Я онемела и совершенно ослепла от слез. В душе моей вскипала ярость. Мы могли бы быть вместе с Троем целых четыре года! И может быть, за это время он полюбил бы жизнь и не ушел из нее!

Быстро повернувшись, я молча пошла в направлении дома. Тони кинулся за мной, умоляя на ходу дать ему обещание непременно снова вернуться.

— Умоляю тебя, Хевен! — восклицал он. — Ты моя дочь, моя единственная наследница! Трой мертв. Мне нужно обрести смысл жизни! Это огромное состояние, накопленное поколениями наших предков, не должно остаться без наследника. Не уходи! Не покидай меня! Ради памяти Троя! Все, что было дорого ему, все его вещи, его коттедж, теперь принадлежит тебе! Он любил тебя… пожалуйста, только не оставляй меня здесь одного с Джиллиан. Останься! Все это будет твоим! И это будет принадлежать твоим детям!

— Но ведь ты можешь нанять людей, чтобы они заботились о Джиллиан, и уехать отсюда, — садясь в свой новый автомобиль, безжалостно заявила я. — Наслаждайся жизнью! Оставь ее умирать здесь одну. Мне не нужны ни вы, ни все деньга Таттертонов! А ты оставайся с тем, что заслужил, — то есть ни с чем!

Ветер разметал мои волосы. Тони молча проводил меня отрешенным взглядом, поникнув от горя. Но мне было уже все равно. Трой погиб, я получила диплом, и жизнь продолжалась, но уже без Тони (хотя он и нуждался теперь во мне), и без Джиллиан, которой я никогда не была нужна.



23. Реванш



Итак, я возвращалась в родные края, в Уиннерроу, чтобы, предав забвению прошлое, осуществить свою чистую детскую мечту: продолжить благородное дело мисс Марианны Дил, став учительницей, которая бы открыла детям мир книг и знаний и дала им шанс вырваться из невежества и убогости горного захолустья и найти свое место в жизни. Меня совершенно не огорчало, что я рискую лишиться наследства Таттертонов, потому что в моей душе не было больше страха, свойственного нищим Кастилам, ютящимся на задворках общества. Теперь я была одной из Таттертонов и ван Воринов, готовая противостоять мужчине, в чьей любви я отчаянно нуждалась в детстве и который столь жестоко и безжалостно меня отверг. Теперь он был мне не нужен, и, хотя я и намеревалась навсегда сохранить от остальных моих родственников в тайне свое истинное происхождение, для него одного я собиралась сделать исключение. Я хотела, чтобы он узнал, кто я на самом деле.

До Уиннерроу я добиралась трое суток. По пути сделала остановку в Нью-Йорке, где зашла в один из лучших парикмахерских салонов и сделала то, о чем мечтала многие годы: перекрасила волосы в тот же цвет, какой был у моей мамы, — светло-серебристый. Мне надоело быть «темным ангелом» и носить темные волосы, выдающие, как мне раньше казалось, мое индейское происхождение. Отныне я хотела быть настоящим — светлым и ослепительно прекрасным — ангелом, богатой бостонской девушкой, на которую никто не осмелится взглянуть свысока. Из салона я вышла преображенной — блондинкой с блестящими серебристыми волосами, на удивление похожей на свою мать, но не имеющей никакого сходства с ее мужем, которого всю жизнь считала своим родным отцом. Теперь я не сомневалась, что, взглянув на меня, Люк поймет наконец, как велико внешнее сходство между мной и его любимым ангелочком по имени Ли, и полюбит меня хотя бы за это.

При моем появлении в нашем новом домике в горах дедушка от испуга едва не отдал Богу душу, что наверняка случилось бы с ним, появись перед ним женщина, похожая на его Энни.

— Дедушка! — обнимая его, воскликнула я. — Ты меня не узнал? Это же я, Хевен! Как тебе моя новая прическа?

— Ах, Хевен, детка! Я подумал, что это привидение! — вздохнул он с облегчением. — Как я рад тебя снова видеть в нашем доме! Все Кастилы решили разом вернуться в Уиннерроу: на следующей неделе в город приезжает цирк Люка! Вот здорово-то!

Итак, я была не единственной из семейства Кастилов, кто надумал продемонстрировать всем, чего он добился в жизни. Что ж, это лишь облегчало выполнение моего плана, теперь я точно знала, что делать дальше.

Обитателей городка занимали исключительно предстоящие гастроли: повсюду — на улице, в аптеке, в парикмахерской и в магазине — только и разговаривали о том, может ли богобоязненный человек пойти на представление, в котором большинство артистов едва прикрывают блестящими лоскутами свой срам, или нет. Этот вопрос взволновал всех настолько, что никто даже не обратил внимания на меня и мой белый «ягуар», когда я проезжала по городу.

