— Да мы уже вторые сутки гарцуем тут по лесу в бешеном темпе, как взбесившиеся лошади, а вокруг все та же чаща. И никакой такой Пустоши я не вижу. Даже признаков человеческого присутствия…
— Если мы сейчас не пойдем, она погибнет, — отчаянно прошептал мальчик. — Он сказал мне, что всех спасти не получится. Он предупредил меня об этом. Но ее непременно надо спасти. И сделать это можешь только ты. Не знаю, почему Он выбрал тебя. Его пути неисповедимы.
Он подошел к Игорю и присел рядом с ним, умоляюще глядя ему в глаза.
— Если бы я мог это сделать, поверь, я не стал бы тебя беспокоить. Я пошел бы без тебя. Но теперь, к сожалению, я могу гораздо меньше, чем раньше. И потом, раз Он считает, что ты в состоянии справиться с ними, значит, это действительно так. Пойдем, пока можно вытащить оттуда хотя бы ее!
— Да о ком ты говоришь? — возмутился Игорь. — Он, она… Набор для психов. У тебя паранойя, малыш?
— Считай как тебе хочется. Но пойдем, — опять проговорил мальчишка.
Игорь многое готов был ему выпалить. Про то, например, как достал его «весь этот джаз». Что он хочет домой, в тепло, где с банкой пива он, может быть, забудет и чертов лес с его малопролазными тропами, и сумасшедшего подростка, капающего ему на мозги. Что ему совершенно расхотелось спасать свою душу в обществе этого несовершеннолетнего психа.
Но вместо этого он посмотрел в его глаза и, уловив там отчаяние и надежду, понял, что сопротивляться этому он не в силах. Вздохнув, поднялся с земли, надевая рюкзак.
— Ладно, — проворчал он. — Давай побродим еще, раз это странненькое занятие так тебе по душе.
Собака, вильнув успокоенно хвостом, быстро затрусила вперед.
* * *
— Уже уходишь?
«Угу, раз ты спрашиваешь об этом с такой надеждой», — подумала Мира.
— Да, мне пора.
Мира мягко дотронулась до шара рукой. Он медленно качнулся, подвластный ее руке. Как зачарованная, Мира смотрела на летящие снежинки, чей танец стал резче и причудливее. Теперь они падали на домики, почти закрывая их.
В соседней комнате Душка разговаривала с Юлианом. Мира слышала их тихие голоса и приглушенный смех. «Уже уходишь», — скорчила Мира рожицу. Ухожу. Потому что вам до меня больше нет дела. Куда бы уйти — вот в чем вопрос. Как можно дальше. Чтобы вообще вас не видеть.
Злые слезы выступили у нее на глазах. Она не была нужна им. А ты вообще кому-нибудь нужна, Мира? Тебе, Мира, как ребенку, оставили этот глупый шарик. Игрушка, чтобы дитя не плакало. «Ты уже уходишь, Мира?»
Она снова качнула его ладонью — на этот раз сильнее, вложив в жест всю свою обиду и злость. Словно пытаясь вместе с шариком качнуть весь этот дурацкий мир Старой Пустоши.
В это время Душке показалось, что кто-то тихо позвал ее по имени.
— Бабушка? — встрепенулась она, оглядываясь.
Дом странно качнулся, как при маленьком землетрясении.
Юлиан встал и неожиданно резко сказал:
— Мира! Прекрати баловаться с шаром!
Мира нахмурилась.
Теперь ей явно пора было домой. Теперь ей показали, что она в немилости.
Гнев и обида переполняли девочку, и, не в силах более сдерживать их, она снова ударила по шару — со всего размаху, после чего, не сдерживая больше слез, выбежала из дома.
* * *
«Бабушка!»
Старуха, вздрогнув, приподнялась в своем кресле. Голос Душки прозвучал тихо, доносясь издалека, как из тумана. То тише, то громче…
— Душка! Что же у вас там происходит, детка? — прошептала старуха. — Я никак не могу к тебе пробиться! Попробуй сама преодолеть преграды, маленькая!
Она напряглась, попытавшись из разрозненных лучиков энергии сложить один, мощный, и, когда это получилось у нее, направила его к внучке, запутавшейся в странных лабиринтах этой чертовой Старой Пустоши.
