Агата Кристи

Неудачник

1

Лили Маргрейв нервным движением расправила лежавшие на колене перчатки и украдкой взглянула на человека, сидевшего в просторном кресле напротив нее.

Она, разумеется, слышала о знаменитом сыщике Эркюле Пуаро, но воочию видела его впервые, и его нелепая внешность отнюдь не оправдывала ее ожиданий. Неужели наделавшие столько шуму дела распутал этот потешный яйцеголовый человечек с огромными усами? Да и ведет он себя как-то несолидно. Сейчас, например, аккуратнейшим образом складывает пирамиды из цветных кубиков и, похоже, увлечен этой забавой куда больше, чем ее рассказом.

Однако стоило ей замолчать, как человечек поднял голову и метнул на нее неожиданно острый взгляд.

— Продолжайте, мадемуазель, прошу вас. Не думайте, что я отвлекся. Я весь внимание, поверьте.

И как ни в чем не бывало снова занялся своей дурацкой пирамидой, а обескураженной Лили ничего не оставалось, как рассказывать дальше.

Речь шла о чудовищном преступлении, но голос девушки был так ровен и бесстрастен, а повествование так лаконично, что казалось, будто ее весь этот ужас совершенно не трогает.

— Надеюсь, — озабоченно сказала девушка, изложив все, что считала нужным, — я ничего не упустила.

Пуаро в ответ энергично закивал и резким движением смешал кубики, потом откинулся на спинку кресла, сложил кончики пальцев и, уставившись в потолок, принялся подытоживать услышанное.

— Итак, десять дней назад был убит сэр Рубен Эстуэлл.

Позавчера в связи с этим был арестован его племянник, Чарлз Леверсон, против которого имелись весомые улики — вы поправите меня, мадемуазель, если я что-то напутаю.

В день убийства сэр Рубен допоздна работал в своем кабинете на втором этаже, в так называемой Башне. Мистер Леверсон вернулся домой поздно ночью и открыл входную дверь своим ключом. Дворецкий, чья комната находится как раз под кабинетом, слышал, как молодой человек ссорился с дядюшкой. Вдруг раздался звук падения чего-то тяжелого и приглушенный крик. Дворецкий забеспокоился и уже хотел было подняться наверх и посмотреть, что там происходит, но услышал, как мистер Леверсон выходит из кабинета, весело насвистывая. Дворецкий успокоился и лег спать, но утром горничная обнаружила сэра Рубена мертвым возле письменного стола: ему проломили голову чем-то тяжелым. Насколько я понимаю, дворецкий не сразу сообщил об услышанном полиции. Впрочем, это-то как раз естественно, не так ли, мадемуазель?

— Простите? — встрепенулась Лили, которую этот неожиданный вывод застал врасплох.

— Согласитесь, мадемуазель, в подобных случаях всегда нужно принимать во внимание человеческую природу.

В вашем рассказе — замечательном, кстати говоря, рассказе без единого лишнего слова — фигурируют просто персонажи, а мне всегда важно определить, что тот или иной человек собой представляет. Вот я и подумал, что этот дворецкий… как, вы сказали, его зовут?

— Его фамилия Парсонс.

— Так вот, Парсонс, как всякий преданный слуга, всячески постарается не допустить вмешательства полиции в семейные дела его господ и наверняка сообщит не все, особенно если его откровения могут подвести кого-то из членов семьи. Он будет твердить, что убийство совершил случайный грабитель, и будет упрямо, вопреки всему, за это цепляться. Да, преданность старых слуг — любопытнейший феномен.

Лучась улыбкой, Пуаро откинулся на спинку кресла.

— Между тем, — продолжал он, — каждый из домочадцев был допрошен полицией. В том числе и мистер Леверсон, который заявил, что вернулся поздно и прошел к себе, не заходя к дядюшке.

— Именно так он и сказал.

— И никто не усомнился в его словах, — задумчиво пробормотал Пуаро, кроме, разумеется, Парсонса. Тут на сцене появился инспектор из Скотленд-Ярда, Миллер, так вы его, кажется, называли? Мне с ним приходилось встречаться; ему, что называется, палец в рот не клади. Так вот, Миллер сразу приметил то, что упустил из виду местный инспектор: Парсонс явно нервничает и что-то недоговаривает. Eh bien,[1] он поднажал на Парсонса. К тому времени уже было доказано, что никто из посторонних в ту ночь в дом не проникал, что убийцу надо искать среди своих, и бедняга Парсонс, перепуганный, был даже рад, что ему пришлось выложить все, что знал. Он до последнего старался не допустить скандала, но всему есть предел. Одним словом, инспектор Миллер выслушал дворецкого, задал пару вопросов, после чего лично провел кое-какие расследования. И собрал улики, очень и очень весомые.

