– Кто ты и чего ты хочешь? – спросил мужской голос.

Расти поднял руки.

– Меня зовут Расти Витерс. Мне и двум моим друзьям нужно место для ночлега, прежде чем совсем станет темно. Я заметил ваш свет с дороги, и, вижу, что у вас есть сарай, поэтому я поинтересовался…

– Откуда вы приехали?

– С запада. Мы проехали через Ховс Милл и Биксби.

– От этих городов ничего не осталось.

– Я знаю. Пожалуйста, мистер, все, чего мы хотим – это место для ночлега. У нас есть лошадь, для которой тоже надо бы использовать сарай в качестве крыши над головой.

– Сними–ка этот платок и дай мне посмотреть на твое лицо. На кого ты пытаешься походить? На Джесси Джеймса?

Расти сделал то, что сказал ему мужчина. На минуту воцарилось молчание. Здесь ужасно холодно, мистер,– сказал Расти. В наступившей тишине Расти мог слышать, что человек говорит с кем–то еще, но не мог разобрать, что он сказал. Потом дуло винтовки внезапно убралось в дом, и Расти вздохнул свободно. Дверь разблокировали, вынув несколько болтов, потом открыли.

Исхудалый, изможденный мужчина, лет шестидесяти или около того, с вьющимися белыми волосами и неопрятной белой бородой отшельника, стоял перед ним, держа винтовку в стороне, но все еще в боевой готовности. Лицо мужчины было таким грубым и морщинистым, что напоминало изрезанный камень. Взгляд его темно–коричневых глаз переместился с Расти на фургон.

– Что это там на нем написано? “Путешествующее шоу”? Что, во имя всех евреев, это такое?

– Только то, что сказано. Мы… мы артисты.

Пожилая, беловолосая женщина в синих штанах и поношенном белом свитере осторожно выглянула из–за плеча мужчины.

– Артисты,– повторил мужчина и сморщился, как будто почувствовал плохой запах. Его взгляд вернулся к Расти. – У вас, артистов, есть какая–нибудь еда?

– У нас немного консервов: бобы и овощи.

– У нас – котелок с кофе и немного соленой свинины. Загоните ваш фургон в сарай и приносите ваши бобы. – Потом он закрыл дверь перед лицом Расти.

Когда Расти завел фургон в сарай, он и Джош соединили постромки Мула так, чтобы лошадь могла съесть небольшую связку соломы и немного сухих кочерыжек кукурузных початков. Джош налил воды в ведро для Мула и нашел выброшенный кувшин, чтобы налить в него воды для Убийцы. Сарай был сооружен умело и защищал от ветра, так что животные не будут страдать от мороза, когда стемнеет и наступит настоящий холод.

– Как ты думаешь? – Джош тихо спросил Расти. – Может она войти внутрь?

– Я не знаю. Они кажутся нормальными, но немного нервными.

– Она могла бы погреться, если у них горит огонь. – Джош подышал на руки и согнулся, чтобы помассировать ноющие колени. – Мы могли бы убедить их, что это незаразно.

– Мы ведь не знаем, что это так.

– Ты же не заразился этим, не так ли? Если бы это было заразно, ты подхватил бы это давным–давно, ты так не думаешь?

Расти кивнул.

– Да. Но как мы можем заставить их поверить в это?

Задний полог брезентового верха фургона внезапно открыли изнутри. Искаженный голос Свон произнес оттуда:

– Я останусь здесь. Я не хочу никого пугать.

– Там огонь,– сказал ей Джош, подойдя сзади к фургону. Свон стояла согнувшись, вырисовываясь на фоне тусклого света лампы. – Я думаю, все будет нормально, если ты войдешь.

– Нет. Ты можешь принести мне еду сюда. Так будет лучше.

Джош взглянул на нее. Вокруг ее плеч было обернуто одеяло, в него также была завернута ее голова. За семь лет она сбросила около пяти футов, стала долговязой и с длинными конечностями. Все это разбивало ему сердце – ведь он знал, что она права. Если люди в том доме окажутся нервными, то будет лучше, если она останется здесь.

– Ладно,– сказал он сдавленным голосом. – Я принесу тебе что–нибудь поесть. – Потом отвернулся от фургона, чтобы не закричать.

– Кинь мне несколько банок тех бобов, ладно,– попросил ее Расти. Она подняла Плаксу и с ее помощью нашла консервы, потом взяла пару банок, положила их в руки Расти.

– Расти, если они могут дать какие–нибудь книги, то я была бы благодарна,– сказала она. – Все, что смогут.

Он кивнул, изумляясь, что она еще может читать.

– Мы недолго,– пообещал Расти, и вслед за Джошем вышел из сарая.

Когда они ушли, Свон откинула деревянный задний борт фургона и опустила маленькую стремянку на землю. Исследуя ивовым прутом ступеньки, она спустилась по лестнице и пошла к дверям сарая, ее голова и лицо все еще были завернуты в одеяло. Убийца бежал рядом с ее обутыми в сапоги ногами, яростно виляя хвостом и лая, чтобы привлечь ее внимание. Его лай уже не был таким оживленным, как семь лет назад, и он уже не прыгал и не резвился как раньше.

Свон остановилась, положила Плаксу и подняла Убийцу. Потом она с шумом открыла дверь сарая и повернула голову влево, вглядываясь сквозь падающий снег. Ферма выглядела такой теплой, такой гостеприимной, но она знала, что будет лучше, если она останется там, где была. В тишине ее дыхание звучало как астматический хрип.

Сквозь снег она могла различить одиноко стоящее дерево в пятне света из переднего окна. – Почему только одно дерево? – удивилась она. – Почему он спилил все деревья и оставил это одно одиноко стоять?

Убийца напрягся и лизнул темноту там, где было ее лицо. Она стояла, глядя на то одинокое дерево чуть более минуты, потом закрыла дверь сарая, подняла Плаксу и прощупала свой путь к Мулу, чтобы погладить его плечи.

В доме в каменном очаге пылал огонь. Над огнем кипел чугунный котелок с соленой свининой в овощном бульоне. Оба – пожилой мужчина с суровым лицом и его более робкая жена – заметно вздрогнули, когда Джош Хатчинс, следуя за Расти, вошел в парадную дверь. Его размеры, больше чем его маска, испугали их; хотя он и сильно потерял в весе за последние пять лет, он нарастил мускулы и все еще имел грозный вид. Руки Джоша были испещрены белыми пигментами, и пожилой мужчина бесцеремонно смотрел на них, пока Джош не спрятал их в карманы.

– Вот бобы,– нервно сказал Расти, предлагая их мужчине. Он заметил, что винтовка прислонена к очагу, как раз в пределах досягаемости, если старик решит прибегнуть к ней.