Закрыв глаза, старуха шептала ее имя, перемежая его с молитвами и заклинаниями на странном, гортанном наречии. Руки ее дрожали, напряжение явно превосходило норму допустимого.
Но сейчас она уже шла по лесу, неуверенно, медленно, пытаясь пробиться через серый туман, в зловещей зыбкости которого ей явно виделись теперь бесформенные и унылые тени. Они прятали от нее Душку, ее Душку, которая смеялась, разговаривала с ними, явно не подозревая, что перед ней такое. Похоже, тени казались Душке людьми!
— Душка, — позвала старуха. — Постарайся услышать мой голос, девочка! Пожалуйста, постарайся!
Теперь старуха видела комнату, освещенную мягким светом красного абажура.
Рассеянный свет не мог ее обмануть — девочка была действительно окружена неясными и зыбкими очертаниями фигур, которые она не замечала, поглощенная разговором с…
Она была в опасности! О боже, в какой она была опасности!
Старуха не видела лица Душкиного собеседника, но этого и не было нужно, чтоб узнать, с кем говорит сейчас ее внучка!
Она и так узнала его.
По спине.
По этой прямой, худой спине…
Холод мгновенно охватил ее. Нет, только не этот! Только не ОН!
— Душка! — закричала она, напрягая все свои силы, вкладывая в крик все остатки жизненной энергии. — Берегись! Разбей этот мир, детка! Разбей его!
Шар качнулся!
Девочка вздрогнула, встрепенулась и начала оборачиваться, словно услышав бабкин зов.
Но ОН опередил ее.
Более того, ОН узнал старуху.
Та почувствовала резкий удар.
Боль взорвалась внутри нее, превращаясь в огненный шар, потом сотнями мелких осколков впилась в каждую клеточку мозга.
Пытаясь ухватиться скрюченными от напряжения пальцами за воздух и за жизнь, старуха проваливалась в темноту и, проклиная себя за оплошность, уже знала, что эта темнота, скорее всего, и есть Смерть.
Душка вскинула голову и прислушалась.
Странно. Ей отчетливо послышался сейчас голос бабушки. «Разбей…»
Что разбить, бабушка? Мир? Шар?
— Что случилось? — обеспокоенно спросил Юлиан.
— Ничего, — смутилась Душка. Она боялась признаться в том, что умеет СЛЫШАТЬ. Что вот сейчас она слышала бабушку. Юлиан смеялся над подобными вещами. Он не верил во все это, именуя подобные явления просто «галлюцинациями» испорченных религией умов.
Поэтому Душка сделала вид, что просто смотрит в окно. «Может быть, я увидела там редкую птичку», — подумала она и нахмурилась от странного ощущения какой-то неправды. Птицы? А здесь есть птицы?
Вопрос был простым, но для Душки он был страшным.
«Да, наверное, есть, — неуверенно подумала она. — Просто я их почему-то не видела. А ведь вокруг нас девственный лес…»
— Здесь какие птицы бывают? — спросила она Юлиана.
— Птицы? — переспросил он озадаченно. Похоже, ему совсем не понравился Душкин вопрос. — Разные. Я же не орнитолог, — немного раздраженно ответил он.
Его правая рука начала выбивать на столе нервную дробь.
«Надо попробовать найти птиц, — твердо решила Душка. — Птицы должны быть непременно. А то мне сейчас как-то не по себе — я же и правда не видела здесь птиц! Даже воробьев и голубей, которых пруд пруди в городе, и то здесь нет!»
И животных тоже нет, вспомнила она.
Только мухи…
— Почему тут нет животных? — спросила она.
— Каких?
— Разных, — передернула она плечом. — Кошек. Собак. Коров, наконец…
— Наверное, их просто не надо заводить. — Уголки его губ нервно дернулись, в глазах на секунду мелькнуло раздражение.
— Я бы хотела собаку, — сказала Душка. — Или кошку… С ними жизнь становится более…
Она не договорила. Хотела сказать «насыщенной живым теплом» и осеклась.
Ей стало немного не по себе — таким неуместным вдруг показалось это слово — «живое».
Как будто оно нарушало покой… Вечности?
