— Ай, ай, ай! Какая досада! Оказывается, наш африканский друг язык русский выучил, а считать по-нашенски не научился… Чего так? Жена неграмотная попалась? — посочувствовала я негру и, растопырив пятерню перед его носом, грозно молвила: — Смотри сюда, недоучка. Пять пальцев видишь? Два убираем, осталось три. Вот где эти три пальца, в смысле, террориста?

Ингумбо помолчал немного, подумал, а потом равнодушно ответит:

— Не знаю. Когда я пришел на базу, там были только Алим и Зейн…

— Они, конечно, тоже не знали, куда делись их дружки, — предположила Маня.

— Может, и знали, да я не спрашивал.

Маруська, глядя на меня, вопросительно мотнула головой, мол, что дальше, Славик? А что дальше? Я же не господь бог, чтобы читать мысли. Хотя мысли Ингумбо были бы чрезвычайно интересны. По крайней мере, я тогда смогла бы определить, правду говорит он или нет… Далее последовало неопределенное подергивание плечами. Манька кивнула, дескать, все понятно, и вернула носок на место, то есть в рот Ингумбо. Он вздумал воспротивиться этому, но Маня утихомирила бунтовщика весомой затрещиной.

Мы уже собрались продолжить путь, как неожиданно возмутилась молчавшая до сей поры домохозяйка Елена:

— Кто-нибудь объяснит, почему мы тащим на себе этого здорового мужика?

Сам факт того, что Елена заговорила, меня обрадовал. Значит, шок у нее прошел, а вопрос, вполне разумный, кстати, убеждал в здравости рассудка домохозяйки.

— Он нам пригодится, — не слишком уверенно повторила Маруська слова студентки.

— Это понятно, — махнула рукой Елена, — я имею в виду, к чему нам его тащить? Он вполне может идти сам.

— А если сбежит? — усомнилась Дарья.

— Не убежит. Мы ему ножки не станем развязывать.

— И как же он пойдет? Как кенгуру, что ли, скачками?

— Не перебивай, Марусь. Я поясню: ослабим веревки настолько, чтобы можно было ногами перебирать самостоятельно, а вот убежать — невозможно. Пусть семенит себе потихонечку!

Я поняла, что имела в виду Елена. Еще в школе мы проделывали такой фокус с мальчишками, когда играли с ними в футбол. Выиграть по-честному у пацанов сложновато, поэтому приходилось обматывать им ноги прыгалками. Очень забавно было наблюдать, как здоровые парни, злясь и ругаясь, семенят за мячом! Справедливости ради мы, девочки, позволили связать себе руки, потому как в пылу борьбы активно пускали их в ход.

В общем, идея понравилась. Правда. Ленка, принадлежащая новому поколению «Пепси», не сразу поняла, о чем речь, а когда ей объяснили, пришла в полный восторг.

На этот раз мы стреножили Ингумбо по-настоящему. Он стоически перенес эту процедуру, попробовал сделать несколько шагов, но, не имея навыков, немедленно упал, шмякнувшись лбом об ствол дерева. Не слишком удачно: из рассеченной брови резво побежала кровь. Подняться самостоятельно негр не мог, пришлось нам самим ставить его на ноги. Дашка, матерясь и проклиная клятву Гиппократа, которую ну никак нельзя нарушить, оказала Ингумбо первую медицинскую помощь подручными средствами. Иными словами, она сорвала какое-то растение с крупными листьями, налепила один листок на разбитую бровь, а чтобы он не отвалился, примотала его к голове негра тряпочным лоскутом. Очень странно, но Ингумбо почему-то активно сопротивлялся проявлению милосердия: он мотал головой, страстно мычат и выпучивал глаза.

— Чего это с ним? — удивилась Маруська, глядя на беснующегося негра, и сама себе ответила: — А-а, супермена из себя строит! Джервахарлар несчастный!

Я насторожилась:

— Кто-кто?

— Темнота ты. Славка, как я погляжу. Джервахарлар — национальный африканский герой, революционер. Перевороты разные в Африке устраивал… Не иначе от нашего Ильича идей нахватался. У него и фамилия соответствующая: Негр. Между прочим, это из-за него всех чернокожих неграми называют.

Интересная теория! Утверждать не берусь, но, по-моему. Джевахарлал Неру, имя которого так смело исказила Манька, к африканским революциям не причастен. Надо будет побеседовать с Марусей на исторические темы — может, еще чего интересное узнаю.

Оставшийся путь до лагеря дался нам нелегко. Ингумбо самостоятельно передвигаться категорически не мог, все время норовил свалиться. Попеременно — то мы с Маней, то Дашка с Еленой — нежно поддерживали его под руки. Негр с каждым шагом почему-то казался все тяжелее. Маруся, заподозрившая Ингумбо в симуляции, пыталась пинками и толчками убедить его вести себя прилично. Однако негр не спешил удовлетворять пожелания моей подружки. Она ужасно злилась и все чаще стала возвращаться к мысли оставить его на съедение голодному зверью.

— Мань, согласно конвенции Международного трибунала с пленниками следует обращаться гуманно… — напомнила я Маруське. В это время была как раз наша очередь «сопровождать» Ингумбо.

— То-то они мне фингал под глазом поставили. Не иначе как из соображений гуманизма и в целях соблюдения этой самой конвенции.

— Так ты ж первая укусила…

— А нечего было меня за плечи хватать! Я, может, родному мужу это позволяю только по праздникам!

— Все равно мы с Ингумбо поступаем очень жестоко: сперва прикладом по башке треснули, потом скрутили, а теперь и носок в рот засунули… Слушай, вдруг у него того… этого? Ну, потому что… — осенила меня идея.

Маня попыталась реанимировать негра очередным пинком, не преуспела, оттого обозлилась, но почему-то на меня:

— Чего «того», «этого»? Изволь изъясняться нормальным языком!

— Так ведь я и изъясняюсь, Мань. Ты просто не врубилась. Может, негру носок мешает? Вдруг у него насморк, и он задыхается? И вообще, я слышала, у негроидной расы несколько иное строение скелета черепа. Запросто может оказаться, что они дышат одновременно ртом и носом. Причем ртом намного интенсивнее. Наукой доказано! — весомо добавила я.

Науки Маня уважала, в особенности те, в которых ничего не смыслила. Антропология относилась именно к таким. Подружка моя хоть и имела диплом микробиолога, очень быстро забыла все, чему ее учили в институте. К тому же в вузе ей приходилось иметь дело с маленькими организмами, с плесенью, к примеру, с грибками всякими. А такой огромный организм, как Ингумбо, никак не вписывался в круг ее научных интересов. Но против науки переть Маруся не стала, поэтому извлекла носок изо рта негра, правда, с явной неохотой.

— Фу, гадость какая! Славик, какой-то он не такой…

— Носок?

— Дура! Какой носок? Ингумбо наш!

А что с ним?

— Мне кажется, он распух…

Я давно знакома с фантазиями подруги, поэтому не придала значения ее словам, сочтя их результатом усталости. Между прочим. Ингумбо даже не поблагодарил нас за неукоснительное соблюдение Международной конвенции. Он вообще еле двигал ногами и повис на наших руках, как лапша на вилке. Тут настала очередь Дашки с Еленой поддерживать негра, и данная проблема перестала меня занимать.

Наконец отряд вышел к лагерю. К этому моменту мне нужно было уговаривать себя сделать очередной шаг. Да и девчонки тоже едва двигались.