Банки бобов были приняты, и старик отдал их женщине. Она нервно глянула на Джоша и потом ушла в заднюю часть дома.

Расти стянул свои перчатки и пальто, положил их на стул и снял шляпу. Его волосы стали почти седыми, особенно белыми они были на висках, хотя ему было только сорок лет. Его борода клином стала с проседью, шрам от пули бледнел на щеке. Он стоял перед камином, наслаждаясь его замечательным теплом.

– У вас здесь хороший огонь,– сказал он. – Наверняка прогонит дрожь.

Старик все смотрел на Джоша.

– Вы можете снять это пальто и маску, если хотите.

Джош выбрался из пальто. Под ним он носил два толстых свитера, один под другим, но не сделал ни движения, чтобы снять черную лыжную маску.

Старик подошел ближе к Джошу, потом резко остановился, когда увидел серую опухоль, загораживающую правый глаз гиганта.

– Джош – борец,– быстро сказал Расти. – Мефистофель в маске – это он! Я фокусник. Понимаете, мы – странствующее шоу. Мы ездим из города в город и выступаем за то, что нам дают люди. Джош борется с любым, кто захочет победить его, и если этот другой парень бросит Джоша к своим ногам, у всего города – бесплатное представление.

Старик отсутствующе кивнул, его взгляд был прикован к Джошу. Вошла женщина с жестянками, которые она открыла и вывалила их содержимое в котелок, потом помешала варево деревянной ложкой. Наконец старик сказал:

– Похоже, что кто–то все–таки разбил вам морду, мистер. Полагаю, что у города было бесплатное представление, а? – Он ухмыльнулся и засмеялся высоким, кудахчущим смехом. Нервы Расти как–то успокоились; он перестал думать, что сегодня будет какая–то перестрелка. – Я принесу нам котелок с кофе,– сказал старик и вышел из комнаты.

Джош подошел, чтобы погреться у огня, и женщина стремительно отшатнулась от него, как будто он разносил чуму. Не желая пугать ее, он пересек комнату и встал у окна, глядя на море пней и на одиноко стоящее дерево.

– Меня зовут Сильвестр Мууди,– сказал старик, возвратившись с подносом и неся на нем коричневые глиняные кружки. – Люди называют меня Слай, в честь того парня, который умел делать все в той многосерийной потасовке.

Он поставил поднос на маленький сосновый столик, потом подошел к каминной полке и взял толстую асбестовую перчатку. Надев ее, он протянул руку в камин и снял с гвоздя, вбитого в заднюю стену, обожженный металлический кофейник.

– Хороший и горячий,– сказал он, и начал разливать черную жидкость в чашки. – Молока или сахара у нас нет, так что и не просите. – Он кивнул на женщину. – Это моя жена, Карла. Она всегда нервничает по поводу незнакомцев.

Расти взял одну из горячих чашек и выпил кофе с огромным удовольствием, хотя жидкость была настолько крепкой, что могла бы свалить Джоша в борцовском матче.

– Почему одно дерево, мистер Мууди? – спросил Джош.

– А?

Джош все еще стоял у окна.

– Почему вы оставили это дерево? Почему не срубили его, как и остальные?

Слай Мууди взял чашку кофе и подал ее замаскированному гиганту. Он очень старался не смотреть на исполосованную белым руку, которая приняла чашку.

– Я живу в этом доме около тридцати пяти лет,– ответил он. – Это долгое время для житья в одном доме, на одном куске земли, а? О, у меня было отличное кукурузное поле вон там, сзади. – Он махнул в сторону задней части дома. – Мы выращивали немного табака и несколько грядок бобов, и каждый год я и Джинетта выходили в сад и… – Он остановился, заморгал и глянул на Карлу, которая смотрела на него широко раскрытыми глазами, явно шокированная. – Извини, дорогая,– сказал он. – Я имею в виду, я и Карла выходили в сад и приносили оттуда корзины прекрасных овощей.

Женщина, кажется, удовлетворенная, перестала помешивать в котелке и вышла из комнаты.

– Джинетта была моя первая жена,– объяснил Слай в полголоса. – Карла появилась примерно через два месяца после того, как все это случилось. Когда я однажды шел по дороге к ферме Рея Фитерстоуна – это около пяти миль отсюда, полагаю,– я наткнулся на машину, которая съехала с дороги и стояла, наполовину обгоревшая, в сугробе. Ну, там был мертвый мужчина с синим лицом, а рядом с ним женщина, почти мертвая. На ее коленях лежал труп французского пуделя с выпущенными кишками, а в руке она сжимала пилку для ногтей. Я не хочу рассказывать вам, что она сделала, чтобы не замерзнуть. Так или иначе, она была настолько сумасшедшей, что не знала ничего, даже собственного имени или откуда она. Я назвал ее Карла – как первую девушку, которую я поцеловал. Она просто осталась, и теперь она думает, что живет на этой ферме со мной тридцать пять лет. – Он покачал головой, его глаза потемнели, и к нему вернулись часто посещавшие его мысли. – Тоже забавно – та машина была “Линкольн Континенталь”, и когда я нашел ее, она была увешана бриллиантами и жемчугом. Я сложил все эти побрякушки в коробку из–под обуви и продал их за мешки муки и бекон. Думаю, что она никогда не увидит их снова. Приходили люди и растащили части машины, одну за одной, так что ничего не осталось. Так лучше.

Карла вернулась с несколькими мисками и начала ложкой разливать в них варево.

– Плохие дни,– мягко сказал Слай Мууди, глядя на дерево. Потом его глаза начали проясняться, и он слабо улыбнулся. – Это моя яблоня! Да, сэр! У меня был яблоневый сад прямо за этим полем. Собирал яблоки бушелями, но после того, как это случилось и деревья умерли, я начал рубить их на дрова. Ведь не хочется идти слишком далеко за дровами в лес, ах–ха! Рей Фитерстоун замерз до смерти в сотне ярдов от своей собственной парадной двери. – Он на мгновение остановился, потом тяжело вздохнул. – Я посадил эти яблони своими собственными руками. Смотрел, как они росли, смотрел как плодоносили. Вы знаете, что у нас сегодня?

– Нет,– сказал Джош.

– Я веду календарь. По одной метке каждый день. Извел множество карандашей. Сегодня – двадцать шестое апреля. Весна. – Он горько улыбнулся. – Я вырубил их все, кроме одного, и бросал в огонь полено за поленом. Но будь я проклят, если смогу ударить топором последнее. Черт меня побери, если я смогу.

– Еда почти готова,– объявила Карла. У нее был северный акцент, совершенно отличный от тягучего миссурийского говора Слая. – Идите есть.

