Эрик-Эммануил ШМИТТ
МАЛЫЕ СУПРУЖЕСКИЕ ЗЛОДЕЯНИЯ
Действующие лица
ЛИЗА
ЖИЛЬ
Ночь. Квартира.
Слышен звук ключа в замке и отпирающихся задвижек.
Дверь открывается, пропуская две тени в ореоле желтоватого света из коридора.
Женщина входит в комнату, мужчина с чемоданом в руке остается позади нее, на пороге, как будто не решаясь войти.
Лиза быстро начинает зажигать один за другим все светильники, ей не терпится дать свет на место действия.
Как только квартира освещена, она распахивает руки, демонстрируя интерьер, как если бы это была декорация к спектаклю.
ЛИЗА. Ну, как?
Он отрицательно качает головой. Она обеспокоена и настаивает.
ЛИЗА. Не торопись! Сосредоточься.
Он внимательно и досконально оглядывает всю имеющуюся мебель, потом опускает голову. Вид у него несчастный и пришибленный.
ЛИЗА. Ничего?
ЖИЛЬ. Ничего.
Однако этот ответ ее не удовлетворяет. Она ставит на пол чемодан, закрывает дверь, берет его под руку и ведет до кресла.
ЛИЗА. Вот кресло, где ты любишь читать.
ЖИЛЬ. Оно мне кажется несколько поизносившимся.
ЛИЗА. Я тысячу раз предлагала сменить обивку, но ты всегда отвечал: либо я, либо обойщик.
Жиль усаживается в кресло. На лице его появляется гримаса боли.
ЖИЛЬ. Тут не только обивку надо менять, пружины как будто тоже…
ЛИЗА. Пружина интеллекта.
ЖИЛЬ. Что, что?
ЛИЗА. Ты считаешь, что польза от кресла есть только тогда, когда оно неудобно. А пружину, которая в данный момент врезалась тебе в левую ягодицу, ты называешь пружиной интеллекта, уколом мысли, пиком неусыпной бдительности!
ЖИЛЬ. Кто же я: псевдоинтеллектуал или подлинный факир?
ЛИЗА. Пересядь-ка лучше к письменному столу.
Он послушно следует ее совету, но стул вызывает у него недоверие, и он предварительно кладет на него руку. Когда он садится, слышится металлический стон. Он вздыхает.
ЖИЛЬ. Имеется ли у меня теория и относительно скрипящих стульев?
ЛИЗА. Разумеется. Ты запрещаешь мне смазывать пружины маслом. Для тебя каждый скрип — сигнал тревоги. А ржавая табуретка — активный участник твоей битвы против всеобщей расслабленности.
ЖИЛЬ. Сдается мне, я оброс теориями на все случаи жизни?
ЛИЗА. Почти. Ты не выносишь, когда я навожу порядок на твоем письменном столе, и называешь первозданный хаос в своих бумагах «порядком исторического складирования». Полагаешь, что книги без пыли напоминают чтиво в зале ожидания. Считаешь, что хлебные крошки — не мусор, потому что хлеб мы употребляем в пищу. А совсем недавно уверял меня, будто крошки — это слезинки хлеба, который страдает, когда мы его режем. Отсюда вывод: диваны и кровати полны скорби. Ты никогда не заменяешь перегоревшие лампочки под тем предлогом, что в течение нескольких дней следует соблюдать траур по угасшему свету. Пятнадцать лет обучения в брачном союзе научили меня сведению всех твоих теорий к единственному, но основополагающему тезису: ничего не делай в доме!
Он улыбается мягкой, извиняющейся улыбкой.
ЖИЛЬ. Жизнь со мной — настоящий ад, верно?
Она с удивлением поворачивается к нему.
ЛИЗА. Ты меня растрогал своим вопросом.
ЖИЛЬ. И каков же будет ответ?
Она не отвечает. Поскольку он продолжает ждать, кончается тем, что она уступает с застенчивой кроткостью:
ЛИЗА. Конечно, это ад, но… определенным образом… этот ад меня устраивает.
