– И никогда не сжать друг друга в объятиях, и никогда не иметь детей, и всегда скрывать правду… Мы никогда ничего не сможем рассказать Перл, боясь ее реакции. Я не могу пойти на это.

– Конечно, мы все ей расскажем, когда она будет достаточно взрослая, чтобы понять, – возразил он. – И она поймет, Руби. Послушай…

– Нет, Поль. Вряд ли я смогу пойти на жертву, которую, как тебе кажется, ты готов принести, – закончила я.

Он пристально смотрел на меня, подозрительно сузив глаза.

– Я не верю тебе. Что-то еще произошло. Кто-то говорил с тобой. Кто? Один из друзей бабушки Кэтрин? Священник? Кто?

– Нет, – сказала я. – Никто со мной не говорил, если не считать мою собственную совесть и мой разум. – Мне пришлось отвернуться. Я не могла видеть боль в его глазах.

– Но… Мы говорили с отцом вчера вечером, и, после того как я все объяснил ему, он одобрил наше решение и дал свое согласие. Мои сестры ничего не знают о прошлом, поэтому они ужасно обрадовались, что ты станешь моей женой и их новой сестрой. И даже моя мать.

– И что же твоя мать, Поль? – спросила я резко. Он на мгновение прикрыл глаза.

– Она примет это, – пообещал он.

– Принять – не значит одобрить. – Я покачала головой и выпалила слова, как пули: – Если она примет это, то только, чтобы не потерять тебя. Как бы там ни было, это не ее решение, а мое, – добавила я суровей, чем намеревалась.

Лицо Поля побледнело.

– Руби… дом… все, что у меня есть… это только для тебя. Мне ничего не нужно… только ты и Перл.

– Ты не должен с таким безразличием относиться к себе, Поль. Ты обязан думать о себе. Я была бы последней эгоисткой, если бы позволила тебе лишить себя нормального брака и нормальной семьи.

– Это уж мне решать, – парировал он.

– Ты слишком запутался, чтобы принимать решение, – сказала я и отвела взгляд.

– Ты ведь еще подумаешь об этом, – умоляюще произнес он и кивнул, убеждая себя, что еще есть надежда. – Я приеду завтра, и мы обо всем поговорим.

– Нет, Поль. Я уже решила. Нет смысла постоянно обсуждать одно и то же. Я не могу пойти на это. Я не могу, – крикнула я и отвернулась от него.

Перл, почувствовав, что у нас что-то неладно, заплакала тоже.

– Тебе лучше уйти, – сказала я. – Малышка расстроилась.

– Руби…

– Пожалуйста, Поль. Не усложняй все.

Он направился к двери, но остановился, глядя в пустоту.

– Весь день, – сказал он тихо, – я как будто плыл на облаке. Ничто не могло огорчить меня.

Я держалась из последних сил, но все же нашла в себе мужество сказать:

– К тебе еще вернется это ощущение, Поль, я уверена.

– Нет, – ответил он, поворачиваясь к мне с болью и гневом во взгляде. Щеки его пылали. – Клянусь, я никогда не взгляну на другую женщину. Никогда не поцелую другую женщину. Никогда не обниму другую женщину. – Он поднял правую руку, сжатую в кулак, и потряс ею. – Я дам клятву целомудрия. Как это делал наш священник. И превращу этот великолепный дом в гробницу. Я поселюсь там один навечно и умру в полном одиночестве, и рядом не будет никого и ничего, кроме памяти о тебе. – Он распахнул дверь на галерею и сбежал по ступенькам.

– Поль, – крикнула я. Невыносимо было видеть его боль и гнев. Но он не вернулся. Я слушаю, как он завел мотор, как зашуршали по гравию шины, и понимала, что сердце у него разбито.

Казалось, я приносила вред каждому, с кем соприкасалась. Неужели я была рождена, чтобы причинять боль тем, кого люблю? Я подавила слезы, чтобы не испугать Перл, но почувствовала себя островом в бушующем море. Теперь у меня действительно никого не осталось.

Наконец сердце мое перестало стучать, как дятел и я занялась ужином. Ребенок почувствовал, как я несчастна, несмотря на мои попытки скрыть это за делами. Когда я говорила, она слышала это в моем голосе, а когда смотрела на нее, меня выдал мой потемневший взор.

Пока варилась еда, я сидела с ней качалке бабушки Кэтрин, уставившись на картину. Лица матери и бабушки Кэтрин смотрели на меня с печалью и сочувствием.

Искаженное болью и гневом лицо Поля стояло у меня перед глазами, тревожа, как разлитое в воздухе ощущение бури. Каждый раз, взглядывая на дверь, я видела, как он стоит там, вспоминала его взгляд, когда он произносил сои клятвы и угрозы. Зачем я причинила боль единственному человеку, который хотел любить и лелеять меня и моего ребенка? Где еще я найду такую преданность?

– Правильно ли я поступаю, бабушка? – прошептала я, но услышала лишь тишину, нарушаемую причмокиванием Перл.

Я покормила ее, но ела она без аппетита, так же, как и я, лишь немного пососала из своей бутылочки, постепенно закрывая глазки. Казалось, она тоже эмоционально измучена. Как будто все ощущения, все чувства передаются ей от меня по невидимым проводам, связывающим мать и дитя. Я уже хотела отнести ее наверх и уложить спать, но только поднялась, как услышала, что подъезжает машина. Фары осветили окна, машина остановилась, открылась и захлопнулась дверца. Неужели Поль вернулся? Если так, нельзя отступать от своего решения.

Но тяжелые шаги по галерее подсказали мне, что это кто-то другой. Раздался громкий стук в дверь, от которого содрогнулась вся хибара на курьих ножках. Я медленно вышла из кухни, сердце мое билось почти так же громко, как этот стук.

– Кто там? – спросила я.

Перл смотрела с любопытством. Вместо ответа гость с такой силой дернул дверь. Что почти сорвал ее с петель. Я увидела, как ввалился этот человек с длинными нечесаными каштановыми волосами, свисающими по его грязной толстой шее. Руки у него были огромные, как две кувалды, под ногтями грязных пальцев скопилась чернота. Когда он появился в свете бутанового фонаря, у меня перехватило дыхание.

