Мари открыла ноутбук:

– Значит, они думали, что семья Норман имела какое-то отношение к маяку?

– Этот городок называется Норман-Клиффе, девушка. Семья Норман имела тут отношение приблизительно ко всему. В свое время Норманы породнились с Роландами. Не помню уж, в связи с чем те ребята тогда завели речь о маяке, но точно говорю, что было такое.

– И чем же дело закончилось? – спросила Мари.

Тео опять пожал плечами:

– Ни Норманов, ни Роландов здесь давно уже нет. Никого из них не осталось. Ребята это выяснили и убрались восвояси.

Если это была правда, она не внушала оптимизма. Сто лет – долгий срок, однако 1914 год – все ж таки не темные века. В Норман-Клиффе не могли построить маяк так, чтобы об этом не осталось совсем никаких свидетельств. Должны быть вахтенные журналы, какие-то официальные документы. И тот факт, что кто-то уже искал сведения о маяке, но ничего не нашел, был недобрым знаком.

– Простите, что разочаровал, – сказал Тео, вставая. – Но если хотите, могу подкинуть вам другой водолазный проект. Я потерял мотор от своей старой лодки. Не исключено, что его украли те самые фейри, о которых вам тут Билл балаболил, – заговорщически подмигнул он. – Было это аж в тысяча девятьсот семьдесят первом году. Я тогда поймал во-о-от такую рыбу, больше, чем вы от макушки до пят. А фейри, должно быть, это не понравилось, представьте себе. И пока я с той рыбой сражался, пока затаскивал ее на борт, они трос-то на корме перегрызли и мотор уволокли. Так что назад мне пришлось грести этой рыбиной заместо весла, вот этими вот самыми руками.

Мари не нашлась что сказать.

Позднее, лежа в постели и слушая океан, успокаивающе плескавший волнами за окном, она думала о высокой скале. Действительно ли никто не потрудился отодвинуть маяк от обрыва и он упал в воду? Возможно ли, что маяк уцелел на дне за столько прошедших десятилетий? И существовал ли он вообще, или же рисунок Кэтрин Меттл был иллюстрацией к сказке, таким же плодом воображения, как байки старых рыбаков? Но все сказки с чего-то да начинаются, их отправные точки находятся в реальной жизни. Засыпая, Мари думала о фейри – хранителях рыб, и об одиноком луче маяка над черными водами. Как там сказал Тео? «Столько легенд о нем ходит, что поневоле призадумаешься…»

Сван

1913 год

Из города Сван вернулся как раз к тому часу, когда надо было зажигать маяк.

На скале было темнее, чем обычно, – сумерки, как туман, заволокли деревья, тучи застыли на горизонте черной массой, и на мгновение в холодной тишине фонаря Сван почувствовал себя кораблем, сорвавшимся с якоря и потерявшим ориентиры в пространстве. Но он тотчас воспрянул духом при виде мачтовых огней вдали от гавани, зажег фитиль, и когда стеклянный отсек наполнился мерцающим светом, ему показалось, что далекий корабль подмигнул ему в ответ сигнальными огнями.

Сван всего однажды видел свет своего маяка с моря. Это было лет пятьдесят назад, когда ему пришлось самому сходить в Сент-Джонс на лодке за припасами и в его отсутствие огонь на башне зажигала Грейс. На обратном пути он был занят подсчетом расходов и проверкой купленного по списку, так что даже не задумывался о том, как будет выглядеть маяк, а когда его плоскодонка обогнула скалы и вошла в Норман-Клиффс-Бэй, он увидел луч, устремленный в море, пронзающий тьму, башня высилась на скале – суровая, горделивая, живая, неколебимая, – и у Свана по спине побежали мурашки.

Внутри башня ощущалась совсем по-другому – шумной, скрежещущей, механической. Ничего в ней не было от того умиротворяющего чуда, каким она казалась с залива. Луч, столь удивительный и загадочный для того, кто смотрит на него издали, здесь был сложным продуктом взаимодействия стекла, латуни и масла, горящего в резервуаре, который тщательно спроектировали для того, чтобы усиливать свет, проходящий через гигантскую, высотой со Свана, линзу. И еще тот, кто любовался этим светом с моря, не чувствовал ни жара, ни прогорклого дыма, не слышал гудения вращавшего линзу часового механизма в отсеке под фонарем, такого мощного, что сотрясался пол. Среди глубокой ночи бодрствовали только смотритель, маячная башня и океан.

На этот раз Сван не стал задерживаться в фонаре – погладил линзу напоследок, спустился в свой домик и рухнул в кресло. Обратный путь из города он проделал будто во сне, ничего не замечая; грудь сдавило и не отпускало до тех пор, пока он не оказался в лесу. Теперь ему все чудилось, что с минуты на минуту сюда примчатся Абигайл или Корт. На выходе из банка он быстро проскочил мимо Лу Роланда, который как раз шел на работу и удивленно шарахнулся в сторону. И хотя это был тот самый Роланд, ради которого он сегодня и приехал в город, Сван сумел лишь взмахнуть рукой в ответ на его приветствие. И только сейчас, на своей уютной, безопасной кухне, он почувствовал, как сердце замедляет бешеный перестук, потихоньку успокаиваясь. На столе стояла корзинка с остатками морошки, как будто ничего не изменилось с сегодняшнего утра. «Ты еще пожалеешь о тех днях, когда тебе докучал только Корт…» Да уж, дружище Питер был прав.

Вахтенный журнал лежал рядом с морошкой – толстая тетрадь в кожаном растрескавшемся переплете, – и Сван вспомнил, что сегодня так ничего и не записал. Для него это было нехарактерно. Память давно стала его подводить, и он пришел к выводу, что фиксировать события лучше сразу после того, как они происходят, чтобы отчет был точным и подробным. Но сейчас он никак не мог заставить себя перенести на бумагу день, который начался с Корта Роланда и закончился Абигайл Норман. Поэтому он тянул время, рассеянно перелистывая в обратном порядке страницы за предыдущую неделю.



11 ОКТЯБРЯ, 1913

НАДВИГАЕТСЯ ШТОРМ? У МЕТТЛ НА МАЯКЕ. ПРОШЛИ ТРИ ПАРОХОДА ИЗ СЕНТ-ДЖОНСА. ВЫЧИСТИЛ ВОДОНАГРЕВАТЕЛЬ И ЗАМЕНИЛ ТРУБУ В КОКОВОЙ КОМНАТЕ НУЖЕН РЕМОНТ СИГНАЛ РАБОТАЕТ



10 ОКТЯБРЯ, 1913

НАДВИГАЕТСЯ ШТОРМ. ПРОИЗВЕЛ ТЕХОСМОТР И УСТРАНЕНИЕ НЕПОЛАДОК В ФОНАРНОМ ОТСЕКЕ. ПОЛНОСТЬЮ ВЫЧИСТИЛ ВСЮ ОПТИКУ И МЕХАНИЗМ ЛИНЗЫ. НУЖЕН РЕМОНТ В БОКОВОЙ КОМНАТЕ. СИГНАЛ РАБОТАЕТ.



Ремонт в боковой комнате домика смотрителя Сван откладывал месяцами. Раньше она служила гостевой, когда у них с Грейс еще бывали гости – приезжали ее родители и кузены, часто оставались с ночевкой Питер и Софи, и тогда на маяке становилось шумно и радостно. Теперь комната пустовала; это была единственная часть дома, куда Сван старался не заглядывать – косился на закрытую дверь и брел в свой закуток или на кухню.



9 ОКТЯБРЯ, 1913

ВСЮ НОЧЬ ШТОРМИЛО, СИЛЬНЫЙ ЮГО-ЗАПАДНЫЙ ВЕТЕР И ДОЖДЬ СО СНЕГОМ. У МЕТТЛ ПРИВЕЗ ПРОДУКТЫ, ПЛОТНИЦКИЙ ИНСТРУМЕНТ И МАТЕРИАЛЫ. НУЖНО ПОЧИНИТЬ ДВЕРЬ В САРАЕ С МАСЛОМ. ПОДЛАТАТЬ ОКОННЫЕ РАМЫ В ДОМЕ. ШХУНА «НЭЛЛЕ» СЕЛА НА МЕЛЬ И ОТБУКСИРОВАНА В ГАВАНЬ. «ПОКОРИТЕЛЬ МОРЕЙ» НАЛЕТЕЛ НА РИФ РЯДОМ С БУХТОЙ И ТРЕБУЕТ РЕМОНТА. СИГНАЛ РАБОТАЕТ.