Первым делом я занялась уборкой в доме, стараясь придать ему уютный и привлекательный вид, а также стиркой, отбеливанием и утюжкой старого маминого платья, — последняя процедура для меня была самой сложной, поскольку мне никогда в жизни не доводилось работать утюгом. За установкой приспособления, именуемого «гладильная доска», и застал меня Логан, заскочивший проведать дедушку и передать ему лекарства.

— Вот это да! — изумленно воскликнул он, увидев меня. — Я тебя едва узнал!

— Что, не нравлюсь? — с беззаботным видом спросила я, решив держаться независимо и гордо.

— Ты замечательно выглядишь, но с твоими естественными — темными — волосами тебе было лучше.

— Иного я от тебя и не ожидала, — фыркнула я. — Тебе по душе все, что от Бога. А по-моему, природу можно слегка и подправить.

— Мы что, опять начнем ссориться из-за пустяков? Не обижайся, пожалуйста, Хевен, но мне абсолютно безразлично, какую ты себе сделаешь прическу.

— Я в этом и не сомневалась.

— А где дедушка? — присаживаясь за кухонный стол, спросил Логан.

— Болтает с соседом о папаше и его цирке. Можно подумать, что к нам приезжает президент Соединенных Штатов!

Логану явно не хотелось уходить.

— Ты славно прибралась здесь, — оглядываясь вокруг, заметил он. — Стало заметно уютнее.

— Хорошо, что хоть это одобрил.

— Надолго думаешь здесь задержаться?

— Пока не знаю. Я подала заявление и анкету в городской отдел образования, теперь жду ответа. — Я принялась гладить платье.

— Так ты не вышла за Троя Таттертона? Почему?

— По-моему, это тебя не должно касаться, Логан! Ты так не думаешь?

— Нет, не думаю! По-моему, я достаточно давно тебя знаю, чтобы иметь право задавать подобные вопросы. Ведь я любил тебя, ухаживал за тобой, когда ты заболела. Разве это ничего не значит?

Несколько минут я боролась с охватившим меня волнением, пока наконец не произнесла тоненьким голоском, глотая слезы:

— Трой погиб в результате несчастного случая. Он был замечательным человеком с нелегкой судьбой. Ему пришлось многое пережить, несмотря на все его богатство.

— Чего же ему не хватало? — с усмешкой в голосе поинтересовался Логан, чем окончательно вывел меня из себя.

— Я раньше тоже думала, как и ты, что за деньги все можно купить! — вскричала я, оборачиваясь к нему с утюгом в руке. — Но это далеко не так! Послушай, Логан, шел бы ты по своим делам! Я очень занята сейчас, мне нужно переделать еще тысячу дел! Приезжает Том, и я хочу к его приезду все успеть привести в полный порядок.

Я повернулась к нему спиной, но он еще долго не уходил, переминаясь с ноги на ногу и не решаясь даже прикоснуться ко мне, хотя вполне мог бы поцеловать меня в шею. Однако он этого не сделал, а только спросил:

— Хевен, могу я надеяться, что ты все-таки выкроишь из своего плотного графика немного времени и для меня?

— А стоит ли? — хмыкнула я. — Говорят, ты собираешься жениться на Мейзи Сеттертон!

— А я слышал, что Кэл Деннисон вернулся в Уиннерроу только ради того, чтобы взглянуть на тебя!

Я снова как ужаленная обернулась к нему:

— Поменьше бы слушал всякие сплетни! Даже если Кэл Деннисон и приехал в город, он не осмелится подойти ко мне, и вообще я предпочла бы его больше никогда не видеть!

Логан неожиданно улыбнулся и сразу же стал похож на того юношу, который любил меня.

— Рад был снова встретиться с тобой, Хевен! — сказал он. — А к твоим светлым волосам я привыкну, так что пусть будет этот цвет, если уж тебе так хочется. — С этими словами он повернулся и вышел через черный ход, оставив меня стоять с раскрытым от изумления ртом.



Когда долгожданный день циркового представления наконец наступил, дедушка едва ли не прыгал от восторга, предвкушая встречу со своим младшим сыном и Томом, так что мне никак не удавалось завязать на нем галстук — первый в его жизни. Дедушка ворчал и жаловался, что я хуже Стейси, которая постоянно норовит сделать из него неизвестно что.

— Одежда ровным счетом ничего не меняет, Хевен, детка! — с ужасным деревенским акцентом втолковывал мне он. — Нужно быть самим собой. Оставь в покое хотя бы мои волосы, я еще и сам способен причесаться!

Я была полна решимости придать дедушке облик респектабельного джентльмена, чтобы все эти городские снобы убедились, что даже Кастилы способны измениться. Я поправила платочек в нагрудном кармане пиджака нового дедушкиного костюма, он взглянул в зеркало и удовлетворенно произнес:

— Ну, я стал похож на важную столичную птицу! Настоящий джентльмен! — Он коснулся тонкими пальцами своих редких волос и неуверенно заметил: — Хевен, детка, я теперь даже не знаю, как мне себя вести!

