Уилбур Смит

Весы смерти

Посвящается моей жене Даниэль
* * *

К машинам Джейк Бартон всегда относился как к женщинам — он считал, что им так же присущи и прелесть, и хитрость, и лживость. Поэтому, увидев, как они стоят рядком под темно-зелеными развесистыми кронами манговых деревьев, он сразу же понял — это настоящие стальные леди.

Пять из них расположились особняком от наваленного грудами изношенного и ставшего ненужным оборудования, которое правительство Его Величества выставляло на распродажу. Хотя был июнь — сезон относительной прохлады между муссонами, — этим безоблачным утром в Дар-эс-Саламе было жарко, как в пекле, и Джейк с удовольствием укрылся в тени манговых деревьев, поближе к железным леди, Чтобы как следует с ними познакомиться.

Он окинул взглядом огороженный двор и понял, что, кроме него, никто, видимо, машинами не интересовался. Пестрая толпа покупателей копошилась вокруг сваленных кучами лопат и кирок, выстроенных в ряд разбитых тачек и прочей дряни, назначение которой определить было невозможно.

Джейк снова вернулся к своим красавицам, снял легкий молескиновый пиджак и повесил его на дерево.

Леди казались аристократками, переживающими бедственные времена, их тяжелые, но обольстительные очертания скрывались под слоем выгоревшей исцарапанной краски, из-под которой местами проглядывал изъеденный раком ржавчины металл. К тому же их изрядно загадили летучие мыши с лисьими мордочками, висевшие вниз головами на манговых ветвях, а масло и смазка, сочившиеся из престарелых суставов, спекались с пылью в неприглядные черные катышки.

Джейку была известна их родословная и биографии, и сейчас, отложив в сторону сумку с инструментами, он припомнил все подробности. Эти пять шедевров инженерного искусства погибали на жарком берегу озера Танганьика. Корпуса и шасси были обязаны своим происхождением Шрайнеру — величественный вращающийся купол, в котором зияло пустой глазницей отверстие для пулемета «Максим», квадратная наклонная платформа моторного отсека с бронированной плитой, ровными рядами клепки и стальные жалюзи, которые в закрытом виде предохраняли радиатор от вражеского обстрела. Бронированные леди высоко стояли на своих колесах с металлическими бортовыми выступами и литыми резиновыми шинами, и Джейку стало не по себе при мысли, что именно на его долю выпадет задача вытащить из них моторы, отшвырнув за ненадобностью пусть изношенные, но доблестные старые тела.

Такого «галантного» обращения эти боевые старые дамы еще не удостаивались. В юности они гонялись за хитрым германским командующим фон Леттов-Форбеком по диким горам и равнинам Восточной Африки. В тех первозданных местах окраска броневиков сильно пострадала, кое-где остались и следы пуль — характерные вмятины на стали.

То были их звездные дни, стальные леди стремительно бросались в бой, войсковые вымпелы развевались на ветру, пыль вздымалась столбом, они преодолевали расселины и провалы, их пулеметы извергали адское пламя, и германские наемники в ужасе бросались врассыпную. Потом их родные моторы заменили прекрасными новенькими «бентли», и началось их медленное умирание в пограничных патрулях; они охотились за угонщиками скота, и грубые водители постепенно довели их до нынешнего состояния — так и оказались они в раскаленном месяце мае 1935 года от Рождества Христова на распродаже государственного имущества. Но Джейк знал, что, несмотря на жестокое обращение, которому они подвергались, моторы не могли прийти в окончательную негодность, и именно в этом он хотел убедиться.

Он засучил рукава, как хирург перед операцией.

— Хотите не хотите, девочки, — бормотал он, — а от старого Джейка вам не скрыться.

Джейк был высокий мужчина с широким костяком, он с трудом влезал в тесные броневики. Но работал с углубленной сосредоточенностью, которая граничила с самозабвением, и потому никаких неудобств не замечал. Добродушные губы сами собой вытянулись и стали насвистывать начальные такты «Тайгер Рэг», повторяя их снова и снова, а глаза тем временем впивались в темное чрево броневиков.

Он работал быстро: проверил дроссель и зажигание, бензопровод до бензобака, установленного сзади, обнаружил кран под сиденьем водителя и удовлетворенно хмыкнул. Выкарабкавшись из башни, он сразу откинул капот, лишь стерев тыльной стороной ладони пот, скатывавшийся из-под курчавых черных волос на щёки. Затем снял зажимы с бронированного кожуха мотора.

— Ах, какая же прелесть, — прошептал он, разглядев под толстым слоем пыли и смазки совершенные линии старого «бентли».

Его квадратные кисти с широкими пальцами ощупывали мотор чуть ли не с нежностью.

— Эти сволочи измывались над тобой, милая ты моя, — бормотал он, — но у нас ты снова запоешь, как прежде, честное слово. — Он потянул щуп из маслосборника и взял каплю масла.

— Дерьмо! — проворчал Джейк с отвращением, растирая в пальцах масло с песком, и сунул щуп на место.

Потянув рычаги, он подозвал африканца, который за шиллинг согласился крутить ручку, пока Джейк проверял компрессию.

Он быстро проверил все пять машин и понял, что наверняка сумеет довести до ума три из них, а может, и четыре.

Одна была совершенно безнадежна. В двигателе зияла огромная трещина, а поршни так заклинило в цилиндрах, что, даже используя ручку в качестве рычага, Джейк с помощником не смогли сдвинуть их.

У двух никуда не годились карбюраторы, но один можно было снять с безнадежной машины. Оставалось раздобыть еще один карбюратор, однако надежда найти его в Дар-эс-Саламе была более чем призрачной.

Итак, в трех машинах он мог быть уверен. По сто десять фунтов стерлингов за каждую — это триста тридцать. Даже если издержки составят сотню, остается двести тридцать фунтов чистой прибыли, а дороже, чем по двадцать фунтов, эти катафалки ему не обойдутся.

