Отто Скорцени

НЕИЗВЕСТНАЯ ВОЙНА

Предисловие

Более чем через полвека после окончания второй мировой войны в ваши руки попала книга воспоминаний оберштурмбаннфюрера СС Отто Скорцени, одного из наиболее известных офицеров войск СС, организатора и руководителя многих эффектных акций немецких частей специального назначения.

В последней мировой войне были задействованы невиданные в истории силы и средства. Казалось бы, что на фоне борьбы миллионов людей действия какого-либо индивидуала не имели значения, что отдельные солдаты или небольшие отряды являлись второстепенным элементом вооруженных сил. Однако во время боевых операций часто оказывалось, что решающую роль играет не только количество войск, их оснащение и технические средства, но также личные качества, изобретательность и умение отдельных солдат, в особенности служащих в элитарных частях, предназначенных для выполнения разведзадач, совершения диверсий в тылу противника и захвата наиболее важных объектов.

От солдат частей специального назначения требовалась необычайная твердость духа, отличная физическая подготовка и выучка, огромное мужество и самоотверженность. Как правило, они участвовали в операциях с большой степенью риска. В любой момент они могли погибнуть. Во время тренировочного курса их обучили пользоваться различными видами оружия и техническими средствами, действовать в различных ситуациях. С целью выработки иммунитета к обычному человеческому страху и неожиданным ситуациям солдат знакомили с методами ведения боевых действий огневыми средствами противника.

Части специального назначения создавали как союзники, так и государства «оси». Первые отдельные десантные роты были созданы в Великобритании весной 1940 года. Через год, в марте 1941 года, британские десантники участвовали в рейде на Лофотенские острова, а в августе 1942 года — на порт в Сен-Назер. Они также принимали участие во всех крупных десантных операциях союзников. Задания подобного рода в американской армии выполняли части «рейнджеров».

В немецких вооруженных силах первые подразделения специального назначения возникли перед началом второй мировой войны — их созданию способствовал руководитель Абвера (военной разведки и контрразведки) адмирал Вильгельм Канарис. Эти подразделения формировались в городе Бранденбург у реки Хафель, поэтому солдат, которые в них служили, называли «бранденбуржцами». Подразделения контролировались II отделом Абвера.

В 1939–1940 годы, благодаря формированию новых десантных рот, стало возможным создание в Бранденбурге «Батальона специального назначения 800». В мае 1940 года солдаты этого батальона участвовали в многочисленных акциях на территории Голландии, Бельгии, Люксембурга и Северной Франции, облегчая немецким войскам наступление в Западной Европе.

Успехи в боевых действиях способствовали принятию решения о создании в октябре 1940 года целого полка, предназначенного для спецзаданий, который получил название «Полк спецназначения Бранденбург». В 1941–1942 годы солдаты этого полка многократно принимали участие в боевых операциях на Восточном фронте.

В 1941–1943 годы «бранденбуржцы» также выполняли многочисленные спецоперации в Ливии, Египте и Тунисе.

В ноябре 1942 года для спецопераций была создана дивизия «Бранденбург», вошедшая в состав стратегического резерва Верховного главнокомандования вермахта. Через год солдаты этой части добились значительного успеха, внеся свой вклад в захват принадлежащего Великобритании острова Лерое в Эгейском море.

В войсках СС части специального назначения начали создаваться после изменения ситуации на фронтах в сторону, неблагоприятную для Германии. Перелом наступил 18 апреля 1943 года после назначения командиром части специального назначения «Фриденталь» хауптштурмфюрера СС Отто Скорцени. Подразделение, расквартированное в центре Фриденталь вблизи Берлина, было быстро развернуто и преобразовано в боевой батальон.

Во время подготовки солдат пользовались методами и стандартами, разработанными ранее «бранденбуржцами». Центр во Фридентале находился в подчинении у VI отдела Главного управления безопасности рейха (РСХА), которым руководил бригаденфюрер СС Вальтер Шелленберг. Однако после войны в своих связях с внешней разведкой службы безопасности (Sicherheitsdienst, SD) Скорцени признавался не очень охотно. Он всегда подчеркивал, что был фронтовым офицером войск СС, а не сотрудником службы безопасности.

Перед началом второй мировой войны и в первые ее годы немного найдется фактов, указывающих на то, что деятельность Скорцени в новой роли быстро получила известность.

Скорцени родился 12 июня 1908 года в Вене, в семье предпринимателя средней руки. Он окончил высшую техническую школу по специальности инженер. Принадлежал к одной из традиционных немецко-австрийских студенческих корпораций, чем гордился до конца жизни.

В 1932 году он вступил в ряды национал-социалистской партии Германии и сделался сторонником национал-социалистской идеологии. Свои взгляды не изменил и после второй мировой войны, когда стали достоянием гласности преступления, совершенные гитлеровским режимом. Его мнение, касающееся политической истории Европы, может оказаться шокирующим для многих читателей, особенно в нашей стране.

Во время аншлюса Австрии в марте 1938 года Скорцени совместно с подразделениями СА захватил резиденцию президента Австрии Вильгельма Микласа, но его роль при этом до конца остается неясной. Когда после начала войны неудачей закончилась его попытка попасть в одну из авиашкол, готовящих пилотов Люфтваффе, он добровольно вступил в войска СС. Сначала получил назначение в резервный батальон подразделения лейб-штандарте СС «Адольф Гитлер». В мае — июне 1940 года в качестве унтер-офицера артиллерийского полка резервного дивизиона СС участвовал в боевых действиях в Голландии, Бельгии и Франции. В апреле следующего года в рядах дивизии «Рейх» воевал в Югославии. По счастливому стечению обстоятельств он дважды был молниеносно повышен в воинском звании, сначала до унтерштурмфюрера СС (лейтенанта), а затем — оберштурмфюрера СС (старшего лейтенанта). С июня 1941 до начала 1942 года Скорцени служил на Восточном фронте все в той же дивизии «Рейх». По состоянию здоровья он был отправлен в рейх на лечение. Весной 1943 года как выздоравливающий получил назначение в расквартированный в Берлине резервный батальон дивизии лейб-штандарте СС «Адольф Гитлер».

В тот момент для Скорцени, принявшего командование спецбатальоном, наступил перелом в его до сих пор блеклой военной карьере. Одновременно он получил звание хауптштурмфюрера СС (капитана). Всего лишь через полгода, проявляя, бесспорно, большую изобретательность и энергию, этот высокий (195 см), широкоплечий мужчина со шрамом на лице сделался одним из наиболее известных офицеров войск СС. После успешной молниеносной акции по освобождению Бенито Муссолини в сентябре 1943 года его фотографии появились во многих немецких газетах. Пропаганда Третьего рейха создала образ очередного военного героя, офицера — образец для подражания для немецкой молодежи. После войны та же пресса назвала его «самым опасным человеком в Европе».

После ареста дуче в Италии 25 июля 1943 года Германия пришла к выводу, что итальянское правительство намеревается разорвать союзнические отношения с Третьим рейхом. Чтобы это предотвратить, необходимо было, прежде всего, освободить Муссолини. Гитлер выбрал для этого задания Скорцени, который блестяще с ним справился. Операция носила условное название «Дуб», и хауптштурмфюрер СС Скорцени руководил ею непосредственно. Солдаты, атаковавшие гостиницу «Кампо Императоре» в горном массиве Гран-Сассо, в большинстве являлись все-таки военнослужащими 1-го батальона 7-го полка воздушно-десантных частей Люфтваффе под командованием майора Отто-Гарольда Морза, а не солдатами войск СС. Об удачном исходе акции первым сообщил Гитлеру рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер, который все заслуги по освобождению Муссолини приписал Скорцени и его солдатам, обходя молчанием усилия автоматчиков-парашютистов. После акции в Гран-Сассо Скорцени был повышен по службе и получил очередное воинское звание штурмбаннфюрера СС (майора), а также Рыцарский крест к уже имеющемуся Железному.

В пропагандистских публикациях и радиопередачах журналисты, говорившие об освобождении дуче, вспоминали практически только солдат СС. 4 октября 1943 года на конференции высшего командования СС Гиммлер назвал акцию Скорцени «кавалерийским рейдом наших эсэсовцев».[1] Против умалчивания заслуг парашютистов-автоматчиков Люфтваффе, без которых, по правде говоря, освобождение Муссолини оказалось бы невозможным, энергично выступал командир 11-го авиационного корпуса генерал Курт Штудент. После его протеста многие солдаты корпуса были награждены почетными орденами, в частности, два офицера получили Рыцарские кресты к своим Железным, а майор Морз — Немецкий Золотой крест. Генерала Штудента наградили Дубовыми листьями к Рыцарскому кресту.

Однако награды, полученные автоматчиками-парашютистами, не многое изменили. По мнению офицеров парашютно-десантных частей, войска СС присвоили себе их успех. В этой ситуации не является удивительным тот факт, что в послевоенных публикациях, составленных на основе сообщений бывших автоматчиков-парашютистов, роль подразделения СС обесценена. Несомненно, ветеранов Люфтваффе раздражали возобновленные, пользующиеся популярностью у читателей воспоминания Скорцени, в которых он выставлял на первый план свою роль в подготовке и проведении операции «Дуб». Правда, как это часто бывает, находится посередине. Наверняка солдаты войск СС не были статистами.

Эффектная акция в Гран-Сассо вызвала большой интерес военных наблюдателей во всем мире. Даже премьер-министр Великобритании Уинстон Черчилль выразил невольное удивление, выступая в палате общин: «Операция была проведена дерзко и энергично. Она со всей определенностью доказывает, что в современной войне открывается множество возможностей для подобного рода действий».[2]

Озаренный лучами славы, Скорцени получал очередные задания, которые имели большое политическое значение. Осенью 1943 года Вальтер Шелленберг начал готовиться к операции «Weitsprung» («Прыжок в длину»), во время которой планировалась ликвидация руководителей правительств союзных держав: Ф. Рузвельта, У. Черчилля и И. Сталина. Разведка СД намеревалась осуществить это во время встречи глав государств на конференции в Тегеране в ноябре 1943 года. Руководство группой террористов решили поручить Скорцени. Операция, в конце концов, так не была осуществлена, прежде всего из-за активной деятельности контрразведки и трудностей политического характера. Однако любопытным является тот факт, что Скорцени энергично убеждал в своих воспоминаниях, что операция «Прыжок в длину» существовала только в воображении писак… Британский писатель Чарльз Вайтинг, занимающийся историей спецподразделений во время второй мировой войны, с сожалением констатировал, что во время разговора Скорцени упорно избегал втягивания его в дискуссию на тему Тегерана.

В октябре 1943 года Гитлер получил информацию, что правительство маршала Филиппа Петена намерено разорвать отношения с Германией. Чтобы сделать это невозможным и предупредить выезд маршала в занятый союзниками Алжир, была подготовлена операция «Der Wolf belt» («Волк воет»). В ноябре штурмбаннфюрер СС Скорцени с одной ротой «Охотничьего батальона СС 502» и подчиненными ему другими немецкими подразделениями находился уже в Виши, готовый в любую минуту, после получения соответствующего сигнала, арестовать маршала Петена. Однако ситуация прояснилась, и операцию отменили.

Неудачей закончилась миссия Скорцени весной 1944 года в Югославии. Он поехал туда с заданием обнаружить и уничтожить ставку маршала Тито. Ему удалось добыть ценную информацию о ее местоположении, но он не смог скоординировать действия с местным немецким командованием и вернулся в Берлин.

В 1944 году Скорцени искал новые методы ведения боевых действий. Весной начали проводить операции подчиненные ему специальные морские команды, подготовленные в Лангенаргене, вблизи Фридрихсхафена. Они должны были атаковать суда союзников с помощью малых моторных лодок, заполненных взрывчатым веществом. Несмотря на самоотверженность солдат и большие потери, акции не имели успеха. Первые действия против конвоев союзников в Тирренском море, вблизи Анцио-Неттуно, прошли почти незамеченными. Также неудачей закончилась атака с участием пилотируемых торпед «Негр», проведенная в ночь с 20 на 21 апреля 1944 года.[3] Больший успех имели только группы боевых водолазов, действовавших в континентальных водах.

Также штурмбаннфюрер СС Скорцени предпринял попытку улучшения эффективности пилотируемых авиабомб V-1, называемых «Рейхенберг». Их предполагалось использовать для атак на выборочные, сильно бронированные цели, например, наземные укрепления или большие корабли. В испытательных полетах «Рейхенбергов» принимала участие известная летчик-испытатель Анна Рейтш. Это было оружие для смертников. Теоретически, после направления бомбы в цель пилот должен был катапультироваться, но после испытаний оказалось, что это трудно осуществимо по техническим причинам. В ноябре 1944 года примерно 175 бомб «Рейхенберг-IV» находилось в распоряжении Гитлера. Если бы это оружие имелось раньше, во время десантной операции в Нормандии 6 июня 1944 года, вероятно, он отдал бы приказ о его использовании. «Рейхенберги» могли стать причиной больших потерь среди судов союзников в канале Ла-Манш. Однако в конце 1944 года Люфтваффе дало негативную оценку этой идее, и от претворения программы в жизнь пришлось отказаться.[4]

20 июля 1944 года группа генералов и офицеров вермахта предприняла неудачную попытку свержения власти Гитлера в Германии.

