— Мне нужно позвонить по телефону, но не хочу оставлять мокрые следы на полу в комнате твоей матери. Можно воспользоваться твоим мобильным телефоном?

— Прости, у меня его нет. Я пользовалась им два года назад, но это оказалось так дорого, что я не стала продлевать договор. Уже год, как я без мобильного. Но стационарный телефон имеется. — Она широко распахнула дверь. — Тебе лучше войти. В кухне кафельная плитка не пострадает от воды, — губы нервно дернулись, — думаю, даже станет лучше. Мне страшно подумать, когда там мыли полы последний раз.

Он прошлепал за ней, ботинки хлюпали на ходу.

— А как же ты звонила мне сегодня утром, если у тебя нет мобильника?

— Я пользовалась телефоном Стива.

Он подвинул его на край стола и положил сверток в липкой пленке рядом.

— Почему телефон здесь?

— Я положила его в карман и забыла. Вспомнила только, когда он начал звонить. После того как ты ушел, телефон звонил пять раз.

— Ты отвечала на звонки?

— Нет. Подумала, ты разберешься с этим, когда вернешься.

Он прошел к телефону, висящему на стене, и снял трубку с рычага.

— Ты слишком доверчивая, — пробормотал он, набирая номер телефона полиции. — Допустим, я бы решил не возвращаться, оставить вас разбираться со своими проблемами самим.

— Неправда. Ты не такой.

Ник размышлял, как отнестись к ее словам, когда его соединили со старшим офицером детективом Карпентером.

— Я выловил тенниску в море, сэр… почти наверняка принадлежит одному из мальчиков Спендер. Спереди логотип «Дерби Каунти ФС», Дэнни еще говорил, что Хардинг украл ее… Да, Дэнни мог и случайно уронить… Согласен, это еще не делает Хардинга педофилом. — Он отодвинул трубку от уха, когда резкий лающий голос Карпентера ударил по барабанным перепонкам. — Нет, я еще не нашел рюкзак, но только так, для сведения… у меня есть идея, где он может быть… Да, могу побиться об заклад, он приходил именно за ним… — Ник передразнил Карпентера в трубку. — Да, сэр, могу твердо сказать, что он в бухте Чапмена. — Посмотрел на свои часы. — У лодочной станции через час. Я встречу вас там.

Положил трубку, увидел по глазам Мэгги, что она радуется из-за того, что он почувствовал себя неловко, и сделал неожиданно резкий жест в сторону холла.

— Врач уже осмотрел твою мать?

Она кивнула.

— Ну и?

— Сказал, что этим утром она сглупила, не приняв предложение фельдшера «скорой помощи» лечь в больницу. Потом погладил ее по голове и дал болеутоляющее. — Губы вновь искривились в усмешке. — Еще он сказал, что ей нужна специальная конструкция для ходьбы фирмы «Циммер» и инвалидное кресло. Предложил мне поехать в ближайший пункт Красного Креста сегодня днем, чтобы узнать, чем они могут помочь нам.

— Звучит разумно.

— Конечно, но когда здравый смысл имел значение в жизни моей матери? Она говорит, если я посмею принести в дом хоть одну такую штуковину, она не будет ею пользоваться, а со мной перестанет разговаривать. И мама не только говорит, но именно так и думает. Сказала, будет ползать на четвереньках, но не допустит, чтобы у кого-нибудь сложилось впечатление, будто она пропустила последнюю рекомендованную дату распродажи имущества. — Мэгги тяжело вздохнула. — Идеи о почтовых открытках, о приюте для сумасшедших в доме Брокстон… Что, черт возьми, я-то должна делать?

— Ждать, — отозвался Ник.

— Чего?

— Чудесного исцеления или требования предоставить ей раму «Циммер». Она не глупая, Мэгги. Логика возьмет свое, как только пройдет раздражение на тебя, на меня и на врача. А пока постарайся быть доброй с ней. Она изуродовалась этим утром из-за тебя. Немного благодарности, нежного внимания, возможно, поставят ее на ноги быстрее, чем врачи.

— Я уже говорила, что без нее не справилась бы сегодня.

Ингрем весело посмотрел на нее:

— Яблочко от яблони недалеко падает, да?

— Не понимаю.

— Она не может сказать «извини». Ты не можешь сказать «спасибо».

Внезапно стало темнеть.

— О, я понимаю. Так вот почему ты вспылил два часа назад. Благодарность — вот чего ты хотел. Какая я глупая. Подумала, что ты разозлился, потому что я велела тебе заниматься своими делами.

Мэгги вдруг соблазнительно улыбнулась ему.