Сван поморщился. Эта запись была еще неприятнее, чем та, про ремонт в боковой комнате. Он давным-давно отдал «Покорителя морей» Уиллу Меттлу, после того как сам унаследовал его от Нико, а тот – от Томаса в свои шестнадцать. Томас, их отец, тогда угрюмо сказал: «Ты достаточно взрослый, чтобы жить в океане», а у Сильви мелькнула мысль: «Достаточно взрослый, чтобы там умереть». Но Нико оказался везунчиком – он неделями пропадал на Большой банке и возвращался с трюмами, под завязку набитыми треской. И был очень доволен «Покорителем морей». По крайней мере, Сильви так казалось до того летнего утра, когда Нико вернулся из плавания, завершив свой третий рыболовный сезон. Днем братья отправились в маленькую скальную бухту. Одному было пятнадцать, второму – девятнадцать. Сильви купался, Нико примостился на своем привычном месте на каменной приступке над волнами. Он окреп, возмужал и сильно загорел за время плавания, так что теперь Сильви все время приходилось поглядывать на брата, чтобы убедиться в его реальности.

Через узкий вход в бухту проскользнул бот и развернулся. На борту значилось: «Как ей это понравится». Это была местная лоцманская посудина, и за штурвалом радостно скалился Питер.

– Ого-го! – воскликнул он. – Мне передали, что в здешних краях завелись морские чудовища, но я и не думал, что они такие уродливые!

Нико в ответ растянул двумя пальцами рот, обнажив зубы, и высунул язык. Для этого ему пришлось отпустить скалу, и он, не удержавшись, плюхнулся в воду, обдав Сильви фонтаном брызг. Питер покачивался в боте у самой скалы.

– Вы как, вечером собираетесь на гулянку к Фрэнсису Норману? – поинтересовался он.

«Никакая это не гулянка, – подумал Сильви, – а целый званый ужин, торжество в честь открытия нового банка».

– Мне что-то не улыбается весь вечер слушать, как Фрэнсис Норман хвастается тремя новенькими кораблями, – отозвался Нико.

– Давайте вы пойдете, а? – взмолился Питер. – Отец говорит, нам надо там быть, а Соф будет повсюду таскаться по пятам за Каллумом Купером. Не оставляйте меня одного!

– Может, нам все-таки стоит сходить? – обратился Сильви к Нико, после того как Питер отчалил. – Когда ты в последний раз бывал в усадьбе? Я туда несколько лет не заглядывал.

Нико смотрел на море, и цвет его глаз менялся от серого до синего и обратно, как будто волны прокатывались прямо через него. Затем он перевел взгляд на Сильви:

– Я был там сегодня утром. Только маме не говори, что я не сразу примчался домой из гавани.

– Ты был в усадьбе? Зачем?

– Ладно, скажу. – Нико развернулся к нему и придвинулся ближе. – Только об этом маме тоже не говори. И отцу ни слова. Я в последнее время подрабатывал на Фрэнсиса Нормана. Копил деньги на корабль побольше.

– Нико! – просиял Сильви. – Но ведь отец на тебя ничуть не рассердится! Он будет тобой гордиться!

Нико ухмыльнулся – видно было, что тем самым он хочет скрыть смущение из-за пылких слов брата.

– Не хочу, чтобы отец думал, будто я считаю «Покорителя морей» недостаточно хорошим для себя. Это отличная шхуна, и она станет отличным лоцманским судном в гавани. Но для рыбной ловли на Большой банке наш «Покоритель» больше не годится, еще одного такого плавания он не выдержит. Я уже поговорил с Боуэном Смитом в Сент-Джонсе насчет нового корабля и заплатил ему задаток – половину суммы. Моя шхуна будет готова в январе.

– В январе?! – изумился Сильви.

– Я подумываю назвать ее «Счастливые звезды считай», – сказал Нико. Это была строчка из его любимой песни, и он тотчас просвистел пару тактов.

Так Сильви унаследовал «Покорителя морей», вышел на нем в море один-единственный раз и оставил его в сухом доке, а потом отдал Уиллу Меттлу, чтобы тот привел судно в порядок, и вот теперь оно опять требует ремонта. «Покоритель морей» давно не ходил дальше, чем лоцманские боты, но теперь Сван знал, что дни его окончательно сочтены. Печально будет смотреть на гавань и не видеть больше веселого кораблика с желтыми бортами. «Покоритель морей» был маленьким, но стойким и отважным. Более стойким и отважным, чем Сильви…

Сван вздохнул и взялся за перо.



12 ОКТЯБРЯ, 1913

К. РОЛАНО НА МАЯКЕ. ОБСУЖДАЛИ ЮРИДИЧЕСКИЕ ДЕЛА.

П. МЕТТЛ НА МАЯКЕ. ОБСУЖДАЛИ ЛИЧНЫЕ ДЕЛА.

ОТДРАИЛ КУХНЮ И ГОСТИНУЮ. БЫЛ 13 НОРМАН-КЛИФФС ПО ЛИЧНЫМ ДЕЛАМ. СИГНАЛ РАБОТАЕТ.

* * *

В тот вечер, когда Фрэнсис Норман устраивал торжество, Нико, Сильви, Питер и Софи собрались вокруг костра, который весело потрескивал в саду второй усадьбы на холме. Сильви сидел напротив брата, смотрел на пляшущие над огнем искры и чувствовал себя покойно и умиротворенно.

До тех пор, пока из особняка не пришла Абигайл.

В последние дни она так же, как и Нико, редко показывалась на публике – была занята в отцовском банке. Но в городе все внимание было приковано к ней, теперь уже восемнадцатилетней Абигайл Норман с глазами цвета утреннего неба и блестящими черными волосами. Абигайл на всех смотрела так, что люди чувствовали себя недостойными даже заговорить с ней и одновременно понимали, что не успокоятся, пока не заслужат ее взгляда.

Сейчас Абигайл направилась прямиком к Нико:

– Боуэн Смит сказал мне, что строит корабль для тебя.

– Не говори так громко… – Нико покосился в сторону отца.

– Смит, похоже, сам доволен своей работой. Наверное, корабль получится неплохой.

– Отличный, – тихо сказал Нико.

Абигайл смотрела на него некоторое время, покусывая губу, затем уселась между Нико и Каллумом Купером, и у обоих парней порозовели щеки. Софи, которая, как и предполагал Питер, весь вечер глаз не спускала с Каллума, тоже вспыхнула.

– Мой отец как раз ищет еще одно судно для торговых рейсов, – сказала Абигайл.

– Лучше не связывайся, Нико. Я слышала, последний груз Фрэнсиса проделал долгий путь в Америку и не нашел там покупателей, – предупредила Софи, отчего Сильви проникся к ней благодарностью.

Абигайл лишь презрительно фыркнула и встала:

– Так или иначе, обдумай предложение. Торговля прибыльнее рыболовства.

Нико задумчиво смотрел ей вслед, пока она шла к особняку, и впервые Сильви почувствовал, как между ним и братом разверзается пропасть. А потом хлынул Дождь.

Вся компания вскочила и бросилась к дому. По пути они потеряли друг друга в толпе спешивших в укрытие гостей. Сильви оказался в комнате с камином и огромным окном, выходящим на гавань, присел на подоконник, глядя сквозь залитое водой стекло на скалы, и подумал, что лучше бы они с Нико остались в скальной бухте, лучше бы не слышали о Фрэнсисе Нормане, его дурацких деньгах и дурацкой торговле. Он встал и пошел искать брата, чтобы попросить его уйти, но по дороге случайно наступил на ногу какому-то высокому парню.

– Эй! – возмутился тот. – Ты намочил мои новые ботинки!

– Извини, – смиренно развел руками Сильви.

Девушка впереди него обернулась:

– Не говори глупостей, Артур, на твои ботинки уже и так вылилась целая туча. – Она взглянула на Сильви светло-карими глазами; с ее мокрых волос текла дождевая вода. – Не обижайся на моего брата, – сказала она. – Меня зовут Грейс. Не знаешь, где тут раздобыть горячего сидра?