Хотя я столкнулась с ним только однажды, а до этого лишь видела несколько раз мельком, лицо Бастера Трахо осталось в моей памяти как ужасный ночной кошмар, он был еще безобразнее, чем в тот день, когда пришел с дедом Джеком, чтобы скрепить их уговор, что я выйду за него замуж, если он даст деду тысячу долларов. И что самое отвратительное, дед позволял ему спать со мной заранее, чтобы испытать меня. Как будто я была каким-то товаром.

Тогда это был человек лет тридцати пяти, высокий, плотный с толстым брюхом и такими боками, будто под рубашкой у него было колесо от машины. Он еще разжирел с тех пор и черты лица, обезображенные избыточным весом, так расплылись, что теперь он походил скорее на свинью, чем на человека. Только сейчас у него появилась спутанная борода, не стриженная под подбородком и сливающаяся с вьющимися у шеи волосами, благодаря чему он напоминал еще и обезьяну.

Когда он улыбался, его толстые губы прятались под усами и в бороде, выдавая отсутствие большинства передних зубов. Оставшиеся были в коричневых пятнах от табака, делая его рот похожим на глубокое, обугленное жерло. Щеки шелушились, напоминая сброшенную змеиную кожу. Их огромных ноздрей торчали пучки волос, а брови соединялись в одну толстую темную линию над выпученными карими глазами.

– Значит, правда, – сказал он. – Ты вернулась. Слатерс сказал мне, когда я привез ему чинить свой фургон.

Он слегка приоткрыл дверь и выплюнул изо рта жеваный табак. Затем повернулся, широко улыбаясь.

– Что вам нужно? – возмущенно спросила я, тесно прижимая к себе Перл. При идее его она начала поскуливать, как щеночек.

Улыбка его быстро улетучилась.

– Что мне нужно? Ты что, не знаешь, кто я такой? Я – Бастер Тахо, и я хочу получить то. Что мне причитается, – вот, что мне надо. – И он сделал шаг вперед. Я отступила. – Это той ребенок? Милая малышка, ничего. Без меня детей делаешь, да? – Сказал он и захохотал. – Ну, теперь мы это исправим.

Я почувствовала, как кровь отхлынула от лица, когда поняла, к чему он клонит.

– О чем вы говорите? Убирайтесь отсюда! Я не приглашала вас к себе дом. Уходите или…

– Ну-ка, осади лошадей. Забыла, что мне причитается?

– Я не знаю. О чем вы горите.

– Я говорю об уговоре с твоим дедом Джеком, о тех деньгах, которые я ему дал, перед тем как ты сбежала. Я позволил ему оставить их у себя, потому что он сказал, что ты вернешься. Конечно, я знал, что он старый врун, но я подумал, что деньги неплохо потрачены. Я сказал себе: «Бастер, наступит твой час», и вот он наступил!

– Нет, – ответила я. – Я с вами ни о чем не договариваюсь. А теперь – убирайтесь.

– Никуда я не уберусь, пока не получу то, что мне причитается. Тебе-то какая разница? Ты без мужа рожаешь детей, нет, что ли? – Он опять расплылся в беззубой улыбке.

– Вон! – заорала я.

Перл заплакала. Я хотела уйти, но Бастер схватил меня за запястье.

– Смотри не урони ребенка, – сказал он с угрозой в голосе.

Я старалась не поворачиваться к нему лицом, его вонючее дыхание и запах от одежды и тела выворачивали меня наизнанку. Он начал разжимать мои руки, чтобы вырвать Перл.

– Нет! – закричала я, боясь, что он причинит вред малышке.

Она отчаянно зарыдала, когда он сжал своими огромными грязными руками ее талию.

– Дай мне немного подержать ее, ладно? У меня у самого есть дети. Я знаю, что делать.

Чтобы не тянуть Перл туда-сюда, мне пришлось выпустить ее.

– Не делайте ей больно, – умоляла я. Она плакала и тянула ко мне свои ручонки.

– Ну-ну, эй… это твой… дядя Бастер, – приговаривал он. – Хорошенькая. Когда-нибудь тоже разобьет кому-нибудь сердце, уж это точно.

– Пожалуйста, отдайте ее мне, – молила я.

– Конечно. Бастер Трахо не делает детям больно. Бастер Трахо делает детей, – сказал он и рассмеялся своей шутке.

Я взяла Перл и отступила.

– Положи ее в постель, – приказал он. – Нам нужно сделать дело.

– Пожалуйста, оставьте нас в покое… пожалуйста…

– Нет, я не уйду, пока не получу то, за чем пришел, – сказал он. – Ну, так как, сделаем это легко или с препятствиями? Мне подходит и так и эдак. Дело-то в том, – оскалился он, – что мне больше нравится, когда с препятствиями. Это – как борьба с аллигатором. – Он подошел ко мне и заорал: Положи ее в постель, а то она рано получит образование, слышишь?

У меня перехватило горло, я чувствовала, что задыхаюсь, ошеломленная происходящим кошмаром.

– Положи ее здесь на диван, – приказал он. – Поплачет и уснет, как все дети. Давай.

Я взглянула на диван и на дверь, но, несмотря на тупость, у него хватило ума предугадать мои намерения, и он отошел, чтобы загородить мне дорогу. Нехотя я отнесла Перл и положила ее на диван. Она кричала не переставая.

Бастер схватил меня за кисть и потянул к себе. Я пыталась сопротивляться, но это было все равно что сдержать прилив. Он обхватил меня своими огромными ручищами, придавив к своему животу и груди, а затем схватил сильными пальцами за подбородок и заставил поднять лицо, чтобы прижать свои толстые губы к моему рту. Я вся сжалась от их мокрого прикосновения, затаив дыхание, отчаянно пытаясь удержаться на грани сознания. Иначе он сорвет с меня одежду и сделает со мной все, что захочет.

Его правая рука поползла вниз по моей спине, пока он не схватил меня за ягодицы и приподнял, покачивая, как будто я весила не больше Перл.

– Ух ты. Неплохой товарец. Твой дед Джек был прав.

– Пожалуйста, – умоляла я, – здесь ребенок. Пожалуйста…

– Конечно, детка. Я сам хочу хорошую постельку для нас. Давай-ка проводи меня наверх.

Он грубо повернул меня и подтолкнул к кухне и лестнице. Я обернулась посмотреть на Перл. Она громко плакала, дрожа всем телом.

