Вероника РОТ

Дивергент 3

Аллигент

Глава 1. Трис.

Я расхаживаю по нашей камере в штаб-квартире Эрудитов, ее слова эхом звучат в моей голове : Мое имя будет Эдит Приор, и это многое, что я буду рада забыть.

- Итак, ты никогда не видела её раньше? Даже на фотографиях? - спрашивает Кристина, её раненная нога опирается на подушку. Она была ранена во время нашей отчаянной попытки показать видео Эдит Приор нашему городу. В то время, мы понятия не имели о том, что она скажет или что она сможет разрушить ту основу, на которой были построены наши фракции, наши личности.— Может ли она быть бабушкой, тетей или кем-то еще? — Я же сказала, нет, — говорю я и поворачиваюсь, когда дохожу до стены. — Приор — фамилия по линии моего отца, поэтому она могла бы быть его родственницей. Но Эдит это имя Отреченных, а родственники моего отца должны быть Эрудитами, так что...

— Значит она должна быть старше, — говорит Кара и опирается головой о стену. В такой позе она похожа на своего брата, Уилла, моего друга, в которого я стреляла. Когда она выпрямляется, его призрачные очертания испаряются. — Несколько поколений назад.

Предок.

\"Предок.\" Это слово кажется мне старым, как осыпающийся кирпич. Я прикасаюсь к холодной белой стене и оборачиваюсь. Моя родственница, и это наследство она передала мне: свобода от фракций, знание, что Дивергент является более важным, чем я могла знать. Мое существование является сигналом, что мы должны оставить этот город, и предложить свою помощь тому, кто за ее пределами.

-Я хочу знать,- гороврит Кара, проведя рукой по своему лицу,- Мне нужно знать, как долго мы были здесь . Может остановишься хотя бы на минуту?

Я остановиться посреди камеры и вопросительно поднимаю брови.

— Прости, — бормочет она.

— Всё хорошо, — говорит Кристина, — мы пробыли здесь очень долго.

Прошло много дней с тех пор, когда Эвелин устроила хаос в прихожей штаба Эрудитов и поместила всех заключенных в камеры, которые находятся на третьем этаже.

Женщина из фракции привела к нам доктора, который дал нам обезболивающие и осмотрел наши раны, мы ели и мылись много раз, но никто не сказал нам, что происходит снаружи. Не имеет значения, насколько сильно я их просила.

-Я думала, Тобиас должен был приехать сейчас,-говорю я, опустившись на край своей кровати,-Где он?

-Может быть, он все еще злится, что ты солгалаему, и за спиной работала с его отцом,- говорит Кара.

Я сердито смотрю на неё.

— Четыре не станет вести себя, словно он маленький, — говорит Кристина, может она хочет отчитать Кару или успокоить меня, но я не уверена. — Вероятно что-то происходит, что заставляет его задержаться. Он же сказал, что ты должна доверять ему.

Во время хаоса, когда отовсюду раздавались крики, а афракцинеоры пытались протолкнуть нас к лестнице, я схватила его за подол рубашки, чтобы не потерять. Он взял меня за запястья и оттолкнул, и это были единственные слова, которые он сказал.

Доверься мне. Иди туда, куда они говорят вам.

-Я пытаюсь,-говорю я, и это правда. Я пытаюсь ему доверять. Но каждая часть меня, каждая волосинка и каждый нерв рвется к свободе, и не только из этой камеры, но из тюрьмы города, за его пределы. Мне нужно посмотреть, что находится за забором.

Глава 2. Тобиас

Я не могу ходить по этим коридорам не вспоминая о том, как я провел своё заключение здесь, босоногий, боль пульсировала во мне с каждым шагом. И память того, как Беатрис Приор пошла на свою смерть, мои кулаки, бьющие по её двери, она обмякшая на руках Питера, когда он сказал, что она была просто под действием наркотиков.

Я ненавижу это место. Оно не такое чистое, как было во время господства Эрудитов; теперь оно разорено войной, дырками от пуль в стенах и разбитым стеклом от сломанных лампочек повсюду.

Я прохожу мимо грязных следов и мерцающих огней к ее камере, и меня принимают без вопросов, потому что я несу символ Афракционеров - пустой круг - на черной полоске вокруг моей руки и черты Эвелин на моем лице. Тобиас Итон было позорным именем, и как же могущественно оно сейчас.

Трис приседает на землю снаружи, плечом к плечу с Кристиной и по диагонали с Карой.

Моя Трис должна выглядеть бледной и маленькой - она и есть бледная и маленькая, в конце концов - но вместо этого комната наполнена ей.

Ее круглые глаза находят мои и вот она уже на ногах, ее руки плотно обвивают мою талию, а голова прижимается к моей груди.

Я сжимаю её плечо одной рукой, а другой впутываюсь ей в волосы, я до сих пор удивлен тому, что её волосы стали чуть выше шеи, а не ниже. Я был рад, когда она обрезала их, потому что это была стрижка для воина, а не для девочки, и я знал, что это именно то, что ей нужно.

— Как ты вошел? — говорит она тихим, чистым голосом.

— Я Тобиас Итон, — говорю я и она смеется.

— Точно. Я до сих пор забываю, — она отошла достаточно далеко, что бы взглянуть на меня. В её глазах мелькает колеблющееся выражение, словно она — куча листьев рассеянных на ветру. — Что случилось? Почему тебя не было так долго?

Ее голос звучит отчаянно. Все эти ужасные воспоминания, что несет это место для меня, несет для нее намного больше. Как она шла на казнь, предательство ее брата, страх сыворотки. Мне нужно освободить ее.