Оказывается, ночь уже кончилась. В джунглях это незаметно, а вот на берегу океана хорошо было видно, как розовеет небо. Возле затухающего костра сидели, тесно прижавшись друг к другу, Карина, Кристина и Настасья. Вполне мирная картинка, не вызывающая подозрений: девчонки дружно волнуются в ожидании нашего возвращения. Однако Ленка почему-то настороженно замерла.

— Ты чего, Лен? — вздрогнула Маруська. Последние несколько метров она шла в состоянии легкой полудремы и очнулась, только уперевшись носом в лопатки студентки. При виде лагеря и девчонок Маруся обрадовалась: — О, пришла, слава богу! Вон наши девчонки сидят.

Движимая горячим желанием поприветствовать «амазонок», подружка дернулась вперед.

— Стой, — Ленка потянула Марусю за футболку.

— Почему?

— Подожди немного. Что-то здесь не так…

Подошли Дашка с домохозяйкой и Ингумбо на руках. Воспользовавшись остановкой, девушки отпустили негра. Тот сразу же рухнул на песок.

— Батюшки, что с ним?! — испуганно вскрикнула Елена.

— Не обращай внимания, — отмахнулась Маня, — симуляция обыкновенная. Все революционера-героя из себя строит.

— Да нет же! Он… Он весь какой-то круглый, как… как резиновая кукла.

Мы с Маруськой склонились над негром. Выглядел он, прямо скажем, фигово: лицо округлилось до размеров баскетбольного мяча, шея вздулась, глаз не было видно вообще, зато нос и губы занимали добрую половину физиономии. На лбу Ингумбо проступил пот, а сам он тяжело дышал. Повязка врезалась в голову, как стринги в телеса толстой дамы. Увидев все это, Маня набросилась на Дашку:

— Это что такое?! Почему пленник в таком состоянии?! Ты же нарушаешь конвенцию! У него отек Квинке!

Я изумилась:

— Откуда про отек знаешь?

— Не помню, слышала где-то. Слово понравилось, вот я его и запомнила, — скривилась Манька и немедленно выдвинула предположение: — Дашка, наверное, чересчур туго голову негру обмотала, вот он и отек. Эх, Дарья! Ты бы еще на шею жгут наложила!

— Между прочим, я гинеколог, — огрызнулась Дашка.

Трудно ее заподозрить в злом умысле, я помню, как она старалась, когда приматывала листок растения к голове Ингумбо. Листок? Хм, я не ботаник, но даже мне известно, что в джунглях некоторые растения ядовиты. Не смертельно, конечно. Однако проблемы со здоровьем могут возникнуть. Эта неприятность, видимо, и произошла с Ингумбо.

Ни слова не говоря, я не без труда сняла с головы негра грязный лоскут. Листок рокового растения пришлось отдирать как пластырь. Сами знаете, какое это «приятное» ощущение. Правда, Ингумбо даже бровью не повел, а лишь негромко простонал. Наш медик — все-таки медик! — тоже сообразила, в чем причина необычного состояния негра. Она сняла с пояса пластиковую бутылочку с водой, щедро окропила бровь Ингумбо и, потрепав его по бесчувственной щеке, довольно заметила:

— Есть все-таки бог на небесах! Воздалось тебе, козел, за грехи твои. И это только начало…

— Жить будет? — с жалостью глядя на негра, поинтересовалась я. Мне действительно было его жалко. Молотили несчастного и свои, и чужие; колено прострелили — теперь полжизни хромать будет; еще и ядовитым растением «угостили». Это ж сколько испытаний выпало человеку!

— Будет, — скривилась Дарья, — но хреново-о!

Сразу видно, что ей плевать на эту самую Международную конвенцию.

— Ну, мы идем или так и будем кудахтать над этим полутрупом? — возмутилась Маруська.

Взоры всех присутствующих, исключая, конечно, вышеупомянутый полутруп Ингумбо, обратились на студентку. Покусав губы, она все-таки решилась:

— Ладно, все равно уже… Пошли.

Как-то мне не очень понравилась эта фраза. Что значит «все равно уже»? Кому все равно? И что Ленка имеет в виду? Маруська не позволила всерьез озаботиться этими вопросами. Она слегка подтолкнула меня в спину и с сожалением покачала головой:

— Много думаешь, Славик! Голова заболит. Топай давай…

Конечно, я подчинилась грубой силе, но тревожных мыслей не оставила. Ингумбо мы с собой не потащили — оставили приходить в себя на песке. В таком состоянии он все равно никуда не денется.

Чем ближе мы подходили к костру, у которого по-прежнему сидели девчонки, тем тревожнее ухало сердце. Не могли они не слышать нашего приближения: то Ленка, то Манька, а иной раз даже молчаливая домохозяйка окликали близняшек и Настасью. Не слишком громко, но девчонки все же должны были услышать, тем более что океан был относительно спокоен. Однако «амазонки» не спешили бросаться навстречу своим товаркам.

— Спят они, что ли? Или оглохли совсем? А может, марулы надрались? — строила предположения Маруся. Голосок у подруги дрожал, она явно нервничала, впрочем, как и все мы. Да и как тут не нервничать?! Так неподвижно могут сидеть только статуя Будды да футбольные болельщики после проигрыша наших на чемпионате мира.

Все оказалось гораздо хуже, чем предполагала Манька: девчонки вовсе не спали и не оглохли, и даже марула была ни при чем. Просто их кто-то связал, а рты заклеили скотчем. По лицам «амазонок» катились крупные — размером с кулак — слезы.

Дарья, Маня, студентка Ленка, домохозяйка и я столбенели минуты на три. Первой от столбняка очнулась Дашка. Наверное, ее встряхнуло чувство долга. Она протянула руку к Насте, чтобы сорвать кусок скотча с губ страдалицы.

— Замри! — до смерти всех напугав, громовым голосом крикнула Ленка. — Не двигайся, поняла?

— Почему? — пролепетала Дарья, однако так с протянутой рукой и замерла.

— По кочану, — сердито буркнула Маруся, хватая меня за руку бульдожьей хваткой. — Славка, щас бабахнет, ей-богу, бабахнет! Разметает нас волна взрывная по всему острову… А я ведь и не пожила совсем, только замуж вышла! Ребеночка хотела завести… Ох, голова моя бедовая! Чего ж меня на эту Обезьяну занесло?!

— Мань, ты чего городишь-то? Голова у тебя дурная, факт бесспорный, но при чем здесь дети? И что значит завести? Это тараканы заводятся, а дети… они… в общем, они как бы рождаются…

— Ты мне будешь рассказывать, откуда дети берутся! Я это еще в детском саду выяснила. Только к чему мне теперь эти знания? Того и гляди бабахнет…

— Да чего бабахнет-то?! — не выдержала я. К этой минуте мне не без труда удалось отодрать от себя подружкины руки.

Маруся первым делом закатила глаза, дивясь моей бестолковости, а потом молча ткнула пальцем в связанных девчонок, застывшую в неловкой позе Дашку и лежащую на песке студентку. Глянув в указанном направлении, я наконец понята, что имела в виду Маня под словом «бабахнет».

Карину. Кристину и Настасью связали обыкновенной веревкой. Причем без затей связали-то, без той дьявольской изобретательности, с какой Маруська и Ленка спеленали террористов на их же базе. При наличии желания освободиться от веревки это можно было бы сделать на раз. Однако граната типа «лимонка», засунутая за узел, мешала обрести узницам свободу. К кольцу от чеки кто-то очень умный приторочил тонкую проволоку, другой конец которой соединил с палкой, воткнутой в песок возле костра. Именно этим обстоятельством объяснялась странная окаменелость несчастных «амазонок»: одно легкое шевеление, и… Словом, бабахнет!

