Входя в горницу и присаживаясь за накрытый стол, посреди которого стоял кувшин с вином и закуска, поприветствовал я отца и дядю жены.

  - Здравствуй, Никифор, - пробасил царицынский глава.

  - А-а-а, сын, - протянул батя, с которым мы сегодня уже виделись в войсковой избе. - Выпей с нами, а то завтра тебе в поход, когда еще хмельного попробуешь.

  - Отчего же не выпить, - разлив из кувшина вино по кубкам, я взял свой и приподнял его: - За что пьем?

  - За тебя.

  Мы выпили и, глядя на чем-то озабоченные лица Кондрата и Семена, я спросил:

  - Чего вы такие хмурые?

  - Не обращай внимания, - батя махнул ладонью. - Мелкие неурядицы, много хлопот, и все вместе, сплошная маета. Сам-то как, готов к походу?

  - Готов, только воинов не хватает, так что в Астрахани придется дополнительный контингент набирать.

  - И сколько тебе людей не хватает?

  Толстопятов, задавший этот вопрос, посмотрел на меня из-под кустистых бровей.

  - Еще сотню бойцов надо бы добавить, а лучше две. Взял бы компаньона, но все хорошие гулевые атаманы или у Кумшащкого, или на Украину уходят.

  - А тебе обязательно нужны настоящие вояки?

  - Конечно, а то с крестьянами и ворами с большой дороги дела не сделаешь.

  - Тогда моих солдат возьми, - предложил гость.

  - Каких твоих?

  Я не сразу понял, про что ведет речь купец, а он, несколько осуждающе покачал головой и продолжил:

  - Солдат из Камышина и Царицына. У меня их четыре роты. Работы для них нет, для охраны городов и дорог вполовину меньшего числа бойцов хватает, да и сами солдаты хотели бы сходить в поход и прибарахлиться. А то ватажники по Волге туда-сюда ходят и деньгой сорят, а им завидно.

  Зная выучку волжских солдат, ветеранов войны с Россией, отказываться от них было нельзя, действительно, профессионалы.

  - И сколько ты, Семен Семеныч со мной своих воинов отпустишь?

  - Сборную роту со всех подразделений.

  - Идет, беру!

  - Вот видишь, и решили вопрос. Завтра я вместе с твоим отрядом на Волгу отправлюсь, и пока вы расшивы готовить будете, я солдат отберу.

  Снова мы выпили вина, но разговор после этого как-то не клеился, наверное, родственники хотели переговорить о чем-то своем, а мое присутствие их сдерживало.

  Нет вопросов, я парень понятливый, попрощался с большими мужчинами, покинул стол и вернулся в свой лагерь, где казаки и черкесы уже заканчивали гулянку, и ложились спать. Завтра снова дорога, а там Волга, Астрахань и очередной боевой выход в Хвалынское море.

Персия. Ленгеруд. 15.06.1711.

  Ленгеруд взяли через четыре часа после высадки. А произошло это следующим образом.

  Вчера, перед самым рассветом, девять расшив моей ватаги вошли в дельту реки Сефируд. Легкий морской бриз нам помогал, и на берег ватажники высадились без всяких особых хлопот, сразу двумя партиями. Здесь наши передовые отряды диверсантов-пластунов совершили быстрый переход к сторожевым башням, охранявшим вход в Сефируд, и вырезали караульных, которых было, всего-то по пять человек на одну башню. Сделали они все тихо, и не привлекая к себе лишнего внимания окрестных селян и рыбаков, так что первый этап нашего набега прошел согласно плана.

  Затем, сотня казаков Борисова и половина черкесов остались на левом берегу реки, и на дороге к Решту, откуда ожидалось появление противника, стали рыть самые обычные окопы. Причем, что примечательно, сделать это предложил Бекович-Черкасский. Я расценил это как иронию судьбы, ибо именно такой оборонительный прием использовал против туркмен и хивинцев в \"реальности Богданова\" князь Александр, в своей печально известной экспедиции. Соответственно, в прямом боестолкновении потерь его воины почти не несли, а азиатов сотнями уничтожали. За это, кстати сказать, хивинцы содрали с мертвого князя кожу и сделали из него чучело.

  Впрочем, я отвлекся. Возвращаюсь к нынешней реальности и дню сегодняшнему. Под моим командованием собралось четыре сотни воинов, и по правому берегу реки мы направились к городу. Сборная ватага торопилась, как могла, десять километров мы преодолели одним броском, и распахнутые городские ворота взяли сходу. Отличное начало. Однако я слабо представлял себе, что же такое Ленгеруд и, увидев его, на минуту озадачился.

