Илона Эндрюс

Магия скорбит

Я сидела в маленьком обветшалом офисе, каких много в атлантском капитуле Ордена Рыцарей Милосердной Помощи, и притворялась, что я — Кейт Дэниэлс. Телефон Кейт звонил не слишком часто, и мне не сильно приходилось напрягаться.

К несчастью, когда он звонил, как вот сейчас, абонента на том конце совершенно не устраивала копия. Ему был нужен оригинал.

— Ордена Рыцарей Милосердной Помощи, у телефона Андреа Нэш.

— Вы не Кейт.

— Нет, я не Кейт, она в отпуске по болезни. Но я ее замещаю.

— Я лучше подожду, пока она выйдет.

Я вежливо попрощалась с заглохшей трубкой, повесила ее и погладила собственный «ЗИГ-Зауэр Р226», лежащий у Кейт на столе. Ну и пожалуйста. Вот мое оружие как любило меня, так и любит.

Настоящая Кейт Дэниэлс, моя лучшая подруга по опасным приключениям, была в отпуске по болезни, и я очень постараюсь, чтобы она там осталась подольше — хотя бы пока раны не закроются.

Волна магии спала. Таинственные оранжевые и желтые иероглифы на полу офиса вылиняли, заряженный воздух в извитом стекле трубок волшебного фонаря на стене потемнел, а уродливые бородавки электрических ламп в коридоре загорелись неярким светом. Живущая внутри меня тайная суть потянулась, зевнула и свернулась в клубочек поспать, втянув когти.

Мы живем в неверном мире: магия накатывает на нас волнами, перепутывает все на свете и пропадает. Никто не знает, когда она появится и когда уйдет, поэтому готовым быть надо всегда. Но иногда, как бы ни был ты готов, магия оставляет что-то такое, с чем тебе не сладить, и ты вызываешь полицию. А когда полиция не может помочь, ты звонишь в Орден. Орден же посылает к тебе рыцаря — меня, например, — и рыцарь помогает тебе разобраться с магической проблемой. По крайней мере так это все задумано.

Очень мало есть людей, которые разбираются и в технике, и в магии. Кейт выбрала магию, я выбрала технику. Вы как хотите, а я огнестрельное оружие с серебряными пулями всегда предпочту мечу и чернокнижию.

Снова телефон.

— Орден Рыцарей Милосердной Помощи, говорит Андреа…

— Можно попросить к телефону Кейт? — спросили пожилым мужским голосом с деревенским акцентом.

— Я ее замещаю. Что вы хотели бы?

— Можете принять для нее сообщение? Скажете, что звонил Тедди Джо со свалки Джошуа. Она меня знает. Вы ей скажите, что ехал я по Баззардзу и видел одного из тех ребят, с которыми она тусуется, — из оборотней. Он чесал сломя голову через всю Скрёбку. Как раз подо мной. А за ним гнался большой пес.

— Насколько большой?

Тедди Джо помолчал, прикидывая.

— Я бы сказал, большой, как дом. Одноэтажный. Может, чуть больше. Ну, не колониальный дом, а такой, обычный.

— То есть этот оборотень попал в беду?

— Еще бы. Задницу ему так прижгли, что аж хвост задымился.

— То есть он бежал так, будто у него хвост дымился?

— Да нет, у него на самом деле горел хвост. Как здоровенная мохнатая свеча из задницы.

Бинго. Тревога «зеленый-пять», оборотень в серьезной беде.

— Все записала.

— Ну, и передайте там Кейт привет и все такое. Не чужие, чай.

И он повесил трубку.

Я схватила портупею и послала сосредоточенную мысль в направлении Максин, секретарши Ордена. Телепатических способностей у меня ноль, но у нее достаточно сил, чтобы поймать мысль, если только я сосредоточусь.

Максин, у меня тут сообщение «зеленый-пять». Реагирую.

Развлекись, лапонька. Надеюсь, убьешь кого-нибудь, зазвучал в голове голос Максин. Кстати, припоминаешь того красавца, у которого ты не принимаешь вызовы?

Рафаэль. Не тот тип мужчин, которого женщина может забыть.

А что с ним такое?

Обычно он тебе звонит два раза в день, в десять и в два. А сегодня не звонил вообще.

Я подавила легкое разочарование: может, дошло до него.

Могло случиться. Но я решила, что стоит тебя известить.

Спасибо.

Рафаэль — это геморрой. Которого мне вот так и без него хватает.

Я выбрала пару любимых «Р266» и нырнула в оружейную, где храню свой набор стволов. Здоровенное помещение, да? Я взяла из стойки привычный автомат «Уэзерби Марк-V», погладила фиберглассово-кевларовое ложе ручной работы. Классика. Когда нужно сделать работу как следует, выбери для нее самый лучший инструмент. Только одно оружие во всем арсенале обладало большей убойной силой, чем вот это. Рыцари-мужчины называли его Большим Стволом, а я — Бабахалкой. Оно стоит отдельно за стеклом, под патроны «Серебряный ястреб»: пятидесятый калибр, пули бронебойные, зажигательные, разрывные и серебряные. Чтобы достать Бабахалку из ящика, мне пришлось бы выложить чертовски убедительные причины. А мне и так нормально, «Уэзерби» вполне годится для этой работы.