– Постойте. – Слай посмотрел на Расти. – Помниться, ты сказал, что ты с двумя друзьями?

– Да. С нами еще путешествует девушка. Она… – Он быстро взглянул на Джоша, потом обратно на Слая. – Она в сарае.

– Девушка? Ладно, парень! Веди ее сюда, пусть она поест горячей пищи!

– Гм… Я не думаю…

– Иди и приведи ее! – настаивал он. – Сарай – не место для девушки.

– Расти? – Джош вглядывался в окно. Быстро опускалась ночь, но он еще мог видеть последнюю яблоню и фигуру, стоящую под ней.

– Пойди сюда на минутку.

Снаружи Свон, держа одеяло вокруг головы и плеч как капюшон, смотрела на ветки тоненькой яблони. Убийца, сделав пару кругов вокруг яблони, вполголоса залаял, желая вернуться в сарай. Над головой Свон ветки двигались как тощие, ищущие руки.

Она прошла вперед, ее сапоги погрузились в снег на пять дюймов, и она положила голую руку на ствол дерева.

Под ее пальцами был холод. Холод и то, что давно умерло.

Совсем также, как все остальное, подумала она. Все деревья, трава, цветы – все без листьев, выжжены радиацией много лет назад.

Но это – симпатичное дерево, решила она. Оно полно достоинства, как памятник, и не заслужило того, чтобы быть окруженным этими уродливыми пнями. Она знала, что тот ранящий звук в этом месте должен был быть долгим, как вопль агонии.

Ее рука легко двигалась по стволу. Даже в смерти, в этом дереве было что–то горделивое, что–то вызывающее и бунтарское – дикий дух, как сердце огня, которое никогда нельзя окончательно уничтожить.

Убийца тявкал на ее ноги, убеждая ее поспешить, чтобы она ни делала. Свон сказала:

– Хорошо, я…

Она замолчала. Ветер завывал вокруг нее, дергая за ее одежду.

Могло ли это быть? – удивилась она. Я и не мечтала об этом, не так ли?

Ее пальцы чувствовали покалывание. Хотя и едва достаточное, чтобы сопротивляться холоду.

Она положила ладонь на дерево. Чувство покалывания, как булавочные уколы, пронизывало ее руку – пока еще слабое, но растущее, становящееся сильнее.

Сердце ее застучало! Жизнь, осознала она. Здесь еще была жизнь, глубоко в дереве. Это было так давно – слишком давно, когда она ощущала биение жизни под своими пальцами. Ощущать это снова было почти новым для нее, и она поняла, сколько она пропустила. То, что она ощущала теперь, было как мягкий электрический заряд, поднимающейся, казалось, из земли через подошвы ее сапог, двигающейся вверх по ее позвоночнику, по рукам и из руки – в дерево. Когда она отняла руку, пощипывание прекратилось. Она снова прижала пальцы к дереву, ее сердце застучало. Это был для нее подобно сильному шоку – она чувствовала, будто огонь поднимается по ее спинному мозгу.

Ее затрясло. Ощущения становились сильнее, теперь почти болезненными, кости ныли от пульсаций энергии, проходящей через нее в дерево. Когда она уже больше не могла выносить это, она оторвала руку от дерева. Ее пальцы продолжало покалывать.

Но она еще не закончила. Импульсивно, она вытянула указательный палец и стала выводить на стволе дерева буквы: С… В… О… Н.

– Свон! – из дома донесся голос, окликающий ее. Она повернулась на звук, и когда она делала это, ветер дернул за ее самодельный капюшон и сорвал его с головы и плеч.

Слай Мууди стоял между Джошем и Расти, держа фонарь. В его желтом свете он увидел, что у фигуры под яблоней нет лица.

Ее голова была покрыта серыми наростами, которые когда–то были маленькими черными бородавками, а теперь стали толще и распространились за эти годы по всей голове, связанные серыми ушками как ищущими, переплетенными венами. Опухоли покрывали ее череп словно узловатый шлем, скрывали ее человеческие черты и замазывали их, кроме маленького участка на ее левом глазу и рваной дыры перед ртом, через которую она дышала и ела.

Позади Слая пронзительно закричала Карла. Слай прошептал:

– О, боже мой…

Фигура без лица схватила одеяло и замотала свою голову, и Джош услышал ее душераздирающий плач, когда она кинулась в сарай.

Глава 49. Избегайте метки Каина

Темнота опустилась на покрытые снегом здания и дома того, что раньше было городом Брокен Боу, штат Небраска. Город окружала колючая проволока, и здесь и там куски бревен и ветошь горели в пустых жестянках из–под масла, ветер уносил оранжевые спиральные отблески в небо. На изгибающейся северо–западной дуге шоссе номер два лежали, замерзая, десятки трупов, прямо там, где они упали, и обломки обугленных машин все еще трещали в огне.

В крепости, в которую превратился Брокен Боу за последние два дня, триста семнадцать больных и раненых мужчин, женщин и детей отчаянно пытались сохранить тепло вокруг огромного центрального костра. Дома Брокен Боу были разрушены на части и поддерживали пламя. Еще двести шестьдесят четыре мужчины и женщины, вооруженные винтовками, пистолетами, топорами, молотками и ножами, припали к земле в траншеях, наскоро вырытых в земле вдоль колючей проволоки на западной окраине города. Их лица были обращены на запад, к пронзительно завывающему ветру, убившему так многих. Они дрожали в своей изорванной одежде, но сегодня вечером они боялись смерти другого вида.

– Вон они! – крикнул мужчина с затвердевшей от льда повязкой на голове. Вон! Они идут!

Канонада выстрелов и взрывов эхом отозвалась вдоль траншей. Быстро были проверены винтовки и пистолеты. Траншеи вибрировали от нервного напряжения, и дыхание человеческих существ кружилось в воздухе, как алмазная пыль.

Они увидели головные огни, медленно покачивающиеся через бойню на шоссе. Потом жалящий ветер донес звуки их музыки. Это была карнавальная музыка, и по мере того как они приближались, худой, с ввалившимися глазами мужчина в поношенном овчинном пальто поднялся в центре траншеи и навел бинокль на приближающийся транспорт. Его лицо было испещрено темно–коричневыми келоидами. Он опустил бинокль, прежде чем холод мог затянуть окуляры.

– Прекратить огонь! – крикнул он влево. – Передайте дальше! – указание начали передавать по очереди. Он посмотрел направо и прокричал тот же самый приказ. Потом он застыл в ожидании, одной рукой в перчатке сжимая под пальто автоматический пистолет “Ингрем”.