— Ну… спасибо тебе, Ник. Я ужасно благодарна за помощь.

Он потрепал себя за вихор.

— Премного обязан, мисс Дженнер. Но такой леди, как ты, не нужно благодарить мужчину за то, что он выполнил свое дело.

Она озадаченно уставилась на него, и вдруг до нее дошло, что Ник расстегивает ширинку.

— Убирайся! — Она в ярости саданула кулаком ему в челюсть и гордо промаршировала в холл, демонстративно хлопнув дверью.



В Дартмуте двое полицейских с интересом слушали француза. Его дочь стояла рядом, от смущения не произнося и слова, лишь нервно перебирая руками волосы. На хорошем английском языке, только с сильным акцентом, этот человек подробно и точно объяснял, где стояла его лодка и где находился он в прошлое воскресенье. «Я пришел, — сказал француз, — потому что прочитал в английских газетах, что женщина, которую нашли на берегу, была убита». Он положил номер газеты «Телеграф» за среду на стойку, чтобы полицейские поняли, о чем он говорит.

— Миссис Кейт Самнер, — продолжал француз. — Вы знаете об этом случае?

Стражи порядка подтвердили. Тогда он вынул видеокассету из сумки и положил ее рядом с газетой.

— Моя дочь сняла на видеокамеру мужчину в тот день. Понимаете, я ничего не знаю об этом человеке. Он, может быть, как вы говорите, невиновен. Но я беспокоюсь. — Он подвинул к ним видео через стол. — Не годится, что он делает. Просмотрите кассету. Да, возможно, это важно.



Мобильный телефон Хардинга, очень дорогая модель, был в рабочем состоянии. Иначе бы Мэгги не смогла позвонить по нему.

На экране телефона появилось сообщение, что пропущены пять звонков и знак «получены сообщения». Бросив осторожный взгляд на дверь в холл, Ингрем вошел в меню, нашел «голосовое оповещение», за которым следовал «почтовый ящик», нажал кнопку «звонок» и поднес трубку к уху. Он нежно потирал щеку, пока слушал, спрашивая себя, имела ли Мэгги хоть какое-нибудь представление о том, насколько тяжелая у нее рука.

— Поступило три новых сообщения, — произнес нейтральный женский голос в трубке.

— Стив? — раздался шепелявый невыразительный голос, хотя Ингрем не мог определить, мужчина это или женщина. — Где ты? Позвони, пожалуйста, мне. С воскресенья пытаюсь дозвониться уже двадцать раз.

— Мистер Хардинг? — Голос мужчины, похоже, иностранца. — Это гостиница «Анжелика», Конкарно. Если вы хотите, чтобы для вас был оставлен номер, подтвердите бронирование сегодня до полудня с помощью кредитной карты. Сожалею, но без вашего подтверждения бронирование не будет предоставлено.

— Привет. — Следующим был голос англичанина. — Где ты, черт подери, глупый идиот? Предполагалось, что ты останешься здесь, во имя всего святого? Будь ты проклят, но это тот адрес, который зарегистрирован, когда тебя брали на поруки. Клянусь Богом, я сдам тебя в химчистку, если втянешь меня в какую-нибудь беду в очередной раз. Не жди, что я буду держать рот на замке и дальше. Уже предупреждал тебя, что проткну тебе шкуру, если еще раз сделаешь из меня козла отпущения. Да, если тебе, конечно, это интересно, не могу отвязаться от тупого журналиста, который везде сует свой нос и вынюхивает, мол, правда ли, что тебя допрашивали по делу об убийстве Кейт. Он действительно достал меня, поэтому давай-ка тащи свою задницу обратно поближе к полиции, пока я не сдал тебя со всеми потрохами.

Ингрем нажал кнопку «выключить», чтобы отсоединиться, затем повторил всю процедуру с самого начала, записывая наиболее интересные сведения на лист бумаги, который взял с полки под настенным телефоном. Затем нажал кнопку со стрелкой, чтобы прокрутить номера последних входящих звонков. Выключил кнопку «голосовое оповещение», записал и их, а также номера телефонов исходящих звонков с мобильника Хардинга, первым из которых был звонок Мэгги ему. Далее, делая все добросовестно, он прокрутил все входящие под рубрикой «имена», записал их вместе с номерами телефонов.

— Делаешь что-нибудь противозаконное? — Мэгги нарисовалась в дверном проеме.

Ник был настолько поглощен своим занятием, что не слышал, как открылась дверь, и взглянул на нее испуганно от неожиданности.