Взяв патроны «Ремингтон Магнум» калибра четыреста шестнадцать, я вышла из двери, пока меня никто не вздумал тормознуть.



В наше время можно иметь бензиновый автомобиль, работающий лишь в периоды техники, или машину на заряженной воде, которая ездит лишь в периоды магии. Мой «джип» был сделан на заказ с двумя двигателями: электрическим и магическим, поэтому работает и в техе, и в магии. Жаль только, что плохо работает.

Машина завелась с четвертой попытки. Я запрыгнула и выехала с парковки, встроившись в ровный поток верховых и телег, идущих на запад. Моя машина была единственным безногим транспортом на улице — все остальное двигалось мулами, лошадьми, ослами и быками.

Город лежал в развалинах. Груды пыльной щебенки и холмы битого стекла отмечали места, где стояли изящные офисные здания, перетертые в пыль безжалостными челюстями магии. Вокруг них выросла Атланта. Новые жилые дома, построенные руками, не машинами, вырастали над трупами прежних. Каменные и деревянные мосты перекрывали зияющие провалы разрушенных переходов. «Волмарты» и «Крогеры» сменились маленькими лавчонками и открытыми рынками. Пусть старая Атланта свалилась как ствол гигантского дерева под ударом молнии, но корни ее были сильны и не давали ей умереть.

Я люблю этот город. Я не родилась здесь, не приехала по собственному выбору, но сейчас этот город стал моей территорией. Я обошла его улицы, распробовала его запахи, слушала его дыхание. Атланта не очень понимает, как ко мне относиться. Она то и дело пытается меня убить, но я уверена, что мы придем с ней в конце концов к взаимопониманию.

Через сорок минут я свернула с главной дороги на Джеймс-Джексон-Парквей и по нему выехала до Баззардз-Хайвей. Когда магия активна, эту часть города она просто затапливает. Вдоль дороги стояли высокие деревья, большие сосны и кусты кизила, все еще зеленые, несмотря на надвигающийся октябрь. Мелькнул погнутый металлический знак, где надпись белыми буквами «САУТ-КОББ-ДРАЙВ» почти перекрывалась черной краской букв «БАЗЗАРД». С сучьев свисали ветровые колокольчики, сделанные из насаженных на струну черепов грифов-индеек. Жизнерадостное этакое приветствие. Я не совсем поняла, что мне этим хотят сказать. Господи, уж не предупреждение ли это?

Мой джип соскользнул на мост через реку Чаттахучи. По старым картам судя, если ехать на север, то попадешь в Смирну, а если свернуть на юго-запад, то в Мейблтон. Только ни того, ни другого города больше нет.

Я переехала через мост и остановилась у обочины. Передо мной раскинулась широкая сеть ложбин. Узкие, извилистые, некоторые глубиной до ста ярдов, они сходились и расходились, как ходы гигантских термитов. Там и сям торчали остатки старых домов, где-нибудь посередине склонов, заросшие густым кустарником. Через сеть лощин шло шоссе, держась у края обрывов и пестря деревянными заплатками мостов. Наверху в восходящих потоках парили чернокрылые грифы.

Жители называли это место Скребкой, потому что при взгляде сверху казалось, будто здоровенный стервятник скреб здесь землю. Скребка появилась после первой вспышки, когда магия затопила мир трехдневной волной катастроф и смертей. Каждая новая волна чуть-чуть углубляла лощины.

К югу Скребка сходилась своими лощинами в ущелье, переходящее в Сотовый провал — одно из мест жуткой концентрации магии. Само шоссе служило для трудных подростков излюбленным местом парных гонок. И где-то здесь, в этом месиве почвы и воздуха, находился мой «зеленый-пять», попавший в беду оборотень. Я только надеялась, что он еще жив и нянчит сейчас свой обожженный хвост.

Община оборотней в Атланте одна из самых больших в стране. В Стае, как ее называют, почти полторы тысячи членов, разбитых на семь кланов по виду животных. Каждым кланом правит пара альфа-особей. Эти четырнадцать особей образуют Совет Стаи, во главе которого стоит Курран — Властитель Зверей Атланты. Власть и авторитет Куррана неимоверны; он — альфа всех альф.

Чтобы понять, что такое Стая, надо понимать, что такое оборотень. Взятый в клещи природой человека и зверя, он может поддаться той или этой. Те, кто сдались природе зверя, скатываются по наклонной плоскости в горячку безумия. Такой оборотень предается извращениям и жестокости, терзает человеческое мясо, убивает и насилует, пока кто-нибудь из нас, рыцарей Ордена, не пристрелит его как бешеную собаку. Их называют люпусами и ликвидируют сразу при обнаружении.