Скорцени находился тогда в Берлине и по приказу руководителя VI отдела Главного управления безопасности рейха (PCXА) бригаденфюрера СС Шелленберга участвовал в действиях, направленных против заговорщиков. В своих воспоминаниях он выразил решительное неодобрение и презрение ко всем, кто каким-либо образом сопротивлялся правлению Адольфа Гитлера.

Особенно сильную неприязнь у Скорцени вызывала личность руководителя Абвера (контрразведки) адмирала Вильгельма Канариса, являвшегося одним из участников заговора. Перед казнью, ночью 9 апреля 1945 года, Канарис выстукал через стену камеры последнее сообщение: «Я умираю за страну с чистой совестью… Я выполнял долг перед страной, когда хотел противостоять Гитлеру и удержать его от бессмысленных преступлений, стаскивающих Германию в пропасть».[5]

Скорцени писал свои воспоминания через несколько десятков лет после окончания второй мировой войны. Многое указывает на то, что он никогда не одобрял мотивов действий немецкой оппозиции. По всей видимости, даже успешное покушение на Гитлера не изменило бы судьбу Германии, так как поражение было неминуемо. Не подлежит сомнению, что полковник Клаус Шенк фон Штауффенберг отдавал себе отчет в этом, но он также знал, что смерть Гитлера прекратит войну и спасет жизни многих людей. Он предпринял попытку покушения и заплатил за это жизнью, но заслужил уважение миллионов людей. По мнению же Скорцени, полковник фон Штауффенберг был предателем.

В феврале 1944 года Абвер подчинили VI отделу Главного управления безопасности рейха, которым руководил Шелленберг. Благодаря этому через пару месяцев несколько подразделений дивизии «Бранденбург» были переданы под командование Скорцени. Однако эти подразделения не образовали единой сплоченной части, а использовались отдельно на различных фронтах.

В конце сентября 1944 года регент Венгрии адмирал Миклош Хорти по причине ухудшающейся политической и военной ситуации в своем государстве решил начать переговоры с союзниками с целью разрыва союза с Третьим рейхом, подписания перемирия, а затем и сепаратного мира. Гитлер, стремясь избежать этого, лично приказал Скорцени захватить резиденцию регента на Замковой Горе в Будапеште. Задача облегчалась тем, что с марта 1944 года в Венгрии находились немецкие войска.

Эффектную акцию под условным названием «Фауст-патрон» провели 16 октября два батальона, подчиненные Скорцени. Действуя внезапно, пользуясь нерешительностью венгерских солдат, они захватили Замковую Гору в течение нескольких часов. Потери с обеих сторон были минимальными.

17 октября адмирал Хорти был интернирован и оставался в Германии до конца войны. Власть в Венгрии принял пронемецки настроенный граф Ференц Шаласи, который сразу же прервал переговоры с союзниками. Части венгерской армии воевали вместе с вермахтом до окончания боевых действий. Гитлер, отмечая заслуги Скорцени, повысил его по службе и присвоил очередное звание оберштурмбаннфюрера СС (подполковника), а также наградил Немецким Золотым крестом.

В конце 1944 года военное положение Третьего рейха было уже трагическим. Красная Армия готовилась к наступлению с плацдармов на левом берегу Вислы, немецкие войска вынуждены были оставить Балканский полуостров, западные союзники освободили почти всю Францию, часть Бельгии и Голландии. Последней попыткой немцев изменить ход войны стал план наступления на Западном фронте в Арденнах, известный под условным названием «Wacht am Rhein» («Караул над Рейном»). Специальная роль отводилась вновь сформированной 150-й бронетанковой бригаде под командованием Скорцени. Подразделение насчитывало 3000 солдат, многие из которых знали английский язык, были одеты в американскую и английскую форму и имели вооружение союзников. Бригада должна была захватить три важных моста на реке Мозель. В ее составе находилось подразделение «Штилау», в котором служили солдаты, хорошо знающие английский язык. Они должны были действовать группами по четыре человека, одетые в американскую форму и передвигающиеся на джипах. Основной задачей этих небольших групп было проникновение в глубокий тыл войск союзников и выполнение там различных диверсионных и разведывательных заданий. Конечно, они понимали, что в случае, если их схватят союзники, им грозит расстрел.

Немецкое наступление, начатое 16 декабря 1944 года, несмотря на начальный успех, было быстро остановлено. 150-я бронетанковая бригада не смогла пробиться к мостам на реке Мозель, и ее использовали в боях под Мальмеди. Здесь она понесла тяжелые потери. Зато значительного успеха добились группы подразделения «Штилау». Информация о немецких солдатах, переодетых в американские мундиры, вызвала большое замешательство в тылу союзников. Везде мерещились шпионы, саботажники и убийцы. Высшее командование союзников во главе с генералом Дуайтом Эйзенхауэром превратилось в «заключенных» в своих квартирах. Сотни американских солдат были арестованы по ошибке — в них подозревали переодетых солдат Скорцени.

30 января 1945 года оберштурмбаннфюрер СС Скорцени получил приказ прибыть в город Шведт и организовать его оборону перед наступающими частями Красной Армии. Из различных подразделений он создал группировку, которая защищала город до 3 марта. За бои в Шведт Скорцени получил Дубовые листья к Рыцарскому кресту.

В конце апреля 1945 года руководитель Главного управления безопасности рейха обергруппенфюрер СС Эрнст Кальтенбруннер уволил Шелленберга с занимаемой им должности в РСХА. Одновременно руководителем войскового VI отдела РСХА был назначен оберштурмбаннфюрер СС Скорцени.[6] Однако это назначение уже не имело практического значения, так как от окончательного поражения Третий рейх отделяли считанные дни.

20 мая 1945 года Отто Скорцени сдался американским солдатам в районе Зальцбурга. Через два года он был осужден как военный преступник. 9 сентября 1947 года американский военный трибунал в г. Дахау оправдал его от обвинения в ведении нелегальных военных действий в Арденнах и освободил. Вскоре он был арестован немецкими властями.

Но в 1948 году Скорцени сбежал из лагеря для интернированных лиц и перебрался в Испанию. В 1951 году он открыл в Мадриде предприятие по экспорту и импорту товаров. В конце 50-х годов приобрел в Ирландии ферму площадью 70 гектаров, на которой он разводил лошадей и проводил лето. Умер Скорцени 5 июля 1975 года в Мадриде.[7]

Его мемуары являются ценным источником информации не только по исключительно военным вопросам, но также интересно передают дух времени, в котором жил этот человек. Однако, читая данную книгу, необходимо помнить, что взгляды и мнения ее автора являются отражением ментальности и мировоззрения одного из офицеров войск СС — организации, признанной Международным военным трибуналом в Нюрнберге преступной.

Безусловно, Отто Скорцени в своей книге попытался подвести жизненные итоги. Несмотря на все это, трудно удержаться от впечатления, что он сделал это с мыслью представить в выгодном свете мотивы своего поведения и поступков в годы войны. В книге много места посвящено восхвалению боевых успехов войск СС и объяснениям, что солдаты этих частей были обыкновенными солдатами, не имеющими ничего общего с преступлениями, совершенными отдельными подразделениями этих войск. Независимо от личных суждений автора, без всяких сомнений, необходимо констатировать факты, свидетельствующие, что войска СС совершили многочисленные военные преступления как на фронте, так и в тылу. Яркий пример — история боевых действий на Восточном фронте 3-й танковой дивизии СС «Мертвая голова». Методы, применяемые дивизиями войск СС «Принц Евген», «Хандшар», «Кама» в боях с югославскими партизанами до сегодняшнего дня вызывают ужас. Солдаты 2-й танковой дивизии СС «Рейх» убили во Франции в июне 1944 года в местности Орадур-сюр-Глан 1642 мирных жителей, в том числе 207 детей. Завороженный «европейской армией» — подразделениями войск СС, состоящими из добровольцев не немецкой национальности, Скорцени не обращал внимания на военные преступления, совершенные ими. В Польше отлично известны боевые «успехи» штурмовой бригады СС «Рона» под командованием бригаденфюрера СС Каминского, направленной в Варшаву в августе 1944 года. Солдаты 15-й дивизии моторизованной пехоты СС сожгли живьем в Подгайях польских военнослужащих 4-й роты 3-го пехотного полка 1-й Польской дивизии. Перечень этих фактов является достаточным, чтобы отбросить тезис о «порядочных солдатах СС». Конечно, не все были преступниками, но переход от одной крайности к другой также не содействует упорядочиванию истории.

Скорцени не скрывает своих симпатий к Адольфу Гитлеру. В его воспоминаниях трудно найти какую-либо критическую оценку вождя Третьего рейха. Характерными являются слова Скорцени, описывающие момент, когда стало известно о смерти вождя: «Гитлер мертв! После первого шока мы не поверили в это фатальное известие. Разве не должен Адольф Гитлер быть среди нас, готовых защищаться до конца?»

Книга, которую вы держите в руках, изобилует спорными утверждениями. Со всей определенностью необходимо отметить, что она требует внимательного и критического чтения. Одновременно она является свидетельством времени, которое с годами уходит в забытье. Эта книга — свидетельство, оставленное человеком, который, с одной стороны, считался просто солдатом, а, с другой, непоколебимо верил в Адольфа Гитлера и до конца жизни не скрывал своих взглядов. В книге раскрыты детали такого множества тайных военных операций, что иногда трудно поверить, что в них принимал участие один человек. Для нашего читателя, до этого времени почти полностью лишенного возможности ознакомления с деятельностью спецподразделений Третьего рейха, представленных их командиром и непосредственным участником событий, эта книга является своего рода новостью. О некоторых фактах из истории второй мировой войны вы узнаете впервые.

Воспоминания оберштурмбаннфюрера СС Скорцени многократно публиковались, особенно в Западной Европе. Первый раз их издали во Франции; также сделали их доступными читателям в Соединенных Штатах, а недавно в Чехии[8] и в Польше.[9] Любые мемуары или рассказы, рассматриваемые отдельно, не могут считаться объективным и исключительным источником знаний. Только анализ и сравнение содержания многих публикаций делает возможным извлечение необходимых выводов, облегчающих интерпретацию событий. В этом контексте воспоминания Скорцени, хотя и очень противоречивые, позволяют ознакомиться с иным взглядом на вторую мировую войну, в данном случае — с точки зрения нашего противника.

^{Мариуш Скотницки}

Часть I

Глава первая

О праве наций на самоопределение


^{Выдуманный триумвират: Борджио — Де Марчи — Скорцени — Моя юность в Вене — Драма немецкого народа в австрийском государстве — Студенческая пора: дуэли — Бальдур фон Ширах ликвидирует союзы студентов; я объясняю Гитлеру необходимость их возрождения — Жизнь инженера: работа, спорт и политическая поддержка союза с Германией — Геббельс в Вене — Дольфус объявляет вне закона марксистов и национал-социалистов — Тайны неудавшегося путча — Планетта стреляет только один раз в Дольфуса, которого поражают две пули — Свадебное путешествие в Италию — Репрессии.}


Почти тридцать лет[10] некоторые комментаторы, историки, а также теле- и радиорепортеры называют меня «самым опасным человеком в Европе». Вот самый последний пример великой опасности, которую представляет собой моя личность. В конце ноября 1973 года, работая в своей конторе в Мадриде, я просматривал испанские и итальянские газеты и узнал, что именно сейчас готовлю государственный переворот в Риме. Это меня не удивило, так как в воображении многих журналистов я уже организовывал бесчисленные государственные перевороты, заговоры и похищения не только в Европе, — noblesse oblige[11] — в Африке и обеих Америках. На этот раз заговором в Риме руководил якобы триумвират: герцог Валерио Борджио, адвокат из Генуи, Де Марчи, руководитель МСИ[12] и я. Моей задачей была незамедлительная поставка итальянским мятежникам четырех самолетов «Фоккер». Только откуда я взял бы их?

Корреспонденту мадридской газеты «Информационес», Мануэлю Алькали, прибывшему взять у меня интервью, я заявил следующее (23.11.1973): «Так странно получается, что как только Италия сталкивается с серьезными проблемами, сразу же раскрывается опасный заговор. Не менее интересно то, что уже второй раз итальянское правительство утверждает, что именно я замешан в попытке переворота. Год назад у герцога Борджио нашли мои письма, и здесь ничего нет удивительного, так как мы старые друзья и товарищи по оружию еще с 1943 года. Однако эта переписка не имеет ничего общего с заговором или подпольной деятельностью, направленной против итальянского правительства. Уже более шести месяцев я не контактировал с Валерио Борджио. Что касается господина Де Марчи, я никогда не видел его и даже не знал, что он существует. Хочу еще раз подчеркнуть, что после окончания войны я ни разу не был замешан в политических или военных делах какого-либо государства и отказался бы от любых предложений подобного рода».