Кара с интересом наблюдает. Я чувствую себя не комфортно, словно кто-то влез в мою кожу и это не нормально. Я ненавижу аудиторию.

— Эвелин держит город под строжайшей изоляцией, — говорю я. — Никто и шагу сделать не может без ее согласия. Пару дней назад она выдвинула речи за объединение против наших угнетателей, людей снаружи.

— Угнетателей? — говорит Кристина. Она достает из кармана маленький флакон и опрокидывает содержимое в рот, это обезболивающее от пулевого ранения в ногу, как я понимаю.

Я засовываю руки в карманы.

-Эвелин и многие люди считают, что мы не должны покидать город только, чтобы помочь куче людей, которые засунули нас сюда, чтобы воспользоваться нами позже. Они хотят попробовать исцелить город и решить наши собственные проблемы, вместо того чтобы отправляться решать чужие. Я перефразировал, конечно, - говорю я.

-Я полагаю, что такое мнение очень удобно для моей матери, потому что, пока мы все сдерживаемы, она главная. А если мы уйдем, то она потеряет свою власть.

-Прекрасно,- Трис закатывает глаза,- Конечно, она предпочтет выбрать самый эгоистичный путь из возможных.

-Это имеет смысл,- Кристина обхватывает пальцами флакон,- Я не говорю, что не хочу покинуть город и посмотреть, что там, но нам достаточно того, что происходит здесь.Как мы должны помочь группе людей, с которыми никогда не виделись?

Трис обдумывает это, закусывая внутреннюю сторону щеки.

-Я не знаю, - признается она.

Мои часы показывают три часа. Я был здесь слишком долго - достаточно долго, чтобы возбудить подозрения Эвелин. Я сказал ей, что пошел порвать с Трис, что это не займет много времени. Я не уверен, что она поверила мне.

Я говорю. — Послушайте, я вообще пришел сюда, чтобы предупредить вас о том, что они начинают ставить опыты над заключенными. Они собираются испытать вас под сывороткой правды и если это сработает, то вас всех казнят как предателей. Я думаю, что нам всем хотелось бы избежать этого.

-Осуждены как предатели?- Трис хмурится.- Как они правду представят перед всем городом как предательство?\"

— Это был акт неповиновения вашим лидерам, — говорю я. — Эвелин и её последователи не хотят покидать город. Они не поблагодарят вас за то, что вы показали это видео.

— Они точно такие же, как и Джанин! — она делает какой-то жест в воздухе, словно хочет что-то сказать, но не находит доступных слов. — Готовы на всё, чтобы задушить себя правдой, для чего? Чтобы стать королями своего крошечного мира? Это смешно.

Я не хочу этого говорить, но я отчасти согласен со своей матерью. Я ничего не обязан тем людям, которые находятся за пределами города, хоть я Дивергент, хоть нет. Я не уверен, что я хочу предложить себя им в качестве спасения человечества, независимо от того, что это значит.

Но я действительно хочу уехать, это отчаянный способ, словно я животное, которое отчаянно пытается избежать ловушки. Дикий и яростный. Готовый перегрызть кости.

-Как бы то ни было,- я говорю осторожно, - если сыворотка правды сработает на вас, вы будете осуждены.

— Если сработает? — говорит Кара, сужая глаза.

— Дивергент, — говорит Трис ей, и указывает пальцем на свою голову, — Помнишь?

— Это поразительно, — говорит Кара и завязывает выбившийся пряди в хвост чуть выше шеи, — на моём опыте известно, что даже Дивергенты не могут устоять перед сывороткой правды. Я удивлюсь, если у вас это выйдет.

— Ты и другие Эрудиты, которые втыкали в меня иголки, — подхватывает Трис.

— Мы можем сосредоточиться, пожалуйста? Я не хочу сорвать ваше освобождение из тюрьмы, — говорю я.

Внезапно мне захотелось комфорта, я беру Трис за руку и наши пальцы переплетаются вместе. Мы не из тех людей, которые соприкасаются друг с другом небрежно; в каждой точке контакта между нами чувствуется важность, прилив энергии и облегчение.

-Все хорошо, все хорошо,- говорит она уже нежно.-Что ты имеешь в виду?

-Я уговорю Эвелин, чтобы ты свидетельствовала первой, из вас трех,- говорю я. -Все, что тебе нужно сделать, это придумать ложь, что будет оправдывать Кристину и Кару, потом рассказать ее под сывороткой правды.

— Как ложь сможет сделать это?

— Думаю, я положусь на тебя,— говорю я. — Потому что ты — самый лучший лжец.

Я знаю, что произнеся эти слова, они надавят на наши больные точки. Она лгала мне так много раз. Она обещала мне, что не пойдет к Эрудитам ради смерти, когда Джанин потребовала Дивергентам сдаться, но так или иначе, она всё же сделала это.

Она сказала мне, что останется дома во время атаки Эрудитов, но позже я нашел её в их штабе, она работала вместе с моим отцом. Я понимаю, почему она сделала эти вещи, но это не означает того, что я больше не сломлен.

-Да,- она смотрит на свои туфли.

-Хорошо, я что-нибудь придумаю,- я кладу свою руку ей на плечо.- Я поговорю с Эвелин о вашем суде. Я постараюсь сделать это в ближайшее время.

-Спасибо.

Я чувствую желание, знакомое мне, вырвать себя из тела и говорить прямо у нее в голове.

