— Вам мало? — Фродоар обтёр рукавом сальные губы. — Утром мы покинули монастырь и вскоре легко выехали на дорогу.

— Стало быть, теперь вы сумеете отыскать то место?

— Ничего подобного. Я пытался, но не нашёл того монастыря. И там нет места, которое носило бы столь странное название. Никто и не слыхивал про такой монастырь.

— Удивительно!

— Слушайте дальше. Через пару месяцев у меня без всякой видимой причины разболелись суставы. Ноги и руки распухли. Я слёг и уже приготовился умирать, потому что ни пускание крови, ни припарки, ни отвары всевозможных трав не приносили мне облегчения. И вот когда я уже не мог двигаться, возле моей кровати появился тот самый настоятель загадочного монастыря. Никто его не впускал, никто его не объявлял. Он просто появился. Рядом с ним стояли четыре девицы, в невесомых туниках поверх голых тел, и у них по всему телу снизу доверху тянулись какие-то штрихи, выстроенные ровными столбцами. Это была татуировка.

— Древнее письмо, — вставил Ван Хель.

— Какое письмо? — не понял граф.

— Огамическое письмо друидов. Магические заклятия, в которые заложены не только слова, но и ноты. Поющие тексты.

— Плевать я хотел на то, что это такое, будь то заклятия или просто варварская татуировка, — фыркнул Фродоар. — Но эти разрисованные тела меня заворожили. При других обстоятельствах я таких красоток не упустил бы, но тут я остался равнодушен, ибо во мне не осталось никаких сил. Настоятель держал в руках ту самую сияющую чашу.

Фродоар щёлкнул пальцами и указал слуге на кубок. Паж быстро наполнил его вином. Барон жадно выпил.

— Дальше, барон, мы ждём продолжения.

— Дальше девицы обнажили свои руки и настоятель вскрыл им вены. Потёкшую кровь он собрал в чашу, взболтал её и подал мне. Я был настолько слаб, что с трудом мог шевелить губами, и он сам влил мне в глотку ту кровь.

— Колдун! — произнёс кто-то из слушателей.

— Какое мне дело! — беспечно отмахнулся барон. — На следующее утро я смог подняться, а ещё через день у меня и намёка на болезнь не осталось!

— Вот это чудо! А что настоятель?

— Я после выпитой крови провалился в глубокий сон и не видел, как настоятель и девицы исчезли. Слуги уверяли, что ко мне никто не заходил. А те два пажа, которые находились возле моей кровати, наглым образом спали, забыв о своих обязанностях.

— То есть никто не может подтвердить, что это и впрямь случилось?

— Только следы крови на моей кровати и на моей одежде.

— Следы крови?

— Видно, она пролилась из чаши, когда вливали кровь мне в рот.

— Клянусь Пресвятой Девой, эта история настолько хороша, что нам всем следует осушить кубки! — воскликнул граф де Парси.

— Послушайте, барон, — спросил кто-то, когда кубки вернулись на стол. — А вы не боитесь последствий?

— Каких?

— Ведь настоятель требовал, чтобы вы никому не рассказывали о случившемся.

— Вы правы, но чертовски трудно удержать такую историю за зубами. — Фродоар сразу посерьёзнел. — Что ж, давайте выпьем за то, чтобы ничего страшного не приключилось.

— Выпьем!

— Выпьем!

Затем в наступившей тишине послышался задумчивый голос:

— Я слышал, что всякий, кто разглашает тайну, связанную с кровью, расплачивается за это смертью.

— А я готов! — рявкнул Фродоар. — Мессиры, не за тем ли мы все приехали на турнир, чтобы проверить судьбу?

— Рок правит нами!

— Да будет рука его милостива к нам, друзья!

— Именем Господа нашего! Да будем мы все в добром здравии и всегда веселы, мессиры!

— И пусть никогда не прекращает литься вино из бочек!

— И пусть красивые женщины не перестают радовать наши… ха-ха!.. наши неугомонные души и тела! Аминь!

Не обращая внимания на шум застолья, Ван Хель рассеянным взглядом блуждал по залу. Когда его глаза остановились на висевшем в дальнем углу небольшом мутном зеркале, обрамлённом массивной деревянной рамой, отражение заставило Хеля напрячь зрение.

— Боже! Сила твоя безгранична! Что мы, маги Тайной Коллегии, можем в сравнении с тобой! — прошептал он зачарованно. Затем встал и медленно двинулся к зеркалу, не отрывая от него блестевших глаз.

В зеркале отражались совсем не те люди, с которыми он сидел сейчас за длинным дубовым столом. Они были иначе одеты, иначе причёсаны, иначе держались. Они не имели никакого отношения ни к рыцарству, ни вообще к происходившему в ту минуту в душном зале, плохо освещённом чадящими факелами…

Ему открылось то, что члены Тайной Коллегии называли Узлом Времени. Перед ним сомкнулись грани двух пространств, и на их стыке Хель созерцал одномоментно сразу два действия, разворачивавшихся в одном и том же зале, но отделённых друг от друга долгими столетиями. Ван Хель не обладал способностью заглядывать в будущее, несмотря на свои магические навыки, поэтому не мог сказать, что за эпоха предстала перед его взором. Но не было сомнений в том, что зеркало показывало будущее. И сердце Ван Хеля заколотилось учащённо.

Боком к нему сидел мужчина в перетянутой ремнями эффектной чёрной форме. Он сидел прямо, чуть снисходительно улыбался и неторопливо разрезал серебряным ножом лежавший перед ним на фарфоровой тарелке тонкий ломтик мяса, придерживая его вилкой. На стенах горели фонари с плафонами в виде белых лотосов, и свет этих ламп мог по яркости сравниться со светом солнца. Перед зеркалом на высокой лакированной тумбе находилось квадратное нечто, где крутился диск, блестящий и тёмный, как пролившаяся с крепостной стены расплавленная смола; и от этого предмета исходила негромкая музыка.

