— О-о-о, какой ты сегодня несносный! Ну, уж коли я — няня, мне придется тебя нашлепать, непослушный мальчишка.

Игра началась, и Мортон Шарки больше не думал о том, как он предал Лаки Сантанджело.

Санто заметил, что его мать пребывает в прекрасном расположении духа. Это означало, что он может просить ее о чем угодно и ни за что не получит отказа.

Он зашел в кухню, где мать сосредоточенно готовила пасту .

— Эй, мам, — окликнул он ее, прислонившись к шкафу.

— Санто? Заходи, — просияла Донна. — На, попробуй. — Она поднесла к его губам ложку с горячим мясным соусом.

Ему обожгло язык. «Чертова дура!»— хотелось заорать Санто, но вместо этого он сказал:

— Вкусно.

Чесночный соус он ненавидел почти так же сильно, как мать.

Донна знала, что, когда она принимается за готовку — это, впрочем, случалось не часто, — то превращается в великолепную повариху.

— Всего лишь хорошо? — Переспросила она, не сомневаясь в ответе.

— Потрясающе! — не подвел ее ожиданий Санто.

— Я заморожу для тебя немного пасты. Будешь разогревать и есть, когда нас нет дома.

Можешь пригласить друзей — полакомитесь вместе.

Она была настолько глупа, что даже не знала: нет у него никаких друзей! Ребята в школе обзывали Санто всякими обидными кличками вроде «богатый дебил» или «жирный грязный скунс». Они ненавидели его, и он платил им той же монетой.

Ему было наплевать. Наступит день, и он дотла спалит эту поганую школу вместе со всеми ее обитателями. Вот тогда-то она и сможет познакомиться с его «друзьями»— в морге, где будут рядком лежать их обугленные скелеты.

— Знаешь, о чем я подумал, мам? — начал Санто, взгромоздив свою тушу на табурет. — А не слабо купить мне новую машину?

— О чем это ты? — воскликнула Донна, опытной рукой нарезая кабачок. — Я же подарила тебе «корвет» на день рождения.

— Ну-у, после той проклятой аварии он уже не тот, — заныл Санто, скорбно сутуля плечи.

— Мы его отремонтировали.

— Я знаю, но… мам, — он сделал паузу, чтобы привлечь ее внимание. — Мне очень охота «феррари».

— «Феррари»? — переспросила женщина, подумав, что ослышалась.

— А что тут такого? — ныло ее чадо. — Вон, Мохаммеду отец купил такую машину, так теперь все только о нем и говорят!

— В школу на такой машине ездить непрактично, — твердо ответила Донна, перекладывая нарезанный кабачок на сковородку.

— Я стану водить ее по выходным, а в школу, как и раньше, буду ездить на «корвете», — радостно пообещал Санто, словно нашел наилучший выход из сложного положения.

— Ну-у… — все еще колебалась мать. До чего же трудно отказать своему сынуле!

— Ну, мам, — не отставал тот. — Я же не употребляю наркотики, не шляюсь где попало в отличие от других ребят. А ведь я мог бы вести себя так, что ты бы в обморок свалилась;

Донна покачала головой. Что это — скрытая угроза? Нет, ее сын на это не способен. Санто слишком хороший мальчик, чтобы угрожать своей маме.

— Две машины… — пробормотала она, взвешивая все «за»и «против». — Джордж ни за что не согласится.

— А кого волнует, что скажет Джордж, зло огрызнулся Санто, и его толстые щеки затряслись. — Он мне не отец. Моего отца убили, и тебе не удастся заменить его Джорджем. Даже не пытайся!

— Я и не собиралась этого делать, — защищалась Донна.

Санто зашел с другой стороны.

— Мне обидно, что ты ставишь Джорджа на первое место, — жалобно проговорил он.

— На первое место я всегда ставила тебя, Санто, — ответила Донна. Женщину ужаснула сама мысль о том, что сын может подумать о ней такое.

Словно не веря матери, он устремил на нее взгляд, полный упрека.

— У меня в твоем возрасте вообще ничего не было, — сказала Донна, тряся кистью руки в типично итальянском жесте. — Мы были так бедны…

— Это — совсем другое, — перебил ее Санто. — Ты тогда жила в какой-то дурацкой старой деревне.