Это то же самое, что я испытываю, когда хочу целовать ее каждый раз, когда вижу, потому что даже небольшое расстояние между нами приводит меня в бешенство.

Наши пальцы, которые были свободны несколько моментов назад, снова переплетаются,  её ладонь липкая и влажная, а моя грубая в тех местах, которыми я сжимал ручки вагонов у движущихся поездов.

Теперь она выглядит бледной и маленькой, но её глаза заставляют меня думать о широких небесах, которых я не видел, а только мечтал.

— Сделайте мне одолжение, если вы собираетесь поцеловаться, то скажите об этом и я отвернусь, — говорит Кристина.

— Мы,— говорит Трис. И мы делаем это.

Я прикасаюсь к ее щеке, чтобы замедлить поцелуй, удерживаю ее губы в своих губах, так, что могу чувствовать где наши губы прикасаются и где разъединяются. Я наслаждаюсь воздухом, который мы делим, скольжением ее носа, через мой.

Я думаю о чём-то ещё, но это кажется настолько интимным, что я просто проглатываю это. Мгновение спустя я совсем забываю об этом.

— Мне жаль, что мы не одни, — говорю я выходя из комнаты.

Она улыбаются. — Я всегда мечтаю об этом.

Когда я закрываю дверь, я мельком замечаю, что Кристина делает вид, словно её тошнит, Кара смеется, а Трис просто стоит, свесив руки по бокам.

ГЛАВА 3. ТРИС

-Я считаю вас всех идиотами.- Мои руки обвивают колени, как у спящего ребёнка. Моё тело стало тяжёлым под действием сыворотки правды. Пот собирается на моих веках. \"Вы должны быть благодарны мне, а не задавать вопросы.\"

-Мы должны благодарить тебя за игнорирование инструкций лидеров твоей фракции?

Благодарить за попытку попрепятствовать одному из лидеров твоей фракции убить Джанин Мэтьюс? Ты вела себя как предатель.

Эвелин Джонсон выплевывает слова подобно змее. Мы в конференц-зале штаб-квартиры Эрудиции, где проходили эксперименты. Теперь я была узницей по меньшей мере неделю.

Я вижу Тобиаса, наполовину скрытого тенями за его матерью. Его взгляд был отведен с тех пор как я села на стул и они разрезали полоску пластика, скрепляющего мои запястья вместе. Всего лишь на миг его глаза находят мои, и я знаю, что это время начинать лгать.

Это легче теперь, когда я знаю, что могу сделать это. Так же легко, как и сдвинуть в сторону вес сыворотки правды в моей голове.

Я не предатель,- говорю я. \"В то время я считала, что Маркус работал по Бесстрашно-

афракционерным приказам.

Пока я не могла участвовать в борьбе как солдат, я была счастлива помочь чем-то другим.\"

-Почему бы тебе не стать солдатом?- Флуоресцентный свет пылает позади волос Эвелин.

Я не могу разглядеть её лица, я не могу фокусироваться на нём больше секунды, пока сыворотка правды угрожает утянуть меня снова.

-Потому что,- Я закусываю губу, пытаясь остановить слова, слетающие с моего языка. Я не знаю, когда стала такой хорошей актрисой, но мне кажется, что это не отличается ото лжи, к которой у меня всегда был талант. -Потому что я не смогу держать пистолет. Не после того, как стреляла...в него. В своего друга Уила. Я не смогу держать пистолет, не паникуя.

Взгляд Эвелин становится на напряжённым. Подозреваю, что даже в самой доброй её части не найдётся симпатии ко мне.

— Значит, Маркус сказал тебе, что работал по моим распоряжениям, — говорит она. — И даже зная, что у него напряженные отношения с Бесстрашными и Афракционерами, ты всё равно поверила ему?

— Да.

 — Я вижу, почему ты не выбрала Эрудицию, — смеется она.

Мои щёки пылают. Я бы ударила её, я уверенна, что многие люди в этой комнате поступили бы так, пусть они и не признаются в этом. Эвелин заманила всех нас в город, управляемый вооружёнными афракционерами, которые патрулируют улицы.

Она знает, что у кого есть оружие, у того есть власть. И с мертвой Джанин Метьюс не осталось никого, кто мог бы оспорить это.

От одного тирана к другому. Это мир, в котором мы теперь живём.

- Почему ты никому об этом не рассказала? - спрашивает она.

— Я не хочу признаваться в какой-либо слабости, — говорю я. — И я не хочу, чтобы Четыре знал, что я работала с его отцом. Я знаю, что это не понравится ему, — я чувствую, как иные слова просятся наружу, они были вызваны сывороткой правды. - Я рассказала вам правду о нашем городе и о причинах нашего прибывания. Если вы не благодарите меня за это, то, в конце концов, сделайте что-нибудь, вместо того, чтобы сидеть здесь, в беспорядке, который устроили, представляя, будто это - трон!

Насмешливая улыбка Эвелин изгибается так, будто она съела нечто неприятное. Она приближается к моему лицу, и я впервые вижу сколько ей лет.

Я замечаю морщины вокруг её глаз и рта, нездоровую бледность, которая досталась ей за годы недоедания. Тем не менее, она привлекательна, как и её сын. Близость истощения не смогла забрать это.

- Я делаю кое-что. Я создаю новый мир, - произносит она, её голос становиться таким тихим, что я едва слышу. — Я была Отреченной. Я знаю намного больше, чем ты, Беатрис Приор. Я не знаю, как тебе это сойдет с рук, но я обещаю тебе, что ты не будешь иметь места в моём новом мире, в особенности рядом с моим сыном.