Чувствуя, как его подхватывает теплая волна удовлетворения, Джейк бросил своему помощнику-африканцу обещанный шиллинг. Двести тридцать фунтов. Да в наши-то скверные времена это же целая куча денег!

Джейк выудил из заднего кармана часы. До начала торгов оставалось два часа. Ему не терпелось приступить к делу, и не только из-за денег. Такая работа была для Джейка истинным удовольствием.

Он положил свою сумку с инструментами на бортовой выступ машины, стоявшей в середине ряда, достал гаечный ключ 3, 8 дюйма и тут же с головой ушел в работу.

Через полчаса он поднял голову от мотора, вытер руки хлопковой ветошью и обежал машину.

Мускулы на правой руке Джейка напрягались и опадали в такт ритмичным движениям, которыми он раскручивал тяжелый мотор. Минуту спустя он оставил ручку, вытер пот ветошью, размазавшей по его лицу черные пятна смазки. Дышал он часто, но легко.

— Я, как только на тебя глаз положил, сразу понял, какая ты горячая сучка, — бормотал Джейк, — но у меня ты будешь как шелковая, будешь, голубушка, никуда не денешься.

Его голова и плечи снова скрылись под капотом, снова послышался оттуда скрежет гаечного ключа по металлу, снова десять минут, фальшивя, вновь и вновь он насвистывал «Тайгер Рэг», после чего опять взялся за ручку.

— Будешь, будешь как шелковая, моя милая, и больше того — тебе самой это понравится.

Он повертел ручку, мотор хрипло закашлял, разразился пулеметной очередью выхлопов, ручка вырвалась из рук Джейка с такой силой, что, не отпусти он ее вовремя, она оторвала бы ему большой палец.

— Господи, — прошептал он, — ну и ведьма.

Он влез в броневик, добрался до приборной доски и снова включил зажигание.

При следующем повороте рукоятки машина забрыкалась, задергалась, задрожала и вдруг заработала в ровном ритме. Хотя она и подпрыгивала на своей жесткой подвеске, но главное — была жива.

Разгоряченный, обливающийся потом, Джейк отступил на шаг. Его темно-зеленые глаза сияли от восторга.

— Ах ты, красавица, — сказал он, — черт тебя побери!

— Браво! — произнес кто-то сзади.

Джейк мгновенно выпрямился и обернулся. Он настолько погрузился в свое занятие, что совершенно забыл — он не один на белом свете, и теперь был смущен, будто его застали за каким-то очень интимным делом. Он недовольно посмотрел на человека, изящно прислонившегося к стволу мангового дерева.

— Замечательное зрелище, — сказал незнакомец, и этой фразы оказалось достаточно, чтобы у Джейка волосы зашевелились на голове. Говорил настоящий англичанин, лайми[1] чертов!

На англичанине был дорогой кремовый полотняный костюм и двуцветные — белые с коричневым — туфли, а на голове белая соломенная шляпа с широкими полями, отбрасывавшими тень на его лицо. Но Джейк все-таки разглядел, что улыбался он дружелюбно и смотрел заинтересованно. В определенном смысле он был красив, с благородными и правильными чертами лица, которое явно нравилось женщинам, да и голос вполне соответствовал его облику. Наверное, какой-нибудь высокопоставленный правительственный чиновник или офицер регулярного полка, из тех, что расквартированы в Дар-эс-Саламе. Да, этот человек принадлежит к высшему классу, о чем говорит и галстук с узенькими косыми полосками, по которым британцы определяют, в каком учебном заведении получил образование их соотечественник и какое социальное положение он занимает.

— Недолго ты с ней возился.

Англичанин небрежно опирался на ствол, скрестив ноги и сунув руку в карман пиджака. Он снова улыбнулся, и на сей раз Джейк разглядел в его глазах и насмешку, и вызов. Видно, поначалу Джейк судил о незнакомце неправильно. Парень вовсе не такой картонный, как ему показалось. Глаза-то у него были разбойничьи, насмешливые, волчьи, опасные, как блеск ножа в темноте. — Я уверен, что и остальные не хуже.

Это был вопрос, а не утверждение.

— Вот тут ошибаешься, приятель.

Джейк вдруг перепугался. Вообще-то вряд ли такому щеголю сколько-нибудь интересны подобные развалюхи. Ну, а если все-таки?.. Тогда Джейк сам продемонстрировал ему их истинную цену. — Только вот эта, пожалуй, еще побегает, хотя и у нее всё нутро прогнило. Послушай, как стучит. Колотит, словно взбесившийся плотник.

Джейк полез под капот и заземлил магнето. Мотор заглох. В неожиданно наступившей тишине он громко сказал: «Хлам!» — и сплюнул на землю, возле переднего колеса — не на машину. Сделать такое он ну никак не мог. Потом он собрал инструменты, перекинул пиджак через плечо, поднял свою сумку и, даже не взглянув на англичанина, легко зашагал к воротам.

— Так ты что же, приятель, и торговаться не будешь?

Оказывается, незнакомец покинул свой пост у мангового дерева и шел рядом с Джейком.

— О Господи, нет, конечно. — Джейк постарался вложить в свой ответ немалую толику презрения. — А ты?

— Да на что мне эти вдрызг разбитые броневики? — Англичанин беззвучно рассмеялся, а потом спросил: — Ты, наверное, янки? Из Техаса, да?

— Точно, как в адресной книге.

— Инженер?

— Вроде того…

— Выпьем по стаканчику?

— Лучше дай мне деньгами. Я на поезд опаздываю.

Элегантный незнакомец снова засмеялся, на этот раз легким дружелюбным смешком.

— Тогда жми быстрее, приятель!

И Джейк вылетел через ворота на пыльные улицы раскаленного дневным солнцем Дар-эс-Салама и поспешил прочь, не оглядываясь, стараясь спиной и решительной походкой показать, что уходит отсюда совсем.