Волнение Маруськи передалось мне, как грипп. Она-то хоть замуж сходила, а я? Так и помру старой девой! Ну, не девой, конечно, и совсем не старой, но все равно обидно!

Однако я посоветовала себе отложить скорбь по собственной безвременной кончине до лучших времен. В том случае, если они, конечно, наступят. Сейчас надо было что-то немедленно предпринимать, ведь теперь уже и шимпанзе понятно — террористы поблизости. Я завертела головой в их поисках. Маньке это не понравилось:

— Вертишься, как Волочкова! Уймись, Ярослава, очень тебя прошу. Вдруг бабахнет? Или ты что-то потеряла?

— Угу, потеряла. Террористов…

— Ну ты даешь, подруга! Весь этот дурацкий остров кишмя кишит террористами, а она их потеряла. У тебя чердак на месте?

— На месте в отличие от твоего. Неужели непонятно: они где-то рядом, те трое, которых мы потеряли. Может, их и больше, конечно. Вот ведь… твою мать! — неожиданно даже для самой себя выругалась я. — Как чувствовала! А все из-за тебя, ехидна! Лучше б мы по полям сражений скитались в поисках останков героев-красноармейцев или в музей сходили…

— Тебе здесь картинок не хватает, что ли? — обалдела Маруся, раздражая меня своим непониманием ситуации. Как-то она поглупела в одночасье… Может, кратковременный плен наложил скорбный отпечаток на ее психику?

Пока я пребывала в раздумьях, Ленка ужом ползла вдоль проволоки, едва заметной в отсветах потухающего костра и занимающегося рассвета. Однажды студентка уже выступила в роли сапера. Дебют вышел удачным, может, и сейчас все обойдется?

— Господи, ну чего же она копается так долго? — услышала я за спиной негромкий стон Дарьи.

— Ишь, умная какая! Иди сама попробуй. — предложила Елена. — Одно неверное движение, и…

Маня горячо поддержала домохозяйку:

— Точно, так бабахнет! Вот мне Игнат рассказывал, у них однажды случай приключился…

Что за случай приключился у Маруськиного мужа, узнать так и не удалось, потому как Ленка справилась с растяжкой.

— Готово, — перевела дух студентка.

— Так их уже можно развязывать? — робко поинтересовалась я, косясь на гранату, все еще торчавшую за веревочным узлом.

— Угу, можно. Только не заденьте чеку ненароком…

Честно говоря, я бы предпочла, чтобы Ленка сама вытащила «лимонку», но она устало опрокинулась на спину и закрыла глаза. Ленка, разумеется, а не граната. Ни Маруська, ни Дарья, ни Елена никак не могли решиться подойти к связанным «амазонкам» и почему-то с надеждой посматривали в мою сторону. Можно подумать, я тут самая смелая!

— Славик, так ты иди, — посоветовала Маруся, подталкивая меня в спину.

— А чего сразу Славик? — возмутилась я, но не очень уверенно, потому как все равно понимала — отлынивать бесполезно.

— У тебя опыта больше, — подруга усилила нажим на спину, — да и смекалка лучше…

Подруга называется! Ну ничего, отольются кошке мышкины слезки! Я еще припомню Мане и эту грубую лесть, и ту легкость, с какой она рискует моей головой. Маетно вздохнув, я все-таки сделала шаг по направлению к девчонкам.

Не тут-то было! Прямо передо мной вдруг взвилось несколько маленьких фонтанчиков из песка. Их появление предварял сперва звук короткой автоматной очереди, а потом характерное повизгивание пуль.

— Ух, ё!!! Ложись! — крикнула Маруська и первой пала ниц. Мы все охотно последовали ее примеру, причем так быстро, будто нам одновременно подрубили ноги. Мне этого показалось мало, оттого я завозилась на песке в попытке окопаться.

— Вот и встретились, — пробубнила моя пятка голосом Мани и грязно выругалась. Конечно, не сама пятка, а голова подружки, в нее упиравшаяся. — Ярослава, ты, кажется, искала террористов? Поздравляю, ты их нашла. Чего ж не радуешься?

— Радуюсь, — дрыгнула я ногой.

— Ой! — это моя пятка угодила в Маруськину голову.

«Значит, здесь они… Поздравляю, Славка, твоя интуиция выше всяких похвал. Может, подскажешь, чего теперь делать? — с издевкой спросила я сама себя. — А вот интересно, почему мы никого не заметили? Где плохие мальчики спрятались? Стреляли со стороны океана… А там у нас что? Правильно, сломанный катер».

Желая проверить догадку, я осторожно приподняла голову и скосила глаза в сторону катера. Железная логика не подвела и на этот раз: от катера по направлению к нам лениво шагали пятеро мужчин с автоматами, стволы которых смотрели прямо на нас. Что-то не везет мне нынче — второй раз за довольно короткое время я попадаю под прицел. Как с этим бороться? Впрочем, на этот раз было не так страшно. Привыкаю, что ли?

Все пятеро — и не подумаешь, что террористы! — обрядились в обычные джинсы, заправленные в высокие армейские ботинки. Футболочки на всех, а поверх футболок болтались камуфляжной расцветки жилеты с бесчисленным количеством карманов. Лишь автоматы, наши, между прочим, родные «АКМ», выдавали недобрые намерения пришельцев.

Когда группа остановилась в метре от нас, один из мужчин что-то громко крикнул.

— Чего он хочет? — глухо поинтересовалась Маня.

— Откуда мне знать? Был у нас толмач, да кончился. Ему переводить, а он лыка не вяжет, в смысле, приболел слегка… Вон метрах в десяти отсюда валяется, — негромко отозвалась я.

Мужчина снова что-то крикнул. Маруся заволновалась:

— А вдруг он чего требует, а мы и не знаем чего, потому выполнить не можем? Осерчает, да шмальнет по нам из автомата… Славик, как быть-то? Соображай своей умной головой, да побыстрее!

Легко сказать, соображай. Как соображать под дулами пяти автоматов? Хоть я и несильно боялась, но думать под прицелом все-таки несподручно.

Крепкие мужские руки подняли меня вверх в стремлении поставить на ноги. Напрасные старания, честное слово! Мои ноги сделались ватными и стоять ну никак не хотели. Парень, что меня поднимал, быстро решил возникшую проблему: он просто посадил меня на песок, предварительно отобрав автомат. С остальными девчонками поступили так же. Во всей этой ситуации, довольно неприятной, можно даже сказать, трагической, я усмотрела некоторые плюсы. Во-первых, все «амазонки» снова вместе, а во-вторых, нас не убили. Впрочем, последнее обстоятельство, вполне вероятно, временное.

Новый день на острове окончательно вступил в свои права, и в его свете я наконец рассмотрела наших тюремщиков. Их возраст определить оказалось довольно проблематично: все смуглые, бородатые, в темных очках — словом, одинаковые, как однояйцевые близнецы. Тут мне вспомнился старинный мусульманский обычай: юноша, взрослея, не должен брить бороду. Следовательно, чем длиннее борода, тем старше мужчина. Судя по бородам террористов, они еще салабоны — лет по двадцать пять, двадцать семь каждому. А может, обычаи изменились?

— О, ковыляет наш толмач, — шепотом проинформировала Маруська.

К этому моменту нашу разведгруппу, то есть меня. Маню, Дарью, обеих Ленок, связали и подсадили к близняшкам и Настасье. Правда, нам повезло немного больше, чем им, — у террористов, видимо, закончился скотч, и рты у нас остались неохваченными, в смысле, незалеченными. Этим обстоятельством немедленно воспользовалась моя неугомонная подружка. Она сообщила о приближении Ингумбо и принялась ворчать:

— У-у, сволочь! Джервалхарлар-то их, когда революции затевал, не для таких граждан старался…

— Маня, Джевахарлал Неру в Индии старался. — попыталась я восстановить историческую справедливость, но Марусю сбить с толку подобными пустяками невозможно.