– Давай, – приказал Бастер.

Я шагнула вперед, мучительно ища средство для спасения. Мой взгляд упал на суп, который все еще стоял на плите и кипел.

– Подожди, – сказала я. – Мне надо выключить.

– Хорошо, кейджунская женщина, – сказал Бастер, – всегда думает о еде. Потом, может, попробую твой гамбо, так уж и быть. После любви я обычно голоден, как медведь.

Он стоял за моей спиной. Я знала, что у меня всего лишь несколько секунд и если я ими не воспользуюсь, то буду обречена подняться по этим ступеням. Как только мы окажемся наверху, ловушка захлопнется, я буду в полной его власти. Я не могу даже броситься из окна, потому что тогда он останется с Перл. Я прикрыла глаза, помолилась и крепко сжала ручку кастрюльки. Потом стремительно повернулась и выплеснула кипящий суп Бастеру в лицо.

Он взвыл. Я бросилась прочь из кухни, схватила Перл, выскочила из хибары, пронеслась по галерее и скатилась по ступенькам вниз. Я бежала в ночь не оглядываясь. Вслед мне летели его вопли и проклятия, я слышала, как он бушует внутри, опрокидывая стулья, как бьет посуду и окна в бессильной злобе. Из последних сил я устремилась в темноту ночи.

Перл была так поражена моими действиями, что перестала плакать. Мы обе дрожали от страха. Я боялась, что Бастер погонится за нами, но он не сделал этого, и я испугалась, что он поедет следом в своей машине, поэтому держалась обочины, готовая нырнуть в кусты и спрятаться, как только замечу свет от фар.

Не знаю, как мне удалось не споткнуться и не упасть вместе с Перл на руках, но мне повезло: сквозь облака проглядывала луна, и в слабом лунном свете можно было разглядеть дорогу перед собой. К счастью, я так и не увидела приближающейся машины, добралась до дома миссис Тибоди и заколотила в дверь.

– Руби! – воскликнула она, увидев меня и Перл. – Что случилось?

– О, миссис Тибоди, пожалуйста, помогите нам. Бастер Трахо только что пытался изнасиловать меня в моем доме.

Она отступила и быстро впустила нас, заперев за собой дверь.

– Посидите здесь, в гостиной, – сказала она. Ее лицо было белым от шока. – Я принесу вам воды, а потом позвоню в полицию. Слава Богу, я установила в прошлом году телефон.

Она принесла из кухни стакан воды и взяла на руки Перл. Я проглотила холодную жидкость и села, закрыв глаза, а сердце у меня колотилось так сильно, что я подумала, миссис Тибоди видно, как вздымается и опускается под блузкой моя грудь.

– Бедная детка, бедный ребенок. О Боже, Боже… Бастер Трахо, говоришь. Боже мой, Боже мой.

Перл уже не плакала, только всхлипывала время от времени, а потом закрыла глазки и заснула. Я взяла ее на руки, пока миссис Тибоди ходила на кухню, чтобы позвонить в полицию. Вскоре прибыла патрульная машина, и, когда вошли двое полицейских, я рассказала им, что со мной произошло.

– У нас уже были неприятности с этим негодяем, – сказал один из офицеров. – Оставайтесь здесь, пока мы не вернемся.

Я и не собиралась трогаться с места. Через час они вернулись и сказали, что застали его все еще в моей хибаре. Он учинил разгром, потом достал из машины бутылку виски и пил в ожидании моего возвращения. Им пришлось вызвать еще пару полицейских, чтобы угомонить Бастера.

– Посадили его в клетку, где ему и место, – сказал мне полицейский. – Но вам придется прийти в полицейский участок и изложить свою жалобу. Вы можете сделать это сейчас или утром.

– Она измучена, – сказала миссис Тибоди.

– Хорошо, утром, – ответил полицейский. – Вы ведь все равно еще, наверное, не хотите вернуться домой, – добавил он, глядя на миссис Тибоди. – Там придется потрудиться.

– О, миссис Тибоди, – всхлипнула я. – Он разрушил единственный дом, который у меня есть.

– Ну, ну, детка. Мы все поможем тебе все наладить. Не горюй из-за этого. Давай поспи немного, чтобы утром быть крепкой и веселой для Перл.

Я кивнула. Она принесла мне одеяло, и я заснула на софе, обнимая Перл. Я не думала, что усну, но, как только закрыла глаза, мной овладело изнеможение, и я очнулась, только почувствовав на улице лучи утреннего солнца. Перл вздохнула, когда я пошевелилась. Ее крохотные веки открылись, и она уставилась на мое лицо.

Сознание, что она в безопасности, рядом со мной, вызвало у нее улыбку. Я поцеловала ее и поблагодарила Бога за то, что нам удалось спастись.

После завтрака, который нам приготовила миссис Тибоди, я оставила у нее Перл и пошла в полицейский участок. Они были очень любезны со мной, сразу же усадили и постарались, чтобы я чувствовала себя уютно. Секретарша принесла мне кофе.

– Вам не надо беспокоиться о доказательствах, – сказал мне полицейский, сидевший за столом. – Бастер не отрицает того, что натворил. Все жалуется, что не оправдал своих денег. Что это значит?

Мне пришлось рассказать, что сделал мой дед Джек. Было очень стыдно, но выхода не было. Все полицейские, слушавшие эту историю, кивали с сочувствием и негодованием. Некоторые из них еще помнили деда Джека.

– Они с Бастером из одного теста, – сказал полицейский за столом.

Он записал мое заявление и просил не волноваться. Больше Бастер меня не побеспокоит. Они проследят, чтобы его поместили в такое место, от которого утерян ключ. Я поблагодарила их и вернулась к миссис Тибоди.

Думаю, что многие в бухте до сих пор не имели телефонов и телевизоров в своих лачугах, потому что и без них новости разносились достаточно быстро. К тому времени, как я забрала Перл и направилась к себе домой, уже около дюжины соседей трудились над моей хибарой. В злобе Бастер сорвал входную дверь и перебил почти все окна.

Чудом уцелела качалка бабушки Кэтрин, хотя видно было, что он ее пнул несколько раз. Двум кухонным стульям не так повезло. У обоих были сломаны ножки. К счастью, он начал пить раньше, чем добрался до верху, поэтому там все осталось в неприкосновенности. Зато кухня пострадала основательно. Как только стали известны подробности, соседи поспешили на помощь.