Я слегка улыбаюсь. Я не должна, но под действием той тяжести, что бежит по моим венам, жесты и эмоции сдерживать труднее, чем слова. Она верит, что Тобиас принадлежит ей. Она не знает правды, не знает, что он принадлежит самому себе.

Эвелин выпрямилась и скрестила руки на груди. — Сыворотка правды показала, что ты может быть и дурочка, но ты точно не предатель. Ты можешь идти.

— А что насчет моих друзей? — спрашиваю я вяло. — Кристина, Кара. Они не делали ничего плохого. — Скоро мы поговорим с ними, — отвечает Эвелин Я стою, хотя чувствую слабость и головокружение после сыворотки. Комната полна людей, стоящих плечом к плечу, и я не могу найти выход пару долгих секунд, пока кто-то не берёт меня за руку, парень с тёмной кожей и дикой улыбкой - Юрайа. Он доводит меня до двери. Все начинают разговаривать.

Юрай ведет меня по коридору к лифту. Дверь лифта открывается сразу, как только он касается кнопки и я следую за ним, я по-прежнему плохо держусь на ногах. Когда двери закрываются, я говорю. — Как думаешь, рассказ о беспорядке и о троне было слишком?

- Нет. Она ожидала, что ты будешь импульсивной. Она могла бы заподозрить что-нибудь, если бы ты вела себя иначе.

Я чувствую, как всё внутри меня вибрирует энергией, в ожидании того, что значит достичь чего-то. Я свободна. Мы намерены найти выход из города. Больше никакого ожидания, расхаживания перед камерой, попыток получить ответы, которые я всё равно не узнаю от охранников.

Этим утром они сказали мне пару слов о новых приказах афракционеров. Прежние члены фракций должны держаться ближе к штабу Эрудиции и смешиваться в своеобразные фракции, не более четырёх человек в каждом жилище.

Мы также должны меняться одеждой. В результате указа я получила жёлтую рубашку Дружелюбных и чёрные штаны Искренних.

- Хорошо, пойдём этим путём... - Юрайа выводит меня из лифта. Этаж штаба Эрудиции полностью сделан из стекла, даже стены. Солнечный свет преломляется через него и отливает радугой этаж.

Я прикрываю глаза одной рукой и следую за Юрайа в длинную узкую комнату с кроватями, стоящими по обе стороны. Напротив каждой кровати есть стеклянный кабинет для одежды и книг, маленький стол.

- Меня приняли в спальню Эрудитов, - говорит Юрайа. - Я уже занял кровати для Кристины и Кары.

На кровати, рядом с дверью сидят три девушки в красных рубашках - Дружелюбные, полагаю - с левой стороны комнаты более взрослая женщина лежит на одной из кроватей, её очки свисают с одного уха, она, возможно, одна из Эрудитов. Я знаю, что должна перестать определять к какой фракции принадлежит человек, видя его, но от старой привычки трудно отказаться.

Юрайа плюхается на одну из кроватей в дальнем углу. Я сажусь на другую кровать рядом с его, наконец довольная тем, что я свободна.

— Зик говорит, что иногда требуется немного времени, чтобы Афракционеры смогли снять обвинения,— говорит Юрайя.

На миг я чувствую облегчение - сегодня все, о ком я заботилась выйдут из тюрьмы. Но потом я вспоминаю, что Калеб остаётся здесь, ведь он известный лакей Джанин Мэтьюс, и афракционеры никогда не отпустят его.

Но я не знаю, как далеко они зайдут, уничтожая след Джанин Мэтьюс, оставшийся в этом городе.

\"Меня это не волнует\", - думаю я, но знаю, что это ложь. Он по прежнему мой брат.

- Хорошо, - произношу я. - Спасибо, Юрайа.

Он кивает и прислоняется головой к стене.

-Как ты?- я сказал.

-Я имею ввиду...Линн.

Юрай дружил с Марлен и Линн с тех пор, как я знала их, и теперь они обе мертвы. Я чувствую, что я могла бы понять , после всего, Я потеряла двух друзей тоже, Ал под давление посвящения и моделирования, моих собственных опрометчивых поступков. Я не хочу притворяться и говорить, что наши страдания - одно и то же. С одной стороны,  Юрайа знал свои друзей лучше, чем я.

- Я не хочу говорить об этом,— Юрайа качает головой. — Или думать об этом. Я просто хочу продолжать идти вперед.

- Ладно. Я поняла. Просто... скажи мне, если будет нужна....

— Конечно,— он встает и улыбается.

— Ты в порядке, да?

— Я сказал маме, что зайду к ней сегодня вечером, так что я уже ухожу. О, чуть не забыл сказать, Четыре сказал, что он хочет встретиться с тобой чуть позже.

Я выпрямляюсь. — Правда? Когда? Где?

— После десяти в Миллениум Парке. На лужайке, — он ухмыляется, — не обольщайся, иначе твоя голова взорвется.

Глава 4. ТОБИАС.

Моя мать всегда сидит на краях вещей : стульев,выступах,столов,как будто она подозревает ,что ей придется мгновенно бежать.На этот раз это старый стол Джанин в штаб-квартире Эрудтов,она сидит на краю ,ее пальцы ног сбалансированы на пол , а позади нее облачный свет светящегося города.Она женщина , мускулы которой вплетены вокруг костей.

-Я думаю, мы должны поговорить о твоей лояльности,- говорит она, но это не звучит так, как будто она обвиняет меня в чем-то, она просто устала. На мгновение она, кажется, такой изношеной, что я чувствую, что могу видеть сквозь нее, но потом она выпрямляется, и ощущение исчезает.