— Веди себя прилично! — наставительно заметила я, направляясь в свою комнату, чтобы переодеться. — Можешь пока подышать свежим воздухом на веранде, но только не вздумай ничего трогать, иначе будешь весь с ног до головы в опилках и придется тебя снова мыть в ванной. Посиди спокойно в кресле рядом с бабушкой и расскажи ей, куда мы с тобой пойдем.

— Энни тоже пойдет с нами! — возразил задиристо дедушка. — Я не оставлю ее здесь одну! Ведь Люк и ее сын!

— Хорошо, мы возьмем бабушку с собой, — не стала спорить с ним я.

— А ты поможешь ей одеться? — спросил дедушка. — Она тоже будет выглядеть нарядной?

— Конечно, дедушка!

— Ты всегда была хорошей девочкой, Хевен, — дрогнувшим голосом сказал он. — Самой лучшей девочкой на свете!

Никто не говорил мне раньше здесь ничего подобного! Слова дедушки растрогали меня.

— Так ты никуда не уходи с веранды, пока я не переоденусь! — напомнила я ему еще раз. — И смотри не перепачкайся!

Дедушка пошел на веранду, шаркая ногами и что-то ворча себе под нос, а я наконец смогла спокойно переодеться в голубое летнее платье и, в тон ему, голубые босоножки. Белое платье я решила приберечь для второго циркового представления, полагая, что освоившиеся артисты будут тогда обращать больше внимания на публику. Пусть в первый вечер все Кастилы продемонстрируют себя и свои достижения Уиннерроу, подумала я, а во второй вечер я предстану в своем истинном обличье перед папашей. Конечно, было неосмотрительно с моей стороны надевать в цирк настоящие бриллианты, но я решила, что вряд ли кому-то придет в голову, что они не фальшивые: обитатели городка были не настолько богаты, чтобы интересоваться драгоценностями и разбираться в них.

Когда я наконец вышла на веранду, дедушка уговаривал Энни не нервничать.

— Взгляни-ка на Хевен, Энни! — сказал он. — Правда, она очень мила?

Мне стоило больших трудов уговорить дедушку сесть рядом со мной в автомобиле, чтобы все городские снобы, увидев его, больше не думали, что мужчины семьи Кастил не знают, как полагается выглядеть джентльменам.

— Но как же я могу оставить Энни на заднем сиденье одну? — упирался он. — Ведь ей будет скучно!

— Она сможет прилечь там и отдохнуть, дедушка, — возражала я, — а если ты сядешь рядом с Энни, то ей тогда не хватит места для отдыха.

Этот довод дедушка нашел убедительным и сел рядом со мной. Расплывшись в счастливой улыбке, он спросил, когда мы поехали:

— Что за машина у тебя, Хевен, детка? Впервые в жизни чувствую себя в автомобиле, как на пуховом матраце! Мне в собственной постели не было так мягко, как здесь!

Мы медленно прокатились по Мейн-стрит, и я готова была поспорить, что все оборачивались на наш автомобиль и провожали его взглядами. Да что там говорить, у них просто глаза повылезали на лоб, когда они увидели «этих нищих Кастилов» в шикарном, сделанном на заказ «ягуаре» с откидным верхом. Уж в автомобилях-то здесь знали толк! Вот почему Тоби Кастил и сидел на переднем сиденье с гордым видом, выпятив грудь, и лишь иногда поворачивал голову, чтобы шепотом поведать о своих впечатлениях от поездки Энни.

— Энни, не спи! Проснись сейчас же! Ты видела, как они глазели на нас, нет, ты видела? Ты же проспала такой момент! Да у них чуть было глаза от зависти не полопались, говорю я тебе! Я сам видел! Вот что значит образование! Разве Хевен купила бы себе такую дорогую машину, если бы не закончила университет? Нет, образование — великая штука!

Я впервые слышала, чтобы дедушка выговорил такой длинный монолог, пусть и не совсем связный и соответствующий истине: ведь автомобиль куплен был на деньги Тони, а не на заработанные мной самой.

Я ехала так медленно, что на дорогу у нас ушел почти час. Однако мы в конце концов приехали к цирку, расположившемуся на самой окраине города.

Здесь возник целый городок — из трех больших и множества маленьких шатров, и во всех готовилось отдельное представление для публики. Над ярким центральным шатром трепетали на ветру разноцветные флажки, словно бы приветствуя всех спешащих сюда с пяти округов людей, которых Люку Кастилу предстояло встречать на помосте возле ворот своей зажигательной речью.

— Это Тоби Кастил, отец Люка, — шептали люди нам вслед, когда мы с дедушкой не спеша входили на территорию цирка.

Мы еще не успели толком освоиться, как к нам подбежала стройная молодая женщина, которую я бы не узнала сразу, не завизжи она хорошо знакомым мне пронзительным голосом, словно ее режут:

— Эй, стойте! Подождите меня! Это же я, твоя сестра Фанни!