За первым же углом Джейк обнаружил закусочную и здесь, в пяти минутах ходьбы от распродажи, притаился. Пиво «Таскер», которое он заказал, было отвратительно теплым, как кровь, но Джейк так нервничал, что выпил его.

Англичанин произвел на него неприятное впечатление, слишком уж он заинтересовался, нет-нет, это не простое любопытство. Как бы то ни было, теперь, возможно, придется пойти дальше тех двадцати фунтов, на которые Джейк рассчитывал. Он вытащил из внутреннего кармана пиджака потертый бумажник свиной кожи, в котором хранилось все его земное достояние, и, используя стол как прикрытие, пересчитал пачку банкнот.

Пятьсот семнадцать фунтов в банкнотах Английского банка, триста двадцать семь американских долларов и четыреста девяносто восточноафриканских шиллингов — нет, конечно, это не сумма, с элегантным лайми не потягаешься. Однако Джейк все же допил свое теплое пиво, вытер рот и посмотрел на часы. Они показывали без пяти минут двенадцать.



Майор Гарет Суэйлз был слегка встревожен, но не слишком удивился когда увидел, что этот здоровенный американец снова входит в ворота, явно стараясь держаться независимо, но майору он сразу напомнил Джека Демпси, который украдкой пробирается на вечеринку к старым дамам.

Гарет Суэйлз сидел в тени манго на перевернутой тачке, подстелив шелковый носовой платок, чтобы не запачкать свой безукоризненный полотняный костюм. Соломенную шляпу он сдвинул набок, так что видны были аккуратно подстриженные и тщательно причесанные волосы редкого цвета — между золотистым и рыжим — с едва заметными искорками серебра на висках. Усы у него были того же цвета, их линия точно повторяла изгиб верхней губы. Тропическое солнце выдубило его лицо до темно-коричневого цвета, и голубизна глаз на этом темном фоне казалась особенно светлой и пронзительной, когда он следил за Джейком, который пересекал двор, чтобы присоединиться к толпе покупателей под манговыми деревьями. Он вздохнул, словно покоряясь высшей силе, и снова вернулся к финансовым выкладкам, которые делал на сложенном конверте.

Он и вправду совершенно выдохся, последние полтора года ему приходилось очень нелегко. Груз, который японская канонерка отбила у него на реке Ляо, когда оставалось всего несколько часов хода, чтобы передать его китайскому командованию в Мукдене и получить вознаграждение, поглотил все его сбережения за десять лет. Вся его изобретательность и изворотливость потребовались, чтобы собрать новый груз, который лежал сейчас в пакгаузе номер четыре главных доков Дар-эс-Салама. Покупатели явятся за ним через двенадцать дней, а эти пять броневиков могут оказаться прекрасным дополнением к нему.

Бог с ними со всеми, цену он назначит сам. Хотя, с точки зрения его клиентов, самолет был бы предпочтительней.

Впервые увидев эти старые развалины, Гарет отнесся к ним весьма скептически и готов был уже уйти, как вдруг увидел длинные мускулистые ноги, торчавшие из мотора одной из машин, и услышал мелодию, в которой не без труда распознал «Тайгер Рэг».

Он тут же понял: хоть одна из машин ехать кое-как может. Несколько галлонов краски, новенький пулемет «викерс» на башне, и все пять будут смотреться великолепно. Кажется, ему удастся провернуть одну из своих знаменитых — и справедливо знаменитых! — сделок. Он заведет единственный работающий мотор, даст очередь из пулемета, и старый рас не выдержит, развяжет мошну и начнет разбрасывать соверены[2].

Однако чертов янки внушал опасения: теперь может потребоваться больше бабок, чем он рассчитывал. Но все-таки Гарет не слишком беспокоился. Судя по виду, этот янки с трудом наскребет на бутылку пива.

Гарет стряхнул с рукава воображаемую пылинку, надел шляпу на свою золотую голову, тщательно выровнял широкие поля, вынул изо рта длинную тонкую сигару, стряхнул пепел и только затем поднялся и зашагал к машинам.

Аукционистом был маленький, как эльф, сикх в черном шелковом костюме, с трясущейся под подбородком бородой и в ослепительно белом тюрбане.

Словно маленькая черная птичка, сикх вспорхнул на башню ближайшего броневика, и голос у него был жалобный, будто он умолял публику, вяло взиравшую на него равнодушными пустыми глазами.

— Прошу вас, джентльмены, прошу. Я хотел бы услышать ласкающие слух слова «десять фунтов»! Неужели никто не усладит мой слух такими простыми словами? Великолепные броневики! Услышу ли я: «Десять фунтов за каждый!»?

Он вскинул голову и прислушался к знойному полуденному ветерку, шелестевшему в верхних ветвях манговых деревьев. Никто не шевельнулся, никто не произнес ни звука.

— Ну, а пять фунтов? Есть ли здесь мудрые джентльмены, которые произнесут: «Пять фунтов»? Два фунта десять, джентльмены, всего пятьдесят шиллингов за эти королевские, эти прекрасные…..

Он осекся, опустил озабоченные глаза, потер тонкой коричневой рукой лоб.

—Пожалуйста, джентльмены, назначайте цену, прошу вас, называйте начальную цену.

— Один фунт! — раздался голос с бодрыми техасскими нотками.

Минуту сикх не шевелился, потом с трагической медлительностью поднял голову и уставился на Джейка, который, точно башня, возвышался над толпой.

— Фуунт? — хрипло прошептал сикх.

— По двадцать шиллингов за эти чудесные, прекрасные… — Он умолк и печально покачал головой. Но внезапно весь переменился, стал оживленным и деловитым.

— Итак, предлагается один фунт. Где же два, услышу ли я «два фунта»? Никто не перекроет? Тогда на первый раз — один фунт!