«Какое чудо! — подумал Хель. — Неужели мне доведётся дожить до этих времён? Похоже, люди там запросто пользуются плодами магии. Вот крутится какой-то диск, а из него льётся музыка, и никто даже не смотрит на этот волшебный ящик, он всем привычен. А лампы? Что это за источник света? Ни масляные светильники, ни свечи, ни факелы…»

— Господа, а ведь возможно, что именно здесь, в этом восхитительном замке, впервые была озвучена мысль о необходимости поисков Святого Грааля. — Мужчина в чёрной форме говорил по-французски с сильным германским акцентом. — Представьте, как тут сидели рыцари и спорили о том, куда им направиться за священной чашей. Я почти вижу их здесь, на фоне этих стен, увешанных гобеленами и головами кабанов и медведей…

— Карл, мне почему-то кажется, что в действительности Грааль никого по-настоящему не интересовал, — отвечал второй, одетый в серый костюм. — По-моему, головы рыцарей были заняты только мыслями о жратве и власти. А легенду о поисках Грааля выдумали гораздо позже…

«Какие удивительно странные наряды у них! — Ван Хель продолжал жадно всматриваться в зеркало. — Длинные наши рубахи, похоже, им просто неизвестны, как и наши высокие мягкие сапоги. У них вообще всё сделано по-другому, одежда, хоть и смешная, но в целом смотрится как-то легче, свободнее, будто они избавились от всего лишнего. Неужели в будущем костюмы так сильно изменятся? Они совсем иначе скроены, даже невозможно понять сразу, как они сшиты… А этот, который в чёрном, похоже принадлежит к воинскому сословию. У него настоящая выправка, хорошая фигура … Зато женщина смотрится безобразно. Нет, дамы не должны так одеваться, они же уродуют себя. Женщины должны носить только свободную тунику…»

— Бертран! — Женщина на дальнем конце стола была облачена в лёгкое голубое платье, сильно приталенное и со слегка приподнятыми плечиками. — Бертран, неужели ты полагаешь, что господин Рейтер не разбирается в том, о чём говорит? Да будет тебе известно, что Карл занимается серьёзными исследованиями и приехал сюда, чтобы наметить место для раскопок.

— Ах вот как! — воскликнул с воодушевлением тот, кого женщина назвала Бертраном. — Так вы археолог, Карл? Не думал, что штандартенфюрер СС может иметь какое-либо отношение к археологии или истории. Я был абсолютно убеждён, что вы — человек военный. А вы, оказывается, историк! Подумать только!

— Историк-любитель, — поправил его Рейтер. — Как и рейхсфюрер СС.

— Разве господин Гиммлер занимается историей? Я полагал, что в Германии на него возложены полицейские функции. Он ведь возглавляет службу СС, или я ошибаюсь?

— Под патронажем Гиммлера ведутся многие научные разработки[16], — ответил Рейтер.

— Никогда бы не подумал!

— Рейхсфюрер очень интересуется археологией и историей и выделяет большие средства на составление архивов. Вы даже представить себе не можете, какие редчайшие документы по истории Средних веков нам удалось собрать. Одни материалы по истории ведьм чего стоят! Сто тысяч документов, касающихся преследования ведьм! И не только в Германии, но по всему миру. Мы серьёзно занимаемся историей[17].

— Так это с подачи господина Гиммлера вы занимаетесь Святым Граалем? Господин Рейтер, неужели вы всерьёз верите в существование этой чаши? Это же просто миф! Впрочем, чему удивляться? Я слышал, что сейчас в Германии очень модны всевозможные оккультные общества, астрология и прочая глупость…

Карл Рейтер отложил вилку и нож и холодно посмотрел на собеседника. Ван Хель сразу отметил знакомые черты в лице Рейтера. «Где-то наши тропки уже пересекались», — подумал он.

— Бертран, — с нажимом произнёс Рейтер, — поверьте, что не следует вам высказываться столь пренебрежительно о вещах, которые интересуют не только меня и лично рейхсфюрера, но и многих серьёзных исследователей, а потому представляют важность для всей Германии. Сила Рейха опирается далеко не на одни штыки. Мы создаём новую культуру! — Штандартенфюрер любезно улыбнулся. — Новый дух! Поэтому Германия, обескровленная прошлой войной и униженная Версальским договором, теперь марширует по Европе победным шагом. Скажите, Бертран, разве Франция не считала себя сердцем европейской цивилизации?

Француз кивнул, и по лицу его пробежала тень.

— Но теперь ваша страна пала, — продолжил Карл, — сложила оружие и впустила на свою землю армию Великого Рейха.

— История не заканчивается на этом, господин Рейтер, — сухо возразил Бертран. — История всегда напоминала мне качели. То одно государство взлетает вверх, то другое занимает его место. Затем всё снова меняется…

— Вы слишком легковесно воспринимаете историю и её нынешнее развитие. Германия набрала силу лишь благодаря духовному поиску.

— Поиску в области астрологии и оккультизма? — насмешливо уточнил Бертран.

Рейтер медленно поднялся, отошёл от стола и остановился прямо перед зеркалом.

«Да, где-то я уже встречал этого заносчивого типа, но сейчас не могу распознать, кем он был раньше и где мы сталкивались с ним», — вновь подумал Ван Хель.

* * *

Поле, где должен был проходить бой, находилось прямо напротив замка. Границы, за которые воспрещалось выезжать, были помечены флагами. Трибуна для зрителей, накрытая многоцветным балдахином, располагалась ближе к крепостной стене.

— Разворачивайте знамёна, мессиры рыцари и оруженосцы! Пора собираться! — громко выкрикивали герольды, скача по лагерю на облачённых в яркие попоны лошадях. — Ступайте за знаменем вашего предводителя!

К десяти часам все участники турнира уже позавтракали и отправились облачаться. На это им отводилось почти два часа. Ближе к полудню, примерно за полчаса до начала турнира, на ристалище появились дамы. Все были в меховых накидках, оживлённо переговаривались, раскланивались направо и налево. Неподалёку от трибуны стояли повозки, фыркали кони, суетились слуги, извлекая ящики с продуктами и напитками, дымились костры, над которыми жарились телячьи туши.

Прибывших верхом судей и графа Робера де Парси гости встретили долгими аплодисментами. Граф, одетый в чёрное, величественно раскланялся и махнул рукой, позволяя бойцам, сгоравшим от нетерпения, выдвинуться к ристалищу.