В следующее мгновение она уже обнимала и тискала меня, восклицая во всеуслышание:

— Черт бы тебя подрал, Хевен! Ты шикарно выглядишь, должна я тебе сказать! Ой, дедушка, — наконец спохватилась она, заключая и его в свои объятия, — и ты здесь! Ну, тебя и не узнать, настоящий городской франт! Даже и не подумаешь, что из тебя уже давно песок сыплется!

Фанни не могла сделать кому-то комплимент, не сказав при этом какую-нибудь гадость. Вот и сейчас она осталась верна себе. В красном обтягивающем открытом платье в крупный белый горох, с золотыми браслетами на загорелых руках и с черными волосами, расчесанными на прямой пробор и схваченными за ушами заколками в виде белых цветков из шелка, она походила на экзотическую кошку невиданной окраски.

Отступив на шаг, Фанни с тревогой в своих темных глазах взглянула на меня.

— Слушай, ты меня просто пугаешь! Нет, в самом деле! Ты ведь уже на себя не похожа! Ты вылитая покойная мать! Клянусь! И не страшно быть тебе похожей на мертвого человека, который давно гниет в могиле? — воскликнула она.

— Нет, Фанни! — усмехнулась я. — Я рада, что похожа на свою мать.

— Никогда не понимала тебя, клянусь! — пробормотала она и тотчас улыбнулась. — Не обижайся на меня, Хевен! Давай станем друзьями! Забудем прошлое! Пошли вместе посмотрим на нашего папашу!

Я мысленно согласилась с ней, но только ради дедушки и Тома, на один вечер. Завтра прошлое должно было вернуться.

— Слушай, а ведь я избавилась от своего старичка Маллори, — рассказывала мне Фанни. — Как только узнала, что он женился на мне, чтобы я стала его племенной кобылой, я его тотчас же отшила, в один момент! Нет, ты можешь себе представить, чтобы я родила ему ребенка, когда у меня уже и так есть один? Я ему прямо заявила, что не собираюсь портить себе фигуру, чтобы на меня ни один парень не взглянул, когда он откинет копыта. И ты представляешь, что он мне заявил? Да он чуть с ума не сошел! Я, говорит, для того и женился на тебе, чтобы ты мне родила ребенка! Боже мой, а у самого уже и так трое взрослых сыновей! Послушай, Хевен, ты молодец, что пыталась выкупить мою малышку, — улыбнулась она. — Но только я знала, что из этого ничего не выйдет. Они не согласились бы отдать мою Дарси и за все деньги твоих Таттертонов!

Я тяжело вздохнула, вспомнив, как поддалась на ее уговоры и была вынуждена выслушивать от Уэйланда Вайса весьма неприятные слова. К тому же похоже было, что священник оказался прав.

— Кстати сказать, мой старичок Маллори выплачивает мне солидные алименты после развода, — похвалилась сестра, в очередной раз обняв дедушку и едва не задушив беднягу в своих объятиях от избытка чувств. — Но зачем нужны деньги, если никто не завидует? Послушай, Хевен, давай-ка утрем вместе носы всем этим деревенским задавалам! Я тут отгрохала себе славный домик вон на том холме, а ты построй себе особнячок на холме напротив. И будем перекрикиваться друг с дружкой всем на зависть!

Это была забавная мысль, особенно на территории балагана.

С Фанни было довольно весело, когда у нее все складывалось удачно, да и смех и оживление, царящие вокруг, разгоняли мои невеселые воспоминания. В конце концов, нельзя было винить Фанни за то, какой она стала, как и Троя — за то, каким он был. Даже Тони заслуживал оправдания, но я не могла ему простить, что он отнял у меня Троя…

Дедушка то и дело дергал меня за локоть и говорил, что им с Энни здесь все очень нравится.

— Но мы же не можем допустить, чтобы она переутомилась, — заметил он, когда стемнело и зажглись фонарики, с опаской оглядываясь на все прибывающую публику. Он прихрамывал и тяжело дышал.

На помосте, где папаша должен был произносить речь перед публикой, мы его не застали: все билеты уже были распроданы. Но Том зарезервировал для нас лучшие места, и спустя минуту мы уже сидели в центральном шатре. Оркестр грянул веселенький марш, и на арену из-за занавесей с двух сторон начали плавно выступать индийские слоны в пестрых нарядах и с красивыми девушками на спинах. Когда же на самую середину арены вышел с микрофоном в руке наш папаша, дедушка схватился за сердце.

— Это мой сынок Люк! — отдышавшись, толкнул он локтем в бок сидящего рядом с ним Рейса Мак-Ги. — Красавец мужчина, не правда ли?

— Но на тебя он совершенно не похож, Тоби, — пробурчал в ответ сосед, просадивший нашему папаше в покер маленькое состояние.

К середине представления дедушка пришел в такой восторг, что, глядя на него, я начала опасаться, что он не доживет до финала. Фанни просто билась в истерике от удовольствия: она кричала, визжала, хлопала в ладоши и то и дело подпрыгивала, так что ее груди едва не выскакивали из выреза платья наружу. Я молила Бога, чтобы она успокоилась и не устраивала своего маленького дополнительного представления, но именно его-то и хотелось устроить самой Фанни. И надо отметить, что вполне преуспела в этом.