— Нет, если у инспектора Гелбрайта уже есть эти сведения. Возможно нарушение прав Хардинга в соответствии с Актом о защите информации, если они у него имеются. Это зависит от того, находился ли телефон на борту «Крейзи Дейз», когда там проводили обыск.

— А Стивен Хардинг может узнать, что ты просматривал его сообщения, когда ты вернешь ему телефон? Наш автоответчик никогда никому ничего не ответит, хотя его уже прослушивали, если не прокрутить назад ленту.

— Но здесь «голосовое оповещение» другое. Нужно удалить сообщения, если не хочешь снова прослушать их. — Он ухмыльнулся. — Но если у него возникнут подозрения, пусть думает, что ты тайно прослушивала их, когда звонила.

— Меня-то затем втягивать в это дело?

— Потому что он знает, что ты звонила мне. Мой номер остался в памяти.

— О Боже! Надеешься, буду врать, выгораживая тебя?

— Нет.

Ник встал и потянулся, подняв руки над головой. Он был таким высоким, что почти касался потолка. И стоял посреди кухни как Колосс.

Наблюдая за ним, Мэгги спрашивала себя, как она вообще могла назвать его неандертальцем. Вспомнила, это были слова Мартина. Даже сейчас ей было противно оттого, что пошла на поводу у этого прохвоста и позволила себе столь пренебрежительно отзываться о Нике Ингреме.

— Да, обязательно буду, — сказала она с неожиданной решительностью.

Он покачал головой, опуская руки:

— Это не даст мне ничего хорошего. Ты не умеешь врать, даже ради спасения своей собственной жизни, между прочим, — он усмехнулся, заметив, как она помрачнела, — и нет необходимости снова бить меня. Я не в восторге от людей, которые умеют врать.

— Прости.

— Не нужно извиняться. Сам виноват. Не нужно было дразнить тебя.

Ник начал собирать все со стола.

— Куда ты сейчас?

— Домой, переодеться. Потом к лодочной стоянке у бухты Чапмена. Но еще загляну сюда перед тем, как пойду посмотреть на Хардинга. Как ты правильно подсказала, мне нужно получить от тебя заявление. — Он выдержал паузу. — Поговорим об этом позднее, но… ты что-нибудь слышала до того, как он возник перед тобой?

— Как, например, что?

— Звуки падающей глины?

Она покачала головой.

— Я только помню, что было очень тихо. Именно поэтому я так испугалась, когда он внезапно появился. Только что я была совершенно одна, как вдруг передо мной появился он, припадая к земле, как больная собака. В этом действительно было что-то особенное. Не могу представить, что он думал о том, что делает, но там была примятая трава и кусты и вообще вся растительность, поэтому мне кажется, он слышал, как я подхожу, и хотел спрятаться.

Ник кивнул.

— А как выглядела его одежда? Она была мокрая?

— Нет.

— Грязная?

— Ты имеешь в виду до того, как ее залило кровью?

— Да.

Она опять покачала головой.

— Я удивилась, что он небрит, но не помню, что он был грязным.

Ингрем сложил сверток, завернутый в липкую пленку, заметки и телефон в одну кучу, потом все взял со стола.

— Ладно. Прекрасно. Сегодня днем напишешь заявление. — Он посмотрел ей прямо в глаза. — Все будет в порядке. Хардинг больше не вернется.

— Он не осмелится. — Мэгги сжала кулаки.

— Конечно, нет, если у него есть хоть капля здравого смысла, — пробормотал Ингрем, удаляясь от нее. — У тебя есть хоть немного бренди дома?

От неожиданности Ник даже остановился.

— Да-а, — осторожно пробормотал он, опасаясь еще одного нападения, если осмелится спросить, почему Мэгги задает такой вопрос.

Ник подозревал, что четыре года крушения надежд обернутся дракой, но хотел, чтобы мишенью для тренировок она бы выбрала Хардинга, но не его.

— Можешь одолжить мне немного?

— Конечно. Занесу на обратном пути, из бухты Чапмена.

— Если дашь мне еще минутку, я предупрежу маму и пойду с тобой. Обратно дойду пешком.

— Она не будет скучать без тебя?

— У меня есть час. Болеутоляющее подействовало, она хочет спать.

Берти лежал у порога на солнышке, когда Ингрем остановил джип возле ворот. Мэгги никогда не приходилось бывать в доме Ингрема, но она всегда возмущалась ухоженностью его сада. Сад словно служил упреком всем его менее организованным соседям, красуясь аккуратно подстриженной живой изгородью из бирючины, сформированными кустами гортензий и роз, растущими сплошными рядами на фоне желтых каменных стен дома. Ее часто удивляло, каким образом ему удается находить время на прополку и уход, если он большую часть свободного времени проводит в лодке. Но в более критическом настроении она считала его занудой, который распределял всю жизнь в соответствии с разумным графиком выполнения обязанностей.

