Кристи Агата

Ограбление в миллион долларов

— Господи, помилуй, в наше время только и пишут, что о краже облигаций! — воскликнул я как-то утром, отложив в сторону утреннюю газету. — Пуаро, вам не приходила в голову идея переквалифицироваться и вместо расследования преступлений заняться их совершением?

— Ну, друг мой, вы… как это у вас говорят? — попали в яблочко.

— Да вот, взять хотя бы последний случай, — продолжал Пуаро. — Облигации Либерти стоимостью миллион долларов, посланные Англо-Шотландским банком в Нью-Йорк, самым таинственным образом были похищены прямо на борту «Олимпии». Ах, не страдай я mal de mer[1], и если бы ещё этот восхитительный метод, который изобрел Лавержье, не занимал столько времени, — мечтательно заметил он, — ей Богу, я бы непременно отправился бы в плавание на одном из этих трансокеанских лайнеров.

— Ну, ещё бы, — с энтузиазмом подхватил я. — Говорят, некоторые из них — настоящие плавучие дворцы: с плавательными бассейнами, кинотеатрами, ресторанами, теннисными кортами с пальмами — право, порой даже поверить трудно, что ты на борту корабля где-нибудь посреди океана!

— Что касается меня, Гастингс, то я, увы, как раз всегда точно знаю, что нахожусь на борту корабля, — уныло проворчал Пуаро. — А вся эта роскошь, о которой вы говорите с таким упоением, меня нисколько не интересуют. Сказать по правде, я думал о другом. Вы только вообразите, сколько знаменитостей путешествует таким образом, оставаясь неузнанными! Но кроме них на борту этих плавучих дворцов, как вы их только что назвали, можно встретить и гениев преступного мира!

Я расхохотался.

— А я-то ломал себе голову, почему вы вдруг так загорелись этой идеей! Не иначе, как вы мечтаете скрестить шпаги с негодяем, укравшим облигации Либерти?

Наш разговор был прерван приходом нашей хозяйки.

— Мсье Пуаро, вас хочет видеть молодая леди. Вот её визитная карточка.

На карточке была всего одна строчка — мисс Эсме Фаркуар. Пуаро, нырнув под стол, поднял смятый листок бумаги, аккуратно бросил его в корзинку для бумаг и только после этого попросил хозяйку проводить нашу посетительницу в гостиную.

Не прошло и минуты, как на пороге нашего холостяцкого жилища появилась очаровательная молодая женщина в элегантном туалете и с безукоризненными манерами. На первый взгляд ей было не более двадцати пяти лет. Бархатные карие глаза и безупречная фигура незнакомки привели меня в восторг.

— Прошу вас, присядьте, мадемуазель, — с изысканной любезностью предложил Пуаро. — Это мой друг, капитан Гастингс — обычно он помогает мне в расследовании самых незначительных дел.

— Боюсь, что дело, с которым я сегодня пришла к вам, вряд ли можно отнести к разряду незначительных, мсье Пуаро, — улыбнулась девушка, мило кивнув мне, прежде чем присесть. — Я почти уверена, что вы об этом уже знаете — тем более, что об этом взахлёб рассказывают все лондонские газеты. Я имею в виду ограбление на «Олимпии», когда были похищены облигации Либерти. — Должно быть, заметив, как у Пуаро от удивления приоткрылся рот, она поспешно продолжала: — Вне всякого сомнения, вы гадаете, какое я имею отношение к делам Англо-Шотландского банка. С одной стороны — я для них никто. Но с другой… о, с другой, для меня — это всё! Видите ли, мсье Пуаро, я помолвлена с мистером Филиппом Риджуэем.

— Ага! А мистер Риджуэй..?

— Именно он и нёс ответственность за сохранность облигаций, как раз когда их украли в Нью-Йорке. Конечно, прямо его пока что никто не обвиняют, да и вообще — при чём тут Филипп? И всё же он вне себя от беспокойства. Но тем не менее, его дядя уверен, что Филипп наверняка кому-нибудь проболтался об этих облигациях. Боюсь, вся его карьера теперь под угрозой.

— Простите, мадемуазель, а кто его дядя?

— Фамилия его Вавасур, это один из генеральных директоров Англо-Шотландского банка.

— Что ж… понятно. А теперь, мисс Фаркуар, расскажите мне об этом деле. Только вплоть до мельчайших подробностей, хорошо?