Когда на арену выбежали львы и прочие огромные кошки, я начала нервничать: мне не нравился этот номер. Хищные животные, которых заставляли выделывать всякие глупые номера, пугали меня. Я пыталась найти взглядом Тома, но не видела его. Мне мешали клоуны в их дурацких костюмах, которые постоянно мелькали у меня перед глазами и отвлекали мое внимание от самого главного, ради чего я сюда пришла.

И вдруг я увидела футах в десяти от себя на трибуне Логана.

Он смотрел не на арену, а прямо на меня, наморщив лоб и насупив брови. Однако стоило нашим взглядам встретиться, как он изобразил на своем лице улыбку и помахал мне рукой. В сидящей рядом с ним симпатичной девушке я, присмотревшись, узнала Мейзи Сеттертон, младшую сестру Китти. Значит, он все-таки встречался с ней!

— Я слышала, что Логан помолвлен с Мейзи, — с ненавистью прошипела Фанни, словно бы читая мои мысли. — И что только он нашел в ней хорошего? Терпеть не могу рыжих, у них у всех такая бледная кожа, и все они крикуньи и скандалистки, даже крашеные!

— Твоя мать тоже была рыжая, — напомнила я.

— Верно, — смутилась Фанни, но тут же взглянула в сторону Логана и улыбнулась ему.

— Нет, ты только посмотри на него! — с перекошенным от злости лицом воскликнула она, взбешенная его равнодушием. — Притворяется, что не видит меня! Да как он смеет меня не замечать! Нет, ни за что на свете не вышла бы за такого надутого индюка, как Логан Стоунуолл, пусть он хоть на коленях умолял бы меня! Скорее я соглашусь стать женой Рейса Мак-Ги! — расхохоталась она, обернувшись к своему соседу, хмурому толстяку с багровой от пьянства физиономией.

Представление вскоре закончилось, но Том так и не появился на арене. Публика стала расходиться, и мы потихоньку начали пробираться к тому месту, где условились встретиться с Томом. Однако и там я его не увидела, лишь высокий и худой клоун в невообразимом шутовском наряде крутился возле палатки, в которой переодевались артисты цирка. Я споткнулась о его огромный зеленый башмак в желтый горох и с красными завязками.

— Простите, пожалуйста, — пробормотала я и попыталась обойти его, но он снова подставил мне ногу.

— Да уберете вы наконец свои башмаки с прохода? — резко обернувшись, закричала я и в следующую секунду узнала знакомые зеленые глаза. — Это ты, Том?

— А кто же еще может быть таким неуклюжим и с такими большими ногами? — воскликнул он, с улыбкой стягивая с головы рыжий парик. Ты потрясающе выглядишь, Хевен! Нет, в самом деле! Если бы ты не предупредила меня, что перекрасилась в блондинку, я тебя вообще бы не узнал, ей-Богу!

— А меня, значит, ты узнавать не желаешь? — завопила Фанни, вешаясь брату на шею. — Для меня, своей любимой сестры, у тебя, значит, нет даже доброго слова?

— Да что ты, Фанни! — замахал руками Том. — Ты точно такая, как я и ожидал, — взрывоопаснее петарды!

Фанни такое сравнение понравилось.

У сестры было прекрасное настроение. Правда, она скорчила недовольную гримасу, услышав, что наш папаша укатил домой к жене и сыну, не дождавшись нас, но тотчас же принялась потчевать нас совершенно удивительными новостями.

— Вы должны непременно взглянуть на мой дом! — несколько раз повторила она. — И пусть папаша тоже придет, передай ему, Том! Вместе с женой и ребенком! Зачем мне одной этот шикарный особняк с бассейном и разными модерновыми штуковинами, если его не увидят мои родственники?

— Послушай, Фанни, я едва стою на ногах, — отнекивался Том, нарочито широко зевая. — А мне еще нужно здесь все вымести и вычистить до прихода санитарной инспекции, да и звери проголодались, их обязательно надо накормить на ночь. Так что увидимся завтра, может быть, тогда я и заеду взглянуть на твой новый дом, Фанни. И все же, какой черт тебя дернул купить его?

— Это мое дело, — злобно отрезала Фанни. — Но имей в виду, Том, если ты сегодня не поедешь с нами, я расценю это как пощечину и навсегда возненавижу тебя! Выходит, Хевен для тебя что-то значит, а я ровным счетом ничего?

Том вынужден был уступить ей и поехать с нами смотреть новый дом Фанни, выстроенный в современном стиле на холме как раз напротив нашего нового домика на другом конце долины.

— Буду жить здесь одна! — решительно заявила Фанни. — Не хочу ни мужа, ни постоянного любовника-приживалы, не потерплю, чтобы мной кто-то командовал. И влюбляться ни в кого больше не стану, пусть сами влюбляются в меня. Позабавлюсь немного, а как только надоест — тотчас же пусть катится ко всем чертям! Лет в сорок подцеплю богатенького дружка и стану на пару с ним коротать старость.