На шкафу в кабинете были обнаружены отпечатки окровавленных пальцев и принадлежат эти отпечатки Чарлзу Леверсону. Горничная показала, что утром после убийства вынесла из комнаты мистера Леверсона тазик с водой, которая была розовой от крови. Он ей объяснил, что порезал палец, и порез у него действительно был, но уж очень маленький! Манжета на рубашке была замыта, но следы крови были обнаружены на рукаве пиджака. Он нуждался в деньгах, а по смерти сэра Рубена должен был унаследовать кругленькую сумму. Это очень серьезные улики, мадемуазель… И тем не менее вы пришли ко мне, — добавил он после некоторой паузы.

— Я ведь уже объяснила вам, мосье Пуаро, что меня послала леди Эстуэлл, — пожала плечиками Лили. — У нее сложилось свое особое мнение…

— А сами бы вы не пошли? — испытующе взглянул на нее Пуаро.

Девушка промолчала.

— Вы не ответили на мой вопрос.

— Я в затруднительном положении, мосье Пуаро. — Лили снова принялась разглаживать перчатки. — Мне бы не хотелось обмануть доверие леди Эстуэлл. В сущности, я всего лишь ее компаньонка, но она всегда обращалась со мной скорее как с дочерью или с племянницей. Она очень добра ко мне, и мне очень бы не хотелось… ну, создать у вас превратное представление, из-за которого вы отказались бы от дела.

— Создать превратное представление у Эркюля Пуаро? — Он искренне развеселился. — Cela ne se fait pas.[2] Итак, насколько я могу судить, вы считаете, что это у леди Эстуэлл, так сказать, каприз, блажь? Признайтесь, так ведь?

— Если вы настаиваете…

— Настаиваю, мадемуазель.

— По-моему, это просто смешно.

— Даже так?

— Я очень уважаю леди Эстуэлл…

— Не сомневаюсь в этом, — ободряюще отозвался Пуаро. — Ни секунды не сомневаюсь.

— Она, право же, чудесная женщина, очень добрая, но… как бы это сказать… не слишком умная. Образования она не получила, она ведь была актрисой перед тем, как выйти замуж за сэра Рубена, у нее полно всяких предрассудков и предубеждений. Если ей что-то пришло в голову, она будет стоять на своем, и никакие доводы на нее не подействуют. Стоило инспектору не очень тактично высказаться, она сразу же заявила, что подозревать мистера Леверсона — бред, до которого никто, кроме тупоголовых полицейских, не додумался бы, Чарлз на такое просто не способен.

— Но при этом никаких аргументов?

— Ни единого.

— Вот как! Скажите на милость…

— Я говорила ей, что бессмысленно идти к вам без всяких фактов, с одной убежденностью в невиновности мистера Леверсона.

— Вы ей так и сказали? Очень интересно.

Наметанным глазом Пуаро окинул Лили Маргрейв, отметив строгий черный костюм, дорогую крепдешиновую блузку с изящными оборочками и модную черную фетровую шляпку. Он оценил ее элегантность, красивое лицо с чуть выступающим подбородком и синие глаза с длинными ресницами. В поведении Пуаро что-то неуловимо изменилось; похоже, сейчас его больше интересовала сама гостья, чем дело, которое привело ее к нему.

— Как мне представляется, мадемуазель, леди Эстуэлл дама неуравновешенная и истеричная?

— Вот именно, — с готовностью подхватила девушка. — Она, как я уже сказала, очень добрая женщина, но убедить ее в чем бы то ни было — просто немыслимо.

— Может быть, она тоже кого-то подозревает, — предположил Пуаро. — У таких эмоциональных натур иногда возникают странные, ничем не обоснованные подозрения.

— Как вы догадались? Она и вправду твердит, что убийца — секретарь мистера Рубена, она терпеть его не может. А между тем полиция выяснила, что бедный мистер Трефюзис никак не мог этого сделать.

— А доказательств у леди Эстуэлл опять-таки нет?

— Разумеется. Одна «интуиция», — в голосе Лили Маргрейв явственно прозвучало пренебрежение.

— Я вижу, мадемуазель, — улыбнулся Пуаро, — вы не верите в интуицию?

— По-моему, это чушь, — отчеканила Лили.

— Les femmes,[3] — пробормотал Пуаро. — Они считают, что интуиция — оружие, которое им дал Господь. Вот только на одну верную догадку у них обычно приходится десять, которые ведут их по неверному пути.