— С удовольствием. Как вы, должно быть, знаете, банк намеревался расширить свои кредиты в Штатах. Для этой цели решено было выпустить заём на сумму более миллиона долларов. Облигации Либерти после этого предполагалось переслать в Нью-Йорк. Для доставки облигаций мистер Вавасур выбрал своего племянника, который к тому времени уже много лет занимал в банке весьма солидную должность. Ко всему прочему, все детали банковских операций в Нью-Йорке он знал до тонкости. Поэтому руководство банка и решило послать его. «Олимпия» должна была отплыть из Ливерпуля 23 числа, поэтому облигации передали Филиппу только утром, перед самым отплытием. Вручили их ему мистер Вавасур и мистер Шоу — оба генеральных директора Англо-Шотландского банка. На его глазах облигации пересчитали, положили в конверт и опечатали, после чего заперли в саквояж.

— В саквояже стоял обычный замок?

— Нет, мистер Шоу настоял на том, чтобы замок изготовили на заказ; его заказали у Хабба. Филипп сказал, что сам уложил саквояж на дно чемодана со своими вещами. Конверт с облигациями похитили буквально за несколько часов до того, как судно прибыло в Нью-Йорк. Весь пароход обыскали буквально сверху до низу, но безрезультатно. Такое впечатление, что облигации просто растворились в воздухе.

Пуаро поморщился.

— Ну, похоже, всё-таки не растворились, поскольку, насколько я знаю из газет, все облигации были проданы маленькими партиями буквально через полчаса после прибытия «Олимпии»! Что ж, думаю, теперь мне стоит потолковать с самим мистером Риджуэем.

— Я хотела предложить вам позавтракать со мной в «Чеширском Сыре». Филипп тоже придёт. Мы договорись встретиться с ним там, только он ещё не знает, что я обратилась за помощью к вам.

Мы сразу же согласились, поймали такси и поехали туда.

Мистер Филипп Риджуэй был уже там, когда мы вошли. Заметив в дверях свою невесту в обществе двух совершенно незнакомых мужчин, он, казалось, весьма удивился. Это был довольно приятный молодой человек, высокий, со спортивной фигурой. На висках его уже серебрилась седина, хотя на вид ему было не больше тридцати.

Подбежав к своему жениху, мисс Фаркуар тронула его за плечо.

— Прости, что вмешиваюсь в твои дела, не посоветовавшись с тобой, Филипп, — воскликнула она. — Позволь представить тебе мсье Эркюля Пуаро, о котором мы оба так много слышали, и его друга, капитана Гастингса.

Риджуэй был явно поражён.

— Конечно, я немало слышал о вас, мсье Пуаро, — пожимая нам руки, пробормотал он. — Но я бы никогда не подумал, что Эсме придёт в голову побеспокоить такую знаменитость, как вы, выдающегося человека по поводу… моих неприятностей.

— Я нисколько не сомневалась, что ты не разрешишь мне, Филипп, — опустив глаза, с пленительной прямотой объяснила мисс Фаркуар.

— Ясно. Поэтому ты решила действовать без моего ведома, — с улыбкой сказал он. — Вся надежда только на вас, мсье Пуаро, — может быть, вам удастся найти разгадку этой тайны. Потому что, сказать по правде, у меня самого уже голова идёт кругом от всех этих тревог и волнений.

И действительно лицо его было землисто-бледным и осунувшимся. Морщины, избороздившие лоб, и тёмные мешки под глазами без слов говорили о том, какой груз лёг на плечи этого человека.

— Ну что ж, — задумчиво протянул Пуаро, — давайте позавтракаем. Заодно и обсудим это дело и решим, что тут можно сделать. И потом было бы лучше, если бы я мог услышать всю эту историю от самого мистера Риджуэя.

Нам принесли великолепный ростбиф и пирог с почками. Пока мы наслаждались ими, Филипп Риджуэй поведал нам историю исчезновения облигаций. Его рассказ до мельчайших подробностей совпал с тем, что мы успели услышать от мисс Фаркуар. Едва он закончил, как Пуаро приступил к расспросам.

— Мистер Риджуэй, а что заставило вас подумать, что облигации украдены?

Молодой человек рассмеялся невесёлым смехом.