– Сидра у нас и дома хоть залейся, – фыркнул Артур. – Куда ты еще собралась? – Его взгляд вдруг устремился в сторону, и Сильви обнаружил, что парень завороженно смотрит на Абигайл, а та – на него.

Остаток вечера прошел как в тумане, и кроме первой встречи с Грейс ван Горен Сильви запомнил навсегда только одно. Когда торжественный прием уже заканчивался и люди расходились, спотыкаясь в послегрозовой дымке, а Сильви в поисках Нико оказался на заднем крыльце, он увидел, что дверца погреба рядом с крыльцом открыта, перегнулся через перила и услышал скрип, приглушенный смех, неразборчивый шепот, а потом все стихло. Он спустился с крыльца, заглянул в погреб через щель в досках – и замер, охваченный странной, неуютной слабостью от того, что увидел нечто непостижимое. А потом развернулся и сбежал.

Через четыре месяца после того торжества в усадьбе Нортонов тусклым ноябрьским утром Абигайл примчалась к «Покорителю морей» и встала на причале, раскрасневшаяся, задыхающаяся.

– Можно тебя на минутку? – крикнула она Нико. – Хочу тебе кое-что показать!

Нико отсутствовал не меньше часа, а когда вернулся, волосы у него были взъерошены, глаза блестели, и он так глупо улыбался, что Сильви захотелось спросить, не подхватил ли он лихорадку.

Еще через несколько недель за ужином, когда за столом собралось все семейство Сван с присоединившимися к ним Питером и Софи Меттл, Нико объявил, что они с Абигайл Норман собираются сыграть свадьбу.

– Зачем тебе на ней жениться? – изумилась Софи. – Она такая злюка!

– Неправда, – возразил Нико. – Ты все поймешь, когда вырастешь.

– Ни за что не пойму, – буркнула Софи. – Она правда злюка. Абигайл пнула Пепперкорна и вытащила курицу Оделы из печки, когда мясо еще не прожарилось.

– Абигайл делала все это, когда мы были детьми, – сказал Нико. – А теперь она женщина и скоро возглавит отцовский бизнес. И еще она говорит, что любит меня. К тому же, – тут он покраснел, – у нас с ней будет ребенок. Она сказала мне сегодня за обедом. Абигайл думает, что это девочка. Она родится в апреле.

Изабель с Томасом переглянулись. Нико и Абигайл встречались всего три недели. До апреля оставалось меньше пяти месяцев.

– Терпеть не могу детей! – с чувством выпалила Софи. – А твою Абигайл просто ненавижу!

– Ты еще изменишь свое мнение, – уверенно пообещал Нико, приободренный молчанием родителей. – Абигайл хочет дать нашей дочери имя Хейзел. И я решил назвать в ее честь свой новый корабль.

Вскоре они поженились. Фрэнсис Норман вручил Нико дарственную на землю и недвижимость в Нью-Йорке, принадлежавшие Эндрю Норману, который много лет назад перебрался оттуда в Норман-Клиффе. Нико по рассеянности пару раз чуть было не использовал эту бумажку, чтобы разжечь камин, и от греха подальше отдал ее на хранение Сильви, а тот спрятал документ под матрас, на котором они с братом вдвоем спали детьми и который теперь стал слишком просторным для него одного. В обмен на дарственную Фрэнсис потребовал, чтобы новенькая, чудесная, коричневая с белым «Хейзел», едва пришедшая с сент-джонсских верфей в Цветочную гавань, без промедления отправилась в первое плавание под флагом его торговой компании.

Фрэнсис и Абигайл так торопили Нико, что «Хейзел», не успев пройти испытаний, отправилась в путь на два месяца раньше положенного срока. Каждый раз, когда Нико пытался протестовать, тревожно поглядывая на океан, Абигайл хватала его за руки: «Тебе надо отправляться немедленно, – говорила она, – пока ребеночек не родился». И Сильви тогда должен был бы все рассказать, но молчал, потому что «Хейзел» была прекрасна, а Нико – счастлив. Сильви молчал о том, что он видел и слышал в погребе во время торжества в усадьбе Норманов за несколько месяцев до того, как Абигайл пришла на причал за его братом, – о двух силуэтах в лунном свете, о слившихся в одно двух прерывистых дыханиях в тишине, об Артуре ван Горене, который сидел на деревянном ящике, и об Абигайл Норман у него на коленях. О том, как они слаженно двигались в размеренном, мощном, как морской прибой, ритме. О том, что он предпочел бы не видеть.

* * *

В ночь накануне того дня, когда Нико должен был вернуться из своего первого плавания на «Хейзел», Сильви разбудил резкий, заполошный стук в дверь.

Прибежала Одела Пайк с пепельно-серым лицом, и у Сильви при виде ее упало сердце – он испугался за Томаса Свана, вспомнив, как тот морщился и массировал грудь за завтраком, перед тем как уйти в океан с Айвеном Пайком на «Оделе Блю».

– Что стряслось? – выдохнул Сильви, схватив Оделу за плечи. – Что-то с моим отцом?

Одела помотала головой – ее трясло, и только теперь Сильви заметил, что глаза девушки наполнены слезами.

– С твоим братом, – выговорила она. – В гавань, скорее. «Хейзел» тонет.

Ночь была удивительно ясная, как потом вспомнит Сильви. Подул шквалистый зимний ветер, но тотчас угомонился, умолк, оставив лишь неутомимый рокот высокого прилива звучать в тишине. На небе ярко сияли звезды, и воды были чисты, скалы – безмятежны. Спокойствие царило повсюду. Кроме отмели.

«Хейзел» налетела на подводные камни, и ее фок-мачта была охвачена пламенем.

«Как ей это понравится» и «Одела Блю» уже были там, рядом, лихорадочно маневрировали, тщетно пытаясь закинуть канаты на мачту большого корабля. Сильви подумал, что матросы на «Хейзел» успеют спилить мачту – тогда хорошего рывка будет достаточно, чтобы повалить ее за борт, и весь корабль будет спасен, а мачту потом можно новую поставить. Но пока он мчался по темному причалу к «Покорителю морей» и отчаливал, впервые встав за штурвал, ему стало ясно, что уже слишком поздно. Тогда Сильви сделал глубокий вдох и заставил себя задержать дыхание. Океан спокоен. Нико умеет плавать. Он выберется.

Нет, не выберется.

Нико – капитан. У Нико есть команда. Он никогда не покинет корабль без нее.

«Скорей, скорей, скорей», – забормотал Сильви на выдохе. И, словно спеша на помощь своему бывшему хозяину, «Покоритель морей» рванул вперед – Сильви никогда не видел, чтобы он развивал такую скорость.

– Нико! – закричал Сильви, когда они уже были близко, и закашлялся, вдохнув едкие пары горящего керосина. Там словно полыхал сам океан; от дыма, плотного, как вода, щипало глаза и горло. Горящая мачта, словно факел, разгоняла тьму, освещая людей в воде вокруг шхуны, плывущих и тонущих. Сильви вглядывался в них, но Нико там не было. «Одела Блю» со спасенными на борту, переполненная, уже разворачивалась к Цветочной гавани, а когда она проходила мимо, Сильви увидел на палубе Томаса, закрывшего ладонями лицо.

– Сван! – донесся крик, и Сильви с замиранием сердца обернулся на голос человека, который наконец-то нашел его брата.

Но он ошибся. Это кричали ему самому. Отец Питера на «Как ей это понравится», низко перегнувшись через борт, вытягивал из воды неподвижное тело. Слишком большое. Это не мог быть Нико.

– Отходи, Сван! – крикнул отец Питера. – «Хейзел» начинает погружаться!

Сильви, не обращая внимания на предостережение, бросил «Покорителя морей» вперед, еще ближе к пламени.

– Нико!

Было какое-то движение на палубе. Человек, спотыкаясь, брел в дыму. Силуэт.

– Нико?

Зыбкая тень, порождение огня и теней.

– Нико?!

Силуэт вскинул руки – подавал сигнал? Просил о помощи? Молился? А потом он исчез.