Чтобы остаться человеком, оборотень должен организовать свою жизнь согласно строжайшим ментальным нормам, регламентированным в Кодексе — книга правил, внедряющих дисциплину, лояльность, законопослушность и сдержанность. Нет у оборотня высшего приоритета, нежели служение Стае, и Курран с его Советом подняли понятие служения еще на одну ступень. Все оборотни проходят обучение боевым искусствам, индивидуально и группами. Всех учат каналировать агрессию, справляться с ранами от серебряных пуль, обращаться с холодным и огнестрельным оружием. Численность Стаи, строгая дисциплина, продуманная организация превращают ее в мощную силу. Жить в одном городе со Стаей значит иметь под боком полторы тысячи высококлассных профессиональных убийц с обостренными чувствами, сверхъестественной быстротой и способностью к регенерации.

Орден весьма беспокоит наличие в городе Стаи. Оборотни Ордену не доверяют, и не напрасно: рыцари в каждом оборотне видят монстра, который рано или поздно сорвется с цепи. Пока что Кейт — единственный агент Ордена, завоевавший их доверие, и потому они предпочитают иметь дело исключительно с ней. Помочь попавшему в переплет оборотню — это весьма сильно поднимет мои акции в обеих организациях. На бумаге, по крайней мере.

Поставив машину на ручник, я пошла по серпантину вверх. Обоняние не помогало — его забивали жгущие ноздри серные дымы. Наверное, Тедди Джо преувеличил размеры собаки — как свойственно очевидцам, — но даже если бы она была «размером с обыкновенный дом», найти ее в лабиринте лощин было бы хитрой задачей. Шоссе не идет прямо, оно виляет, разветвляется на мелкие дорожки, половина из которых не ведет никуда, а другая половина соединяется снова в магистраль.

Я пригнулась у края лощины и стала слушать, что мне расскажут воздушные потоки. Чуть-чуть сладковатой вони разлагающейся падали, легкая примесь маслянистой едкости от пожирающих ее стервятников. Удвоенный мускус диких котов, радостно перекрывающих метки друг друга. Резкая горечь далекого скунса. Аромат сгоревшей спички…

Я остановилась. Двуокись серы. Чуть слышный, но единственный запах, не вписывающийся в картину обычной животной жизни. Я вернулась к джипу и пошла за запахом спичек на север. Бывают случаи, когда моя тайная личность оказывается полезной.

Вонь горелой серы становилась сильнее. Ниже по лощине прокатилось низкое рычание, сменившееся влажным тяжелым дыханием, а потом разочарованным повизгиванием, будто несколько собак скулили в унисон.

Я повела джип по краю лощины, всматриваясь вниз. Ничего. Никаких тебе огромных псов, только неглубокая двадцатипятифутовая лощина, и на дне редкие кусты да мусор. Ржавый корпус холодильника. Остатки кровати. Разноцветное тряпье, присыпанное землей. Дом, заброшенный на склон и застывший нынче на осыпающемся краю лощины, на резком ее повороте влево.

По Скребке прокатился возбужденный рык — низкий первобытный звук огромной твари, идущей по следу. У меня волосы зашевелились на загривке, я ударила по тормозам, схватила с сиденья «Уэзерби» и выпрыгнула, занимая позицию для стрельбы на краю лощины.

Из-за поворота лощины выскочило что-то мохнатое, шафранового цвета с темными брызгами на выгнутой спине, тварь летела над отложениями, и мышцы тяжело ходили под шкурой передних лап. Буда. Этого мне только не хватало.

Гиена-оборотень меня увидела. Из ее пасти вырвался холодящий сердце испуганный хохот.

Только бы не Рафаэль. Только бы не Рафаэль. Только бы…

Буда метнулась ко мне, превращаясь прямо в прыжке. Тело хрустнуло, перекрутилось тряпичной куклой, кости выпирали из-под шкуры, становящейся кожей, мышцы переползали, образуя новые мощные конечности, появилась широкая грудь, человеческий торс. Вдруг бросились вперед челюсти, увеличившись непропорционально, а передние лапы превратились в такие ручищи, что вся моя голова в них вместилась бы. Буда в облике воина, чудовище — на полпути от гиены к человеку. Для оборотня принять такую форму — это победа, сделать ее пропорциональной — результат, а разговаривать в таком виде — искусство.

Гиена раскрыла пасть, показав трехдюймовые клыки.

— Уезжай, Андреа! Уезжай! Быстрее!

Рафаэль. Черт побери.

— Не паникуй. — Я посмотрела в оптический прицел за поворот. — Все под контролем.