Обе стороны выехали в строгом порядке: впереди шли трубачи и менестрели, за ними двигались предводители со своими знаменосцами, следом ехали попарно рыцари, за каждым был его знаменосец. Понемногу пространство, предназначенное для схватки, заполнилось пёстрой массой всадников, воздух содрогался от бряцанья оружия и кольчуг, знамёна громко хлопали на ветру.

К собравшимся рыцарям неторопливой походкой вышел герольд в пунцовом наряде и, перебросив длинный бархатный плащ через плечо, пронзительно громким голосом стал говорить:

— Высокие и могущественные мессиры, бароны, рыцари и оруженосцы! Да будет всем вам благоугодно выслушать требование устроителя турнира. Пусть каждый из вас вознесёт десницу ко всем святым и пообещает, что на турнире не станет умышленно колоть, а равно бить ниже пояса, также как и толкать и тянуть никого не будет. Помимо сего, ежели у кого ненароком падёт шлем с головы, да не коснётся того никто, покуда он шлем снова не наденет и не завяжет. Ежели же кто по умыслу сотворит иное, да объявят того изгнанным с турнира и в другой раз не допустят к участию. К тому же будет он лишён доспехов и коня. Сие касается всех и каждого. И да не прекословит никто судьям, если они огласят кого-нибудь нарушителем. В том дайте сию минуту присягу телом вашим и честью вашей!

Как только протрубил рог, два конных отряда рыцарей в боевых доспехах заняли свои места в противоположных концах поля[18]. Каждый отряд вытянулся в шеренгу, каждый всадник наметил себе противника для сшибки.

Снова протрубил рог. Трубачи и герольды бросились с ристалища, чтобы укрыться за барьерами. Рыцари тронули своих коней, заставляя их идти шагом и держать строй. Поднятые вверх копья с прицепленными возле наконечников яркими флажками качнулись и медленно опустились, выставив острые наконечники вперёд. Это устрашающее, нарочито неторопливое движение наездников, сверкающих своими начищенными шлемами, продолжалось довольно долго. Казалось, что обе шеренги так и сойдутся, не пустившись вскачь, и просто упрутся друг в друга копьями. Но вдруг раздалась первая команда, за ней прозвучала с противоположной стороны другая, и оба отряда перешли на аллюр.

Над долиной разнёсся гул копыт и лязганье доспехов.

Столкновение отрядов было ужасным. Несколько человек с обеих сторон сразу вылетели из сёдел. Ржание лошадей перекрыло яростные выкрики людей. Было видно, как пара-тройка знамён сильно накренились, но знаменосцы сумели вновь поднять их. Кто-то из рухнувших на землю смог подняться без посторонней помощи, но тут же его ноги согнулись в коленях и он упал. Это был барон Фродоар.

Его конные слуги мигом помчались к нему. Они были облачены в доспехи и вооружены палками, чтобы прогонять с пути сражавшихся рыцарей. За ними бросились и пешие слуги.

Увидев, что барон Фродоар не в силах подняться и вот-вот угодит под копыта лошадей, судьи подали знак трубачам, и схватка была остановлена.

— Что с бароном? — заголосили дамы на трибунах

— Я вижу кровь у него на лице! Он пострадал при падении?

— Нет, сударыня, у него, похоже, ранение в грудь.

— Пресвятая Дева!

— Его мантия пропитывается кровью…

— Но как он держится! Ни проронил ни звука!

— Да что нам отсюда слышно за этим громыханием кольчуги?

— Нет-нет, я вижу, что губы барона плотно сжаты. Он очень мужественно держится…

Как только барона вынесли с ристалища, бой возобновился. Опять поехали друг на друга две шеренги, опять кто-то вылетел из седла, опять кого-то топтали кони, опять звенела сталь. С каждым разом схватка делалась ожесточённее и всё больше напоминала настоящий бой. Дважды судьям пришлось разнимать сражавшихся с помощью конных слуг, потому что несколько рыцарей, войдя в раж, совершенно забыли о правилах турнира и готовы были убить друг друга. До зрителей доносились громкие восклицания и грубая брань, которую дамы совсем не привыкли слышать в благородном обществе. Но женщины не сетовали, понимая, что рыцари распалились не на шутку, и с трибуны то и дело слышалось, как некоторые из наиболее разгорячившихся дам, поддерживая своих избранников, тоже позволяли себе выкрикивать отнюдь не поэтические метафоры, хотя всё же до непристойных выражений никто из дам не опускался.

Так продолжалось до тех пор, пока отряд рыцарей, представлявших Робера де Парси, зачинщика турнира, не вышиб из седла последнего своего противника. Граф удовлетворённо скалился и потирал руки, наслаждаясь победой.

— Знаменосцы, покидайте поле, разъезжайтесь по квартирам! — провозгласили судьи, взмахнув длинными белыми жезлами. — Вы же, сеньоры, бароны, рыцари и оруженосцы, с честью сражавшиеся перед лицом дам, исполнили свой долг сполна и вправе теперь покинуть поле для славного отдыха!

Трубы протрубили отбой. Барьеры открылись, и знаменосцы, не дожидаясь хозяев, поскакали с ристалища. Рыцари, принимавшие участие в схватке, выстроились в том же порядке, что и приехали, и двинулись с поля строем. Трубы продолжали греметь до тех пор, пока последний всадник не выехал за барьер. Дамы выкрикивали приветствия и размахивали платками.

— Барон Фродоар славно бился на турнире, — заметил кто-то из гостей, с поклоном приближаясь к графу.

— Все мы смертны, — без сожаления ответил де Парси.

В тот же день Фродоара, предварительно окурив фимиамом, похоронили в простом дощатом гробу, закопав его на участке, отведённом под кладбище на территории замка. Почва там была глинистая, твёрдая, основательно промёрзшая.

— Холодная выдалась зима, — бормотал барон де Белен, наблюдая, как тепло одетые могильщики рыли землю. — В это время уже обычно тепло, а в этом году всё ненормально.