У Сильви сердце чуть не выскочило из груди. Он бросил якорь, отпустил штурвал, и когда «Покоритель морей», качнувшись, встал почти вплотную к горящему кораблю, наконец лопнул топсель на «Хейзел». Раздался оглушительный треск – два судна столкнулись. У Сильви за спиной зазвучали крики – мачта прекрасной новой шхуны его брата упала, задев нос старой шхуны отца, и канула в воду. «Покорителя морей» так тряхнуло, что Сильви подбросило вверх и вперед, навстречу огненному силуэту, и он мог бы поклясться, что, падая в воду, слышал, как кто-то насвистывал мелодию «Счастливых звезд».

Мари

2014 год

На следующее утро Мари проснулась в семь и сразу вскочила с постели, охваченная привычным бодрящим чувством, которое всегда возникало у нее перед началом нового проекта. Она натянула штанины гидрокостюма, завязала его рукава на талии, а сверху накинула рубашку, купленную накануне в «Айсколках». При ближайшем рассмотрении рубашки оказалось, что на спине там красуется надпись: СЕНТ-ДЖОНССКИЙ ФЕСТИВАЛЬ УЛИЧНЫХ АРТИСТОВ – 2005, а впереди есть нашивка: КОМАНДА «БУРЕВЕСТНИКИ».

В номере пахло свежим постельным бельем и какими-то травами, и аромат казался настолько солнечным и летним, что Мари неприятно удивилась, когда раздернула занавески и увидела, что за окном все окутано туманом, скрывшим из виду город, океан и скалы. Она почувствовала укол разочарования: исследовать берег сегодня не удастся. Пока она вглядывалась в сероватую дымку, из гавани донесся вой сирены, подающей сигналы судам во время тумана, – долгий, тягучий, словно порожденный самим сгустившимся воздухом.

Внизу Джо металась между кухней и обеденным залом, где почти все столики уже были заняты молодыми семьями.

– Отличная рубашка! – не преминула она заметить на бегу при виде Мари. – В этом году у нас опять будет этот фестиваль, уже на следующей неделе. Сможешь сама налить себе кофе? О кошку не споткнись!

Мари вовремя посмотрела себе под ноги, иначе в следующую секунду наступила бы на самую жирную в мире кошку из тех, что ей только доводилось встречать, – серая плюшевая тушка растянулась во всю длину у нижней ступеньки лестницы.

– Ее зовут Бедламер, – бросила Джо, пробегая в обратном направлении. – У нас на острове так называют детенышей тюленей. Сокращенно Бедди или Бед. Иногда – Бедушка-Беда. Короче, зови ее как хочешь, но не жди, что она когда-нибудь соизволит уступить тебе дорогу.

Мари наклонилась почесать кошку за ухом, переступая через нее, и Бедди, открыв сонные зеленые глаза, мурлыкнула.

В обеденном зале Мари, наливая себе из кофейника свежесваренный кофе, бросила рассеянный взгляд в окно – и замерла. Пейзаж разительно изменился: туман рассеялся, небо сияло голубизной, и она несколько раз удивленно моргнула, вспомнив, что написано о климате на Ньюфаундленде в «Путеводителе Фодора»: «Если вам не нравится погода при выходе на переднее крыльцо, попробуйте выглянуть с заднего». Возможно, сегодня ей все-таки не придется менять планы.

– Возьми мой велосипед, – сказала Джо, будто прочитав ее мысли. – До скал тут недалеко, но нет смысла тащиться пешком.

– А тебе он не нужен? – спросила Мари.

– Конечно, нет. Разве что погонять на нем по гостиной. И не забудь прихватить шлем на полке в прихожей – птицы в это время года у нас агрессивные.

На этот раз Мари проехала мимо «Айсколков», решив зайти на разведку в другой магазин – продуктовый, о котором ей сказала Джо. Это был особнячок, облицованный серыми сайдинг-панелями, с черными оконными ставнями в форме парусных шлюпок и вывеской «Бакалея Изабель». Полки стендов, доходивших до плеча Мари, были заполнены разнообразными товарами – пучками трав, специями, банками с вареньем и горчицей, пирожками. Розовая стена за спиной кассира оказалась, как и в «Айсколках», увешана старыми фотографиями, но ни на одной Мари не заметила маяка, что избавило ее от необходимости залезать на что-либо в торговом зале, и она быстро покинула заведение, купив сэндвич.

Погода теперь была такая чудесная, что не представлялось возможным противостоять искушению прокатиться в Цветочную гавань, что она и сделала, ориентируясь на плеск волн и скрип снастей. Вдоль угольно-черной воды выстроились автомобили и остовы старых будок для разделки рыбы. Был там и новый маяк, о котором упоминала Джо, похожий на железный шкаф. Он стоял на дальнем конце мола, где сейчас не было никого, кроме одного мужчины с металлодетектором, неспешно разгуливавшего по самому краю.

Мари поставила рюкзак с водолазной экипировкой на скамейку неподалеку от маяка и принялась разглядывать скалы, пробормотав себе под нос: «Так-так, посмотрим…» Мужчина с металлодетектором покосился в ее сторону. Она не обратила на него внимания, занятая своими мыслями и подсчетами. Самая большая скала, вероятно, поднималась футов на восемьдесят и сто лет назад должна была еще дальше нависать над океаном. Как именно упал маяк, зависело от его размеров и формы. Высокая башня, скорее всего, ударилась бы о скалу и раскололась, отчего инерция ее падения уменьшилась. Низкая и приземистая башня теоретически могла упасть целиком и врезаться в дно с достаточной силой, чтобы уйти в песок. Мари нашла у себя в телефоне фотографию рисунка Кэтрин Меттл с Маяком Свана на скале и сравнила его с тем, что сейчас видела перед собой. Однако набросок этот был выполнен художником, а не ученым, так что оценить истинные размеры башни было затруднительно. Посещение скалы придется отложить, решила Мари. Сначала надо побольше выяснить о Маяке Свана, чтобы прикинуть, каким образом лучше приступить к поискам.

Тем не менее день был погожий, а она уже почти облачилась в гидрокостюм. И если Джулиан Генри еще не подогнал свой водолазный бот, Маяк Свана из-за этого не должен томиться в ожидании. Мари подошла к краю мола и посмотрела вниз. Вода была свинцово-серой и мутной – возможно, от взвеси песка. Эванджелина предположила, что маяк мог уйти в песчаное дно и таким образом сохраниться. Интересно, знала ли она о подобных случаях?

А их между тем было немало где угодно. На каком-нибудь пляже, открытом всем ветрам, вдруг проступали из песка разломанные корпуса кораблей, и ветра снова их засыпали. Надпалубные постройки показывались над илистым дном озер и уже исчезали к тому времени, когда случайно заметившие их водолазы возвращались туда с оборудованием. Один затонувший пиратский корабль под названием «Уида» столетиями никто не мог найти, потому что он прятался под несколькими футами песка прямо у побережья Кейп-Код. И если каменный маяк был достаточно тяжелым, песчаное дно могло его полностью поглотить, скрыв из виду.

Мари натянула рукава гидрокостюма, застегнула «молнию» и прыгнула в воду. Ее надежды оправдались, едва ноги достигли дна: она кожей почувствовала, как голые ступни погружаются в мягкий песок, и засмеялась, так что изо рта вырвались пузыри. Песок был мелкий, как и сказала Эванджелина. Если повезет, дно у большой скалы сделало свою работу, защитив маяк от рифов и волн.

– Э-э… прошу прощения…

Мари, вынырнув по плечи, посмотрела вверх – с мола к ней наклонился тот мужчина с металлодетектором.

– Вы что-то потеряли? – спросил он. – У меня есть сеть, могу одолжить, если хотите.

– Нет, спасибо, – бросила ему Мари, вылезая на мол. – Думаю, я сама справлюсь.

* * *

Норман-клиффская библиотека находилась в ветхом деревянном здании и занимала всего две комнаты: одна была отведена популярной и детской литературе, пляжному чтиву, книгам о лодочном спорте, мореходстве и рыбалке, а второй читальный зал был полностью посвящен местной истории.

Единственный библиотекарь – жизнерадостный пожилой джентльмен по имени Дэниел – сразу отмахнулся от извинений Мари за еще не просохший гидрокостюм: «Это же Ньюфаундленд, милая, здесь всё немножко мокрое», – и пообещал найти любые книжки, какие ей только понадобятся.

