– Хорошо, тогда начнем!
Великим Духом в качестве высокого примера для человечества. Одно индейское племя называло
Помощник оператора ударил хлопушкой сначала перед первой камерой, а потом перед второй. Звукорежиссер крикнул: «Съемка». И Ник через громкоговоритель прокричал магическое слово: «И-и-и поехали!
себя \"Единственные мужчины\", другое – \"Одни мы – люди\". (Эскимосы верили, что европейцы
Там же, на палубе, спрятавшись от всех, стоял Умберто Скрофо. Мощный бинокль был тесно прижат к его маленьким поросячьим глазкам. Он не хотел пропустить ни одной секунды этого представления. С того самого момента, как он увидел Доминик, он сразу же оценил ее красоту и сексуальность, но она решительно игнорировала его. Когда он пытался заговорить с ней, она односложно отвечала ему, едва скрывая скуку.
пришли в Гренландию, дабы научиться у них хорошим манерам и добродетели.) Первобытному
Стоя на берегу, Доминик неотрывно смотрела на стоящий па якоре корабль. Медленно, с необычайной, очень естественной чувственностью она развязала тонкий саронг и с легким шорохом уронила его на песок. Полная луна освещала ее безупречную грудь и тело неземной красоты. Она выглядела как рожденная из пены Венера Боттичелли, только более смуглая и смелая. Божественно красивая, она была воплощением молодости и женской прелести.
человеку редко приходило в голову распространять моральные ограничения, действовавшие в его
собственном племени, на другие племена; он искренне полагал, что именно мораль должна дать
– Матерь Божья, – пробормотал Скрофо. Он возбудился и еле дышал.
силу и сплочение его общине, в отношении же других она, мол, неуместна. Заповеди и табу
Он был далеко не единственным, кто до последнего момента восхищался обнаженной красавицей, стоявшей у кромки воды. Медленно, слегка покачивая бедрами, она вошла в прохладную темную воду. Океан коснулся ее тела, и она на мгновение замерла, с нескрываемой страстью глядя на палубу корабля, где ее ждал Джулиан.
применялись лишь к соплеменникам; по отношению же к иноземцам, за исключением пришедших
– Господи, что за женщина, – прошептал Блуи Нику, который зачарованно смотрел на нее. – Черт возьми, из всех ангелочков, которых мне приходилось видеть, у этого самое красивое тело.
в гости, можно было поступать как заблагорассудится, забыв обо всяких заповедях»45.
Ник и не подумал отвечать. Эта сцена была так совершенна, так первозданна, проста и неописуемо прекрасна, что ему тоже захотелось участвовать в ней. Доминик сделала еще два или три шага, вода коснулась се талии, она вскрикнула и нырнула, чтобы через несколько секунд вновь появиться на поверхности с волосами, плывущими за ней, подобно черным водорослям. Камера крупного плана снимала ее лицо и плечи, и оператор старался, чтобы в кадре не было даже намека на грудь.
11. ИСКЛЮЧИТЕЛЬНАЯ НЕОБХОДИМОСТЬ СНИМАЕТ ЗАПРЕТ
– Фантастика, – прошептал он своему ассистенту, который держал в кадре Доминик, все ближе подплывавшую к кораблю, – фантастика, черт возьми.
Хотя Ислам сузил границы запретного для людей, он в то же время строго следит за тем,
Джулиан стоял между двумя камерами, так что Доминик, бывшая на расстоянии тридцати метров от корабли могла его хорошо видеть. Она улыбнулась ему с обезоруживающей невинностью, в которой был привкус сладострастия и вожделения, и Джулиан почувствовал, что у него пересохло во рту, а его член в ожидании будущего наслаждения начал неудержимо возбуждаться.
чтобы запреты не нарушались. Поэтому он встал преградой на путях к запретному, как явных, так
Наконец она достигла веревочной лестницы, свешивавшейся через борт, крепко схватилась за нее и взобралась на палубу. Мгновение она стояла абсолютно неподвижно, позируя камерам, которые ловили исходившее от нее электризующее воздух сладострастие. Затем, глубоко вздохнув, она прошептала:
и скрытых. Важно уяснить: то, что ведет к запретному, само по себе уже является запретным
– О, Эрнан, любовь моя, – и бросилась в объятия Джулиана.
(харамом), равно как и то, что способствует совершению харама; любые уловки по выдаче харама
– Стоп, – крикнул Ник. – Великолепно, Доминик, просто великолепно. Нам хватит и одного дубля, это было прекрасно, дорогая, просто замечательно. Отдохни часок, пока мы подготовим съемку твоего танца. Вытрись насухо и выпей чего-нибудь горячего. Нам не нужно, чтобы ты простудилась.
за халял являются харамом и т. д. В то же время Ислам не исключает возникновения
Костюмерша уже набросила на Доминик полотенце и махровый халат, та завернулась в них, повязав одно полотенце вокруг головы, как восточный тюрбан. Пока толпа помощников суетилась вокруг, Джулиан стоял рядом, и ей казалось, что она ощущает напряжение, прорывавшееся сквозь одежду. Она отослала своих помощников и осталась одна. Джулиан подошел к ней.
непредвиденных ситуаций, когда человек оказывается бессилен перед складывающимися
– Принести тебе что-нибудь выпить? – прошептал он.
обстоятельствами.
– Да, – выдохнула она, – но лучше давай займемся любовью.
В этих случаях Ислам разрешает мусульманину переступать или касаться запретного, но
В маленькой каюте Джулиана они не стали сдерживать свое безумное нетерпение. Одетый Джулиан сидел на кровати, а Доминик стояла между его коленями, дрожа скорее от нетерпения, чем от холодной воды, пока он медленно снимал полотенце с ее мокрого тела.
только в той мере, какая безусловно оправдана для того, чтобы выпутаться из передряги,
Они слышали шум голосов съемочной группы, готовившейся на палубе к следующей сцене, и мягкие удары волн по корпусу корабля. Полотенце упало, обнажив груди Доминик, и тусклая лампа осветила их теплым золотистым светом. Его губы переходили от одной груди к другой, лаская и мягко покусывая их, пока она не откинула назад голову и не застонала, прося его остановиться. Тогда он снял полотенце с ее талии и начал ласкать бедра Доминик. Он гладил ее мягкие упругие ягодицы, а его губы опустились к бархатистому холмику.
спастись от гибели, т. е. преодолеть эти обстоятельства.
Почувствовав мягкое нежное прикосновение его языка, она тихо застонала. Джулиан хорошо знал, как удовлетворить ее, и через несколько секунд она кончила. Ее пальцы вплелись в его густую шевелюру, пока он мягко массировал ее соски ладонями. Затем она пылко бросилась на него, расстегнула брюки, и член рванулся наружу. Он показался ей просто громадным. Она нежно взяла его в рот и стала ритмично сосать, и он чуть было не кончил сразу. Затем она ввела его в свое лоно, мягко качнувшись, потом их движения стали быстрее, и они превратились в единую плоть.