Подходя к дому, я увидела, что мистер Родригес чинит входную дверь. Я вспомнила, как однажды ночью к нему домой позвали бабушку Кэтрин, чтобы отогнать «когемаля», злого духа, который кружит вокруг, если умирает некрещенный ребенок. Он был очень благодарен за это и всегда старался что-то для нас сделать.

Внутри дома убиралась миссис Родригес с другими женщинами. Они собрали посуду и бокалы вместо разбитых. Днем все выглядело так, как будто соседи собрались помочь с ремонтом крыши, после чего начнется праздник, на который каждый принесет что сможет. Доброта этих людей вызвала у меня слезы.

– Не плачь, Руби, – сказала миссис Ливаудис. – Все мы помним то добро, которое сделала нам бабушка Кэтрин, и мы просто счастливы, что можем хоть как-то отплатить за него тебе.

– Спасибо, миссис Ливаудис, – ответила я.

Она обняла меня и вслед за ней все остальные женщины, прежде чем уйти.

– Мне не нравится, что ты остаешься одна, – сказала миссис Тибоди. – Я всегда рада тебе у себя дома.

– Нет, теперь все будет хорошо, миссис Тибоди. Спасибо за помощь, – ответила я.

– Кейджуны не причиняют друг другу вреда, – убежденно произнесла миссис Тибоди. – Этот Бастер со дня своего зачатия был уже гнилым яйцом.

– Я знаю, миссис Тибоди.

– И все же неправильно, что такая молодая женщина, как ты, остается одна с ребенком, которого нужно растить на болоте. – Она покачала головой и поджала губы. – Тот, кто получал вместе с тобой удовольствие, когда делал ее, должен разделить и обязанности, – добавила она.

– У меня все в порядке, миссис Тибоди. Правда.

– Надеюсь, ты не имеешь ничего против того, что я говорю и что я думаю, Руби, но я знаю, твоей бабушке хотелось бы, чтобы я не была безразлична, и мне не все равно.

Я кивнула.

– Ну вот и все. Я сказала, что хотела. Теперь вам решать, молодые люди. Времена изменились, – сказала она, качая головой. – Времена и люди. До свидания, дорогая. – Мы обнялись, и она ушла.

К вечеру все разошлись, и все стало на свои места. Я уложила Перл, напевая, а затем спустилась вниз сделать кофе и посидеть на террасе. Я вспоминала слова миссис Тибоди. Я знала, что соседи думали так же и судачили за моей спиной. Этот случай с Бастером Трахо дает им дополнительный повод поговорить на эту тему.

Когда я переодевалась, то обнаружила, что письмо к Дафни все еще лежит у меня в кармане. Теперь я не сомневалась, что его следует отправить. Я вернулась в дом, дописала адрес и отнесла конверт в почтовый ящик, чтобы почтальон забрал его утром, потом снова устроилась на террасе, чувствуя, что наконец успокаиваюсь.

И вдруг я ощутила, что кто-то сзади наблюдает за мной. Сердце у меня сжалось. Я затаила дыхание, повернулась и увидела в тени чей-то силуэт. Я охнула, но человек быстро шагнул вперед. Это был Поль. Он приехал на лодке и пришел с причала.

– Я не хотел пугать тебя, – сказал он. – Ждал, пока все уйдут. С тобой все в порядке?

– Теперь да.

– Через сколько времени после моего ухода напал на тебя Бастер? – спросил он, выходя на освещенное место.

– Ну, прошло какое-то время, – ответила я. – Уже около ужина.

– Если бы я был здесь…

– Тебе бы, возможно, досталось. Мне просто повезло, что удалось сбежать.

– Может, мне досталось бы, а может, и ему, – сказал он с достоинством. – Или… может, он и вовсе не вошел бы. – Он сидел на ступеньке галереи, прислонившись к столбу. Через минуту он сказал:

– Молодая женщина с ребенком не должна быть одна. Как будто услышал слова миссис Тибоди.

– Поль…

– Но, Руби, – он повернулся ко мне, в неярком вечернем свете я видела огонь решимости, горевший в его глазах, – я хочу защищать тебя и Перл. В мире, который ты считаешь придуманным, тебе не пришлось бы сталкиваться с Бастерами Трахо. Это я обещаю тебе и Перл тоже, – подчеркнул он.

– Поль, но это несправедливо по отношению к тебе, – сказала я слабым, усталым голосом. Сопротивляться больше не было сил.

Он пристально смотрел на меня несколько мгновений, потом покачал головой.

– Мой отец приходил к тебе, да? Не нужно отвечать. Я знаю, что это так. Я понял это по его глазам за ужином. Его мучает совесть. Почему я должен страдать за его грехи?! – воскликнул он, не дожидаясь моего ответа.

– Но это – именно то, чего он не желает тебе, Поль. Если ты женишься на мне…

– Я буду счастлив. Что же, мое слово ничего уже не значит, когда решается мое собственное будущее? – требовательно спросил он. – И не говори мне, что это судьба, Руби. Ты приближаешься к развилке на каналах и выбираешь путь. И только после того, как ты сделал выбор, в свои права вступает судьба, да и то не всегда. Я хочу сделать свой выбор первым, и я не боюсь канала, по которому поведу нашу пирогу, пока ты и Перл будете рядом.

Я вздохнула и откинулась на стуле.

– Неужели ты не можешь быть со мной счастлива, Руби? Даже при тех условиях, о которых мы говорили? Неужели? Ведь ты думала, что можешь. Я знаю это. Почему же нам не попробовать? Забудь о себе, забудь обо мне. Давай просто сделаем это для Перл, – сказал он.

Я улыбнулась ему и покачала головой.

– Это удар ниже пояса, Поль Маркус Тейт.

– Все дозволено в любви и на войне, – улыбнулся он в ответ.

Я глубоко вздохнула. В темноте таились демоны наших детских страхов. Каждую ночь, когда наши головы касались подушек, мы с замирающим сердцем думали о тех, кто притаился в тени наших лачуг. Мы становились сильнее, преодолевая свой страх, но духи не покидали нас. Я не была столь наивна, чтобы полагать, что на месте Бастера Трахо не появится в будущем кто-то другой, и поэтому опустила в почтовый ящик свое письмо к Дафни.