— Я знаю, — отозвалась девушка, — но я же вам сказала, что такое леди Эстуэлл. С ней не поспоришь.

— И вы, мадемуазель, как девушка умная и рассудительная, предпочли не спорить и сделали то, о чем вас попросили: пришли ко мне и ввели меня au courant.[4]

Что-то в его голосе заставило Лили пристальнее взглянуть ему в глаза.

— Конечно же мне известно, как вы заняты, — начала она извиняющимся тоном, — как дорога вам каждая минута…

— Вы льстите мне, мадемуазель, — прервал ее Пуаро, — но, говоря по правде, в настоящее время у меня и впрямь несколько не терпящих отлагательств дел.

— Этого я и боялась, — отозвалась Лили, вставая со стула. — Я передам леди Эстуэлл…

Но Пуаро, похоже, вставать не собирался — он картинно откинулся в кресле и устремил на девушку немигающий взгляд.

— Вы так торопитесь уйти, мадемуазель? Присядьте ненадолго, прошу вас.

Кровь бросилась в лицо Лили и тут же отхлынула. Она нехотя вновь опустилась на стул.

— Мадемуазель, вы так энергичны и решительны, — произнес Пуаро, — вам следует быть немного снисходительней к старому человеку вроде меня, которому не так-то просто на что-то решиться. Вы меня не поняли, сударыня. Я вовсе не говорил, что намерен отказать леди Эстуэлл.

— Так вы приедете? — без всякого выражения спросила девушка. Она опустила глаза под пытливым взглядом собеседника.

— Передайте леди Эстуэлл, мадемуазель, что я целиком и полностью в ее распоряжении. Я приеду в Монрепо, если не ошибаюсь, сегодня вечером.

Пуаро встал, и посетительница поспешила последовать его примеру.

— Я… я скажу ей, мосье Пуаро. С вашей стороны очень любезно откликнуться на просьбу леди Эстуэлл, но только как бы ваши хлопоты не оказались напрасными.

— Все может быть, хотя… как знать?

Со своей обычной церемонной галантностью Пуаро проводил девушку до дверей и, вернувшись в гостиную, погрузился в глубокое раздумье. Потом решительно кивнув головой, открыл дверь и позвал слугу:

— Джордж, друг мой, будьте любезны, приготовьте мне маленький саквояж. Я сегодня же отправляюсь за город.

— Слушаюсь, сэр, — ответствовал Джордж. Слуга Эркюля Пуаро был типичнейшим англичанином — высоким, худым и бесстрастным.

— Юные девушки, милейший мой Джордж, — весьма интересные создания, разглагольствовал между тем Пуаро, удобно устроившись в кресле и закурив сигарету, — особенно, заметьте, если у нее есть голова на плечах. Попросить человека о какой-то услуге и исподволь настроить его так, чтобы ему не захотелось эту услугу оказывать — дело весьма и весьма деликатное. Она тонкая бестия, о да, но Эркюль Пуаро, милейший Джордж, не просто умен. Он мудр.

— Да, вы мне говорили об этом, сэр.

— Дело не в секретаре, — размышлял вслух Пуаро. — Его она всерьез не принимает. Она просто не хочет, чтобы, как говорится, «не будили лихо, пока оно тихо». А я, Эркюль Пуаро, его разбужу! В Монрепо происходит какая-то тайная драма, и это не могло меня не заинтриговать. Эта малышка очень старалась, но меня ей провести не удалось Любопытно, что у них там такое, очень любопытно.

Возникшую после этих слов театральную паузу нарушил извиняющийся голос Джорджа:

— А как насчет вечернего костюма, сэр?

— Вы, как всегда, очень исполнительны, Джордж.

Но… Работа и только работа, — в голосе Пуаро прозвучала легкая досада, — вы просто незаменимы, Джордж.

2

Когда поезд 16.55 из Лондона остановился на станции Эбботс Кросс, на перрон сошел расфранченный Эркюль Пуаро со свеженафабренными усами. Предъявив билет, он вышел за ограждение, где его встретил дюжий шофер.

— Мистер Пуаро?

— Да, это я, — улыбнулся в ответ маленький сыщик.

— Прошу сюда, сэр. — И шофер распахнул дверцу роскошного «роллс-ройса».

Дом был в каких-нибудь трех минутах езды от станции.

Шофер, выскочив из машины, вновь распахнул дверцу, и Пуаро ступил на землю. У парадной двери его уже дожидался дворецкий.

Прежде чем войти внутрь, Пуаро успел рассмотреть дом.

Его оценивающему взгляду предстал массивный кирпичный особняк, не блещущий архитектурными изысками, от которого так и веяло надежностью и уютом.