— Ну, не мог же я потерять их?! Да и потом — это просто бросалось в глаза, мсье Пуаро. Саквояж валялся посреди каюты. Видимо, грабители пытались взломать замок, потому что он был весь в царапинах и порезах, так что ошибиться я не мог.

— Но, насколько я понял, его всё же открыли ключом?

— Судя по всему да. Скорее всего, сначала саквояж пытались взломать, но это не удалось. А потом грабителям всё-таки удалось отпереть его.

— Забавно, — задумчиво протянул Пуаро. Глаза его загорелись знакомым зелёным огнём, который делал его похожим на кота. — И весьма любопытно! Странные оказались грабители! Сначала они из кожи вон лезут, чтобы сломать замок, а потом выясняется, что всё это время у них был ключ! Получается, про ключ они просто забыли? И заметьте — представители фирмы Хабб утверждают, что каждый из их замков уникален!

— Именно поэтому у вора никак не могло быть ключа! Со своим ключом я не расставался ни днём, ни ночью!

— Вы в этом уверены?

— Могу поклясться в этом, если хотите. К тому же, если у них был ключ или, положим, копия ключа, стали бы они тратить столько времени, стараясь взломать сундук вместо того, чтобы просто открыть его ключом!

— Ага, вот тут-то и кроется разгадка этой таинственной истории! Осмелюсь предположить, что если нам и удастся решить эту головоломку, то лишь благодаря этому прелюбопытному факту! Так, так… ну, а теперь, юноша, надеюсь, вы не обидитесь на папу Пуаро, если он задаст вам один деликатный вопрос. Готовы ли вы поклясться, что ни разу за всё плавание не оставляли саквояж незапертым?

Риджуэй ответил на это таким взглядом, что Пуаро замахал руками.

— Само собой, мсье, у меня нет оснований сомневаться в ваших словах, но и такое бывает, уверяю вас! Ну что ж, значит, с этим всё ясно. Итак, саквояж был вскрыт и облигации похищены. А что же потом? Что делает вор, завладев ими? Каким образом он ухитрился сойти на берег, имея при себе облигаций на миллион долларов?

— Вот то-то и оно! — с горечью вздохнул Риджуэй. — Я чуть с ума не сошёл — всё пытался понять, как это ему удалось! Уму непостижимо, мсье Пуаро! Таможенников оповестили о краже, и каждого, кто собирался сойти в Нью-Йорке, обыскали с головы до ног!

— А эти облигации, насколько я понимаю, составляли весьма внушительную пачку?

— Естественно! Пакет, в котором они были, просто невозможно спрятать на борту парохода — его бы наверняка нашли. Впрочем, мы уже и так знаем, что их не прятали — ведь уже известно, что все их распродали меньше чем через час после того, как «Олимпия» вошла в порт, и задолго до того, как пришёл ответ на мою телеграмму с просьбой сообщить номера и серии пропавших облигаций. А один из брокеров вообще поклялся, что купил несколько облигаций ещё до того, как корабль пришвартовался к берегу! Уму непостижимо! Не по радио же их отправили!

— Что ж, это, конечно, мысль… Скажите, а вы случайно не заметили, в порту вас не обгонял буксир?

— Только служебный. Да и то после того, как обнаружили кражу и забили тревогу. Мне сразу пришло это в голову, так что я самолично следил, чтобы их не передали подобным образом. Господь свидетель, мсье Пуаро, эта история сведёт меня в могилу! Уже поползли сплетни, что я сам их украл!

— Но ведь вас тоже обыскали, прежде чем пустить на берег, не так ли, друг мой? — мягко спросил Пуаро.

— Да… да, конечно.

Молодой человек бросил на моего друга непонимающий взгляд.

— Вижу, вы не догадываетесь, что я имел в виду, — с таинственной улыбкой сказал Пуаро. — Потерпите немного, хорошо? А пока что я хотел бы навести кое-какие справки в банке.

Риджуэй вытащил визитную карточку и нацарапал на ней несколько слов.

— Передайте её моему дяде, и он примет вас немедленно.

Поблагодарив, Пуаро отвесил галантный поклон мисс Фаркуар, и мы откланялись. Выйдя из ресторана, мы направились по Триниддл-стрит, где был главный офис Англо-Шотландского банка. Визитная карточка Риджуэя послужила нам пропуском, и вслед за одним из служащих оказались в лабиринте конторок и письменных столов, где, словно хлопотливые муравьи, суетились клерки, бегая взад-вперёд с пачками банкнот. Один из них провёл нас на второй этаж, где располагались кабинеты обоих генеральных директоров банка. Нам посчастливилось застать их обоих — это были два весьма важных джентльмена, поседевших на службе в банке. На лице у мистера Вавасура красовалась короткая седая бородка клинышком. Мистер Шоу, в отличие от него, был чисто выбрит.