  Представьте себе, окруженный стенами высокий холм на берегу реки, который усеян тысячами зданий. Склады, жилые дома, лачуги бедняков, амбары, сараи и торговые лавки, все вперемешку, и каково назначение той или иной постройки разобрать не всегда возможно. И дополняется этот хаос тем обстоятельством, что крыши домов нижних улиц, зачастую находятся на уровне пола верхних, и до вершины холма здания идут кривыми террасами.

  Помнится, в тот момент я стоял в воротах над трупом воина в древнем панцире, стражника, прозевавшего свою жизнь, и рядом со мной остановился Рубцов, который посмотрел на город, размашисто перекрестился и протянул:

  - Боже мой, Содом и Гоморра, не иначе. Как же нам его брать?

  - Обычно, сотник, как Стенька Разин брал.

  - А он и здесь был?

  - Бывал, а потому действуем следующим образом. За тобой порт и склады у реки, значит, идешь вправо. С тобой твоя сотня и царицынские солдаты.

  - Понял!

  Рубцов со своими воинами двинулся вдоль стен, а я обернулся назад и позвал:

  - Алегико.

  - Да? - откликнулся вожак черкесов.

  - За тобой ворота и дорога.

  - Сделаем, только...

  - Чего еще?

  - Когда к городу шли, то видели, что рядом с воротами пара табунов неплохих лошадок пасется, и конюшни стоят. Так может быть нам конную разведку провести?

  - Хорошо, действуй! - Я повернулся к остальным ватажникам и, взмахнув над головой шашкой, скомандовал: - Остальным за мной! По центральной улице на вершину холма! Вперед, казаки!

  Если бы в тот момент кто-то наблюдал за нами со стороны, то увидел бы просто толпу, которая потоком несется наверх сметая со своего пути любое препятствие. Но десятки четко держались вокруг своих командиров, которые знали что делать, а я вместе односумами шел на острие атаки, успевал все подмечать и отдавать верные приказы, так что анархии не было.

  Где-то впереди, как выяснилось позже, в городских казармах, взвыли сигнальные трубы. И вскоре, мы ударились в строй персидских солдат, которых было не так уж и много, десятков восемь, не больше. Но они подобно пробке перекрыли центральную улицу и не давали нам пробиться к административному центру. Сомкнув щиты и выставив перед собой длинные копья, одетые в легкие кольчуги, городские стражники встали насмерть, а за их спиной я увидел две пушки, которые выкатывались из продолговатого белого здания и больше сотни солдат с мушкетами. Медлить было нельзя.

  - Бей!

  Выкрикнув этот клич, я бросился на вражеский строй, и казаки последовали следом. Пистоль перед собой, секундная задержка, и свинцовая пуля выбивает из строя одного вражеского солдата, а справа и слева меня поддерживают огнем ватажники. Все вокруг заволакивается сизым пороховым дымом, и мы продолжаем атаку на потерявших стройность копейщиков. Проломить оборонительный порядок персов было совсем нелегко, но мы это сделали, хоть и потеряли нескольких казаков.

  Нырок под щетину копейных наверший, и я первым смог вклиниться в ряды стражников. Шашка запела в моих руках, и брызги крови прыснули в стороны. Я срубил двух городских бойцов, просвет в рядах персов расширился, и в этот проем хлынули ватажники. Стена щитов прогнулась, прорвалась, попятилась и рухнула. Копейщики не сдержали нас, а мы, подобно молоту, разнесли их строй и, рубя всех подряд саблями, погнали стражников на пушкарей и мушкетеров, которые все равно не успели зарядить свои огнестрелы.

  - Гони вражин!

  Мой голос разносится над улицей. Стражники бегут без оглядки, и только на самом верху холма, нам попался еще один отряд, который был готов оказать сопротивление, по численности около сотни бойцов. Сходимся без единого выстрела. Только рваное дыхание и топот сапог.

  Передо мной крепкий приземистый детинушка с широкими плечами, одет как воин, на теле кольчуга, на голове тюрбан, а в руках небольшой круглый щит и кривая сабля. Противник кидается на меня, но не успевает ничего сделать, я действую быстрее чем он. Удар клинком наискосок, и перс роняет свою саблю, а щит как-то нелепо накрывает лицо уже мертвого противника, и на него наступают ноги его пока еще живых товарищей. Рядом рубятся односумы, и все происходит как-то странно, по-прежнему никто не кричит. Но тогда на это никто не обратил внимания.