Мари уселась, скрестив ноги, за большим деревянным столом и принялась пролистывать один том за другим, поставив перед собой ноутбук с открытым на экране сайтом Архива Мемориального университета, где можно было найти перекрестные ссылки на новые источники. История этого городка постепенно затягивала ее, как донный песок в гавани. Мари читала об Эндрю Нормане и розовом от гиацинтов холме, о двух одинаковых усадьбах на его склонах, в одной из которых, переделанной в гостиницу, она сейчас жила, как выяснилось. Читала о кораблестроении, банковском деле и рыболовстве, о Меттлах и Куперах, о ван Горенах и целых поколениях людей, чья жизнь была связана с океаном.

Но во всем этом обилии информации не хватало одной мелочи.

Не было там ни единого упоминания о маяке на скале.

Попытка найти в поисковке Маяк Свана в сочетании с названием Норман-Клиффе дала всего несколько ссылок, и почти все они были связаны с «Бакалеей Изабель», магазином, где Мари сегодня купила сэндвич. Магазин этот, открытый когда-то женщиной по имени Изабель Сван, упоминался в полудюжине путеводителей по Ньюфаундленду. Кроме этой сомнительной связи ничего существенного отыскать не удалось. Но Мари уже чувствовала охотничий азарт. В кабинетной исследовательской работе все было так же, как в водолазной экспедиции: постепенно отбрасываешь то, что не совпадает с характеристиками твоего объекта, пока наконец не наткнешься на то, что идеально совпадет. История проступает из-под воспоминаний, железо – из-под песка. Так Мари находила все затонувшие корабли, на поиски которых она отправлялась. Просто нужно знать, что отбросить, чтобы внизу обнаружилось искомое.

Размышления на тему прошлых водолазных экспедиций подкинули ей одну идею. Она закрыла ноутбук и рылась в архивных документах, пока не нашла список кораблекрушений, зафиксированных поблизости от Норман-Клиффе. Список оказался пугающе длинным, в нем были корабли разных размеров и с разным количеством жертв; все они терпели бедствие в этих водах до 1850 года. То барк затонул в шторм, то шхуна налетела на отмель. Семнадцать кораблекрушений в 1845-м, двадцать одно в 1848-м, два в 1849-м… Ноль в следующем году. Одно год спустя. У Мари по спине побежали мурашки. «1849» – записала она в блокноте и обвела в кружок.

За следующую сотню лет всего несколько кораблей разбились здесь так, что не подлежали восстановлению. Мари достала телефон, набрала номер, который дала ей Эванджелина, и, слушая долгие гудки, еще раз пробежала названия глазами:



Пароход «Теннерд» («Компания морских перевозок Теннерда») – 2 чел.

Пароход КПС[14] «Онтарио» (Канадское королевское морское пароходство) – 11 чел.

«Дерзкая Анна» – 3 чел.

Пароход «Сент-Грей» («Компания морских перевозок Веттри») – 20 чел.

«Эвернетт» – 7 чел.



– Архив Мемориального университета. – Женщина, ответившая Мари, слегка задыхалась, как будто бежала к телефону и схватила трубку на последнем звонке. – О, да-да, понятно, – сказала она, когда Мари представилась. – А я Кия Толли. Мисс Девон предупредила, что вы позвоните. Чем я могу вам помочь?

– Я собираю информацию о Маяке Свана, который должен был находиться рядом с городом Норман-Клиффе, – сказала Мари. – В тысяча восемьсот сорок девятом году там значительно снизилось количество кораблекрушений, и я думаю, это произошло потому, что именно тогда на скалах построили маяк. Вы можете пролистать судовые журналы примерно с тысяча восемьсот сорок пятого по тысяча девятьсот двадцатый год? Меня интересуют все упоминания о маяке от кораблей, выходивших из Сент-Джонса или направлявшихся туда.

– Конечно, – сказала Кия. – Начну прямо сейчас.

Прошло два часа, а она так и не перезвонила, и собственные поиски Мари тоже не увенчались успехом – никаких следов маяка не обнаружилось.

В конце концов Мари откинулась на спинку стула и потерла глаза. Погода за окном все еще была восхитительная, и, казалось, солнце посмеивалось над ней, напоминая, что свой первый шанс побывать на скале она променяла на бессмысленное сидение в душной библиотеке. Мари встала, потянулась и прошлась по небольшому залу, давая глазам отдохнуть от чтения. Она остановилась перед единственным произведением искусства, украшавшим интерьер. Это была черно-белая фотография стройного ряда деревянных будок для разделки рыбы в порту, сделанная в пору расцвета рыбного промысла в регионе, до того как из-за неконтролируемого вылова в гигантских масштабах на Большой Ньюфаундлендской банке ловить там стало и вовсе нечего и рыболовецкие предприятия на острове стали закрываться. На рамке была наклейка с надписью «Продается. Из коллекции местного историка Чарли Квентина».

«Ага», – сказала себе Мари и вернулась к ноутбуку.

На веб-сайте Чарли Квентина она нашла прекрасно структурированный каталог коллекции произведений искусства, упорядоченных по годам, начиная с 1900-х. Мари кликнула на самый ранний год и принялась медленно скроллить длинную вереницу картин и фотографий. Она несколько секунд рассматривала акварельный пейзаж со скалой в лучах восходящего солнца и каким-то белым пятном на ее вершине, которое с одинаковым успехом могло оказаться как маяком, так и одиноким облаком, затем прокрутила дальше пеструю ленту из фотографий: семейные портреты, пикники, рыбаки, пляжи, деревья, бегущие олени, собаки в брызгах воды от мокрой шерсти. Когда перед ней проплыли на экране три четверти снимков на странице за первые месяцы 1904 года, нашлось именно то, что она искала.

Мари порывисто наклонилась ближе, едва не ткнувшись носом в экран. Это была фотография группы людей на опушке леса. Перед ними на покрывале была разложена еда. В углу композиции виднелся океан. Освещение было плохое, фотография темноватая, но местность на ней определялась безошибочно. Снимок сделали на скале чуть дальше той, самой высокой, напротив города, Цветочной гавани и отмели, которая была различима вдалеке, у самого края фотокарточки. А между деревьями на заднем плане виднелись металлические перила галереи и застекленный фонарный отсек маяка с перекрещенными оконными балками. В нижней части снимка выцветшими чернилами было написано несколько слов витиеватым почерком:



Сент-джонсское лето, пикник в лесу у Маяка Свана.



Картинка. Наглядное подтверждение. Доказательство в черно-белых тонах, слегка размытое, но от этого не менее весомое.

– Привет, Маяк Свана, – сказала Мари. – Где же ты так долго прятался?

Сван

1913 год

Следующее утро выдалось серым и промозглым. С самого рассвета на скале гулял ветер, черные волны ходили под ней ходуном. Дальше вода уже поднялась, было время прилива – ненадолго пропала извечная белая полоса пены, всегда вскипавшей на отмели. Шторм приближался, и было ясно, что океан разбушуется всерьез.

Сван изо всех сил старался об этом не думать. Спал он плохо, во сне видел то «Хейзел», горящую на отмели, то Абигайл Норман, бегущую по скале к маяку, чтобы столкнуть его в океан, – и просыпался. Утром он с особым усердием отдраил кухню и протер пыль с нескольких вещей из прошлого, которые хранил в коробке за ящиком со льдом, – чек из бакалеи с запиской на обороте, набросанной витиеватым почерком Изабель, осколок чайной чашки в розочках, письма от Грейс за то время, когда она еще жила в Сент-Джонсе… Он думал о том, знают ли Корт и Лу Роланды об участии их бабушки в истории маяка. Им этот маяк, должно быть, кажется таким же древним, как сами скалы, естественной и вечной частью пейзажа, без которой невозможно обойтись.

Но когда-то в их семье думали иначе.

Похороны последовали одни за другими. Сначала все прощались с Нико Сваном, погибшим в море. Потом с Томасом Сваном, не пережившим горя. Сразу после крушения «Хейзел» пошли разговоры о необходимости построить маяк, и городской совет обратился в «Банк Норманов». «Маяк? – недоверчиво переспросил Фрэнсис Норман. – Зачем?» – Горожане, пришедшие к нему, зашептались, и он спохватился: – «Ах ну да, разумеется, это была такая трагедия. Но Нико Сван знал местные воды лучше, чем кто-либо. Как бы тут помог маяк? Осветил бы тонущим путь на дно? – Банкир оглядел толпу. – Это будет пустая трата денег, которые можно употребить на что-нибудь иное».