— В деревне, которую я тебе когда-нибудь обязательно покажу, — пообещала Донна. Вспоминая свое простое происхождение, она всегда испытывала нечто похожее на ностальгию. — Моя родня гордилась бы тобой. Так же, как горжусь я.

— Если бы папа был жив, он купил бы мне «феррари», — не унимался Санто. Он решил идти ва-банк. Если уж и это не сработает, то — хана.

Донна посмотрела на сына и наконец капитулировала. Она не могла сказать ему «нет».

— Ну что ж, если ты так хочешь… Санто просиял. До чего же просто запудрить ей мозги!

— Правда, мам?

— Сходи в автосалон и выбери модель, которая тебе больше по душе.

Он подпрыгнул и обнял мать. 1 — Ты — самая лучшая мамочка в Лос-Анджелесе!

Чего стоило одно только название — «феррари»!

— Джордж сегодня ночует в Чикаго, — сообщила мать. — Если хочешь, мы можем сходить куда-нибудь вдвоем. Например, в кино, а потом — поужинать в «Спаго».

При других обстоятельствах Санто был бы не прочь пожрать вкусной пиццы в «Спаго», но он не мог представить себе целый вечер в обществе мамаши.

— Не, мам, я не могу, — промямлил он. — Нам задали слишком много на дом.

— О-о-о, — разочарованно протянула женщина. — А это не может подождать?

— Ты ведь расстроишься, если я провалюсь на выпускных экзаменах, правда, мам?

— Думаю, что да. — Донна помолчала. От двух мартини, выпитых ею чуть раньше, приятно гудело в голове. — Дело в том, что сегодня я заключила очень выгодную сделку. Вот и подумала: а не отпраздновать ли это.

Можно подумать, что заключить крупную сделку является для нее таким уж большим событием!

— Что за сделка? — спросил Санто. Вообще-то ему было глубоко наплевать на это, но уж поскольку мать согласилась купить ему «феррари», можно ей немного и подыграть.

— Я приобрела контрольный пакет в одной из голливудских киностудий, — гордо сообщила Донна. — Она называется «Пантер».

Это уже было интереснее. В голове Санто мелькнула мысль о славе.

— А я смогу быть актером? — спросил он, оценивая открывавшиеся перед ним возможности.

Тонкие губы Донны искривились в улыбке.

— Ты сможешь быть кем только захочешь. Твою мать! Вот это новость! Голливудская киностудия… Венера Мария — актриса, а все актрисы готовы на что угодно, лишь бы заполучить роль в картине — об этом знает любой. Если же его мать стала хозяйкой киностудии, то ореол ее власти будет распространяться и на него. Санто сможет сделать так, что Венере Марии будут принадлежать абсолютно все главные роли.

Это был знак свыше. Сначала — «феррари», а теперь — большая киностудия. Пришло время поговорить с Венерой лично.

Для начала Санто пошлет Венере анонимное письмо. Пусть знает, что он — на ее стороне. А потом, конечно, довольно скоро, они поженятся, и уж тогда Санто будет владеть ею как захочет.

— Ну, я пошел, мам, — сказал он, боком продвигаясь к двери. — Увидимся позже.

На следующий день Санто купил карту, на которой были обозначены адреса кинозвезд, и нашел на ней дом Венеры, после чего предпринял разведывательную вылазку на Голливудские холмы, где находился ее дом. Выбравшись из машины, он подошел к ограде и стал смотреть через резные чугунные ворота. Однако из сторожки возле ворот немедленно появился охранник и погнал его прочь.

Откуда было знать этому жалкому болвану, что наступит день и он, Санто, будет жить здесь с Венерой. Дайте только срок. Не рассказать ли этому кретину о том, как все произойдет? Нет, придурок скорее всего не поверит.

Ничего, Санто подождет. Наступит день, и об этом узнают все.

Склонившись над клавиатурой своего компьютера, Санто начал сочинять свое первое письмо к НЕЙ.

Он старался сосредоточиться изо всех сил, но в голову лезли совсем другие мысли.

Венера представлялась ему раздетой. Вот она, голая и доступная, облизывает свои пухлые губы и прыгает по сцене для него одного.