На этот раз мне предоставили возможность высказаться, и мое официальное опровержение было опубликовано. Однако у меня накопились сотни статей из газет и журналов (в большинстве случаев их прислали друзья), в которых мне приписываются замыслы и операции на грани фантастики, — и такие мерзкие, что просто изумляешься. В тысячах других публикаций во всем мире распространялись выдумки и наговоры на меня, что было на руку определенной политической системе. Я не всегда имею возможность официально опровергнуть эти выдумки, даже если бы хотел, ведь они очень унизительны. И все же в такой ситуации нахожусь не я один. Я вспоминаю о товарищах, с которыми вместе воевал, о доблестных солдатах, которыми командовал, — они исчезли в хаосе, пали на поле брани, навсегда пропали без вести в степях, лесах или лагерях военнопленных в СССР… Я хочу еще раз повторить, что эти люди, втянутые в грязную войну, никогда такой не вели. Даже противник признал это.

Я по-прежнему верю, что воинская честь существует — и будет существовать до тех пор, пока будут солдаты, разве что одна половина планеты уничтожит вторую. Сейчас мы зашли в тупик по дороге прогресса; мы хотим остановиться, даже вернуться назад. Но это невозможно, необходимо постоянно двигаться вперед.

Однако необходимо изучать прошлое, чтобы суметь отличить причину от следствия. Эта книга не является официальным опровержением. Я был свидетелем эпохи, о которой пишу, и у меня было время поразмыслить над событиями и людьми, ситуациями и целями. Мое невезение в том, что я был немецким патриотом, рожденным в 1908 году в Вене — столице Австро-Венгрии.

Чуть выше я упоминал о недавно выдуманном триумвирате Борджио — Де Марчи — Скорцени, и по этому поводу с определенной ностальгией вспоминаю два других, которые изучал в 1919 году на лекциях по истории Древнего Рима в Венском лицее. Первый состоял из Цезаря, Красса и Помпея; второй — из Октавиана, Антония и Лепидуса: Triumviri rei publicae constituendae.[13]

Мне было десять лет; недавно распалась империя Габсбургов. Австрия превратилась в страну с 6-миллионным населением (почти 2 миллиона жили в Вене) и площадью 83 тысячи квадратных километров, лишенную чешской промышленности, аграрных ресурсов Венгрии и выхода к морю. Она была обречена на гибель или на союз с Германией.

Постоянно говорят о «совершении насилия над Австрией», проведенном фюрером в марте 1938 года, хотя так же, как и рожденный в Австрии Гитлер, мы были немцами! Так же, как жители Саксонии, Баварии, Швабии, Вюртемберга и другие члены Немецкого союза, из которого Австрию исключили лишь после поражения в битве под Садовой (1866 г.).[14]

В течение девяти с половиной веков Австрия (Österreich — Восточная империя) была частью Германии, поэтому подавляющее большинство австрийцев поддержало аншлюс. Инстинкт самосохранения стал причиной того, что, находясь в отчаянии после поражения, мы обратились в 1918–1922 годы к Германской империи. Все политические партии так решительно агитировали за присоединение к Германии, что австрийское Национальное собрание дважды, 12 ноября 1918 года и 12 марта 1919 года, постановило, что «Австрия является интегральной частью Германской империи». Это предложение было записано в конституцию, а новое государство с этого времени стало называться Немецкая Австрия (Deutsche Österreich).[15] Филателисты до сих пор, наверное, хранят наши почтовые марки, выпущенные в 1918 году с надписью Deutsche Österreich, которые страны-победительницы в первой мировой войне не разрешили распространять.

Во имя «права наций на самоопределение» государства Антанты в Версале и Сен-Жермене не обратили внимания на волю австрийцев и не присоединили нас к Германской империи. В сентябре и октябре 1919 года Немецкая и Австрийская республики под давлением Антанты были вынуждены исключить из своих конституций статьи, говорящие о союзе наших государств.

Пробуя «разбудить демократическое мнение», австрийское правительство организовало региональные референдумы в Тироле и Зальцбурге в апреле и мае 1921 года. 145 302 жителя Тироля проголосовали за аншлюс, 1805 — против. В Зальцбурге 98 546 голосов было отдано за присоединение к Германской империи, а 877 — против. Все напрасно. Хотя надо отметить, что эти национальные референдумы не «контролировались нацистами».

Во всех школах, лицеях и университетах мы изучали историю Германии как свою собственную. В Венском лицее великолепный преподаватель истории, профессор, католический священник доктор Биндер восхвалял более чем тысячелетнюю Германскую империю, его любимым героем был Оттон I Великий (912–973 гг.). Все школьные и университетские организации с их традициями и спортивными соревнованиями носили австро-немецкий характер и являются такими до сих пор.

Эту волю народа к объединению обеих частей Германии систематически подавляли. Когда тогдашний министр иностранных дел Шобер заключил в 1931 году таможенный и торговый договор с Веймарской республикой, Лига Наций и Третейский суд в Гааге признали этот договор своеобразным экономическим аншлюсом, «не соответствующим статье 85 договора в Сен-Жермене», хотя договоры 1931 года были воплощением в жизнь проекта Европейской федерации, предложенного Аристидом Брианом. Эти не терпящие возражений решения не принимали во внимание экономических, общественных, этнических и исторических реалий.

В результате они привели к хаосу и кровавой революции. История Австрии в 1918–1938 годы была драмой, которую пережило все мое поколение. Моему отцу, инженеру-архитектору по профессии, офицеру-артиллеристу запаса императорско-королевской армии, повезло вернуться с фронта живым.[16] Несмотря на то, что меня привлекала медицина, я решил пойти по стопам отца и старшего брата и стать инженером. В 1926 году я был зачислен в Высшую техническую школу в Вене, где оказался в обществе бывших солдат, людей зачастую старших по возрасту, которые заканчивали обучение, прерванное войной и ужасным послевоенным кризисом. Эти люди, прошедшие войну и имеющие жизненный опыт, которого нам, молодым, не доставало, оказали на нас большое влияние. Мой отец, человек либеральных взглядов, считал, что демократическая система более прогрессивна по сравнению с анархической двойной монархией. По его мнению, политикой должны заниматься избранные специалисты с высокой квалификацией и моралью, чтобы граждане не вмешивались в управление государством. Но такого идеального правительства не создали ни социал-демократы, ни сменившая их Общественно-христианская партия. Я должен сказать, что политика, которую они осуществляли, не интересовала меня и мое поколение.

Зато меня привлекала деятельность студенческого союза «Schlagende Burschenschaft Markomannia»[17], к которому я принадлежал. Такие корпорации, как «Саксо-Боруссия», «Бургундия» или «Тевтония» известны в Германии и Австрии со времен революции 1848 года, в которой они сыграли важную роль, что само по себе было необычно. Среди старинных обычаев этих студенческих союзов были и дуэли на шпагах, называемые Paukboden. Правила предписывали никогда не отступать перед противником и не отклонять лица от удара — дуэлянты сражались, наклонив головы вперед. По моему мнению, это была школа мужества, хладнокровия и сильной воли. Конечно, мы не были «кроткими ягнятами», я сам участвовал в дуэли на шпагах четырнадцать раз, о чем свидетельствуют многочисленные шрамы. Это традиционные шрамы, осмелюсь даже сказать почетные, смысла которых не поняли журналисты, называя меня «Искромсанный», как Генриха Гвизия, или Scarface.[18]

Традиционные союзы студентов были ликвидированы в Германии в 1935 году по предложению тогдашнего руководителя гитлерюгенда и будущего гаулейтера Австрии Бальдура фон Шираха. Возможно, это была его месть за давнее исключение из родной студенческой корпорации после того, как он отказался принять участие в дуэли.

Меня возмутила демагогическая речь, произнесенная по этому случаю руководителем гитлерюгенда, в которой он сказал, что кучка снобов и фанфаронов пьянствует и болтается без дела в то время, когда остальные немцы работают. Не все члены братств и корпораций были снобами и пьяницами, они тоже работали на благо отчизны. Я был разочарован «национал-социалистской» реформой Шираха и сказал ему об этом после претворения ее в жизнь в Австрии в 1938 году, позже я повторил это рейхсштудентенфюреру Густаву Шеллу.[19] Он согласился, что старинные студенческие корпорации должны возродиться, так как реформа фон Шираха не внесла ничего позитивного в образование австрийской молодежи.

Этот вопрос не переставал волновать меня, и я позволил себе кратко остановиться на этой теме во время приема у Гитлера в конце 1943 года. Я напомнил фюреру, что студенческие корпорации возникли в 1848 году во всей Германской империи как подтверждение воли немецкой молодежи к свершению революции, и эту традицию активно поддержали в Австрии. Члены корпораций в подлинно национал-социалистском духе добровольно и безвозмездно работали во время каникул; они сражались на улицах с Красным фронтом, не предполагая даже, что их считают снобами.

В присутствии Гитлера нельзя было высказывать мнение, которое противоречило бы его взглядам. Однако он внимательно выслушал меня и сказал: «Ваши аргументы, Скорцени, верны и принимаются. Благодарю вас за искренность. Но пока дуэль происходит в другом масштабе — необходимо выиграть войну. Позже мы обсудим эти вопросы».

Как члены «Маркомании», мы носили белые шапочки, а грудь опоясывали черно-бело-золотыми лентами. Каждый год в первое воскресенье сентября все союзы учеников, лицеистов и студентов вливались в колонны венцев на площади Героев, чтобы под черно-бело-красными флагами выразить свою поддержку объединения с Германией. Это была единственная политическая манифестация, в которой я регулярно участвовал в 1920–1934 годы.

Я активно занимался спортом: легкой атлетикой, футболом, лыжами, плавал на каяке по нашему прекрасному Дунаю или по альпийским озерам. Участвуя в первенстве своего учебного заведения по стрельбе из пистолета, я занял второе место с 56 очками из 60 возможных. Победитель, студент из Граца, выиграл у меня одно очко, но мы так долго праздновали победу, что со стаканом в руке я взял великолепный реванш. Позже я успешно выдержал суровый экзамен военной подготовки: легкую атлетику, плавание, форсированный марш-бросок на 25 километров с 15-килограммовым рюкзаком и в конце — стрельба из винтовки.

В 1931 году я сдал последний экзамен и получил диплом инженера. Письменные экзамены продолжались шесть бесконечных дней, самый важный из них заключался в составлении плана производства дизельного автомобильного двигателя.

Тем временем будущее, которое ожидало молодых австрийцев независимо от их происхождения, рисовалось нам достаточно мрачным. Так же, как и другие австрийские мещане, наша семья испытывала нужду в послевоенный период — время инфляции, недостатка продовольствия, угля и основных видов сырья. Для полумиллиона австрийцев безработица надолго стала почти профессией.

После периода улучшения в 1926–1930 годы, наступил мировой хозяйственный кризис. Когда я искал работу, Австрия снова погрузилась в бедность. Сначала мне попалась низкооплачиваемая работа, но затем по счастливому стечению обстоятельств я возглавил фирму, которая единственная в Австрии сооружала тяжелые строительные леса. Мы еще не имели удобных сборных металлических конструкций, но изобрели систему соединения деревянных опор на болтах. Благодаря этому, например, была успешно отремонтирована находившаяся под угрозой уничтожения кафедра святого Стефана.

Как это обычно бывает, среди моих рабочих-строителей были и социал-марксисты, и коммунисты, но это не мешало нам дружно работать.

Однако политико-экономическая ситуация начала ухудшаться. Живущий в долг народ сделался зависимым от хищных и все более требовательных иностранных кредиторов, от которых правительство христианских демократов не могло или не умело избавиться. Нельзя понять волнующей трагедии второй мировой войны без тщательного изучения драмы моей отчизны. Раздел Австрии, проведенный в Сен-Жермене, оставил в сердце Европы страшную пустоту. Коммунистическая угроза здесь не была выдумкой. Мне было девятнадцать лет, когда печатный орган социал-марксистов «Арбайтерцайтунг» («Рабочая газета») призывал в Вене к всеобщей мобилизации. Это было в июле 1927 года, я видел, как массовая манифестация в течение двух дней перерождалась в кровавые беспорядки. Я наблюдал за коммунистами, штурмующими префектуру полиции и поджигающими Дворец юстиции — вскоре он вспыхнул огромным костром. Огонь уничтожил все хранившиеся там акты собственности, и это была, бесспорно, одна из целей марксистской мобилизации. Эти бурные уличные сражения казались мне очень глупыми, но мещане, безусловно, были сильно напуганы.

Марксисты первыми организовали вооруженную милицию «Republikanischer Schutzbund»,[20] которой вскоре противостояли «Heimwehr» романтичного герцога Штаремберга и «Heimatschutz» майора Фея. Эти два образования, которые должны были быть аполитичными, сами сделались политическими организациями.[21]

В действительности Штаремберг и Фей имели немалые амбиции, и они поддержали диктатуру канцлера Энгельберта Дольфуса лишь потому, что надеялись сами заменить его на этом посту.