После перечисления запрещенной пищи – мертвечины, крови и свинины – Всевышний
Примерно через час в дверь каюты Джулиана постучал Блуи.
Аллах сказал в Коране:
– Доминик случайно не здесь? – спросил он с притворным равнодушием.
\"Если же кто вынужден [это делать], не будучи нечестивцем и преступником, то нет на
– Я сейчас выйду, – весело крикнула Доминик, одаривая своего возлюбленного поцелуем и оставляя его лежать на кровати в полном изнеможении.
нем греха. Воистину, Аллах - прощающий, милосердный\" (Коран, 2:173).
Схожий пассаж четырежды звучит в Священном Писании мусульман при каждом
Ник был готов к репетиции сцены танца. Доминик надела трико, и они работали до тех пор, пока Ник не сказал, что все отлично. Умберто с сигарой во рту стоял рядом с камерами и молчал. Но в его присутствии все чувствовали себя не в своей тарелке.
упоминании о запретной пище.
Камеры были расставлены так, чтобы «запретные» части тела Доминик были закрыты корабельными снастями. Это была очень сложная съемка, которая заняла практически всю ночь. Тремя камерами им пришлось сделать около пятнадцати дублей.
С опорой на этот и подобные ему аяты Корана исламские законоведы сформулировали
Доминик была в своей стихии. Она нашли чрезвычайно возбуждающей идею танцевать обнаженной перед сорока мужчинами, в том числе перед Джулианом. Каждый раз, когда Ник кричал: «Стоп, это снято, следующая сцена», они с Джулианом ускользали в одну из кают. Никто им не мешал. Все знали об их романе, и среди съемочной группы ходили непристойные шутки, но никто не хотел обижать любовников.
важный императив, а именно: \"Исключительная необходимость снимает запрет\".
– Может быть, будем называть ее «подводная лодка»? – шутил Блуи с оператором.
Но следует помнить об ограничении, сформулированном в процитированном аяте:
– Почему?
человеку, испытывающему крайнюю нужду, разрешено есть то, что является недозволенной
– Потому что она все время где-то внизу, – рассмеялся Блуи, кивнув в сторону каюты Джулиана.
пищей (харамом), лишь при условии, что он не является нечестивцем ( намеренное нарушение)
После пятой сцены Джулиан отдыхал на кровати. Съемки танца Доминик продолжались шесть часов, и он был совершенно измотан. Но не из-за танца, ведь он был только зрителем, а из-за неуемного темперамента Доминик. Каждый раз, когда они возвращались и каюту, она хотела заняться любовью. Она была так возбуждена, что Джулиан не мог не ответить ей. Вся съемочная группа чувствовала исходящее от нее возбуждение, и, глядя на нее, почти все мужчины испытывали такое же чувство. Доминик заглянула в каюту и увидела Джулиана, лежащего на кровати.
или преступником ( вызов Господу). Объяснение этому следующее: человек не должен получать
«Господи, сегодня ночью мы трахались уже четыре раза. Она просто не может хотеть меня, – подумал он, – тем более после всех этих купаний и танцев». Халат Доминик упал на пол, и Джулиан увидел, что она дрожит от желания.
наслаждение от такого рода пищи (быть нечестивцем) и не вправе нарушать закон, наедаясь ею
– Доминик, может быть, достаточно для одной ночи? – слабо сказал он, чувствуя, что несмотря на усталость он опять возбуждается.
досыта (быть преступником). Исходя из этого условия, законоведы вывели еще один принцип:
– Конечно, нет, – промурлыкала она.
\"Глубина погружения в запретное обусловлена степенью жизненной необходимости\". Следует
Оперевшись на дверь красного дерева, с блестящими мокрыми волосами она выглядела как распутница.
отметить, что даже задавленный обстоятельствами человек не должен пасовать перед
– Я хочу, чтобы ты всегда хотел меня, Джулиан. Я опять хочу тебя, любовь моя. Прямо сейчас. – Она начала ласкать себя, зная, что Джулиан тут же возбудится. Нежно лаская одной рукой свои соски, она опустила другую между ног. Два ее пальца стали скользить туда и обратно, глубоко погружаясь в розовую, влажную плоть.
трудностями. Напротив, ему необходимо бороться с навалившимися напастями, дабы не быть
– Конечно, я хочу тебя, – сказал он хриплым от страсти голосом. – Я чертовски хочу тебя, волшебница, и ты знаешь это, маленькая ведьма, ты просто сводишь меня с ума.
поглощенным харамом и не скатиться до того, чтобы объяснять свое наслаждение им крайней в
– Я хочу тебя, – простонала она, все еще стоя у двери. Ее пальцы двигались так быстро, а дыхание стало таким частым, что он понял: она скоро кончит. Как зачарованный, Джулиан смотрел на Доминик, выкрикивавшую его имя.
этом необходимостью.
– Я люблю тебя, Джулиан, я люблю тебя. – Он видел ее тело, которое дрожало в экстазе.
Разрешая недозволенное в случае чрезвычайных обстоятельств, Ислам остается верен
– Иди сюда, – хрипло сказал он. – Господи, что ты со мной делаешь, Доминик, что ты делаешь!
своему духу и основным принципам. Этот дух, коим пропитаны законы Ислама, призван облегчить
– Ничего, – прошептала она, – совсем ничего. Глаза Доминик расширились от восторга, когда он вошел в нее.
человеческую жизнь, позволяя преодолевать трудности, бремя и гнет, навязанные предыдущими
– Я всего лишь заставила тебя полюбить меня, я надеюсь на это, потому что я люблю тебя, Джулиан, и буду любить вечно.
социальными системами.
Когда Джулиан шел на верхнюю палубу, где велась съемка, он увидел силуэт мужчины, стоявшего в тени около груды снастей. Он задержался на секунду, его актерская интуиция подсказала ему, что здесь что-то не так.
И нет сомнений в истинности высказываний Всемогущего Аллаха:
Думая, что его никто не видит, Хьюберт Крофт спрятался за собранным парусом и смотрел на танцующую вдалеке обнаженную Доминик. Его рука быстро двигалась в кармане широких льняных брюк, глаза были полузакрыты. До Джулиана доносилось его тяжелое дыхание.
\"Аллах желает вам облегчения, а не затруднения …\" (Коран, 2:185).
– Чем, черт возьми, вы здесь занимаетесь, Крофт? – прошипел Джулиан.
\"Аллах [вовсе] не хочет создавать для вас неудобства – он желает вам очищения и
Итальянец вздрогнул и уставился на Джулиана.