«…пепел на Пустоши падет к праху, мрак поглотит сущее…»
Она не знала, откуда появились эти слова, но почему-то они появились в ее голове именно в тот момент, когда встретились их взгляды, и она удивилась тому, что глаза Юлиана так быстро меняются: вот только что была в них ярость, потом — пустота — «ETERNAL EMPTINESS», и теперь он снова стал прежним, с этой мягкой, обволакивающей, успокаивающей улыбкой.
— У тебя будет собака, — сказал он ей, ласково улыбаясь. — Если ты хочешь. И кошка тоже… Очень скоро все это у тебя будет. Вот увидишь…
И она кивнула, но отчего-то ей было неприятно прикосновение его мягких рук, и его присутствие рядом, и эти добрые, добрые, обволакивающие вечностью глаза…
* * *
Темнота сгущалась. По комнатам ползли темные тени, заставляя Павлика напряженно всматриваться в их зыбкие и неясные очертания, несущие таинственную угрозу.
«Скорей бы уж кто-нибудь пришел», — подумал мальчик.
Чтоб ушел страх, он включил свет. Можно было включить и телевизор, но после того, как его напугали безобидные диснеевские зверюшки, Павлик старался обходиться без него.
Чтобы не быть уж совсем одиноким ребенком, он посадил перед собой Бадхетта и торжественно объявил:
— Сейчас я, пожалуй, прочту тебе книжку. Ты ведь сегодня был хорошим медвежонком. Какую ты хочешь?
— «Мэри Поппинс», — ответил он сам себе за Бадхетта, подражая мультяшным мишкам-гамми.
— А я-то думал, ты уже большой. Ну да ладно. Пойду за твоей Мэри. Только не бойся тут без меня, ладно?
Спустившись вниз, он зажег свет и там, потом подумал и прошел по всем комнатам, щелкая выключателем.
Теперь, когда он с помощью света выгнал все страшные тени, он почувствовал себя веселее. Нашел книжку и уже начал подниматься по лесенке, как вдруг зазвонил телефон.
«Все как в страшилках, — подумал он. — Сначала звонит телефон, а потом появляется какой-нибудь там дикий Фредди Крюгер».
Он поежился и все-таки рискнул поднять трубку.
— Да, — осторожно сказал он. — Я вас слушаю.
— Павлушка? Это мама.
Он не смог сдержать вздох облегчения.
— Как дела, миленький? Чем вы там с Душкой занимаетесь?
«Если я скажу, что Душки еще нет дома, ей здорово попадет, — рассудил мальчик. — А меня опять будут отправлять к этим ужасным старикам».
От этой мрачной перспективы его пробрала дрожь, и он решился на ложь во спасение:
— Читаем про Мэри Поппинс, ма. Душку позвать?
Конечно, он рисковал. Сейчас она скажет — да, позови. Слава богу, он мог сделать вид, что пошел за Душкой, а потом наврать, что она в туалете.
— Не надо, — рассмеялась мать немного неуверенно. Кажется, у нее тоже плохое настроение. — Просто передай, что мне, похоже, придется задержаться. Пусть она покормит тебя ужином, не дожидаясь меня, ладно? Справитесь?
— Да, мама. Не беспокойся, — сказал он, думая, как было бы здорово, если бы она все бросила и пришла. Если бы он сказал ей правду — что Душки нет, он один, ему очень страшно.
Но он большой. Он уже очень большой и не имеет права быть таким глупым и слабеньким.
Она повесила трубку.
«Скорей бы уж пришла Душка», — подумал он. Взял книгу и начал подниматься по лестнице.
— Не бойся, Бадхетт, я сейчас! — крикнул он верному медвежонку.
Внезапный щелчок заставил его остановиться.
— Что это было? — пробормотал он, прислушиваясь.
В доме царила тишина.
Он перевел дух и поднялся повыше. Щелчок повторился — на этот раз сильнее. В доме погас свет.
Малыш оказался в полной темноте.
Глава 7
За окном больницы царила темнота, тяжесть которой не облегчали даже искрящиеся хлопья снега, в темпе largo оседающие на землю.
Теперь Анну раздражала собственная тревога — она казалась ей свидетельством слабости. Ее настроение переменилось.
«Возьми себя в руки, — холодно приказала она себе. — Возьми себя в руки, чертова истеричка. Стисни зубы и терпи, если уж ничего другого пока не можешь придумать… От тебя, в конце концов, зависит не только твоя жизнь».