Похороны прошли без шума и почестей, священник лишь прочитал молитву, на том всё и закончилось.

— Почему так скромно? — полюбопытствовал Ван Хель.

— Мы уже отправили гонцов, чтобы за телом приехали родственники. Вот тогда и будут все траурные торжества, — пояснил настоятель. — Сейчас не до пышных похорон. Все мысли заняты турниром. Завтра опять будут биться два отряда, но уже меньшим числом: некоторые не смогут драться после сегодняшних ранений. А третий день турнира отведён под сражение оруженосцев, не посвящённых в рыцари. На четвёртый день некоторых оруженосцев будут посвящать в рыцари. А потом несколько дней подряд будут тянуться пиршества, да простит Господь графа и его гостей за столь обильные возлияния… Как видите, мой друг, сейчас не до похорон…

* * *

Через месяц мессира Фродоара извлекли из могилы. Предварительно вокруг были разложены костры, куда бросали благовония и ладан. Все опасались, что тело уже разлагается и что никто не сможет выдержать смрада, однако, когда взломали гроб, никто не ощутил запаха.

Прямо на кладбище тело графа Фродоара было омыто духами и ладаном, затем его вскрыли и вынули из него сердце. Монахи обильно смазали труп и сердце специально заготовленным для этого случая бальзамирующим средством, после чего покойника завернули в оленьи шкуры и положили в новый гроб, привезённый родственниками. Гроб был массивный, украшен резьбой и инкрустацией из полудрагоценных камней.

Граф де Парси со всей своей многочисленной свитой и ближайшими родственниками барона Фродоара ждал в церкви. Покойника внесли туда под пение нескольких монахов и поставили гроб перед алтарём. У изголовья гроба водрузили мраморный ларец, где лежало завёрнутое в алый шёлк сердце Фродоара.

После мессы все покинули церковь, но гроб остался открытым весь день и всю ночь, чтобы любой желающий мог взглянуть на барона. Всё это время монахи неустанно читали псалмы и молитвы, а в церкви горели свечи.

На следующий день, опять же после мессы, гроб был закрыт высокой двускатной крышкой, испещрённой мелкими строгими узорами, и перенесён на повозку, над которой возвышался балдахин из красных, жёлтых и синих тканей — цвета герба покойного. Сам же гроб был накрыт чёрным покрывалом с белым крестом. Вдоль бортов грандиозного катафалка стояли громадные свечи, а у ног гроба лежали доспехи погибшего.

— Хороший был рыцарь, — сказал Робер де Парси, долго глядя вслед траурной процессии. — И знаете, что меня больше всего огорчает во всей этой истории и о чём я думаю со дня его смерти?

— Нет, ваша светлость. — Барон де Белен тоже разглядывал трепетавшие на ветру флаги над головными всадниками.

— Фродоар унёс с собой тайну священного сосуда.

— Вы говорите о Граале? Кажется, он так назвал ту чашу?

— Да, Грааль. Теперь будет трудно отыскать её… Фродоар не успел рассказать нам ничего толком. Все наши мысли были отданы предстоящему турниру. Но если бы я только мог предположить, что барон больше ни словом не перемолвится со мной, я бы не позволил закончить тот ужин так рано. Я бы выведал у Фродоара мельчайшие подробности его путешествия… Где же искать тот монастырь?

— Вы намерены искать ту чашу, мессир?

— Разумеется. Искать и найти!

— Неужели вы поверили в её волшебные свойства?

— А вы полагаете, что барон Фродоар всё выдумал? И теперь погиб? Вы разве не обратили внимание, что он был серьёзно обеспокоен тем, что повёл себя неучтиво по отношению к хранителю той чаши, разболтав нам обо всём? Не за это ли он поплатился на турнире? Рыцарю да по заслугам его воздастся…

— Глупости. Он просто был неаккуратен в схватке.

— И всё же я отправлюсь на поиски Грааля…

— Что ж, — пожал плечами де Белен, — воля ваша, мессир.

— Надеюсь, вы присоединитесь ко мне?

Барон неуверенно пожал плечами и сказал:

— Я хотел бы отправиться в Иерусалим, ваша светлость. Святая церковь призывает нас к походу против иноверцев. Обещает за это отпущение всех грехов. Можно ли отказаться от такого мероприятия?

— Вы намерены присоединиться к крестоносцам? Но послушайте, барон, я убеждён, что наш поход за Граалем будет лептой в войне за освобождение Гроба Господня. Ведь сия чаша может сослужить добрую службу. Сколько жизней мы спасём, если добудем эту таинственную реликвию! У нас будет свой крестовый поход!.. Нынче же переговорю с епископом, получу его благословение.

— Пожалуй, благословение святого отца нам потребуется, ваша светлость, — согласился барон.

— Ну что? Присоединитесь ко мне? — спросил граф. — Если мы отыщем Грааль, то слава о нашем подвиге затмит славу о походе толпы оборванцев в Иерусалим за Гробом Господним. Мы соберём только рыцарей, никакой деревенщины.

— Ваша светлость, — барон почтительно склонил голову, — если епископ даст благословение, я пойду с вами.

— Пусть попробует отказать мне, — хищно оскалился граф и провёл ладонью по своей огромной лысине.

Праздник. Ноябрь 470 года

Люди знали, что Канун ноября и Канун мая делят год пополам и что в эти дни, а точнее, в эти ночи магические силы земли приобретают наибольшую активность. Феи приобретают человеческое обличье, духи умерших являются на свидание с живыми родственниками и друзьями, колдуны способны творить такие чудеса, на которые в другое время им просто недостало бы сил. На Самайн[19] открывались Сиды[20], их обитатели выходили наружу и были не бесплотными тенями, а вполне осязаемыми существами. Именно поэтому люди, боясь встречи с пришельцами Оттуда, старались не выходить из дома поодиночке, не приближаться к кладбищам, не оборачиваться, если за спиной раздавались шаги, потому что встретиться взглядом с мертвецом было гибельно для обыкновенного человека. Возле каждого дома на крыльце выставляли плошку со специально приготовленным угощением, предназначенным только для мертвецов[21].