«На более надежные корабли», – подумали одни.

«На похороны», – подумали другие.

Чуть позже выяснилось, что их британское правительство согласно с Фрэнсисом, и горожанам пришлось действовать самостоятельно. Они добыли белоснежные камни в каменоломне и доставили их на телегах к вершине скалы; привезли морем другие материалы, железо и линзу, в маленькую бухту и, чтобы поднять их наверх, соорудили лестницу – вбили металлические штыри с деревянными планками в скалу там, где были уступы, за которые Нико Сван всю жизнь цеплялся пальцами рук и ног, чтобы спускаться к воде. Сильви смотрел на скалу из окна своей спальни, и ему казалось, что маяк сам проявляет волю к жизни, рождается и растет с каждым днем, обретает форму, вырисовывается белым облаком на фоне неба. Норман-Клиффе обзавелся стражем.

А когда спустя три года строительство маяка закончилось и настало время выбирать смотрителя, нашелся лишь один доброволец.

Сван думал о том, известно ли хоть что-нибудь из этой истории Лу и Корту Роландам. Знают ли они о шхуне, названной в честь их матери и спящей сейчас на дне Норман-Клиффс-Бэй? Хейзел Роланд умерла, когда они были мальчишками, а вскоре после того их отец уехал с острова, оставив сыновей на воспитание Абигайл и ее собственному отцу, Фрэнсису. Абигайл не вышла замуж во второй раз, хотя в городе шептались, что она была бы не прочь стать женой Артура ван Горена, который когда-то бросил ее, и постепенно все забыли о том, что формально она носит фамилию Сван, Абигайл Сван. Нико, «Хейзел», маяк – все это ничего не значило для Корта. Ему не было дела до спасения башни. Сван это знал. Корт посулил ему помощь лишь для того, чтобы заполучить дарственную.

Питер снова пришел на маяк после полудня; его дыхание стыло на холодном ветру, вихрясь серебристыми облачками. Сван увидел его из окна и распахнул дверь:

– Два визита подряд! Мне уже пора волноваться? Ты что, умирать собрался?

– Если бы, – пропыхтел Питер, падая в кресло. – Ингрид опять выгнала меня из дома собрать побольше хвороста перед штормом, но я решил проверить, как ты тут. Шторм будет злой в этот раз, Сильви.

– Знаю. – Сван посмотрел мимо башни на отмель – по ней всегда с точностью можно было определить приближение ненастья. Подводная банка из камней и песка возвышалась над морским дном достаточно, чтобы океан, ударяясь о нее, вздымался гигантскими валами во время шторма. И это уже начиналось, вода вскипала по всей отмели, пенилась так, будто из глубин всплывало морское чудовище, а сверху нависали огромные тяжелые тучи, скрывая горизонт незыблемой серой массой.

– Пообещай, что этой ночью будешь осторожен, – сказал Питер. – Ты же знаешь, что я в такую погоду нервничаю при одном взгляде на маяк. Лучше тебе переночевать у нас. Маяк Свана уже не такое надежное укрытие, как раньше, Сильви, как бы ни тяжело мне было это говорить.

– Знаю, – повторил Сван, а башня недовольно заворчала. – Мы будем осторожны. Может, придут корабли, которым мы понадобимся. Но башня не сдвинется с места, не предупредив меня заранее.

Питер с сомнением покосился в окно на маяк:

– Ну, как скажешь…

Потом они по давней привычке уселись на ступеньках крыльца, и Стой втиснулся между ними, глядя на небо, которое становилось все темнее и темнее.

– Ладно, я, пожалуй, пойду, – наконец сказал Питер, поднимаясь на ноги. – Вот уж Ингрид мне задаст…

Сван пошел его провожать, они вместе обогнули дом, и Питер по пути к своей лошади задержался у сарая с маслом, наклонился и подвигал засов.

– Тебе бы его заменить поскорее, – бросил он Свану через плечо. – Как бы дверь во время шторма не сорвало.

Сван уже писал о проржавевшем засове в своем вахтенном журнале и теперь мысленно выругал себя за то, что забыл о нем. Надо было купить новый вчера, когда он был в городе. «Недотепа…» Но засов вроде бы еще держался. «Ничего, все обойдется», – подумал он и махнул Питеру рукой – мол, понял, сделаю.

– Коли хочешь, собирайся и поезжай следом за мной, – предложил Питер, неуклюже забираясь на повозку. – Я скажу Гвенни, чтобы подольше лавку Изабель не закрывала и тебя дождалась.

– Ничего, все обойдется, – сказал Сван вслух. – Увидимся на следующей неделе.

Питер помахал ему, и лошадь потащила повозку к лесу.

Не успел Сван закрыть за собой дверь домика смотрителя, налетел порыв ветра, и со двора раздался громкий стук. Он выглянул из окна – дверь сарая с маслом была распахнута. Чертыхнувшись, Сван снова застегнул плащ поплотнее и вышел проверить, в чем дело. Засов переломился. Скоро должен был начаться ливень – оставлять масло в открытом сарае было нельзя. Похоже, ему все-таки придется съездить в город.

Сван поспешно запряг лошадь в повозку и отправился в путь, но через несколько минут спохватился – он не подпер дверь сарая. А что, если дождь зарядит до его возвращения? Рискованно оставлять так маячное масло. Сван зарычал себе под нос и остановил повозку. Наверное, он и правда слишком сильно постарел.

– Присмотри за лошадью, – велел Сван псу и зашагал обратно к маяку.

Чужих он услышал раньше, чем увидел.

Какие-то люди переговаривались приглушенно, в отдалении скрипел канат. Сван остановился на опушке за деревьями и похолодел – Корт Роланд и еще двое мужчин стояли во дворе и смотрели на башню. Затем Корт открыл дверь и исчез за ней. Башня издала сердитое ворчание.

Первой реакцией Свана было удивление. Что за странное совпадение – Корт явился сюда сразу после того, как сам он отправился в город? Эти трое, судя по всему, пришли на лодке и поднялись из маленькой скальной бухты по лестнице. Сколько же они просидели там, за камнями у начала тропинки, дожидаясь, что Сван уедет? Корт особой смелостью не отличался – он не стал бы так рисковать в преддверии шторма. А что, если бы Сван остался на маяке? Ведь он никуда не собирался и не поехал бы в город, кабы…

Сван закрыл глаза.

Питер возился с засовом на двери сарая. «Коли хочешь, собирайся и поезжай следом за мной», – сказал он.

– Ох, дружище, что же ты наделал?.. – прошептал Сван себе под нос.

– Эй! – крикнул один из незнакомцев, и Сван отпрянул за ствол дерева. – Старик не запер сарай с маслом!

– Подопри чем-нибудь дверь, – сказал ему второй, и тот подкатил к створке со сломанным засовом ручную тачку Свана. – Не хватало еще, чтобы тут все загорелось.

Шторм сегодня играл на стороне смотрителя маяка – шквалистый ветер заставил мужчин убраться восвояси вскоре после того, как они пришли. Один за другим все трое спустились в маленькую бухту, и вскоре их плоскодонка исчезла в сгущавшейся мгле. Как только на скале никого не осталось, Сван, проверив, надежно ли прислонена тачка к двери сарая, поспешил в дом и сделал то, что сегодня давно нужно было сделать – набросал записку кузнецу, решив, что Стой отнесет ее в город, как только шторм закончится. Потом он сходил в лес за псом, отвел лошадь с повозкой в стойло и пошел в башню. Камни тревожно постанывали, и он успокаивающе похлопал рукой по стене:

– Странные времена настали, друзья мои.

Стой согласился с ним, тихо гавкнув.

Но в фонарном отсеке все было в порядке, никаких признаков того, что здесь побывал Корт, не наблюдалось, за исключением недовольного ропота камней и горького привкуса во рту у Свана.

Старик зажег фитиль в резервуаре раньше, чем обычно, предварительно добавив туда еще масла. Затем неспешно спустился на ярус ниже, к часовому вращательному механизму, запустил его и вернулся в фонарный отсек. Он смотрел, как линза бросает красные и оранжевые отблески на стекла фонаря, за которыми желтеет закатное небо цвета поджившего синяка. Застывшее, заледеневшее небо цвета золота. И тут издали, из-за бурлящей отмели, донеслись первые раскаты грома.