Но в каком мире мне хотелось бы растить Перл?.. В богатом мире креолов, среди болот кейджунов… или в чудесной сказке, придуманной для нас Полем? Жить в этом доме-замке, работать в великолепной студии на мансарде и чувствовать себя защищенной ото всех трудностей и грязи. Может, стоит убежать в свою собственную страну чудес? Может быть, Поль прав и его отец волнуется лишь о том, чтобы успокоить свою больную совесть? И время подумать о себе и Перл уже настало.

– Хорошо, – тихо сказала я.

– Что? Что ты сказала?

– Я сказала… хорошо. Я выйду за тебя замуж, мы будем жить в нашем собственном раю и вознесемся над всеми бедами и бурями нашего прошлого. Будем жить по своим собственным законам и обетам. Мы вместе поплывем по этому каналу.

– О Руби. Я так счастлив, – сказал он. Затем встал, подошел ко мне и взял мои руки, его глаза взволнованно блестели. – А знаешь, ты права. У нас должна быть своя церемония. Встань.

– Что?

– Давай. Нет лучшей церкви, чем галерея дома Кэтрин Лэндри, – заявил он.

– Что надо делать? – спросила я смеясь.

– Возьми мою руку. – Он потянул меня за руку и заставил подняться. – Вот так. Теперь посмотри… на серебряную луну над нами. Ну, Руби. Готова? Повторяй за мной. Я, Руби Дюма. Ну, говори!

– Я, Руби Дюма…

– Клянусь быть для Поля Маркуса Тейта лучшим другом и спутником, какого только можно пожелать.

Я повторила и покачала головой.

– И я обещаю посвятить себя искусству и стать самой известной художницей.

– Легко сказать!

– Это все, чего я прошу от тебя, Руби, – прошептал он. – Но от себя я потребую большего, – добавил он и посмотрел на Луну. – Я, Поль Маркус Тейт, клянусь любить и защищать Руби и Перл Дюма, окружить их заботой и сделать такими счастливыми, какими только можно стать на этой планете. Я клянусь трудиться не покладая рук и отвести от нашего порога все беды и печали, я клянусь быть прямым и честным, чутким ко всем нуждам Руби, не взирая на мои собственные чувства.

Он быстро поцеловал меня в щеку.

– Добро пожаловать в волшебную страну, – сказал он. Мы оба рассмеялись, но сердце у меня билось так, будто я действительно только что участвовала в какой-то священной и важной церемонии. – Теперь нужен… тост за наше счастье.

– Я нашла немного ежевичного бренди бабушки Кэтрин в банке в буфете, – сказала я.

Мы вошли в дом, и я налила драгоценную влагу в два бокала. Смеясь, мы чокнулись и залпом выпили бренди. Хорошо, что мы скрепили свою клятву напитком, приготовленным моей бабушкой.

– Никакая церемония, никакие слова священника или судьи не могут быть выше этого, – заявил Поль. – Ибо это исходит из наших сердец.

Я улыбнулась. Вот уж не думала, что после дикого нападения Бастера Трахо так быстро смогу почувствовать себя счастливой.

– Как мы поженимся? – поинтересовалась я и опять подумала о его родителях.

– Простая церемония… Давай просто сбежим, – решил он. – Я вернусь завтра, и мы поедем в Бро Бридж. Там есть священник, который уже отошел от дел, он законно поженит нас. Он старый друг семьи.

– Но он захочет узнать, почему с нами рядом нет твоих родителей, Поль, ведь так?

– Предоставь это мне, – ответил он. – Я начинаю заботиться о тебе с того мгновения, как проснусь завтра и до самой смерти, – сказал он. – Или пока ты будешь терпеть меня рядом с собой… Будь готова в семь.

Только подумай, – он засмеялся, – все злые языки, болтающие о нас, наконец умолкнут.

Поль еще долго говорил о доме, о том, что нужно будет купить и сделать уже после того, как мы там поселимся. Он был так взволнован, мне едва удавалось вставить слово. Он говорил до тех пор, пока глаза мои не стали закрываться сами собой.

– Я, пожалуй, пойду и дам тебе поспать. У нас завтра важный день. – Он поцеловал меня в щеку, я проводила его и смотрела, как он отплыл на лодке домой.

Прежде чем вернуться в дом, я подошла к почтовому ящику и забрала письмо Дафни. Я раздумала отправлять его, но не решалась порвать. Если уж я что-то усвоила за свою короткую жизнь, так это то, что все в ней зыбко и непрочно. Я не могла закрыть за собой все двери. Пока еще нет.

«Но, по крайней мере, – думала я, – сегодня ночью я спокойно засну и увижу во сне эту великолепную мансарду и мою замечательную студию и все чудесные картины, которые я скоро напишу. Какое чудное место для Перл, – думала я, глядя на нее». Я поправила ей одеяло, поцеловала в щечку и пошла спать, с удовольствием предвкушая свои сны.

3. Моя страна чудес

Меня разбудило агуканье Перл. День был пасмурным, теплый солнечный свет не проникал, как обычно, сквозь занавески, чтобы поиграть на моих веках и разбудить меня. Но, едва проснувшись, я сразу вспомнила, какой сегодня день. Я собираюсь сбежать! Множество вопросов роилось у меня в голове. Когда мы переедем с Перл в Кипарисовую рощу? Как мы объявим обществу о своем браке? Рассказал ли уже Поль родителям о нашем решении? Если все действительно произойдет, что мне брать из хибары? Какая у нас будет свадьба?

Я встала со странным ощущением, будто все еще сплю и вижу сон. Даже у Перл был какой-то спокойный отсутствующий взгляд, она тихо сидела в своей колыбельке, не капризничала в ожидании завтрака, не просилась на руки.

– Это большой день для тебя, мое сокровище, – сказала я ей. – Сегодня я даю тебе новую жизнь, новое имя и совершенно иное будущее, полное счастья и надежд.

– Надо выбрать для тебя симпатичное платьице. Сначала, давай, я тебя покормлю, а потом ты тоже поможешь мамочке выбрать свадебное платье.