Рассчитывая на поддержку Муссолини, Штаремберг мечтал стать регентом Австрии, наподобие регента Венгрии адмирала Миклоша Хорти, но его надеждам не суждено было осуществиться. Герцог искал утешения в объятиях киноактрисы Норы Грегор, в которую был безумно влюблен, а канцлер Курт фон Шушниг, который, по мнению дуче, был похож на «меланхоличного церковного сторожа», воспользовался этим для отстранения герцога от политики в мае 1936 года.

После беспорядков в 1927 году марксисты пытались навязать свои законы и в учебных заведениях. Мы хотели спокойно работать, поэтому организовали Академическую лигу, знаменосцем которой я был в сентябре 1927 года во время установленной обычаем манифестации на Гельденплац. Но вскоре в лигу проникла, а позже поглотила ее милиция («Heimwehr») Штаремберга, в результате был образован «Heimatblock» («Блок Отечество»). Тогда я покинул эту организацию.

С 1929 года в Австрии возросло влияние Национал-социалистской рабочей партии Германии (НСДАП). Многие молодые сторонники объединения с Германией оценивали это движение положительно. Иначе не могло быть: Гитлер, который во время первой мировой войны служил в баварском полку, решительно высказывался за объединение всех немецких народов. Можно сказать, что в этом почти все мы были солидарны с Гитлером, и этим объясняется успех национал-социализма в Австрии с 1929 года.

Писали, что я был «нацистом с колыбели» — это не соответствует действительности. По правде говоря, я сомневался тогда, в состоянии ли мои земляки принять такую фундаментальную революцию, к которой призывали агитаторы, позиция и язык которых многих приводили в ужас. Некоторые считали их своего рода коммунистами. Интересы, которым они угрожали, казались мне очень могущественными, а организация национал-социалистов у нас была слабой, чтобы можно было одновременно сражаться и с марксистами, и с христианскими демократами.

Решающим событием оказался визит в Вену в сентябре 1932 года доктора Йозефа Геббельса и речь, которую он произнес. Деятельность Национал-социалистской рабочей партии Германии тогда еще не была запрещена, поэтому собрание, проходившее на катке Энгельманна под открытым небом и при исключительно теплой погоде, имело огромный успех. Сколько стояло нас, сжатых толпой, на месте, куда мы обычно приходили кататься на коньках или смотреть на олимпийских чемпионов, Фрица Бергера и Карла Шефера, моего товарища по учебному заведению? Безусловно, более двадцати тысяч человек. Снаружи катка за порядком следила австрийская полиция, а на самом катке — солдаты в форме подразделений СА. Флаги со свастикой, пение и церемониал придали этому митингу великолепное оформление. Венская публика считалась трудной, ораторы часто выслушивали от нее упреки в свой адрес. Однако Геббельса не прервали ни разу. Даже многочисленные торговцы бутербродами и охлажденными напитками, которые обычно очень громко зазывали покупателей, безмолвствовали. Впрочем, народ был очень плотно сбит в кучу, и они не могли продвигаться в толпе.

Речь Геббельса длилась более двух часов — он был способен на такое в свои лучшие годы. Больше всего меня поразил тот факт, что это было выступление, совершенно лишенное демагогии. Сделанный им анализ международной ситуации, жалкого состояния послеверсальской Европы, пустых межпартийных конфликтов, а также позиции Австрии в отношении Германии был серьезным, абсолютно логичным и опирался на факты и волю людей к объединению. Оратор имел огромный успех; во время митинга не произошло ни одного инцидента.

Признаюсь, что, подобно многим моим землякам, я присоединился к национал-социалистскому движению уже через несколько недель. Влияние национал-социалистской партии в Австрии в то время росло очень быстро. Через год (19 июня 1933 года) канцлер Дольфус смог найти только один способ для сдерживания роста этой партии — он запретил ее деятельность. Это была его первая ошибка.

В действительности, используя милицию Штаремберга и Фея, между которыми в скором времени возникли недоразумения, несчастный канцлер установил диктатуру так называемого Отечественного фронта. Он распустил парламент и принялся за левые организации, перепутав борьбу с марксистами с охотой на рабочих. Во время жестоких дней февраля 1934 года кровь лилась потоками в Линце, Граце и Вене. В участников беспорядков стреляли из винтовок и автоматического оружия, после чего по приказу Дольфуса на людей пошли танки. Огнем артиллерии прямой наводкой уничтожались дома рабочих в поселке имени Карла Маркса в Флорисдорфе, где забаррикадировались повстанцы из «Шутцбунда». Бои продолжались в течение четырех дней и прекратились только 15 февраля на рассвете.

Жертвы? Более 400 убитых и 2000 раненых, в том числе 280 убитых и 1300 тяжелораненых со стороны рабочих. Политические репрессии были беспощадными. Таким образом Отечественный фронт сделал простых людей своими врагами. Обе запрещенные партии — социал-демократы и национал-социалисты — помогали друг другу. С начала предыдущего года Гитлер был уже канцлером Германской империи, поэтому некоторые мои коллеги верили, что «время пришло» и национал-социалистская революция в Австрии — вопрос лишь нескольких недель.

Я думал по-другому. Необходимо сказать, что я не был очень уж активным деятелем в национал-социалистской партии с сентября 1932 по июнь 1933 года. Австрийская партия разрослась сверх меры после массовых выступлений, последовавших вслед за выступлением Геббельса, а особенно после назначения Адольфа Гитлера канцлером. В партии опасались прихода в ее ряды бывших членов других движений, поэтому новички, которые ранее принадлежали к иным политическим группировкам, должны были положительно зарекомендовать себя во время испытательного срока, прежде чем им поручат соответствующие их возможностям задания.

На этом этапе деятельность национал-социалистской партии была запрещена. Я ограничил свою деятельность, помогая арестованным или разыскиваемым товарищам, которые ушли в подполье.

Я не щадил себя, когда требовалась помощь многим находящимся под угрозой членам «Шутцбунда» — они были очень храбрыми ребятами. Речь шла не о защите марксистской идеологии, а о спасении порядочных людей, втянутых в мрачную авантюру. Один из моих мастеров, Оэлер, страстный коммунист, сражавшийся на баррикадах, позже выполнил свой патриотический долг в России простым солдатом и был награжден Железным крестом I степени. В 1934–1938 годы мы стали свидетелями начала нелегального сотрудничества между преследуемыми марксистами и национал-социалистами.

Несмотря на это, не многие сторонники нового объединения с Германией могли предвидеть невероятное событие, уготованное к началу июля 1934 года, а именно — национал-социалистский путч, во время которого был убит канцлер Дольфус.

Сегодня нам известно, что 9 апреля 1934 года Гитлер направил послам Германской империи тайный рапорт (смотри «Документы Германской зарубежной политики», т. 2, серия С-459), в котором констатировалось: «Ясно то, что пока Германия не может решить австрийский вопрос путем аншлюса. Необходимо предоставить австрийские дела естественному ходу истории, так как всем попыткам с нашей стороны будут противостоять европейские государства Малой Антанты. Нам кажется, в этих условиях самым лучшим решением будет спокойно ожидать дальнейшего развития событий».



Руководство объявленной вне закона австрийской национал-социалистской партии не могло утверждать, что не знало этой директивы. Несмотря на это, был организован заговор с целью принудить Дольфуса уйти в отставку. На его место планировалось назначить доктора Антона фон Ринтелена, австрийского посла в Риме! Это была великая импровизация. Информация об этом стала достоянием общественности, предупредили и майора Фея. Официально утверждалось, что Дольфус был смертельно ранен одним из наших товарищей Отто Планетта в темном коридоре канцелярии, где диктатор находился в обществе Фея, генерал-майора Врабля, нового секретаря по вопросам безопасности Карвинского и лакея Хедвицека. Это произошло 25 июля 1934 года. Позже это «неясное дело», не без вмешательства министра Фея и благодаря торопливому, произведенному при странных обстоятельствах вскрытию трупа канцлера, получило различные оценки.

Те, кто, вопреки директивам Берлина, намеревались «поставить Германскую империю перед свершившимся фактом» желали, безусловно, всем добра. Однако они не знали, что многие высшие чиновники вели двойную игру. Молодые заговорщики не намеревались убивать канцлера, они даже не знали, что с утра 25 июня за всеми их передвижениями следят агенты Фея. Следовательно, их можно было легко арестовать до того, как они начнут атаку канцелярии и Дома радио. Но им предоставили свободу действий.

Заговорщики имели приказ использовать оружие только лишь в исключительном случае — и то, стрелять должны были по ногам. Планетта выстрелил в смутный силуэт в коридоре, ведущем в архив дворца, примерно в 13.00, хотя его должны были задержать как минимум тремя часами ранее.

Более старшие участники путча были опытными активистами партии еще до ее роспуска. Я лично их не знал. Могу только сообщить факт, что Планетта все время твердил об «одном выстреле», произведенном им. Однако канцлера поразили две пули, из которых смертельной оказалась та, которая застряла в позвоночнике. Когда Планетта добровольно признался во всем с намерением уберечь товарищей от экзекуций, он отдавал себе отчет, что его дни сочтены. Если бы кто-нибудь из заговорщиков, находящихся рядом, тоже стрелял, Планетта для его спасения заявил бы, что оба выстрела принадлежали ему. Во всем этом остается какая-то неясность, которая никогда так и не была объяснена.[22]

Даже если это не понравится некоторым историкам, я заявляю, что не участвовал в заговоре и в путче. В мае я женился на девятнадцатилетней Гретл, которую знал четыре года, и мы уехали в Италию на мотоцикле с коляской. Во время этого очень спортивного свадебного путешествия мы посетили Болонью, Венецию, Равенну, Пизу, Флоренцию, Рим и Абруцци.

В Риме на площади Венеции я в первый раз услышал Бенито Муссолини, который выступал перед толпой, стоя на балконе бывшего австрийского посольства, конфискованного в 1916 году. Дуче произвел на меня великолепное впечатление, а также я, находясь среди итальянцев, избавился от предубеждения в отношении Италии. Во время последующих путешествий по различным странам Европы я приходил к подобным выводам. Мы все — большая семья и можем жить в согласии при условии взаимного уважения и сохранения своей оригинальности. Европа — это радуга, состоящая из различных народов, и ее цвета должны отличаться друг от друга.

Вернувшись из вояжа по Италии, я сразу же оказался в атмосфере кипения политических страстей, охвативших Штирию, Каринтию и Тироль после сообщения по радио об успехе путча и начале формирования правительства доктором Ринтеленом. Однако Ринтелен оказался в западне и даже пробовал покончить жизнь самоубийством.

Что касается венских путчистов, то после заверений властей (прозвучавших дважды), что они целыми и невредимыми будут доставлены к границе Баварии, они сложили оружие и… были немедленно арестованы. В опубликованных официальных данных говорилось о 78 убитых и 165 раненых со стороны правительственных подразделений и о более чем 400 убитых и 800 раненых среди наших друзей.[23]

Многие деятели национал-социалистского движения смогли убежать в Германию. Тысячи менее везучих их товарищей и марксистов попали в концентрационные лагеря, образованные 23 сентября 1933 года канцлером Дольфусом, лицемерно называемые «лагерями административного интернирования». Лагеря в Веллерсдорфе и находящемся недалеко от Граца Мессендорфе снискали мрачную репутацию. Более двухсот заговорщиков предстали перед военным судом, и вскоре они были казнены. Шестидесяти осужденным президент республики Вильгельм Миклас заменил смертную казнь на пожизненную каторгу. Семерых руководителей национал-социалистов, среди них Франца Хольцвебера (командира группы, захватившей ведомство канцлера), а также Отто Планетта, Ханса Домеса, Франца Лееба, Людвига Майтцена повесили вместе с двумя молодыми членами «Шутцбунда» — Рудольфом Ансбоком и Йозефом Герла, у которых нашли взрывчатые материалы.

Масштаб репрессий, проводимых «авторитарной и христианской» диктатурой, сделала явной амнистия, объявленная в июле 1936 года преемником Дольфуса на канцлерском посту — фон Шушнигом; тогда было освобождено 15 583 политических заключенных.

Осужденные на смертную казнь два года назад умирали отважно. Поднимаясь на эшафот, национал-социалисты выкрикивали: «Да здравствует Германия! Хайль Гитлер!»

В день путча, 25 июля 1934 года, Гитлер находился в Байройт, где ставили «Золото Рейна» Рихарда Вагнера. Узнав о трагических событиях, он был изумлен[24] и разъярен; одновременно он получил информацию о концентрации пяти дивизий Муссолини на перевале Бреннер и продвижении югославских войск к границе со Штирией и Каринтией.


«Добрый Господь, сохрани нас от наших друзей! — сказал Гитлер Герингу. — Это будет новое Сараево…»


С согласия президента Германской империи фельдмаршала Пауля фон Гинденбурга, в Вену был послан Франц фон Папен[25] — тайный папский камергер. Главной его задачей было избежать разрыва отношений между Веной и Берлином. Действительно, отношения сохранили, но австрийская трагедия не закончилась.