Кажется, после сегодняшних идиотских галлюцинаций у нее уже нет другого выхода — придётся обратиться к психотерапевту. Иначе она станет опасной для окружающих.
Анна сжала виски ладонями.
«Да уж, — усмехнулась она. — Попытка бегства не удалась, мой ангел. Увы, но скрыться от той насмерть перепуганной девочки, которая прочно поселилась в душе после смерти Мишки, той самой девочки, которую ты пыталась раздавить, как танком, железными доводами рассудка, не удалось, милая…»
Мимо нее прошла блондинка, вежливо улыбнувшись на ходу. Блондинка выглядела совершенно нормально, но Анне все-таки она казалась фантомом.
— Их еще не привезли?
Голос блондинки прозвучал немного издалека. Анна вздрогнула:
— Кого?
— Да этих двух ребятишек, угодивших под машину…
— Нет.
Она вспомнила о страшном известии. Конечно, да… Здесь ведь это случается редко?
Анна достала сигарету. В пачке их осталось только две — кажется, сегодня она явно перебрала свою дневную норму.
Еще бы.
Почему их так долго не везут?
Она позвонила домой и немного успокоилась — Душка и Павлик были дома. Значит, беда случилась не с ними. Значит, беда случилась с ДРУГИМИ ДЕТЬМИ.
По радио передавали веселую и навязчивую рекламу — на мотив известной песенки Глории Гейнор «Я все преодолею».
Слова звучали издевательски.
«Зайди в «Эфир», — предлагал женский голос, по силе заметно уступающий гейноровскому. — Все станет просто и ясно — жизнь окрасится новыми красками. Зайди в «Эфир».
Как в космос выйди…
Анна закурила новую сигарету. Ее руки тряслись.
Детей не везли.
Почему они так задерживаются?
Впрочем, могла случиться поломка «скорой».
«В любом случае — это еще не твои дети. Поэтому успокойся…»
Но тревога не оставляла ее.
Она спустилась к телефону и набрала номер бара, где теперь работал Кирилл.
«Мой концептуальный режиссер Кирилл теперь ведет стриптиз-шоу», — мрачно усмехнулась она.
Может быть, он сможет вырваться из объятий очередной красотки и поедет домой?
Анне все-таки будет спокойнее, если дети будут не одни…
— Кирилл! Тебя к телефону!
Шепот над ухом заставил его прерваться.
— Кто? — спросил он.
— Жена, — едва заметно усмехнулась Ариадна.
Он отошел в тень.
На сцене в медленном танце по-змеиному извивалась обнаженная фигурка. «Ты в ритме танца…»
До объявления следующего номера, как прикинул Кирилл, у него оставалось несколько минут.
Он взял трубку.
— Я слушаю, — сказал он.
— Кирилл, я задерживаюсь. Пожалуйста, милый, освободись пораньше, а? Дети там совершенно одни…
— А ты?
— Я же говорю — у меня работа!
— У меня тоже работа, — раздраженно сказал он, понимая, что слишком резок.
Анна помолчала, но потом попросила:
— Кирилл, я все понимаю. Но сейчас так получилось, что я не могу уйти. Должны привезти детей в тяжелом состоянии. А Душка с Павликом одни. Попытайся отпроситься, а? Может быть, сегодня Ариадна управится без тебя?
— Что там с этими детьми? — пропустил он мимо ушей ее колкость относительно Ариадны.
— Сбило машиной, — ответила Анна.
Черт! Почему-то сразу всплыли Душка с Павликом…
Кирилл посмотрел на Ариадну.
Она стояла, глядя на просцениум, где извивалась девица, и едва заметно улыбалась.
«А ведь она слышит каждое слово Анны, — подумал Кирилл. — Слышит. Черт знает как это у нее получается, но она все слышит».
— Хорошо, я попробую, — пообещал он и повесил трубку.
— Я подвезу тебя, — сказала Ариадна. — Дети — это святое.
И она с наслаждением дотронулась до своего живота.
Мира так долго бродила по улицам, что ноги стали болеть, как будто она только что закончила марафон. Марафон — это вообще-то из прошлой жизни, Мирочка. Из той поры, когда в воздухе пахло свободой, родители еще не были чудовищами с приклеенными улыбочками, а сестренка была жива.