-В конце концов, именно ты помог Трис и показал видео,- говорит она.- Никто не знает этого, но я знаю.

-Послушай,- я наклоняюсь вперед чтобы положить локти себе на колени.- Я не знал что было в этом файле. Я доверял решениям Трис больше,чем своим собственным.Это все, что произошло.

Я думал, что сказав своей матери о том, что я расстался с Трис, она станет больше доверять мне, так оно и оказалось — она стала более доброй, открытой с тех пор, как я соврал ей.

— Итак, теперь когда ты увидел эти кадры,— говорит Эвелин. — Что ты думаешь? Ты думаешь, что мы должны покинуть город?

Я знаю, она хочет чтобы я сказал — что не вижу причины в том, чтобы присоединиться к тому миру — но я не хороший врун, поэтому я рассказываю малую часть всей правды.

-Я боюсь этого,- говорю я.- Я не уверен , что это умно, покинуть город не зная какие опасности нас там поджидают.

Она на мгновение переводит взгляд на меня, покусывая свою щеку изнутри. Эта привычка досталась мне от неё — я всегда покусывал губы и щеки в ожидании своего отца, который должен был прийти домой, не зная, какую его версию я увижу: одного из Отречения, надежного и уважаемого или того,чьи руки били меня.

Я провел своим языком по шрамам от укусов и глотнул,вспоминая как будто это желчь.Она встала со стола и подошла к окну.

-Я получила тревожные сообщения о повстанческой организации среди нас,- она смотрит, приподняв бровь.-Люди всегда организовывали группы.Это факт нашего существования.Я просто не ожидала,что это произойдет так быстро.

-Что это за организация?

-На вид, что хочет уйти из города,- говорит она.- Они выпустили какой-то манифест, в это утро. Они называют себя мятежниками.- Когда она видит мой растерянный вид, она добавляет:- Потому что их союз является первоначальной целью нашего города, понимаешь?

-Первоначальная цель? Ты имеешь в виду, видео Эдит Приор? Мы должны посылать людей на улицы, когда город имеет большое население дивергентов?

-Значит, да. Но и живущих в фракций. Мятежники утверждают, что мы должны быть в фракциях, потому что мы были в них с самого начала.- Она качает головой.- Некоторые люди всегда боятся изменений. Но мы не можем не считаться с ними.

С фракциями разобрались, часть меня чувствует , как человек освобождается от длительного тюремного заключения. Я не должен оценивать это,ведь каждый может сделать выбор:оставить фракции или вернуть всё как было. Я не хочу, чтобы фракции вернулись назад.

Но Эвелин не освободила нас, как она думает, она просто стала для всех нас лидером. Она боится за то, что бы мы выбрали, если бы получили фактическую свободу. И я верю в то что есть люди которые игнорируют её,такие как я.

Я сделал пустое выражение лица, но мое сердце бьется быстрее, чем раньше. Мне приходилось быть осторожным, чтобы пребывание у Эвелин было с благосклонностью.

Мне не сложно врать всем остальным, но намного сложнее солгать ей, единственному человеку, который знал все тайны нашего дома и насилия, содержащигося в его стенах.

-Что вы собираетесь с ними делать?- говорю я.

-Я пойду, чтобы получить их под контролбь что еще?

Слово ―контроль‖ заставляет меня сесть прямо, жёстко также стул подо мной. В этом городе, ―контроль‖ означает, иглы и сыворотки, видя и не видя; это означает, моделирование, как то, которые почти заставило меня убить Трис, или тот, кто сделал из Бесстрашных армию.

-С моделированием?- говорю я медленно.

-Конечно, нет! Я не Джанин Мэтьюз!- ответила она сердито.

Ее вспышка гнева переполняет меня.

-Не забывай, что я едва знаю тебя, Эвелин.- сказал я.

Она вздрагивает от напоминая.

-Тогда позволь мне сказать тебе, что я никогда не прибегаю к симуляции, чтобы добиться своего. Смерть была бы лучше.

Вполне возможно, что смерть это то, что она будет использовать-убивать людей, держать их тихо, задушить революцию до того, когда она начнется. Кем бы небыли мятежники , они должны быть предупреждены, и быстро.

-Я могу узнать, кто они,- говорю я.

-Я уверена, что ты можешь. Иначе зачем бы я сказала тебе о них?

Есть много причин. Чтобы проверить меня. Чтобы поймать меня. Скормить мне ложную информацию. Я знаю, кто такая моя мама- она одна из тех, для кого конец дела оправдывает средства его достижения, так же, как для моего отца, и иногда так же, как и для меня.

-Я сделаю это. Я найду их.

Я поднимаюсь, и ее пальцы, хрупкие, как ветви, становятся рядом с моей рукой.

-Спасибо.

Я заставил себя взглянуть на нее. Ее глаза находятся близко к носу, который крючковатый в конце, как и мой собственный. Ее кожа темнее, чем моя. Она сидит за соседним обеденным столиком напротив меня.На секунду я вижу ее в сером ,цвете отречения, ее густые волосы связаны сзади дюжиной булавок.

Я вижу , как она присела передо мной, исправляя неправильно застегнутые пуговицы на рубашке, прежде чем я пойду в школу, стояла у окна, наблюдая по ровной улице за автомобилем моего отца, сложив руки-нет, сжав, ее костяшки пальцев стали белые от напряжения.