— Фигня. — отмахнулась она. — Эх, жаль, у меня руки веревкой заняты, а то покусала бы этого придурка!

— Разве ты еще и руками кусаешься? — удивилась я.

— Кусаюсь я зубами. Просто зубы чесаться не могут, а руки так и зудят.

— Лучше уймись, Марусь. Первая твоя попытка пустить в ход зубы окончилась плачевно. Лучше посмотри на этих… внимательно. Узнаешь кого-нибудь?

— А должна? — насторожилась подруга, пронзая зорким взглядом террористов. Они стояли полукругом неподалеку от нас и, смеясь, что-то обсуждали, то и дело поглядывая на Ингумбо. Я еще раз их пересчитала — так и есть, пять человек. Это что ж выходит, те двое из подвала, которых Маня с Ленкой так тщательно упаковали, сумели освободиться?

— Узнаешь? Нет? — поинтересовалась я результатами рентгеновского обследования.

— Господи, да они все одинаковые, как партия и Ленин! Две руки, две ноги, голова… Славик, ты намекни, а? Я понятливая, сразу соображу.

— Да? Ну ладно. Скажи, пожалуйста, того, кто тебе поставил украшение под глаз, ты здорово укусила или так себе?

— Обижаешь! До крови! В этот укус я, можно сказать, всю душу вложила, всю ненависть к врагу.

— Молодец, — одобрительно кивнула я. — Это значит что?

— Что?

— Это, Маня, значит, что по меньшей мере одна рука из десяти должна быть пе-ре-вяза-на.

— Конечно, он при мне ее бинтом заматывал… Не томи, Ярослава! Объясни толком, что-то я никак не врублюсь, к чему ты клонишь, — пожаловалась понятливая подружка.

— К тому. Террористов на острове уже семь человек, включая тех двоих из подвала, а с нашим Ингумбо и все восемь… — пояснила я, закусив губу, чтобы не разреветься от отчаяния.

— Хорошие дела, — присвистнула Манька. — Террористы размножаются как тараканы…

Очень ценное наблюдение! Учитывая наше беспомощное состояние в данный момент, бороться с ними мы никак не можем, а потому ближайшее будущее рисовалось мне весьма туманно. Получил ли мир наше послание с просьбой о помощи? Что с нами будет, если не получил? По телевизору я иногда видела кадры новостных передач о заложниках, попавших в лапы террористов. Как правило, участь их печальна, я имею в виду пленников. Террористы выдвигают какие-то требования… А вот что происходит дальше, в новостях почему-то не говорят, просто спустя некоторое время объявляют о гибели несчастных заложников. Скорее всего, требования террористов никто не выполняет.

Разрыдаться захотелось еще сильнее. Наверное, я так бы и поступила, но к нам приблизился Ингумбо. Плакать перед врагом я посчитала ниже своего достоинства, потому гордо задрала подбородок и еще сильнее прикусила губу.

— Как дела? — Ингумбо предпринял попытку улыбнуться. Вышло так себе, на троечку с минусом. Отек, конечно, слегка спал, но лицо негра все еще было круглым, как сгоревший блин. Кровь на рассеченной брови запеклась безобразной коркой, а лоб, щеки и даже шея покрылись пупырышками. Такими, знаете, какие выскакивают на теле, если по нему случайно задеть крапивой. В ответ на банальный вопрос Ингумбо я презрительно фыркнула и скроила надменную мину.

— Слушай, товарищ, — проникновенно обратилась к негру Маруся, чем вызвала во мне бурю негодовании: какой он нам товарищ?! Африканский крокодил ему товарищ! Маня сделала вид, что не заметила моей реакции, и попросила: — Поправь, пожалуйста, веревку, а? Вот тут, на правом плече… Натирает…

Секунду примерно Ингумбо размышлял, пытаясь найти подвох в невинной просьбе, не нашел и, кивнув, протянул руку к Манькиному плечу. Кровожадно сверкнув очами, подруга впилась в черную руку, словно голодная пиранья. Вопль безумного самца гориллы, мое торжествующее «а-а-а» и Марусино удовлетворенное урчание слились воедино. «Амазонки» со свободными ртами одобрительно заулюлюкали, а близняшки с Настасьей восторженно аплодировали глазами.

Однако торжество справедливости длилось недолго. Ингумбо свободной от зубов рукой с размаху врезал Мане по лицу, желая, видно, придать ему недостающую симметрию, потому как фонарь под глазом подруги выглядел уж очень одиноко.

Маруся выпустила руку негра, сплюнула с губ кровь и плотоядно оскалилась:

— Это тебе за всех нас и за вашего великого революционера Джервалхарлара.

Гордясь поступком отважной подруги, я мысленно махнула рукой на историческую справедливость и искренне поверила в африканского героя-революционера.

Террористы смеяться перестали. Манькин демарш здорово их разозлил: они что-то залаяли на своем тарабарском наречии, забегали, засуетились, а потом дружно направили на нас автоматы.

— Ну все, сейчас они расставят все точки над китайским алфавитом, — грустно констатировала Маруся. — Девчонки, простите меня, убогую! Не удержалась я… Прадед мой во Вторую мировую связистом был, под Орлом погиб. Так вот он так же, зубами, провод сжал. Гены, что ли, во мне взыграли?

Подруга выглядела искренне несчастной, оттого упрекать ее ни у кого язык не повернулся, а Ленка-студентка даже попыталась успокоить Маню:

— Не казни себя, Марусь. Если честно, ты молодец. Жаль, что я сама до этого не додумалась. Между прочим, если нас убьют сразу, можем считать, повезло…

— Что-то мне подсказывает, что удача нынче не на нашей стороне, стало быть, везения не видать, — саркастически ухмыльнулась Дашка.

Ингумбо, оправившись от нервного потрясения, вновь подошел к нам, но на этот раз благоразумно остановился на безопасном расстоянии. Пупырчатые ноздри негра раздувались, как у Конька-Горбунка, разве только пар не валил. Все еще оплывшие глазки гневно сверкали.

— Что, Сивка-Бурка, за добавкой вернулся? Ну, подходи, родной, добавлю… — оскалилась Маруська.

— Я лично тебя убью, вот этими вот руками!

— Ничего не выйдет. — Маня вздохнула с притворным сожалением. — У тебя ведь одна рука только осталась, вторую ам… ап… короче, отрезать придется. Я же ядовитая, чисто ваша мамба африканская! А тебе даже от столбняка прививку не сделали.

Ингумбо зарычал и, выхватив из рук одного из террористов автомат, направил его аккурат в лоб болтливой подружки.

Маруся, зажмурившись, гаркнула:

— Взвейтесь, соколы, орлами!

Однако выстрела не последовало. И вообще, началось что-то невообразимое: откуда-то из-за джунглей появились вертолеты и принялись кружить над нашими головами почти на бреющем полете. Мне даже удалось разглядеть в одном из вертолетов мужика с большой видеокамерой.

— Батюшки-светы, конец света пришел! — в самое ухо прокричала Маруся. Она уже не жмурилась, наоборот, растопырила глаза и, не обращая внимания на песочную бурю, поднятую лопастями, наблюдала за происходящим.

А наблюдать было за чем. Террористы сперва немного постреляли в воздух, но быстро сообразили, что затея эта напрасная — ответная пальба из вертолетов помогла осознать сей факт. Они побросали оружие и улеглись на песок, заложив руки за голову. Со стороны океана на полной скорости неслись невесть откуда взявшиеся катера.