Глава вторая

Аншлюс


^{Тренировки в «Deutscher Turnerbund» — Особенный референдум, предложенный Шушнигом, или Тайное голосование без кабин — Ночь 11 марта 1938 года — Канцлер Зейсс-Инкварт — В президентском дворце: избежание драмы столкновения между батальоном гвардии и СА — Вид Гитлера с наших подмостков — Изменение взглядов и триумфальный плебисцит — Люди с другой стороны Майна.}


11 июля 1936 года преемник Дольфуса Курт фон Шушниг официально признал, что «Австрия, в сущности, является немецким государством», но был против объединения с Германией и поощрял полицию на безжалостное подавление пронемецких манифестаций.

Встреча Гитлер — Шушниг, которая прошла 12 февраля 1938 года в Берхтесгадене, вселила в нас надежду на будущую нормализацию отношений между Германией и Австрией, но быстрое возвращение в материнское лоно казалось невозможным. Национал-социалистская партия была, на определенных условиях, снова легализована. С 1935 года я принадлежал к Немецкому гимнастическому союзу («Deutscher Tumerbund»), одновременно существовавшему в Австрии и Германии. Случилось так, что там я оказался в кругу бывших членов или сочувствующих распущенной партии. Пожалуй, не стоит добавлять, что все 60 тысяч членов Гимнастического союза были приверженцами объединения с Германией. Внутри нашего союза мы организовали отделения обороны, однако нам было известно, что коммунисты и социал-демократы считались мастерами в искусстве маскировки своих подразделений. Мы ориентировались в ситуации и знали, что Москва предоставила австрийским руководителям коммунистической партии точные директивы по созданию Народного фронта — в Вене они собирались взять реванш за Берлин.

После возвращения из Берхтесгадена Шушниг переформировал свой кабинет и назначил Зейсс-Инкварта министром внутренних дел. Он был великолепным адвокатом и примерным католиком, который до вступления в ряды национал-социалистской партии принадлежал, как и большинство австрийцев, к сторонникам аншлюса. В то же самое время канцлер делал все, чтобы договориться с руководством крайне левых организаций против нас. В скором времени давление Москвы возросло, и Шушниг решился на авантюру, которая должна была решить судьбу Австрии.

В среду, 9 марта 1938 года, грянул гром среди ясного неба. Канцлер объявил в Инсбруке, что в воскресенье, 13 марта, будет проведен плебисцит по вопросу «за» или «против» «свободной, немецкой, независимой, социально справедливой, христианской и объединенной Австрии».

Берлин сразу же обвинил его в «сознательном нарушении соглашения в Берхтесгадене», «игре в пользу Москвы» и «желании установить в Вене советскую республику». В действительности, как заметил в своей «Истории немецкой армии» (том 4) французский историк Жак Бенуа-Мешин, «мы были свидетелями странного спектакля, которым поспешила воспользоваться гитлеровская пропаганда: кроме Отечественного фронта единственной силой, открыто проводящей кампанию поддержки плебисцита, были коммунисты».

Сегодня известно, что канцлер пал жертвой различных иллюзий и, без сомнения, обещаний, которых не мог выполнить. Он начал отдаляться от правых монархистов, ответив отказом на предложение вернуть трон, сделанное Отто Габсбургом, который подписал свой манифест «Отто, I. R.», то есть Imperator Rex — так же как Карл V.[26] Через девять дней, 26 февраля, министр иностранных дел Франции Ивон Дельбо выразил перед французским парламентом свое удовлетворение австрийским канцлером: «Франция не может не интересоваться судьбой Австрии и сегодня подтверждает, что независимость Австрии является необходимым элементом европейского равновесия».

В своих мемуарах Франц фон Папен позже напишет, что «личный друг Шушнига, французский посланник в Вене Габриель Пио, был отцом плебисцита».

Стремясь сделать невозможным или, по крайней мере, задержать аншлюс при помощи своего референдума, канцлер рассчитывал на поддержку из-за рубежа, в которой ему очень быстро отказали. В Лондоне именно в этот момент подал в отставку министр иностранных дел Энтони Иден. Артур Ненилль Чемберлен, который назначил на его место лорда Галифакса, считал проект австрийского референдума рискованным делом. Посол Чехословакии в Берлине доктор Масны якобы заверил маршала Германа Геринга, что президент Эдуард Бенеш не намерен вмешиваться в австрийские события.

Утром 7 марта австрийский военный атташе в Риме полковник Лебицки вручил Муссолини копию речи, которую Шушниг должен был произнести в Инсбруке. Искренне удивленный дуче сразу же вмешался, чтобы отговорить канцлера от этой затеи, «которая может быстро обернуться против пего». Однако Шушниг не обратил внимания на его мнение. Может быть, он получил решительные заверения о поддержке от Франции? Сомнительно. Несколькими неделями ранее правительство Шотана получило вотум доверия парламента со значительным большинством голосов: 439 против 2. На следующий день после речи в Инсбруке утром 10 марта Камиль Шотан выступил в палате депутатов. Он сошел с трибуны и покинул зал; вслед за ним, в тишине, это же сделали его министры. Кабинет Шотана подал в отставку, располагая большинством в парламенте!

Занимаясь атлетикой в Гимнастическом союзе, мы много читали зарубежную прессу, такую как «Таймс», «Дейли Телеграф», «Франкфуртер Цайтунг», «Ле Темпе» и швейцарские газеты. Вечером 10 марта у всех сложилось впечатление, что Шушниг потерял рассудок, изолировав сам себя.

Необходимо напомнить, каким образом должен был происходить референдум. Последние выборы в Национальное собрание происходили в 1929 году, следовательно, не осталось никаких избирательных списков. Нам объяснили, что они не нужны, — обо всем позаботится Отечественный фронт, единственный организатор референдума. Во-первых, все чиновники должны были голосовать в своих конторах; жители Вены в возрасте 25 лет и жители провинции на год моложе могли голосовать на основании предъявления семейной книжки, счета за квартиру, газ или электричество, сберегательной книжки, удостоверения Отечественного фронта или Крестьянского союза и так далее. Избиратели, которых члены комиссий знали в лицо, могли даже обойтись без паспорта! Было уточнено, что голосование будет публичным и в бюро останутся только бюллетени с надписью «ДА». Кабин не предусматривалось! Граждане, желающие проголосовать против, должны были сами принести бюллетень с надписью «НЕТ» и попросить у комиссии официальный конверт…

В таких условиях группа из пятидесяти весельчаков, начав обход избирательных участков с самого утра и поддерживаемая друзьями-членами комиссий, могла обеспечить Шушнигу несколько тысяч голосов. Тем временем, правительственное радио и пресса повторяли: «Каждый гражданин, голосующий «НЕТ», предает национальные интересы». Поэтому наивные граждане, пришедшие с бюллетенем, в котором значилось «НЕТ», сами себя определили бы как предателей.

Подобного рода действия, безусловно, были непорядочными, но организаторам референдума они казались замечательной идеей.

В эту же ночь 10 марта Шушниг издал приказ о мобилизации всех призывников 1935 года. В состояние готовности была приведена милиция Отечественного фронта. Тревожил тот факт, что опять появились старые ультрамарксистские отряды «Шутцбунда», некоторые были переодеты в светло-серые мундиры штурмовых отрядов Восточной Марки — боевых дружин Отечественного фронта, — что бы там ни говорили, Шушниг мобилизовал все средства. Утром 11 марта жители Вены увидели на улицах грузовики с пропагандистами Фронта, воздевающими вверх руки, сжатые в кулаки. Бургомистр Вены Рихард Шмитц вызвал накануне вечером комендантов рабочей милиции и выдал им оружие. Над колоннами грузовиков, прибывающих из предместий, развевались красные флаги с серпом и молотом; рабочие поднимали вверх руки, сжатые в кулаки, пели Интернационал и кричали: «Голосуйте «ДА» за свободу! Прочь Гитлера! Да здравствует Москва!» В это же время самолеты с бело-красными бантами сбрасывали над столицей тонны листовок, на которых значилось: «Голосуйте «ДА!»».

Какое значение мог иметь этот странный референдум, организованный в течение трех суток властью, которую не поддерживал народ? С вечера, предшествующего референдуму, в ведомстве канцлера возникали все более острые дискуссии. Сенсация: в «Венских последних новостях» опубликован манифест адъютанта Артура Зейсс-Инкварта из министерства внутренних дел, доктора юридических наук, в котором он заявил, что «самовольный референдум является нелегальным», и призвал население к бойкоту. Конфисковать газету оказалось невозможным.

Что произошло позже? После долгих колебаний, примерно в 13 часов того же дня, 11 марта, канцлер объявил, что модифицирует формулу референдума. Он хотел выиграть время, но маршал Геринг (в 16.30) из Берлина потребовал по телефону безоговорочной отставки правительства. Моторизованные немецкие дивизии были уже сконцентрированы около границы. Шушниг спросил тогда статс-секретаря по вопросам обороны доктора Цэнера, готовы ли сухопутные войска и полиция оказать сопротивление. Однако вскоре он понял, уже ничто не сможет помешать войскам Германской империи войти и Вену, кроме огромного энтузиазма населения.



Узнав о мобилизации рабочей милиции, руководители Гимнастического союза привели в состояние готовности отделения обороны: ни за что на свете мы не хотели вновь пережить кровавые дни 1927 и 1934 годов.

Вечером перед ведомством канцлера собралось множество людей. Мои товарищи и я были обеспокоены, но иногда вновь обретали надежду — в зависимости от вестей, проходивших через толпу. Вдруг в 20.00 Зейсс-Инкварт обратился к собравшимся с призывом соблюдать тишину и попросил «полицию и национал-социалистские силы безопасности позаботиться о сохранении порядка». К моему удивлению, я заметил, что многие люди, в том числе полицейские, надели повязки со свастикой. Все сразу же сделались национал-социалистами после того, как президент республики принял отставку Шушнига.

Сначала президент Миклас сопротивлялся назначению Зейсс-Инкварта своим преемником, несмотря на то, что тот был единственным министром, оставшимся на своем посту по его же просьбе. Впрочем, президент был уважаемым человеком со строгими принципами, отцом четырнадцати детей. Он и не знал, что двое из них уже состояли в нелегальной организации СА!

То, что привыкли называть «насилием над Австрией», началось в ночь радостным маршем с факелами по улицам Вены и перед Ведомством канцлера. На площади Героев люди плакали, смеялись и обнимались. Когда примерно в 23.00 флаги со свастикой появились на балконе этого учреждения, толпа пришла в восторг.

В то время, когда сыновья президента кричали на площади «Хайль Гитлер!», упрямый Миклас искал замену отправленному в отставку Шушнигу. Он не хотел видеть на посту канцлера Зейсс-Инкварта, рекомендованного, а позже навязанного Герингом, который искал должности для двух своих австрийских деверей. Разместившись в ведомстве канцлера, Миклас беседовал более чем с десятью политиками, такими как статс-секретарь доктор Скубл, бывший премьер-министр христианско-общественного правительства доктор Отто Эндер и, наконец, обеспокоенный возможностью братоубийственных стычек, с генеральным инспектором армии Сигизмундом Шилкавским. Все отказались. Уставший Миклас перед полуночью подписал назначение Зейсс-Инкварта, который тут же вручил президенту список новых министров.

Я с товарищами еще находился перед ведомством канцлера, когда Зейсс-Инкварт появился на балконе. Его приветствовали шумной овацией — мы поняли, что перед нами канцлер. Он произнес краткую речь, но слова невозможно было разобрать из-за шума. Вдруг воцарилась тишина и, обнажив головы, огромная толпа запела немецкий гимн. Я никогда не забуду этого момента, который стал величайшей наградой за все труды, жертвы и унижения.

Я читал, что последние события называли «нарушением демократических принципов». Но в Австрии не было даже тени демократии. Канцлер Дольфус распустил парламент в марте 1933 года. Миклас после трагической смерти Дольфуса назначил канцлером Шушнига без консультаций с кем-либо. Чтобы понять нашу позицию, необходима добрая воля и хотя бы поверхностное знание истории.

Я все еще вижу себя в ту памятную ночь в обществе моих друзей из Немецкого гимнастического союза. Мы были одеты в куртки альпинистов, бриджи или лыжные брюки, которые при нашей бедности могли считаться формой. У нас не было повязок.

Мы были так счастливы, что не чувствовали ни голода, ни холода. Когда площадь Героев опустела, я в окружении моих товарищей шагал по маленькой улочке, расположенной за ведомством канцлера — недалеко был припаркован мой автомобиль. Первый порыв энтузиазма прошел, и нам стало казаться, что это сон. Действительно ли Зейсс-Инкварт стал национал-социалистом? Возможно ли это? До сих пор мы считали его только лишь степенным человеком. Какова будет реакция крайне левых? Правда ли, как твердили слухи, что Гитлер приказал немецким войскам войти в Австрию?