 Мы были объединены в страхе тогда, и теперь, когда она больше не боится, я снова хочу объединить наши силы.

Я чувствую боль от того, что предал эту женщину, которая всегда была моим единственным союзником, я отворачиваюсь, прежде чем смогу забрать все свои слова обратно и извиниться.

Я покидаю штаб Эрудитов и теряюсь в толпе людей, мои глаза растеряно ищут представителей своих фракций, которых почти не осталось. На мне серая рубашка, голубые джинсы, черные ботинки — новая одежда, но под ней мои Бесстрашные татуировки. Невозможно изменить свой выбор. Особенно этот.

Глава 5. ТРИС

Я поставила будильник на десять часов и сразу же заснула, даже не ища удобного положения. Спустя несколько часов звон не будит меня, но это делает чей-то крик, доносящийся из комнаты. Я отключаю будильник, провожу пальцами по волосам, и полу иду, полу бегу к одной из аварийных лестниц. Выход внизу выведет меня в переулок, где вероятно меня не остановят.

Как только я выхожу наружу, холодный ветер будит меня. Я тяну рукава вниз до пальцев, чтобы держать их в тепле. Лето наконец то заканчивается. Несколько людей ходят вокруг штаба Эрудиции, но никто из них не замечает меня, ползущей через Мичиган Авеню. Это одно из преимуществ быть маленькой. Я вижу Тобиаса, стоящего посреди газона, одетого в разные цвета фракций: серая кофта, синие джинсы и черная толстовка с капюшоном, все фракции, на которые я была квалифицирована по результатам теста. Рюкзак лежал у его ног.

- Как я это сделала? - Сказала я, когда подошла достаточно близко, чтобы он меня услышал.

- Очень хорошо,- говорит он.- Эвелин все еще ненавидит тебя, но Кристина и Кара были освобождены без допроса.

- Хорошо, - я улыбаюсь.

Он сжимает переднюю часть моей рубашки , прямо над моим желудком, и притягивает к себе, мягко целуя.

- Идем, - говорит он и отстраняется. - У меня есть план на этот вечер.

- О, правда?

- Да, хорошо, я понял, что мы никогда не были на настоящем свидании.

Хаос и разрушения ,как правило, забирают у людей возможность на свидание.

- Я бы хотел испытать это явление, \"свидание\", - он идет назад, к громадной металлической конструкции на другом конце лужайки, и я за ним. - Раньше я ходил только на групповые свидания, и они, как правило, были катастрофой. Они всегда заканчивались тем, что Зик целовался с любой девушкой, с которой он намеревался это сделать, а я сидел в неловком молчании с какой-то девушкой, которую я каким-то образом обидел еще на ранней стадии.

- Ты не милый,- говорю я, усмехаясь.

- Кто бы говорил.

- Эй, я могла бы быть милой, если бы постаралась.

- Хмм, - он постукивает по своему подбородку. - Тогда скажи что-нибудь милое.

-Ты очень хорошо выглядишь.

Он улыбается, и его зубы светятся в темноте.

- Мне нравятся эти \"милые\" вещи.

Мы достигаем конца лужайки. Металлическая конструкция большая и незнакомая с близкого расстояния, чем это было издалека. Это действительно сцена, и над ней находятся массивные металлические пластины, которые вьются в разные стороны, как будто взорвалась алюминиевая банка. Мы обходим вокруг одной из пластин с правой стороны, подойдя к задней части сцены, которая поднимается под углом от земли. Там металлические балки поддерживают пластины сзади. Тобиас надевает свой рюкзак на плечи и хватает одну из балок. Мы начинаем взбираться.

- Знакомое чувство,- говорю я. Одна из первых вещей, которую мы сделали вместе, было взбирание на колесо обозрения, но теперь это он, а не я, тот, кто заставляет нас подниматься все выше.

Я сжимаю свои рукава и следую за ним. Мое плечо все еще болит от пулевого ранения, но оно, по большей части, уже зажило. Тем не менее, я держу большую часть своего веса на левой руке и попытаюсь толкать ногами по мере возможности. Я смотрю на клубок баров подо мной, а потом на землю, и смеюсь.

Тобиас поднимается на месте, где две металлические пластины образуют букву V, оставляя достаточно места для двух человек, чтобы сидеть. Он бежит назад, проталкивая себя между двумя пластинами, и тянется к моей талии, чтобы помочь мне, когда я нахожусь достаточно близко. Мне на самом деле не нужна помощь, но я не говорю, так я слишком занята тем, что наслаждаюсь прикосновением его рук.

Он достает одеяло из рюкзака и накрывает нас им, а затем вытаскивает два пластиковых стаканчика.

- Хочешь быть с ясной головой, или нет?- говорит он, заглядывая в сумку.

- Эм,- я наклоняю голову,- Ясной. Я думаю нам есть о чем поговорить, не так ли?

- Да Он достает маленькую бутылочку с чистой жидкостью и пузырьками внутри, поворачивает, и открывает крышку.

- Я украл это на кухне Эрудитов. Видимо, это восхитительно.

Он наливает немного в каждую чашку, и я делаю глоток. Чтобы это ни было, оно сладкое, как сироп, с лимонным вкусом, и это заставляет меня немного съежиться. Следующий глоток намного лучше.

- Есть о чем поговорить,- говорит он,- правда.

- Ну...- Тобиас хмуриться, смотря в чашку,- хорошо, я понимаю, почему ты работала с Маркусом, и почему чувствовала, что не можешь сказать мне. Но...