У Фанни все было продумано наперед, в отличие от меня. Откуда-то прибежали два огромных датских дога и принялись играть с хозяйкой. Меня это удивило: сестра раньше терпеть не могла животных.

— Приходится держать этих страшных псов, — пояснила она. — Всем ведь известно, что мой бывший муженек ежемесячно присылает мне пачку денег, и каждый сукин сын так и норовит обобрать меня до нитки.

— Кто бы мог подумать, что Фанни Кастил когда-нибудь заживет в такой роскоши! — задумчиво произнес Том, словно размышляя вслух. — А что, Хевенли, ваш особняк под Бостоном примерно таких же размеров?

Как я могла сказать правду, не обидев Фанни? Ее дом был едва ли так же велик, как один флигель замка Фартинггейл. Но все же это был ее собственный дом, ее уютное гнездышко, где она чувствовала себя вполне комфортно.

Среди фотографий на стене я увидела снимок, на котором Фанни была запечатлена на пляже с Кэлом Деннисоном.

— Ревнуешь, Хевен? — ухмыльнулась недоброй усмешкой сестра, когда я с удивлением обернулась на нее. — Теперь он мой, прибежит, стоит только свистнуть! Он, в общем-то, славный малый, только чересчур боится своих стариков. Рано или поздно я вышвырну его вон, если он мне надоест.

Я почувствовала, что устала от нее. Уже не в первый раз я пожалела, что поддалась на мольбы и уговоры Фанни. Не нужно было вообще сюда приезжать.

Я зевнула и поднялась с кресла, чтобы уйти, но Фанни неожиданно вернулась к вопросу, который ей задал еще в цирке брат.

— А знаете, Вайси время от времени тоже навещает меня, — сказала она. — Он сказал, что будет мне более чем признателен, если я стану принимать его раз в неделю. И обещал как-нибудь захватить с собой и мою малышку Дарси. Она стала такая миленькая! Я уже дважды видела ее в городе. Ясное дело, что в конце концов весь Уиннерроу узнает правду, и вот тогда… вот тогда-то я и возьму свой реванш! Старушка Вайс еще наплачется у меня горькими слезами, она у меня еще потеряет покой и сон!

Уже не в первый раз у меня возникло сильное желание никогда в жизни больше не видеть Фанни. Она вызывала у меня отвращение. Никакой «Вайси» ей вовсе не был нужен. И Дарси тоже. Она жаждала мести. Мне захотелось влепить ей пощечину, чтобы вправить ей мозги на место. Но Фанни была так пьяна, что сама свалилась на пол, споткнувшись обо что-то и потеряв равновесие, и потом еще долго кричала своим противным гнусавым голосом мне вслед, что она еще рассчитается со мной за все унижения, которые вытерпела от меня.

Но я ушла, оставив ее одну в пустом доме, побывавшую к своим двадцати годам замужем и успевшую уже развестись, наедине с ее ненавистью за то, что никто и никогда ее по-настоящему не любил… даже родной отец.

Только лишь в этом, как мне казалось, мы были схожи с ней.



На другой вечер, повинуясь неосознанному порыву, я опять отправилась в цирк, только уже одна, без дедушки и Фанни, одетая в тонкое белое платье, тщательно выстиранное и выглаженное. Я снова очутилась среди потной публики, пришедшей поглазеть на своего «местного героя» — Люка Кастила, нового владельца цирка и неотразимого конферансье.

Только на этот раз все было несколько иначе. Среди зрителей я заметила Стейси, молодую жену отца, — она нервно пожимала ладони, с тревогой на лице наблюдая за тем, как лихо выскочивший на арену папаша произносит свою зажигательную речь. Все прошло у него без запинки, публика ревела от восторга, девушки и женщины вокруг меня повскакали с мест при виде такого великолепного и сильного мужчины, излучающего чувственность. Некоторые даже бросали ему букеты цветов. Потом я смотрела на то, как паясничает перед публикой мой брат Том, мечтавший быть когда-нибудь президентом, а ставший, в угоду эгоистичному отцу, шутом гороховым.

Я подумала о Нашей Джейн, Кейте и Фанни, сравнивая их судьбу со своей, и мне вдруг вспомнились пророческие слова преподобного Уэйланда Вайса: «Ты несешь в себе семена разрушения! Ты романтическая мечтательница, рожденная, чтобы уничтожить самое себя и всякого, кто тебя полюбит!»

Такова была и моя мать.

Я была обречена, как и Трой.

Слова пастора не выходили у меня из головы, и я поняла, что задумала совершить глупый и вредный поступок, от которого в конце концов пострадаю я сама. Быстро поднявшись с места и не обращая ни на кого внимания, я стала пробираться к выходу. Люди кричали на меня, недовольные тем, что закрываю им арену, но я продолжала протискиваться мимо них. Хотя как раз в этот момент напряжение в цирке достигло своего пика: огромные кошки вышли из повиновения и возбужденно метались по клетке, не слушаясь дрессировщика. Отец замер возле двери клетки снаружи с револьвером и винтовкой в руках, готовый в любую минуту прийти укротителю львов на помощь.