Когда она узнает, что готов предложить ей Санто… О, твою мать! Венера Мария станет самой счастливой крошкой на земле.

Господи! У него начиналась эрекция от одного того, что он пишет ей письмо.

Санто расстегнул «молнию» на штанах, зажал член в ладони и стал напряженно думать о ней. Что за баба! Через минуту он решил, что его правой руке сейчас найдется гораздо более достойное применение, чем тюкать по клавишам. А письмо… письмо подождет.

Глава 21

Шел уже одиннадцатый час, когда Алекс и Лаки подъехали к просторному приземистому зданию, где помещался стрип-зал и пул-бар «Армандо». Место здесь было таким же диким и глухим, как и то, где они побывали прежде.

— Еще одна элегантная дыра, — констатировала Лаки, взглянув на неоновые вывески. Одна из них — уже привычная — гласила: «ГОЛЕНЬКИЕ ДЕВОЧКИ — ЖИВЬЕМ НА СЦЕНЕ», вторая — более оригинальная: «ГОЛЫЕ, БЕДОВЫЕ, МЕДОВЫЕ ДЕВЧОНКИ! ОТПАД!!!»

— Ты уверена, что хочешь туда идти? — спросил Алекс, протискиваясь на забитую машинами автостоянку следом за желтым «шевроле» Дэйзи.

— Да, — ответила Лаки. У нее кружилась голова, и она была согласна на все. — Похоже, веселое местечко.

Алекс понял: теперь она ни за что не отступится. Кто угодно, любая другая женщина, но только не она, Лаки Сантанджело.

— Ну, ладно, пошли, — сказал он, останавливая «порше».

Когда они вышли из машины, Дэйзи уже поджидала их.

— Я должна идти через служебный вход, — недовольно пробормотала она. — В «Армандо»— драконовские правила. Где моя сотня?

— Ты что, не доверяешь мне? — спросила Лаки, подумав, что если уж эту бабу и называть каким-нибудь именем, то уж никак не Дэйзи .

— В моем деле никому нельзя верить, — уперев руки в бока, ответствовала негритянка.

Покопавшись в сумочке, Лаки вынула из бумажника стодолларовую банкноту и протянула ее стриптизерше.

— Скажите парню при входе, что вы — мои друзья, — сказала та. — И тогда получите самые плохие места. — В восторге от собственной шутки, она захохотала и поцокала прочь на своих высоченных каблуках.

— Лаки, — с тяжелым вздохом заговорил Алекс, — какого черта мы здесь делаем?

— Собираемся выпить, — ответила та, откинув назад свои длинные черные волосы.

— А как насчет того, чтобы поесть? Ты ведь у нас — бездонная бочка…

— Ха-ха.

Они вошли в «Армандо». Это заведение было раза в четыре больше, чем предыдущее, и так же забито народом. Вдоль одной из стен стояли в ряд три стола для игры в пул, несколько музыкантов наяривали собственную версию известной песни Лоретты Линн, а посередине зала тянулся длинный деревянный помост, на котором выкаблучивалась рыжеволосая стриптизерша. Этот своеобразный подиум был буквально облеплен рыгающими пивом «ковбоями»и разряженными а-ля Дикий Запад девицами.

— Хм-м-м… — протянула Лаки, ревниво оглядывая зал. — Похоже, заведение выдержано в духе вестернов и здесь принято плясать твист. Не желаешь размять ноги, дружок?

— С тобой все же что-то не в порядке, — сухо заметил Алекс.

— Почему? — спросила Лаки. Сама она чувствовала себя прекрасно.

— Ты — ненормальная.

— А что ты называешь нормальным? — легкомысленно спросила женщина, подумав про себя, что, хотя Алекс и строит из себя невесть что, он все же приятный мужик.

— Ну… — на мгновение задумался он. — Ты какая-то безудержная. Лаки расхохоталась.

— О-о, теперь ясно, — сквозь слезы проговорила она, — ты предпочитаешь тихих, покорных женщин, верно?

— Ты прекрасно поняла, что я имею в виду, — пробурчал он.

Нет, Лаки не поняла, и, откровенно говоря, ее это не очень интересовало. Он находился здесь с определенной целью, и целью этой было — развлекать ее.