- Но ты злишься,- говорю я. - Потому что я солгала тебе. Несколько раз.

Он кивает, не смотря на меня.

- Дело даже не в Маркусе. А в том, что случилось до этого. Я не знаю, можешь ли ты представить, как это, проснуться одному и знать, что ты ушла.- на свою смерть, я полагаю, он хочет сказать, но не может даже произнести эти слова.- В штаб Эрудиции.

- Нет, кажется, не могу, - я делаю еще один глоток, вращая сладкий напиток во рту, прежде чем глотнуть. - Слушай, я... я раньше думала о том, чтобы отдать свою жизнь за что-то, но я не понимала, что на самом деле такое - \"отдать свою жизнь\", пока ее у меня чуть не забрали.

Я смотрю на него, и, наконец он смотрит на меня тоже.

- Теперь я знаю, - говорю я. - Знаю, что хочу жить. Знаю, что хочу быть честной с тобой.

Но... но я не могу сделать это и не буду, если ты не будешь доверять мне или будешь говорить со мной этим снисходительным тоном, как ты обычно делаешь.

- Снисходительным? - говорит он. - Ты делала нелепые, рискованные вещи

- Ага, - говорю я. - И ты действительно думаешь, что это помогло - говорить со мной, как будто я ребенок, который не знает ничего лучшего?

- Что я еще должен был сделать? - требует он. - Ты не видела причину!

- Может быть, причина не была тем, что мне было нужно! - я сажусь перед ним, неспособная больше притворяться, что расслаблена. - Я чувствовала себя съедаемой виной, и то, что мне было нужно - твое терпение и доброта, не крики на меня. О, и сокрытие от меня своих планов, как будто я не смогла бы выдержать.

- Я не хотел взваливать на тебя больше бремени, чем у тебя и так было.

 - Так ты думаешь что я сильный человек, или нет?,- я хмуро смотрю на него. -Потому что ты, кажется, думаешь, что я могу принять это, когда ты ругаешь меня, но ты не думаешь, что смогу справиться с чем угодно? Что это значит?

- Конечно, я думаю, ты сильный человек. Он качает головой. - Я просто...не привык говорить людям о чем-то. Я привык выдерживать все самому.

- На меня можно положиться, - говорю я. - Ты можешь доверять мне. И ты можешь дать мне самой судить о том, что я могу выдержать.

- Хорошо,- сказал он, кивая.- Но больше никакой лжи. Никогда.

- Хорошо.

Я не могу ни согнуться, ни разогнуться, как будто мое тело слишком маленькое для этого.

Но это не так, как я хочу закончить разговор, так что я тянусь к его руке.

- Мне жаль, что я лгала тебе,- сказала я.- Мне действительно жаль.

- Хорошо,- говорит он. - Я не хотел, чтобы ты чувствовала, что я не уважаю тебя.

Мы останавливаемся там на некоторое время, наши руки соединены. Я опираюсь спиной о металлическую пластину. Надо мной пустое и темное небо, луна закрыта облаками. Я нашла звезду впереди нас, поскольку облака переместились, но это, кажется, единственная звезда на небе. Когда я наклонить голову назад, я вижу линии зданий, расположенных вдоль Мичиган-авеню. Я спокойна, пока жесткое, выжатое чувство не оставляет меня. На его месте я теперь чувствую облегчение. Отпустить злость обычно не так легко для меня, но последние несколько недель были странными для нас обоих, и я счастлива, что освободилась от чувств, которые держала внутри, гнев и страх, что он ненавидит меня и вину за то, что работала с его отцом за спиной.

- Этот материал является видом общего количества,- говорит он, осушив чашу и, поставив ее.

- Да, это так,- говорю я, глядя на то, что осталось в моей чашке. Я выпиваю все залпом, поморщившись, когда пузырьки жгут горло. - Я не знаю, почему Эрудиты всегда хвастаются. Бесстрашный торт намного лучше.

- Интересно, как Отречение отнеслись к этому, если бы у них был один.

- Черствый хлеб.

Он смеется.

- Простая овсянка.

- Молоко.

- Иногда я думаю, что верю во все, чему они нас учили,- говорит он.- Но очевидно, что нет, так как я сижу здесь, держу за руку прямо сейчас, не женившись на тебе.

- А чему учат Бесстрашные? -говорю я, смотря на наши руки и кивая.- Чему хотят научить, хм.

Он ухмыляется.

- Делай все, что хочешь, но используй защиту, вот чему они учат.

Я поднимаю брови. Вдруг мое лицо чувствует тепло.

- Я думаю, я хотел бы найти золотую середину для себя,- говорит он.- Найти это место между тем, что я хочу, и тем, что я считаю мудрым.

- Это звучит хорошо,- я делаю паузу.- Но чего ты хочешь?

Я думаю, что я знаю ответ, но я хочу услышать это от него.

-Хмм,- он улыбается и наклоняется к своим коленям.



Он прижал руки к металлической пластине, взял мою голову в свои объятья, и поцеловал меня, медленно, в губы, под подбородком, прям над моей ключицей. Я оставалась на месте, нервничая о том, что бы сделать что ни будь, но в этом случае это будет глупо, или ему не понравиться. Но потом я чувствую себя как статуя, как будто я совсем не здесь, и я не решительно прикасаюсь к его талии. Потом его губы моих снова, и он тянет свою рубашку из-под моей руки, так что я касаюсь его голой кожи. Я прихожу к жизни,  прижимаясь ближе, мои руки ползут вверх по его спине, скользят по плечам. Его вдохи становятся быстрее , так же, как и мои, и я чувствую запах ветра на своей коже, и все чего я хочу, это еще, еще.