Гарет Суэйлз двинулся вперед, толпа чудесным образом раздвинулась, почтительно пропуская его.

— Два фунта.

Он произнес это мягко, голос был отчетливо слышен в наступившей тишине. Длинный угловатый Джейк весь напрягся, шею залило багровой краской. Голова его медленно, как на шарнире, повернулась, и он уставился на англичанина, стоявшего уже в первом ряду.

Гарет ослепительно улыбнулся и притронулся к полям своей шляпы в знак того, что заметил свирепый взгляд Джейка. Коммерческое чутье тут же подсказало сикху, что эти двое — соперники, и он сразу пришел в прекрасное настроение.

— Итак, два… — чирикнул он.

— Пять, — огрызнулся Джейк.

— Десять, — пробормотал Гарет, и Джейк почувствовал, как внутри у него закипает горячий гнев. Он знал это ощущение слишком хорошо, попытался овладеть собой, но ничего не вышло. Ярость багровой волной захлестнула его рассудок.

Толпа оживленно зашевелилась, все глаза одновременно уставились на высокого американца.

— Пятнадцать, — сказал Джейк, и все головы повернулись к щеголеватому англичанину.

Гарет изящным движением наклонил голову.

— Двадцать, — в восторге выдохнул сикх. — Есть предложение — двадцать фунтов.

— И пять. — Глаза Джейка застилал туман злости, и он твердо знал: ни в коем случае он не допустит, чтобы стальные леди достались этому англичанину. «Если не смогу их купить, спалю их», — подумал он. Сикх стрельнул в Гарета своими глазами газели.

— Тридцать, сэр? — спросил он, и Гарет, едва усмехнувшись, плавно повел рукой с манильской сигарой. Его понемногу охватывало беспокойство — они уже перекрыли ту сумму, которую он считал пределом для янки.

— И еще пять.

Голос Джейка стал скрипучим от возмущения. Эти машины принадлежат ему — даже если придется выложить последний шиллинг, они должны принадлежать ему!

— Сорок! — Улыбка Гарета стала чуть напряженнее, он быстро приближался к своему пределу. По условиям торгов надо было выложить либо наличные, либо обеспеченный банковский чек. Все свои наличные он давно уже выдоил откуда только мог, а любой банковский служащий, который подписал бы чек Гарету Суэйлзу, был бы тут же обречен на поиски работы.

— Сорок пять. — Голос Джейка звучал твердо и неуступчиво, он тоже быстро приближался к цифре, после которой все его усилия станут бесполезными, но он хотя бы получит удовлетворение, выставив как следует этого лайми.

— Пятьдесят.

— И пять.

— Шестьдесят.

— И пять.

Для Джейка это была самая последняя цена, дальше уже пойдет простое выбрасывание на ветер светленьких сияющих шиллингов.

— Семьдесят, — протянул Гарет Суэйлз. Все, для него это предел. Он с сожалением распрощался со всякими надеждами на легкое приобретение этих машин. Триста пятьдесят фунтов составляют весь его наличный капитал, дальше торговаться он не может. Ну что ж, легко отделаться не удалось, но в запасе оставалась дюжина других способов, и уж какой-нибудь из них поможет ему приобрести эти машины. Бог ты мой, ведь рас отвалит за каждую по тысяче — нет, он не упустит такую прибыль из-за какой-то паршивой сотни фунтов.

— Семьдесят пять, — сказал Джейк.

Раздалось бормотание присутствующих, и все головы опять повернулись к майору Гарету Суэйлзу.

— Ну что, дорогой мой джентльмен, как насчет восьмидесяти? — спросил сикх вкрадчиво. Его комиссионные составляли пять процентов.

Изящно покачав головой, Гарет выразил свое сожаление.

— Нет, приятель. Это была просто прихоть. — Он улыбнулся Джейку. — Но вам они доставят много радости, — сказал он и направился к воротам.

Сейчас подходить к американцу — проку не будет. Он теперь в ярости, а Гарет решил, что он из тех, кто имеет обыкновение выражать свои чувства с помощью кулаков. Гарет Суэйлз давно уже пришел к заключению, что дерутся одни только дураки, а умные люди обеспечивают им такую возможность — разумеется, если это сулит хоть какую-то прибыль.



Однако через три дня Джейк Бартон снова увидел англичанина. За это время он отбуксировал своих железных красавиц на окраину города, где разбил лагерь на берегу ручейка среди африканских деревьев махогани[3].

Перекинув канат через толстый сук, он с помощью блока вынул моторы и возился с ними каждый день и даже после наступления темноты, при свете слегка коптящей «молнии»[4].

Он их всячески обихаживал, ласково мурлыкая, менял изношенные, неисправные детали, выкручивался с помощью подручных средств, что-то выковывал cам, пользуясь угольной жаровней; беспрестанно насвистывая себе под нос, ругался, потел, придумывал — и к полудню третьего дня три «бентли» были уже на ходу. Теперь они стояли на импровизированных деревянных колодках и под его ласковыми руками даже обрели что-то от прежнего своего блеска и славы.



Гарет Суэйлз прибыл в лагерь Джейка в жаркий сонный полдень на третий день. Его привез полуголый, обливающийся потом черный рикша. Гарету же, в свежем белоснежном полотняном костюме, элегантно откинувшемуся на мягком сиденье в позе отдыхающего леопарда, было, казалось, совсем не жарко.



Джейк выпрямился над мотором, который налаживал. Он был по пояс голый, руки до самых локтей черны от грязи, грудь и плечи блестели от пота, точно вымазанные маслом.

— Не трудись останавливаться, приятель, — сказал Джейк мягко. — Давай сразу назад поворачивай.

Гарет широко улыбнулся ему располагающей улыбкой и снял с заднего сиденья широкое ведерко для шампанского, покрытое изморозью от холода и позвякивавшее льдом. Из него торчали двенадцать горлышек пива «Таскер».