В этот момент из каких-то ворот на тротуар улочки медленно выехал черный лимузин. Мы посторонились, чтобы дать ему проехать. Тут я услышал, что издалека меня зовет какой-то человек, вышедший из дворца в окружении нескольких мужчин. Он подошел быстрым шагом, и я узнал в нем Бруно Вайсса — председателя нашего Немецкого гимнастического союза. Он казался расстроенным и спросил, имею ли я в своем распоряжении автомобиль. Я ответил.

— Очень хорошо, — сказал Вайсс. — Это счастье, что я вас нашел. Нам необходим спокойный и рассудительный человек! Видели ли вы большой черный лимузин? В нем находится президент Миклас. Он возвращается в свой дворец на улице Рейснерштрассе, охраняемый отрядом батальона гвардии. Только что мы узнали, что именно сейчас отряд С А из Флорисдорфа получил приказ выехать на Рейснерштрассе, так как новое правительство должно охранять президента. Любой ценой необходимо избежать столкновения между этими двумя подразделениями. Вы меня понимаете?

— Конечно, господин Вайсс. Но у меня нет полномочий…

Он прервал меня жестом:

— От имени нового канцлера поручаю вам отправиться на Рейснерштрассе и спокойно, но решительно контролировать ситуацию с целью избежания какого-либо конфликта. Соберите нескольких товарищей, но, пожалуйста, не теряйте ни минуты. Я предупрежу канцлера, что именно вам поручил эту миссию. Я попробую решить этот вопрос по телефону, хотя было бы лучше, чтобы вы оказались на месте. Когда вы туда приедете, пожалуйста, позвоните в ведомство канцлера. А теперь — езжайте, мой дорогой, дорога каждая минута…

Так и случилось! Я сразу же собрал десять надежных товарищей, которые разместились в нескольких автомобилях или же последовали за нами на своих мотоциклах. Мы двинулись в путь через толпу и прибыли к дворцу точно в момент приезда президента. Проехав за ним, я приказал запереть главные ворота.

Когда мы ворвались в холл, президент как раз поднимался по лестнице. Из галереи на втором этаже выскочил какой-то молодой лейтенант батальона гвардии и вытащил пистолет. На крики гвардейцев и окружения президента выбежала потрясенная госпожа Миклас — всеобщее замешательство было невероятным. Я громко крикнул:

— Пожалуйста, соблюдайте тишину!

— Заряжайте оружие! — скомандовал лейтенант.

Этот офицер, которого я встретил через три недели в мундире капитана вермахта и с которым впоследствии подружился, лишь выполнял свой долг. К счастью, мы не имели повязок и оружия, но разнообразие нашей странной одежды было не в нашу пользу. Ситуация выглядела следующим образом: вдоль первой галереи и наверху лестницы стояло двадцать гвардейцев, их оружие было направлено на нас; посередине лестницы остановился президент, который молча смотрел на свою жену. Шум на улице нарастал. Люди из СА выскакивали из грузовиков и требовали отпереть им ворота. В душе я тогда желал лишь одного — чтобы ворота выдержали натиск.

— Спокойствие, господа! — я крикнул еще раз. — Господин президент, пожалуйста, выслушайте меня…

Миклас повернулся и удивленно посмотрел на меня:

— Кто вы и чего хотите?

— Разрешите представиться — инженер Скорцени. Я являюсь посланцем федерального канцлера дабы защитить вас, господин президент. Могу ли я позвонить канцлеру? Он засвидетельствует, что я нахожусь здесь по его поручению.

— Да, конечно. Однако скажите мне, пожалуйста, что означает этот шум снаружи?

Ясное дело, что я знал причину шума, но пока не мог ее открыть. У меня было ощущение, что люди из С А хотят взять дворец штурмом, а это могло означать перестрелку.

— Прошу прощения, господин президент, я сейчас узнаю. Вместе с моим другом Герхардом и товарищами из Гимнастического союза нам удалось успокоить обе стороны. В присутствии доктора Микласа я позвонил в ведомство канцлера, и вскоре меня соединили с доктором Зейсс-Инквартом. Бруно Вайсс сделал все, что обещал, и новый канцлер несколько минут говорил с федеральным президентом, который позже передал мне трубку. Канцлер поблагодарил меня за решительность, проявленную в данной ситуации. Он также попросил меня остаться во дворце до получения новых приказов и взять в свои руки командование батальоном гвардии, обеспечивающим безопасность внутри резиденции. Отряд СА должен был обеспечить порядок снаружи.

В течение трех дней и ночей я, к всеобщему удовлетворению, добросовестно выполнял свою миссию. Не произошло пи одного инцидента, и все закончилось горячим рукопожатием с канцлером Зейсс-Инквартом. Я был тогда еще молод и поэтому наивно полагал, что вошел в активную политику не случайно, а через главный вход.[27]



Триумфальный въезд Гитлера в Вену я наблюдал с очень большой высоты, а именно со строительных лесов, воздвигнутых с целью реставрации одного из музеев на Ринге.[28] Мои работники проявляли еще больше энтузиазма. Я их понимал — они встречали одного из своих, одного из наших. С высоты строительных лесов мы смотрели на необычного человека. Возможно, стоит вспомнить, что когда-то он жил впроголодь в Вене, а теперь, и мы были тому свидетелями, занял в истории место наравне с великими властелинами Австрии: Рудольфом, Максимиллианом, Карлом, Фердинандом или Йозефом — императорами Германии. Казалось, что это невозможно, но это было действительностью. Вместе с нами сотни тысяч людей криком подтверждали данный исторический факт.

Спектакль на Ринге был достоин такого события — великолепный, помпезный, с морем штандартов и цветов, с бесконечными аплодисментами, военными оркестрами и немецкими солдатами, которых встречали так, как ни одну другую армию в Австрии. В какой-то момент по бесчисленной толпе прокатилась волна восхищения: это маршировала личная гвардия фюрера — лейб-штандарте СС[29] «Адольф Гитлер». Вид этих солдат произвел на нас большое впечатление. Я не предполагал, что в скором времени окажусь в рядах этой гвардии.

Я не мог понять, где мои земляки взяли такое количество флагов со свастикой — их были десятки тысяч. Вероятно, каждая семья тайно хранила один или два флага, предвидя «насилие над Австрией». Впрочем, меня удивляли многие вещи, о которых сегодня уже забыли.

Так, например, 10 марта архиепископ Вены кардинал Иннитцер горячо поддержал референдум Шушнига, заявляя: «Как австрийские граждане, мы будем бороться за свободную и независимую Австрию. (…) Скажем «Да!»» Через восемь дней, 18 марта, его преосвященство кардинал Иннитцер, а также архиепископ Зальцбурга — Вайтц, архиепископ Кпагенфурта — Гефтер, епископ Граца — Павликовски и епископ Линца — Гфелльнер публично заявили, что «как немцы, они считают своим долгом стать на сторону Германской империи». Также они разъяснили, что «по их мнению, благодаря национал-социалистскому движению будет отодвинута опасность разрушительного и атеистического большевизма».

А что можно сказать о позиции руководителя социал-демократов — Карла Реннера, первого премьер-министра Австрии в 1918–1919 годы и председателя Национального совета до 1933 года?

3 апреля 1938 года он заявил в венской «Иллюстрированной Коронной газете»: «Наконец, через двадцать лет, австрийский народ может оставить навязанную ему фальшивую дорогу и вернуться к исходному пункту — торжественной декларации 12 ноября 1918 года. Печальный разрыв в пятьдесят лет (1866–1918) сейчас исчезает в нашей общей тысячелетней истории… Как социал-демократ и потому сторонник права народа на самоопределение, а также бывший председатель австрийской мирной делегации в Сен-Жермен, буду голосовать «Да»».

В этот же день, 3 апреля, доктор Реннер утверждал в «Новой Венской ежедневной газете»: «Если бы я, с переполненным радостью сердцем, не принял восстановление единства немецкого народа, это стало бы отрицанием моего прошлого как государственного мужа австрийского немецкого государства. Как социал-демократ и приверженец права наций на самоопределение, как первый канцлер Немецко-Австрийской Республики, буду голосовать «Да»».

Этим заявлениям поддакивал старый предводитель социал-демократов и бывший бургомистр Вены — Карл Зейтц.

После аншлюса Австрии доктор Карл Реннер жил в Гоггнитце у подножия Семмеринга и, благодаря причитающейся ему неприлично высокой пенсии, мирно и беззаботно пережил вторую мировую войну. Офицеры Красной Армии, вступившей на территорию Австрии, встретились с Реннером и склонили его к написанию письма в Москву. В кратком изложении оно звучало следующим образом:

«Его Превосходительству маршалу Сталину, Москва Глубокоуважаемый Товарищ!

В самом начале движения я близко был связан со многими русскими революционерами… Красная Армия застала меня по месту жительства, где вместе с товарищами по партии я, преисполненный веры, ожидал занятия нашей страны… Поэтому искренне и преданно благодарю Красную Армию и Вас персонально, как славного полководца этой армии, от себя лично и от имени австрийского рабочего класса. Австрийские социал-демократы будут по-братски договариваться и сотрудничать при создании Республики. Является бесспорным и не требует доказательства то, что будущее принадлежит социализму».

Результаты плебисцита, проведенного 10 апреля 1938 года, который по свидетельству всех австрийцев доброй воли действительно был свободным и тайным, оказались следующими:

За присоединение Австрии к Германской империи — 4 284 295 голосов.

Против — 9852 голоса.

Недействительные голоса — 559.

Известно, что доктора Зейсс-Инкварта — будущего комиссара Третьего рейха в Голландии — приговорили к смертной казни через повешение, тело его сожгли, а пепел развеяли по ветру. Какова же была судьба доктора Реннера? В 1945 году его вновь избрали канцлером «независимой Австрии, наконец-то освобожденной из-под нацистского ярма».

Почему позже мы оказались разочарованы? Некоторые из тех, кого мы приняли с энтузиазмом, отнеслись к нам снисходительно и с недостаточным пониманием, что при других обстоятельствах выглядело бы комично.

Озаренный ореолом триумфа в Сааре три года назад, уроженец Рейнской области гаулейтер Йозеф Бюркель был благоразумным человеком и интеллигентным политиком.[30] Однако не все, кто перешел реку Майн, были похожи на него. В Австрию присылали самых лучших людей, но, к сожалению, так было не всегда. Тип должностного лица из Германии с 1900 года чаще всего объединял в себе черты образцового учителя и деревенского полицейского. У австрийцев тоже были недостатки, но мы пробовали улыбаться и понимать того, кто не понимал нас. Чопорность, а иногда и недостаток такта со стороны пруссака или саксонца становились барьером для настоящего братского объединения, которого мы так томительно ждали. Историки, пишущие об аншлюсе, не замечали этих трудностей по причине своего предвзятого отношения к нему.

Глава третья

Войска СС


^{Гданьск и немецко-советский пакт — «Если мы проиграем эту войну…» — Мобилизация в Люфтваффе и перевод в войска СС — Ошибки и недоразумения — Происхождение СС и войск СС — Подразделения «Мертвая голова» — Генерал Пауль Гауссер — Боевой дух и идеология — Борцы за Европу, которые не получали приказов от Гиммлера — Анкета исторического отдела Генерального штаба армии Израиля: попытка создания рейтинга солдат двух мировых войн — Герцог Валерио Борджио.}


27 сентября 1938 года, обращаясь по Би-би-си к английскому народу, сэр Невилль Чемберлен сказал: «Как ужасно, как фантастично, как невероятно, что мы должны готовить окопы и примерять противогазы по причине спора, который произошел в далекой стране между людьми, о которых нам ничего не известно! Еще более невероятным кажется то, что этот, в принципе, решенный спор может привести к войне!» Откровенно говоря, я не верил, что через год начнется война. Нам казалось, что Мюнхенский договор был предзнаменованием всеобщего согласия между европейскими державами; он пересматривал решения различных трактатов 1919–1920 годов, которые, как написал знаменитый французский государственный деятель Анатоль де Монзи, «образовали в сердце Европы полдюжины Эльзасов и Лотарингий». Мне казалось невозможным, чтобы имеющие великолепную общую культуру и цивилизацию европейцы не пришли к согласию, которое было в интересах всех. Чешский вопрос был решен, Польша получила район Тешина — эту деталь всегда забывают, а 3 500 000 судетских немцев вновь стали гражданами Германской империи. Их возвращение родине взволновало моего отца, семья которого происходила из чешского Эгера[31]. Мы были убеждены, что немцы из Гданьска тоже имеют право стать нашими соотечественниками. Мы знали, что город Гевелия, Фаренгейта, Шопенгауэра, столицу Восточной Пруссии в 1918 году, через год оторванную от Германской империи, населяли немцы, — 448 статей Версальского договора не могли изменить этот факт.