Никогда в жизни я не была так счастлива, как в эту минуту! Но от счастья почему-то заплакала. Впрочем, другие «амазонки» тоже заплакали слезами радости.

Катера пристали к берегу. С них высалился десант из такого количества людей — и в форме, и в цивильном, — что реальность слегка поплыла у меня перед глазами.

Первым, кого я разглядела, разогнав пелену, оказался Игнат. Выражение лица Маруськиного супруга было настолько сурово-зверским, что я сочла разумным хлопнуться в обморок.

— Славик, ты спишь? — вполголоса спросила Маруська.

— Сплю. — нехотя ответила я, зарываясь в подушку.

Сегодня начался пятый день домашнего ареста, устроенного нам Игнатом сразу по возвращении домой. Арест был самым что ни на есть настоящим. Майор временно отлучил свою супругу от семейного очага и запер ее вместе со мной в моей же квартире. Ключи Игнат отобрал, продуктами снабжал каждый вечер, на уговоры, ласки, скандалы не поддавался и категорически отказывался сделать послабление в режиме. Кроме того, он стойко нас бойкотировал.

Мы с Маруськой, в конце концов, смирились с судьбой. Гулять выходили на балкон, ели, отсыпались, а разговоров насчет пережитого приключения старались избегать. Лишь однажды по телевизору посмотрели пятиминутный репортаж о том, как русских заложниц освободили из лап террористов. Сами заложницы выглядели совсем не по-боевому, скорее наоборот. Манькину мордочку с «фонарями» под обоими глазами показали крупным планом как пример жестокого обращения с пленниками.

— Вот ведь свинство! — возмутилась подруга, когда проплыли последние кадры репортажа. — Мы столько пережили, а показали всего ничего.

— А чего ты хотела? Чтобы сняли сериал «Приключения Маньки в Африке»? Так напиши сценарий, найди какого-нибудь сумасшедшего продюсера, и будет тебе кино…

— Нет в тебе понятия, Ярослава, — вздохнула подруга. — Я ж не ради славы, я ж во имя справедливости, неужели не понятно? Между прочим, сериал получился бы очень даже ничего. Разве мало испытаний нам выпало?

Немало, кто бы спорил, одна встреча с Игнатом на далеком острове чего стоит! Когда я пришла в себя после кратковременного обморока и вновь увидела майора, мне захотелось немедленно скончаться навсегда. Манькин муж наглядно демонстрировал, на что он способен в гневе: Игнат рвался набить морду всем террористам сразу и каждому в отдельности. Четверо нехилых мужиков с трудом удерживали майора от опрометчивого поступка. Мы с Маней прекрасно понимали, что в скором времени аналогичные разборки ожидают и нас, оттого молчали, со страхом наблюдая за беснующимся Игнатом.

Освобожденные «амазонки» плакали не переставая. Карина с Кристиной обнимали и целовали всех подряд; Настасья о чем-то беседовала с женщиной в военной форме; Ленка-студентка билась в рыданиях, лежа на песке. Возле нее суетился невысокий плотный мужчина, в руках которого был медицинский чемоданчик. Дарья, хлюпая носом, активно помогала коллеге; домохозяйка Елена смотрела в океанскую даль печальным взглядом, а по щекам ее ручейками бежали прозрачные слезы…

Состав спасателей оказался весьма пестрым. Тут были и военные, и представители разных международных миссий и комиссий, врачи, полицейские, еще какие-то люди в штатском с умными непроницаемыми лицами, что наводило на мысль об их принадлежности к определенным спецслужбам. Именно эти люди порывались побеседовать с нами немедленно, но доктора и члены миссий категорически запретили любые разговоры до тех пор, пока нас не обследуют в госпитале и наше здоровье не будет вызывать опасений.

Телевизионщики и журналисты соревновались друг с другом в стремлении заполучить сенсационные кадры освобождения русских «амазонок», а заодно их эксклюзивные интервью. Впрочем, пронырливых журналюг быстро приструнили.

Наконец всех девчонок погрузили на катер, и мы покинули злосчастный остров. Представители спецслужб компании нам не составили по причине необычайного интереса к базе террористов. Самих террористов тоже пока не стали увозить. Уже с катера я видела, как военные повели их к джунглям. Во главе процессии ковылял Ингумбо.

Игнат ни со мной, ни с Манькой не разговаривал. С самого первого момента появления на острове он не произнес ни слова, но зорко следил за каждым нашим движением. Как-то смутно угадывалось, что с каждой минутой в майоре крепнет желание провести с нами беседу в теплой дружеской обстановке.

Уже в госпитале я узнала некоторые подробности операции по нашему спасению. Та женщина, с которой разговаривала Настасья, оказалась сотрудницей Международного комитета по борьбе с терроризмом, так что их разговор носил отнюдь не праздный характер.

Первое потрясение ждало при сообщении о месте нашего пребывания. Пресловутый остров Зеленой Обезьяны остался далеко в стороне, почти в сотне километров от того острова, на котором нас высадили. Как такое могло случиться, каким образом съемочная группа перепутала острова, пока неизвестно, выяснением обстоятельств данного казуса вплотную занялись компетентные органы сразу нескольких стран, в том числе и нашей.

Погудин с Заваловым заподозрили неладное, когда съемочная группа в течение двух дней не выходила на связь. Причины тому могли быть самые разные, потому продюсеры не стали поднимать шум, а для выяснения причин послали своего человечка в командировку на Зеленую Обезьяну. Ясное дело, следов нашего пребывания там не обнаружилось. Только тогда Погудин и Завалов начали понемногу паниковать. Аварий, катастроф, стихийных бедствий в ближайшем прошлом не наблюдалось, поэтому версия о гибели группы «амазонок» была отметена сразу. Командированному товарищу поручили организовать поиски потерявшихся девушек, только по-тихому, без лишнего ажиотажа. Доверенное лицо продюсеров оказалось на редкость сообразительным и быстро скумекало, что дело серьезное и в одиночку справиться с ним невозможно. Поскольку остров Зеленой Обезьяны принадлежит Нигерии, доверенное лицо обратилось в нигерийскую полицию, а заодно и в российское посольство.

В этом районе океана островов великое множество, поэтому поиски обещали затянуться на неопределенное время. Но тут по всем телевизионным каналам показали кадры, переснятые из Интернета, с русскими девушками, попавшими в заложники. Террористы требовали у мировой общественности выкуп в миллиард долларов, а у нашего правительства — прекратить военные действия в Чечне. С моей точки зрения, оба требования абсурдны, но не об этом речь. К поискам подключились военные, спецслужбы, миссии-комиссии… Погудина с Заваловым сразу замели на Лубянку, хотя они вряд ли могли что-либо пояснить.

Помог случай. Вернее, не просто случай, а наше горячее стремление к свободе. Сигнал SOS. который мы послали с базы террористов, услышала группа туристов-аквалангистов. Одного из них я как раз встретила однажды ночью в океане. Наверное, товарищ решил, что это такая же сумасшедшая любительница ночного купания, поэтому не озадачился встречей и не счел ее странной. Лишь после получения сигнала о помощи он сложил 2 и 2 и сообразил, кто и откуда посылает SOS. Однако к тому времени этот же самый сигнал получили и те, кто нас искал. Дальнейший ход событий понятен. В общем, не напрасно мы с девчонками рисковали своими головами, штурмуя вражескую базу. Террористы, наверное, даже не подозревали, какими шустрыми окажутся русские заложницы, иначе не рискнули бы играть с нами в кошки-мышки.