Сван

1913 год

Шторм бушевал так оглушительно, что Сван едва различил за воем ветра и шумом волн мощный удар.

Его разбудили отголоски – что-то скрежетало снаружи, становясь всё тише, когда он рывком поднялся на койке в вахтенном отсеке, в помещении с часовым механизмом, где всегда спал во время штормов, чтобы следить за маслом. И на секунду Свану показалось, что он снова мальчишка, а в дверь барабанит Одела Пайк, и сейчас она закричит: «В гавань! Скорее!» Он встрепенулся и поднялся на ноги.

Скрежет донесся снова, похожий на страшный звериный рев. И у Свана упало сердце, потому что теперь он узнал этот звук.

Звук столкновения металла с камнем.

Корабль на отмели.

Сван распахнул люк, ведущий в фонарный отсек, и полез наверх, втягивая голову в плечи, потому что ожидал увидеть жестокое буйство стихии. Пламя горело ровно и спокойно, накрытое линзой, а за стеклянными стенами фонаря ярился ветер, громыхая обшивкой крыши. Сван прижался лицом к дрожащему стеклу, но увидел лишь огонь, отражавшийся в неистовых дождевых потоках. Чтобы разглядеть что-то в океане, нужно было оказаться подальше от источника света.

Такого беснования дождя и ветра, которое встретило его внизу, на выходе из маяка, Сван за всю свою жизнь не видел. А башня будто покачивалась, приплясывая на месте и скаля зубы навстречу шторму. «Не возьмешь! – словно кричала она непогоде. – Придется еще постараться!»

Сван, раскинув руки и распластавшись на каменной кладке маяка, сделал несколько шагов и повернулся к обрыву.

Край скалы впереди было не разглядеть, тогда он опустился на четвереньки и медленно двинулся вперед, ощупывая мокрую землю перед собой, пока рука не провалилась в пустоту. Он дождался, когда линза совершит поворот: три секунды тьмы, три секунды приглушенного сияния, три секунды ослепительно-яркого света. Даже в потоках ливня и в пляске волн ему удалось рассмотреть, что на отмели нет отблесков металла. Неужели он опоздал? Корабль уже затонул?

Но тут снова раздался грохот, и тягучий металлический скрежет зазвучал так громко, что Сван вздрогнул. Громко и близко. Слишком близко, чтобы доноситься с отмели.

Настолько близко, что источник звука должен был находиться прямо под ним.

Задержав дыхание под натиском бьющего в лицо ветра, Сван заглянул вниз с края обрыва. И в тот самый момент, когда сияние маяка сгустилось над ним в яркий луч, Сван остолбенел.

У подножия скалы был корабль.

Пароход, весь из мокрого металла и огня, застрял в скалах у входа в маленькую бухту. Задранная кверху часть корабля влажно отблескивала, и это казалось до неприличия неуместным – Сван почувствовал себя так, будто перекатился на бок в пустой кровати и наткнулся взглядом на чье-то лицо в паре дюймов от своего. Пароход дернулся, пыхнув серым облаком, словно его вырвало дымом.

Луч маяка заскользил дальше по штормовым тучам, и судно внизу погрузилось во тьму.

Сван, развернувшись, пополз к домику смотрителя; сердце колотилось в груди гулко и болезненно. Стой не спал – лежал, свернувшись клубком, широко открыв глаза и навострив уши. На кухне Сван вырвал лист из вахтенного журнала и нацарапал в спешке: КРУШЕНИЕ ГРУЗОВОГО СУДНА У СКАЛ, НЕМЕДЛЕННО НУЖНА ПОМОЩЬ. Сунул сложенную записку в резиновый чехол и привязал его к ошейнику Стоя.

– Беги к Питеру! – велел он псу, но тот не двинулся с места, дрожа всем телом и косясь в сторону океана. – Стой! – рявкнул Сван. – Питер!

Пес бросился к двери. Вслед за ним Сван, задыхаясь, пересек лужайку и поспешил вверх по лестнице на башню, в вахтенный отсек, преодолевая сразу по две ступеньки. А оказавшись наверху, замер в нерешительности.

Бывали на его веку и другие кораблекрушения, но никогда, даже в самых страшных случаях, он не останавливал вращение линзы. Для любого судна в бушующем океане это стало бы смертным приговором. Но пароход терпел бедствие здесь и сейчас, можно сказать – у его порога, в воздухе пахло огнем и плавящимся металлом, симфония скрежета становилась все громче, пока пароход продолжал проигранную уже битву. А помочь спасателям можно было только одним способом.

Сван взялся за рукоятку рычага часового механизма и дернул, останавливая крутящиеся шестерни.

Ему показалось, что потолок вздрогнул и сверху раздался вздох. Он поднялся через люк в фонарный отсек – линза замедлила вращение. Она была невероятно тяжелая, но Сван, навалившись, использовал силу инерции, чтобы докрутить ее до нужного положения: увеличительные стекла должны были поймать свет пламени под углом, который направит луч точно над краем скалы. Сван поднажал в последний раз, и линза остановилась, замерла неподвижно. Тогда он подлил в резервуар масла, взмолился о помощи всем святым – любому, кто в этот момент мог услышать призыв, – и, спустившись по лестнице, снова вышел навстречу шторму.

В ярком ровном свете пароход внизу казался меньше, беззащитнее. Очередная волна подняла его, и металл завизжал от столкновения со скалой, а Сван задохнулся от желания спасти этот корабль, защитить, потому что увидел его вдруг чужими глазами – глазами корабельщика, смотревшего за его спуском на воду, заказчика, выбиравшего цвет краски для кают, и матросов, приходивших на причал и считавших дни до того часа, когда он унесет их в открытый океан. Но все это теперь уже не имело значения. Сван даже не мог разобрать имени корабля на его борту.

Он почувствовал дрожь скалы – океан сделал вдох, набираясь сил, и Сван похолодел. Четвертая волна всегда самая мощная. «Посчитай мне, Софи!» Третья отхлынула, и пароход пошел вниз, скрежеща металлом по камню, выдувая угольную пыль, а за ним поднимался гребень нового вала. Поднимался над океаном и всем, что тот сейчас творил, поднимался над кораблем и всем, чем тот был для десятков людей. Поднимался над одинокой, бледной в луче маяка фигурой, цеплявшейся за поручень левого борта.

«Нет!» – выдохнул Сван.

Четвертая волна нахлынула.

Металл пронзительно взвыл, когда пароход стал разламываться надвое. Корма ушла под воду, и горящие угли заискрились на волнах, а нос судна еще бился о скалы, снова и снова.

Весь жизненный опыт, накопленный за восемьдесят три года на острове, кричал Свану, что он должен сделать, а чего не должен ни в коем случае. Спасение этих людей, терпящих кораблекрушение, было выше его сил и возможностей, как и раньше, как и всегда. Он уже выполнил свою задачу, предупредил город и людей – молодых и крепких, с надежными лодками. Они придут сюда и сделают все что можно. Лучше дождаться их здесь, людей из Норман-Клиффе, остаться на скале и дождаться помощи. «В лунном свете жду тебя…» Корабль погиб, и погибать вместе с ним нет смысла. «Жди меня, пока я в море, на просоленном просторе…» Море-океан отнимает, только отнимает и редко возвращает отнятое. «Крепче леди свою обнимай…» Лишь иногда возвращает – в маленькую скальную бухту. Если пучина решила что-то вернуть, волны принесут это именно туда. А рядом, кроме него, Свана, никого нет, чтобы забрать то, что она вернет. «Крепче леди свою обнимай, счастливые звезды считай…»

Сван начал действовать до того, как успел осмыслить, что собирается сделать. Он взял увесистый моток каната на крыльце дома и поволок его к лестнице на скале, спотыкаясь и не позволяя себе думать ни о высоте, ни о ветре, ни о ливне, ни о том, что в скальную бухту он спускался в последний раз лет сорок назад, ни о том, что внизу его ждут волны, которые только что разорвали надвое целый корабль. Одна ступенька, вторая. Одной рукой перехватить, второй. «Посчитай мне, Софи!»