Машина миновала горящий автомобиль. В красноватых отблесках можно было заметить, что на бортах этого грузовика остатки краски рекламировали различные сорта мороженого. Два громкоговорителя возвышались на кабине грузовика, а ветровое стекло было заменено металлической пластиной, в которой были прорезаны две узкие щели, через них смотрели водитель и пассажиры. Переднее крыло и решетка радиатора были заслонены металлом, из брони торчали зазубренные металлические шипы около двух футов длиной. Стекла обеих фар были укреплены лентой и покрыты проволочной сеткой. С обеих сторон грузовика располагались бойницы, а на верху грузовика находилась грубая, сделанная из листов металла орудийная башня и высовывалось рыло тяжелого пулемета.

Бронированный грузовик, чей видоизмененный двигатель хрипел, переехал шинами, обтянутыми цепями, через труп лошади и остановился в пятидесяти ярдах от колючей проволоки. Веселая, записанная на магнитофон музыка продолжалась еще, может быть, минуты две и потом установилась тишина.

Молчание затянулось. Наконец послышался мужской голос через громкоговоритель:

– Франклин Хейз! Ты слушаешь, Франклин Хейз?

Тощий мужчина в овчинном пальто прищурил глаза, но ничего не сказал.

– Франклин Хейз! – продолжил голос насмешливо и оживленно. – Ты оказал нам честь, сражаясь с нами, Франклин Хейз! Армия Совершенных Воинов приветствует тебя!

– Пошел ты! – тихо проговорила дрожащая женщина средних лет в траншее рядом с Хейзом. На поясе у нее висел нож, в руке был пистолет, и зеленый келоид в форме листа лилии покрывал большую часть ее лица.

– Ты прекрасный командующий, Франклин Хейз! Мы не думали, что у тебя хватит силы уйти от нас в Даннинге. Мы думали, ты умрешь на шоссе. Сколько вас осталось, Франклин Хейз? Четыреста? Пятьсот? И сколько человек в состоянии продолжать борьбу? Может быть, половина из этого числа? Армия Совершенных Воинов насчитывает более четырех тысяч здоровых солдат, Франклин Хейз! Среди них и те, кто были под твоим руководством, но решили спасти свои жизни и перешли на нашу сторону!

Кто–то в траншее слева выстрелил из винтовки, и за этим последовало еще несколько выстрелов.

Хейз закричал:

– Не тратьте пули, черт бы их побрал! – Огонь уменьшился, потом прекратился.

– Твои солдаты нервничают, Франклин Хейз! – насмехался голос. – Они знают, что они на волосок от смерти!

– Мы не солдаты,– прошептал себе Хейз. – Ты, ненормальный ублюдок, мы не солдаты.

Каким образом его сообщество выживших – сначала насчитывавшее свыше тысячи людей, пытающихся восстановить город Скотсблаф – оказалось впутанным в эту безумную “войну”, он не знал.

В Скотсблаф приехал фургон, который вел длинный рыжебородый мужчина. Из него вышел хилый человек с бинтами, закрывающими все лицо, кроме глаз, прикрытых солнцезащитными очками. Забинтованный мужчина говорил высоким, молодым голосом. Он сказал, что давно сильно обгорел; попросил воды и место, где можно провести ночь, но не позволил доктору Гарднеру даже дотронуться до своих бинтов. Сам Хейз, как мэр Скотсблафа, показал молодому человеку сооружения, которые они восстанавливали. Спустя какое–то время среди ночи двое мужчин уехали, а спустя три дня Скотсблаф был атакован и сожжен до основания. В его сознании до сих пор отдавались крики его жены и сына. Потом Хейз повел выживших на восток, чтобы спастись от маньяков, преследовавших их. Но Армия Совершенных Воинов имела больше грузовиков, машин, лошадей, трейлеров и бензина, больше оружия, пуль и “солдат”, и группа, которую вел Хейз, оставляя за собой сотни трупов.

Это был безумный кошмар без конца, осознал Хейз. Когда–то он был выдающимся профессором экономики в университете Вайоминга, а сейчас он чувствовал себя как затравленная крыса.

Фары бронированного грузовика горели как два злобных глаза.

– Армия Совершенных Воинов приглашает всех здоровых мужчин, женщин и детей, которые больше не хотят страдать, присоединиться к нам,– сказал голос из усилителя. – Только пересеките проволоку и идите на запад, и о вас прекрасно позаботятся – горячая еда, теплая постель, кров и защита. Принесите с собой ваше оружие и боезапасы, но держите стволы ваших ружей направленными в землю. Если вы здоровы и в здравом уме, и если вы не запятнаны меткой Каина, мы приглашаем вас с любовью и распростертыми объятиями. У вас есть пять минут, чтобы решить.

Метка Каина, хмуро подумал Хейз. Он слышал эту фразу от тех чертовых ораторов раньше, и он знал, что они имеют в виду или келоиды, или наросты, покрывающие лица многих людей. Они хотели только “незапятнанных” и “в здравом уме”. Но ему было интересно насчет того молодого человека с солнцезащитными очками и забинтованным лицом. Почему он носил те бинты, если сам не был “запятнан” “меткой Каина”?

Кто бы ни вел это сборище грабителей и насильников, он был вне всего человеческого. Каким–то образом он или она вдолбили в мозги более чем четырех тысяч своих последователей жажду крови, и теперь они убивали, грабили и сжигали сопротивляющиеся группировки ради того удовольствия, которое при этом получали.

Справа раздался крик. Двое мужчин пробивались к колючей проволоке. Они перелезли через нее, зацепившись пальто и брюками, но освободились и побежали к западу с винтовками, направленными в землю.

– Трусы! – крикнул кто–то. – Вы грязные трусы! – Но двое мужчин бежали не оглядываясь.

Пробежала женщина, за ней – еще мужчина. Потом мужчина, женщина и юноша выбрались из траншеи и помчались на запад. Все несли с собой оружие и боезапасы. Злые крики и проклятия летели им в спины, но Хейз не обвинял их. Ни на ком из них не было келоидов; почему они должны были оставаться здесь и быть уничтожены?

– Идите домой,– нараспев произносил голос из громкоговорителей, как вкрадчивое гудение проповедника. – Идите домой к любви и распростертым объятиям. Избегайте метки Каина и идите домой… идите домой… идите домой.

Множество людей подходили к проволоке. Они исчезали в темноте на западе.

– Не страдайте с нечистыми! Идите домой, избегайте метки Каина!

Раздался выстрел, и одна из фар грузовика разбилась бы вдребезги, если бы сетка не отклонила пулю от прямого направления. Свет продолжал гореть. Люди еще перебирались через изгородь и стремительно бежали на запад.