В госпитале мы пробыли всего два дня. Медики убедились в нашем могучем здоровье и отпустили на все четыре стороны, но тут же, прямо на пороге больницы, нас приняли под белы рученьки представители спецслужб и пресса. Еще три дня прошли в долгих, изматывающих беседах со спецслужбами. Игнат и представитель посольства сопровождали нас повсюду. Последний отличатся неуемной болтливостью в отличие от Маруськиного мужа. Тот, наоборот, молчат, как статуя Будды, играл желваками и метал молнии из глаз. Манька почему-то из-за этого сильно нервничала, а я так только радовалась — все лучше, чем слушать упреки майора. И когда мы с подругой оказались под домашним арестом, я облегченно перевела дух: разбор полетов откладывался на неопределенный срок. А там, глядишь, пройдет время, и Игнат окончательно угомонится…

— Славка, я больше не могу спать, — пожаловалась Маруся.

— Ну, поешь… Твой любимый вчера опять деликатесов приволок.

— Что ты подразумеваешь под словом деликатесы? «Докторскую» колбасу и глазированные сырки? Меня уже тошнит от них.

— Ничего не поделаешь! Твой супруг отличается редким постоянством.

Манька согласно вздохнула и умолкла, впрочем, ненадолго:

— Как думаешь, сколько он еще молчать будет?

— По мне — чем дольше, тем лучше.

— Не скажи, подруга! Кто знает, какие еще идеи бродят в милицейской голове моего майора… Уж лучше бы он отругался один раз, и дело с концом. Я не могу больше дома сидеть! — неожиданно выкрикнула Маруся, задрав голову кверху. Можно подумать, сидение дома входит в число моих любимых занятий, но я ведь не ору.

В замке, что на входной двери, заелозил ключ.

— Явился наш тюремщик, — проворчала Маня, усаживаясь в кровати по-турецки. — Что за жизнь пошла? Сперва у террористов в плену сидела, теперь у собственного мужа. Чего это, интересно, он нынче так рано явился?

Игнат вошел в комнату, сразу заполнив собой все ее жизненное пространство. Примерно с минуту майор внимательно нас разглядывал. Под таким пристальным взглядом я почувствовала себя крайне неуютно, оттого завозилась под одеялом, мысленно прося господа сделать меня невидимой. Маруся же насмешливо скривилась и демонстративно уставилась на унылый пейзаж за окном.

— Пошли на кухню, — неожиданно молвил Игнат, первым удаляясь в заданном направлении.

То, что великий немой заговорил, напугало нас больше, чем все террористы вместе взятые. Напускное безразличие с подруги как ветром сдуло. Она поежилась и жалобным голоском сообщила:

— Небось очередную пакость затеял. Пожалуй, ты права. Славка, лучше бы он молчал!

Я попыталась ободрить Маруську:

— Не дрейфь. Маня! Вспомни африканского революционера-героя — и вперед!

Утешение слабое, но другого не имелось, потому мы обнялись на прощание, поцеловались и потрусили на кухню. Увиденное там заставило нас уронить челюсти от изумления.

В центре стола стояла большая бутылка мартини в компании с двухлитровым пакетом апельсинового сока; рядом источал одуряющий аромат еще горячий шашлык, небрежно сваленный в большую кастрюлю. В данный натюрморт очень органично вписывались свежие овощи и зелень — словом, все то, о чем мы с Маней так долго мечтали, день за днем уныло пережевывая картонную «Докторскую», заедая ее безвкусными глазированными сырками. Да, забыла упомянуть о двух букетах из красных и белых роз, украшавших мой подоконник. Подобного праздника стены старенькой кухни не видели давно.

— Славка, это провокация! Не поддавайся, крепись! — громким шепотом приказала Маруська.

Крепиться было очень трудно — я не могла оторвать глаз от аппетитных кусков мяса. Мой желудок сразу же во весь голос заявил о своих правах, да и Манькин тоже не безмолвствовал. Игнат немного послушал этот необычный диалог, а потом вдруг улыбнулся. Совсем по-человечески улыбнулся, честное слово!

— Да садитесь вы уже, глядеть на вас тошно! Того и гляди, желудки вас самих начнут переваривать…

Если честно, дело как раз к тому и шло, поэтому мы с Марусей не стали дожидаться повторного приглашения.

Полчаса спустя, когда в кастрюле остался один кусок шашлыка, а бутылка мартини наполовину опустела, я отвалилась от стола, как сытая медицинская пиявка. У Мани не хватило сил даже на это простое движение — она попросту подперла голову руками и осоловело уставилась на Игната. Тот глаз не отвел, а смотрел весело, открыто, я бы сказала, доброжелательно. Подруга лениво моргнула, шевельнула бровью в мою сторону, а потом не без труда проговорила:

— Ну, кто был прав? Я же предупреждала — провокация!

Наверное, Манька права, и какой-нибудь подвох в действиях ее любимого имелся, но я никак не могла его углядеть. Впрочем, даже и не пыталась — шашлык и мартини оказали на меня столь положительное действие, что я мысленно выдала Игнату индульгенцию на все провокации как в прошлом, так и в будущем. Однако у подруги имелись иные соображения на сей счет. Она сама налила себе мартини, выпила, даже не разбавив его соком, и с тяжким вздохом расправилась с последним кусочком шашлыка. После этих нехитрых действий Маруська обратилась к супругу с прямым вопросом:

— На убой, что ли, нас откармливаешь? Хочешь, чтобы мы скончались от обжорства прямо тут, на твоих глазах? Очень изощренный способ мести двум беззащитным девушкам за… м-м… их невинную шалость!

Игнат заметно погрустнел. На его благородном челе образовалась скорбная складка, а взор потух.

— Самое ужасное во всей этой истории, — вздохнул майор, — чудовищная ложь, изобретенная вами и прикрытая благородной целью. Поисковый отряд, места боевой славы… Андрюху жаль: повелся мужик на бабьи уговоры, по морде, считай, ни за что схлопотал. Он ведь телеграммы слал от вашего имени, мол, все в порядке, месим грязь в нижегородских лесах, но дело наше правое… А шантаж Завалова? Чья идея? Впрочем, я и так знаю, — Игнат выразительно посмотрел на Маруську. Подруга смущенно хмыкнула, а я лишний раз подивилась необыкновенному оперативному чутью ее супруга. Майор усмехнулся: — А теперь на минуточку представьте, каким идиотом я себя почувствовал в один совсем не прекрасный день, когда утром получил очередную телеграмму, а вечером увидел Маруськину физиономию в телевизоре! Обалдеть! Диктор Центрального телевидения сообщает мне, где в данный момент находится моя собственная жена! Вот уж никак не подумал бы, что Нижний Новгород теперь расположился в районе экватора!

Мне было невыносимо стыдно, даже уши пылали. Я не решалась на оправдания, а вот Маня отважилась на реплику:

— Ты все равно нас не отпустил бы в такую даль, да еще на целый месяц. Ты вообще ведешь себя как феодал недобитый, словно мы твоя личная собственность. Чтоб в Грибочки поехать, приходится неделю уговаривать, а тут — остров! А нам ведь приключений хочется, ощущений всяких острых. Мы женщины, в конце концов!

— Кто женщины? Вы, что ли?! Да вы катастрофы ходячие! Нормальные женщины дома сидят, щи мужьям готовят и детишек рожают, а не таскаются по всему миру в поисках приключений. Ха, острых ощущений им захотелось! Ну и как, получили? Если нет, так бога ради — забросим вас куда-нибудь на Северный полюс или в другую горячую точку, их сейчас навалом… — Игнат потихоньку начал закипать.