— Это новый лев всех сбивает с толку! — закричал кто-то. — Спустите флажки, они раздражают зверей своим мельканием.

Зря я вернулась в Уиллис!

Мне следовало побыть какое-то время одной. В нескольких шагах от клетки я остановилась, чтобы попрощаться с Томом, который стоял за спиной отца, и негромко окликнула брата:

— Том!

Он подбежал ко мне, в своем мешковатом клоунском наряде и с густым слоем грима на лице, и, схватив меня за руку, сдавленным шепотом стал умолять меня немедленно исчезнуть:

— Прошу тебя, не отвлекай отца! Он в первый раз заменил страховщика, потому что тот пришел на работу пьяный.

Но я не успела ничего ни сказать, ни сделать: отец обернулся и увидел меня.

Он увидел мои светлые волосы, сверкающие серебром в ярком свете прожекторов, белое платье, в которое была одета мама, когда отец впервые встретил ее на Персиковой аллее. Дорогое старомодное платье с пышными рукавами и развевающейся юбкой, тщательно выстиранное и отутюженное мной, самое лучшее из всего моего летнего гардероба, которое я надела сегодня первый раз. Отец замер, уставившись на меня изумленными темными глазами, выронил на усыпанный опилками пол револьвер и винтовку и, забыв и о дрессировщике, и о хищниках в клетке, медленно пошел мне навстречу.

Лицо его излучало неподдельный восторг, и мое сердце вдруг тоже радостно забилось в груди. Наконец-то! Наконец-то отец обрадовался мне. Я видела это по его сияющим глазам. Вот сейчас он скажет, что любит меня!

— Ангел мой! — закричал он, протягивая ко мне руки.

Он увидел во мне ее! Он все еще любил только ее, мою мать!

Он никогда не полюбит меня, никогда!

Я повернулась и выбежала из шатра. А внутри него в этот момент поднялся невообразимый шум и гам: рычали львы и тигры, кричали люди, потом раздались выстрелы. Я остановилась, охваченная страхом и недобрыми предчувствиями. Из шатра выскочили двое мужчин.

— Что там происходит? — спросила я у них.

— Тигры повалили укротителя и начали катать его по арене. Кто-то отвлек Кастила, и звери мгновенно воспользовались этим. А этот идиот рыжий клоун схватил винтовку, сунул в карман револьвер и бросился на помощь дрессировщику в клетку.

Боже мой, это ведь Том!

Перепуганные насмерть мужчины оттолкнули меня и со всех ног побежали прочь. Кто-то из зрителей, поспешно покидающих цирк, задержался возле меня и поведал, что было дальше:

— Обезумевшие кошки начали терзать дрессировщика, и ему пришлось бы плохо, если бы не подоспел сын Люка. Он смело вступил в схватку с хищниками, спасая друга. Люк наконец увидел, что творится на арене, и бросился на помощь сыну. И одному Господу известно, выберется ли кто-либо из них живым из клетки!

— Боже мой, это я во всем виновата! — воскликнула я, хватаясь за голову. Мне не было жалко папашу, он это заслужил. Но при одной лишь мысли, что может случиться с Томом, я, рыдая, сорвалась с места.



В глубокие раны от когтей на спине отца попала опасная инфекция. Два дня я пролежала в постели в дедушкином доме, убеждая себя в том, что человек, борящийся за свою жизнь в больнице, заслуженно получил то, к чему стремился с детства, когда решил стать одним из циркачей.

Точно так же и Фанни обрекла себя на одиночество в своем новом особняке на холме лишь потому, что решила отомстить землякам, которые всегда презирали ее. Жизнь устроена так, что рано или поздно всякий, кто обижает или унижает других людей, оказывается сам у разбитого корыта.

Звери изувечили Тома гораздо сильнее, чем отца: ведь он первым вбежал к ним в клетку, и разъяренная кошка выбила у него лапой винтовку из рук после первого же выстрела. И пока подоспевший на выручку отец поднял с пола винтовку и застрелил двух хищников, они изрядно потерзали Тома. Спасти его врачам не удалось.

Я не могла смириться с его гибелью. Ну почему умер Том, а не папаша? Ведь Том был лучшим из Кастилов, он всегда любил и понимал меня, приходил на помощь в трудную минуту. А отец даже никогда не признавал меня своей дочерью.

Газеты сделали из Тома героя, напечатав его фото и биографию вместе с историей его отважного поступка.

Я решилась сообщить дедушке о смерти брата, лишь когда узнала, что жизнь отца вне опасности. Дедушка не читал газет и не смотрел выпусков новостей по цветному телевизору, потому что они утомляли и раздражали его. Он только слушал по радио прогноз погоды перед сном или когда мастерил из дерева свои забавные фигурки.