хочет довести до завершения свое благоволение к вам. Может быть, вы возблагодарите
– Ах, ах, ах, похоже, мистер Брукс пришел проверить, как там его Лолита, – усмехнулся он. Казалось, он не чувствует ни стыда, ни раскаяния, что его уличили в мастурбировании. С усмешкой глядя на Джулиана, он медленно вытащил руку из кармана брюк.
[Его]\" (Коран, 5:6).
– Господи, Крофт, ты вел себя как поганый извращенец, – с отвращением сказал Джулиан. – Если бы кто-нибудь из съемочной группы увидел, чем ты занимаешься, тебя бы сразу выгнали.
– Тебе не следует бросать в меня камни, старина Джулиан, – сказал Крофт, передразнивая безупречное английское произношение Джулиана. – Если бы кто-нибудь из них видел, что ты делаешь с этой маленькой шлюхой, открыто выставляющей себя напоказ пород всеми, тебя бы считали не вторым Оливье, а жалким стареющим Лотарио.
– Я не собираюсь вступать с тобой в спор, Крофт, – сказал Джулиан, чувствуя, что лицо заливается краской. Он знал, что о нем и Доминик думают в съемочной группе. Но он не мог их винить. – Это не твое дело, черт возьми.
– Да нет, это мое дело, – самодовольно ухмыльнулся Скрофо. – Послушай, парень, как продюсер фильма, я восхищаюсь тобой на экране, но твое поведение за его пределами доказывает, что ты просто пустой актеришка, который пытается сохранить молодость, занимаясь любовью с этой несовершеннолетней.
Ну конечно, подумал Джулиан. Доминик была так же невинна, как клубок змей. Он никогда не задавался вопросом, почему она стала такой.
– Я должен быть на съемочной площадке, Крофт, – напряженно сказал он. – Я не хочу продолжать этот разговор. Если честно, меня от тебя тошнит.
– Не так плохо, как будет чувствовать себя мадмуазель Инес, когда прочтет вчерашний номер «Геральд Икземинер», – сказал Скрофо.
– Да? И что, скажи на милость, в нем интересного?
– Прочти, и ты зарыдаешь, – сказал Скрофо, – то же, без сомнения, сделает и твоя невеста. Я уже сказал тебе, Брукс, не бросай в меня камни, иначе сам окажешься в грязи.
Он натужно рассмеялся и вразвалку пошел на съемочную площадку. Джулиан окаменел. Что в газете может досадить Инес? Он застонал. Он прекрасно знал, что это может быть: какие-нибудь слухи о нем и Доминик. Сплетники часто перемывали ему косточки, но если это заденет Инес…
Он быстро возвратился в каюту, где его гример деловито точил карандаш для бровей.
– Старина, у тебя случайно нет вчерашнего номера лос-анджелесской газеты? – мимоходом спросил он Тима.
– Не-а, шеф, ты же знаешь, я читаю только комиксы, – бодро ответил Тим, вытирая салфеткой вспотевшее лицо Джулиана. – Но у кого-нибудь она наверняка есть. Я постараюсь достать.
– Спасибо, Тим, я ценю твое внимание, – выдохнул Джулиан, мечтая, чтобы ночь поскорее закончилась. Раз говоры с Крофтом всегда оставляли у него во рту кислый осадок.
Тим пошел искать газету, а в это время Киттенз, кипя от негодования, рассказывала костюмершам о том, что она видела Крофта, подглядывавшего за обнаженной Доминик и мастурбировавшего. Через час все уже знали о том, что делал их продюсер, и общая неприязнь к нему еще увеличилась.
Следующей ночью вся сцена была снята еще раз, но теперь Доминик была закутана в несколько прозрачных накидок. Это хорошо сработало в воде, но, как только она вылезла на палубу, прозрачный шифон прилип к телу. Это было столь откровенно сексуально, что уже после первого дубля Хьюберт вновь загнал Ника в угол в его каюте. Киношники стали свидетелями бурного спора между двумя мужчинами, они так орали, что их было слышно на самой высокой башне виллы Рамоны. В конце концов, они оба, с мрачными лицами, появились на палубе, чтобы проконсультироваться с Агатой, Киттенз и костюмершей.
Оказывается, Хьюберт считал, что соски Доминик слишком заметны сквозь намокший тонкий материал, и поэтому цензор наверняка пустит в ход ножницы и вырежет эту сцену.
Доминик вызвали из каюты Джулиана, где они как раз собирались заняться любовью. Все суетились вокруг нее, а она, надув губы, угрюмо стояла в своей каюте, в ярости от того, что ей пришлось покинуть любовника. Ник был взбешен, но вынужден был согласиться, что опасения Умберто небезосновательны. Во время танца влажная ткань терлась о грудь Доминик и так сильно возбуждала соски, что их было хорошо видно с нескольких метров. Необходимо было что-то придумать, чтобы они не попадали в камеру.
– Я не пойму, к чему вся эта суета, – сердилась Доминик, которой больше всего хотелось вернуться к Джулиану. – У всех женщин есть грудь. Почему американцы так боятся показывать ее?
Но Киттенз и костюмерша совещались тихими голосами, и никто не обратил на нее внимания. Наконец мужчин выгнали из комнаты, и женщины попытались хоть как-то скрыть дерзкие соски Доминик. Но чем плотнее они прижимали к телу накладки телесного цвети, тем больше набухали соски, выпирая через ткань, как два желудя.
Доминик чувствовала нетерпение и проклинали эти условности, приводившие ее в ярость. Она успела возбудиться в каюте Джулиана. Прикосновения к груди только усиливали это состояние. Она страстно хотела вернуться, прижаться к Джулиану и почувствовать его внутри себя.
Наконец они остались довольны своей работой и отпустили Доминик. Она рванулась в каюту Джулиана, где ее ждал совершенно остывший любовник. Когда он увидел груди Доминик, покрытые странной смесью маскирую щей пленки и кусочков шелка телесного цвета и как будто нарисованные художником-кубистом, он откинул голову и захохотал.
– Над чем ты смеешься?
– Дорогая, они выглядят так странно, как два маленьких забинтованных персика!
– Не таких уж и маленьких. Большое спасибо. Ты просто невежа, – сказала Доминик, улыбаясь одной из самых соблазнительных улыбок. – А сейчас, раз их нельзя трогать, – она резво прыгнула на его кушетку, – я поиграю с этой нежной штучкой. – С этими словами она взяла увлажняющую жидкость и стала втирать ее в дремлющий член. Через мгновение он возбудился. Джулиан в экстазе застонал, и она медленно опустила на него свое тело.
Чувственный танец Доминик до такой степени возбудил всех мужчин в съемочной группе, что несколько следующих ночей в публичных домах Акапулько кипела неутомимая работа.