Мое свадебное платье, – пробормотала я, и глаза вдруг наполнились слезами. Именно в этой хибаре, в этой самой комнате бабушка Кэтрин и я говорили о моей будущей свадьбе.

– Я всегда мечтала, – сказала она, подойдя ко мне, усаживаясь рядом и гладя меня по голове, – что у тебя будет волшебная свадьба, такая, как в кейджунской легенде про паука. Помнишь? Богатый француз привез этих пауков из Франции для свадьбы своей дочери и выпустил их на дубы и сосны, где они стали плести свою паутину. Потом он развеял повсюду золотую и серебряную пыль и устроил свадебную процессию со свечами. Ночь сияла вокруг них, обещая жизнь, полную любви и надежды. Когда-нибудь ты тоже выйдешь замуж за красавца, и, возможно, он окажется принцем, и у тебя тоже будет свадьба в сиянии звезд, – пообещала бабушка.

Как бы она опечалилась из-за меня сейчас. Как мне самой было жаль себя! «В утро свадьбы сердце молодой женщины должно биться радостным волнением, готовое выпрыгнуть из груди, думала я. Мир должен сиять яркими красами, радуя и умиляя каждым звуком. Все вокруг должно быть наполнено восторгом, звенеть счастливыми, взволнованными голосами, кипеть бурной деятельностью, радостно и шумно катясь к финалу – чудесной церемонией, через которую ей предстоит пройти с любимым человеком.

А любовь… она должна цвести полным цветом и переполнять ее. А она бы вдруг замерла и на мгновение задумалась, неужели можно быть такой счастливой и безмятежной? Какое еще событие в жизни можно сравнить с этим, неповторимым? Она должна быть окружена множеством друзей, таких же взволнованных, болтающих наперебой, не слушая друг друга, и все же слышать всех в какофонии смеха, выкриков, восклицаний.

А в кухне должны звенеть ножи и кастрюли, нервничать повара, клубиться ароматы пирогов и тортов, замечательных блюд из рыбы и цыплят. Во всех комнатах раздаются приказания, машины подъезжают и отъезжают, водители загружены различными поручениями. Дети носятся, шалят, и их гоняют с одного места на другое. Женщины постарше притворяются серьезными и озабоченными, но нет-нет да и вспомнят свой собственный неповторимый день, свое волнение, переливающуюся через край радость, чувство, которое сейчас они делят с ней, упиваясь им, как пчела, порхающая над цветком, собирая пыльцу, они возвращаются вновь и вновь к своим сладким воспоминаниям, переживая заново эти чудесные мгновения прошлого. И она видит это на лице каждой женщины, когда они наконец устремляют взоры на нее в ее свадебном платье».

Я воображала свою выдуманную свадьбу! Лимузин ждет снаружи, мотор дрожит, как лошадь, поднятая в галоп. Дверь распахивается. И под шквал приветствий и аплодисментов я спускаюсь по ступенькам галереи и сажусь в машину. И весь эскорт друзей и родственников следует за мной в церковь, а там – мой удивительный, любящий, мой будущий муж нервно переминается с ноги на ногу, ослепительно улыбаясь своим родственникам и бросая тревожные взгляды на дверь, с нетерпением ожидая моего появления.

И вот уже звучит музыка, и все торжественно сидят, стараясь не пропустить момента, когда я пойду по проходу к алтарю, к святому таинству. Ноги мои не касаются пола. Я плыву по воздуху навстречу судьбе.

Я закрываю глаза, и мои мечты становятся реальны, как мои полотна, но когда в вихре свадебных торжеств, которые я сочинила, я поднимаю глаза, то вижу не Поля, а Бо… мою драгоценную любовь… всегда и везде одного лишь Бо.

Я тяжело вздохнула, напоминая себе, что приедет за мной совсем не Бо. И еще одна горькая мысль пришла ко мне: скорее всего, он даже не вспомнит обо мне сегодня, в день, когда я дам клятву другому и потеряю его навсегда. Перл заплакала, возвращая меня к действительности, напоминая, что все это я делаю не для себя. Я это делаю для нее и ради ее спокойного многообещающего будущего.

Я выбрала простое розовое платье из хлопка с квадратным воротником и юбкой, почти закрывающей мои лодыжки. Я все еще носила медальон, который Бо подарил мне перед моим отъездом в школу Гринвуд в Батон Руж, но сейчас я сняла его и спрятала под другими дорогими моему сердцу вещами в старом дубовом комоде бабушки Кэтрин.

Для Перл я выбрала ярко-розовое платье с белым бантом у воротничка. Я накормила и переодела ее, потом оделась сама, тщательно расчесала волосы, гадая, завязать ли их лентой или распустить по плечам, слегка подкрасила губы, нашла шляпку, некогда принадлежавшую бабушке Кэтрин, и с ощущением ее незримой поддержки вышла с Перл на галерею в ожидании Поля.

Я услышала, как он погудел, подъезжая к моей дорожке. Машина его была чисто вымыта и сияла. Он вышел из нее: новый синий костюм, узел галстука не затянут, тщательно расчесанные волосы, еще влажные, блестят.

– Доброе утро, – сказал он. – Мы оба так нервничаем, как в первое свидание. Поехали. Отец Антуан в Бро Бридж ждут нас. – Он открыл нам дверцу. – Ты такая красивая.

– Спасибо, но я не чувствую себя красивой, я ужасно волнуюсь.

– Так и положено, – сказал он.

Он глубоко вздохнул, завел мотор, и машина тронулась.

Заморосил мелкий дождь, и дворники забегали по лобовому стеклу, напоминая два указательных пальца, бросающих предостережение и предсказывающих позор. Мне слышалось это в их ритме… позор, позор, позор.

– Ну, дом готов, можем переезжать. Конечно, сейчас там только самая необходимая мебель. Я думаю, что через пару дней нам с тобой надо съездить в Новый Орлеан.

– Новый Орлеан? Зачем?

– Чтобы ты сделала покупки в лучших магазинах и имела больше выбора. Тебя не должна волновать стоимость. Твоя задача превратить Кипарисовую рощу в нечто особенное, так украсить дом и территорию, чтобы позавидовали даже богатые креолы. Но в первую очередь нужно устроить твою студию, – продолжал он с улыбкой. – Как только мы вернемся из Нового Орлеана, мы найдем хорошую няню, она будет помогать тебе с Перл, чтобы у тебя оставалось время для работы.