Тварь, которая смогла обратить в бегство буду в образе воина, особенно такую психованную и опасную, как Рафаэль, заслуживает уважительного отношения. К счастью, «Уэзерби» отлично умеет проявлять уважение, спрятанное в магнумовском патроне. Такой патрон остановит носорога на галопе, и уж как-нибудь с собакой-переростком справится.

Земля затряслась, как под ударами великанского молота. Мусор на дне лощины запрыгал на месте.

Из-за поворота показалось нечто огромное, почти достававшее до края лощины. Кроваво-красное, массивное, оно врезалось в мусор и в стену лощины на повороте. Склон содрогнулся, остатки дома рассыпались и покатились вниз дождем кирпича, отскакивая от трех собачьих голов твари.

Двадцатифутовый трехголовый пес. Ни фига себе. Никогда ничего подобного мне в оптический прицел видеть не случалось.

Пес встряхнулся, вытряхивая из меха мусор. Здоровенный, широкогрудый, сложенный как итальянский мастифф, он уперся в землю четырьмя мощными лапами и бросился вслед за Рафаэлем. Позади пса извивался длинный хвост, похожий на бич, и на конце его красовался шип в форме змеиной головы. Три пасти распахнулись настежь, показывая блестящие клыки длиннее моего предплечья. Три раздвоенных змеиных языка вывесились вперед, и пес летел на нас, роняя пену со страшных зубов, и каждая капля размером с ведро вспыхивала, не долетев до земли.

Крепко сбит, пуля может и не взять.

Однако мне не надо было его убивать. Достаточно только притормозить, чтобы этот дубиноголовый до меня добежал.

Я навела дуло на среднюю голову. От выстрела в нос будет всего больнее.

— Беги, черт тебя побери! — проревел Рафаэль, карабкаясь ко мне по склону.

— А вот кричать не надо. — Меня переполняло возбуждение боя, азарт охотника, увидевшего добычу. Черный нос бестии танцевал в моем прицеле.

Спокойно. Целься. Глубокий вдох. Время есть.

Из трех гигантских пастей донеслось тройное рычание.

Медленно, мягко я пустила курок.

«Уэзерби» плюнула громом. Отдача ударила в плечо.

У пса дернулась средняя голова.

В винтовке осталось два патрона в магазине и один в патроннике. Я прицелилась и выстрелила снова. Средняя голова упала в пыль, тварь завыла и завертелась от боли. Ура, снова победа за «Уэзерби».

Отчаянным прыжком Рафаэль подскочил к краю лощины, я поймала его за руку и втащила вверх. Мы бросились к джипу. Я вскочила на водительское место, Рафаэль плюхнулся рядом, и я вдавила газ в пол.

Вой раздосадованной твари потряс шоссе. В зеркале заднего вида я увидела, что пес взмыл над лощиной, будто на крыльях, и приземлился позади нас на дорогу.

— Быстрей! — зарычал Рафаэль.

Я мчалась, выжимая из старого мотора все, что только могла, и мы летели, виляя, по шоссе, грозя сломать себе шею. Пес гнался за нами, торжествующе подвывая, и от этого воя земля тряслась под колесами машины. Он тремя огромными прыжками нагнал нас и наклонился над машиной, распахнув пасти до ушей. Меня обдало мерзким едким дыханием, Рафаэль вскочил и зарычал в ответ, вздыбив шерсть. Огненная пена упала на заднее сиденье, прожигая обивку, завонявшую плавленой синтетикой.

Я вильнула, резко свернув на деревянный мост и чуть не уронив машину через край в расселину. Огромные зубы клацнули в футе от заднего сиденья.

Пес зарычал, и я увидела в зеркале, как он подбирается для прыжка, бугря мускулы. Передо мной, узкий и прямой, лежал Баззардз-Хайвей, с расселинами по обе стороны. Деваться некуда.

Ну, вот и все.

Во мне из глубины стал рваться зверь, пытаясь выплеснуться из кожи. Я сжала зубы и осталась человеком.

Пес прыгнул. Огромная туша полетела к нам — и отдернулась обратно, будто натянулась невидимая цепь, выбранная на всю длину. Гигантская собака рухнула, неуклюже махнув лапами в воздухе. В зеркале заднего вида я увидела, как пес встал, и его лай отдался громом по всей Скребке. Гавкнув последний раз, он скрылся в расселине.

Я сбросила скорость до такой, чтобы можно было повернуть, не улетев в огненную пропасть.

— Ах ты… а ну, рассказывай!

Сидящий рядом со мной Рафаэль затрясся, мех на нем растаял, превратившись в гладкую человеческую кожу, обтягивающую такой красоты тело, что дыхание перехватывало. Угольно-черные волосы упали до плеч. Рафаэль посмотрел на меня огненно-синими глазами, улыбнулся и потерял сознание.

— Рафаэль!

Вырубился наглухо. При низком уровне магии перемена формы требует колоссальных усилий, и после них да еще после этого бегства вирус оборотня, «Лик-5», принудительно отключил мозг для отдыха.