Хьюберт Крофт был чрезвычайно взволнован чувственным танцем девушки. Хотя ему было наплевать на Джулиана Брукса, он считал его тщеславным актером, которому просто повезло, но все же чувствовал злобу и ревность, потому что Доминик сходила с ума по этому человеку. Его единственным утешением было то, что эта шлюха Инес получила по заслугам. Он понимал, что ее планы, скорее всего, сорвутся, и ему доставляло огромное удовольствие видеть, как жених этой суки изменяет ей с девушкой, которая годится ему в дочери.
На следующую ночь после этих съемок компания Рамоны ужинала, как обычно, на освещенной свечами террасе ее дома. Доминик очень устала. Впрочем, так и должно было быть, подумал Скрофо. Вскоре после ужина она извинилась и ушла в свою комнату.
Через полчаса Хьюберт постучался к ней в дверь.
– Пожалуйста, оставьте меня, – сонным голосом ответила девушка. – Я сплю.
– Я должен поговорить с тобой, Доминик, – сказал продюсер. – Это очень важно.
– Черт его принес, – услышал он ее бормотание, когда она открывала раздвижные двери в свою спальню. – Что вам надо? – сердито спросила она, быстро возвращаясь в комнату и сонно усаживаясь на краю кровати. Она даже не позаботилась накинуть халат, и была в маленькой детской ночной сорочке из прозрачного белого хлопка с вышивкой и голубыми ленточками. Взглянув на угрюмо смотревшую на него Доминик, Умберто заметил, что на ней крошечные трусики под рубашкой.
В ее присутствии он всегда чувствовал себя неуверенно. Казалось, она обладает твердостью взрослого человека и, в отличие от многих других актеров, совершенно его не боится.
– Я считаю, что твоя связь с Джулианом Бруксом должна прекратиться, – холодно сказал Хьюберт, чувствуя, что возбуждается.
Она презрительно рассмеялась.
– Это не ваше дело, мистер Крофт. Вас не должно касаться, чем мы с Джулианом занимаемся вне съемочной площадки.
– Наоборот, моя дорогая, должно, – холодно ответил он. – Пожалуйста, не забывай, что ты еще несовершеннолетняя, и, как продюсер этого фильма, я отвечаю за твою безопасность.
– За все это отвечает Агата, – зевнула Доминик, положив скрещенные ноги на полосатую спинку кровати и с вызовом глядя на Крофта.
– И она ничего не знает о твоих отвратительных делишках? Ты была очень умна, Доминик, очень умна. Но, если бы Агата была на корабле прошлой ночью, она обязательно узнала бы обо всем. Все остальные уже знают.
– Ну и что? – сказала Доминик. – Я не делаю ничего плохого.
Дыхание Умберто стало учащаться, Доминик опустила глаза и, к своему ужасу, увидела вздыбившуюся ткань его брюк. Она быстро подняла глаза: черт, эта свинья начала возбуждаться! Какой ужас! Она убрала ноги и попыталась стянуть пониже сорочку.
– Если вы скажете об этом Агате, она не поверит вам. Она считает, что я скромная девственница, такая же, как и она сама.
– Ты ведь не разрешила ей посмотреть на твой танец на корабле, – угрожающе сказал Умберто. – Значит, она поняла, что ты делаешь что-то отвратительное.
– Ну, это была ее идея, – пожала плечами Доминик. – У нее, кажется, была мигрень. Единственное, чего она хотела, так это оказаться в постели.
Какой ловкий выход нашла Агата, подумал Умберто. Она не смогла бы смотреть, как ее идол занимается любовью с этой девчонкой.
– Что она думает, когда во время ланча ты находишься в закрытом трейлере мистера Брукса? – Это действительно интересовало Умберто.
– Она, конечно, уверена, что мы повторяем наши роли, или едим, – рассмеялась Доминик. – Репетируем, ведь именно этим мы и занимаемся, – добавила она, еще больше пугаясь его возбуждения.
Он сделал шаг к ее кровати.
– Этим мы и занимались прошлой ночью, Хьюби, и ничего ты не сможешь доказать.
– Ах, не смогу? – ухмыльнулся Умберто. – А как насчет этого? – Он вытащил из-за спины большой конверт, сделанный из оберточной бумаги, и бросил его на кровать. – Открой его.
Доминик медленно открыла его и вытащила несколько черно-белых фотографий. Она с трудом сдержала крик.
– Что это? Где ты их взял?
– Я уверен, ты прекрасно знаешь, что это, – усмехнулся Скрофо. – На этих фотографиях ты и мистер Брукс. Я сделал их на пляже в тот день, когда вы там совокуплялись и любой мог видеть вас. Шлюха, – прошипел он, – французская шлюха.
Глаза Доминик смотрели на него с неподдельным страхом, и он внезапно почувствовал власть над ней.
– Что ты собираешься с ними делать?
– Это зависит от многого. – Скрофо медленно направился к ней. В полумраке комнаты его фигура выглядела зловеще. – Это зависит от того, как хорошо ты будешь относиться ко мне.
– Хорошо? Это, конечно, шутка? Нет, нет! – Доминик попыталась переползти через огромную кровать, но Умберто оказался быстрее нее. Он схватил ее за лодыжку и стал тянуть к себе зовущую на помощь девушку.
Огромное тело Скрофо прижало ее к кровати, и потная рука закрыла ей рот. Черт, этот ублюдок, оказывается, сильный, подумала она с нарастающей паникой и, судорожно извиваясь, попыталась отпихнуть его. К своему ужасу, она поняла, что он пытается расстегнуть брюки, одновременно выкрикивая свои похотливые желания.
– Не кричи, Доминик, будь доброй хорошей девочкой. Тебе понравится это, я знаю, тебе это очень понравится, я это тоже люблю. Я хороший, я такой же хороший, как и Брукс. – Она пыталась выскользнуть из-под него, но он был очень тяжел и прижал ее, как бабочку в коллекции насекомых.
– Будь хорошей девочкой, – скрежетал он ей в ухо, – доброй хорошей девочкой, и я не покажу эти фотографии твоей наставнице, потому что если я сделаю это, – его рука беспощадно сжала ее лицо, – будь уверена, она сообщит об этом твоим родителям, и тебя с позором отошлют назад, в Сен-Тропез, быстрее, чем ты расстегиваешь ширинку Джулиана.
Доминик пыталась крикнуть, но это было невозможно из-за его влажной руки, крепко прижатой к ее рту. Своими сильными ногами танцовщицы она пыталась ударить его в живот, прежде чем он успеет оказаться в ней, но его вес делал это невозможным.
На мгновение она замерла, мысль о том, что может случиться, парализовала ее. Агата. Сообщит ли она маме и папе? Конечно, нет, Доминик обведет Агату вокруг пальца, эта женщина живет как во сне.
Умберто продолжал бубнить своим ужасным скрипучим голосом, упираясь напряженным членом в ее голое бедро.