— Насколько я понял, вы — частный детектив? — спросил мистер Вавасур. — Что ж, это хорошо. Правда, мы уже и так дали знать обо всём в Скотланд-Ярд. Делом о пропаже облигаций занимается инспектор Мак-Нил. Весьма компетентный детектив, насколько я могу судить.

— Ничуть в этом не сомневаюсь, — учтиво ответил Пуаро. — И тем не менее я был бы весьма обязан, если бы вы позволили мне задать вам несколько вопросов в интересах вашего племянника. В первую очередь меня интересует замок. Кому было поручено заказать его у Хабба?

— Я сам заказывал его, — вмешался мистер Шоу. — Такое важное дело нельзя было доверить простому служащему. Что же до ключей, то один был у мистера Риджуэя, а два других — у меня и у мистера Вавасура.

— Ключ мог попасть в руки кого-то из ваших служащих?

Мистер Шоу бросил вопросительный взгляд на мистера Вавасура.

— Надеюсь, что без особого риска могу утверждать, что оба ключа оставались в сейфе, куда мы убрали их 23 числа, — откликнулся мистер Вавасур. — К несчастью, мой уважаемый коллега две недели назад — как раз в день отъезда Филиппа — вдруг неожиданно заболел. Собственно говоря, мистер Шоу только-только поправился.

— Тяжёлый бронхит — не шутка для человека моего возраста, — уныло промямлил мистер Шоу. — Боюсь, за время моего отсутствия мистеру Вавасуру и так пришлось тяжело… столько важных дел сразу навалилось, а он остался один. И тут в довершение всего ещё и это несчастье с облигациями!

Пуаро задал еще несколько вопросов. Мне показалось, что главной его целью было выяснить, какие отношения связывали между собой дядю и племянника. Ответы мистера Вавасура были краткими и исчерпывающими. Филипп Риджуэй, по его словам, был в банке на отличном счету. Насколько он знал, у молодого человека не было ни долгов, ни каких-либо денежных затруднений. К тому же ему не раз уже поручали выполнять столь же серьёзные и ответственные поручения, и Риджуэй прекрасно справлялся с ними. Наконец мы откланялись.

— Признаюсь вам, я разочарован, друг мой, — проворчал Пуаро, едва только мы с ним вышли на улицу. — Очень разочарован.

— Рассчитывали узнать больше? Напрасно. Из этих старых зануд обычно слова не вытянешь.

— Да нет, дело не в том, что оба они старые зануды, друг мой. Вы думаете, я рассчитывал увидеть перед собой «проницательного банкира с орлиным взором», как пишут о них в ваших любимых романах? Нет, нет! Просто дело оказалось на удивление простым, вот и всё!

— Простым?!

— Да! С таким же успехом всё это мог придумать и ребёнок.

— Так вы знаете, кто украл облигации?

— Естественно.

— Но тогда… как же так… почему?!..

— Умоляю, не надо суетиться, дорогой мой Гастингс! И прекратите по своему обыкновению меня подгонять. В настоящее время я не собираюсь ничего делать.

— Но почему?! Чего вы ждёте?

— Возвращения «Олимпии». Насколько мне известно, она должна вернуться из Нью-Йорка во вторник.

— Но если вам известно, кто похитил облигации, для чего столько ждать? Мы с вами теряем время, а вор может скрыться! Куда-нибудь на острова южных морей, к примеру, где руки правосудия не достанут его!

— Нет, друг мой, боюсь, жизнь на островах — не для таких, как он. Вы хотите знать, почему я выжидаю? Что ж, если для Пуаро в этом деле уже не осталось загадок, то ведь другим, не столь щедро одарённым природой, как, к примеру, инспектору Мак-Нилу, требуются неопровержимые факты. Только тогда, возможно, он наконец сообразит, что к чему. Не все же так щедро одарены природой, как ваш покорный слуга, Гастингс.