ЖИЛЬ. Почему?
ЛИЗА. В нем тепло…
ЖИЛЬ. В аду всегда тепло.
ЛИЗА. И у меня там есть место…
ЖИЛЬ. О, мудрый Люцифер…
Умиротворенный ее признаниями, он направляет свое внимание на окружающие его предметы.
ЖИЛЬ. Странно… у меня такое чувство, словно я — новорожденный, но взрослый. Кстати, сколько дней?
ЛИЗА. Пятнадцать…
ЖИЛЬ. Уже?
ЛИЗА. А мне казалось, время течет так медленно.
ЖИЛЬ. По мне, так — стремительно. (Самому себе) Проснулся утром в больнице, рот мокрый, как будто я вышел от дантиста, по коже мурашки бегают, на голове — повязка, в черепе — тяжесть. «Что я здесь делаю? Со мной несчастный случай? Но я жив». Пробуждение, несущее облегчение. Коснулся своего тела, как если бы мне его только что вернули. Я вам рассказал…
ЛИЗА (поправляет его). Тебе!
ЖИЛЬ (продолжает). Я тебе рассказал про номер с сиделкой?
ЛИЗА. Номер с сиделкой?
ЖИЛЬ. Сиделка входит. «Рада видеть вас с открытыми глазами, господин Андари». Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть, с кем она разговаривает, и вижу, что я совершенно один. Она опять: «Как вы себя чувствуете, господин Андари?» И вид у нее такой уверенный. Тогда я собираю все свои силы, чтобы преодолеть усталость и ответить ей хоть что-нибудь. Когда она уходит, я взбираюсь на кровать, дотягиваюсь до температурного листа — и там это имя: Жиль Андари. «Почему они меня так называют? Откуда это заблуждение?» На Андари ничто во мне не откликается. И в то же время я не могу себе дать и никакого другого имени, в памяти бродят лишь какие-то детские прозвища — Микки, Винни, Медвежонок, Фантазио, Белоснежка. Отдаю себе отчет, что я не знаю, кто я такой. Потерял память. Память о себе. Зато по-прежнему отлично помню латинские склонения, таблицу умножения, спряжение русских глаголов, греческий алфавит. Твержу их про себя. Это меня ободряет. Вернется и остальное. Не может же быть, чтобы, помня назубок умножение на восемь — самое трудное, все знают, — не вспомнить, кто ты есть? Пытаюсь пресечь панику. В какой-то момент мне удается даже себя убедить, что память мне сдавливает повязка, слишком туго охватывающая голову; стоит ее снять, и всё вернется на свои места. Один за другим приходят врачи и сестры. Я рассказываю им о потере памяти. Они серьезно выслушивают. Объясняю им мою теорию сдавливающей повязки. Они моего оптимизма не оспаривают. Несколькими днями позже в палату входит другая сиделка, красивая женщина, без униформы. «Клево, новая сиделка! — говорю я себе. — Но почему она в цивильном?» Она ничего не говорит, только смотрит на меня и улыбается, берет мою руку, гладит меня по щеке. Назревает вопрос: не послана ли мне эта няня для выполнения специальных, специфических функций, «обслуживание страдающих самцов», няня — член бригады путан. Но тут сиделка в цивильном объявляет, что она — моя жена. (Поворачивается к Лизе) Вы действительно в этом убеждены?
ЛИЗА. Убеждена.
ЖИЛЬ. И вы не состоите в бригаде по спецобслуживанию?
ЛИЗА. Ты должен говорить мне «ты».
ЖИЛЬ. Вы не… ты не…
ЛИЗА (перебивает его). Я твоя жена.
ЖИЛЬ. Тем лучше. (Пауза) И вы… ты уверена, что мы находимся у себя дома?
ЛИЗА. Уверена.
Он снова оглядывает комнату, в которой находится.