Пес поднял свою лохматую голову и завилял хвостом, ударяя им по подстилке, потом лениво поднялся, зевая.

— Так вот куда он бегает, — вздохнула Мэгги, — наконец-то выяснила, а ведь не могла догадаться. Сколько у тебя ушло времени, чтобы научить его всему? Просто для интереса.

— Немного. Он сообразительный пес.

— Зачем тебе это?

— Потому что он упорно везде рыл. Мне надоело, что мой сад постоянно перерыт.

— О Боже, — виновато пробормотала она. — Прости. Проблема в том, что на меня он не обращает внимания.

— А ему это нужно?

— Но это же моя собака.

Ингрем открыл дверцу джипа.

— Ты сама объясняла ему это?

— Конечно. Каждую ночь он прибегает спать, правда?

Он протянул руку за стопкой улик.

— Я не спрашивал, кто у него хозяин. Я просто спросил Берти, знает ли он или не знает, что он собака. У тебя он хозяин в доме. Ему первому дают еду, спит он на диване, вылизывает вашу посуду. Бьюсь об заклад, ты даже встаешь с постели, чтобы проверить, удобно ли ему, согласись?

Она слегка покраснела.

— Ну и что? Лучше уж пусть будет в моей постели он, чем та скотина, которая привыкла там быть. В любом случае он почти грелка.

Ингрем рассмеялся.

— Ты войдешь или мне вынести бренди сюда? Гарантирую, Берти не опозорит тебя. У него прекрасные манеры после того, как он получил от меня за то, что моет свой зад на моем ковре.

Мэгги сидела в нерешительности. Она не хотела входить в его дом и раньше, потому что могла бы узнать о Нике то, что не хотела знать. Там будет невыносимо чисто, и это самое малое из того, что ее может ожидать, подумала она, а чертова собака будет стыдить ее, точно выполняя все команды Ингрема.

— Я иду, — произнесла Мэгги вызывающе.



Карпентер принял телефонный звонок от сержанта полиции Дартмута, когда собирался в бухту Чапмена. Он послушал отчет видеозаписи француза и спросил:

— Как он выглядит?

— Среднего телосложения, с небольшим брюшком, редеющие темные волосы, высокий.

— Я думал, ты скажешь, что он молодой человек.

— Нет, ему далеко за сорок, дочери четырнадцать лет.

Карпентер нахмурился, на лбу появились глубокие складки.

— Не чертов француз, — закричал он, — а этот бродяга на видео!

— Простите. С ним все в порядке, молодой. Где-то за двадцать, я бы сказал. Длинноватые темные волосы, тенниска без рукавов и велосипедные шорты. Мускулистый. Загорелый. Красивый, черт возьми. Малышка, которая снимала его, сказала, что он похож на Жан-Клода Ван Дамма. Обрати внимание, сейчас она совершенно подавлена, не может поверить, что не поняла, к чему он был готов, учитывая, что у него торчало кое-что, как чертова салями. Этот парень мог бы нажить целое состояние на порнографических фильмах.

— Хорошо, хорошо, — забурчал Карпентер раздраженно. — Представил картину. Ты сказал, что он мастурбировал в носовой платок?

— Похоже на это.

— Это может быть детской тенниской?

— Возможно. Трудно сказать. Факт, что и удивляет меня, этот французский старикашка зафиксировал на пленке то, к чему был готов негодяй. Это довольно благоразумно. Но только потому, что его пенис такой огромный, вообще ничего нельзя понять. В первый раз, когда я смотрел пленку, подумал, будто он чистит апельсин на коленях. — С другого конца линии раздался утробный смех. — Но ведь мы все знаем, что говорят о французах. Они все мастурбаторы. Я думаю, старикан сам все снял и знал, на что нужно обратить особое внимание. Я прав?

Карпентер, который проводил все свои отпуска во Франции, погрозил пальцем в телефон. Вот еще, проклятый расист нашелся, подумал он, но в его голосе не было раздражения, когда он опять заговорил:

— Ты сказал, что у парня был с собой рюкзак. Можешь его описать?

— Стандартный походный рюкзак для кемпинга. Зеленый. Не создавалось впечатления, что в нем много вещей.

— Большой?

— О да. Обычного большого размера.

— Что он сделал с ним?

— Сидел на нем, пока дергался.

— Где? В какой части бухты Чапмена? Восточной? Западной? Опиши мне местность.