– Я никуда не собираюсь,– сказала Хейзу женщина с келоидом в форме листа лилии. – Я остаюсь.

Последним уходил десятилетний мальчик с дробовиком, карманы его пальто были набиты патронами.

– Пора, Франклин Хейз! – позвал голос.

Он вынул “Ингрем” и снял его с предохранителя.

– Пора! – взревел голос, и этот рев подхватили другие голоса, поднявшиеся вместе, смешавшись как единый нечеловеческий боевой вопль. Но это был шум двигателей, сжигающих топливо, хлопающих и шипящих, в полный голос взрывающих жизнь. И потом пошли фары – десятки фар, сотни фар, которые изогнулись в дугу по обеим сторонам шоссе номер два, перед траншеей. Хейз с ошеломляющим ужасом осознал, что другие бронированные грузовики, вооруженные тракторы–трейлеры и механические чудовища молча подобрались почти к барьеру из колючей проволоки, пока бронированный грузовик удерживал их внимание. Фары били в лица тех, кто был в траншеях, в то время как двигатели ревели и шины в цепях скрипели, двигаясь вперед, по снегу и замерзшим телам.

Хейз поднялся, чтобы крикнуть “Огонь!”, но стрельба уже началась. Вспышки выстрелов пульсировали вверху и внизу траншеи; пули отскакивали от металлической защиты шин, от щитов радиатора и стальных башен. Военные фургоны все продвигались, почти не спеша, и Армия Совершенных Воинов держала ответный огонь.

Тогда Хейз закричал:

– Используйте бомбы! – Но его не слышали из–за шума. Траншейным бойцам не было необходимости напоминать, что надо припасть к земле, взять одну из трех имевшихся у каждого наполненных бензином бутылок, зажечь фитиль из ветоши, пропитанной нефтью, и бросить эту самодельную бомбу.

Бутылки взрывались, разметая стреляющий горящий бензин по снегу, но во вспыхивающем красном свете чудовища продолжали идти, невредимые, и сейчас некоторые из них переезжали колючую проволоку меньше чем в двадцати ярдах от траншеи. Одна бутылка нанесла прямой удар в смотровое отверстие бронированного ветрового стекла “Пинто”. Она взорвалась и выбросила горящий бензин. Водитель, крича, отшатнулся, его лицо было в огне. Он покачнулся в сторону проволоки, и Франклин Хейз убил его выстрелом из “Ингрема”. “Пинто” продолжал двигаться, разорвав баррикаду и раздавив четырех человек, прежде чем они смогли выкарабкаться из траншеи.

Машины разорвали баррикаду из колючей проволоки в клочья, и тут их башни и бойницы стали извергать винтовочный, пистолетный и пулеметный огонь, который прошелся по траншее, когда приверженцы Хейза попытались бежать. Десятки сползали обратно и оставались неподвижно лежать на грязном, запятнанном кровью снегу. Одна из жестянок с горящим маслом перевернулась, коснувшись неиспользованных бомб, которые начали взрываться в траншее. Везде был огонь и летящие пули, корчащиеся тела, вопли и смятение.

– Назад! – вопил Франклин Хейз. Защитники кинулись ко второму барьеру, в пятидесяти футах позади – пятифутовой стене кирпичей, деревяшек и окоченевших тел их друзей и знакомых, сложенных один на другой, как штабель дров.

Франклин Хейз видел солдат, быстро приближающихся за первой волной техники. Траншея была достаточно широка, чтобы “поймать” любую машину или грузовик, которые попытаются пройти, но инфантерия Армии Совершенных Воинов быстро переберется через нее – и сквозь дым и падающий снег казалось, что их тысячи. Он слышал их боевой клич – низкий, животный вопль, который почти потряс землю.

Потом бронированный радиатор грузовика уставился ему в лицо, и он выбросился из траншеи, когда машина остановилась в двух футах от него и выстрелила. Пуля пронеслась мимо его головы, и он споткнулся о тело женщины с келоидом в виде листка лилии. Потом он поднялся и побежал, а пули ударялись в снег вокруг него. Он вскарабкался на стену из кирпичей и тел и снова оказался лицом к атакующим.

Взрывы начали разносить стену на куски, летала металлическая шрапнель. Хейз понял, что они используют ручные гранаты – что–то, что они сберегли до сегодняшнего дня – и он продолжал стрелять в бегущие фигуры до тех пор, пока его руки не покрылись пузырями от “Ингрема”.

– Они прорвались справа! – кричал кто–то. – Они наступают!

Толпы людей бежали по всем направлениям. Хейз полез в карман, нашел еще обойму и перезарядил автомат. Один из вражеских солдат влез на стену, и у Хейза было время разглядеть, что его лицо было разрисовано чем–то, что было похоже на индейскую боевую раскраску, прежде чем мужчина понесся, вынув нож, в сторону дерущихся женщин в нескольких футах. Хейз выстрелил ему в голову и перестал стрелять, когда солдат подпрыгнул и упал.

– Бегите! Отходите назад! – визжал кто–то.

Другие голоса, другие вопли превосходили завывания шума:

– Мы не можем сдерживать их! Они прорвались!

Мужчина, по лицу которого струилась кровь, схватил Хейза за руку.

– Мистер Хейз! – закричал он. – Они прорвались! Мы не можем больше их сдерживать…

Его крик был прерван лезвием топора, опустившегося ему на череп.

Хейз отшатнулся. “Ингрем” выпал у него рук, и он упал на колени.

Топор свободно опустился, и труп упал на снег.

– Франклин Хейз? – спросил мягкий, почти нежный голос.

Он увидел фигуру с длинными волосами, стоящую над ним, но не смог различить ее лица. Он устал, весь выдохся.

– Да,– ответил он.

– Пора на покой,– сказал мужчина и поднял свой топор.

Когда тот опустился, карлик, который взобрался наверх разрушенной стены, запрыгал и захлопал в ладоши.

Глава 50. Сделано доброе дело

Потрепанный “Джип” с одной целой фарой появился из снега на шоссе номер 63 штата Миссури и въехал в то, что раньше было городом. Фонари горели на нескольких клинообразных деревянных домах, но в остальном на улицах царила темнота.

– Останови здесь. – Сестра указала на кирпичное строение на правой стороне. Окна здания были заколочены досками, но вокруг на земляной автостоянке теснились несколько старых машин и грузовики–пикапы. Когда Пол Торсон завел “Джип” на стоянку, единственная фара осветила надпись, написанную красным на одном из заколоченных окон: “Таверна “Ведро Крови”.

– Вы уверены, что хотите остановиться именно в этом месте? – поинтересовался Пол.