  Более сильные и опытные ватажники вторую преграду ломают так же быстро, как и первую, а дальше было проще. На плечах отступающих, мы без остановок дошли до вторых городских ворот и, блокировав их, получили возможность стричь шерсть со всех овец оставшихся в загоне под названием город Ленгеруд. Ну, а я, пока до стен дошли, еще троих свалил. Одному голову раскроил, другому ноги подрубил, а третьего, особо храброго, может быть десятника, из второго пистоля застрелил. И от боевого угара очнулся уже только тогда, когда на всем холме сопротивление было подавлено и не осталось ни одного противника.

  Вроде бы все, победа за нами, но только я вернулся к управе и взобрался на крышу, откуда весь город был как на ладони, прибежал Смага Воейков, который сказал:

  - Никифор, мой десяток тюрьму занял, а там несколько наших пленных из того самого астраханского каравана, который ардебильский глава разграбить хотел.

  - И как они?

  - Плохо, все побиты сильно, отощали и обовшивели, а двое даже разумом помутились.

  - Приведи их в порядок, и с первым же бусом к устью отправь. Ты из-за этого ко мне пришел?

  - Нет. Один из них разговор местных командиров слышал, так они говорили, что невдалеке войско сильное стоит, которое на помощь кызылбашам идет. Подробности он не знает.

  - Понятно. Сейчас допрос местных начальников организуем и более подробную информацию получим, а пока давай сюда всех полусотников с десятниками.

  Смага ушел, а я неспешно перезарядил пистоли и посмотрел на город, раскинувшийся под моими ногами. Вот и еще один вражеский населенный пункт пал, спрятавшихся по домам стражников, сейчас добивают, двое ворот за нами, и над портом красное \"булавинское\" знамя на свежем ветерке развевается. Пока все идет по плану, но вражеская армия, все наше дело может испортить, тем более что стены в Ленгеруде никакие, глинобитная пустышка, которая уже начинает осыпаться. И получается, что нет у нас суток на грабеж, а имеется только несколько часов. Хотя, раньше времени паниковать не стоит, и особо торопиться тоже не следует, река рядом, так что драпануть всегда успеем.

  Начали подходить командиры ватаги, и с высоты, я указывал им объекты для сбора трофеев. Казаки покинули меня, и через пятнадцать минут, освободившись, вместе с Иваном Черкесом мы оприходовали городскую казну, на удивление бедную, в ней было всего два тумана серебром, то есть два мешка с абасси.

   \"Ну, и черт с ней, с казной этой\", - решили мы с односумом и, взяв переводчика из наших воинов, переключились на допрос городского головы, которого повязали прямо на рабочем месте, и там же решили с ним переговорить.

  Местный начальник, подтянутый черноголовый мужчина в полосатом халате и красивым фиолетовым фингалом под левым глазом, был связан и сидел в углу просторного помещения застеленного цветастыми коврами. Кругом множество пуфиков, на которых здесь люди сидят и несколько низких столиков, три рабочих, на каждом стоят баночка с чернилами и стопки бумаг лежат, и один фуршетный, с напитками и фруктами.

  Кинув под себя пуфики, мы присели напротив ленгерудского бургомистра, или кто он тут и, кивнув переводчику, седоватому казаку лет сорока пяти, я сказал:

  - Переводи.

  - Готов.

  Казак бросил несколько слов пленному, замолчал и, ожидая вопросов, посмотрел на меня.

  - Как его зовут?

  Перс ответил и переводчик пояснил:

  - Махмуд Мараги.

  - Почему в городской казне так мало денег?

  - Он говорит, что все деньги вчера изъяли для оплаты жалованья солдатам, которые идут из Бандар-Бушера, что в провинции Фарс, на Ардебиль.

  - Где сейчас это персидское войско?

  - Он не знает, вроде бы выше по течению реки, в Лахиджане, а это чуть меньше двадцати километров.

  - То есть, в Лендерун они могут добраться уже через три-четыре часа?

  - Да.

  - Сколько воинов в этой армии?

  - Три тысячи пехотинцев, две тысячи конных кочевников, пять сотен гулямов-панцирников и полтора десятка полевых орудий.

  - Кто командир?

  - Очень талантливый молодой полководец Лютф-Али-хан, который дрался с арабскими пиратами на всем побережье от Бандар-Аббаса до Бандар-Бушера.