Я зарычала про себя. Конечно, он остался бы в сознании, не вздумай он превратиться в человека. Но он знал, что если превратится, то потеряет сознание на сиденье рядом со мной, голым и мне придется на него пялиться, пока он проспится. Это он нарочно сделал. Казанова-гиена-оборотень снова в бою. Мне уже всерьез надоело это смехотворное преследование.

Через десять минут я заехала на заброшенную заправку «Шелл» и припарковалась под бетонной крышей над колонками.

Обнимая винтовку, я стала слушать. Никто не рычит. Не скулит, не воет. Оторвались.

Сердце стучало молотом. Я сидела, крепко зажмурившись. Во рту таяла горечь, но ничего страшного. Просто отложенная реакция на стресс.

А внутри моя тайная сущность подпрыгивала и вопила от досады. Но я посадила ее на цепь. Самоконтроль. В конце концов, все это — вопрос самоконтроля. Подчинять тело своей воле я научилась еще в детстве — иначе была бы смерть. А годы воспитания в Академии Ордена укрепили во мне это умение.

Вдох. Еще вдох.

Спокойно.

И постепенно, постепенно бестиальная составляющая меня улеглась, успокоилась. Вот так. Спокойно. Вот, молодец.

Все оборотни борются с внутренним зверем. Но я, к сожалению, не обычный оборотень. Мои проблемы куда сложнее, а присутствие Рафаэля лишь подчеркнуло их.

Рафаэль растянулся рядом со мной, слегка посапывая. Пока он не проснется, бесполезно гадать, зачем гнался за ним трехглавый гигантский пес, капающий огненной слюной.

Посмотри на него. Дрыхнет в абсолютном пренебрежении к окружающему миру, уверенный, что я за ним присмотрю. И я смотрела — на него. Встречала я в жизни красивых мужчин, — таких, что родились с идеальным лицом и таким телом, что Микельанджеловский Давид позавидует. Рафаэль не из них, но все они с ним даже в сравнение не идут.

У него свои хорошие качества: бронзовая кожа, мужественный подбородок, большой и чувственный рот. Но у него слишком длинный нос, слишком узкое лицо. Однако стоит ему взглянуть на женщину этими темно-голубыми глазами, она теряет всякое соображение и бросается ему на шею. У него лицо очень интересное и очень… плотское, другого слова не подберу. Рафаэль — взнузданная вирильная чувственность, пышущий изнутри жар под смуглой кожей.

А от его тела дыхание захватывало. Худощавый, без капли жира, пропорциональный, совершенный, широкая грудь, узкие бедра, длинные ноги и руки. Взгляд соскользнул к середине тела, между ногами. Как у коня.

Он был ко мне добр, куда добрее, чем я, вероятно, заслуживала. В первый раз, когда тело меня предало, он и его мать, тетя Би, спасли мне жизнь, поруководив обратным превращением. Второй раз, когда мне спину проткнули серебряными шипами, он меня обнимал и отвлекал разговорами, пока их вытаскивали. Вспоминая эти моменты, я ощущаю в нем нежность и очень, очень хочу верить, что она была неподдельная.

К сожалению, он еще и буда. А о них ходит поговорка: от четырнадцати до восьмидесяти, слепых, параличных, сумасшедших. Буда согласен трахать все, что шевелится, я свои глазами такое видела. Моногамия — такого слова у них в словаре нет.

Рафаэль увидел меня в истинном обличье — и оказалось, что никогда раньше этого не встречал. А это для него НШ-КЯЕН. «Новая Штука, Которую Я Еще Не».

И чем больше я об этом думаю, тем больше меня это бесит. Он отлично умеет разговаривать в облике воина. Если бы он не отключился, я бы уже получила от него полное объяснение. И еще: напади на нас сейчас кто-нибудь, мне пришлось бы защищать спящего мертвым сном мужика на восемьдесят фунтов меня тяжелее. И что мне сейчас с ним делать? Тяжело вздыхать, глядя на его нагую красоту? Или он надеется, что я воспользуюсь его беспомощностью?

Я полезла в бардачок и достала несмываемый маркер. В конце концов, можно и воспользоваться.



Через час Рафаэль потянулся и открыл глаза. Губы растянулись в легкой улыбке.

— Привет! Как же радостно открывать глаза навстречу такому зрелищу.

Я держала в руке направленный на него «Зауэр».

— Рассказывай, отчего за тобой гнался этот плюшевый щенок.

Он наморщил нос, тронул рот.

— У меня на губах есть что-нибудь?

Есть, а как же.

— Рафаэль, не отвлекайся, Я знаю, что тебе это трудно, но сосредоточься. Объясни, что за собака.

Он облизал губы — и мои мысли рухнули вниз. Андреа, не отвлекайся! Сосредоточься.