ЖИЛЬ. Остерегаясь поспешных выводов, скажу, тем не менее, что моя жена нравится мне больше, чем моя квартира.
Оба смеются. В юморе Жиля должно сквозить смятение. Он мучается.
ЖИЛЬ. И что мы будем делать?
ЛИЗА. Сегодня вечером? Располагайся, и заживем, как прежде.
ЖИЛЬ. А что мы будем делать, если память ко мне не вернется?
ЛИЗА (встревожена). Непременно вернется.
ЖИЛЬ. Мой оптимизм на пределе, и таблетки кончились.
ЛИЗА. Она непременно вернется.
ЖИЛЬ. Вот уже две недели мне твердят, что достаточно испытать шок… Вот увидел вас — и не узнал. Вы принесли мне альбом с фотографиями, а я как будто календарь листал. Приехали сюда — всё равно что в гостиницу. (Горестно) Всё для меня чужое. Существуют шумы, краски, формы, запахи, но всё лишено смысла, не слагается в единое целое. Есть мир, огромный, полный жизни и внутренних переплетений, но я скитаюсь в нем, не находя себе роли. Всё имеет плотность, только не я. Моего Я не существует.
Она садится рядом с ним и берет его руки в свои, пытаясь успокоить.
ЛИЗА. Шок не заставит себя ждать. Случаи бесповоротной амнезии крайне редки.
ЖИЛЬ. Насколько я в состоянии о себе судить, я как раз принадлежу к разряду парней с «редкими» реакциями. Не так ли? (Умоляюще) Что вы собираетесь делать…
ЛИЗА. Ты!
ЖИЛЬ. Что ты намерена делать, если я не приду в себя? Не станешь же ты жить с моим безмозглым двойником, с напоминающей меня обезьяной?
ЛИЗА (Ей нравится его растерянность). А почему бы и нет?
ЖИЛЬ. Только не в том случае, если ты меня любишь, Лиза, только не в этом случае!
Лиза перестает смеяться.
ЖИЛЬ. Если ты любишь меня, то не можешь любить моего близнеца. Мою видимость! Пустой конверт! Воспоминание, которое ничего вспомнить не может!
ЛИЗА. Успокойся.
ЖИЛЬ. Если ты меня любишь, то примешь изуродованного, искалеченного, старого, больного, но при условии, что я останусь самим собой. Если ты меня любишь, то хочешь именно меня, а не мое отражение. Если ты меня любишь… ты…
Лиза в раздражении поднимается и нервно ходит из угла в угол.
ЖИЛЬ. Вы любите меня?
ЛИЗА. Ты!
ЖИЛЬ. Ты любишь меня?
Глядя на него с болью, Лиза молчит.
Жиль рассуждает, держа паузу после каждой фразы:
ЖИЛЬ. Любим ли я? Приятен ли в общении? Только ли приятен? Совершенно неизвестно. Даже мне самому. Нет никакой уверенности, что я в состоянии себя оценить, не хватает материала…
Он пожимает плечами. Она пристально смотрит на него странным взглядом. Хочет что-то сказать, но сдерживается. Пауза.
ЖИЛЬ. Так вы любили его?
ЛИЗА. Кого его?
ЖИЛЬ. Его! То есть меня, когда я еще был мной! Вашего мужа!
ЛИЗА. Успокойтесь.
ЖИЛЬ. А, так вы мне выкаете! Вы не жена мне! Я немедленно отсюда ухожу.
ЛИЗА. Жиль, успокойся. Я совершенно потерялась в твоих вопросах. Я выкаю рефлекторно.
ЖИЛЬ. Рефлекторно?
ЛИЗА. Это грамматический рефлекс! Ты мне выкаешь и говоришь мне о Нем, имея в виду Себя. Я уже и не знаю, на каком я свете.
ЖИЛЬ. Я тоже.
ЛИЗА. О чем ты меня спрашивал?
ЖИЛЬ. Любила ли ты своего мужа?