Христианские священники, прибывшие в Британию из Рима, яростно проповедовали против празднования Самайна, но даже принявшие крещение бритты отмахивались от их речей. Особенно упорно отстаивали свои права на Священную Ночь Духов валлийцы. Возможно, причиной тому был Артур, которому старались подражать все, и особенно молодёжь. В ночь на Самайн люди встречались с миром, который их всегда страшил, но о постижении которого они никогда не переставали мечтать. Люди с нетерпением ждали Самайна. «Не умирая, мы встретимся с Творцом, и время потечёт заново», — твердили они. Даже христиане принимали участие в празднике, виновато оправдываясь: «В Самайн можно увидеть рай». Всюду над кострами висели начищенные до блеска котлы, друиды варили напиток из дурман-травы, и густой горьковатый запах призывно разливался по округе.

Во дворе Круглого Стола был разведён ритуальный огонь, и над ним покачивался серебряный котёл, украшенный не только магическими символами, но и знаками знаменитого воинского братства. Каждый из жителей окрестных деревень мечтал сделать глоток именно из этого котла, в котором священный напиток готовился руками великого Мерддина.

— Не торопитесь, не толкайтесь, — успокаивал старик, ласково улыбаясь теснившимся вокруг него людям. — Всем достанется хоть немного. Подносите сюда чаши с ключевой водой, и я, добавив в них моего отвара, превращу простую воду в волшебный напиток Самайна… И да пребудет с вами мир! И да будете вы благословенны, дети мои!

Целый день людские потоки тянулись к Мерддину, испрашивая его благословения и подставляя крынки, наполненные простой водой, куда друид плескал немного дурман-отвара и превращал воду в друидический напиток. Многие прятали свои лица под уродливыми масками, сделанными из соломы или древесной коры. К вечеру толпа растеклась по всему городу, запрудила рыночную площадь и двор в крепости. Ждали появления Артура. Громко стучали бубны, звенели бубенцы, откуда-то доносился звук арфы. В наплывающей ночи слышались песни и смех.

Как только Артур вышел из дома, гул голосов стих почти сразу, укатившись гудящей волной во тьму, будто боги тишины одним движением стёрли звуки человеческие со всей округи. Слышалось только потрескиванье дров и шипение факелов.

— Я здесь сегодня, чтобы сделать то, чего вы так долго требуете от меня, — громко проговорил Артур. — Я здесь, чтобы возложить на себя бремя верховной власти…

Толпа взорвалась ликованием. Пожалуй, никогда прежде — ни в дни войны, ни в дни мира — не слышала Британия столь мощных голосов восторга и радости.

Артур поднял руку, призывая к тишине, но долго ещё бурлила человеческая масса.

Наконец опять наступила тишина…

Два друида вывели под уздцы белую лошадь, шагая по обе стороны от неё, и остановились перед Артуром. Один из друидов был обрит наголо, у другого были длинные волосы, спускавшиеся по спине почти до поясницы. Их лица, густо покрытые синей краской, казались масками, на которых не отражалось никаких чувств, а длинные белые одежды, тяжёлыми складками стекавшие до самой земли и скрывавшие движения, придавали особую выразительность облику жрецов.

— Человек-Медведь! Вот белая кобыла для тебя, — торжественно произнёс Мерддин, подойдя к Артуру и указывая резным посохом на приведённую лошадь. — Испей её крови, прими её силу, вбери в себя достоинства этого священного животного.

Бритоголовый друид крепко сжимал узду правой рукой, левой нежно поглаживал лошадь, нашёптывая что-то ей на ухо. Второй жрец медленно вынул из широкого рукава длинный нож и застыл, глядя на Мерддина. Тот передал посох подбежавшему подростку, которого заранее выбрал себе в помощники, и взял со стола серебряный кубок. Подняв его над головой, он кивнул жрецу, сжимавшему клинок, и лезвие, вспыхнув в свете костров, молниеносно пронзило горло животного. Лошадь захрипела, рванулась назад, мотнула головой и опрокинулась. Толпа, в глубоком молчании следившая за происходившим, теперь взревела. Мерддин подставил серебряную чашу под хлынувшую кровь. Наполнив её, он шагнул к Артуру.

— Кровь священной кобылы! — провозгласил старец и протянул кубок Артуру. — Да будет твоя жизнь служить народу, как хорошая лошадь служит своему хозяину, Человек-Медведь!

Под восторженные вопли людей Артур медленно осушил кубок, а когда отнял его от губ, на бороде его осталась кровавая пена.

— Теперь разденься догола, — велел Мерддин, и Артур начал распускать ремни.

Тем временем друиды и их помощники отрезали голову жертвенному животному, подняли тушу на перекладину и подставили под неё котёл, чтобы собрать кровь. Ловкими движениями жрецы сняли шкуру с лошади и торжественно двинулись к Артуру, растянув шкуру. Казалось, что она дымилась на морозе.

Как только Человек-Медведь обнажился, друиды набросили на него окровавленную шкуру, как плащ, и тут же пустились в пляс, двигаясь по кругу на полусогнутых ногах и очень умело имитируя при этом конское ржание. Так продолжалось довольно долго, а когда пляска жрецов завершилась, вперёд вышел Мерддин и протянул Артуру ритуальный нож с массивной костяной рукоятью.

Артур, укутанный в белую конскую шкуру, опустился на колени и принялся разрыхлять промёрзшую землю ножом. Когда почва достаточно размякла, чтобы её можно было взять руками, он щепоткой земли намазал себе лицо.

— Взываю к тебе, Мать-Земля, родительница всего сущего! Ты слышишь каждый наш шаг, любое наше движение известно тебе, ничто не может укрыться от тебя. Так будь милостива к нам, твоим беспокойным детям. Дай нам кров, когда мы будем нуждаться в нём, и дай нам пищу, чтобы мы не знали голода…

Он говорил так долго, что всем показалось, будто время остановилось. Никто не шевелился, и только клубившееся паром дыхание людей служило доказательством того, что мир не застыл, околдованный, в сказочном сне.

Пока он говорил, друиды кипятили кровь лошади в большом чане, бросив туда также печень и сердце жертвенного животного.