В прихожей дворецкий ловко освободил Пуаро от пальто и шляпы и, с вышколенной почтительностью понизив голос, произнес:

— Ее сиятельство ожидают вас, сэр.

По устланным мягким ковром ступеням Пуаро повели наверх. Его провожатый, без сомнения, и был тот самый Парсонс: преданный слуга, ни единым жестом не выдающий своих чувств. Поднявшись по лестнице, они свернули в коридор направо и, миновав какую-то дверь, оказались в небольшой прихожей, из которой вели еще две двери. Парсонс распахнул левую и звучно доложил:

— Мосье Пуаро, миледи.

Комната, в которую они попали, была не слишком просторна, да к тому же забита мебелью и множеством всяких безделушек. С дивана поднялась женщина в черном и двинулась навстречу Пуаро.

— Мосье Пуаро, — поздоровалась она, протягивая руку и окидывая взглядом его франтовскую фигуру. Не обратив ни малейшего внимания на ответное «миледи» и явное намерение госта облобызать ей руку, она неожиданно стиснула его пальцы крепким пожатием и после долгой паузы заявила:

— Люблю маленьких мужчин. У них, по крайней мере, голова на плечах.

— Надо полагать, — осведомился Пуаро, — инспектор Миллер — мужчина рослый?

— Миллер — самодовольный болван, — отрезала леди Эстуэлл. Присаживайтесь, мосье Пуаро. Лили очень старалась отговорить меня, когда я решила послать за вами, но я не ребенок и сама знаю, что мне делать.

— Что ж, это не каждому дано, — отозвался Пуаро, следуя за хозяйкой дома к дивану.

Леди Эстуэлл удобно устроилась среди подушек лицом к сыщику.

— Лили — очень славная девушка, но она уверена, что все знает лучше всех, а такие чаще всего ошибаются, поверьте моему опыту. Я, конечно, особым умом не блещу, что греха таить, но ошибаюсь куда реже других, потому что всегда полагаюсь на свою интуицию. Хотите, я вам скажу, кто убийца, мосье Пуаро? Женщины всегда чувствуют такие вещи!

— А мисс Маргрейв тоже чувствует?

— Что она вам наговорила? — вскинулась леди Эстуэлл.

— Она ознакомила меня с обстоятельствами дела.

— С обстоятельствами? Обстоятельства, конечно, против Чарлза, но поверьте, мосье Пуаро, он здесь ни при чем. Я знаю, что он ни при чем!

Убежденность леди Эстуэлл могла хоть кого сбить с толку, но Пуаро не отступал.

— Вы в этом твердо уверены, леди Эстуэлл?

— Я уверена, что моего мужа убил Трефюзис, мосье Пуаро.

— Почему же?

— Что вы, собственно, хотите знать? Почему убил или почему я в этом уверена? Говорю вам, я это знаю! У меня так всегда. Мне все сразу становится ясно, и с этого меня уже не свернешь.

— Мистер Трефюзис получил что-нибудь по завещанию сэра Рубена?

— Ни пенни, — торжествующе отчеканила леди Эстуэлл. — И из этого следует, что Рубен его не любил и не доверял ему.

— А долго он проработал у сэра Рубена?

— Лет девять.

— Это долгий срок, — вкрадчиво промурлыкал Пуаро. — Столько лет прослужить одному человеку… Да, мистер Трефюзис, должно быть, хорошо изучил своего хозяина.

— К чему вы клоните? — нахмурилась леди Эстуэлл. — При чем здесь это?

— Мне пришла в голову одна идейка, — пояснил Пуаро. — Не то чтобы блестящая, но нетривиальная — относительно того, как сказывается служба на личности человека.

— Говорят, вы очень умный, — с некоторым сомнением обронила леди Эстуэлл, не сводя с Пуаро пристального взгляда.

— Надеюсь, что смогу когда-нибудь убедить в этом и вас, мадам, рассмеялся Пуаро, — но давайте вернемся к мотиву преступления. Расскажите, кто из ваших домашних был здесь в день трагедии.

— Ну, Чарлз, само собой.

— Он ведь, насколько я понимаю, племянник сэра Рубена, а не ваш?

— Да. Единственный сын сестры Рубена. Она вышла замуж за довольно состоятельного человека, но он не пережил очередного краха на бирже, а вскоре умерла и она сама — вот тогда Чарлз и перебрался к нам. Ему тогда было двадцать три, и он собирался стать юристом, но после этого несчастья Рубен взял его к себе на службу.

— Так он человек усердный, этот мосье Чарлз?