Она улыбается. Жиль шокирован тем, что она не отвечает.
ЖИЛЬ. Если не любила, то сейчас прекрасный случай от него избавиться. Воспользуйся тем, что он — больше не он, то есть, что он — это я, и выстави за дверь. Меня выстави за дверь! Очисти квартиру! Ты не осмеливаешься мне признаться в том, что наш брак не был счастливым? Я прав? Так используем сложившуюся ситуацию, чтобы всё расставить по местам. Я уйду. Скажи мне, чтобы я ушел, и я уйду. Мне это будет нетрудно, поскольку я не знаю, кто я, а также — кто ты. Идеальный случай! Пожалуйста, скажи, чтобы я ушел.
Лиза подходит к нему. Она удивлена, что он в таком состоянии.
ЛИЗА. Ты принял лекарства?
ЖИЛЬ (раздражен). Мои страдания не лечатся лекарствами! Что за манера заставлять меня глотать пилюли всякий раз, как я испытываю какое-то чувство?
ЛИЗА (рассмеялась). Жиль!
ЖИЛЬ. И плюс ко всему ты еще смеешься надо мной!
ЛИЗА (в восхищении). Жиль, это чудесно, тебе лучше, ты приходишь в себя: ведь это одна из твоих типичных фраз: «Что за манера заставлять меня глотать пилюли всякий раз, как я испытываю какое-нибудь чувство?»! Это ты. Определенно ты. Ты всегда не выносил людей, которые топили свой гнев, свои печали, тоску или негодование в транквилизаторах. Одна из твоих теорий звучит так: наша эпоха дошла до такой степени изнеженности, что пытается прописывать лекарства от совести, однако ей не удастся вылечить нас от того, чтобы быть людьми.
ЖИЛЬ (приятно удивлен). Вот как?
ЛИЗА. И добавлял, что мудрость состоит вовсе не в том, чтобы отказаться чувствовать. Напротив, она предписывает всё испытать. Когда настает момент.
ЖИЛЬ. В самом деле? Значит, и в быту, как в метафизике, мой девиз состоит всегда в том, чтобы… ничего не делать?
В восторге от того, что Жиль проявляет свойственные ему черты, Лиза целует его в лоб.
Жиль придерживает ее возле себя, касается губами ее губ.
ЖИЛЬ (медленно, вполголоса). А существует ли между нами… физическая близость?
ЛИЗА (так же). Еще какая!
ЖИЛЬ. Неудивительно.
Застывают нос к носу, чувствуя неодолимое взаимное притяжение.
ЖИЛЬ. Еще какая… в смысле силы… или частоты…?
ЛИЗА. Еще какой силы! Еще какой частоты!
ЖИЛЬ. Неудивительно.
Он хочет поцеловать ее по-настоящему, но она отстраняется.
ЖИЛЬ. Почему?
ЛИЗА. Слишком рано.
ЖИЛЬ. А ведь мог бы произойти шок.
ЛИЗА. Но и для меня тоже.
ЖИЛЬ. Не понимаю.
Он возобновляет свою попытку добиться поцелуя. Она его останавливает.
ЛИЗА. Нет. (Он настаивает). Я сказала нет.
Решительно высвобождается, хотя и не применяя силы.
В замешательстве, он обводит комнату глазами, потом, как бы в состоянии унижения бросается к чемодану.
ЖИЛЬ. Мне очень жаль, я уезжаю. Дело не сладится.
ЛИЗА. Жиль!
ЖИЛЬ. Я уезжаю.
ЛИЗА. Жиль.
ЖИЛЬ. Да, да, предпочитаю вернуться.
ЛИЗА. Куда?
Этот вопрос останавливает Жиля.
ЛИЗА (очень мягко). Ты никуда больше не можешь уйти. (Пауза). Здесь твой дом. (Пауза). Ты живешь здесь.
Его лицо выражает беспокойство.
ЖИЛЬ. Мы знакомы?
Она с улыбкой подтверждает.