– Будь хорошей девочкой, Доминик, только будь хорошей, моя дорогая, и если я кончу, то разорву все эти фотографии, и ты не будешь ни о чем беспокоиться.
– Нет, убирайся! – крикнула она, ощутив внезапный прилив сил, и стала бешено сопротивляться, почувствовав, как его грубая рука срывает с нее трусы. Острый запах его отвратительного одеколона ударил ей в ноздри; она мотала головой, но его толстые губы приближались все ближе к ее лицу.
В этот момент раздался стук в дверь, и пронзительный голос Агаты прокричал:
– Доминик, с тобой все в порядке?
Глаза Доминик расширились от радости, и она торжествующе посмотрела на сальное лицо Умберто. Он застыл. В дверь опять постучали.
– Доминик, я спрашиваю, с тобой все в порядке? Мне кажется, я слышала твой крик. Ответь, Доминик, иначе я позову охрану.
Умберто наклонил свою огромную голову и прошептал:
– Я уберу руку с твоего рта, и тебе лучше сказать, что с тобой все в порядке, иначе ты пожалеешь. Ясно? И чтобы никаких фокусов!
Она кивнула, и он медленно убрал руку. Глубоко вздохнув, она крикнула:
– Агата, о Агата, слава Богу, это ты. Я видела такой страшный сон, я так испугалась!
– Впусти меня, дорогая, – приказала Агата, с беспокойством дергая закрытую дверь. – Сейчас же.
– Нет, нет, не входи, – крикнула Доминик, с ликующим злорадством глядя в лицо Умберто, которое исказилось от злобы и страха. – Я сейчас выйду к тебе, сегодня я хочу спать в твоей комнате, Агата. Мне приснился такой ужасный сон.
– Конечно, дорогая, иди скорей. Поторопись. Я позабочусь о тебе.
Торжествующая Доминик выскользнула из-под итальянца, схватила халат, сунула в карман фотографии и бросилась к двери.
– Это еще не конец, – хрипло прошептал Умберто, когда она от двери взглянула на него. – Меня еще никто не мог перехитрить, маленькая шлюха, никто.
Ничего не ответив, Доминик раздвинула стеклянные двери и упала в объятия Агаты.
– О, Агата, это был такой ужасный сон, – всхлипнула она, слезы радости текли по ее раскрасневшимся щекам.
– Тихо, тихо, не плачь, дорогая. Я позабочусь о тебе, моя крошка. Пойдем, пойдем со мной.
Обняв дрожащую девушку, Агата повела Доминик в свою комнату и закрыла за собой дверь.
Умберто Скрофо внимательно слушал голос в телефонной трубке; его до синевы выбритое лицо раздвинулось в широкой улыбке. То, что он слышал, доставляло ему удовольствие.
– В Париже, ты говоришь, ты нашел его в тюрьме? – Он выслушал еще раз и рассмеялся. – Французские пьяницы, я видел их, все они одинаковы. За стакан абсента они продадут своих родителей. Сколько он хочет? – Услышав ответ, он нахмурился. – Сто тысяч франков?
Это смешно. Я и не подумаю платить ему столько. Предложи ему десять тысяч.
На другом конце провода что-то быстро говорили, и Умберто стал постепенно выходить из себя.
– Скажи ему, пусть позвонит мне. Нет, у нищего ублюдка наверняка не хватит денег на звонок. Я сам позвоню ему. Как, ты сказал, его зовут? – Умберто нацарапал имя и номер телефона, повесил трубку и тихо сказал: – Ив Морэ… очень, очень интересно.
Чувство вины повергло Джулиана в смятение после тех двух безумных ночей, которые он провел с Доминик во время съемок на корабле. Он прекрасно понимал, что то, чем он занимается с Доминик, отвратительно, но в последнее время его тело отказывалось ему повиноваться. Ему казалось, что у него остались только нервные окончания рядом с членом, радостно поднимавшимся каждый раз, когда он оказывался с Доминик.
Они часами занимались любовью в его каюте, и он уже едва мог ходить. Он возвратился в отель рано утром, когда рассвет слегка коснулся холмов.
Когда он, шатаясь, вошел в ванную, то невольно вспомнил о Доминик. И сразу возбудился. Почувствовав отвращение к самому себе, он в шоке уставился на себя в зеркало. Он либо Супермен, либо кандидат в психбольницу. То, что разбудила в нем Доминик, сделало его ее рабом, он знал, что это может навсегда разрушить его отношения с Инес.
Он пытался найти номер газеты, о котором упоминал Крофт, но его ни у кого не оказалось, и Джулиан выбросил это из головы, решив, что со стороны Хьюберта это была просто дешевая уловка, чтобы разозлить его. Крофт не стоил того, чтобы беспокоиться о нем. Это был человек низкого происхождения, которого Джулиан находил чрезвычайно неприятным. Он знал, что Инес тоже невзлюбила итальянца. Она сказала ему об этом после приема у Рамоны. Может ли хоть кто-нибудь сказать о Хьюберте Крофте доброе слово или испытывать к нему теплые чувства? Никто!
Заснувшая с помощью снотворного Инес проснулась, услышав шум моющегося в душе Джулиана. Для того, чтобы она могла спать по ночам, доктор Лэнгли прислал ей пилюли. Целыми днями она ничего не делала, только читала и смотрела в окно, поэтому заснуть становилось все трудней и трудней.
– Как твои дела, дорогой? – спросила она, когда Джулиан тихо скользнул на свое место в их большой двуспальной кровати. – В последнее время тебе приходится так много работать, столько часов подряд, я беспокоюсь о тебе.
– У меня все хорошо, только я очень устал, – прошептал он. Новый приступ вины причинил ему физическую боль. – Не стоит беспокоиться обо мне, моя радость, думай только о себе и о нашем ребенке. Спокойной ночи, дорогая. – Он нежно поцеловал ее в лоб, отвернулся и сделал вид, что спит.
Инес смотрела в темноту. Ее женская интуиция подсказывала ей, что здесь что-то не так. Она знала все о его прошлом и о той череде любовниц, которые были у него всегда. Но разве это возможно с шестнадцатилетней девочкой? Тем более сейчас, когда между ними царит полное взаимопонимание и она носит его ребенка, которого он всегда так хотел? Разве он мог даже подумать об этом?
Хотя Джулиан не был человеком аналитического склада и не любил делиться своими проблемами, он понимал, что ему надо выговориться, иначе он сойдет с ума. Он решил довериться Нику Стоуну, которого считал рассудительным человеком, которому можно было верить. На следующий день съемки закончились сразу после сцены с танцем. К счастью, рядом не было Доминик, которая своими чарами заставляла его все время возбуждаться, поэтому на обратном пути со съемочной площадки он обратился к Нику:
– Не хочешь выпить, дружище?