Господи! Почему мир вокруг нее вдруг начал вращаться? Нужно за что-нибудь ухватиться.

Свободных столиков не было, поэтому им снова пришлось взгромоздиться на табуреты возле стойки бара, втиснувшись между парочкой угрюмых ковбоев. Алекс сунул официантке двадцатку, сообщив, что ждет от нее известий, как только освободится первый же столик.

— Иисусе, — пробормотал он, когда они наконец уселись. — Если сегодня мне все же удастся увильнуть от драки, я буду считать себя самым большим счастливчиком на свете.

И снова Лаки откинула назад свои длинные черные волосы и захохотала. Она понимала, что пьяна, но ее это не волновало. На этот вечер она перестала быть Лаки Сантанджело — деловой женщиной, хозяйкой киностудии, матерью. Сегодня она была свободной, одинокой и могла делать все, что заблагорассудится. Например, в данный момент ей больше всего хотелось выпить. Вот только беда — Алекс ей в этом не товарищ.

— Одну текилу, — сказала она, с трудом подавив икоту. — Мы посмотрим выступление мисс Дэйзи, сыграем в пул, а потом тронемся дальше. Слово Сантанджело.

— Знаю я твои обещания… — мрачно откликнулся Алекс, радуясь тому, что хотя бы он сам оставался более или менее трезв. По крайней мере, у одного из них будет ясная голова.

— Честное слово, — заверила его Лаки. — Мы обязательно встретимся с Джино. Тебе наверняка понравятся его россказни.

Алекс уже понял, что в этот вечер Джино ему не видать как собственных ушей. Но для того, чтобы хоть что-нибудь сказать, он буркнул:

— Да-да, конечно.

— Слушай, Алекс, — заговорила Лаки, положив руку ему на плечо, — целый день говорю одна только я. Может, и ты попробуешь?

— Зачем? — с каменным лицом спросил он.

— Я, например, до сих пор не могу понять, почему ты еще ни разу не был женат.

— Слушай, если ты сама трижды была замужем, это еще не означает, что…

— Лично я предполагаю, что у тебя должна быть чересчур властная мать, которую ты втайне ненавидишь.

— Это не смешно, — насупившись, сказал он.

— Ну что, угадала?

Алекс промолчал.

Подошла официантка и сообщила, что их ждет освободившийся столик. Когда они вновь взглянули на помост, там, как динамо-машина, уже крутилась Дэйзи.

Вместо обычного хромированного шеста, в заведении «Армандо» посередине помоста была установлена выкрашенная серебрянкой фальшивая пальма. Дэйзи обращалась с ней так, словно пальма была последним в ее жизни любовником. Большинство мужчин многое отдали бы, чтобы поменяться местами с этим бутафорским деревом.

Публика принялась швырять на помост деньги, одобрительно свистеть и улюлюкать. Свое выступление Дэйзи закончила под громоподобную овацию. Широко расставив ноги, она опустилась на помост и повторила свой коронный номер, собрав ляжками долларовые бумажки.

— Она удивительно владеет своими мышцами, — пробормотала Лаки. — Надеюсь, что следующим будет выступать парень.

— Ты в своем уме?

— Бог с тобой, Алекс, разве ты — противник равноправия полов?

— Чушь все это!

— Надо же, искала кинорежиссера, а нашла шовиниста! — едко заметила она.

— Да что с тобой сегодня происходит?! — зло обернулся к ней Алекс.

— Тебе все равно не понять.

Когда Дэйзи скинула с себя последнюю ниточку, зал просто обезумел. Негритянка явно знала, как воздействовать на публику. Закончив выступление, она подсела к ним за столик. Дэйзи задыхалась и сияла от гордости, а ее шоколадная кожа была усеяна капельками пота.

— Так чего вам нужно? — спросила она, рухнув на стул.

— Алекс, говори, — велела Лаки. Тот метнул в нее гневный взгляд. Сама затащила его в этот притон, а теперь еще требует, чтобы он задавал какие-то вопросы. Наверняка она знала, что ему наплевать на эту черную стриптизерку, каким бы красивым ни было ее тело.