— В восточной части. Француз показал мне по карте. Твой мастурбатор сидел внизу на берегу ниже Эммиттс-Хилл, с той стороны, откуда открывается вид на канал. За ним зеленый склон.

— Что он сделал с рюкзаком после того, как посидел на нем?

— Не могу сказать. Фильм закончился.

Затребовав выслать пленку с курьером, а также имя француза, предполагаемый маршрут остальной части его отпуска и адрес во Франции, Карпентер поблагодарил сержанта и повесил трубку.



— Ты сам это смастерил? — спросила Мэгги, рассматривая модель «Катти Сарк» в бутылке на каминной доске.

— Да.

— Я так и подумала. Как все остальное в этом доме. Итак, — она подняла бокал и взмахнула им, — за хорошее поведение.

Она могла бы сказать «мужественное» или «монашеское», эхом перекликаясь с определением, присвоенным Гелбрайтом лодке Хардинга, но не хотела быть грубой. Все было так, как она и предвидела, — невыносимо чисто, но также и невыносимо скучно. Нечего и говорить, этот дом принадлежал интересной личности: просто метры мертвенно-бледных стен, мертвенно-бледный ковер, мертвенно-бледные занавески и мертвенно-бледная обивка. Монотонность, нарушаемая, словно случайно, орнаментом на полке. Ей и в голову не могло прийти, как Ник привязан к дому и сколько сил вкладывал в его обустройство. Он засмеялся.

— Тебе понравилось здесь?

— Нет, понравилось. Это…

— Шикарно?

— Да.

— Я сделал это, когда мне было двенадцать. Сейчас мне не смастерить такое. — Поправил галстук. — Как бренди?

— Очень хорошо. — Она опустилась в кресло. — Алкоголь произвел именно тот эффект, какой и требовался. Попал в точку.

Он взял у нее пустой стакан.

— Когда последний раз ты пила алкогольный напиток?

— Четыре года назад.

— Тебя подкинуть домой?

— Нет. — Она закрыла глаза. — Хочу спать.

— Загляну, чтобы проведать твою мать на обратном пути из бухты Чапмена, — пообещал он, накидывая куртку. — А пока не разрешай собаке сидеть на моем диване. Это плохо действует на оба ваши характера.

— А что случится, если разрешу?

— То же, что произошло с Берти, когда он вытирал свой зад о мой ковер.



Несмотря на то что солнце ярко сияло уже несколько дней, в бухте Чапмена было безлюдно. Юго-западный легкий ветер нагонял неприятную зыбь, и это отбивало желание у яхтсменов приближаться к ней. Карпентер и двое констеблей проследовали за Ингремом от лодочной стоянки к участку, отмеченному на скалистом берегу кусками и щепками дерева.

— Мы не узнаем, пока не посмотрим видео, конечно, — сказал Карпентер, определяя по описанию, данному ему сержантом из Дартмута, место, где мог сидеть Хардинг, — но кажется, мы на правильном пути. Конечно, он был с этой стороны залива.

Они стояли возле огромного валуна на берегу моря. Карпентер дотронулся носком ботинка до груды гальки.

— Здесь ты нашел тенниску?

Ингрем кивнул, прошлепав по воде и опуская руку в воду, которая плескалась у основания камня.

— Но она была хорошо и надежно закреплена. Чайка хотела вытащить ее и не смогла, а я промок насквозь, пока вытаскивал ее.

— Это важно?

— Хардинг был совершенно сухим, когда я увидел его, поэтому не за тенниской он возвращался. Думаю, она была здесь много дней.

— Ммм… — Карпентер задумался. — А ткань легко застревает между камней?

Ингрем пожал плечами:

— Застрять может все, что угодно, особенно если понравится крабу.

— Ммм… — вновь подал голос Карпентер. — Хорошо. Но где же рюкзак?

— Это только догадка, сэр, притом очень туманная, — произнес Ингрем, вставая.

— Я слушаю.

— Ну ладно, хорошо. Я ломал голову над этой шарадой много дней. Очевидно, что он не хотел оставить его где-то возле полицейского или же отнес его к лодочной стоянке в воскресенье. К тому же рюкзака не было в лодке, когда там шел обыск. Его нигде не нашли. Значит, в нем находятся улики против Хардинга, и ему нужно было освободиться от него.

— Думаю, ты прав, — кивнул Карпентер. — Хардинг хотел, чтобы мы поверили, будто у него был черный рюкзак, который мы нашли в лодке, а сержант из Дартмута сказал, что рюкзак на видеокассете — зеленого цвета. Так что же он сделал с ним, а? Что же он пытается спрятать?