— В знак мира, приятель, — сказал Гарет, и горло Джейка перехватило от жажды, так что какое-то время он не мог вымолвить ни слова.

— От всего сердца, без всяких условий. Что скажешь?

Джейк Бартон настолько погрузился в работу, что даже в таком страшном влажном пекле за все три дня и воды-то почти не пил, что уж говорить об этой светло-золотистой, пенящейся, ледяной жидкости. Ему так захотелось пива, что на глаза навернулись слезы.

Гарет слез с повозки и двинулся к нему, обхватив ведерко одной рукой.

— Суэйлз, — Представился он. — Майор Гарет Суэйлз. — И протянул руку.

— Бартон. Джейк. — Он пожал протянутую ему руку, но не мог оторвать глаз от ведерка.

Двадцать минут спустя Джейк сидел в дымившейся паром железной лохани, стоявшей тут же, под открытым небом у красных деревьев. Под рукой у него была бутылка «Таскера», он весело насвистывал, намыливая руки и густо поросшую темными волосами грудь.

— Беда в том, что мы с самого начала пошли по неверному пути, — объяснял Гарет, прихлебывая пиво из горлышка. Он делал это с таким видом, точно потягивал «Дом Периньон» из хрустального фужера. Он развалился на единственном походном стуле Джейка, установив его в жалком пятнышке тени, которую отбрасывал старый, выцветший на солнце тент.

— Ты и сейчас с него не свернул, приятель.

Но в угрозе Джейка не слышалось никакого пыла, «Таскер» потушил его.

— Я, конечно, понимаю, каково тебе пришлось, — продолжал Гарет. — Но ты же мне тогда сказал, что не собираешься торговаться. Если бы я знал правду, мы могли бы заранее договориться.

Джейк протянул намыленную руку и поднес бутылку ко рту. Он глотнул дважды, вздохнул и слегка рыгнул.

— Клянусь тебе, — сказал Гарет. — Как только я понял, что ты торгуешься всерьез, я сразу же отступил. Я решил, что позже мы с тобой сможем все устроить к обоюдной выгоде. И вот я здесь, мы с тобой пьем пиво и разговариваем о деле.

— Это ты разговариваешь, а я только слушаю, — возразил Джейк.

— Именно так.

Гарет вытащил свой портсигар, тщательно выбрал сигару и осторожно вставил ее в вытянутые губы Джейка. Он чиркнул спичкой о подошву своего ботинка и поднес Джейку огня.

— Я правильно понял? У тебя есть покупатель на эти машины, да?

— Я пока что слушаю.

Джейк с явным удовольствием выпустил облако сигарного дыма.

— Наверняка цену ты уже назначил, а я готов к ней приплатить.

Джейк вынул сигару изо рта и впервые посмотрел на Гарета прямо.

— И ты хочешь купить все пять машин по этой цене в их нынешнем состоянии?

— Верно, — сказал Гарет.

— А что, если я скажу тебе — только три из них на ходу, а остальные не годятся ни к черту?

— На мое предложение это никак не повлияет.

Джейк потянулся за бутылкой и осушил ее до дна.

Гарет открыл другую и пододвинул к нему.

Джейк спешно обдумывал предложение. У него был открытый контракт с Англо-танганьикской сахарной компанией на поставку дробилок сахарного тростника на двигателях внутреннего сгорания по твердой цене сто десять фунтов за каждую. Из этих трех машин он может сделать три дробилки — максимум триста тридцать фунтов.

Англичанин предлагал купить все пять. О цене можно попробовать договориться. Джейк несколько смягчился.

— Я уже вбухал в них чертову прорву сил.

— Это я вижу.

— Полторы сотни каждая — и все пять. Итого — семьсот пятьдесят фунтов.

— А ты поставишь моторы на место и сделаешь так, чтобы машины выглядели как следует.

— Конечно.

— Заметано, — сказал Гарет. — Я знал, что у нас с тобой дело пойдет на лад. — Они лучезарно улыбнулись друг другу. — Можем оформить сделку прямо сейчас. — Гарет вытащил чековую книжку. — Я выдам тебе чек сразу на всю сумму.

— Что ты мне выдашь?

Лучезарная улыбка Джейка потускнела.

— Мой личный чек на банк «Куттс оф Пиккадилли».

У Гарета Суэйлза действительно были дела с этим банком. Согласно последнему извещению, Гарет задолжал ему сумму в восемнадцать фунтов семнадцать шиллингов и шесть пенсов. Эту пикантную подробность сообщил Гарету управляющий в маленьком письмеце, написанном красными чернилами.

— Надежно, как в Английском банке. — Гарет потряс чековой книжкой.

Потребовалось бы три недели, чтобы чек был представлен в Лондоне и возвращен подателю под его громкую брань. К этому времени он надеялся уже быть на пути в Мадрид. Казалось, что это будет очень выгодное, хорошо состряпанное дельце и Гарет Суэйлз получит капитал и пустит его в дело.

— Смешно, — Джейк вынул сигару изо рта, — но от этих чеков у меня крапивница. Если тебе все равно, я бы взял свои семьсот пятьдесят наличными.

Гарет вытянул губы. Ну что ж, обойдется не так просто, как он предполагал.

— Дорогой мой, — сказал он, — на это уйдет некоторое время.

— А куда спешить, — широко улыбнулся ему Джейк. — В любое время завтра до полудня. К этому часу я должен доставить товар своему покупателю. Приходи с деньгами до этого, и они все твои.

Он резким движением выскочил из лохани, и черный слуга подал ему полотенце.

— Какие у тебя планы на обед? — спросил Гарет.

— Наверно, Абу приготовил какое-нибудь убойное варево.

— Не согласишься ли разделить со мной обед в отеле «Ройял»?

— Я пил даром твое пиво, почему бы и не поесть, — рассудительно проговорил Джейк.