Рафаэль вспомнил, что надо выглядеть круто, и откинулся назад, демонстрируя широкую грудную клетку.

— Это сложно объяснить.

— Попробуй, а я попробую понять. И прежде всего: что ты тут делаешь? Разве сейчас ты не должен камни таскать?

Месяца полтора назад мы большой компанией ввалились на «Полночные игры» — нелегальный турнир смертных боев. Это мы сделали, чтобы предотвратить войну со стаей. И Орден, и Курран, Властитель Зверей, на эти игры смотрели мрачно. В результате Кейт оказалась на больничном, а Властитель Зверей, фактически принявший с нами участие в рейде, приговорил себя и всех замешанных к неделям тяжелого труда по пристройке новых зданий к Цитадели Стаи.

— Курран меня отпустил по семейным обстоятельствам.

Плохо.

— Что случилось?

— Умер друг моей матери.

У меня сердце упало. Тетя Би… она добрая. Однажды она меня спасла и сохранила мою тайну. Я ей всем обязана, а если бы даже и не было такого, все равно я ее уважаю беспредельно. У буд, как и у гиен в природе, правят самки. Они более агрессивны, более жестоки и более властолюбивы. Все это относится и к тете Би, но она еще честна, умна и глупостей не выносит. А если ты альфа у клана буд, то с глупостями тебе приходится иметь дело каждый день.

Росла бы я под надзором тети Би, а не тех сук, что командовали моим детством, может, не была бы я так закомплексована.

— Мои соболезнования.

— Спасибо, — ответил Рафаэль и отвернулся.

— Как она?

— Не слишком хорошо. Он был отличный мужик, я его любил.

— Что случилось?

— Сердечный приступ. Моментально.

Оборотни практически никогда не умирают от болезней сердца.

— Он был человеком?

Рафаэль кивнул.

— Они почти семь лет были вместе. Познакомились вскоре после смерти моего отца. Похороны назначили на пятницу, но кто-то украл тело из морга. — При этих словах он слегка зарычал. — Мать не сможет с ним попрощаться. Не сможет его похоронить.

Бог ты мой! Я стиснула зубы.

— Кто взял тело?

Лицо Рафаэля стало мрачным:

— Не знаю. Но я узнаю.

— Я участвую. Я у твоей матери в долгу.

Тетя Би имеет право похоронить своего мужчину. Или ту тварь, которая похитила его тело. Меня оба варианта устроят.

Он скривился:

— Слышишь запах горелых спичек?

— Ага. Это от пса.

— Да. Я взял этот след возле траурного зала и пришел по нему сюда. Что-то слышится и другое, но пес так воняет, что заглушает все прочее.

Рафаэль посмотрел на меня твердым взглядом.

— Выкладывай, — сказала я ему.

— Мне показалось, что я чую вампира.

Гигантский трехглавый пес — неприятная новость. Но вампир — куда худшая. Immortuus — инфекция, вызывающая вампиризм, — своих жертв убивает. У вампиров нет собственного «я», нет сознания, ничего нет, кроме инстинктов. По мыслительным способностям они слегка уступают тараканам. Ведомые неутолимой жаждой крови, они убивают все, из чего можно ее пить. Предоставленные самим себе, они бы истребили жизнь на земле и пожрали потом друг друга. Но опустевший ум — прекрасный экипаж для воли того, кто захочет его повести: для некроманта, который пилотирует вампира, как марионетку, смотрит его глазами и слышит его ушами. Некроманты бывают нескольких видов, среди которых самые умелые зовутся Повелители Мертвецов. Вампир, пилотируемый повелителем мертвецов, может за несколько секунд перебить элитный взвод обученных солдат.

Из Повелителей Мертвецов девяносто девять процентов входят в Народ, и это уже куда, куда хуже. Корпорация «Народ» отлично организована, богата и сведуща во всем, что касается некромантии. Силу ее трудно переоценить.

— Ты думаешь, что тело украл Народ?

— Не знаю. — Рафаэль пожал плечами. — Но хотел тебя предупредить заранее, пока ты не влезла обеими ногами.

— В гробу я их всех видала. А ты?

— Да и я.

Глаза у Рафаэля блеснули, придавая ему вид слегка помешанного.

— Вот и договорились.

Мы обменялись кивками.

— Значит, запах серы ты проследил досюда. А потом что?

— А потом налетел на бобика, и он загнал меня в расщелину. Я там просидел где-то час, потом он уплелся прочь, и я побежал в другую сторону. Оказалось, он не слишком далеко уплелся. А что за тварь этот бобик, кстати?

— Понятия не имею.

Все мое обучение крутилось вокруг современного применения магии. Ночью разбуди — я отвечу биологический цикл вампира, я умею диагностировать люпизм на его ранних стадиях, по картине пожарища умею идентифицировать вид примененной пиромагии, а вот непонятных тварей распознавать — это не ко мне.