— Зависит от того, насколько содержимое рюкзака представляет ценность для Хардинга. Если бы оно не представляло ценности, он выбросил бы его в океан на обратном пути в Лимингтон. А если бы представляло ценность, то он бы оставил его где-нибудь в доступном, но не слишком видном месте. — Ингрем прикрыл глаза от солнца и указал в сторону склона за своей спиной: — Вон там был оползень. Я заметил, потому что он находится левее того места, где Хардинг появился перед мисс Дженнер, как сказала она. Глина, как всем известно, неустойчива, именно поэтому скалы и опасны, о чем специально предупреждают. А мне кажется, что этот оползень появился совсем недавно.

Карпентер проследил за его взглядом.

— Думаешь, рюкзак под ним?

— Скажем так, сэр, не представляю себе более быстрого и удобного способа спрятать что-нибудь, чем просто вызвать оползень и завалить то, что нужно спрятать. Это совсем нетрудно сделать. Всего-то нужно толкнуть неустойчивый камень, и вот, пожалуйста, вниз сползет все, что хотите, заваливая то, что нужно спрятать. Никто и не заметит. Такие оползни случаются каждый день. Братья Спендер вызвали такой оползень, когда уронили бинокль отца. Ничего не могу с собой поделать, но мне кажется, что Хардинг у них и позаимствовал эту идею.

— Хочешь сказать, он сделал это в воскресенье?

Ингрем кивнул:

— И вернулся сегодня утром проверить, все ли в целости и сохранности.

— Подозреваю, сэр, он вернулся, чтобы забрать рюкзак, — встрял констебль.

Карпентер бросил сердитый взгляд на констебля:

— Тогда почему он не нес его, ведь ты же увидел Хардинга без рюкзака!

— Потому что глина высохла на солнцепеке и уплотнилась. Думаю, он собирался поискать лопату, когда случайно наткнулся на мисс Дженнер.

— Это твое самое лучшее соображение?

— Да, сэр.

— Ты просто заядлый любитель предполагать, маньяк предположений, так ведь, парень? — Карпентер нахмурился еще больше. — Инспектор Гелбрайт уже обрыскал половину Гемпшира только на основании твоих предположений, которые ты послал по факсу прошлой ночью.

— Но это еще не делает их неправильными, сэр.

— Но это также не делает еще их правильными. Целая бригада в понедельник перевернула здесь все до основания, но не нашли ничего.

Ингрем резко повернулся в сторону еще одного залива.

— Они искали в Эгмонт-Байт, сэр, и надо отметить, никто не поинтересовался передвижениями Стивена Хардинга в то время.

— Ммм… Эти поисковые бригады стоят денег, парень, и мне бы хотелось иметь больше уверенности до того, как я буду тратить деньги налогоплательщиков на какие-то догадки. — Карпентер взглянул на море. — Могу понять, что он вернулся на место преступления, чтобы снять напряжение, это соответствует психологии человека, но ты говоришь, что его это не интересовало.

Ингрем не говорил ничего подобного, но не собирался спорить. И ему было известно, что старший офицер всегда прав. Возможно, это именно то, зачем вернулся Хардинг. Его собственная теория относительно оползня стала выглядеть ужасающе незначительной на фоне величия торжества психопата на месте преступления.

— Итак? — потребовал Карпентер.

Констебль смущенно улыбнулся.

— Я захватил лопату, сэр, — сказал он. — Она у меня в багажнике джипа.

Глава 21

Гелбрайт встал и подошел к окну с видом на дорогу. Толпа, собравшаяся там раньше, растворилась, хотя на тротуаре еще продолжали сплетничать две пожилые женщины, время от времени поглядывая в сторону коттеджа Лангтон. Он молча наблюдал за ними какое-то время, завидуя обыденности их жизни. Разве часто им приходилось узнавать грязные маленькие тайны подозреваемых в убийстве? Порой, выслушивая исповедь таких людей, как Самнер, он представлял себя в роли священника, оказывающего нечто вроде благодеяния тем, что просто слушал их, но у него не было ни полномочий, ни желания отпускать грехи.

Он повернулся к Самнеру:

— Итак, ваш брак можно назвать в некотором роде сексуальным рабством? Кейт так отчаянно стремилась к тому, чтобы ее дочь росла в условиях полного достатка и защиты, что никогда не думала стать жертвой шантажа собственного мужа?