В обеденном зале отеля «Ройял» были высокие потолки и высокие окна, затянутые москитной сеткой. Установленные наверху механические вентиляторы лениво перемешивали теплый влажный воздух, создавая прохладу. Гарет Суэйлз оказался великолепным хозяином.

Сопротивляться его обаянию было невозможно, а выбранные им блюда и вина повергли Джейка в состояние такого благодушия, что они смеялись, как старые друзья, обнаружив к обоюдному удовольствию, что у них есть общие знакомые — в основном бармены и содержатели публичных домов в разных частях света — и что жизненный опыт у обоих схожий.

Гарет вел дела с вождем венесуэльской революции как раз тогда, когда Джейк помогал строительству железной дороги в той же самой стране. Джейк был главным механиком на каботажном судне «Блейк Лайн» в Китае в то время, когда Гарет устанавливал тесные деловые контакты с китайскими коммунистами на Желтой реке.

И во Франции они побывали одновременно. В тот страшный день в Амьене, когда немецкие пулеметы за шесть часов сделали из младшего офицера Гарета майора Суэйлза, в четырех милях от него был сержант Джейк, — водитель из королевских танковых войск, подразделения третьей американской армии.

Они обнаружили, что почти ровесники, ни одному из них не стукнуло еще сорока, но оба за этот короткий срок успели и побродить по свету, и поднабраться ума-разума.

Они увидели друг в друге то беспокойство, которое всегда бросало их во все новые и новые приключения, которое не давало им подолгу задерживаться на одном месте, на одной службе, не позволяло нигде пустить корни, и не было у них ни детей, ни собственности, и ничто не мешало впутываться в новые авантюры и бросать их без угрызений совести и сожалений. Они всегда шли вперед и не оглядывались назад.

Немного узнав друг друга, они прониклись взаимным уважением. К середине обеда они уже не испытывали презрения к тем чертам, которые отличали их друг от друга. Не называли даже про себя другого «янки» или «лайми», но это вовсе не означало, что Джейк готов был принять от Гарета любой чек или что Гарет перестал строить планы насчет приобретения пяти бронемашин.

Наконец Гарет допил последние капли бренди из своего коньячного бокала и взглянул на карманные часы.

— Девять. В постельку слишком рано. Что мы будем делать теперь?

Джейк предложил:

— У мадам Сесиль появились две новые девочки. Прибыли с почтовым пароходом.

Гарет отмел предложение с ходу.

— Может, попозже, а то сразу после обеда… У меня сердце прихватывает. А как насчет пару раз переброситься в картишки? В клубе обычно бывает приличная игра.

— А как мы туда попадем? Мы же не члены этого клуба.

— Здесь существует договоренность об обмене с моим лондонским клубом. Записывайся и ты, а?

Они играли полтора часа. Джейк наслаждался игрой. Ему нравилась атмосфера клуба, обычно ему приходилось играть в куда менее полезных для здоровья условиях — в задней комнате бара, в машинном отделении позади главного котла на перевернутом ящике из-под фруктов, в каком-нибудь, портовом пакгаузе.

Это была тихая комната, задрапированная бархатными занавесями, которые сливались с темными деревянными панелями; она была украшена картинами, писанными маслом в приглушенных тонах, и охотничьими трофеями — гривастыми львиными шкурами, головами буйволов со скорбно опущенными огромными острыми рогами. И те и другие пристально смотрели со стен на игроков своими стеклянными глазами.

От трех биллиардных столов доносилось тихое постукивание шаров из слоновой кости, которые гоняли человек шесть игроков, наклонившихся над тяжелыми, покрытыми зеленым сукном столами. Сняв на время игры смокинги, они оставались во фрачных рубашках и подтяжках, на всех были черные галстуки и черные брюки.

На трех столах играли в бридж, оттуда слышались голоса, называвшие ставки негромко, в изысканной манере британского высшего класса. Все игроки были одеты, как говорил про себя Джейк, под пингвинов — черное с белым и черная «бабочка».

Между столами неслышно двигались босые официанты в белых рубахах до щиколоток и высоких фесках; словно служители, совершающие какой-то древний обряд, они разносили подносы с искрящимися хрустальными бокалами.

В комнате был лишь один стол для покера — огромное сооружение из тикового дерева с вделанными в столешницу медными пепельницами, с углублениями для разноцветных фишек слоновой кости и подставками для стаканов. За столом сидело пятеро, и только Джейк был не в вечернем костюме, трое же новых знакомых были прожженными картежниками, такими, что Джейк с дорогой душой запер бы их в тюрьму и тем доставил бы себе неизъяснимое удовольствие.

Среди них был несовершеннолетний британский пэр, баронет, решивший здесь, в Африке, изведать прелести дикой жизни. Он недавно вернулся из внутренних областей страны, там его почтительно оберегал белый охотник, не выпускавший из рук крупнокалиберную винтовку, пока пэр изволил разить наповал несметное количество буйволов, львов и носорогов. Этот джентльмен страдал нервным тиком; как только на руках у него оказывались три карты одной масти или кое-что получше, правый глаз его начинал дергаться. Однако, несмотря на этот недостаток, он был единственным, кроме Джейка, кто выигрывал, поскольку карта шла ему прекрасная.

Еще здесь был кофейный плантатор с продубленным солнцем морщинистым лицом, который каждый раз, изобретая какую-нибудь хитрую комбинацию, невольно издавал легкий свист.

Справа от Джейка сидел пожилой гражданский чиновник с редеющей шевелюрой, явно потрепанный желтой лихорадкой, он покрывался легкой испариной, когда ему казалось, что он выигрывает ставку, — впрочем, ожидания его по большей части оказывались напрасными.

За час осмотрительной игры выигрыш Джейка перевалил за сотню фунтов, и он наслаждался ощущением тепла и довольства, переваривая вкусный и сытный обед. Лишь новый друг и благодетель причинял ему некоторое беспокойство.