Она кивнула, ее голова была покрыта капюшоном темно–синей парки.

– Там, где есть машины, кто–нибудь должен знать, где найти бензин. – Она взглянула на показатель горючего. Стрелка колебалась возле “Пусто”. – Может быть, здесь мы сможем выяснить, где, черт возьми, мы находимся.

Пол выключил обогреватель, потом единственную фару и двигатель. Он был одет в поношенную кожаную куртку поверх красного шерстяного свитера, с шарфом вокруг шеи и с коричневой шерстяной кепкой на голове. Его борода была пепельно–серой, также как и волосы, но глаза оставались все еще властными, незамутненными, ярко–синими на сильно морщинистой, выжженной ветром коже лица.

Он придирчиво взглянул на показатели на приборной панели и вылез из “Джипа”. Сестра забралась в задний отсек, где разнообразие брезентовых сумок, картонных коробок и ящиков было укреплено для сохранности цепью и заперто на висячий замок. Прямо за ее сиденьем лежала потрепанная коричневая кожаная сумка, которую она достала рукой в перчатке и взяла с собой.

Из–за двери доносились звуки неумелой игры на пианино и взрывы хриплого мужского смеха. Пол собрался с духом и открыл ее, входя внутрь с Сестрой, следующей за ним по пятам. Дверь, соединенная со стеной тугими пружинами, с лязгом захлопнулась за ними.

Музыка и смех немедленно стихли. Подозрительные глаза уставились на новых пришельцев.

В центре комнаты, рядом с отдельно стоящей чугунной плитой, шестеро мужчин за столом играли в карты. Мгла желтого дыма от самокруток висела в воздухе, рассеивая свет нескольких фонарей, свисавших с крюков на стенах. За другими столами сидели по два–три мужчины и несколько грубо выглядевших женщин. Бармен в обтрепанной кожаной куртке стоял за длинным баром, который, заметил Пол, был весь в дырах от пуль. Горящие поленья отбрасывали красные отблески из камина на заднюю стену. За пианино сидела коренастая молодая женщина с длинными черными волосами с фиолетовым келоидом, покрывавшим всю нижнюю часть ее лица и не закрытое горло.

Оба – Сестра и Пол – увидели, что большинство мужчин на поясах носят пистолеты в кобурах, и у них есть винтовки, подпирающие стулья.

Пол был на дюйм покрыт опилками, и в таверне пахло немытым телом. Раздавалось острое “пин!”, когда один из мужчин за центральным столом сплевывал табачный сок в ведро.

– Мы заблудились,– сказал Пол. – Что это за город?

Мужчина засмеялся. У него были черные сальные волосы и он был одет в то, что было похоже на пальто из собачьей шкуры. Он выдохнул в воздух дым коричневой сигареты.

– В какой город ты пытаешься попасть, парень?

– Мы просто путешествуем. Это место есть на карте?

Мужчины обменялись изумленными взглядами, и теперь смех распространился шире.

– Какую карту вы имеете в виду? – спросил еще один с сальными волосами.

– Выпущенную до семнадцатого июля или после?

– До.

– От этих карт никакого проку,– сказал другой мужчина.

У него было костлявое лицо, он был чисто выбрит и почти лыс. Четыре рыболовных крючка свисали из левой мочки его уха, и он носил кожаный жилет поверх красной клетчатой рубашке. На его тощей талии находились кобура и пистолет.

– Все изменилось. Города стали кладбищами. Реки вышли из берегов, поменяли направление и замерзли. Озера высохли. Там где были леса, теперь пустыня. Поэтому от прежних карт никакого проку.

Пол был согласен со всем этим. После семи лет путешествий зигзагами через десяток штатов осталось очень мало того, что могло бы удивить его или Сестру.

– Этот город когда–нибудь имел имя?

– Моберли,– сообщил бармен. – Моберли, штат Миссури. Здесь было пятнадцать тысяч человек. Теперь, я полагаю, мы опустились до трех или четырех сотен.

– Но это не радиация убила их! – иссохшая женщина с рыжими волосами и красными губами подала голос из–за другого стола. – А то дерьмо из гнилья, которое подаешь здесь ты, Дервин! – она хихикнула и подняла кружку маслянистой жидкости к своим губам, пока остальные смеялись и гикали.

– А, черт тебя подери, Лиззи! – Дервин не остался в долгу. – Твои кишки прогнили уже тогда, когда тебе было десять лет!

Сестра подошла к пустому столу и поставила на него сумку. Под капюшоном ее парки большая часть лица была закрыта темно–серым шарфом. Не открывая сумку, она переместила изодранный в клочья, многократно сложенный дорожный атлас Рэнда Макнелли, разгладила его и открыла то место на карте, где был штат Миссури. В туманном свете она нашла тонкую красную линию шоссе номер 63 и, следуя по нему, точку, которая называлась Моберли, примерно в семидесяти пяти милях к северу от того, что было Джефферсон Сити.

– Мы здесь,– сказала она Полу, который подошел взглянуть.

– Великолепно,– сказал он ворчливо. – И что это нам говорит? В каком направлении мы идем от…

Сумка внезапно исчезла со стола, и Сестра, ошеломленная, посмотрела вверх.

Мужчина с костлявым лицом и в кожаном жилете держал ее сумку и отходил с усмешкой на тонкогубом рте.

– Гляньте, что я раздобыл себе, ребята! – кричал он. – Раздобыл себе неплохую новую сумку, не так ли?

Сестра стояла очень спокойно.

– Отдайте ее мне,– сказала она тихо, но твердо.

– Достань мне оттуда какую–нибудь дрянь, чтобы носить, когда в лесах слишком холодно! – отозвался мужчина, и остальные вокруг стола рассмеялись. Его маленькие черные глазки были обращены к Полу, следя за каждым его движением.

– Черт бы тебя побрал, Ирл! – сказал Дервин. – Зачем тебе понадобилась сумка?

– Затем, что я забрал ее, вот зачем! Давайте–ка посмотрим, что у нас там!

Ирл засунул в сумку руку и вытащил из нее одну пару носок, шарфы и перчатки. А потом его рука добралась до дна и появилась со стеклянным кольцом.

В его кулаке оно вспыхнуло кровавым цветом, и он уставился на него с открытым от удивления ртом.

В таверне была тишина, только потрескивали поленья в камине. Рыжеволосая ведьма медленно поднялась со своего стула.

– Пресвятая Божья Матерь,– прошептала она.

Мужчины вокруг карточного стола вытаращили глаза, а черноволосая девушка, отставив стул от пианино, прихрамывая подошла поближе.