– Неплохая мысль. Как насчет «Ла Перла»? Мы сможем посмотреть на искателей жемчуга. Не знаю, как ты, но я чувствую, что с удовольствием выпью «Маргаритас», – сказал Ник. У него было приподнятое настроение, хотя в глубине души по-прежнему тлела ненависть к Скрофо. Он с трудом контролировал себя, малейшей провокации со стороны Умберто было достаточно, чтобы привести его в ярость.
В «Ла Перла» Джулиан и Ник выбрали столик в углу, подальше от туристов. Как только они сделали заказ, Джулиана прорвало:
– Черт возьми, я не знаю, что делать, Ник, – сказал он. – Я по уши в дерьме.
Вдалеке несколько молодых мускулистых мексиканцев, готовясь показать свои знаменитые смертельные прыжки в находящийся далеко внизу океан, как пауки карабкались по отвесной скале, но Джулиан и Ник не обращали на них внимания.
– Я полагаю, ты знаешь, что происходит? – спросил Джулиан.
Ник сочувственно улыбнулся.
– Малыш, с таким же успехом ты мог бы забраться на статую Свободы и прокричать это на весь штат Нью-Йорк, – сказал он. – Я думаю, ты о себе и о девочке?
– Конечно, – мрачно сказал Джулиан. – Девочка. Я не могу насытиться ею, Ник. Я не хочу этого, но не могу остановиться. Боже, мне тридцать семь, я гожусь ей в отцы. Я ненавижу себя за это, но она действительно околдовала меня.
Ник сочувственно слушал, радуясь в душе, что сам не сталкивается с подобными проблемами. Может быть, они возникают от излишней привлекательности, подумал он. Джулиан всегда был ненасытен в любовных связях, но кто может винить его, если они сами бросаются на него?
– Ты любишь Доминик? – спросил он.
– Черт, конечно нет. Я до безумия люблю Инес, по крайней мере, я так считаю. Поэтому я в таком дурацком положении с Доминик. Каждый раз, когда я оказываюсь рядом с этой маленькой ведьмой, я хочу овладеть ею. Мне кажется, я схожу с ума. Мне кажется, я становлюсь полным придурком.
– Ну, это не так, – сказал Ник. – Ты не сумасшедший, Джулиан, ты просто мужчина, всего лишь один из нас.
– Мужчина так себя не ведет, – с горечью сказал Джулиан. – Мужчина верен женщине, которую любит, особенно если это такая женщина, как Инес, лежащая целый день на спине, чтобы сохранить нашего ребенка.
– Тогда почему ты это делаешь?
– Она колдунья, я и ей говорю то же самое, – выдохнул Джулиан. – Сирена, Цирцея. Она юна, она невинна, и она невероятно сексуальна. Секс с нею изумителен. Ей шестнадцать, Ник, но она занимается любовью, как богиня. Оказываясь рядом с ней, я хочу ее. Она как наркотик, и я стал настоящим наркоманом.
Они заказали еще устриц и смотрели, как первый мексиканский ныряльщик ласточкой летит с вершины скалы и входит в воду в тот самый момент, когда огромный вал ворвался на отмель. Как только голова паренька появилась над водой, все собравшиеся стали приветствовать его аплодисментами. Джулиан наклонился вперед.
– Я хочу покончить с этим, Ник. Но каждый раз, когда я принимаю решение, я снова натыкаюсь на нее, и эта чертова штука, – он со злостью указал на ширинку, – заставляет мой ум изменять мне. То же происходит и с остальными частями тела.
Ник рассмеялся.
– Тогда у тебя действительно проблемы, и я ничем не смогу тебе помочь. Жаль, но не смогу. Я могу только сказать, что любой из парней, участвующих в съемках, отдал бы свои яйца, чтобы трахнуть ее.
– Даже сэр Криспин? – рассмеялся Джулиан. Ник улыбнулся.
– Он, может быть, и нет, но я разговаривал с ребятами. Я слышал, что они говорят о ней. Не только ты Джулиан, не ты один. Она ловушка для мужчин, она усиливает их потенцию. Каждый из них сохнет по ней. Чем больше они ее видят, тем больше они ее хотят. Как они завидуют тебе! Я думаю, что она олицетворение сексапильности, это тоже дар.
– Это точно, – уныло сказал Джулиан.
– Монро, Бриджит Бардо, им придется сторожить свои лавры, когда наша девчушка появится на экране, – сказал Ник. – Я думаю, она станет самой яркой звездой Голливуда.
– Да, но это не решает моей проблемы, – сказал Джулиан. – Ясно, что, пока не родится ребенок, женщина, которую я люблю, вне игры. А я не могу не потворствовать своим желаниям и прекратить трахать эту нимфетку. Когда же я, наконец, смогу?
– Послушай, Джулиан, – сказал Ник. – Я не светский человек, в твоей среде я никто. Я всего лишь простой греческий парень, которому удалось счастливо жениться, и хочу, чтобы так было всегда. Позволь мне дать тебе маленький совет.
– Какой? – спросил Джулиан. – Ради Бога, я сделаю что угодно, лишь бы это помогло мне избавиться от неприятностей.
– Есть только один путь, – открыто сказал Ник. – Если ты действительно любишь Инес, ты должен притвориться, что Доминик не существует. Ты актер, разве ты не сможешь этого сделать?
У Джулиана был скептический вид.
– Холодный индюк, – сказал Ник. – Вот единственный путь, Джулиан. Это единственный путь избавиться от чар.
Потрясенная Инес сидела на балконе. Сегодня утром на подносе с завтраком ей принесли тонкий конверт из оберточной бумаги. Когда она открыла его, на нее накатила волна отвращения. На неясных черно-белых фотографиях, сделанных на пляже с помощью телескопического объектива, была видна сплетающаяся в объятиях пара.
Можно было легко узнать спину Джулиана, так же, как стройные красивые ноги и длинные черные волосы Доминик, тело которой было прикрыто от камеры телом Джулиана. В ужасе Инес прочитала вложенную в конверт газетную вырезку из колонки слухов Гаррисона Кэрролла:
«Мистер X, привлекательный, но еще но разведенный идол женщин, во время съемок в тропиках был чрезвычайно «близок» с восхитительной, но очень молодой мисс Y. Мы обеспокоены тем, как очаровательная мисс Z, невеста вышеупомянутого X, справится с возникшей ситуацией».
Кто мог так ненавидеть Инес, чтобы послать эту отвратительную вырезку и сделать эти грязные фотографии? Она хорошо знала кто.
В мире был только один человек, который хотел причинить ей боль. Это был Умберто Скрофо.
Что же Джулиан делает? Один счастливый год вместе, скоро будет ребенок, прекрасная жизнь, сплошное счастье, и вот он уже изменяет ей. Почему? Что он получил от Доминик такого, чего не могла ему дать она? Она знает мужчин, значит, она может найти ответ. Инес угрюмо смотрела в окно. Он получал от нее секс, очень много секса. Но был ли это просто секс или нечто большее?