Артур замолчал.

— А теперь, люди, — громко объявил Мерддин, — пришло время сделать по глотку священного напитка.

Толпа колыхнулась и загудела. Друиды, расположившиеся с котлами по всей деревне, закончили варить новую порцию теперь уже по-настоящему крепкого напитка и приготовились разливать магическое варево по чашкам.

Мерддин остановился перед высоким котлом, на стенках которого блестели серебряные пластины с фигурками людей и оленей, и взял в руку деревянный ковш, вырезанный в виде бегущего коня.

— Несите свои кубки!

Народ рванулся к священному котлу и в считанные мгновения заполнил всё пространство площади.

— Тише! Не толкайся, дружище! — слышались возбуждённые голоса.

— Первый глоток должен сделать Человек-Медведь! — сказал Мерддин. — Расступитесь!

Он окунул ковш в душистый напиток и зачерпнул побольше.

— Дурман-трава! Помоги мне увидеть невидимое, — прошептал Артур, поднимаясь навстречу Мерддину. Белая лошадиная шкура тяжело соскользнула с него, оставив по всему телу грязные кровавые следы. — Дурман-трава, будь мне подспорьем, очисти мой разум, открой моё сердце…

Он жадно сделал один глоток, затем второй.

— Пей всё, — шёпотом сказал старец, — сегодня тебе нужно…

Артур опорожнил весь ковш и почти сразу ощутил головокружение.

— Люди, теперь ваш черёд. Сделайте по одному глотку. — Мерддин вернулся к котлу с отваром дурман-травы. — Артур же, наш господин и повелитель, отправляется в котёл со священным супом!

Толпа опять ликующе взревела:

— Артур! Артур!

Многие старались прикоснуться к его запачканному кровью телу, и те, кому это удавалось, жадно облизывали после этого свои пальцы.

— Тише, друзья. — Артур поднял руки над головой, и ему показалось, что воздух лёг на его раскрытые ладони упругой круглой массой. Он увидел, как раскрашенные лица вокруг него стали вытягиваться, превращаться в звериные морды. Послышался волчий вой, рёв оленей, свист орла. — Не шумите сейчас, позвольте мне сосредоточиться…

— Господин наш! — Мерддин поманил Артура. — Зайди же в котёл, дай нам всем вкусить супа, в котором будет и часть твоей плоти! Наполни нас твоей силой и твоей кровью!

Мерддин указал посохом на чан, в котором дымился суп из конской крови. Одновременно с движением посоха послышались быстрые удары бубна. Напряжённый ритм пронзил ночной воздух и стал взбалтывать его, как жидкое тесто. Артур посмотрел в ту сторону, где человек в длинной накидке из волчьих шкур ловко стучал длинной костью по тугой поверхности бубна, и, решительно тряхнув головой, шагнул к котлу. Он знал, что содержимое котла вовсе не было таким горячим, как казалось из-за поднимавшегося над поверхностью пенного варева паром, но всё же залезать туда было жутковато.

— Ступай смелее, вождь, — едва слышно подбодрил Мерддин.

Чан был внушительных размеров, но всё-таки недостаточно просторный, чтобы туда свободно вместился человек. Артур, уже совсем окоченевший на холодном воздухе, взялся обеими руками за край горячего котла и перенёс через него одну ногу. Ожидая соприкосновения с кипятком, он стиснул зубы. Варево и впрямь было обжигающим. Артур сделал глубокий вдох и ступил в чан второй ногой. Некоторое время он стоял неподвижно — прямой, поджарый, с крепкими мышцами, длинноволосый. Затем, свыкнувшись с температурой супа, осторожно сел, держась за края котла. Кровавая жижа быстро охладилась, приняв в себя ледяное тело человека, и Артур почувствовал облегчение. Но дно чана, под которым продолжали шипеть красные угли, было по-прежнему раскалённым, и Артур, с трудом вместившись в котёл, лишь несколько мгновений мог опираться ногами о дно. То и дело ему приходилось отталкиваться, чтобы хоть немного зависнуть, хотя плавать, не касаясь стен чана, было невозможно.

— Вот суп, которым наш вледиг накормит нас! — закричал Мерддин. — Вкусите же его, братья! Пусть славный Артур войдёт в каждого из вас!

Напряжённое молчание лопнуло. Воины громко заулюлюкали, замахали руками, затопали ногами в такт бубну. Мерддин поднял над головой посох, и все ринулись к котлу, чтобы зачерпнуть принесёнными с собой плошками хотя бы самую малость.

— Господин наш! — восторженно восклицали они. — Повелитель!

Ложки и посудины с плеском опускались в тёмно-красную жижу, брызги летели в лицо Артура. Его борода и косы слиплись и напитались густым пенным варевом.

— Господин наш! Защитник!..

Люди старались притронуться к Артуру, пока он сидел в котле, боясь упустить возможность получить через прикосновение священную силу белой лошади. Некоторые пытались прорваться вперёд и почти яростно отталкивали друг друга. Отовсюду тянулись руки, громкие голоса слились в общий рёв. А бубен всё стучал и стучал. К нему присоединился второй, третий. Чёткий властный ритм не позволял собравшимся людям стоять на месте. Всё вокруг двигалось, шевелилось, кишело…

— Артур! Человек-Медведь!

— Ешьте же суп, в котором варился Артур! Пейте его тело! Человек-Медведь согласился накормить вас собой!

Мерддин достал из-за пояса ритуальный нож, которым Артур рыл землю, и, держа его за лезвие, вытянул перед собой.

— Во имя Христа, — прошептал он и величественно перекрестил сидевшего в чане Артура. — Да снизойдёт на тебя слава Господа нашего!

Толпа не слышала его слов. Никто не смотрел на старца, все глаза устремились на Артура. Он сидел, закрыв глаза, и терпеливо сносил безумное проявление чувств рвавшихся к нему людей. Кубки и плошки, окунаясь в суп, колотили Артура по плечам и спине, длинные ногти царапали его, цепкие пальцы рвали волосы на голове и на лице. Иногда кто-то тыкал в суп ножом, стараясь нацепить кусок конской печени, и лезвие укалывало ноги Артура. Ему казалось, что мир вокруг него сошёл с ума и что люди и впрямь видели в нём не человека, а гигантский ломоть мяса, от которого надо непременно откусить, дабы волшебная ночь не прошла зря.