  В том, что вскоре Лютф-Али-хан узнает о нашем набеге, сомневаться не приходилось, многие горожане уже покинули пределы городских стен. И раз полководец молодой, да еще и славный, то, скорее всего, действовать он станет быстро. Какой из этого вывод? Самый простой, надо действовать быстрее, хватать, что подороже, грузить на трофейные бусы и валить из этих мест пока в здравом уме.

  Ладно, продолжаю допрос:

  - Сколько больших судов в порту?

  - Двенадцать, все бусы за исключением одного посыльного судна.

  - Какие товары на складах имеются?

  - Тюки зеленого чая, кипы парчи, рулоны сафьяна и много сушеных фруктов. - Мараги что-то добавил и переводчик дополнил: - Он просит не сжигать его город и не уничтожать жителей.

  - А что взамен?

  - Махмуд обещает помощь в погрузке судов и говорит, что выдаст на откуп свои личные денежные средства.

  - Скажи, что я ему верю. Хватай его за шкирку и отправляйся в порт.

  Переводчик с пленником направились к реке, а мы с Черкесом еще раз поднялись наверх, осмотрели город, и двинулись за ними следом. По дороге к нам пристроился десяток Воейкова, отряд вышел к порту и здесь я застал Сергея Рубцова, который находился на причалах и руководил погрузкой добычи на бусы.

  Толпы горожан, которых подгоняли казаки и их городской управитель, таскали на стоящие у причалов суда тюки с товарами. Перебирать было некогда, сотник уже знал о том, что враг рядом, и работа шла полным ходом. Очень хорошо. Я подошел к Рубцову и задал ему вопрос.

  - На сколько бусов идет погрузка?

  - На четыре. Времени ведь мало, я правильно все понимаю?

  - Верно, задерживаться здесь нельзя, поэтому без церемоний, что добыли, все в трюма, а как только персидские регуляры появятся, отчаливаем и уходим.

  - Угу.

  Сотник вернулся к своим обязанностям руководителя погрузочных работ, а я после порта направился к городским воротам и застал здесь черкесов, которые уже добыли верховых лошадей и вели активную разведку в сторону Лахиджана. Пока все было тихо, вражеского войска видно не было, и спустя три часа, так и не обнаружив гулямов знаменитого Лютф-Али-хана, я решил, что работы должны продолжаться. Больно много товара было в портовых складах Ленгеруда и бросать его не хотелось. Это была моя ошибка, и потом я не раз недобрым словом поминал свою жадность, ведь было дело, что в прошлом походе компаньонов в этом грехе винил, а нынешнем сам на него попался.

  К вечеру в устье Сефируда были спущены первые четыре груженных буса, и с ними ушла большая часть моих воинов. В ночь продолжился грабеж порта, а утром, когда горожане загрузили еще четыре трофейных судна, планировалось уйти всем оставшимся казакам. Но не тут-то было. Объявились персидские войска, и выяснилось, где же они пропадали и почему не торопились освободить Ленгеруд.

  Имеющий опыт борьбы с пиратами Лютф-Али-хан, для которого мы были самыми натуральными пиратами, узнал о захвате Ленгеруда уже через пару часов, после нашего в нем появления. Однако он не стал биться за город, из которого мы могли в любой момент уйти, а решил действовать хитрее и перекрыть нам пути отхода. Его пехота осталась в Лахиджане, а конные отряды, гулямы и кочевники, по широкому кругу обошли Ленгеруд и накатили на сторожевую башню по правому берегу Сефируда. Сил у нас там было немного, всего три десятка казаков десятника Лучко, которые сдержать персов не смогли и, потеряв половину своих бойцов, на расшиве они ушли на левый берег, к Борисову и Черкасскому. А противник того и добивался, выкатил на берег свою полевую артиллерию и, пытаясь разбить расшивы, начал посреди ночи гасить по левому берегу со всех стволов, которых оказалось около двух десятков.

  Что дальше, понятно. У Борисова тоже были пушки и пара моих мортир, и он затеял контрбатарейную дуэль. Но персы в этом отношении имели преимущество, так как с Решта подходили силы местного гарнизона и, перед самым рассветом, нашим казакам пришлось покинуть свою позицию и спешно уходить в море, где в дельте реки на рейде стояли трофейные бусы. Вот и получается, что мы в пролете. Ждали нападения с левого берега и были к нему готовы, а в итоге получили противника справа, и до наступления темноты нам в море не выйти. Сефируд, река хоть и судоходная, но уж никак не Волга, Дон или Днепр, простреливается даже средним калибром.