И все же… визуально… в его картине… Да, Дэйзи могла оказаться настоящим приобретением. Особенно когда она подбирает деньги, сжимая их ляжками.

— Как складывалась твоя жизнь, Дэйзи? — устало начал он, глядя на негритянку мудрым, понимающим взглядом. — Тебя трахал отец? Бил отчим? Насиловал дядя? Потом ты сбежала из дома… Я правильно рассказываю?

Танцовщица пробежала пальцами по рыжим волосам парика.

— Мой старик был старшиной общины баптистов. О сексе он бы даже разговаривать в своем доме не позволил. Ох уж и строг был мой папаша! А я… Я — рабочая женщина, у которой есть двое детей и любовник. Я зарабатываю достаточно, чтобы обеспечивать своих малюток.

— Не такой ты ожидал истории, верно, Алекс? — в очередной раз уколола его Лаки.

— А где сейчас твой любовник? — спросил Алекс, не обращая внимания на Лаки. Он полностью сосредоточился на Дэйзи.

— Сидит с детьми. Она предпочитает проводить время дома.

— Она?! — переспросил Алекс. Дэйзи подмигнула Лаки.

— Ты меня поймешь, сестренка. Если в твоем распоряжении имеется маленькая мягкая писька, зачем тревожить себя здоровым грязным болтом. Неужто мы будем убиваться из-за мужиков? Верно я говорю, девочка?

— Спасибо за откровенность, — сказал Алекс. Ему не понравилось направление, которое принял их разговор.

— Ладно, — заговорила Лаки, заметив по лицу Алекса, что он испытывает неловкость, и недоумевая, почему. — Как с тобой можно связаться?

От неожиданности Дэйзи даже разлила пиво.

— Это еще зачем?

— На случай, если Алекс захочет пригласить тебя в свою картину.

Дейзи переплела пальцы и с видимым удовольствием созерцала свои длинные загнутые ногти, выкрашенные в ярко-сиреневый цвет.

— Я не актриса, — скромно промолвила она.

— Тебе и не придется ничего играть, — сказал Алекс.

— Совершенно верно, — подхватила Лаки — — В картине будет сцена со стриптизом. Ну, знаешь, та самая… Когда два парня разговаривают…

Дэйзи поняла ее с полуслова.

— Знаю, она — в каждом фильме, что ни возьми. Мужики болтают, а позади них раздевается телка с большими сиськами.

— Точно! — воскликнула Лаки. Дэйзи была сообразительнее, чем ей казалось поначалу. Обе женщины рассмеялись.

— Запиши телефон, по которому в случае надобности мы сможем до тебя дозвониться, — велел Алекс, протягивая Дэйзи мягкую «книжечку» спичек и ручку.

Негритянка нацарапала свой телефон и адрес.

От нетерпения Алекс уже не находил себе места.

— Ну, теперь-то мы можем уйти? — обратился он к Лаки.

— Давай сыграем в пул. Хотя бы одну игру. Ты же обещал!

Алекс взглянул на столы для пула и с облегчением увидел, что все они заняты.

— Ни одного свободного стола, — сказал он, стараясь, чтобы в его голосе не особенно сквозила радость.

— Сейчас я все устрою, — бросила Лаки, поднимаясь на ноги.

— Нет, — с нажимом возразил он. — Пока мы еще в состоянии ходить, надо немедленно убираться отсюда.

Ее глаза потемнели еще больше, и он прочитал в них вызов.

— Боишься, что побьют, да?

Он был слишком трезв, а она — чересчур пьяна. Схватка была бы неравной…

Пожелав Дэйзи спокойной ночи, они отправились на автомобильную стоянку.

Холодный ночной воздух ударил Лаки, словно кирпич по голове. Она застонала и стала валиться с ног.

— Вот тебе и бездонная бочка, — проговорил Алекс, подхватив женщину на руки и вдыхая исходивший от нее чувственный запах мускуса.

— Что-то мне нехорошо, — пробормотала Лаки, тяжело повиснув на руках спутника.

Алекс невольно испытал удовольствие, увидев ее такой беспомощной. Теперь это была уже другая Лаки, и она целиком зависела от него. Вот такими и должны быть все женщины. Не раздумывая ни секунды, он наклонился к ее губам и стал целовать их — грубо и страстно.