Нам казалось, что наш разбросанный и разорванный народ, который ужасно страдал в 1918–1925 годы, не может вечно отвечать за ошибки, совершенные нашими руководителями в 1914–1918 годах.[32]

В августе 1939 года я находился на каникулах у австрийского озера Вертерзее в обществе семьи профессора Порше, конструктора «Фольксвагена». Известие о подписании немецко-советского пакта повергло нас в оцепенение. Истории известно немного примеров столь же сенсационного изменения союзов. Если бы год назад кто-нибудь сказал мне, что Гитлер будет договариваться со Сталиным, я, без сомнения, в это не поверил бы. Правда, оба правительства разъяснили, что не собираются продавать свои идеологии, но вскоре мы поняли, что значил этот пакт. Напрасно 31 августа Муссолини настаивал на созыве 5 сентября международной конференции с целью «рассмотрения формулировок Версальского трактата», которые, как он говорил, были причиной теперешних недоразумений. Его никто не слушал. 1 сентября в 4.45 вермахт вступил на территорию Польши. В полдень 3 сентября Великобритания объявила войну рейху, а в 17.00, «с целью поддержать независимость Польши», ее примеру последовала Франция.

В Германии также эйфории не было. Думаю, что ночью 31 августа маршал Геринг выразил мысль каждого из нас, когда сказал Риббентропу: «Если мы проиграем эту войну, да смилуется над нами Бог!»



До сих пор я еще не служил в армии. Когда я сдавал последние экзамены на лицензию пилота, меня мобилизовали в Люфтваффе. Однако оказалось, что я слишком стар для военного летчика — мне был 31 год. Я не намеревался провести войну, скрываясь в какой-либо конторе, — и попросил перевести меня в войска СС. После серии очень трудных испытательных тестов и медицинского обследования я был принят вместе с девятью другими кандидатами из ста претендентов.

Здесь мне бы хотелось разъяснить один существенный момент: дело в том, что многие историки отождествляют СС с полицией. Будь так на самом деле, я не оказался бы в рядах СС — как бы я воевал в полиции? На тему СС написано несметное количество книг (несомненно, их будет еще больше), но многие из них далеки от реальной оценки деятельности этой организации. В течение последних нескольких лет появились историки, которые считают, что она была конгломератом, состоящим из множества структур, выполняющих различные функции. Несмотря на это часто отождествляют войска СС и службу безопасности, СД (Sicherheitsdienst, SD). В сущности, ошибки исключены, ибо служащего СД можно было с первого взгляда узнать по мундиру: на его левом рукаве виднелась надпись Sicherheitsdienst, а на воротнике не было эмблем СС. В 1958 году я предложил сто тысяч марок любому, кто нашел хотя бы одну не фальшивую фотографию, на которой я в форме СД. Эта сумма все еще остается в распоряжении возможных искателей.[33]

Необходимы также другие уточнения. Постоянно пишут, что именно Генрих Гиммлер создал СС и стал во главе их, что является двойной ошибкой, так как он был всего лишь первым должностным лицом. Политическим и военным главой Охранных эстафет (СС) был Адольф Гитлер, и мы, солдаты войск СС, присягали именно ему.

Когда в конце 1924 года Гитлер покинул тюрьму в Ландсберге, важной проблемой стало организационное обновление национал-социалистской партии. В большинстве немецких провинций деятельность штурмовых отрядов (СА) была запрещена. Гитлер обратился к своему водителю Юлиусу Шреку и поручил ему организовать, по согласованию с Рудольфом Гессом, небольшую моторизованную часть. Это подразделение планировалось сформировать из достойных доверия людей, которые в опасных обстоятельствах были бы в состоянии защитить руководителей и ораторов партии, а также залы собраний. Такие группы начали появляться в крупных городах для поддержания порядка внутри залов (учитывая порученные им задания, они назывались Охранными эстафетами). В городах, где ношение мундиров не было запрещено, они носили белые рубашки с повязками, галстуки, бриджи, высокие сапоги и черные шапки. На каждой шапке была «мертвая голова», так как мы часто смотрели смерти в глаза.

Первые солдаты СС не были людьми из иного мира. Они мужественно несли тяжелую службу, многие из них погибли в стычках с Красным фронтом. В конце 1928 года их оставалось около трехсот человек. Лишь через год Гитлер поручил Гиммлеру переформировать это соединение согласно требованиям политико-войсковой концепции боевых дружин, которые хотели отмежеваться от массы штурмовых отрядов (СА).

После прихода к власти национал-социалистов, в июне 1934 года, во время попытки свершения второй революции Эрнстом Рёмом и руководителями СА, отряды СС в различных частях страны сыграли важную роль, несмотря на различия, имело много общих элементов, например, «мертвая голова» присутствовала на всех мундирах СС. В СС имело место объединение компетенции и должностей в разных группировках. Скорцени, как офицер войск СС, находясь в должности руководителя группы С в VI отделе Главного управления безопасности рейха, состоял в структурах СД.

Первым вооруженным подразделением СС был лейб-штандарте (лейб-полк) «Адольф Гитлер», находящийся под командованием строгого баварца Сеппа Дитриха,[34] опытного танкиста первой мировой войны. Это представительное подразделение в белых кожаных ремнях, парад которого мы видели в Вене, составляло личную гвардию руководителя немецкого государства. Я хорошо знал Сеппа Дитриха — он не был стратегом, но человеком дела.

Через короткое время были созданы два следующие подразделения под названием SS-Verfugunstruppe (резервные части СС). В конце 1937 года существовало три пехотных полка СС: «Deutschland» (единственный укомплектованный), «Germania» и «Leibstrandarte». Их командованием и подготовкой руководил находящийся не у дел генерал-лейтенант рейхсвера Пауль Гауссер, бывший комендант офицерской школы в Брауншвейге. Я был рядом с ним, когда его тяжело ранило под Бородино, об этом речь пойдет далее. Он был великолепным командиром, по моему мнению, главная его заслуга — серьезный и тщательный подбор личного состава. Претенденты из числа добровольцев не должны были числиться в полицейской картотеке, изучалось и их прошлое. При отборе будущих солдат учитывалось их физическое и интеллектуальное развитие. Гауссер хотел, чтобы войска СС представляли собой элиту.

Ежедневная подготовка офицеров, унтер-офицеров и солдат была очень интенсивной и всесторонней, а дисциплина — даже более строгой, чем в вермахте. Офицеры жили жизнью своих подчиненных; товарищеское отношение, доверие и взаимное уважение были правилом. Это может иллюстрировать гот факт, что мы краснели от стыда, запирая на ключ шкафчики с личными вещами.

Гитлер решил, что в войсках СС, отдавая честь, не будут употреблять слово «господин». В армии говорили: «Jawohl, Herr Oberst!» («Так точно, господин полковник!»), мы же обращались к генералу «Jawohl, Gruppenführer!» («Так точно, группенфюрер!»).[35]

Отношения внутри подразделений войск СС складывались непосредственные и человеческие. Нам не был известен карикатурный тип официального, строгого, надменного прусского офицера, который смотрел на подчиненного через монокль.

Наверное, некоторых удивит тот факт, что в войсках СС царила свобода совести. В наших рядах были и агностики, и протестанты, и католики. Капелланом французской добровольной бригады гренадеров СС «Шарлемань» был епископ Мейоль де Люпе, друг папы Пиуса XII.[36]

В то время, когда члены СА в большинстве своем принадлежали к национал-социалистской партии, в войсках СС вступление в партию было необязательным и даже не рекомендовалось. Именно этого многие люди не хотят понять. Без сомнения, мы были политическими солдатами, но мы защищали идеологию, стоящую над политикой и партиями. Например, мы могли позволить себе критиковать некоторые партийные концепции и решения некоторых гаулейтеров. Существование жалкого Штрейхера[37] и его «Штурмовика» казалось нам одновременно достойным сожаления и неуместным. Эта газета выполняла определенные функции. Но что общего имела писанина «Штурмовика» с передовыми статьями Геббельса в «Рейхе»?

Наш девиз, написанный на пряжке ремня, звучал: «Моей честью является верность». И так осталось до сих пор.

Мы не считали себя солдатами лучшими, чем другие, — просто вкладывали всю свою душу в службу родине. Другие дивизии, относящиеся к вермахту, тоже превосходно воевали во время долгой войны, например, дивизия «Великая Германия»,[38] солдаты которой, так же, как и мы, осознавали свою ценность. Нельзя нас упрекать за это. В подразделениях войск СС царил своеобразный воинский дух, но это явление не было чем-то новым, так как оно существует во всех армиях мира. Я думаю, что оно присутствовало даже в гвардейских частях Красной Армии и некоторых сибирских дивизиях, составлявших элиту Советской Армии.

Особенностью войск СС можно считать то, что, начиная с 1942 года, они стали добровольческой армией солдат различных стран Европы, среди которых служили (в алфавитном порядке): албанцы, боснийцы, британцы, болгары, валлоны, венгры, хорваты, датчане, эстонцы, финны, фламандцы, французы, грузины, греки, голландцы, итальянцы, казаки,[39] латыши, литовцы, норвежцы, румыны, русские, сербы, словенцы, шведы, швейцарцы и украинцы. Белорусы, индусы, киргизы, армяне, татары, туркмены и узбеки также служили под собственными знаменами в войсках СС. В моих подразделениях были представители почти всех этих национальностей, не хватало лишь албанцев, боснийцев, британцев, казаков, грузинов, греков и сербов.

Необходимо добавить, что наши части входили в состав сухопутных войск, поэтому они не подчинялись Гиммлеру и не получали от него приказов. Оберстгруппенфюрер СС и генерал-полковник войск СС Пауль Гауссер заявил перед трибуналом в Нюрнберге 5 и 6 августа 1946 года: «Войска СС никогда не получали приказов от Гиммлера и Гейдриха, так как они не имели право командовать нами».

Репортеры обошли молчанием эту поправку. Мы выполняли приказы командующих армиями, в состав которых мы входили, в соответствии со служебной иерархией.[40] Гиммлер не был ни командиром, ни солдатом, несмотря на то, что пытался произвести такое впечатление в начале 1945 года.[41]

И нет ничего удивительного в том, что наши соединения, обладая особым моральным боевым духом, считали себя особой частью сухопутных войск. Я, как и другие ветераны войск СС, обычно употребляю определение «Heer», чтобы отличить части вермахта от войск СС.

Как солдаты, мы отличались от Общих СС, носивших характер гражданской организации. К сожалению, мания Гиммлера к присвоению почетных званий членам СС — дипломатам, профессорам, промышленникам (например, профессору Порше) — привела к смешению понятий.



В 1946 году я оказался в Нюрнбергской тюрьме с двумя «генералами СС»: дипломатом старой школы бароном Константином фон Нейратом, послом в Риме, а позже протектором Чехии и Моравии, и его преемником на Вильгельмштрассе — Иоахимом фон Риббентропом, тоже «генералом СС».[42]

Настоящим создателем войск СС был генерал Пауль Гауссер, которого мы с любовью называли «папой». Нельзя недооценить вклад упоминавшегося уже Сеппа Дитриха, а также ветерана боев в Балтии — Феликса Штейнера,[43] которые придали этим соединениям специфический стиль и боевую осанку, сравнимую разве что с гвардией Наполеона.

Разве можно было не заметить, что насчитывающая в своих рядах почти миллион молодых европейцев армия, любой солдат которой хладнокровно шел на смерть, была отрицанием туманных «нордических» доктрин рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера — доктрин, которых не разделял даже Гитлер?

Я должен признаться, что взгляды рейхслейтера Альфреда Розенберга тоже всегда казались мне неясными. Этот человек, с которым позже я познакомился лично, действовал с благими намерениями, однако его обвинили в чужих грехах. Я никак не мог прочесть написанную им книгу «Миф XX века», о которой говорили, что она является «библией превосходства нордической расы», и видел лишь очень немногих, кто осилил этот труд, насчитывающий семьсот страниц.

Подводя итог данных рассуждений, я могу еще сказать, что если Гиммлер и намеревался применить в будущем войска СС как инструмент собственной политики, то все равно мы этого уже никогда не узнаем.



Как можно оценить действия войск СС во время второй мировой войны?

В 1957 году исторический отдел Генерального штаба израильской армии разослал анкету тысяче респондентов, среди которых были командующие, военные эксперты, историки и военные корреспонденты со всего мира. Предлагалось ответить на следующие вопросы: Какие армии вы считаете лучшими за время двух мировых войн? Чьи солдаты были самыми храбрыми? Чьи солдаты были лучше обучены, более искусны и дисциплинированы? Чьи солдаты больше проявляли инициативу? И так далее.

Среди ответивших на вопросы анкеты были генералы Г. Маршалл (США), А. Гаузингер (НАТО), Г. Ф. Фуллер (Великобритания), М. П. Кениг (Франция), известный военный теоретик сэр Безил Лидцел Харт, писатели Леон Урис, Герман Воук и другие. Армии, воевавшие в первой мировой войне распределились следующим образом:

1. Немецкая армия.

2. Французская армия.

3. Английская армия.

4. Турецкая армия.

5. Американская армия.

6. Русская армия.

7. Австро-венгерская армия.

8. Итальянская армия.

Для второй мировой войны классификацию организовали с подсчетом очков. Максимально можно было получить 100, а минимально — 10 очков. Результаты:

1. Вермахт — 93 очка.

2. Японская армия — 86 очков.

3. Советская армия — 83 очка.

4. Финская армия — 79 очков.