— Приятно поговорить с таким догадливым человеком. — Леди Эстуэлл одобрительно кивнула. — В том-то и дело, что нет. Ни усердным, ни прилежным Чарлза никак не назовешь. Он вечно что-нибудь путал или забывал, и у них с дядюшкой бывали из-за этого жуткие свары. Конечно, ладить с Рубеном было нелегко. Сколько раз я ему говорила: «Ты что, забыл, каким сам был в молодости?»

Он тогда был совсем другим, мосье Пуаро.

— Все меняется, миледи, — отозвался Пуаро. — Таков закон природы.

— И все же мне он никогда так не грубил, — вздохнула леди Эстуэлл. Ну, а если и грубил, то всегда потом просил прощения. Бедный мой Рубен…

— Так он, значит, был тяжелый человек? — осведомился Пуаро.

— Ну, я-то умела с ним справляться, — похвалилась леди Эстуэлл с видом бесстрашной укротительницы тигров. — Но вот на слуг он рычал довольно часто — это, конечно, создавало кое-какие неудобства. Внушение тоже надо делать достойно, а Рубен этого не умел.

— А как сэр Рубен распорядился своим наследством?

— Половину мне, половину Чарлзу, — отозвалась, ни секунды не задумываясь, леди Эстуэлл. — Адвокаты, конечно, наводят тень на плетень, но на самом деле примерно так и будет.

— Понятно, понятно, — пробормотал Пуаро. — Теперь, леди Эстуэлл, давайте поговорим о ваших домочадцах. Итак, в доме были вы сами, племянник сэра Рубена, мистер Чарлз Леверсон, секретарь, мистер Оуэн Трефюзис, и мисс Лили Маргрейв. Не могли бы вы поподробнее рассказать об этой юной особе?

— А что бы вы хотели узнать о Лили?

— Ну, например, как давно она у вас служит.

— Около года. До нее у меня тоже были секретарши-компаньонки, но все они жутко действовали мне на нервы. Лили не такая. Она всегда была тактична и отличалась здравым смыслом, да и собой она очень хороша, а я люблю видеть вокруг красивые лица. У меня есть свои причуды, мосье Пуаро: я сразу решаю — либо человек мне нравится, либо нет.

Едва я ее увидела, я сказала себе: «Это то, что надо».

— Вам ее порекомендовали ваши знакомые, леди Эстуэлл?

— Нет, она, кажется, пришла по объявлению. Да, точно, по объявлению.

— Вам что-нибудь известно о ее родных, о семье?

— Родители у нее, кажется, живут в Индии. Я о них толком ничего не знаю, но ведь с первого взгляда видно, что Лили — истинная леди. Разве не так, мосье Пуаро?

— О, разумеется, разумеется.

— Конечно, — продолжала леди Эстуэлл, — меня-то леди никак не назовешь. Я это знаю, и слуги знают, но я свои недостатки ни на ком не вымещаю. Я сразу вижу, что у кого за душой, а лучше Лили ко мне никто не относился.

Она мне как дочь, мосье Пуаро, уж вы поверьте.

Пуаро задумчиво протянул руку и симметрично разложил лежавшие на столике вещицы.

— И что, сэр Рубен разделял ваши чувства? — поинтересовался он, не сводя глаз с изящных безделушек.

— Мужчины все по-другому воспринимают, — отозвалась леди Эстуэлл после приметной паузы. — Но в общем они прекрасно ладили.

— Спасибо, мадам, — поблагодарил Пуаро, улыбаясь в усы. — И больше в доме никого в ту ночь не было? Не считая слуг, конечно.

— Был еще Виктор.

— Виктор?

— Ну да, брат мужа и его деловой партнер.

— Он живет в вашем доме?

— Нет, он просто приехал погостить. Последние несколько лет он живет в Западной Африке.

— Ах, в Западной Африке, — пробормотал Пуаро. Из опыта общения с леди Эстуэлл он понял, что наводящие вопросы здесь ни к чему: почтенная дама сама с удовольствием все расскажет; остается только запастись терпением.

— Говорят, это чудесное место, но, по-моему, мужчинам оно на пользу не идет. Они там слишком много пьют и теряют контроль над собой. У всех Эстуэллов характер кошмарный, но уж Виктор после возвращения из Африки стал просто невыносим. Он и меня-то иногда пугает.

— Интересно, пугает ли он мисс Маргрейв? — пробормотал себе под нос Пуаро.

— Лили? Ну, они не так часто видятся.

Пуаро сделал кое-какие пометки в крошечной записной книжечке, затем вставил карандаш в петельку на развороте и убрал книжечку в карман.