Лаки понимала, что напилась, понимала, что не должна была так поступать, понимала, что это было огромной ошибкой. Но перед ее глазами неизбывно стояла фотография, на которой голая блондинка обвивала шею Ленни. И единственными чувствами, которые она испытывала, было разочарование и боль. Они-то и тащили ее вниз.

Как жестоко опустошил ее Ленни! И оставалось только одно средство освободиться от него.

Средство по имени Алекс.

Двое любовников в дешевом мотеле. Разбросанные вокруг постели, их вещи грудами валялись по всему потертому ковру. Они оба испытывали неутолимую потребность в постоянном сексе. Не было нужды ни в каких любовных прелюдиях. Он чувствовал возбуждение, подобное которому не испытывал никогда, она в любой момент была готова откликнуться на его зов.

Он провел ладонью по ее грудям — таким высоким и прекрасным…

Она прикоснулась к его члену, каменному от желания…

— Она застонала, когда он вошел в нее. Самозабвенный стон страсти и животного наслаждения.

Они оба обезумели. Это была похоть чистой воды, причем свободная от любых запретов — ничем не замутненное и непрерывное совокупление.

Вот в чем нуждалась Лаки. И когда она наконец кончила, то выпустила из себя гнев, боль и обиду, которые так долго хранила в себе, находясь в их власти.

Одновременно с ней забился в оргазме и Алекс.

— Господи великий! — закричал он. Она промолчала. Перекатилась на другой край постели и свернулась комочком, прижав колени к подбородку.

Он тактично сделал вид, что так и надо. Через несколько минут оба уже спали.

Глава 22

В юго-восточном уголке Сицилии, над пыльной дорогой из Ното в Рагузу, притулилась крохотная деревушка, где когда-то родилась Донна. Она появилась на свет в небольшом доме, в котором до сих пор жил ее восьмидесятисемилетний отец, две младшие сестры с мужьями, брат Бруно с женой, а также многочисленные племянники и племянницы. Донна помогала им всем, регулярно отправляя посылки с продуктами, одежду и подарки, которые воспринимались в этом заброшенном местечке, как неслыханная роскошь.

С тех пор, как отец продал ее совсем молоденькой, Донна была здесь всего лишь однажды, но тем не менее давно превратилась в местную легенду, а ее имя упоминалось тут с величайшим почтением.

Деревня Донны раскинулась на горном склоне, и если спускаться вниз, то через сорок пять минут тропинка приводила к скале, у подножия которой шумело море и располагались запутанные катакомбы со множеством пещер. Предания гласили, что там — нечисто, поэтому редко кто из местных рисковал даже приблизиться к ним.

Еще детьми Донна, Бруно и ее первая любовь — мальчик по имени Фурио — проводили долгие часы, исследуя эти пещеры. Их не пугали древние легенды, хотя старики поговаривали, что там водятся привидения и даже нечисть похуже. Легенда говорила, что после страшного землетрясения 1668 года, в результате которого были разрушены многие города, пещеры стали пристанищем для воров и убийц. Когда один из них изнасиловал и убил маленькую девочку, местные жители, преисполнившись ярости, совершили налет на пещеры и перебили всех их обитателей, похоронив их в общей могиле.

Донна, Фурио и Бруно не верили этим сказкам. Пещеры для них все равно оставались самым привлекательным местом для игр, и ничто не могло испортить им удовольствие.

После того, как Донну увезли в Америку, Бруно и Фурио перестали туда ходить.

Так продолжалось до тех пор, пока Донна не послала за Бруно и не посвятила его в свой план — такой невероятный, что поначалу он даже хотел пойти на попятный. Но когда сестра объяснила, что это месть за ее убитого мужа, Бруно согласился. Их пещеры идеально подходили для выполнения задуманного. Расположенные в пустынной местности у подножия скалы, промозглые и запутанные, они были словно созданы для того, чтобы быть тюрьмой.

В правильности этого пришлось убедиться и Ленни Голдену. Вот уже восемь долгих недель он являлся узником этих мрачных катакомб. На левую ногу ему надели металлическое кольцо, от которого тянулась цепь. Второй ее конец был прикован к торчавшему из базальтовой скалы кольцу меньшего размера. Любая возможность побега была исключена. Он мог разве что, как пес, с трудом ковылять по замшелой пещере, волоча за собой тяжелые кандалы.