Вспомнив, как он рвался в кулачную атаку на террористов и как его с трудом удерживали здоровые мужики, я незаметно пнула ногой Маньку, чтобы она прикусила свой длинный язык хотя бы на время. Подруга прониклась и немедленно дала задний ход:

— Не надо… В смысле, в горячую точку не надо: людям там и так хреново, а с нами совсем пропадут…

— Это точно, — согласился Игнат.

— Мы больше не бу-удем! Правда, Славик? — для убедительности Маруська шмыгнула носом и утерла несуществующую слезу.

Конечно, клясться на Библии, зная Манькин неугомонный характер, я бы не стала, но, на всякий случай скрестив пальцы обеих рук, торжественно провозгласила:

— Никогда! — и тут же наябедничала: — А Маня на острове о ребеночке мечтала…

Чувствительный удар по коленке дал понять, что я сболтнула лишнее. Зато Игната это сообщение взбодрило:

— Да?! Мы этим займемся в самое ближайшее время, правда, любимая?

— Угу, — обреченно кивнула любимая и еще раз двинула по моей коленной чашечке. Было больно, но я изобразила на лице полный восторг по поводу окончательного примирения супругов. Судя по горящим глазам Игната, он был готов немедленно приступить к производству детишек. Однако Маруська осадила любимого:

— Милый, а ты разве не расскажешь, чем дело закончилось? И вообще… — Маня начертила рукой в воздухе знак вопроса. — Хотелось бы узнать подробности. Мы как-никак главные героини этого шоу.

Я не могла не согласиться с подругой, тем более что подробности «шоу» волновали меня со страшной силой. Желание к воспроизводству себе подобных у майора сразу пропало. Он свел брови к переносице, отчего сразу сделался похожим на разгневанного самца гориллы, виденного нами на острове, и вперился в нас пронзительным милицейским взглядом. Ну, мы с Маней тоже прошли суровую школу жизни, потому выдержали этот взгляд со стойкостью, достойной наивысших похвал. Немного помявшись, Игнат все-таки заговорил, и рассказ его, признаюсь, произвел впечатление…

Как ни странно, история началась с убийства некоего Штейна Эдуарда Семеновича. Да-да, того самого Штейна, которым Манька шантажировала господина Завалова. Штейна убили у подъезда его дома, когда тот возвращался в родную Дубну после тяжелого трудового дня. Эдуард Семенович работал в рекламном отделе одного из коммерческих телевизионных каналов. Когда уставший и издерганный начальством Штейн выходил из стареньких «Жигулей», пуля киллера пробила насквозь его сердце. Вторая пуля — контрольная — угодила аккурат в центр лба. Расследование убийства почему-то поручили не местным ментам, а убойному отделу МУРа.

Оперативники убойного отдела, в числе которых, как вы понимаете, был и наш Игнат, пребывали в крайнем недоумении. Как такое могло случиться? Штейн — рядовой сотрудник рекламного отдела, а убийство явно заказное! Никаких связей с криминалом, подпольного свечного заводика или еще каких-либо грехов за погибшим не водилось. Мужик жил один в двухкомнатной квартирке в Дубне и горько оплакивал гибель своей единственной дочери Ксении.

Ксюшу Штейн-отец схоронил буквально за три дня до собственной смерти. Молодую женщину сбила машина, когда та возвращалась с работы. Место ее работы было, в общем-то, обычным для дубнинцев: АЭС, а точнее, испытательная лаборатория при станции. Опрос соседей семьи Штейнов и сослуживцев Ксении и самого Эдуарда Семеновича дал неожиданный и обескураживающий результат.

Три года назад Ксения Штейн вышла замуж за гражданина Зимбабве Ингумбо Эсембе Нгали. Этот самый Нгали оказался на редкость внимательным, заботливым, любящим супругом. Папаша Штейн сперва был против брака. Особенно ему не нравилось, что будущий зять — мусульманин. Однако дочь была счастлива, и Эдуард Семенович смирился. В конце концов, решил он, счастье дочери важней религиозных предрассудков! Видя, как живут молодые, старик только радовался и уже втайне мечтал о симпатичных смуглых внуках.

Как водится, надежды рухнули в одночасье и все сразу. Однажды Штейн вернулся с работы и услышал горячий спор между супругами, происходящий в крохотной кухне за закрытой дверью. Ксюша и Ингумбо были столь увлечены этим спором, что не услышали, как вернулся отец.

— Ты должна мне помочь! — кричал зять и в лучших русских традициях стучал кулаком по столу.

— Нет! Я не могу этого сделать, — плача, отвечала Ксения. — Это же преступление, предательство, неужели ты не понимаешь?!

— За это преступление платят огромные деньги! Мы будем до конца жизни обеспечены, и еще детям и внукам останется! Папаше твоему купим домик в деревне, пусть живет и радуется. Сами в Москву переберемся, в хорошую квартиру… Даже работать не надо будет! И оставь, пожалуйста, разговоры о предательстве! Вашу родину уже давно все предали и продали. В первую очередь ваше же правительство! Неужели ты до сих пор не поняла самого главного правила жизни в России: каждый сам за себя?! Деньги правят миром, деньги, деньги и только деньги… За деньги можно купить все: друзей, подруг, любимых…

Эдуард Семенович слушал разговор своих детей, но не мог понять его смысла. О чем толкует зять? Какие деньги? Почему плачет Ксюша? Чего от нее требует Ингумбо?

Чтобы обнаружить свое присутствие, Штейн громко хлопнул входной дверью и крикнул:

— Дети, я дома! Что у нас вкусненького на ужин?

Спор на кухне прекратился. Заплаканная Ксения шмыгнула мимо отца в ванную, а Ингумбо как ни в чем не бывало поздоровался с тестем и важно прошествовал в спальню супругов. Как ни старался негр скрыть свое раздражение, ему это не удавалось. Казалось, даже его спина излучает недовольство…

Всю ночь Эдуард Семенович не спал, прислушивался к приглушенным голосам за стеной. Тревога, смутные подозрения и нервное напряжение не позволили старику уснуть этой ночью.

А на следующий день Ксения погибла. Какой-то лихач на большой черной иномарке сбил молодую женщину и, как и полагается в таких случаях, с места происшествия скрылся. Узнав о смерти единственной дочери, Штейн за пять минут постарел на двадцать лет, превратился из этакого бодрячка-боровичка в сушеный сморчок.

После похорон Ксюши Эдуард Семенович усадил зятя перед собой и сообщил, что не верит в несчастный случай. Более того, он имеет все основания подозревать Ингумбо в причастности к гибели дочери.

Ингумбо внимательно выслушал обвинения в свой адрес. Ни один мускул не дрогнул на черном лице, и только сардоническая улыбка кривила его губы.

— Ты старый, сумасшедший идиот, — спокойно ответил негр Штейну. — Дочь твоя, дура бестолковая, не захотела мне помочь, и что с ней теперь? А ты, папаша, сам подписал себе смертный приговор. Молчал бы в тряпочку, глядишь, и дожил бы до конца дней своих в счастливом неведении… Впрочем, я сегодня добрый. Скорблю, понимаешь, по безвременной кончине любимой жены Ксении. Так что живи, дед!

С этими словами Ингумбо покинул квартиру, негромко хлопнув дверью на прощание.

Вечером следующего дня неизвестный киллер прервал земной путь Эдуарда Семеновича Штейна.

Много позже стало известно, что за тип этот Ингумбо Эсембе Нгали. Еще на родине, в далеком Зимбабве, Ингумбо стал членом африканской ветви Аль-Каиды. Он активно участвовал в террористических актах, боролся против «неверных» — словом, жил так, как учат жить всех террористов их лидеры. Однажды непосредственный начальник Ингумбо неожиданно приказал ему учить русский язык. Дескать, через год его отправят в холодную Россию с очень важной миссией. Что это за миссия, шеф пока не сообщил. Целый год Ингумбо корпел над учебниками и, в конце концов, научился довольно сносно говорить по-русски. Накануне отлета Ингумбо посвятили в суть дела.