ЖИЛЬ. Я вас не узнаю.
ЛИЗА. Ты и себя не узнаешь.
ЖИЛЬ. Кто мне докажет, что вы не пришли в больницу, как другие приходят в приют для брошенных животных? Пришли на этаж с потерявшими память и смотрите, кого бы вам получше подобрать, чтобы усыновить. А тут я. Вы и подумали: этот вроде бы ничего, не слишком молод, но глаза красивые, и чистенький такой. Возьму-ка я его себе и скажу, что я его жена.
Вы случайно не вдова?
ЛИЗА. Вдова?
ЖИЛЬ. Мне говорили, что существует тайное сообщество вдов, которое занимается торговлей потерявшими память.
ЛИЗА. Жиль, я — твоя жена.
Он ставит чемодан на пол.
ЖИЛЬ. Расскажи мне всё. Помоги вспомнить.
Лиза указывает на картины, развешенные по стенам.
ЛИЗА. Как тебе эти картины?
ЖИЛЬ. Недурны. Это единственная вещь в квартире, которую я оценил.
ЛИЗА. Правда?
ЖИЛЬ. Написаны как будто одним художником.
ЛИЗА. Они написаны тобой.
ЖИЛЬ (рефлексивно). Ай да я! (С удивлением) Мной?
ЛИЗА. Да.
ЖИЛЬ. Стало быть, я умею писать не только ручкой?
ЛИЗА. Надо думать.
Жиль разглядывает картины, сначала с недоверием, потом с восхищением.
ЖИЛЬ. Решительно я оказываюсь потрясающим типом, если не считать некоторой бытовой дефективности: удачно женат, отличный любовник, художник, писатель, автор новейших теорий. (С огорчением) Хотелось бы с собою познакомиться.
ЛИЗА (шаловливо). Ты бы себе понравился.
Жиль не замечает иронии.
ЖИЛЬ. Я зарабатываю также и живописью?
ЛИЗА. Нет, только детективными романами. Живопись остается для досуга.
ЖИЛЬ. А… (Смотрит на нее в замешательстве). А каким мужем я был?
ЛИЗА. Выражайся точнее.
ЖИЛЬ. Был ли я ревнив?
ЛИЗА. Ничуть.
ЖИЛЬ (удивлен). Вот как?
ЛИЗА. Ты говорил, что доверяешь мне. И мне это очень нравилось.
ЖИЛЬ. А ты… ты пользовалась тем, что я не ревнив?
ЛИЗА. С какой целью?
ЖИЛЬ. Чтобы дать мне основания для ревности.
ЛИЗА (улыбаясь). Нет.
Он вздыхает с облегчением.
ЖИЛЬ. А я, я был… верным мужем?
Ей смешно, она некоторое время внимательно его рассматривает, забавляясь его замешательством, и только после значительной паузы отвечает:
ЛИЗА. Да.
ЖИЛЬ. Уф!
ЛИЗА. Во всяком случае, насколько мне известно.
ЖИЛЬ. Нет никаких оснований.
ЛИЗА (лукаво). Если ты меня и обманывал, то это свидетельствует, прежде всего, о наличии у тебя сверхъестественной скрытности.
ЖИЛЬ. Только не это!
ЛИЗА. Или же дара быть одновременно в разных местах. Ибо, на самом деле, как бы ты мог меня обманывать, если почти не выходил из дома? Всё твое время проходило в чтении, писании или занятиях живописью. Как бы ты сумел?
ЖИЛЬ. Действительно, как бы?
Она подходит к нему и обнимает.
ЛИЗА. Твоя верность была нужна мне. Я не настолько уверена в себе, чтобы день за днем отбиваться от соперниц… или подозрений.
ЖИЛЬ. Между тем, выглядишь ты вполне вооруженной для борьбы. Немногие женщины в твоем возрасте…
ЛИЗА. Честно говоря, мир населен исключительно женщинами моего возраста. В двадцать лет годами можно пренебрегать, в сорок все иллюзии рассеиваются. По-настоящему женщина осознает свой возраст тогда, когда видит, что есть помоложе нее.