Просыпаясь каждое утро, Ленни видел одни и те же мрачные декорации: тоненький солнечный луч, пробивающийся откуда-то сверху, и осклизлые, покрытые мхом стены пещеры. До его слуха и обоняния доносились звуки и запахи близкого моря.

Насколько оно близко? Судя по сырости, волны прибоя разбивались где-то рядом. А что, если будет шторм? Не затопит ли его пещеру? Ленни не хотелось умирать страшной смертью, утонув в этой норе, которой суждено отныне быть его домом.

Его камерой.

Местом его заключения.

И самое ужасное состояло в том, что Ленни не имел ни малейшего представления относительно того, где он находится. Он мог лишь предполагать, что его похитили с целью получения выкупа. Но если дело обстояло действительно так, то почему ни Лаки, ни киностудия до сих пор не выкупили его?

Он влачил свое заключение уже восемь страшных и, казалось, нескончаемых недель. Счет дням Ленни не утратил только потому, что отмечал каждый из них на стене пещеры. За все это время единственными людьми, которых он видел, были двое мужчин, ежедневно приносивших ему еду — хлеб с сыром. Раз в неделю вместо сыра ему давали кусок мяса, жесткого, словно подошва сапога, и дважды в неделю — фрукты. Ленни был постоянно голоден как волк.

Ни один из его тюремщиков — угрюмых мужчин лет по сорок — не знал ни слова по-английски. Они вообще избегали вступать с ним в какой-либо контакт. Хмурый взгляд — вот и все общение.

То один, то другой появлялся каждый день в одно и то же время, ставил еду на перевернутую вверх дном коробку и немедленно исчезал. Раз в несколько дней они опустошали ведро, куда испражнялся узник, и одновременно с этим заменяли второе ведро, наполненное мутной водой, — в нем он умывался.

Здесь не было ни зеркала, ни каких-либо других приспособлений, чтобы следить за собой. Ленни полагал, что сейчас он напоминает дикаря с длинными спутанными волосами и восьминедельной бородой. Одежда его превратилась в грязное рубище. Как-то раз он решил постирать то, что было на нем, и едва не умер от холода, дожидаясь, пока высохнут вещи.

Ленни мог смириться с жалкой едой и парашей вместо туалета. Он даже был в состоянии привыкнуть к пронизывающему до костей холоду, сырости и крысам. Ночи напролет, пока Ленни лежал на досках, служивших ему ложем, они суетились в пещере и бегали по его ногам. Он не мог смириться лишь с одним — безнадежным отчаянием от того, что ему было нечем занять свой мозг. День за днем он тупо сидел в темной норе, не имея возможности читать или писать, слушать музыку или смотреть телевизор.

Вакуум. Пустота. Безысходность. ОН… МЕДЛЕННО… СХОДИЛ… С УМА. Наступил момент, когда узник стал разговаривать вслух. Слушать самого себя было не слишком большим утешением, но теперь, по крайней мере, под сводами пещеры раздавался человеческий голос. Ленни озвучивал роли и воспроизводил целые сцены из своих фильмов, а иногда разговаривал с Лаки, как если бы она находилась рядом с ним.

Нередко он мысленно восстанавливал события того злополучного утра. Он помнил ощущение счастья от близкой встречи с любимой, рисовал себе яркие картины того, как она бежит от трапа самолета и падает в его объятия. Они идеально подходили друг другу, и так было всегда.

Он вспоминал, как вышел из отеля, и швейцар указал ему на машину. За рулем был новый шофер, а не тот, что возил его обычно. Через некоторое время, когда они были уже на пути в аэропорт, водитель предложил ему кофе. Он согласился и с наслаждением хлебнул горячей жидкости, смакуя ее крепкий и чуть горьковатый вкус.

А затем — пустота. Ленни не помнил ничего, что происходило потом — до тех пор, пока не проснулся на полу пещеры, связанный, как бешеный пес. И рядом не было никого, кто мог бы объяснить ему, что происходит.