Злость и обида прошли, уступив место безнадежности. Она почти успокоилась — к безнадежности и отчаянию Мира почти привыкла.
Сев на лавку, мокрую от снега, она потерла опухшие ноги и огляделась.
Где-то шуршал останками листьев ветер. Ох, как боялась раньше Мира этих шорохов, наделяя их голосами!
— Ш-што за ш-шрань эта ваш-ша Ш-штарая Пустош-шь, — сердито передразнила их Мира, показав язык неведомо кому, смотрящему сквозь ветви в телескоп луны.
И, не сдержавшись, стукнула кулачком.
О, как ей хотелось уничтожить это место!
— Оно выпило из нас жизнь, — пробормотала она.
Сжав кулаки, закрыла глаза, и темнота ее воображения мгновенно заселилась жуткими картинами.
Взрыв огня, превращающий Пустошь в горстку пепла… Огромные полчища саранчи, сметающие все на своем пути, не оставляющие камня на камне…
Колокольчики…
— Ми-ла, видишь, как глемят колокола?
Перед глазами всплыло смеющееся личико.
Воспоминание о сестренке стерло улыбку с Мириного лица. «Нет, — отмела Мира сладкие картины мести. — Пока здесь остался хоть один ребенок, я не стану этого делать. Ради тебя, малышка… Все было бы куда проще, если бы я могла просто умереть. Если бы в душе у меня еще не было греха. Но — я уже не безгрешна, а значит, я вернусь. Вернусь снова, чтобы стать куклой. Чтобы…»
Она судорожно глотнула воздух и закончила мысль, холодно глядя в темноту:
— Нет, вы не дождетесь еще одного чудовища, мои дорогие… Я помню, что сюда не возвращаются только дети.
* * *
Темнота теперь снова разговаривала.
Павлик зажал уши, чтобы не слышать, но голосам было наплевать. Они находили лазейки, проникали в мозг и не переставали издеваться над ним.
Грубые и мужские, они постепенно вытеснили Женский Голос, который мальчик от отчаяния уже считал своеобразной защитой. Они сквернословили и ругались, утверждая, что мальчик им не нравится, он им мешает.
Где-то заплакала малышка. Боже, что они с ней делают?
Мальчик слышал грязный смех.
— Мамочки, помогите, мне так бо-ольно…
Детский плач становился невыносимым, таким же страшным, как и этот ужасный хохот.
«Они делают с ней что-то ГРЯЗНОЕ», — догадался мальчик и вскочил.
Со мной они собираются сделать то же самое!
Он почувствовал приступ тошноты.
Нет!
Он бросился к входной двери и резко распахнул ее.
Оттуда, вместе с холодным воздухом, ворвались слабые лучики лунного света.
Мальчику не стало легче от них — наоборот!
Теперь комната была заселена высокими и страшными раскачивающимися тенями, и эти тени смеялись и тянули к нему длинные, чересчур длинные руки.
— Нет, пожалуйста, не надо, — прошептал, зажмуриваясь, малыш и отступил на улицу. — Не надо…
Чья-то рука тронула его за плечо.
Он резко обернулся и увидел перед собой две застывшие улыбки. Эти лица он знал слишком хорошо!
— Пойдем с нами, малыш, — сказала старая дама.
Ее муж закивал и, облизнув губы, захихикал.
— Нет! — закричал Павлик. — Я не хочу, не хочу, не хочу!
Вырвавшись из ее цепких пальцев, он побежал вниз, по дороге, туда, где сверкал озаренный огнями путь.
* * *
Тонкие пальцы Юлиана медленно играли перстнем, надетым на палец.
Душка, как зачарованная, смотрела на плавные эти движения, не в силах оторвать взгляда и одновременно испытывая слабое, но все возрастающее раздражение — бледность и пластичность рук вдруг показались ей чересчур наигранными, театральными и неестественными.
Она задумалась, потому что в природе существовало еще одно слово, но она как-то все не могла его вспомнить, хотя оно дало бы полное определение.
Что-то женское было в его движениях, будто он приглашал ее полюбоваться своим перстнем.
ПЕРСТНЕМ!