Джулиан не должен подозревать, что она знает об этой связи, она должна вести себя с ним как ни в чем не бывало. Любая перемена заставит его задавать вопросы, на которые она не хотела бы отвечать. В последнее время он был по-прежнему ласков и заботлив, несмотря на то, что они не могли заняться любовью. Что он сказал об этом Доминик, девочке, которой нет и семнадцати? Сказал ли он ей правду, что Инес беременна? Или он солгал ей, сказав, что Инес холодная и равнодушная и не дает ему того, чего он хочет? Инес знала эти старые сказки. Ее прошлые любовники часто говорили ей, что их жены разочаровывают их в постели.
Она положила руки на пока еще плоский живот. Доминик молодая красивая француженка. Когда-то Инес обрадовалась тому, что Доминик так похожа на нее. Когда они впервые встретились, Джулиан заметил между ними удивительное сходство.
Только из-за Скрофо она не могла уделять Джулиану достаточно времени. Скрофо, который втянул ее в интриги со сценариями. Скрофо, который в последнее время сделал ее жизнь такой напряженной, Скрофо, который так жестоко унизил ее, когда она была девочкой, почти искалечил, и теперь ей грозит выкидыш. Если бы только она тогда убила его, сегодня ничего бы не случилось.
Инес покрутила пальцами свой приносящий удачу браслет. Эта гадкая тварь разрушила ее жизнь. Ей нужно что-то делать. Но что? Он продюсер фильма, в котором снимается ее жених, у него влияние и связи, а она всего лишь невеста Джулиана. Один раз она уже пережила чудовищное унижение от Скрофо. Она сделает это еще раз… она должна решиться.
Не было никаких сомнений, что это он послал ей гнусные фотографии, желая причинить боль. А вдруг он сообщит журналистам все о ее прошлом? Зная его извращенный ум, можно предположить, что это будет его следующий шаг.
На улице пели птицы, догоняя друг друга в зарослях под балконом. За пальмами Инес видела теннисный корт с твердым красным покрытием, слышала удары мяча и возбужденные крики игроков.
Это война, подумала она, но никто из вас не победит. У меня уже было немало схваток, и из всех я вышла целой и невредимой. Она мрачно улыбнулась в пустоту комнаты.
Вас, мадмуазель Доминик, будет легко устранить, хотя вы на двенадцать лет моложе меня и секс-бомба в придачу. Что касается Скрофо, то это совсем другая проблема. Пока он не исчезнет из ее жизни, у нее не будет того безопасного будущего, о котором она так страстно мечтает.
Глава 17
Ужин, данный Рамоной Арман в честь семнадцатилетия Доминик, стал большим праздником для всех актеров, занятых в фильме. Съемки шли хорошо, и гости, собравшиеся на освещенной звездами террасе, чтобы поздравить Доминик, были в прекрасном настроении. Но сама Доминик была мрачной. Она испытала страшное потрясение, когда увидела Джулиана с Инес, которая упросила доктора Лэнгли разрешить ей выйти из номера. Инес решила, что пора брать быка за рога. Несмотря на возможную угрозу выкидыша, такое решение было лучше, чем отдать Джулиана этой достигшей половой зрелости «Изабелле».
Джулиан удивился, когда Инес сказала ему, что доктор разрешил ей вставать и заниматься чем-нибудь еще. Когда она оделась, он с восхищением увидел, что она по-прежнему прекрасна. Она была еще более красивой, чем прежде, еще желанней. Он знал, что секс им запрещен, но понял, что действительно любит ее.
– Я люблю вас, миссис Брукс, – прошептал он, когда они рука об руку входили во дворец Рамоны. – Я не могу дождаться, когда ты выйдешь за меня замуж.
Она лучезарно улыбнулась ему, и они вошли в зал, как воплощение двух любящих. Бледная, но восхитительно красивая Инес была одета в облегающее фигуру платье от Баленсиага из шифона абрикосового цвета, который так шел к ее роскошным золотистым волосам. Как всегда неотразимый, Джулиан был в черной полупрозрачной рубашке и белых льняных брюках.
Доминик резко выдохнула и стиснула зубы. Ногти глубоко вонзились в ладони, и она покраснела от ярости. Как мог Джулиан показаться с этой? Почему он не сказал ей, что придет на день рождения вместе с Инес? Она же должна быть прикована к постели. Дьявол! Это, конечно, испортит вечер. Особенно когда этот ужасный Хьюберт Крофт, от которого она несколько дней старалась держаться подальше, смотрит на нее с отвратительной злорадной улыбкой. Ее передернуло. Этот человек был ей ненавистен. Он был омерзительным чудовищем, которому лучше было бы умереть.
Сам Хьюберт Крофт считал, что выглядит просто великолепно: в обтягивающих черных шелковых брюках и белой, с оборками, мексиканской рубашке. Но он тоже был чрезвычайно удивлен, увидев Инес. Удивлен и разозлен, несмотря на то, что она в точности исполняла все его указания. Шесть или семь раз он приказывал ей склонить Джулиана к выбору нужного ему варианта сцены, и ей всегда удавалось сделать это.
Хьюберт испытывал наслаждение от того, что она больна и, без сомнения, страдает от страха за ребенка. Так ей и надо, этой проститутке, убийце. В последнее время он выбросил ее из головы, сосредоточив все внимание на съемках фильма и контактах со студией, сообщая им все, что происходит.
И вот она здесь, воплощение элегантности, как будто сошедшая со страниц журнала мод, под руку со своим знаменитым женихом, и улыбающаяся так очаровательно, словно получила драгоценный подарок! Стоя на террасе, он наблюдал за прекрасной хладнокровной Инес, и его губы сложились в злобную гримасу. Она, естественно, получила посланные им фотографии. Это была лишь маленькая шутка, чтобы заставить ее побольше страдать теперь, когда она вынуждена день за днем проводить в постели. Ясно, что шутка не достигла цели, потому что Инес вся светилась, выглядела беззаботно и смотрела на Джулиана, как будто он ее Ромео, а она – Джульетта. Ему хотелось стереть с ее лица эту улыбку. О, как он хотел причинить боль этой женщине, которой почти удалось покончить с ним. Он провел пальцем по шраму, который начал чесаться. Но ничего, еще не поздно, совсем не поздно. До конца съемок осталась неделя, достаточно времени, чтобы мадмуазель Инес Джиллар сполна получила то, чего заслуживала.