Конец каната Сван привязал к верхней ступеньке лестницы и сбросил весь моток вниз – второй конец исчез во тьме. Перекладины, за которые он хватался руками в перчатках, были прочными, а вогнутая полукругом скала укрывала его от самых страшных порывов ветра. И все равно ему показалось, что сотня лет прошла, прежде чем ноги коснулись ледяной воды. Сван остановился, крепко держась за канат, и повернулся к океану.

Бухта была полностью затоплена – исчезли полоса серебристого песка, потаенные сокровища, полукруглый выход в море. Там бушевала вода, поднявшаяся выше, чем когда-либо на памяти Свана, и волны бились о скалу с поразительной мощью. Под скальной аркой на входе в бухту, раньше высоко поднимавшейся над водой, сейчас остался проем всего в несколько футов.

Сван поспешно вернулся на пару ступенек вверх; сердце болезненно колотилось, слева в груди он ощущал странное покалывание. За аркой виднелся поблескивающий бак парохода, и Сван пришел в ужас от того, как мало пространства осталось на входе в бухту – сейчас человек мог бы попасть сюда только в том случае, если бы точно знал, что она здесь есть, и намеренно поднырнул бы под арку. Но никто из терпящих бедствие людей не мог о ней знать.

В воздухе было столько дыма, что Сван с трудом дышал.

– Эй! – крикнул он, но ветер унес его слова.

Наверху так оглушительно грянул гром, как будто само небо раскололось, и Сван со страхом подумал о Стое, который сейчас один бежал в город. Сверкнула молния, отчего в бухте стало светло, как днем, – он даже зажмурился, и под веками мерцало красное сияние, пока он не открыл глаза, снова увидев благословенный полумрак.

А в полумраке из волн под аркой поднимался силуэт человека.

Сван затаил дыхание. Быть такого не могло. Но он был там – длинные мокрые волосы облепили шею, плечи словно виновато поникли, но на губах играла улыбка, и Сван потрясенно замер.

– Нико?.. – прошептал он.

В его глазах, ослепленных светом молнии, прояснилось, и улыбающийся юноша исчез.

Сван крепче вцепился в лестницу, сердце бешено колотилось, он не сводил взгляда с арки. Скрежет металла рядом с бухтой достиг новых оглушительных высот, да только Сван не обратил на него внимания – в его ушах вдруг зазвучала музыка, еще один трюк перепуганного разума. «Жди меня, пока я в море…»

И снова в волнах показался человек – на этот раз реальный, Сван это сразу понял. Из воды вынырнула мужская рука – бледная, с толстыми пальцами, – вытянулась из пучины.

Сван словно очнулся.

– Сюда! – Это должен был быть крик, но он и сам себя едва услышал. Сван огляделся бешеными глазами. Канат был ровно такой длины, чтобы достать до песка в бухте, но сейчас, когда вода так высоко поднялась, отрезок длиной в дюжину ярдов колыхался в волнах. Сван смотал его и бросил в сторону арки, однако канат был слишком тяжелый, а волны сразу отбросили его назад, и старик мог лишь бессильно смотреть, как рука утопающего снова уходит под воду.

Вдруг неподалеку вынырнул второй человек и поплыл к первому. Подросток, почти ребенок, казавшийся до боли крошечным и хрупким в гигантских волнах. Сван, цепляясь за лестницу, видел, как тот нырнул и снова появился на поверхности, вытянув за собой тонущего мужчину. Мужчина был без сознания или просто перестал бороться за жизнь – мальчику приходилось пригалагать невероятные усилия, чтобы удержать его, но волны были сильнее. Не оставалось сомнений, что эти двое долго не продержатся.

Сван снова лихорадочно вытянул из воды канат и обвязал его вокруг своей груди, крепко затянув узел и оставив один длинный свободный конец. А потом сделал глубокий вдох.

И прыгнул в воду.

Холод сразу пробрал до костей, Свану с трудом удавалось дышать, пока он плыл к арке. Мальчик увидел его – замахал одной рукой, удерживая второй мужчину. Несколько мучительных минут понадобилось Свану, чтобы добраться до них и бросить свободный конец каната в сторону протянутой руки мальчика. Волны, бесновавшиеся в бухте, тотчас швырнули Свана в скалу – он сильно ударился ногой о камни, но сразу развернулся и поплыл обратно к лестнице. Ему оставалось лишь надеяться, что мальчик успел ухватиться за канат и следует за ним. Добравшись до лестницы и ухватившись за ступеньку, он обернулся – мальчик был в воде, он тоже обвязал конец каната вокруг своей груди, мужчина безвольно обмяк в его руках, и Сван с облегчением перевел дыхание: кажется, у них все получится.

Крепко взявшись обеими руками за перекладину повыше, он рывком встал на ноги на нижней ступеньке. Перехватил рукой следующую. По очереди. Одна ступенька. Вторая. Третья. Четвертая…

Накатила волна.

Сван ударился подбородком о перекладину и почувствовал вкус крови во рту; перед глазами вспыхнули искры. Пошатнувшись, он вцепился в лестницу, заставил себя преодолеть еще три ступеньки, карабкаясь вверх, пока ноги не оказались над водой. Теперь можно было опять обернуться. Новая волна бросила двух пловцов на скалу. Мальчик обмяк в воде, но канат, охватывавший его грудь под мышками, был на месте. А мужчина, выскользнув из его рук, уже погрузился в ходившую ходуном воду бухты.

У Свана из груди вырвался всхлип: «Нико!» Волна подбросила мальчика, и он почти ушел под воду, лицом вниз. Сван потянул канат, но тот был слишком длинный – извивался змеиными кольцами в волнах. Голова мальчика ушла под воду еще глубже. «Жди меня, пока я в море…»

Сван развязал узел на своей груди, перекинул конец каната через перекладину повыше и, вцепившись в него так, что побелели костяшки пальцев, принялся тянуть, как поднимают груз на лебедке. Он тянул и тянул, пока бесчувственное тело не ткнулось ему в спину. Мальчик по-прежнему не шевелился; его глаза в щелках между веками казались багровыми, губы – бескровными. Потерял сознание? Погиб? Сван не знал, да и про самого себя-то уже не мог сказать, жив он или мертв. Привязав мальчика к себе канатом, старик начал медленно, мучительно медленно подниматься по лестнице.

Когда волны остались внизу, подъем лишился любых ориентиров – теперь были только черная ночь и черный камень, не дававшие определить, сколько еще ступеней до края скалы. Если бы не боль в руках, которая усиливалась каждый раз, когда он хватался за новую перекладину, Сван мог бы поклясться, что они не двигаются с места. Но он без остановки карабкался вверх, перехватывая руками перекладины, пока наконец не свершилось чудо – ладонь, в очередной раз взметнувшись, схватила пустоту.

Последним рывком он выбрался на край скалы и повалился на бок, на голые камни, задыхаясь и тупо глядя на потоки дождя в сиянии маяка. А в завываниях ветра звучали слова Фрэнсиса Нормана: «Как тут помог бы маяк? Осветил бы тонущим путь на дно?» И Сван впервые подумал, что в них есть резон. Огонь и стекло могут сделать так много и вместе с тем – так мало.

А потом его схватили за плечи чьи-то руки, кто-то окликнул его по имени. Дальше возникло чувство невесомости, Свана окутал свет собственного дома, под ним каким-то чудом оказалась кровать.

– Ну слава богу, слава богу, ах ты старый дурень…

Это говорил Питер. А поверх его плеча Сван увидел, что городской врач, Эймос Райт, склонился над неподвижным телом, лежащим на кухонном столе.

– Скала, – прохрипел Сван. – Корабль.

– Мы в курсе, Сильви, – отозвался Питер. – «Покоритель морей» уже на пути туда, а за ним спешат остальные. Задача будет трудная, но они сделают все что смогут, спасут людей. Благодаря тебе.

А мир вокруг Свана уже тонул, делался темным, свинцовым, серо-белым. Что-то влажное и холодное ткнулось ему в щеку, и старику понадобилось огромное усилие, чтобы снова открыть глаза, повернуть голову и зарыться лицом в мокрую, выстуженную шерсть Стоя. Пес тоже забрался на кровать, положив лапы ему на грудь, и теперь радостно скалился в лицо, урча и подвывая.