Наконец друиды с помощниками протиснулись к чану и помогли Артуру подняться.

— Господин наш! Тебе пора появиться перед твоим народом во всём блеске! Ночь не так уж длинна. Пусть люди вкушают суп из крови священного животного…

Они провели его сквозь толпу. Мерддин шагал впереди. К изумлению Артура, никто больше не пытался притронуться к нему. Его будто не видели.

— Как это может быть? — спросил он у бритоголового друида.

Тот повернул голову, на его синем лице по-прежнему не отражалось никаких чувств.

— Дурман-трава скрыла тебя от них.

— Где моя жена? — спросил вдруг Артур.

Никто не ответил ему.

В крепости друиды отвели Артура в баню и тщательно омыли его.

— Вот твой наряд. — Мерддин положил перед ним одежду, богато расшитую цветочными узорами. — А это ты наденешь на голову.

Мерддин указал на тонкий золотой обруч, украшенный золотыми же листьями и фигуркой стоящего на задних лапах медведя.

Когда он вновь появился во дворе, ему подвели белого коня. Артур легко вспрыгнул в седло. Пламя костров сияло вокруг его головы, отражаясь в золотом сплетении искусственных листьев.

— Люди! — необычайно громким голосом провозгласил Мерддин. — Вот ваш государь! Артур! Человек-Медведь! Пойте же ему песню славы!

Артур тронул коня, толпа послушно расступалась перед ним. Всем казалось, что на огромной белой лошади скакал необычайной красоты великан, от которого во все стороны исходила неодолимая сила. Дурман-трава делала своё дело. Люди восторженно ревели, тут и там слышались певучие стихи, смех, по многим лицам струились слёзы счастья.

Артур отъезжал всё дальше и дальше от крепости, а людей не становилось меньше. Создавалось впечатление, что вокруг колыхалось целое людское море. Пылали костры, стучали бубны…

Внезапно он увидел перед собой Маэля.

— Маэль! — воскликнул Артур.

— Государь! — вдохновенно выкрикнул юноша и упал перед белой лошадью на колени.

— Маэль, куда ты пропал? Почему я не вижу тебя давно?

Шагавший рядом друид легонько пошлёпал Артура по колену:

— Не останавливайся, господин, сейчас не время для разговоров. Тебе надо объехать всех собравшихся…

Артур двинулся дальше.

Маэль улыбался. Он был по-настоящему счастлив.

«Теперь в Британии есть правитель!»

Он повернулся и пошёл к воротам Круглого Стола. Он уже давно не появлялся здесь, считая себя преступником. Но сегодня, в Священную Ночь Духов, он хотел быть рядом с близкими ему людьми. Он не желал думать о том, что случилось на скале возле Дома Мерддина. Он шагал, уверенный в себе, и гнал прочь мысль о Гвиневере.

А она стояла на крыльце и со смешанными чувствами наблюдала за праздником. От неё не укрылось, что Мерддин осенил крестным знамением Артура во время ритуала с котлом.

«Он приведёт Артура к Христу, — сказала она себе. — Так и должно быть. Не могу же я сгинуть в тёмном мире язычников. Я не святая и не готова принести себя в жертву».

Внезапно она увидела Маэля в воротах крепости, и сердце её бешено заколотилось. Он тоже сразу заметил её и, открыто улыбаясь, направился к ней.

— Госпожа, я счастлив приветствовать тебя.

— Маэль…

— Я должен был увидеть всех в эту священную ночь. Мне хочется обнять друзей. Хочется услышать братские слова. И я, конечно, надеюсь услышать голоса Духов. Возможно, они подскажут мне, как жить дальше… Ты уже глотнула магического напитка?

— Нет. — Она решительно покачала головой.

— Тогда пойдём к котлу. Я уберегу тебя от давки. Не бойся.

— После того дня я ничего не боюсь, — неуверенно улыбнулась она.

Он протянул ей руку и, расталкивая неистово плясавших вокруг людей, повёл Гвиневеру к котлу, где всё ещё стоял Мерддин.

— Здравствуй, Маэль, — кивнул ему друид.

— Дай мне выпить… И побольше…

Мерддин протянул ему полный ковш.

Юноша жадно сделал несколько глотков и повернулся к Гвиневере.

— Теперь пей ты, госпожа.

Она с некоторым испугом взглянула на Мерддина.

— Стоит ли? — спросила она, стараясь перекричать общий шум.

— Ты живёшь среди своего народа, — ответил друид.

Она глотнула раз, другой, третий. Поморщилась. И тут же качнулась, ощутив мягкий, но властный толчок в голову.

— Ох…

Маэль с удовольствием подхватил её под руки и повёл к дому. Мерддин внимательно смотрел на них, нахмурив седые брови.

— Маэль! — крикнул Мерддин вслед воину. — Будь бдителен!

Юноша чуть повернул голову и кивнул. Его взгляд помутнел. Поддерживая Гвиневеру, которая, казалось, едва держалась на ногах, он медленно двинулся дальше. На крыльце Маэль остановился.

— Любовь моя… — прошептал он.

— Любовь… — жарко выдохнула Гвиневера и внезапно отшатнулась от него. В её глазах застыли ужас и боль. — Нет! Нет! Нет!

Она увидела, как по лицу Маэля медленно потекла кровь, наполняя глазницы как пустые чаши. Из его груди потянулся зелёный вьюн, усыпанный нежными клейкими листочками. За первым стеблем наружу вырвался второй, потом третий. Поначалу они извивались, сворачивались и разворачивались змеиными кольцами, будто не зная, как себя вести. Затем они застыли. Гвиневера видела, как зелёные стебли становились крепче, приобретали упругость, понемногу выпрямлялись, превращаясь в ровные прутья, а Маэль не обращал на них внимания. Он стоял неподвижно, голова продолжала истекать кровью, а кровь ровно, как если бы Маэль лежал на спине, стояла в глазницах, лишь изредка разбегаясь кругами, будто по поверхности большого водоёма. И Гвиневера не могла понять, как такое могло происходить.