– Няню? Не думаю, что она мне нужна, Поль.

– Конечно, нужна. У хозяйки Кипарисовой рощи будут разные слуги. Я уже нанял дворецкого. Он квартерон по имени Джеймс Хамбл. Ему около пятидесяти, и он работал в прекрасных домах.

– Дворецкого? – А ведь еще совсем недавно мы с ним плыли в пироге через болото, мечтали и строили планы.

– И нашу горничную. Ее зовут Холли Миксон. Она наполовину гаитянка, наполовину из индейцев чоктау, и ей лет двадцать пять. Ее я тоже взял из агентства. А вот кто понравится тебе больше всего – так это наша повариха, – сказал он с озорными искорками в глазах.

– Почему же?

– Ее зовут Летиция Браун, но она хочет, чтобы ее звали Летти. Она напомнит тебе Нину Джексон. Сколько ей лет, она не говорит, но, думаю, около шестидесяти. Она занимается магией, – ответил он, зловеще понижая голос.

– Когда же ты успел все это сделать? – изумилась я. Он вспыхнул, будто его застали врасплох.

– Я готовил этот день с момента, когда ты вернулась в бухту, Руби. Я верил, что он настанет.

– А как твоя семья, Поль? Ты сказал своим родителям сегодня утром? – спросила я.

Он немного помолчал.

– Нет, еще нет. Я подумал, что лучше сказать им потом. Когда это станет фактом, они скорее примут все это. Все будет хорошо. Все будет прекрасно, – заверил он меня, но сердце мое тревожно забилось.

Когда мы приехали в Бро Бридж, дождь уже прекратился, но небо оставалось темным и мрачным. Отец Антуан жил в доме священника около церкви со своей экономкой мисс Малруни. Это был человек лет шестидесяти пяти, с редкими седыми волосами, так коротко остриженными по бокам, что голова напоминала кисть художника, с мягкими голубыми глазами и такой приятной улыбкой, что в его присутствии становилось легко и спокойно. Мисс Малруни, высокая худая женщина с темными волосами, тронутыми сединой, глядела сурово и неодобрительно. И я знала почему.

Поль сказал отцу Антуану, что Перл – его ребенок и он хочет жениться на мне, дабы совершить правильный поступок, но свадьба должна быть тихой, вдали от неодобрительных взглядов соседей и друзей его семьи. Отец Антуан отнесся к нам с пониманием и был рад, что Поль решился на этот брак и взял на себя моральные обязательства.

Наша свадебная церемония была короткой – традиционный церковный обряд. Когда настала моя очередь произнести клятву, я, наверное, согрешила: представила себе Бо и сказала, что отдаю ему душу и сердце.

Весь обряд оказался значительно проще и короче, чем я думала. Я не чувствовала никакой перемены, но по сияющему лицу Поля, каждый раз, когда он смотрел на меня, понимала, что все изменилось. К лучшему или худшему – мы сделали это и связали себя и наши судьбы.

– Ну, вот так, – сказал он. – Как вы себя чувствуете, миссис Тейт?

– Кошмар, – сказала я, и он рассмеялся.

– Больше у тебя нет никаких причин для кошмаров. Во всяком случае, пока я рядом, – произнес он как клятву. – Ну, так нужно тебе что-нибудь из хибары?

– У меня там одежда моя и Перл, портрет бабушки Кэтрин и ее качалка, – ответила я. – Может быть, ее старый комод и пуфик, который ей сделал ее отец. Она им очень гордилась.

– Прекрасно. Я пошлю кого-нибудь из своих людей с грузовиком сегодня днем, и они заберут мебель. Кажется, дождь ненадолго прекратился. Ты можешь ехать следом в своей машине, – добавил он не очень вежливо.

– В моей машине? Какой машине?

– О, разве я тебе не сказал? Я купил маленькую машинку, чтобы ты могла без проблем ездить по своим делам. – По тому, как он себя вел, было ясно, что это не просто машинка, уж будьте уверены, и, действительно, когда мы подъехали к Кипарисовой роще, я увидела припаркованный на дорожке красный, как леденец, мерседес, перевязанный белой лентой.

– Это мне?! – воскликнула я.

– Твой первый свадебный подарок. Наслаждайся.

– О Поль. Это уж слишком, – вскричала я и разразилась счастливыми слезами. Меня ждал великолепный дом с нашими слугами и прекрасной усадьбой, с нефтяными вышками вдали и моей новой студией. Может быть, мы бросали вызов судьбе, наивно пытаясь избежать предначертанного? Достаточно ли просто быть богатым, чтобы отогнать от наших дверей толпящиеся за ними призраки прошлого? Но в этот момент я чувствовала себя такой же счастливой, как он, и так же верила в будущее.

Может, я Алиса в Стране чудес? Может, так и должно было случиться: я чужая в мире богатых креолов Нового Орлеана, и все эти ужасные вещи произошли там, чтобы заставить меня вернуться в бухту, на свое место. Моль взял Перл на руки.

– Перенесу-ка я через порог не тебя, а Перл. В конце концов, ей быть принцессой…

Я заметила, что по ступенькам у входа рассыпан белый порошок. Поль тоже обратил на него внимание.

– Работа Летти, полагаю, – сказал он.

Большая, высокая дверь была открыта нашим дворецким, Джеймсом Хамблом. Ростом он был, по крайней мере, шесть футов и два дюйма, подтянутый мужчина с короткими вьющимися каштановыми волосами, смуглой кожей и яркими карими глазами. Он выглядел настоящим дворецким с безупречной осанкой, готовым немедленно выполнить любое наше поручение.

– Это – Джеймс, – представил Поль. – Джеймс, мадам Тейт.

– Добро пожаловать, мадам, – произнес он с легким кивком и поклоном. У него был густой голос с благородным французским акцентом.

– Благодарю, Джеймс.

Когда я вошла в зал, то увидела встречающую нас Холли Миксон, коренастую женщину с полными руками и плечами.

– А это – Холли, – сказал Поль. – Холли, мадам Тейт.

Она присела в реверансе.

– Здравствуй, Холли.

– Здрасьте, мэм, – ответила она.

– Где Летти? – спросил Поль.