— Благодарю вас, леди Эстуэлл. Теперь, если вы не против, я хотел бы потолковать с Парсонсом.

— Вызвать его сюда?

Леди Эстуэлл потянулась к звонку, но Пуаро поспешил вмешаться:

— Нет-нет, не беспокойтесь. Я сам к нему спущусь.

Невозможность присутствовать при разговоре явно расстроила леди Эстуэлл, и Пуаро постарался принять таинственный вид.

— Это важно, — произнес он с многозначительным видом и вышел, оставив хозяйку крайне заинтригованной.

Парсонса он нашел в буфетной — тот чистил столовое серебро.

— Я должен представиться, — заявил Пуаро, поклонившись. — Я — частный сыщик.

— Да, сэр, — ответствовал Парсонс почтительным, но несколько прохладным тоном. — Мы, собственно, так и думали.

— Меня пригласила леди Эстуэлл, — продолжал Пуаро. — Она не удовлетворена ходом расследования — далеко не удовлетворена.

— Их сиятельство не раз говорили при мне об этом, — подтвердил Парсонс.

— Короче говоря, — подытожил Пуаро, — вы все прекрасно знаете? Так ведь? Ну, тогда не будем терять времени на эти глупости. Будьте так добры, отведите меня к себе в спальню и подробно расскажите, что именно вы слышали в ночь убийства.

Дворецкий занимал комнату на первом этаже, рядом с комнатой для слуг. Окна там были забраны решетками, в углу стоял сейф. Парсонс кивнул в сторону узкой кровати.

— Я уже лег спать, сэр, в одиннадцать. Мисс Маргрейв тоже пошла к себе в спальню, а леди Эстуэлл с сэром Рубеном были в Башне.

— Так леди Эстуэлл была с сэром Рубеном? Ну-ну, продолжайте.

— Кабинет, сэр, прямо над моей комнатой. Оттуда слышен звук голосов, но слов, понятно, разобрать нельзя.

Заснул я, пожалуй, где-то в половине двенадцатого, а около полуночи проснулся: входная дверь хлопнула — мистер Леверсон вернулся. Потом слышу наверху шаги и через минуту-другую — голос мистера Леверсона.

Мне тогда показалось, сэр, что мистер Леверсон был… ну, не то чтобы пьян, но… буен. Он просто кричал на сэра Рубена. До меня только отдельные слова доносились, так что понять, в чем дело, было нельзя, и тут вдруг вскрик и тяжелый удар. Тяжелый удар, — повторил Парсонс после паузы.

— Если мне не изменяет память, в романах обычно пишут о глухом ударе, — задумчиво уточнил Пуаро.

— Возможно, сэр, но я слышал тяжелый удар, — заявил Парсонс тоном, не допускающим возражений.

— Тысяча извинений, — поспешил загладить неловкость Пуаро.

— Не стоит, сэр. И вот после удара — голос мистера Леверсона. «Боже мои!» — кричит. — «Боже мой!», и больше ни слова, сэр.

Прежняя сдержанность изменила Парсонсу. Теперь он, найдя благодарного слушателя, рассказывал ему с явным удовольствием.

— Mon Dieu![5] — не замедлил подыграть Пуаро. Представляю, какие чувства вы при этом испытывали!

— Да, сэр, — согласился Парсонс, — истинная правда.

Не то чтобы я в этом момент заподозрил что-то странное.

Просто подумал, что надо проверить, все ли там наверху в порядке. Я тогда в темноте даже стул опрокинул.

Так вот, открываю я дверь, прохожу через комнату для слуг и выхожу через другую дверь в коридор, откуда наверх черная лестница ведет. Стою, значит, я в нерешительности на площадке, и тут сверху голос мистера Леверсона, такой сердечный, веселый даже. «Ну, все хорошо, что хорошо кончается, — говорит. — Покойной ночи». И слышу, идет он по коридору к своей комнате и насвистывает.

Тут я, понятно, сразу назад к себе пошел и спать лег.

Ну, думаю, уронили что-нибудь на пол, только и всего.

Сами посудите, сэр, как я мог подумать, что сэр Рубен убит, когда ему мистер Леверсон покойной ночи пожелал?

— А вы уверены, что это был голос именно мистера Леверсона?

По снисходительному взгляду Парсонса маленький бельгиец понял, что тут не может быть никаких сомнений.

— У вас ко мне есть еще какие-либо вопросы, сэр?

— Только один. Вам нравится мистер Леверсон?

— Я… простите, сэр?

— Это же так просто. Вам нравится мистер Леверсон?

Изумление Парсонса быстро перешло в смущение.