5. Польская армия — 71 очко.

6. Британская армия — 62 очка.

7. Американская армия — 55 очков.

8. Французская армия — 39 очков.

9. Итальянская армия — 24 очка.

Что касается авиации, то после ВВС рейха (Люфтваффе) в рейтинге стояли военно-воздушные силы Великобритании (R.A.F.), затем военная авиация США (US Air Force), ВВС Японии, военная авиация СССР. Военно-морские силы Великобритании возглавили список, за ними следовали ВМС Японии и США.

Среди элитарных подразделений лучшими признаны войска СС, за ними — американские морские пехотинцы, следом — британские десантники и французский Иностранный легион.

Любая классификация является спорной, например, по-разному комментировалось пятое место польской армии. Мне кажется, что итальянские солдаты второй мировой войны, часто плохо вооруженные, очень слабо обеспеченные и нередко имеющие некомпетентных командиров, оправдали доверие во время боев в Северной Африке. Дивизии «Черных рубашек» были хороши, а итальянские подводники и летчики показали настоящую удаль. Итальянские подразделения храбро дрались на Восточном фронте, а кавалерийский полк «Савойя» героически вел себя под Сталинградом в ноябре 1942 года. Подобным же образом торпеды, управляемые людьми из флотилии «X. Flottiglia MAS» герцога Валерио Борджио и Тесео Тесеи, добились значительных успехов на Средиземном море.[44] Вероятно, это необходимо учесть.

Я вспоминаю о герцоге Валерио Борджио — аристократе в полном смысле этого слова, — которого я хорошо знал с 1943 года. Он принимал участие в очень опасных, но увенчавшихся успехом акциях в портах Гибралтара и Александрии. В марте 1945 года, когда многие его земляки поменяли фронт, он сказал мне: «Дорогой Скорцени, мы начали одну и ту же войну за свободную Европу. Будьте уверены, что я буду вести ее до конца, что бы ни случилось». И он сдержал слово.

Он посетил меня в конце июля 1974 года в Мадриде. Мы должны были встретиться снова в начале сентября. Неожиданно пришло печальное известие, что в августе он умер в изгнании в Кадисе.

Военная карьера этого человека, которого называли «Черным герцогом», малоизвестна. Он начал ее во время гражданской войны в Испании командиром подводной лодки «Ирида». Затем, после стажировки в Клайпеде среди подводников Карла Дёница, он командовал лодкой «Веттор Писани». Слава нашла его только лишь на палубе «карманной» подводной лодки «Scire» и в должности командира флотилии торпедных катеров после рейдов на Гибралтар и Александрию.

Я могу подтвердить, что следующая комбинированная атака на Гибралтар планировалась в октябре 1943 года. Однако капитуляция короля Италии и маршала Бадольо, а также арест дуче помешали этому. Находящуюся в восьмидесяти километрах от Генуи базу в Ла Спези покинуло начальство капитана Борджио, который, хотя и лишенный иллюзий, продолжал воевать в подразделениях освобожденного Муссолини.

Герцог считал короля и Бадольо предателями и глупцами. В 1943 году он сказал мне: «Им пообещали очень много. Однако я вас заверяю, что эти обещания никогда не будут выполнены. Ни Рузвельт, ни Черчилль не вернут Италии даже пяди нашей африканской территории. Скажу больше, Сабаудский Дом рискует потерять корону в этой мрачной и бесславной авантюре. Вы убедитесь, что если борцы за Европу будут побеждены, Италия погрузится в еще больший хаос, чем в 1918–1921 годы». И кто же оказался прав?

Борджио не считал себя побежденным. В конце 1943 года он командовал добровольческим батальоном «Варвар», который воевал на Южном фронте бок о бок со 175-й дивизией вермахта. Тысячи молодых людей завербовались под трехцветное знамя герцога, и он образовал батальоны «Молния», «Стрелец», «Лавина», «Святой Георгий», «Волк» и «Стрела». Сражаясь во главе своей бригады, в 1945 году он вынудил отступить партизан Иосифа Броза Тито, которые угрожали Триесту и Удине. Необходимо добавить, что герцог не нашел общий язык — и неудивительно! — со специальным посланником Гиммлера в Италии, будуарным офицером СС Карлом Вольфом.[45].

Англичане пленили Борджио и выдали итальянским антифашистам. Те отдали его под суд, и после бурных прений 17 февраля 1949 года он был осужден на восемнадцать лет лишения свободы. Коммунисты требовали исполнения приговора, но авторитет Борджио был так велик, что, опасаясь массовых демонстраций, «Черного герцога» освободили «за патриотические заслуги перед Юлийской Венецией».[46] Впрочем, вступивший в силу закон об амнистии «предал забвению часть инкриминируемых действий». В конце концов ему «простили» хорошую службу за родину.

В 1952 году Борджио занялся политической деятельностью, защищая проевропейские «лево-революционные» позиции в недрах «Итальянского общественного движения» (MSI), почетным председателем которого он был избран. В 1968 году он основал «Трехцветный комитет» и «Национальный фронт».[47] После смерти маршала Родольфо Грациани являлся председателем «Ассоциации ветеранов Итальянской социальной республики».[48].

Глава четвёртая

Почему мы не высадились в Англии и не вторглись в Гибралтар


^{«Лунная рота» — Французская кампания с резервной дивизией СС — Охота на тигра в предместьях Бордо — Операция «Феликс» на Гибралтаре — Канарис, руководитель Абвера: адмирал с семью лицами — Цель Канариса: всеми средствами не допустить победы Германии — Требования генерала Франко — Операция «Морской лев» — Фальшивая информация руководителя Абвера — Искренность Уинстона Черчилля.}


В феврале 1940 года меня перевели во вторую роту резервного батальона полка лейб-штандарте СС «Адольф Гитлер» в Берлине-Лихтерфельде. Я был инженером, кандидатом в офицеры. Мне предстояло шесть недель интенсивных тренировок в обществе семнадцати- и восемнадцатилетних парней. Так же, как и другие призывники моего возраста — врачи, фармацевты, юристы и инженеры — я сжимал зубы, чтобы выдержать темп подготовки роты, которую заслуженно называли «лунной». Название это появилось в связи с явным пристрастием командира роты к ночным занятиям, которых у нас было сверх всякой меры.

Много написано о казарменных методах воспитания, к которым я всегда питал большую неприязнь. Конечно, физические нагрузки солдату необходимы так же, как и выработка определенных дисциплинарных навыков. Однако я всегда был против прусской палочной дисциплины — механической дрессировки, направленной на унижение личности.

В современной войне солдат противостоит машине. Это правда, что приказ, в принципе, не подлежит обсуждению. Но быть «глупым и дисциплинированным» уже недостаточно солдат должен быть способен правильно понять ситуацию и проявить инициативу, а следовательно, отреагировать быстро и самостоятельно. Я всегда был убежден, что нельзя путать традиции с рутиной, поэтому в подчиненных мне частях старался распознать индивидуальные способности каждого солдата и, по мере возможности, развить их.

Я оставил романтичную «лунную роту», чтобы пройти специальную стажировку в резервном батальоне полка войск СС «Германия» в Гамбурге-Лангенхорне. В начале мая 1940 года в Берлине я сдал все экзамены и был зачислен кандидатом в офицеры.

Польская кампания продолжалась только восемнадцать дней[49]. Советский Союз без боя захватил половину Польши, затем победил малочисленную, но храбрую финскую армию. Вермахт опередил французско-британский экспедиционный корпус и в апреле 1940 года захватил Данию и Норвегию. Швеция разрешила свободный транзит немецких войск и норвежской железной руды через свою территорию.

Достигнутые успехи предоставили военным возможность шутить в стиле: «Мы должны поторопиться, если хотим сражаться! Война вскоре закончится».

Но не все мы разделяли этот оптимизм. Лично я был убежден, что война только начинается. Мне хотелось, чтобы она была непродолжительной и не дошла до столкновения с Францией и Великобританией, так как, по моему мнению, наибольшая опасность исходила с Востока, а не с Запада.

Однако в мае 1940 года я оказался в серой полевой форме с орлом на плече на дорогах Голландии, Бельгии и Франции вместе с артиллерийским полком дивизии резерва СС — будущей дивизии «Рейх», находящейся под командованием «папы» Гауссера. В нее входили артиллерийский полк, состоящий из трех дивизионов легкой и дивизиона тяжелой артиллерии, в котором я служил, и три полка моторизованной пехоты: «Германия», «Фюрер», «Дойчланд».

Дивизия очень хорошо зарекомендовала себя как в Брабанте, так и во Фландрии и Артуа. 6 и 7 июня мы с упорными боями перешли реку Сомму: линия Уиганда была добыта.

После тяжелых боев на передовой, во время которых дивизия понесла большие потери, мы получили пополнение в количестве двух тысяч солдат. Дивизион тяжелой артиллерии попал под бомбардировку авиации союзников, а также точный артобстрел французской артиллерии. Один грузовик взлетел в воздух; наш капитан подорвался на мине.

12 июня мы оказались в городе Крей, известном военными заводами Шнайдера. Сначала мы прикрывали левое крыло танковых дивизий, двигающихся в направлении Дижон, затем получили приказ повернуть на юго-запад.

Во время боев и походов по такой прекрасной стране, как Франция, меня поразило отвратительное лицо войны. Руины, брошенные дома, опустевшие деревни с разграбленными магазинами, гниющие трупы, наконец, достойные жалости толпы беженцев: стариков, женщин и детей — часто прибывших еще из Бельгии, мимо которых мы проходили и проезжали, а иногда кормили их во время привалов. Война между людьми Запада была абсурдом, поэтому перемирие, подписанное с французским правительством 22 июня, показалось мне началом надежного мира в Европе.

Сегодня я напрасно ищу в памяти признаки ненависти со стороны гражданского населения, за исключением одной старой женщины из Мобеж, которая медленно проходила перед нашим автомобилем и показала нам сжатый кулак.

Странная история случилась со мной в предместье Бордо. Я ехал один в автомобиле-вездеходе, как вдруг понял, что происходит что-то странное — люди подавали мне отчаянные сигналы. Я затормозил и услышал крики: «Там зверь! Дикий зверь!» — после чего все растворились, как камфора. Я быстро понял, что случилось: примерно в ста метрах вверх по улице великолепный тигр пожирал на тротуаре коровью ногу, которую он стащил в соседней мясной лавке. Остановив автомобиль, я машинально потянулся за пистолетом, но сразу передумал — разве, стреляя из пистолета, я смог бы что-либо сделать такому сильному зверю? Я схватил ружье водителя, лежавшее на заднем сиденье автомобиля, и убил несчастного тигра, не чувствуя гордости за свой поступок, но доставив облегчение жителям квартала. От мясника мне стало известно, что зверь, посеявший панику в предместье, сбежал из цирка. Благодаря любезности мясника, позже я забрал оставленную мне шкуру тигра.

Наша дивизия расположилась в Даксе, и я много раз летал на оставленных на аэродроме французских самолетах над страной Басков. Купаться мы ездили в Биарриц. Зачастую мы в форме переходили границу, и коллеги из испанской армии всегда тепло встречали нас.

Немного позже я узнал, что наше присутствие на границе не было случайным. Наша дивизия должна была вместе с элитарными частями вермахта пересечь, с согласия Испании, Пиренейский полуостров и захватить Гибралтар. Эта операция имела кодовое название «Феликс», но она не была реализована, и поэтому необходимы некоторые комментарии.

Говорили, что эта операция подготовлена руководителем Абвера (орган разведки и контрразведки вермахта) адмиралом Вильгельмом Канарисом. Я лично познакомился с ним в 1943–1944 годы. Он сыграл очень важную роль во второй мировой войне, и необходимо его представить.

Гостей виллы Канариса в Берлине, находящейся в районе Грюнвальд, встречал у входа монументальный портрет героя греческой войны за независимость (1823 год) Констандиноса Канариса, срубающего мечом головы туркам.

Руководитель Абвера серьезно утверждал, что это его предок, хотя семья Канариса происходила из Италии и осела над Рейном в конце XVIII века. Канарис также объяснял испанцам, что его дальние греческие предки прибыли когда-то на Канарские острова, дав начало родовой фамилии.

Он родился 1 января 1887 года недалеко от Дортмунда. В 1905 году стал кадетом императорского морского флота; служил старшим лейтенантом на крейсере «Дрезден», который был уничтожен своим же экипажем в чилийских водах в марте 1915 года, чтобы избежать захвата британским крейсером «Глазго». В 1916 году Канарис, наконец, достиг Испании; он находился в Мадриде до октября следующего года в качестве немецкого разведчика. Войну закончил младшим офицером на подводной лодке. Короче говоря, он не пользовался большим уважением. 9 мая 1946 года, отвечая перед Международным Нюрнбергским трибуналом на вопрос защитника фельдмаршала Вильгельма Кейтеля, Отто Нельте, адмирал Карл Дёниц сказал: «Во время службы на морском флоте адмирал Канарис был офицером, которому не доверяли. Он очень отличался от нас всех. Мы говорили, что он имеет семь душ».