ЖИЛЬ. Я… я заглядывался на молоденьких?
ЛИЗА. Да.
Он вздыхает с облегчением, хотя в глубине души всё еще не чувствует себя уверенно.
ЖИЛЬ. Ужасно! Как будто идешь над бездной. В любую секунду могу узнать о себе какую-нибудь гнусную деталь и превратиться в негодяя. Балансирую на проволоке, держась за настоящее, не опасаясь будущего, но страшась этого прошлого. Я боюсь, как бы оно не оказалось слишком тяжелым, как бы не выбило меня из равновесия, не потянуло за собой… Я иду навстречу себе, не зная, насколько хороша цель. Какие у меня недостатки?
ЛИЗА (раздумывая). У тебя… их очень мало.
ЖИЛЬ. И все-таки?
ЛИЗА. Даже не знаю… Нетерпение! Да, нетерпение.
ЖИЛЬ. Это плохо!
ЛИЗА. Это очаровательно. Возвращаясь домой, ты любил раздеваться в лифте. Однажды и меня тоже там раздел. Ты…
Краснеет при воспоминании об этом восхитительном эпизоде их любовной жизни.
ЖИЛЬ. Да что ты!
ЛИЗА. Да. Мы едва успели закрыть двери.
ЖИЛЬ. Успели?
ЛИЗА. Впрочем, нет. Опоздали закрыть!
Смеются.
ЖИЛЬ. Стало быть, я без опасений могу ждать возвращения памяти?
Неловкое молчание Лизы. Жиль эту неловкость отмечает и продолжает свою тему.
ЖИЛЬ. Потому что иногда я спрашиваю себя, не специально ли заблокирован мой разум. Не выгодно ли ему отказаться от воспоминаний.
ЛИЗА. Какая в этом выгода?
ЖИЛЬ. Выгода неведения. Мой разум защищается неведением. Он избегает истины.
ЛИЗА (ей неловко). Вот как?
ЖИЛЬ. Возможно, шок, который я испытал, был не только физическим… травмы существуют самые разные…
Долго смотрят друг на друга. В какой-то момент их тревога кажется общей.
ЛИЗА (не очень уверенным тоном). Думаю, тебе не о чем беспокоиться.
ЖИЛЬ. Правда?
ЛИЗА. Правда. Ты не сделаешь относительно себя… никакого открытия, которое поставило бы тебя в неловкое положение.
ЖИЛЬ. Можешь поклясться?
ЛИЗА. Клянусь.
Он расслабляется.
ЖИЛЬ. Расскажи мне обо мне. Это стало моим излюбленным сюжетом.
ЛИЗА (дразнит его). Всегда было.
ЖИЛЬ. О?
ЛИЗА. Надо отдать тебе должное: недостатка в добрых чувствах к себе у тебя не было никогда. И постоянство тут несокрушимое. Посмотри свои романы: ты все их посвящаешь себе самому. (Листает взятую наудачу книжку)
«Себе, любимому, посвящаю эту книжку. Искренно, Жиль».
ЖИЛЬ (ему неловко). Просто чудовище какое-то.
ЛИЗА. Это юмор.
ЖИЛЬ. Это гонор.
ЛИЗА. Юмор позволяет сказать правду.
ЖИЛЬ. Надеюсь, что тебе я тоже посвящал свои книжки.
ЛИЗА (смеясь). Да (Направляется к другой полке, откуда достает томик) «Лизе, жене моей, моей совести, моей неспокойной совести, моей любви, от того, кто ее обожает, но ее не заслуживает. Жиль».
При чтении этих строк Лизой овладевает волнение, которое возвращает ее к прошлому и увлажняет взгляд.
Он наблюдает, никак не вмешиваясь, пытаясь понять.
Она падает на стул, как бы под тяжестью нахлынувших воспоминаний.