Ирл держал стеклянное кольцо перед лицом, глядя, как убывают цвета и наблюдая, как кровь бежит по артериям. Но зажатое в его руке кольцо принимало отвратительные оттенки: тускло–коричневый, масляно–желтый и черный, как смоль.

– Это принадлежит мне. – Голос Сестры был заглушен шарфом. – Пожалуйста, верните его.

Пол сделал шаг вперед. Рука Ирла легла на рукоятку пистолета с реакцией стрелка, и Пол остановился.

– Ну что, понял, что не переиграешь меня, да? – спросил Ирл. Кольцо запульсировало быстрее, в течение секунды становясь все темнее и уродливее. Все, за исключением двух шипов, со временем отломились. – Драгоценности! – Ирл, наконец, осознал, откуда происходят цвета. – Это, должно быть, стоит целого состояния!

– Я просила вас вернуть это,– сказала Сестра.

– Раздобыл себе богатство, мать твою! – кричал Ирл, его глаза сверкали от жадности. – Разбив это чертово стекло и выковырнув камушки, я получу богатство! – Он сумасшедше ухмыльнулся, поднял кольцо над головой и стал хвастаться перед своими друзьями за столом. – Послушайте! У меня нимб, ребята!

Пол сделал еще один шаг, и немедленно Ирл повернулся к нему лицом. Пистолет уже покинул кобуру.

Но Сестра была готова. Короткоствольный дробовик, который она вытащила из–под парки, грянул, как гром Божий.

Ирла подкинуло над полом и он пролетел по воздуху, его тело сокрушило столы, и его собственный пистолет отколол кусок от деревянной балки над головой Сестры. Он превратился в съежившуюся груду, одной рукой все еще сжимая кольцо. Мрачные цвета дико пульсировали.

Человек в собачьем пальто стал подниматься. Сестра еще раз пальнула в дымную комнату, быстро повернулась и прижала дуло к его горлу.

– Что? Этого хочешь? – Он покачал головой и снова упал на свой стул. Пушки на стол,– приказала она и восемь пистолетов были выложены поверх измятых карт и монет в центре стола.

Пол держал свой девятимиллиметровый “Магнум” наготове и ждал. Он уловил движение бармена и прицелился ему в голову. Дервин поднял руки. – Нет проблем, друг,– сказал Дервин нервно. – Я хочу жить, хорошо!

Пульсации стеклянного кольца начали запинаться и замедляться. Пол приблизился к умирающему, пока Сестра держала свой обрез, направляя его на остальных. Она нашла это оружие три года назад на пустынной патрульной станции возле шоссе на окраине развалин Уичито. Оно было достаточно мощным, чтобы свалить слона. Она использовала его только несколько раз, с таким же результатом, что и сейчас.

Пол обошел лужу крови. Мимо его лица, жужжа, пролетела муха и нависла над кольцом. Она была большой, зеленой и уродливой, и Пол несколько секунд стоял в изумлении, потому что прошли годы с тех пор, когда он видел муху; он думал, что все они мертвы. Вторая муха присоединилась к первой, и они буравили воздух вокруг подергивающегося тела и стеклянного кольца.

Пол наклонился. На мгновение кольцо вспыхнуло ярко–красным, а потом опять стало черным. Он вынул его из сжатых в кулак пальцев трупа, и в его руке в кольцо вернулись радужные цвета. Потом он снова опустил его в сумку и прикрыл носками, шарфами и перчатками. Муха села на его щеку, и он отдернул голову, потому что маленький ублюдок как будто впился ледяным ногтем в его кожу.

Он убрал дорожный атлас обратно в сумку. Глаза всех были направлены на женщину с дробовиком. Она взяла сумку и медленно направилась к дверям, держа прицел на середину карточного стола. Она говорила себе, что у нее не было другого выбора, кроме как убить мужчину; в конце концов, она слишком далеко зашла со стеклянным кольцом, чтобы позволить какому–то дураку разбить его вдребезги.

– Эй! – сказал мужчина в собачьем пальто. – Вы ведь не собираетесь уйти от нас, не купив выпивки, не так ли?

– Что?

– Ирл ни черта не стоил,– признал еще один мужчина и наклонился, чтобы сплюнуть табак в свое ведро. – Этот идиот с удачливым спусковым крючком всегда убивал людей.

– Он застрелил насмерть Джимми Риджевея прямо здесь, пару месяцев назад,– сказал Дервин. – Ублюдок слишком хорошо умел обращаться с тем пистолетом.

– До сегодняшнего дня,– сказал другой мужчина. Игроки в карты уже поделили монеты мертвеца.

– Вот. – Дервин достал два стакана и налил масляно–янтарную жидкость из бочонка. – Домашнего приготовления. На вкус довольно устрашающе, но наверняка освободит ваши мозги от проблем. – Он предложил стаканы Полу и Сестре. – За счет заведения.

Прошли месяцы с тех пор, как Пол сделал последний глоток алкоголя. Крепкий, отдающий деревом напиток показался ему сиреневым ароматом. Внутренности у него все дрожало; прежде он никогда не поднимал “Магнум” на человека и молился, чтобы никогда не пришлось этого делать. Пол принял стакан и подумал, что пары могут опалить ему брови, но все равно сделал глоток.

Это было похоже на полоскание горла расплавленным металлом. На его глазах выступили слезы. Он закашлялся, сплюнул и задохнулся, когда самогон – только Богу было известно, из чего же его гнали – опалил его горло. Рыжеволосая карга закаркала, как ворона, и некоторые из мужчин сзади тоже загоготали.

Пока Пол пытался восстановит дыхание, Сестра отставила сумку в сторону, но не слишком далеко, и взяла второй стакан.

Бармен сказал:

– Да, вы оказали Ирлу Хокатту хорошую услугу. Он хотел, чтобы кто–нибудь убил его, с тех пор, как его жена и маленькая дочь умерли от лихорадки в прошлом году.

– От такой? – спросила она, откидывая шарф с лица. Затем подняла стакан к своим деформированным губам и выпила его весь, не дрогнув.

Глаза Дервина расширились, и он так быстро отшатнулся, что задел полку со стаканами и кружками.

Глава 51. Маска Иова

Сестра была готова к такой реакции. Она видела ее много раз до этого. Она снова глотнула самогона, найдя его не хуже и не лучше, чем те многочисленные пойла, которые она пила на улицах Манхеттена, и почувствовала, что все в баре смотрят на нее.

Хотите увидеть хорошее зрелище? – подумала она. Хотите увидеть действительно хорошее зрелище? Она поставила стакан и повернулась, чтобы позволить им все увидеть.

Рыжеволосая ведьма прекратила хихикать так внезапно, будто ей заткнули глотку.