— Я говорил, что она могла бы сделать это, а не то, что она делала это или что я просил ее об этом. — Во взгляде Самнера промелькнул скрытый триумф, словно он наконец-то подошел к интересующей его важной теме. — Для вас не существует середины, правда? Полчаса назад вы считали меня кретином, поскольку думали, что Кейт вынудила меня жениться на ней. А сейчас обвиняете меня в сексуальном рабстве, потому что я устал от ее лжи и очень мягко сказал, что знаю правду о Ханне. Зачем бы я стал покупать ей этот дом, если она не имела права на собственное мнение в наших отношениях? Вы же сами говорили, что мне лучше жилось в Чичестере.

— Не знаю. Расскажите.

— Потому что я любил ее.

Гелбрайт раздраженно покачал головой:

— Вы же называли ваш брак военной зоной, а теперь ждете, что я смогу проглотить этот вздор? Какова же истинная причина?

— Это и была истинная причина. Я любил свою жену, давал ей все, что она хотела.

— И в то же время шантажировали ее тем, что заставляли выполнять все, что хотели?

Атмосфера в комнате накалялась. Карпентер чувствовал, что сам становится жестоким, реагируя на жестокость отношений Кейт и Уильяма. Его преследовали воспоминания о крошечной беременной женщине на столе патологоанатома, а также о ее руке, которую поднял доктор Уорнер и покачал ею для того, чтобы убедительно продемонстрировать, что все пальцы сломаны. Резкий звук сломанных костей навязчиво звучал у него в голове, ему постоянно снились покойницкие.

— Понимаете, никак не могу решить, любили вы ее или ненавидели. А может, всего понемногу? Отношения любовь — ненависть, которые так плачевно закончились?

Самнер покачал головой. Внезапно он сник, словно игра не стоила свеч. Гелбрайт старался понять, чего хотел добиться Самнер своими ответами, и чувствовал свою растерянность. Либо Уильям чрезвычайно открытый человек, либо чрезвычайно умелый в стремлении замаскировать свое истинное отношение. В целом он создавал впечатление честного, и Гелбрайт вдруг сообразил, что таким неуклюжим способом Самнер пытался показать, что его жена относилась к тому типу женщин, которые могут легко вызвать у мужчин желание изнасиловать их. Он вспомнил, что Джеймс Пурди сказал о Кейт: «Ни одна из них никогда не делала со мной то, что сделала Кейт в ту ночь… Это то, о чем мечтает большинство мужчин… Я могу описать Кейт только как лихорадку в крови…»

— Она любила вас, Уильям?

— Не знаю, никогда не спрашивал.

— Боялись, что она ответит «нет»?

— Наоборот. Знал, что она скажет «да».

— И не хотели, чтобы она лгала?

Самнер кивнул.

— Мне тоже не нравится, когда мне лгут, — пробормотал Гелбрайт, глядя в глаза Самнеру. — Она лгала о своем романе?

— У нее не было никакого романа.

— Нет сомнений, что она бывала у Стивена Хардинга на борту его прогулочной лодки, — отметил Гелбрайт, — отпечатки ее пальцев найдены везде. Вы что-нибудь узнавали об этом? Может быть, подозревали, что ребенок, которого она носит, не ваш? Может быть, боялись, что она собирается навязать вам еще одного незаконнорожденного?

Самнер пристально разглядывал свои руки.

— Вы изнасиловали ее? — беспощадно продолжал Гелбрайт. — Было ли это частью услуги за услугу признания Ханны вашей дочерью? Право брать Кейт всегда, когда хотите ее?

— Почему же я должен был хотеть изнасиловать ее, когда мне это совершенно не нужно? — отозвался Самнер.

— Меня интересуют ответы только в форме «да» или «нет», Уильям.

В глазах Самнера блеснула злость.

— Тогда нет, будьте вы прокляты. Никогда не насиловал свою жену.

— Может быть, вы дали ей дозу рогипнола, чтобы она стала более сговорчивой?

— Нет.

— Тогда скажите: почему у Ханны такая сексуальная настороженность? — продолжал спрашивать Гелбрайт. — Вы с Кейт делали это у нее на глазах?

Злость нарастала.

— Это отвратительно.

— Да или нет, Уильям?

— Нет. — Ответ прозвучал сквозь сдерживаемые рыдания.

— Вы лжете, Уильям. Всего полчаса назад вы рассказывали, как вы должны были сидеть с ней в спальне гостиницы, потому что она не переставала плакать. Наверняка дома такое случалось тоже. Думаю, Ханна присутствовала при занятиях сексом с Кейт в качестве зрителя, потому что вы были по горло сыты тем, что Ханна использовалась как предлог для бесконечных отказов от близости, и вы настаивали заниматься этим на глазах у Ханны. Я прав?

Он закрыл лицо руками и стал раскачиваться из стороны в сторону.

