрел на Аниту. Не глаза были широко раскрыты.



– Ты…

– Я видела.

    Ирвин остался у елки, посреди засыпанной сором гостиной чужого дома — остался разворачивать подарок. Можно было и выяснить, что это за херня, а уж потом заняться серьезным делом — кражей. Ощущая презрение, он разрывал жеманно расцвеченную бумагу. Ему не терпелось увериться, что подарок этот — дерьмо, крохоборская побрякушка, выпавшая из задницы западного капитализма, оскорбление. Жизнь всегда смывала его в толчок, а после требовала благодарности за полупрогорклые объедки, которые ему удавалось спасти от…

Анита подскочила и нажала на красную кнопку на краю стола. Потом начала с бешеной скоростью печатать на клавиатуре что-то не поддающееся расшифровке. Ее пальцы мелькали так быстро, что за ними было невозможно уследить.

– Попытайся узнать координаты, – продолжая печатать, Анита отдала приказ.



Рейн подвинул стул к другому компьютеру, вошел в систему и усердно заколотил по клавиатуре:



– Мы опоздали. Точное местоположение не определить.

– Что? Ты хочешь сказать, что мы и в третий раз их потеряли?

    И тут у него отвисла челюсть. С подарка сполз последний слой бумаги.

– Извини. Мы просто недостаточно быстры.



Доктор Бомонт даже не обернулась, но продолжала выпаливать указания:



– Проверь новости. Я хочу знать обо всем, что произошло в Северной Европе за последние двенадцать часов. Наводнение, пожар, смерти при странных обстоятельствах – неважно, связаны они между собой или нет. Эта информация была мне нужна пять минут назад.

    С его подарка.

Рейн вошел в новостную ленту, вбил ключевые слова и отправил запрос. На экране вспыхнули заголовки, и он быстро просмотрел каждый, не задерживаясь на них:



– Ничего нет.



– Этого не может быть!

    Вопреки всем ожиданиям, он увидел именно то, чего жаждал всегда, в чем всегда так нуждался. То, что могло утешить его еще в детстве и в чем ему неизменно отказывали. Даже в лучшие из минут, выпадавших Ирвину за последние десять лет ада, — скажем, в ту, когда в кровь его впервые проникла сладкая струйка героина, — он предпочел бы вот это всему остальному. Торопливо моргая, чтобы слезы не застлали глаза, Ирвин держал свой подарок в чаше ладоней и чувствовал, как изнутри, из самого сердца, его овевает теплом.

– Говорю же, никаких бедствий. По крайней мере, пока.



Анита перестала печатать. Затем опустила голову на стол, внезапно она почувствовала себя беззащитной, остальное отошло на задний план.



– Нам повезло, – считая свои вдохи, прошептала она.

    — Поосторознее! — долетел до него сквозь ветер и снег призрачный, любовный басок Санта-Клауса. — Идьёт!

Принтер распечатал последние показания. Рейн схватил листы и сразу же посмотрел на график:



– Нам определенно повезло.



Глава 8


—

ВЕРНУВШИСЬ ДОМОЙ, я разрыдалась еще сильнее. Лежала, уткнувшись лицом в кровать, и всхлипывала. Затем закрыла глаза, чтобы попытаться сдержать слезы. Но что бы я ни делала, видела перед собой искаженное отвращением лицо Ноя, что приводило к новой волне истерики.



В какой-то момент я почувствовала на себе мамин взгляд – она с тревогой замерла надо мной, видимо, считая это ухудшением моего психического состояния. Я не могла смотреть на нее и отвернулась к стене, продолжая рыдать и жадно хватать ртом воздух. И все это из-за парня. Мама бы все равно не поверила.



На прошлой неделе я не проявляла никакого интереса к любой особи мужского пола в радиусе восьмидесяти километров, а сейчас истерично ревела из-за какого-то гитариста, с которым даже не целовалась. Она ни за что не поняла бы меня. Ведь даже я себя не понимала.

А затем наступил момент, когда я уже физически не могла больше плакать. Рыдания медленно стихли и превратились в икоту. Я обняла свои ноги и начала дышать, пока не успокоилась настолько, чтобы без опаски встать и подойти к туалетному столику. Села за него и заставила себя посмотреться в зеркало.

© Michel Faber, 2002

Я всегда очень любила свой туалетный столик в стиле семидесятых, с огромным зеркалом в витой раме, покрытой безвкусно яркой позолотой. Но в тот момент, опустившись на невысокую табуретку, пожелала, чтобы у меня его не было. Мое лицо распухло так, словно я выстояла десять раундов на боксерском ринге, а глаза превратились в маленькие щелочки. Волосы были зализаны назад, а кожа на лице покрылась красными пятнами, как у ребенка, который добрался до красной краски и которому она очень понравилась.



– Отлично выглядишь, Поппи, – пробормотала я.

© Ильин С.Б., перевод на русский язык, 2005

Устало вспоминая последние несколько дней и стараясь определить, что же, черт возьми, произошло, я какое-то время просидела у зеркала. Неудивительно, что иногда чувства называют разрушительными. Я будто пережила автокатастрофу. Пренебрегла всеми тщательно выверенными убеждениями против мужчин из-за того, что повстречала какого-то парня с роскошными волосами.



Нет, Ной прав: дело не только в этом. Что происходит? Я попыталась убедить себя, что это уже не имеет значения, ведь чувства скоро пройдут. Потом забралась в постель, даже не почистив зубы и не ополоснув лицо, и погрузилась в беспокойный сон.





Большую часть вторника я провела в колледже, стараясь не привлекать к себе внимания и ни на кого не наткнуться. Как только прозвенел последний звонок, я поспешила на парковку, где меня ждала мама. После вчерашней фееричной истерики она назначила внеплановую встречу с доктором Эшли. В тот момент я рыдала слишком сильно, чтобы воспротивиться.

Я увидела, как мама с тревогой смотрит из машины. Я поняла, что очень сильно ее люблю. А потом – неизбежная волна вины. За то, что заставила ее так беспокоиться. «Это еще один аргумент в пользу того, чтобы заставить Ноя исчезнуть из моей жизни», – уверила я себя.

Я плюхнулась на переднее сиденье и натянуто улыбнулась.

– Привет, дорогая. Как прошел день?

Я растянула улыбку еще шире:

– Все отлично, спасибо.

Но мой ответ вызвал лишь взволнованный вздох. Она знала, что я вру. Экстрасенсорные способности родителей никогда не перестанут меня удивлять.

– Да? Узнала что-нибудь новенькое? Полагаю, это самое важное.

Я активно закивала:

– Да, кучу всего. На психологии нам рассказывали про парня, который показывал детям жестокое видео, а потом давал им кукол, чтобы посмотреть, будут ли они их ломать.

Мама выгнула бровь:

– Понятно.

Я включила радио, чтобы избежать дальнейших расспросов, и мы молча уставились в лобовое стекло, притворно наслаждаясь паршивым танцевальным треком, который неустанно играл на Радио Один. У него было какое-то глупое название – Short Attention Span[8], исполняла его группа ADHD[9]. И это не шутка. Фрэнк неделями уговаривал меня послушать его.

Когда мы подъехали к офису доктора Эшли, вернее, если называть вещи своими именами, к психиатрической клинике, я открыла дверь.

– Подожди, – дергая меня за плечо, сказала мама.