Ах да…
Она присмотрелась — перстень был в виде змеи. Эта странная Змея свернулась в кольцо и почему-то кусала свой хвост.
Когда-то он рассказывал ей про Уробороса. Змея, дарующего вечность всякому, кто поклонится ему. Кто станет Служителем.
— Но это только легенда, — сказала она тогда. — Всего лишь сказка. Я никогда не смогу вернуть сюда Мишку. И ваш мифический Змей этого не сможет!
Он в ответ загадочно улыбнулся.
— Все зависит от степени мастерства, — сказал он. — Но пока еще рано. Пока ты не поймешь этого.
Змеиное, вот! Она улыбнулась, потому что ей удалось понять, на кого он похож.
На Змея.
— И мы оказываемся в полном одиночестве, — печально говорил Юлиан. — В гордом одиночестве. Потому что за Знание надо платить. Люди глупы и жестоки, моя девочка. Они ищут гнилую бренность — посмотри, как они убоги. Им не хватает величия даже в религии. В Бога они выбрали бродягу, который нашептывал им в уши сладкие словечки, — ах, какие обещаньица он им выдал!
Он увлекся. Душка сейчас почти перестала его слышать. За окном сгущалась темнота, и, наверное, родители уже волнуются. Впрочем, ей до них нет никакого дела.
Точно так же, как и им до нее.
И все-таки там Павлик.
Она встала.
— Мне пора, — сказала она. — Уже поздно.
Он вздрогнул, как будто она ударила его, прервав монолог. Поднял на нее глаза, неожиданно холодные и повелительные. Душка даже поежилась, потому что холодная сталь этих глаз была сродни прикосновению ледяных пальцев к шее, и сказал отрывисто и резко:
— Еще не пора.
Душка собиралась возразить, что уж кому, как не ей, знать пределы собственного времени, но, удивившись собственной неизвестно откуда взявшейся покорности, села на место. Он был удовлетворен. Душка возмутилась и нашла в себе силы к новому витку сопротивления:
— Нет, я должна идти! Там мой брат!
Они смотрели друг на друга, словно пытаясь взглядами сломать один другого.
«Что это с ним, — удивилась она, — он никогда не был таким… Сейчас я, кажется, доведу его до бешенства…»
Если они поссорятся, Душка станет одинокой. «Так-то оно так, — возразила Душка, — но если он собирается вести себя так гадко, опуская меня, так на какой черт он вообще мне сдался? Лучше уж я побуду одинокой!»
Она продолжала смотреть на него, вкладывая в яркость своих голубых глаз всю силу собственного «нет!».
Казалось, сейчас он растопчет ее.
«Он ведь и вправду растопчет тебя, — испуганно заголосил внутри голосок тихой и славной девочки. — Лучше уж посиди еще. В конце концов, он ведь Взрослый. А Взрослых надо слушаться!»
«Ага, сейчас, — сказала Душка голоску. — И насчет крутых переломов — это мы еще посмотрим, кто кого!»
Он вдруг изменился, так же внезапно, как и раньше.
Сейчас он уже перестал быть властительным и жестоким, не терпящим возражений.
Сейчас перед Душкой сидел просто одинокий и постаревший мужчина с опущенными плечами. Движения рук стали хаотичными, а взгляд был направлен мимо Душки.
— Я всегда буду один, — бормотал он. — Никому я не нужен, вот в чем моя беда. Я становлюсь нужен только тогда, когда возникают дурацкие проблемы, которые нужно решить, когда надо ПОЛУЧИТЬ нечто.
Душке стало жаль его, и в то же время он продолжал действовать ей на нервы.
— Да что это вы говорите так, будто вы Господь Бог? — усмехнулась она. — А вот бабушка говорит, это великий грех — считать себя равным Богу.
Выпалив это, она сначала удивилась своей смелости, а потом прикусила язык, потому что он поднял глаза и в глубине их Душка не нашла ни гнева, ни ярости — только усталость и печаль. «Что это я, — подумала она. — Он же просто несчастный человек, а я нападаю на него, как на врага!»