Я толкаю его рубашку. Минуту назад мне было холодно, но я не думаю, что одному из нас холодно сейчас. Его рука оборачивается вокруг моей талии, сильная и определенная, и его свободная рука теперь в моих волосах, и я замедляюсь, его гладкая кожа, разрисована вверх и вниз черными чернилами, и настойчивый поцелуй, и холодный воздух обернутый вокруг нас обоих.

Я расслабляюсь, и я больше не чувствую себя каким-то Дивергентом солдатом, вопреки сывороткам и государственным деятелям. Я чувствую мягкость, легкость, и что это нормально немного посмеяться, когда кончики его пальцев над моим бедрам и пояснице, или дышать ему в ухо, когда он тянет меня к себе, зарываясь лицом в шею так, что он может поцеловать меня туда. Я чувствую, как я, сильная и слабая одновременно, разрешаю, по крайней мере, на некоторое время, быть другой.

Я не знаю, как долго проходит времени, прежде чем нам снова становиться холодно и приходится ютиться под одеялом вместе.

- Становиться намного труднее, быть мудрым,- говорит он, смеясь мне в ухо.

Я улыбаюсь ему.

- Я думаю, что так и должно быть.

Глава 6. ТОБИАС.

Что-то назревает.

Я чувствую это, когда я прохожу мимо группы Афракционеров, я вижу, как они склоняются над своими овсянками. Всё, что должно будет произойти, произойдет в ближайшее время.

Вчера, когда я покинул офис Эвелин, я задержался в коридоре, чтобы подслушать ее следующее совещание. Прежде чем она закрыла дверь, я услышал, как она сказала что-то о демонстрации. Вопрос, который зудит в глубине моего сознания: \"почему она не сказала мне?\"

Она, должно быть, не доверяет мне. Это значит, что я выполняю роль ее притворной правой руки не так хорошо, как я думаю.

Я сажусь с таким же завтраком, как и у всех остальных: миской овсянки с небольшим количеством коричневого сахара сверху и чашкой кофе. Я наблюдаю за группой афракционеров, поднося его ко рту и не чувствуя вкуса. Одна из них - девушка лет четырнадцати - продолжает посматривать на часы.

Я наполовину покончил с завтраком, когда слышу крики. Нервная девушка-афракционер подскакивает с сиденья, как если бы была проводом под напряжением, и они продвигаются к двери. Я иду прямо за ними, локтями прокладываю себе путь среди медленно идущих по вестибюлю Штаб-квартиры Эрудитов, где портрет Джанин Мэтьюз, разорванный в клочья, все еще лежит на полу.

Группа афракционеров уже собралась снаружи, прямо посреди Мичиган-авеню. Слой бледных облаков покрывает небо, делая солнечный свет туманным и унылым. Я слышу, как кто-то кричит: \"Смерть фракциям!\", и остальные подхватывают фразу, скандируя, пока она не заполняет мои уши, Смерть фракциям, смерть фракциям. Я вижу их кулаки в воздухе, как у восторженных Бесстрашных, но без их веселья. Их лица искажены от ярости.

Я проталкиваюсь к середине группы, а затем вижу, вокруг чего они все собрались: огромные, размером с человека чаши фракций с Церемонии Выбора, повернутые набок, их содержимое вывалено на дорогу, угли, стекло, камни, земля и вода смешиваются друг с другом.

Я вспоминаю, как я разрезал ладонь и кровь хлынула на шипящие угли, это был мой первый акт неповиновения своему отцу. Я помню тот всплеск энергии и облегчения внутри меня. Побег. Эти чаши словно были созданы для моего побега.

Эдвард стоит среди них, осколки стекла превращаются в пыль под его каблуком, кувалда занесена за его головоу. Он опускает ее на одну из чаш, оставляя вмятину в металле.

Угольная пыль поднимается в воздух.

Мне приходится останавливать себя, чтобы не побежать к нему. Он не может разрушить это, не эту чашу, не Церемонию Выбора, не символ моего триумфа. Эти вещи не должны быть разрушены.

Толпа увеличивается, не только за счет афракционеров, носящих на руках черные повязки с пустыми белыми кругами на них, но и за счет людей из каждой бывшей фракции.

Мужчина-Эрудит - его фракцию все еще можно определить по аккуратному пробору в волосах - выбегает из толпы в момент, когда Эдвард замахивается кувалдой для следующего удара. Он оборачивает свои мягкие, покрытые чернилами руки вокруг рукоятки, прямо над руками Эдварда, и они сталкиваются друг с другом, стиснув зубы.

Я вижу белокурую голову сквозь толпу - Трис, одетую в свободную синюю рубашку без рукавов, которая показывает края татуировок со знаками фракций на ее плечах. Она пытается подбежать к Эдварду и Эрудиту, но Кристина останавливает ее обеими руками.

Лицо Эрудита становится фиолетовым. Эдвард выше и сильнее, чем он. У него нет шансов; он дурак, что попытался. Эдвард вырывает у него кувалду и замахивается снова.

Но он теряет равновесие, голова вскружена яростью, бьет кувалдой Эрудита в плечо с полной силой, металл ломает кости.

На секунду все, что я слышу - крики Эрудита. Как будто все задержали дыхание.

Тогда толпа приходит в бешенство, все бегут к чашам, к Эдварду, к Эрудитам. Они сталкиваются друг с другом, а потом и со мной, плечи, локти и головы бьют меня снова и снова.