Непостижимым образом террористы узнали, что в секретных лабораториях при АЭС в Дубне ведутся испытания одного из самых потенциально опасных и редчайших материалов, используемых в ядерных реакторах и бомбах, — гафния. Впрочем, такие же испытания проводились и в США, и в Великобритании. В каждую из этих стран были засланы люди Аль-Каиды. Ингумбо досталась Россия. Надо заметить, именно гафний называют исходным материалом для оружия нового поколения. Оно стирает различия между обычным и ядерным вооружениями. Энергия, выпускаемая им в виде гамма-излучения, мгновенно убивающего людей, в шестьдесят раз сильнее обычных химических веществ.

Один грамм специально обогащенного энергией гафния несет в себе больше мощности, чем пятьдесят килограммов динамита.

Ингумбо следует выяснить технологию обогащения гафния. Именно с этой целью его посылают в Дубну. Срок выполнения задания оговорили сразу — не дольше трех-четырех лет. Вот таким образом «наш» негр и оказался в Дубне. Ксения Штейн в лаборатории при АЭС занималась именно обогащением гафния и его испытаниями. Скорее всего, Ингумбо требовал, чтобы жена подробно рассказала о технологии, о том, что уже достигнуто, чего еще только планируется достичь. Как мы помним, Ксюша отказалась наотрез, и никакие деньги не могли поколебать ее решения. К сожалению, несчастная девушка даже не подозревала, что ее отказ равносилен самоубийству — в планы Ингумбо не входило оставлять в живых ненужных свидетелей…

Времени для того, чтобы начинать все сначала, уже не было. Раздосадованный негр, проваливший задание начальства, решает вернуться на родину. И надо же такому случиться, что за день до отлета в Зимбабве Ингумбо совершенно случайно узнает о проекте «Новые амазонки». То ли в баре, то ли в ночном клубе он стал невольным слушателем разговора Погудина и Завалова об этом проекте.

Из клуба негр вышел с широкой улыбкой на лице. Он уже знал, как сможет реабилитироваться перед шефом. План был прост, как таблица умножения. Дома Ингумбо сперва, конечно, получил хороший нагоняй от своего непосредственного начальства, а потом удостоился благодарности за интересную идею.

Надежный человек банды террористов «пас» русских «амазонок», то есть нас, с момента приземления на благословенной африканской земле. Катер, на который нас погрузили для отправки на Зеленую Обезьяну, террористы перекупили. Они просто дали хозяину катера денег, и он доставил «амазонок» в нужное место. Разумеется, сразу после исполнения задания горе-капитана убрали, нашу съемочную группу тоже, а мы попали в заложники. Однако нужен был человек, который наблюдал бы за нашими действиями, за каждым нашим шагом. Угадайте, кто стал этим наблюдателем? Конечно, Ингумбо! Он неплохо владел русским языком, следовательно, был в курсе всего происходящего в лагере. Способ внедрения «казачка» в стан «амазонок» террористы избрали жестокий, но действенный: они до полусмерти избили Ингумбо и для надежности прострелили ему ногу. Специально для наших нежных ушей и доверчивых душ негр сочинил «жалистную» историю о том, как его, несчастного, похитили нехорошие дяди, избили, чуть не расстреляли и оставили умирать в Хана-тауне.

За несколько месяцев до нашего появления на острове террористам удалось приобрести 3,5 килограмма необогащенного гафния. Где именно, до сих пор выясняют спецслужбы, причем не только российские. Гафний хранился в металлообразной форме на острове, в том самом подвале, куда мы сбросили парочку «спеленатых» террористов. Вот почему Ингумбо так перепугался, когда мы сообщили ему, где отдыхают его товарищи.

Женщина из Международного комитета по борьбе с терроризмом говорила о сумме выкупа, затребованного нашими похитителями. Деньги им нужны были для обустройства цеха-лаборатории по обогащению гафния, то есть доведения его до стопроцентной чистоты. Ну а как дальше развивались события, теперь известно, наверное, всему миру…

— Да-а, — протянула Маруська, когда Игнат закончил рассказ. — Вот ведь сволочи, чего удумали! Хорошо еще, что именно мы попались в их лапы. Окажись на нашем месте кто-нибудь другой, неизвестно, как бы все обернулось… Стойте, стойте! Это что ж выходит? Выходит, мы герои, что ли?

— Ну… в общем-то… где-то даже и герои, — нехотя признался Игнат.

— Так это ж здорово! Это следует отметить!

Манька разлила остатки мартини по бокалам. Признаюсь, пока майор вел повествование, мы с подружкой несколько раз прикладывались к бутылке, отчего ее содержимое заметно уменьшилось. Осуждать нас за это не следует — мы ведь страшно волновались на протяжении всего рассказа Манькиного мужа, словно все переживали заново, но уже будучи посвященными в страшные подробности.

Мы выпили за героизм русских девушек, то бишь за нас, после чего Маня нагло заявила своему мужу:

— Ты, дорогой, похлопочи перед начальством: пусть нам по медальке какой-нибудь повесят, да денежек дадут в качестве компенсации за моральный ущерб и в знак благодарности за спасение человечества.

— По заднице вам ремнем солдатским, а не медальки! — рыкнул Игнат. Однако его рычание уже не волновало мою бедовую подругу. Ее голову посетила очередная гениальная идея:

— Надо в ООН писать! На премию от нашего правительства рассчитывать глупо, а в ООН, глядишь, проникнутся и насыплют нам евров полные карманы! Впрочем, можно и доллары, но по курсу. Не-ет, это неплохая идея! Славка, неси бумагу и ручку — будем петицию составлять.

Я с любопытством наблюдала за реакцией Игната. Что-то мне подсказывало, что петицию составить нам не удастся, по крайней мере сегодня. Как в воду глядела! Майор поднялся во весь свой могучий рост, метнул в Марусю пару молний и рявкнул так, что пустая кастрюлька из-под шашлыка гулко ухнула:

— А ну, марш домой! Я сейчас тебе такую петицию составлю! И в ООН, и в НАТО, и во все организации сразу. Бегом!!!

Манька послушно потрусила к выходу, но по ходу успела мне хитро подмигнуть, из чего я сделала вывод, что у подруги имеется секретное оружие против мужниного гнева.

Пока я прибиралась на кухне, в моей голове бродили разные мысли, в основном тревожные.

Ну, на этот раз не без нашего скромного участия удалось разрушить коварные планы международного терроризма. Но ведь на этом Аль-Каида не угомонится. В следующий раз она еще чего-нибудь придумает, не менее коварное и страшное. Чего ж делать-то, а? Мы же с Маруськой не можем постоянно спасать человечество: подружке надо детей рожать, да и мне не мешало бы сделать чего-нибудь полезное. Замуж выйти, что ли?

Рука сама потянулась к телефону и набрала номер Темы, мужчины, отчего-то считавшего себя моим женихом. Нет, я вовсе не собиралась немедленно выходить за него замуж. Просто вдруг захотелось мужского внимания и ласки…

Эпилог

Стены шикарного ресторана в центре Москвы периодически вздрагивали от громких взрывов хохота. Семь молодых симпатичных девушек гуляли на девичнике.

— А помнишь, Лен, как мы на семейство горилл наткнулись?

— Конечно, такое не забывается. Ты так проникновенно беседовала с детенышем…