— Чёрт возьми, Пуаро! Знаете, я бы с радостью отдал бы всё, что у меня есть, лишь бы хоть один-единственный раз полюбоваться, как вы останетесь в дураках. Ваша самодовольная усмешка просто выводит меня из себя!

— Ну, ну, не стоит так злиться, дорогой Гастингс! Ей Богу, мне и вправду кажется, что порой вы готовы вцепиться мне в горло. Грустно, друг мой, очень грустно! Вот она, ваша благодарность. Впрочем, терновый венец — обычная доля гениев.

Горделиво выпятив грудь, мой маленький друг тяжело вздохнул, и это было настолько забавно, что я разом забыл все свои обиды и рассмеялся.

Утром во вторник, спозаранку, мы уже ехали в Ливерпуль в вагоне первого класса. Пуаро был неумолим. Сколько я не пытался вытянуть из него хоть что-нибудь, он упорно отмалчивался. Только с наигранной наивностью удивляться, как это я сам обо всём не догадался. В конце концов решив, что умолять его и дальше ниже моего достоинства, я сделал равнодушное лицо, хотя на самом деле едва не лопался от любопытства.

Как только мы с ним оказались возле причала, у которого стоял огромный трансатлантический лайнер, во всём поведении Пуаро мгновенно произошла разительная перемена. Не осталось и следа от его напускного легкомыслия, теперь он скорее напоминал гончую, взявшую след. Взобравшись на борт, мы стали расспрашивать всех четырёх стюардов о приятеле Пуаро, который якобы отплыл на «Олимпии» 23 числа.

— Пожилой джентльмен, в очках. Полный инвалид, всё плавание, вряд ли даже за всё плавание хотя бы раз вышел из своей каюты.

Описание это в точности подошло некоему джентльмену по фамилии Вентнор, занимавшему на пароходе каюту С24, примыкавшую к той, в которой плыл мистер Риджуэй. Я просто сгорал от любопытства, хотя и никак не мог понять, каким образом Пуаро вообще узнал о существовании этого загадочного мистера Вентнора и о том, как он выглядит.

— Скажите, — наконец не выдержал я, — этот мистер Вентнор — наверное, он первым сошёл на берег, когда вы пришвартовались в Нью-Йорке?

Стюард покачал головой.

— Нет, сэр. Напротив — он покинул корабль последним.

Я прикусил язык, но, украдкой бросив взгляд в сторону Пуаро, с удивлением убедился, что он с довольным видом улыбается. Поблагодарив стюарда, он сунул ему в руку банкноту, и мы отправились назад.

— Всё это очень хорошо, — ворчал я, — показания стюарда не оставили камня на камне от вашей драгоценной теории! Так что можете улыбаться, сколько вашей душе угодно!

— Эх, Гастингс, Гастингс, старый друг! Как всегда, не видите разгадки, даже когда она у вас под самым носом! Напротив, последний ответ только подтвердил мою теорию.

Я в отчаянии всплеснул руками.

— Сдаюсь!

* * *

Уже сидя в поезде, на всех парах мчавшем нас в сторону Лондона, Пуаро что-то долго писал, а потом, сложив листок, сунул его в конверт и тщательно заклеил.

— Это для нашего друга инспектора Мак-Нила. По дороге мы занесём его в Скотланд-Ярд, а потом отправимся обедать в ресторан «Рандеву». Я попросил мисс Фаркуар составить нам компанию.

— А как же Риджуэй?

— А что с ним такое? — в глазах Пуаро сверкнул насмешливый огонёк.

— Ну… если вы не думаете… тогда, что ж…

— И что у вас за привычка мямлить, мой милый Гастингс. Я всегда обо всём думаю — в отличие от вас. Если Риджуэй и в самом деле оказался вором, похитившим облигации, — ещё недавно это бы меня ничуть не удивило — что ж, дело было впечатляющим, но не слишком сложным. Обычная история.

— Боюсь только, что мисс Фаркуар вряд ли бы согласилась с вами.