— А кто имеет? — спросил Рафаэль.

Мы переглянулись и сказали в один голос:

— Кейт.

У Кейт мозг — как стальной капкан. Она между делом, не напрягаясь, изучила целый курс жуть до чего темной мифологии. Если она не знает сама, то знает, у кого спросить.

Я вытащила из бардачка сотовый телефон. Функционирует только одна сеть. И принадлежит она военным. Я как рыцарь Ордена и официальное лицо в охране порядка имею к ней доступ.

— Забыла номер? — спросил Рафаэль, увидев, как я смотрю на телефон.

— Нет, думаю, как сформулировать. Скажу чуть не так — и она через минуту будет мчаться к лей-линии.

Не видела еще никого, кого Кейт не попыталась бы защищать — предпочтительно путем превращения враждебных сил в салат, нарубленный мечом. Но Кейт — человек, и ей нужен отдых.

Рафаэль подарил мне ослепительную улыбку, и у меня екнуло сердце:

— Может, это ты просто тянешь время, чтобы побыть со мной наедине?

Я щелкнула предохранителем пистолета.

Он поднял руки ладонями ко мне, продолжая так же по-идиотски улыбаться.

Щелкнув предохранителем обратно, я набрала номер.

— Кейт Дэниэлс.

— Привет, это я. Как у тебя живот?

— Уже не болит. Что стряслось?

— Мне нужно идентифицировать трехглавого пса шести футов в холке. Шерсть кроваво-красная, слюна горючая.

Ничего особенного, просто рабочий момент. Такие трехголовые собачки мне все время попадаются.

Короткая минута молчания.

— У тебя все в порядке?

— Все путем, — заверила я, улыбаясь в телефон на тридцать два зуба, будто меня там можно было увидеть. — Просто нужна идентификация.

— У него хвост похож на змею?

Я вспомнила длинный кнутообразный хвост с утолщением на конце.

— Типа того.

— Ты у себя на работе?

— Нет, в нашем джипе, на выезде.

— Под пассажирским сиденьем черная пластиковая коробка, а в ней книга.

Рафаэль выскочил, порылся под сиденьем и вытащил «Альманах загадочных существ» с кучей загнутых страниц.

— Нашла.

— Страница семьдесят седьмая.

Рафаэль раскрыл книгу и показал мне. Литография на левой странице изображала трехголового пса со змеей вместо хвоста. Под ней была надпись: «ЦЕРБЕР».

— Твоя собака? — спросила Кейт.

— Похоже. Каким чертом ты знала, на какой странице?

— Феноменальная память.

Я фыркнула. В телефоне послышался вздох:

— Я на эту страницу пролила кофе, и пришлось сушить. С тех пор книга всегда открывается на этой странице.

Я рассмотрела пса:

— Определенно похож. Только наш был побольше.

— Наш? Кто там с тобой?

— Рафаэль.

— Буду в Атланте через три часа. — Голос у Кейт стал резким и деловым. — Где ты?

— Я же сказала, что ничего серьезного.

— Врешь. С Рафаэлем ты стала бы работать, только если бы планете грозил апокалипсис, и это был бы единственный способ его предотвратить.

Рафаэль весь затрясся, закрыв лицо руками и издавая звуки, подозрительно напоминавшие смех.

— Выручалочка, — буркнула я, устало скривившись. — Отлично мы тут справляемся, спасибо, не беспокойтесь. Хочешь помочь — расскажи мне побольше про этого Цербера.

— Принадлежит Аиду, греческому богу подземного царства, где пребывают души после смерти. Основное назначение — охранять вход. Как утверждают мифы, иногда Аид посылает его с поручениями. Считается, что он не выносит солнечного света.

— У этого никаких проблем с солнцем не было. Можешь предложить гипотезу, зачем бы ему появляться?

— Ну, скажем, осквернение святилища Аида могло бы его вызвать, но у Аида на самом-то деле святилищ не было. Древние греки его боялись до смерти и даже отворачивались, принося ему жертвы. Имя его никогда не произносилось. Так что я не знаю.

— Все равно спасибо.

— Ты уверена, что я тебе не нужна там?

— Определенно.

— Звони, если что.

Я повесила трубку и посмотрела на Рафаэля.

— Мужа твоей матери как звали?

— Алекс Дулос.

— Он был язычник-грек?

Рафаэль скривился:

— Понятия не имею. Как-то не всплывала эта тема. Мы отношения выстраивали аккуратно: он не пытался быть мне папой, я не старался стать его сыном. Встречались за праздничными обедами и говорили все больше на спортивные темы — как наиболее безопасные. А что ты подумала?

Я покачала головой:

— Изо всех сил стараюсь ничего не думать. Пока что собираю данные. Ты видел, как бобик хлопнулся?

— Как будто сидел на цепи и выбрал ее до конца, — ответил Рафаэль, пальцами барабаня на приборной доске какой-то быстрый ритм.