– Господи боже мой,– только и смог проговорить мужчина, жующий табак, после того как проглотил свою жвачку.

Нижняя часть лица Сестры была массой сырых наростов, нитяные усики вились и переплетались на ее подбородке, нижней челюсти и щеках. Разросшиеся опухоли слегка приподнимали ее рот влево, заставляя ее сардонически улыбаться. Под капюшоном парки ее череп был покрытой коркой из струпьев. Опухоли полностью закрыли ее скальп и теперь начали распространять упругие серые усики через ее лоб и над обоими глазами.

– Проказа! – один из карточных игроков вскочил на ноги. – У нее проказа!

Упоминание об этой ужасающей болезни заставило остальных вскочить, забыв о ружьях, картах и монетах, и кинуться через таверну.

– Убирайся отсюда! – визжал другой. – Не заражай нас этим дерьмом!

– Проказа! Проказа! – взвизгивала рыжеволосая карга, поднимая кружку, чтобы бросить ей в Сестру.

Раздавались и другие крики и проклятия, но Сестра не была возмущена. В том, что она решилась показать свое лицо, был здравый смысл.

Сквозь какофонию голосов прорвался острый, настойчивый “тук!.. тук!… тук!”

У дальней стены стояла тонкая фигура, освещенная светом из камина, и методично колотила деревянной палкой по одному из столов. Шум постепенно стихал, пока не установилась напряженная тишина.

– Господа… и дамы,– сказал мужчина с деревянной палкой опустошенным голосом. – Я могу заверить вас, что заболевание нашей подруги не проказа. Основываясь на этом факте, я не думаю, что это хотя бы в малейшей степени заразно – итак, вам нет нужды раздирать ваши подштанники.

– Какого черта, откуда ты это знаешь, подонок? – усомнился мужчина в собачьем пальто.

Та фигура помолчала, потом переложила палку под левую подмышку и начала продвигаться, шаркая ногами, вперед, левая брючина была заколота булавкой над коленом. На человеке было разодранное темно–коричневое пальто поверх грязного бежевого кардигана, а на руках перчатки, настолько изношенные, что из них высовывались пальцы.

Свет ламп коснулся его лица. Серебряные волосы каскадом опускались на плечи, хотя макушка черепа была лысой и покрыта коричневыми келоидами. У него была короткая серая борода и прекрасно высеченные черты лица, тонкий и элегантный нос. Сестра подумала, что он мог бы быть красивым, если бы не ярко–малиновый келоид, покрывавший одну сторону его лица, как пятно портвейна. Он остановился, встав между Полом, Сестрой и остальными.

– Мое имя не подонок,– сказал он с отзвуком королевского величия в голосе. Его глубоко посаженные серые глаза сверлили человека в собачьем пальто. – Я – Хьюг Райен. Доктор Хьюг Райен, хирург медицинского центра Амарильо, штат Техас.

– Ты врач? – сопротивлялся другой. – Чушь собачья!

– Мое нынешнее состояние заставляет этих джентльменов думать, что я родился окончательно иссохшим,– сказал он Сестре и поднял парализованную руку. – Конечно, я больше не гожусь для скальпеля. Но тогда кто годится?

Он подошел к Сестре и дотронулся до ее лица. Запах немытого тела почти сшиб ее с ног, но ей приходилось чувствовать запахи и похуже.

– Это не проказа,– повторил он. – Это масса фиброидной ткани, произошедшая из подкожного источника. Насколько глубоко проникает наслоение, я не знаю, но я видел такое состояние много раз до этого, и, по–моему, оно не заразно.

– Мы тоже видели других людей с этим,– сказал Пол. Он привык к виду Сестры, потому что это происходило так постепенно, начинаясь с черных бородавок на ее лице. Он проверял свое собственное лицо, но он не заразился ими. – Что же это значит?

Хьюг Райен пожал плечами, продолжая ощупывать опухоли. – Возможно, реакция кожи на радиацию, загрязнители, такое долгое отсутствие солнца – кто знает? О, я видел наверное сотню или больше людей, на разных стадиях. К счастью, кажется, они сохраняют пространство для дыхания и еды, независимо от того, насколько серьезно их состояние.

– Я говорю, что это проказа! – настаивала рыжеволосая ведьма, но мужчины снова уселись, вернувшись к своему столу. Некоторые из них вышли из таверны, а остальные продолжали смотреть на Сестру с нездоровым любопытством.

– Это чертовски чешется, и иногда моя голова так болит, как будто раскалывается,– сообщила Сестра. – Как я могу избавиться от этого?

– Этого, к сожалению, я не могу сказать. Я никогда не видел, чтобы маска Иова уменьшалась – я видел только множество случаев ее дальнейшего разрастания.

– Маска Иова? Вы это так называете?

– Да, я так называю это. Кажется подходит, не так ли?

Сестра проворчала. Она и Пол видели десятки людей с “Маской Иова” в тех девяти штатах, через которые они проезжали. В Канзасе они столкнулись с колонной из сорока таких людей, которых выгнали из близлежащего селения их собственные семьи; в Айове Сестра видела мужчину, чья голова была настолько покрыта коркой, что он не мог держать ее прямо. Маска Иова поражала мужчин и женщин с одинаковой жестокостью, и Сестра даже видела несколько подростков с этим, но дети младше семи или восьми лет, казалось, имели иммунитет. По крайней мере, Сестра не видела ни одного младенца или маленького ребенка с этим, хотя оба родителя могли быть ужасно изуродованы.

– Я буду с этим до конца моей жизни?

Хьюг снова пожал плечами, не в состоянии более ничем помочь. Его глаза голодно сверкнули на стакан Сестры, еще стоящий на стойке бара.

Она сказала: – Угощайтесь,– и он осушил его так, будто это был ледяной чай в жаркий августовский полдень.

– Спасибо большое. – Он вытер рот рукавом и взглянул на мертвеца, лежащего на окровавленных опилках. Коренастая черноволосая девушка была не прочь пошарить в его карманах. – В этом мире больше нет правых и виноватых,– сказал он. – Есть только ружье, которое стреляет быстрее, и более высокий уровень насилия. – Он кивнул на стол у камина, который он занимал.

– Если желаете? – спросил он Сестру с нотой просьбы. – Прошло столько времени с тех пор, как я мог поговорить с кем–то действительно воспитанным и имеющим интеллект.

Сестра и Пол не спешили. Она подняла сумку, вложив дробовик в кожаный футляр, который висел у нее на бедре под паркой. Пол вернул “Магнум” в кобуру, и они последовали за Хьюгом Райеном.

Дервин наконец заставил себя выбраться из–за стойки бара, и человек в собачьем пальто помог ему оттащить тело Ирла к задней двери.