— Ты очень умная девочка, — усмехнулся он. — Но проблема в том, что я не только не считаю себя Богом, но даже и не хочу Им быть, тем более казаться. Мнение людей — тем паче их восхищение, или поклонение, или, напротив, ненависть — меня совершенно не занимает. Я слишком… Но стоп! Пока ты еще не сможешь понять меня. Потом. Потом мы с тобой вернемся к этому, ладно?
Она пожала плечами. Сейчас ей хотелось только одного — уйти отсюда домой. Она вдруг страшно заскучала по Павлику, по их книжкам — о, если бы найти тот шкаф, через который можно попасть в Нарнию!
Все вокруг страшно раздражало ее, особенно стало раздражать то, что отделяло ее от братишки.
«Оказывается, я без тебя не могу жить, Павлик, — улыбнулась она. — Мы все переменим с сегодняшнего дня. Я стану тратить на тебя все время — наверное, потому, что только ты понимаешь меня как надо, братишка!»
— Ну что ж, теперь пора. — Юлиан поднялся. — Ты не возражаешь, если я немного провожу тебя? На улице уже темно и страшно.
Ей совсем не хотелось этого. Но он сказал это УБЕДИТЕЛЬНО. Попытавшись найти повод для отказа, Душка поняла, что, во-первых, возразить ему совершенно нечем, а во-вторых…
Во-вторых, говоря словами Лиса из «Маленького принца», мы ведь в ответе за тех, кого приручили, не так ли?
«Значит, пойдем, Лис», — вздохнула она. Он почти и не скрывал своего мастерства проникновения в чужие мысли, потому едва заметная улыбка тронула его губы.
— Только надо быстрее, — сказала Душка. — Чтобы родители не сильно ругались… А то мне и так обеспечена хорошая головомойка.
— Ну, я думаю, что смогу договориться с твоими родителями, — рассмеялся он, надевая плащ. — Они не будут тебя ругать. Ни сегодня, ни вообще никогда…
— Интересно, почему? На них снизойдет особая Божья благодать?
Он словно не услышал вопроса, выходя на улицу и на ходу застегивая плащ. Но Душка вновь обратила внимание, как едва заметно он морщится и у него дергается щека, когда она говорит о Боге или просто упоминает о Нем.
«Странно все-таки, — подумала она. — Очень странно…»
* * *
Павлик плохо помнил, как он очутился в парке. Но теперь ему было еще страшнее. Дорога сияла огнями за стеной деревьев, маня его к себе.
Он решительно направился туда — там было светло. Там не было теней и призраков. Сейчас он дойдет туда, попросит какую-нибудь машину подкинуть его до маминой больницы, и все будет в порядке.
Чтобы не смотреть по сторонам, он зажмурился и теперь шел наугад, свято веря в то, что неувиденное не может быть страшным.
Что-то мягкое, похожее на потную и толстую руку, коснулось его лица.
— Куда ты? — прошелестел над ухом вкрадчивый голос.
Малыш распахнул глаза.
Перед ним стояли три фигуры. Они были похожи на статуэтки. Те самые, из бабушкиной коллекции. Толстячок, который сейчас смеялся над ним.
Женщина со Змеей.
За их спинами он видел и Третьего, как он догадался, самого Главного. Этот молчал, скрестив на груди руки, и смотрел на Павлика черными дырками глаз.
Женщина плавным движением опустила Змею на землю. Змея ощерила пасть и зашипела.
Павлик зажмурился, надеясь, что сейчас наваждение пройдет. Они исчезнут.
Он вспомнил даже, как отец, когда Павлик рассказал ему, что боится ночных деревьев, потому что они кажутся злыми оборотнями, сначала нахмурился, проворчав по привычке «меньше бы ты читал дурацкие книги», но потом рассказал ему, что в детстве у его родителей была дача в поселке Молочка…
— Смешное название, — невольно рассмеялась тогда Душка. — Сразу видишь такую пасторальную картинку… Коров и молочниц в белых накрахмаленных чепчиках…
— На самом деле там были только коровы, а вот молочницы обходились без чепчиков. А еще там был огромный овраг. Чтобы добраться до дачи, приходилось всегда проходить мимо него. Тропинка там была узкая, и мне казалось, что сейчас оттуда покажутся чьи-то руки, и эти руки обнимут меня, а потом… Я окажусь на самом дне. Даже деревья там шелестели особенно. Как будто нашептывали мне страхи.