Рамона тоже была встревожена. Она испытывала суеверный страх от того, что за ее столом сидело тринадцать человек, так как сэр Криспин привел с собой своего друга Тони, который неожиданно прилетел из Лондона. Ей оставалось только постучать по дереву и, молясь Деве Марии, нервно вертеть в руках ожерелье, сделанное из золотых и янтарных бусинок. Вечером с присущим ей вниманием она рассадила гостей. Ей помогала Агата, которая хорошо относилась к ней и была полезна во многих отношениях. Рамона была довольна тем, что может помочь этой робкой женщине выйти из своей раковины.
Рамона удалилась в зимнюю столовую, где роскошный стол, накрытый на двенадцать человек, сверкал серебром и хрусталем. В отполированных до зеркального блеска подставках для блюд отражались белые лилии и тепличные розы, которые специальным рейсом были доставлены на ее личном самолете сегодня утром из Мехико. Тринадцать человек за столом. Черт, черт, черт. Ей не хотелось тревожиться по пустякам, но она чувствовала, что это ужасное знамение. Она приказала дворецкому поставить еще один прибор и после нескольких искусных перестановок убедила себя, что все будет нормально. Она очень надеялась, что никто из гостей не заметит плохую примету.
Ужин удался, и никто не обратил внимания на плохо скрываемую угрюмость Доминик. Устрицы были очень вкусными, некоторые гости попросили еще, а жареные куропатки, доставленные из Англии, вызвали всеобщее восхищение.
– Я хочу произнести тост, – сказал Ник, поднимая бокал с марочным «Крагом». – В честь нашей юной звезды. С днем рождения, Доминик, мы все любим тебя, дорогая.
Сегодня вечером Доминик, надув губки, сумела уговорить его прийти к Рамоне. Он не смог отказать ей.
Инес поморщилась, когда все подняли бокалы за Доминик. Затем ввезли огромный розовый торт, сверкающий огоньками семнадцати длинных свечей. Доминик аккуратно разрезала его, раскрасневшись от возбуждения и позируя фотографам из «Лук» и «Фотоплей». Она взглянула на Джулиана, который прохладно улыбнулся ей в ответ.
Напыщенный Хьюберт Крофт произнес речь своим каркающим голосом, затем сэр Криспин сказал несколько забавных, тщательно отрепетированных фраз, и, наконец, после долгих просьб, Джулиана уговорили сказать пару слов. Он встал. Никто за столом не упустил пикантности этой ситуации: Джулиан и две его любовницы, обе ловят каждое его слово. После того как он закончил свой короткий и простой тост, стараясь не встречаться с жалким взглядом Доминик, воцарилась внезапная тишина. Чтобы разрядить обстановку, Ирвинг Франкович решил «выйти на сцену».
– За юную актрису, очаровательную, талантливую и привлекательную не по годам, – начал он. – Мы все восхищены…
Внезапно приступ боли исказил его лицо, он вздрогнул и тяжело опустился на стул, его лицо стало пепельно-серым.
– Прошу прощения, но я чувствую себя не очень хорошо, – прохрипел он. К нему сразу же бросилась Шерли.
Внезапно Инес тоже почувствовала приступ слабости, у нее возникло ужасное ощущение, что если она немедленно не встанет из-за стола, то потом не будет знать, куда деться со стыда.
Ребенок, о, мой ребенок, подумала она, почувствовав под ложечкой знакомое и мучительное ощущение пустоты. Она умоляюще взглянула на Джулиана, пораженного ее бледностью. Проклятие! Он говорил, что ей не следует выходить, но она убедила его, что доктор разрешил. Теперь она стала белой как мел и была на грани обморока. Джулиан попытался помочь ей выйти из комнаты, но тут раздался пронзительный крик Шерли Франкович, которая увидела, как ее муж тяжело упал на стол. Его лысая голова с грохотом рухнула на лиможское блюдо с праздничным тортом. За столом возникло всеобщее смятение: гости с позеленевшими лицами вскакивали со своих мест и бросались в ванную, некоторые из них со стонами падали на пол.
Рамона была в панике.
– Боже, что происходит? – крикнула она пораженному дворецкому, который, казалось, не мог даже двинуться с места. Случилось именно то, чего она так боялась. Проклятие числа тринадцать сбылось!
– Ради Бога, вызовите доктора, – прокричал Ник, чувствуя, что не может справиться с накатившей на него волной слабости. – Вызовите «скорую помощь»!
Ошеломленный дворецкий и официанты застыли от ужаса, как будто малейшее движение могло заразить их этой ужасной болезнью.
– Нас всех отравили!
Инес не помнила ни своего обморока, ни дороги в больницу, ни перелета в Мехико на самолете Рамоны, ни длительной, сложной и опасной операции, которую провели, чтобы спасти ее жизнь.
Только через несколько дней Инес окончательно пришла в себя. Она увидела узкую белую комнату, трубки и шприцы, соединенные с капельницами, и бледного, обезумевшего от горя Джулиана, стоявшего у ее кровати.
– Дорогая, моя дорогая, – тихо вскрикнул он, нежно целуя ее руки и лицо. Затем он стал на колени и прикоснулся своими теплыми и спокойными руками к ее лицу, глядя на нее с изумлением, печалью и любовью. – Я думал, что потерял тебя, мой ангел. Я думал, ты навсегда покинула меня. – Его утомленные глаза были полны слез, и Инес увидела, какое у него изможденное лицо.
– Что случилось? – Ей казалось, что ее голос звучит откуда-то издалека. – Мы были на ужине, а потом я ничего не помню. Что это было, Джулиан? Что случилось?
– Пищевое отравление, – сказал он. – Мы все отравились, все, кто был на ужине. Некоторые перенесли его хуже, чем остальные. К несчастью, ты оказалась среди них.
– Где я? – Она взглянула в окно, ожидая увидеть пальмы и буйную растительность, но ее взору предстали бетонные плиты большого города.
– В Мехико, дорогая, в лучшей больнице Мехико. Рамона отправила нас сюда на своем самолете. О Господи, Инес, ты чуть было не умерла. Это заставило меня понять, каким глупцом я был, каким ужасным болваном. Прости меня, дорогая, прости. – И из его глаз потекли слезы раскаяния и облегчения.
– Не надо, милый, пожалуйста, не надо. – Она нежно провела рукой по его волосам и дотронулась до мокрых щек. Никогда прежде она не видела Джулиана плачущим. Затем ее рука двинулась к плоскому животу. – У меня не будет ребенка?
Он печально кивнул.
– Послушай, дорогая. – Он сел на кровать поближе к ней, стараясь говорить очень бодро. – Пожалуйста, не думай о ребенке, это трагедия, я знаю, но ты молода, у тебя еще будет ребенок, доктор сказал, много детей.
Инес начала плакать. Он дотронулся рукой до ее дрожащих губ и придвинулся ближе.
– Нет, Инес, не надо, – твердо сказал он. – Прекрати. Не надо жалеть себя. Все могло быть гораздо хуже.