— Общее мнение слуг, сэр… — выдавил он из себя и запнулся.

— Бога ради, — подбодрил его Пуаро, — пусть это будет общее мнение.

— Общее мнение таково, сэр, что мистер Леверсон — джентльмен симпатичный и не жадный, но, как бы это сказать… не семи пядей во лбу.

— Вот как! А знаете, Парсонс, я, еще не видя мистера Леверсона, составил о нем точно такое же представление.

— Скажите на милость, сэр!

— А что вы думаете — простите, каково общее мнение слуг — о секретаре?

— Очень спокойный и выдержанный джентльмен, сэр.

Старается никого ничем не стеснить.

— Vraiment?[6] — отозвался Пуаро.

— Их сиятельство, — произнес, откашлявшись, дворецкий, — иногда склонны к поспешным суждениям.

— Так, значит, по общему мнению слуг преступление совершил мистер Леверсон?

— Никто из нас не хочет в это верить, сэр, — признался Парсонс. Мы… по правде сказать, мы не думали, что он на такое способен.

— Однако он весьма вспыльчив?

— Если вы хотите знать, кто в этом доме самый что ни на есть вспыльчивый… — придвинулся поближе Парсонс.

— Нет-нет! — протестующе поднял руку Пуаро. — Я хотел бы знать совсем другое — у кого в этом доме самый спокойный характер.

Парсонс уставился на него, забыв закрыть рот.

3

Не тратя больше времени на ошеломленного дворецкого, Пуаро с любезным поклоном — в чем-чем, а в любезности ему нельзя было отказать — вышел из комнаты и направился в большой квадратный вестибюль. Там он постоял некоторое время в задумчивости, по-птичьи склонив голову к плечу, потом бесшумно подошел к одной из дверей и распахнул ее.

С порога он увидел небольшую комнатушку, уставленную полками с книгами. В дальнем углу за огромным столом сидел худой, бледный молодой человек со слабым подбородком и в пенсне. Он что-то деловито писал.

Минуту-другую Пуаро наблюдал за ним, затем нарушил тишину энергичным покашливанием:

— Кх-м-м, кх-м…

Молодой человек обернулся. Не похоже было, чтобы он сильно удивился, скорее, лицо его приняло озабоченное выражение.

Маленький сыщик отвесил церемонный поклон.

— Я имею честь беседовать с мистером Трефюзисом, не так ли? Прекрасно! Меня зовут Пуаро, Эркюль Пуаро.

Возможно, вы обо мне слышали.

— Э-э… Да… Да, конечно, — пробормотал молодой человек, явно смущенный столь пристальным вниманием.

Оуэну Трефюзису было на вид тридцать с небольшим.

При первом же взгляде на него Пуаро сразу понял, почему никто не принимал всерьез обвинений леди Эстуэлл. Аккуратный, чистенький мистер Оуэн Трефюзис был человеком обезоруживающе мягким, из тех, кем окружающие могут безнаказанно помыкать (что они частенько и делают), не рискуя нарваться на сопротивление.

— Вас, разумеется, пригласила леди Эстуэлл, — нарушил наконец молчание секретарь. — Она об этом говорила.

Могу ли я быть вам чем-нибудь полезен?

Он держался вежливо, но сдержанно. Усевшись в предложенное ему кресло, Пуаро мягко спросил:

— Леди Эстуэлл не делилась с вами своими подозрениями?

— Насколько я могу судить, — слабо улыбнулся Оуэн Трефюзис, — она подозревает меня. Ерунда, конечно, но тем не менее. С тех пор она со мной практически не разговаривает, а если мы встречаемся в коридоре — вжимается в стену.

В его поведении не было ни тени страха или фальши, а в голосе слышалось не столько возмущение, сколько изумление. Кивнув, Пуаро с обескураживающей прямотой подтвердил:

— Между нами говоря, мне она сказала то же самое. Я с ней, конечно, не спорил — я уже давно взял за правило не спорить с уверенными в собственной правоте леди. Сами понимаете, толку от этого никакого.

— Ну разумеется.

— Я говорю только «да, миледи», «вы совершенно правы, миледи», «precisement,[7] миледи». Эти слова ничего не значат, но тешат самолюбие и прекрасно успокаивают.

Мое дело — вести расследование. Конечно, маловероятно, что преступление совершил не мистер Леверсон, а кто-то еще, но иногда случается и невероятное.

— Я прекрасно вас понимаю. Можете мною располагать, я к вашим услугам.

— Воn,[8] — заключил Пуаро. — Рад, что мы поняли друг друга. А теперь расскажите мне, пожалуйста, о событиях того дня. Начиная с обеда, если можно.