— Маэль, милый мой, — позвала она. — Очнись.

Он не реагировал. А прутья, торчавшие из его груди, тем временем твердели, крепли каждую секунду и превращались в древки стрел. Там, где они уходили в тело юноши, стала расплываться кровь на одежде.

— Маэль!

Он покачнулся и рухнул на спину. При ударе о пол он рассыпался на глиняные куски, разлетевшиеся по крыльцу и покатившиеся по ступеням. Откуда-то набежали люди и принялись топтать эти куски, оставляя только пыль на широких досках.

— Ничего не останется от тебя, глупый юнец! — кричали люди, облачённые в монашеские плащи. — Сгинь! Будь проклят!

— Уйдите! Не трогайте! — закричала Гвиневера. — Пусть хоть что-нибудь сохранится! Зачем повергать в прах настоящую жизнь?

Она бросилась туда, где только что лежал Маэль, но, упав на пол, не обнаружила ничего, даже следов пыли. Гвиневера взвыла и сама ужаснулась собственному голосу — настолько страшным и безумным показался он ей. Она перевернулась на спину и принялась рвать волосы на голове, а из чёрной бездны ночного неба на неё посыпались крупные капли дождя. Они тяжело били её по щекам и по губам, но не касались широко распахнутых глаз. Капли обжигали кожу, разрывали её, превращали в лохмотья.

— Ты обманула сама себя! — визгливо хохотнул кто-то ей в самые глаза.

Гвиневера вздрогнула, ощутив на себе отвратительное дыхание невидимого существа. Что-то заставило её вскочить на ноги. Одежда исчезла, истаяла в одно мгновение. Но Гвиневера не испугалась своей внезапной наготы. Откуда-то сбоку, треща и скрипя, появился массивный деревянный крест. Он медленно кренился, угрожая придавить Гвиневеру своей массой. От него пахло опилками, навозом и какими-то ароматическими маслами. По кресту прошмыгивали юркие ящерицы, стреляя длинными языками по невесть откуда налетевшей мошкаре. Гвиневера вскинула руки, готовая принять на себя удар этого тяжеленного креста. Но он не рухнул, а медленно лёг на её ладони, и она ощутила шершавую, плохо оструганную поверхность перекладины. Извернувшись, Гвиневера подставила кресту спину и застыла в этом положении, стараясь не упасть. Ноги её дрожали, голова тряслась.

— Ты обманула сама себя! — опять взвизгнул кто-то. — Теперь неси свой крест!

Она хотела ответить, но язык прилип к нёбу. Стало душно. В глазах потемнело. Она покачнулась и упала лицом вниз…

— Дочь моя, — позвал Мерддин, — тебе нехорошо?

Гвиневера медленно открыла глаза.

— Что со мной?

— Похоже, тебе что-то привиделось.

— Крест… Меня придавил крест…

Мерддин недовольно нахмурился при этих словах.

— Дурман-напиток оказался слишком крепок для тебя, — сказал друид.

Гвиневера огляделась и обнаружила, что прижалась спиной к дверному косяку, опустившись на корточки. Видимо, она уже долго находилась в этом положении, так как ноги её сильно затекли.

— Позволь я отведу тебя в твои покои, — предложил друид. — Пора уже и Артуру возвратиться.

— А где Маэль?

— Ушёл. Довёл тебя до двери в дом и ушёл из крепости. Не знаю, где он сейчас.

— Мерддин… У меня кружится голова… И мне страшно… Я видела что-то ужасное, святой отец… Я боюсь…

* * *

Маэль танцевал в одиночестве возле священной рощи. Со стороны деревенских домов неслись удары бубнов, переливы арф, звон бубенцов, гул голосов. Вокруг костров двигались хороводы. Но теперь всё это казалось далёким и недосягаемым: Маэль окончательно решил покинуть мир Круглого Стола. Это не означало, что он перестал считать себя слугой Человека-Медведя, но он запретил себе отныне приближаться к Артуру, Гвиневере и всем, с кем его прежде связывали узы воинского братства. Самайн подвёл итог прежней жизни и распахнул ворота в новую. Отныне Маэль превращался в воина-одиночку, в человека-тень, в рыщущий дух отчаянья и мести.

— Жители Сида, помогите мне, поддержите меня на выбранном пути! — Маэль остановился и закрыл глаза. Раскинутые крестом руки застыли. — Сегодня я покидаю мир близких мне людей, но как трудно оставаться одному, когда привык чувствовать возле себя плечо друга и брата. Помогите же мне, жители Сида!

С каждой минутой Маэль наполнялся тяжестью леденящего одиночества. Летевшие со стороны города звуки праздника казались юноше прощальным гимном.

— Как мне тяжко быть изгнанником…

— Тебя никто не изгонял… — прошептало из тьмы несколько голосов. — Ты сам ушёл…

Маэль открыл глаза.

— Кто здесь?

— Мы… Ты звал нас… Мы поможем тебе… Ничего не бойся…

— Я не боюсь.

— Ступай смело вперёд. Ты давно выбрал свой путь. Что бы ты ни сделал, ты не изменишь себе.

— Но я уже изменил себе, сойдясь с Гвиневерой.

— Разве любовь бывает преступна? — откликнулся целый хор голосов. — Ты полюбил женщину и тем заслужил уважение Духов, а не порицание. Не каждому удаётся полюбить.

— Но я заставил её обмануть мужа… — Маэль тяжело опустился на колени. — Я чувствую себя виноватым…

— Ты заблуждаешься…

— Я хочу искупить свою вину.

— Ты ни в чём не виноват. Ты лишь растратишь силы зря, пытаясь искупить вину, которой нет.

— Не понимаю вас! Как же так? — Маэль растерянно оглядывался, стараясь высмотреть хоть кого-нибудь. — Я же всем сердцем чувствую тяжесть вины.

— Людям свойственно ошибаться. Путь человеческий труден именно из-за человеческих заблуждений. Настоящий путь лёгок и приятен.

— Жители Сида, подскажите мне!