Его узловатые натруженные руки выронили изящного слона, которого он вырезал для шахматного набора, уже давно заказанного ему Логаном.

— Мой Люк будет жить, не правда ли, Хевен? — спросил он, выслушав меня. — Энни не перенесет еще одного удара.

— Я звонила в больницу, дедушка, мне сказали, что опасность миновала, — успокоила я старика. — Мы с тобой можем проведать его.

— Послушай, Хевен, Том никак не мог умереть! Ему ведь всего двадцать один год! Мне никогда не удавалось уберечь от беды своих мальчиков… — с тяжелым вздохом добавил он.



В больнице я пропустила дедушку вперед в дверях маленькой палаты, где лежал отец, забинтованный с головы до ног, и, прислонившись к стене, расплакалась. Мне вдруг стало ужасно одиноко. Кто теперь полюбит меня? Кто? И вот, словно бы в ответ на мою немую мольбу, сильные руки обняли меня, и кто-то прижал меня к своей груди. Я обернулась и остолбенела.

— Не плачь, Хевен! — поглаживая меня по голове, сказал Логан. — Твой отец будет жить. Он настоящий боец, ему есть ради чего жить, — ради своей жены, ради сына и ради тебя. Он отважный мужчина, с крутым характером, но отныне он будет иначе смотреть на жизнь.

— Том погиб, разве ты не знаешь? — воскликнула я. — Логан, Тома больше нет, он умер!

— Он погиб как герой, и все это знают, Хевен. Если бы он не отвлек на себя львов, они бы растерзали укротителя, и его четверо детей остались бы без отца. Благодаря твоему брату он выжил. А теперь ступай и скажи что-нибудь своему отцу.

Что я могла сказать человеку, которого я всегда хотела полюбить, но так и. не смогла? И что он мне мог сказать теперь, когда слова уже ничего не могли изменить в наших отношениях? Я вошла в палату и увидела, что отец смотрит на меня через щелку в повязке для глаз. Он сделал знак забинтованной рукой подойти к нему поближе.

— Прости меня, — прошептала я. — Прости меня за Тома. — Слезы потекли по моим щекам, и я торопливо вытерла их рукой. — И за все, что было не так между нами.

Мне показалось, что он произнес мое имя, но я больше не в силах была стоять возле него, повернулась и выбежала из палаты. Остановилась я лишь на улице, налетев с разбегу на фонарный столб и обхватив его руками. Как же мне дальше жить без Тома, ну как же мне жить дальше?!

— Успокойся, Хевен! — услышала я голос Логана, который подошел ко мне вместе с дедушкой, семенящим за ним. — Что сделано, то сделано, и мы ничего не можем изменить.

— Фанни даже не пришла на похороны! — прижимаясь к его груди, всхлипнула я, обрадованная тем, что Логан смог мне все простить.

— Разве это имеет какое-то значение? — спросил он, беря меня за подбородок и пытливо вглядываясь мне в глаза. — Разве мы с тобой не чувствовали себя спокойнее и лучше, когда ее не было рядом?

Он напомнил мне в этот момент заботливого и отзывчивого Троя, и я прижалась к его груди, пытаясь унять слезы. Он обнял меня за плечи и повел к машине.

— Ты заблуждалась, думая, что не нужна мне! — сказал Логан по дороге домой.



Шепот листвы, музыка ветра в высокой траве, пьянящий запах диких цветов постепенно излечили меня. Но зеленые глаза Тома еще долго повсюду мерещились мне, и голос его звучал у меня в ушах всякий раз, когда я нуждалась в его совете. Он ободрял меня, говорил, что я должна выйти замуж за Логана, но покинуть эти горы и долину, как только не станет дедушки.



Мы похоронили дедушку шестнадцатого октября, рядом с его любимой женой Энни. Проститься с ним пришли все Кастилы — отец, Стейси, Дрейк, Фанни, я — и вместе с нами все жители Уиннерроу. Это храбрый поступок Тома, а не мое образование и богатство, и не моя шикарная машина и одежда, снискал их уважение к нашей семье.

Я оплакивала дедушку, как родного. А перед тем как уйти с кладбища, отец взял меня за руку и сказал:

— Прости меня, я во многом виноват перед тобой. — Голос его прозвучал неожиданно мягко и тихо. — Желаю тебе успеха во всех твоих начинаниях и счастья в жизни. И смею надеяться, что ты хотя бы изредка будешь навещать нас в нашем доме.

Я молча посмотрела ему в глаза и, не найдя подходящих слов для ответа, только кивнула головой.

А вдали отсюда, в огромном и пустом доме, меня ждал другой мой отец. И, глядя на Уиннерроу со склона холма, я поняла, что когда-нибудь непременно вернусь в усадьбу Фартинггейл, но уже не как Кастил или Таттертон: теплый взгляд нежных глаз Логана подсказывал мне, что я стану одной из Стоунуоллов.