— Как вы уже, несомненно, знаете, Леверсона на обеде не было, — начал секретарь. — Он серьезно повздорил с дядюшкой и отправился обедать в гольф-клуб. Сэр Рубен, конечно, пребывал в скверном расположении духа.

— Он и так-то был не слишком любезен, се Monsieur?[9] — позволил себе некоторую вольность Пуаро.

— Сущий изверг! — рассмеялся Трефюзис. — За девять-то лет я его изучил досконально, мосье Пуаро. Исключительно трудный был человек. Если уж он впадал в ярость, то под руку ему лучше было не попадаться ни правому, ни виноватому. Но я в конце концов понял, как себя вести в подобных случаях, и просто пропускал его ругань мимо ушей. На самом-то деле он был человек незлой, но уж больно горячий и несдержанный. Главное, ему нельзя было перечить.

— И что, остальные вели себя с ним так же благоразумно?

— Леди Эстуэлл даже любила с ним сражаться, — пожал плечами Трефюзис. — Она нисколько сэра Рубена не боялась и за словом в карман не лезла. Потом они всегда мирились, ведь сэр Рубен был к ней очень привязан.

— А в тот вечер они тоже ссорились?

Секретарь покосился на Пуаро и, помешкав, ответил:

— Думаю, что да. А почему вы спрашиваете?

— Просто так.

— Точно я ничего не знаю, — пояснил секретарь, — но, похоже, все шло к этому.

— Кто еще был на обеде? — сменил тему Пуаро.

— Мисс Маргрейв, мистер Виктор Эстуэлл и я.

— И что было потом?

— Мы перешли в гостиную, но сэр Рубен отправился к себе в кабинет. Он заявился минут через десять и задал мне выволочку за какую-то ерунду, не так составленное письмо, кажется. Я поднялся с ним в Башню и все исправил.

Потом пришел мистер Виктор Эстуэлл и сказал, что ему надо кое-что обсудить с братом. Я оставил их вдвоем и спустился в гостиную к дамам.

Примерно через четверть часа сэр Рубен бешено затрезвонил в колокольчик, и Парсонс сообщил, что меня немедленно требуют наверх. В дверях кабинета мистер Виктор Эстуэлл едва не сбил меня с ног. Видно было, что он вне себя, он вообще человек горячий. Думаю, он меня даже не заметил.

— Сэр Рубен вам что-нибудь сказал по этому поводу?

— Он сказал: «Виктор вконец свихнулся. Рано или поздно в запале он кого-нибудь прикончит».

— Вот как! — протянул Пуаро. — А вы не знаете, в чем там было дело?

— Понятия не имею.

Это прозвучало чересчур поспешно и только укрепило уверенность Пуаро в том, что Трефюзис при желании мог бы поведать куда больше, чем говорил. Настаивать, однако, маленький бельгиец не стал.

— И что же произошло потом? Продолжайте, прошу вас.

— Часа полтора я работал с сэром Рубеном, а в одиннадцать пришла леди Эстуэлл, и сэр Рубен сказал, что я могу идти спать.

— Что вы и сделали?

— Да.

— Вы не знаете, долго ли леди Эстуэлл оставалась в кабинете?

— Понятия не имею. Ее комната на втором этаже, а моя на третьем, так что я не мог слышать, когда она прошла к себе.

— Понятно. — Пуаро пару раз кивнул и поднялся. — А теперь, мосье, отведите меня в Башню.

Вслед за секретарем он поднялся по широким ступеням на площадку второго этажа. Оттуда они прошли по коридору до обитой сукном двери, выходившей на черный ход и в короткий коридор, заканчивавшийся еще одной дверью. Открыв ее, они оказались на месте преступления.

То была просторная, квадратная комната, около тридцати футов в длину и в ширину. Потолки в Башне были раза в два выше, чем в любом другом помещении Монрепо. На стенах висели мечи и ассегаи,[10] а на столах было разложено множество заморских диковинок. В дальнем конце, в оконном проеме, стоял большой письменный стол, к которому Пуаро и направился.

— Здесь нашли сэра Рубена?

Трефюзис кивнул.

— Насколько я помню, его ударили сзади?

Секретарь снова кивнул.

— Его убили одной из этих дикарских палиц, — пояснил он. — Дьявольски тяжелая штука. Смерть, должно быть, была мгновенной.

— Это подтверждает, что убийство не было заранее обдуманным. Внезапная ссора, первое попавшееся под руку оружие…

— Да, все против бедняги Леверсона.

— Мертвец сидел, уронив голову на стол?