— Возможно, вы и правы, друг мой. Так что, как видите, всё к лучшему. А теперь, Гастингс, давайте вспомним, как развивались события. По вашим глазам, друг мой, видно, что вы прямо-таки сгораете от желания узнать разгадку этого дела. Итак, запертый саквояж с облигациями выкрадывают из запертого чемодана, и пакет пропадает бесследно. Как сказала сама мисс Фаркуар, он растворился в воздухе. Ну, а поскольку современная наука не признает волшбства, можем смело отбросить это предположение. Что же происходит на самом деле? Каждый, кто знал об облигациях, отлично понимал, что пакет просто невозможно пронести на берег незамеченным…

— Да, но всё же мы знаем…

— Говорите за себя, Гастингс! Я рассуждаю просто: раз это было невозможно, значит, они попали на берег каким-то другим путём. Остаются две возможности: либо пакет с облигациями спрятали на борту корабля… либо бросили за борт!

— Привязав к нему что-то вроде поплавка?

— Дался вам этот поплавок, Гастингс. Никакого поплавка не было.

Я вытаращил на него глаза.

— Но… но если облигации выбросили за борт… как же их в то же самое время могли распродавать в Нью-Йорке?!

— Всегда восхищался вашим непревзойдённым умением мыслить логически, мой дорогой друг! Раз облигации распродали в Нью-Йорке, отсюда следует, что никто их за борт не бросал. Теперь вы видите, куда это нас привело?

— Туда же, откуда мы начали, — мрачно ответил я.

— Jamais de la vie[2]! Если свёрток выбросили за борт, а облигации всё-таки были пущены в продажу в Нью-Йорке, значит, в свёртке их попросту не было! Разве кто-нибудь может доказать, что они вообще там были? Вспомните, друг мой, с той самой минуты, как мистер Риджуэй получил его в Лондоне, он ни разу не вскрывал этот самый пакет!

— Вы правы… но тогда…

Пуаро нетерпеливо оборвал меня на полуслове.

— Позвольте мне закончить. Насколько я могу судить, эти облигации в последний раз видели 23 рано утром. Это было в офисе Англо- Шотландского банка. Предполагается, что после этого они лежали в запечатанном пакете. А в следующий раз они всплыли только в Нью-Йорке, и случилось это через полчаса после прибытия «Олимпии» в порт. А если верить одному свидетелю, которого, к сожалению, никто не слушал, так вообще за полчаса до прибытия «Олимпии»! Предположим, Гастингс, что облигаций вообще не было на корабле. Могли они каким-нибудь другим способом попасть в Нью-Йорк, спросите вы. Да, отвечу я, — на «Гигантике» — он вышел из Саутгемптона в тот же самый день, что и «Олимпия», к тому же он — обладатель «Голубой ленты Атлантики». Посланные с «Гигантиком» облигации могли попасть в Нью-Йорк за день до того, как «Олимпия» вошла в порт. Итак, туман понемногу рассеивается, не так ли? В свёртке с облигациями никаких облигаций нет и в помине, а подмена происходит, скорее всего, в конторе Англо-Шотландского банка. Для любого из троих присутствующих — Филиппа Риджуэя и двоих генеральных директоров — проще простого заранее приготовить точную копию пакета, а потом незаметно подменить им настоящий. Настоящие облигации отправили в Нью-Йорк с инструкциями — продавать их сразу же, как «Олимпия» войдёт в порт. Но при этом преступник должен был обязательно находиться на борту «Олимпии», чтобы инсценировать ограбление.

— Но зачем?

— Затем, мой дорогой Гастингс, что если бы Риджуэй, распечатав пакет, обнаружил подмену, то подозрение автоматически пало бы на тех, кто работает в Англо-Шотландском банке. Но тот, кто плыл в соседней с ним каюте, далеко не глуп — сначала он для вида взламывает замок, чтобы инсценировать похищение, хотя на самом деле он открыл его своим ключом, потом швыряет за борт пакет и ждёт, пока пассажиры сойдут на берег. Естественно, на нём очки, которые скрывают глаза, к тому же, как инвалид, он может носа не высовывать из своей каюты — из страха столкнуться нос к носу с Риджуэем. Выждав, он преспокойно сходит с корабля в Нью-Йорке и тут же возвращается в Лондон!

— Но кто… кто этот человек?

— Тот, у кого был запасной ключ. Тот, кто заказал замок. Тот, кто вовсе не лежал в постели с жесточайшим бронхитом в своём доме, наш «старый брюзга» — мистер Шоу! Преступники порой встречаются и в самых верхах, мой дорогой друг! А, вот и мадемуазель Фаркуар! У меня для вас хорошие новости! Всё чудесно! А теперь… вы позволите?

И сияющий Пуаро расцеловал удивлённую девушку в обе щеки.