Гарет Суэйлз чувствовал себя в высшей степени непринужденно, он беседовал на равных с пэром, иногда снисходил до плантатора и даже изъявлял сочувствие гражданскому чиновнику в его безнадежной погоне за удачей. Он не выигрывал и не проигрывал какой-либо значительной суммы, а карты тасовал с изумительной ловкостью. В его длинных тонких пальцах с ухоженными ногтями карты шуршали, мелькали, потрескивали, струились с такой скоростью, что сливались в глазах.

Джейк внимательно, но не показывая виду, наблюдал за майором Суэйлзом каждый раз, как тому выпадала очередь сдавать. Если не заглянуть в карты, когда сдаешь, то никаким, самым волшебным образом нельзя их пометить, но Гарет не поворачивал их рубашкой вниз. Он даже ни разу не взглянул на них, сдавая, — он непринужденно поглядывал на остальных игроков. Джейк немного расслабился.

Плантатор сдал ему четыре карты одной масти для открытого флеша, он прикупил еще шестерку червей. Гражданский чиновник, из свойственного ему неуемного стремления к удаче, поднял его на двадцать фунтов. Вздыхая и мрачно ворча себе под нос, он бросил костяные фишки на стол, и Джейк благополучно подгреб их, аккуратно расположив перед собой.

— Давайте возьмем новую колоду, — улыбаясь сказал Гарет. — Может быть, удача повернется к вам лицом.

Гарет подверг новую колоду тщательной проверке, вскрыл ее ногтем большого пальца, вынул нетронутые карты с велосипедными колесами на рубашке, развернул их веером, выудил джокеры и начал тасовать, одновременно рассказывая смешной и очень неприличный анекдот о епископе, который по ошибке попал в дамскую комнату на вокзале Чаринг-Кросс. Анекдот занял одну-две минуты, и под раскаты мужского гогота Гарет стал сдавать, бросая карты по зеленому сукну так, что они ложились кучкой перед каждым игроком. Только Джейк заметил, что под рассказ о душераздирающих приключениях епископа в дамской комнате Гарет разделил колоду на две части и вполне мог разглядеть карты за те крохотные мгновения, когда, тасуя, задевал то одну, то другую манжетами.

Громко гогоча, юный баронет взял карты и посмотрел на них. Следующий приступ хохота оборвался на середине, веко баронета задергалось, будто верша любовь с его носом. На противоположном конце стола с присвистом вдохнул плантатор и тут же поспешно закрыл свои карты, прижав их обеими руками к столу. Справа от Джейка засияло, как полированная желтая слоновая кость, лицо гражданского чиновника, пока он разглядывал карты, с его лысеющего лба сбежала капля пота, скатилась по носу и, незамеченная, сорвалась на крахмальную манишку.

Джейк посмотрел в свои карты, увидел краем глаза трех дам, вздохнул и начал свой рассказ: — Когда я был первым механиком на старой посудине «Харвест Мэйд», которая стояла на приколе в Колуне, шкипер привел на борт замечательного паренька, и мы все засели играть. Ставки росли и росли, так что к полуночи у этого парня на руках было целое состояние.

Джейка явно никто не слушал, все были слишком погружены в собственные карты.

— Под конец у шкипера оказались четыре короля, у меня — четыре валета, а доктор остался всего-навсего с четырьмя десятками.

Джейк переложил своих дам и умолк, пока Гарет Суэйлз выполнял заказ гражданского чиновника на две карты.

— Парень взял себе одну карту из прикупа, — продолжил Джейк, — и ставки полезли вверх как сумасшедшие. Мы ставили все, что у нас было… Спасибо, друг, я тоже прикуплю две карты.

Гарет бросил ему две карты через стол, Джейк, перед тем как взять их, положил на стол свои.

— Так вот… Как я говорил, мы поставили все, чуть ли не до подштанников. Я слегка перевалил за тысячу баксов…

Джейк взглянул на полученные карты — и едва подарил улыбку. Все дамы были теперь у него. Четыре прелестные дамы, как одна.

— Мы только вздохнули, мы заложили свое жалованье, а парню хоть бы что, свою ставку он не поднимал.

Гарет дал одну карту пэру, другую взял себе. Сейчас они уже слушали, переводили глаза с его губ на свои карты.

— …Ну, а как подошла пора открываться, мы только поглядывали друг на друга через банк, который вырос до потолка, а он тут— р-раз, и выдал нам полный флеш. До сих пор перед глазами стоит: три и восемь, трефы. Мы со шкипером полсуток в себя приходили, а потом додумались, что дело нечисто, такое само собой случиться не может, вероятность тут один к шестнадцати миллионам. Все говорило против того парня, и мы пошли навестить его. Нашли мы его в старом отеле «Пенинсьюла», где он тратил наши кровные денежки. Мы тогда готовились выходить в море. Котлы были еще холодные. Мы посадили его на один из них и раскочегарили! Конечно, пришлось его привязать, и через несколько часов его ягодицы поджарились как каштаны.

— Боже мой, — воскликнул юный баронет, — какой ужас!

— Совершенно с вами согласен, — кивнул ему Джейк. — Ужас, как он навонял у меня в машинном отделении.

Над столом повисло тяжкое молчание — все чувствовали, что ситуация стала взрывоопасной, что обвинение предъявлено, только большинству оставалось неясно, в чем и кого именно обвиняют. Они прикрылись картами, как щитами, подозрительно поглядывая друг на друга. В этой уютной комнате атмосфера настолько сгустилась, что сидевшие за другими столами невольно оторвались от игры и переглянулись.

— Я полагаю, — протянул Гарет Суэйлз столь отчетливо, что слова его были слышны в самом дальнем углу, — мистер Бартон хочет сказать, что здесь кто-то мошенничает.