– Она на кухне, мосье, готовит ужин. Она не любит, чтобы кто-нибудь из нас был там, когда она работает, – добавила Холли.

– Понятно, – произнес Поль, подмигивая мне. – Может быть, ты отнесешь Перл в детскую, Руби? А я тем временем съезжу к родителям и обо всем им сообщу. Мне кажется, так будет лучше. Если ты, конечно, не против.

– Да, Поль, – сказала я. Мысль об их ответной реакции сдавила мне грудь.

– Как только я вернусь, мы заберем твои вещи, хорошо?

– Да, – ответила я и взяла Перл на руки.

Он наклонился, быстро поцеловал меня в щеку и поспешно вышел.

– Ну, в таком случае, – произнесла я, поворачиваясь к Холли, – проводи меня в детскую, а потом посмотрим, что нужно сделать.

– Да, мэм, – сказала она.

Если бы я не жила в доме Дюма со всеми их слугами, я бы чувствовала себя неловко, имея горничную, дворецкого и повариху. Я была не из тех, кто любит изображать из себя гранд-даму, но коли уж Поль выстроил особняк, в нем нужно было вести хозяйство. Теперь мне уже ничего не оставалось, кроме как занять свое место и стать хозяйкой Кипарисовой рощи.

Летти действительно напомнила мне Нину Джексон. На ней был такой же платок, завязанный семью узлами, с торчащими концами, но она была гораздо выше и худее, удивительно худой для поварихи, с длинными руками со вздутыми венами под шоколадной кожей. Лицо было узкое, с изящным ртом и тонким носом. Она сказала мне, что глаза у нее слишком близко посажены, потому что в тот день, когда ее мать забеременела, ее напугала гремучая змея. Я заметила, что на шее она носит сгусток камфары, чтобы отгонять микробы, как мне было известно.

Летти, учившаяся у образованных шеф-поваров, оказалась профессиональной поварихой. Это доказали уже первые блюда, которые она приготовила для нас. На закуску у нее были устрицы «бьенвиль», затем последовал черепаший суп. На горячее – филе «de boeuf» с шампиньонами, желтым кабачком и зеленым горошком, а на десерт – апельсиновое крем-брюле.

– Я заметила, что ты посыпала белым порошком ступеньки у входа, – сказала я ей, когда нас представили и мы немного поговорили.

Ее маленькие глазки сузились еще больше.

– Не стала бы я работать в доме, не сделав этого, – твердо ответила она.

– Да я не против, Летти. Моя бабушка Кэтрин была знахаркой, – добавила я, и она засветилась от удовольствия.

– Значит, ты – святой ребенок.

– Нет, просто ее внучка, – поправила я, подумав, что ничего святого во мне, увы, нет. Тут я услышала, что вернулся Поль, и пошла его встречать.

– Они очень расстроились, да? – спросила я.

– Да, – признался он. – Мама расплакалась, отец замкнулся, но через какое-то время они отойдут и смирятся, вот увидишь, – пообещал он. – Конечно, сестры считают, что это замечательно, – быстро добавил он. – Они все придут завтра на ужин. Я подумал, что первый вечер нам надо побыть одним. Двое моих людей ждут на улице с грузовиком, чтобы поехать в хибару за вещами.

– Перл еще спит, – сказала я. Сообщение Поля быстро погасило все мое счастливое возбуждение.

– Давай покажи им дорогу на своей новой машине. Когда она проснется, я буду тут. Попрошу Холли, чтобы она помогла, – настаивал он.

– Она испугается, когда проснется в незнакомом месте.

– Ну она же не у чужих людей, – ответил он быстро.

Я видела, как ему хочется поскорее утвердиться в роли ее отца.

– Хорошо. Я не долго, – сказала я.

В хибаре я показала, что мне нужно из мебели, но картину взяла сама. Аккуратно уложив ее в машину, я вернулась в дом и постояла в гостиной, медленно обводя ее взглядом. Какой пустой и печальной выглядела она без этих нескольких предметов. Как будто я снова теряла бабушку Кэтрин, обрезая те духовные нити, которые еще связывали нас. Дух ее не мог отправиться со мной. Его место было здесь, в этих тенях и углах, в маленькой хибаре на курьих ножках, которая так долго была ее особняком, дворцом, домом, да моим тоже. Не все дни здесь были счастливыми, но и не все печальными тоже.

В этих стенах она утешала меня, прогоняла мои страхи. Здесь рассказывала свои истории и будила во мне надежды. Здесь мы трудились бок о бок, чтобы заработать на жизнь. Мы смеялись и плакали и падали от усталости рядом на маленький диванчик, который дед Джек почти совсем расколотил в припадках пьяной ярости. Стены пропитались смехом и болью и вобрали чудесные ароматы бабушкиной стряпни. Из этих окон я смотрела на луну и звезды, мечтала о принцах и принцессах и сочиняла свои собственные сказки.

«Прощай, – подумала я. – Прощай, мое детство и благословенная наивность, которая мешала мне видеть и верить, что в этом мире действительно существует жестокость». Я-то думала, что переселилась в страну чудес в Кипарисовой роще. Это было бы слишком хорошо, чтобы быть правдой. Моя истинная страна чудес была здесь. Здесь на меня снисходило вдохновение, и здесь я создала свои лучшие картины.

Слезы катились у меня по щекам. Я быстро вытерла их, глубоко вздохнула и поспешила из дома вниз по ступенькам террасы, к машине. Не оглядываясь, я оставила свое прошлое позади во второй и, возможно, последний раз.

Я вернулась, и теперь была очередь Поля увидеть печаль на моем лице. Он велел Холли и Джеймсу забрать мои вещи из машины, отнести их в мою комнату и детскую Перл, а потом повел меня посмотреть еще раз на бассейн и купальную кабину. Он говорил о своих планах по украшению ландшафта, о деревьях, цветах, фонтанах. Он мечтал о вечерах, которые мы будем устраивать, о музыке, еде. Я знала, он пытается заговорить меня, чтобы не оставить мне времени на размышления и печаль.

– Здесь столько еще нужно сделать, – заключил он. – У нас больше нет времени жалеть себя. – О Поль, я надеюсь, ты прав. – Конечно, я прав, – настаивал он мы услышали, что кто-то зовет нас, оглянулись и увидели, что приехали его сестры.