  Обо всем произошедшем мы узнали от посыльного, примчавшегося с берега, и от разведчиков Немитокова, все же обнаруживших противника, который появился вблизи города. Мы к тому времени стянули казаков и черкесов в порт, и были уже готовы покинуть Ленгеруд. Однако, река под прицелом орудий, хоть и полевых, но все же могущих нас остановить.

  - И что теперь будем делать, атаман? - Спросил меня Алегико Немитоков. - До темноты не дотянем, ватагу сомнут, и город не удержать, нас только полторы сотни осталось.

  - На прорыв пойдем.

  - Из пушек расстреляют, - бросил Рубцов.

  - А мы не в море пойдем.

  - А куда?

  - Туда, - я махнул в сторону гор Эль-Борз за нашей спиной на юго-западе. - Вдоль реки вверх, мимо Лахиджана, до города Рудбар, а там повернем на Азербайджан, и выйдем на соединение с армией Кумшацкого.

  - Ну, а Борисов, а добыча?

  - Плевать на добычу, четыре буса в море и деньги, что в городе были, тоже все на борту, а Борисов поволнуется, сам сообразит, что к чему, и в Астрахань уйдет.

  - К Кумшацкому путь не близкий, потянем ли эту дорогу?

  - Отчего нет, шансы у нас неплохие, - повернувшись к Алегико Немитокову, я спросил черкеса: - Лошади в табунах справные?

  - Да, неплохие.

  - Сколько их?

  - Полтысячи голов.

  - Седла есть?

  - Имеются.

  - Нормально. Нас в городе полторы сотни осталось, так что если медлить не станем, то уйдем. У нас сорок минут форы, времени прорва. Что скажете, братцы?

  Командиры переглянулись, и за всех высказался Рубцов:

  - Чего тут думать, веди нас Никифор.

  - Тогда не спим, атаманы! Алегико, гоните сюда лошадей! Рубцов, собирай людей! Смага, подожжешь суда!

  - А город? - спросил Воейков.

  - Обещали не палить, значит, не станем.

  Пошла суета, решение было принято, и каждый занялся своим делом, которое делалось быстро и без всякого промедления. На кону была наша жизнь и, бросив хабар, ватажники занимались только ее спасением, так что спустя всего тридцать минут, опередив наступающих на город от моря гулямов и кочевников, мы покинули Ленгеруд, и направились по дороге на Лахиджан.

  Жаль, не все прошло так, как бы мне хотелось, и впереди отнюдь не спокойное море и подсчет хабара, а переполненный врагами Азербайджан. Но мы все равно вырвемся, хотя вскоре придется столкнуться с пехотой Лютф-Али-хана. Быстрота, непредсказуемость и наглость - вот три наших основных козыря, в игре с превосходящими силами противника. А есть еще и множество вспомогательных, таких как выучка, казачья лихость, хорошие свежие лошади, отличное оружие и так далее. Поэтому плевать на все беды и всех врагов, только вперед.

  - А хорошо погуляли, казаки!?

  Окликнул я своих ватажников, едущих колонной по дороге, и оглянулся на стены Ленгеруда, которые остались позади.

  - Хорошо!

  Ответ воинов был бодрый, сразу становилось понятно, что уныния среди них нет, а это добрый знак, и с таким настроением дальний путь становится вдвое короче и безопасней.

Россия. Москва. 10.07.1711.

  - Как ты говоришь, Иван Григорьевич, дети наше будущее?

  Император Алексей Второй вопросительно посмотрел на командира лейб-гвардии Коломенского полка генерал-майора Суворова, и тот ответил:

  - Да, государь. Это истина стара как мир и вы, наверняка, ее и раньше знали.

  - Знал, да только за делами государства, данный вопрос зачастую отходит на второй, а то и третий план. А жизнь, тем временем, проходит мимо. Кажется, только недавно батюшку схоронили, а воды с той поры утекло столько, что не одно море наполнилось, - Алексей Петрович отошел от раскрытого настежь окна, откуда он наблюдал за плацем, где происходил развод караула, вернулся к столу, подле которого расположился Суворов и, взглянув на карты, расстеленные по столешнице, продолжил: - Так вот, к чему я этот разговор о детях завел, Иван Григорьевич. Поступила ко мне коллективная жалоба от учащихся Школы Математических и Навигацких Наук, что в помещениях Сухаревой башни находится. Жалуются отроки на голод и холод, мздоимство и суровые наказания со стороны своих учителей и наставников, так что сейчас там люди Федорова работают. Но не в этом дело. Жалоба от учеников натолкнула меня на мысль учредить Кадетский корпус, где бы на полном пансионе обучались дети офицеров и дворян начиная с семи лет. А помимо этого при всех полках и гарнизонах открыть школы для мальчишек из простых слоев населения. Еще отец мой насчет этого думал, но война, опустошение казны и многие авантюры, в которые он ввязывался, не дали ему осуществить сию задумку, а я попробую. Как думаешь, получится?