В такой обстановке жесткое слово прозвучало так неуместно, оно было чревато столь опасными последствиями, что у этих сильных мужчин перехватило дыхание и кровь отлила от лица. Мошенничество! В клубе! Легче выслушать обвинение в супружеской измене или в вульгарном убийстве.

— Должен признаться, я вынужден согласиться с мистером Бартоном.

В ледяных голубых глазах вспыхнули гневные огоньки, и Гарет поспешно обернулся к ошеломленному члену палаты лордов.

— Я бы желал, если вас это не затруднит, разумеется, ознакомиться с точной цифрой вашего выигрыша.

Голос его прозвучал как удар хлыста. Пэр на мгновение оцепенел, потом полиловел и сердито заквохтал:

— Сэр! Как вы осмеливаетесь… Боже мой! Сэр!

И он, ошеломленный оскорблением, задыхаясь, вскочил.

— Держи его! — крикнул Гарет и одним движением опрокинул тяжелый тиковый стол.

Плантатор и гражданский чиновник были придавлены большим столом, фишки слоновой кости и карты рассыпались по полу, и теперь никому на свете не удалось бы установить, какие именно карты Гарет сдал себе.

А Гарет склонился над упавшими игроками и крепко ухватил юного пэра за левое ухо.

— Мошенник! Вот вам, мошенник!

Юнец взревел как бык и поднял свой полновесный кулак, от которого Гарет легко увернулся, зато секретарь клуба получил между глаз, когда попытался вмешаться.

Началась драка, остальные члены клуба поспешили на помощь секретарю.

Джейк рванулся к Гарету через внезапно забурлившую свалку.

— Не он, а ты! — крикнул он злобно, хватая «приятеля» за руку.

В комнате собралось сорок членов клуба. Лишь один человек — Джейк — был не в той вечерней униформе, которая указывала на принадлежность к клубу, а в мешковатом молескиновом костюме, и вся свора кинулась на него.

— Лучше оглянись, приятель, — дружеским тоном предупредил Джейка Гарет, когда Джейк схватил его за лацканы смокинга.

Джейк обернулся, чтобы встретить натиск разъяренных членов клуба, и его кулаки, только что метившие в майора Суэйлза, обрушились на атакующих. Двое упали, но остальные продолжали наседать.

— Валяй, круши! — весело подбодрил его Гарет. — И да будет проклят тот, кто крикнет: «Хватит!».

Каким-то чудом в руке у него оказался бильярдный кий.

Теперь Джейк был почти погребен под курганом вечерних костюмов. Трое оседлали его со спины, двое вцепились в ноги, а один повис на его руках.

— Идиоты! Не меня надо бить, а его!

Он пытался указать на Гарета, но обе его руки были зажаты как в тисках.

— Совершенно верно, — согласился Гарет. — Грязный мошенник!

И он с невероятной ловкостью пустил в ход бильярдный кий. Толстым концом он с силой колотил им по головам хорошо одетых джентльменов, оседлавших Джейка. Они отпрянули, а освобожденный от их веса Джейк снова повернулся к Гарету.

— Послушайте же… — начал он, продвигаясь вперед, несмотря на вцепившихся в его ноги членов почтенного заведения.

— И правда, послушайте!

Гарет вскинул голову. Раздался полицейский свисток, за двойными дверями замелькали мундиры.

— Фараоны, черт побери, — объявил Гарет. — Может, мы еще успеем. За мной, приятель!

Несколько искусных движений кием — и он выбил стекло из окна, затем невозмутимо и легко шагнул в темный сад.

Джейк стремительно шагал по неосвещенной тропке под темными джакарандами[5] вдоль шоссе. Он держал путь к своему лагерю у ручья. Дикие вопли и полицейские свистки у него за спиной давно уже замерли в ночи.

Гнев его тоже улегся, он даже прыснул, вспомнив лиловое лицо пэра и его выпученные очумелые глаза. Затем он услышал позади себя характерное поскрипыванье рессор рикши и топот босых ног.

Еще не оглянувшись, он уже знал, кто это.

— А я было подумал, что потерял тебя, — как ни в чем не бывало проговорил Гарет Суэйлз. — Его красивое лицо с благородными чертами освещала зажженная манильская сигара, которую он зажал в зубах, развалясь на подушках сиденья. — Ты припустил, как кобель за сукой. Фантастическая скорость. Я потрясен.

Джейк несколько секунд прислушивался к ритмичной работе мотора, потом улыбнулся.

Джейк ничего не ответил, а продолжал себе шагать.

— Не завалишься же ты сейчас спать. — Рикша держался чуть позади Джейка. — Ночь только начинается, и кто знает, какие великолепные мысли и блистательные подвиги еще предстоит нам обдумать и совершить.

Джейк силился не улыбаться.

— Ну что? К мадам Сесиль? — искушал Гарет.

— Тебе так нужны эти машины?

— Мне больно, — торжественно произнес Гарет, — что мои дружеские чувства объясняются таким низменным материализмом.

— Кто платит? — спросил Джейк.

— Ты — мой гость.

— Ну что ж, я пил твое пиво, ел твой обед, с чего бы мне вдруг отказываться? — Он остановился и повернулся к рикше. — Поехали, — сказал он.

Рикша развернулся и побежал обратно в город. Гарет сунул Джейку в рот сигару.

— Что ты сдал себе? — спросил Джейк между двумя затяжками ароматного дыма. — Четыре туза? Полный флеш?

— Я возмущен такой постановкой вопроса, сэр. Я не слышал вопроса.

Некоторое время они ехали молча. Потом пришла очередь Гарета спрашивать.

— Если по правде, вы ведь не поджарили тому парню яйца?

— Нет, — согласился Джейк, — но история получилась недурная.

Дом мадам Сесиль скромно прятался среди деревьев огороженного сада. Над дверью горел фонарь. Гарет взялся за дверной молоток, но не постучал.