— Вы не знаете, на что все это было похоже… она не оставляла нас одних… она совсем не спала… изводила, постоянно изводила… Кейт использовала ее как щит…

— Это «да»?

В ответ прозвучал едва слышный шепот:

— Да.

— Констебль Гриффитс сказала, что вы входили в комнату Ханны прошлой ночью. Может, ответите зачем?

— Не поверите, если скажу.

— Могу.

Самнер посмотрел на Карпентера, весь в слезах.

— Мне захотелось посмотреть на нее, — произнес он в отчаянии. — Она — единственное, что осталось у меня на память от Кейт.



Карпентер закурил сигарету, когда Ингрем, тщательно работая лопатой, откопал первую лямку рюкзака.

— Хорошая работа, парень, — одобрительно произнес он.

Карпентер отправил одного из констеблей к машине, чтобы принести одноразовые перчатки и полиэтиленовую пленку, затем стал наблюдать, как Ингрем удаляет глину вокруг помятой ткани.

Нику Ингрему потребовалось еще минут десять, чтобы полностью откопать предмет и перенести его на полиэтиленовую пленку. Это был сверхпрочный зеленый кемпинговый рюкзак, с лямкой для дополнительной поддержки на поясе и петлями снизу для палатки. Старый, поношенный, вся задняя рама по какой-то причине срезана, остались обтрепанные края ткани между прошитыми углублениями, предназначенными для крепления рамы. Эти места, однако, обтрепались давно, и было понятно, что рама снята тоже очень давно. Он стоял на пленке, свешиваясь на один бок под тяжестью лямок, и что бы ни находилось в нем, содержимое занимало всего одну треть.

Карпентер приказал одному констеблю опечатать каждый предмет в специальном мешке для судебно-медицинской экспертизы по мере извлечения из рюкзака, а второму записать название опечатываемого предмета. Затем он присел на корточки рядом с рюкзаком и осторожно расстегнул пряжки кончиками пальцев в перчатках.

— Записывай по пунктам, — он приступил к перечислению: — один бинокль двадцать на шестьдесят, название стерлось, возможно, «Оптикон»… одна бутылка минеральной воды, фирма «Волвик»… три пустых пакета от хрустящего картофеля, фирма «Смит»… одна бейсболка, «Янкиз»… одна рубашка в синюю и белую клетку, мужская, фирма «Ривер-Айленд»… одна пара кремовых хлопчатобумажных брюк, мужские, также фирмы «Ривер-Айленд»… одна пара коричневой обуви в стиле сафари, размер семь.

Он прощупал карманы рюкзака и вытащил заплесневевшую апельсиновую кожуру, еще несколько пакетов от хрустящего картофеля, открытую пачку сигарет «Кэмел», зажигалку, воткнутую между ними, и небольшое количество того, что оказалось коноплей, завернутой в липкую пленку. Он искоса взглянул на полицейских.

— Ну? Что вы будете делать со всем этим? Что же здесь такого, что может уличить его в чем-то? Такое, о чем Ник не должен знать, что у него есть это?

— Конопля, — сказал один из полицейских. — Он не хотел, чтобы его уличили в хранении.

— Возможно.

— Кто его знает, — пожал плечами второй констебль.

Старший офицер встал.

— А что скажешь ты, Ник?

— Я бы сказал, ботинки — самое интересное из всего, сэр.

Карпентер кивнул:

— Слишком малы для Хардинга, рост которого добрых шесть футов, и слишком велики для Кейт Самнер. Итак, почему же он носил с собой пару ботинок седьмого размера?

Никто добровольно не решился ответить.



Инспектор Гелбрайт выезжал из Лимингтона, когда ему позвонил Карпентер и отдал распоряжение найти Тони Бриджеса и подвергнуть этого «маленького негодяя» жестокому допросу.

— Он что-то утаивает от нас, Джон, — заявил Карпентер, детально перечисляя содержимое рюкзака Хардинга, который был на видео француза, и повторяя слово в слово сообщения, записанные Ингремом из голосовой почты. — Бриджес должен знать больше, чем рассказал нам. Поэтому арестуй его за сокрытие сведений в случае необходимости. Выясни, почему и когда Хардинг планировал уехать во Францию, а также разузнай все о сексуальной ориентации мастурбатора, если сможешь. Откровенно говоря, все очень странно.

— Что случится, если я не найду Бриджеса?

— Он был у себя дома часа два или три назад. Последнее сообщение поступило с номера его домашнего телефона. Он учитель, не забывай, а сейчас каникулы. Кемпбелл советует проверить бары.

— Будет исполнено.

— Как дела с Самнером?