— Это, вероятно, означает, что он как-то привязан к местности. Наверное, надо пойти и посмотреть.

— Пойдем. — Рафаэль поежился. — Вряд ли у тебя есть запасные шмотки?

— О шмотках надо было думать до того, как решил перекинуться человеком.

Снова та же грешная усмешка.

— Я так всегда мечтал оказаться при тебе голым, что не мог упустить шанса.

Я запустила мотор.

— Как ты всегда полон сам собой!

— Меня как раз интересует сделать так, чтобы мной была полна ты.

Я себе это представила, и у меня мозги закоротило, вышибая рациональные мысли.

— Кстати о том же: у тебя что-то на губах. Посмотри-ка в боковое зеркальце, что это там?

Он глянул — и у него отвисла челюсть. Губы оказались сплошь черные. Густая черная линия маркера подчеркивала глубоко посаженные глаза, и черная слезинка слетала с левой скулы. Он дотронулся до щеки, оттянул слегка, превращая лицо в плоскую маску, чтобы рассмотреть слезинку, посмотрел на меня — и взорвался смехом.



Я стояла на капоте джипа и медленно обводила биноклем сетку лощин. Джип я поставила на краю неглубокой расселины, слегка не доезжая до места, где Цербер чуть не выгрыз у нас кусок заднего сиденья. Рафаэль, все так же сияя нагой красотой, сидел на пассажирском сиденье и выдергивал из книги случайные фактики про Аида.

— Забавный мужик, Аид этот. Свою жену он просто умыкнул.

— В Древней Греции жизнь была куда проще, если ты бог. Наверняка у него был еще целый гарем любовниц.

Ветер доносил вихри ароматов от Рафаэля: легкий мускус пота, восхитительные испарения кожи… мне что-то трудно стало сосредоточиться.

— Вот это нет, — возразил Рафаэль, перевернув страницу. — На самом деле он не трахался направо и налево. Его женой была дочь Деметры, богини молодости, плодородия и урожая. Аид украл Персефону, Деметра тогда запретила растениям расти, обрекая всех на голод и в конце концов достигли компромисса: Персефона полгода с ним под землей, и полгода с матерью. Он ее имеет всего шесть месяцев из двенадцати и при этом ей верен. Наверное, секс там классный должен быть.

Я опустила бинокль, чтобы закатить глаза к небу:

— Ты о чем-нибудь вообще думаешь когда-нибудь, кроме секса?

— Конечно, думаю. Иногда думаю, как бы хорошо проснуться рядом с тобой. А иногда — как тебя рассмешить.

Я начинала уже жалеть, что спросила.

— Да, еще я иногда есть хочу. А иногда мне бывает холодно, — добавил он.

Мое внимание привлекло белое пятнышко, и я подкрутила бинокль. Дом. Двухэтажный особняк, с виду неповрежденный, на дне лощины. Мне была видна только крыша и небольшой кусок верхнего этажа.

Интересно.

— Кейт была права: греки боялись этого типа до судорог. Чтобы не называть его по имени, они придумали ему названия: Тот, Кто Богат, или Печально Известный, или Правитель Большинства, — ну, и так далее. Надежный путь разозлить Аида — это украсть у него одну из теней — душ то есть — из его царства, или же отвертеться от смерти. Вот один хмырь по имени Сизиф пару раз сумел обхитрить смерть, и за это Аид его приставил волочить на гору здоровенный валун. Каждый раз, как Сизиф уже почти доползает до вершины, камень скатывается, и приходится начинать сначала. Отсюда и пошел термин «Сизифов труд». Надо же, а я и не знал.

Он мне показал страницу. Там сидели на простых тронах мужчина и женщина, и сбоку от этой пары лежал Цербер. С другой стороны от тронов стоял ангел с черными крыльями и огненным мечом.

— Это кто?

— Танат. Ангел смерти.

— Не знала, что у греков были ангелы.

Я снова стала рассматривать дом — и как раз вовремя. Из лощины слева от дома вышел Цербер, мне еле была видна его спина. Он прошел мимо здания и стал описывать вокруг него круги.

— Вижу какой-то дом, — сказала я.

Рафаэль с нечеловеческим проворством оказался рядом со мной. Я передала ему бинокль, он выпрямился — почти на фут был меня выше. Стоять рядом с ним было тяжелым испытанием: его ароматы звенели во мне, тепло его тела проходило через одежду, а кожа его почти светилась. Все в нем говорило мне: «твой мужчина». Это не было рациональным, это слышала животная я, а мне положено быть больше, чем животным.

— Черт меня побери, — сказал он тихо. — Вот он, бобик. Кружит и кружит. Интересно, что там в доме-то?

— А мне интересно, почему он просто не зайдет и не возьмет, что ему нужно.

— Вот это, я думаю, мы и должны узнать. Андреа?

— Да?