  Генерал задумался, облокотился на столешницу и ответил:

  - Это возможно, хотя поначалу будут сложности с отбором достойных учителей. Кадров хороших мало.

  - Вот и я думаю, что потянем мы это дело, а с преподавательским составом, по крайней мере, для Кадетского корпуса, проблемы не будет, об этом ты и Тверитинов позаботитесь.

  - Ну, лейб-медик, понятно, вокруг него все самые умные люди государства сейчас собираются. А от меня какая польза?

  - Ты имеешь вес среди всего русского офицерства и сможешь найти хороших военных преподавателей, не этих, кто шагистику и западную теорию более всего любит, а настоящих воинов, которые знают, каково это кровь свою на поле боя проливать. Понимаешь, о чем я говорю?

  - Понимаю, - протянул Суворов. - Упор не на теорию, а на практику.

  - Вот и ладно. Корпус будет располагаться в Преображенском, здания там уже готовятся, а набор первых учеников начнется ближе к Новому Году. Так что на отбор офицеров у тебя будет четыре месяца. Уложишься в этот срок?

  - Да.

  - Кстати, в первый набор пусть и крестник отца войдет, твой сын Василий. Годы у него, насколько я помню, подходящие, В этом году мальчишке уже шесть лет.

  - Будет исполнено.

  - Хорошо.

  Император был удовлетворен, вновь посмотрел на карты и сосредоточился на том, чем был занят, до начала своего разговора с Суворовым, то есть на разборе военных действий в Польше. Генерал, видя это, спросил Алексея:

  - Разреши продолжить доклад, государь?

  - Продолжай.

  Иван Григорьевич оправил мундир и начал:

  - Как уже было доложено ранее, король польский и литовский Станислав Лещинский позарился на независимую Украину, а гетман Мазепа, заручившись помощью своих союзников, отказался признать себя его вассалом и допустить войска ляхов на свою территорию. В итоге, король Станислав объявил сбор Посполитого Рушения, всеобщего феодального ополчения, в котором преобладает дворянская конница, занял денег у ростовщиков и католической церкви, нанял наемников, и местом сбора всех своих сил, назначил город Житомир. Предполагалось, что армия соберется в конце апреля, но шляхта есть шляхта и сбор войск произошел лишь в конце мая.

  - Какова на тот момент была численность польской армии?

  - По сведениям, полученным из достоверных источников, более пятидесяти трех тысяч человек.

  - А у Мазепы и его союзников?

  - У самого гетмана набралось сорок восемь тысяч реестровых казаков с сердюками, без привлечения крестьян. А его союзники выставили еще сорок пять: одиннадцать тысяч крымчаки, двадцать две тысячи запорожцы и двенадцать тысяч донцы.

  - Сильны казаки, ничего не скажешь.

  - Далее, - продолжил генерал, - события стали развиваться очень быстро, и по донесениям дипломатов и разведчиков, наши западные коллеги, генералы шведской армии, немцы и австрийцы, просто не понимают, что же произошло.

  - А наш генералитет понимает?

  Суворов помялся, и взмахнул правой ладонью:

  - Частично, государь. Кто на запад равняется, тот не видит ничего, а кто наш, для того все как на ладони, казаки и татары используют тактику степной войны адаптированную под современность. Мазепа с союзниками не стал ждать ляхов в гости, а сам начал военную кампанию. Со своей армией и запорожцами он выдвинулся на правый берег Днепра, вторгся на территорию Речи Посполитой и возмутил недовольное панами крестьянство. За счет этого его армия увеличилась в числе, и в середине июня месяца он встал напротив Житомира уже с восьмидесятипяти тысячной армией, которая имела большое количество пушек. Ляхи, тем временем, никак не могли выбрать главнокомандующего, и сами между собой сильно передрались, Черторыйские, Жевусские и Радзивиллы, против Потоцких и Браницких. В итоге, Станислав объявил командующим армией себя, выдвинулся навстречу Мазепе и в ходе кровопролитного сражения, понеся серьезные потери, отошел обратно в Житомир, где и находится до сих пор.

  - Ну, а крымчаки с донцами?

  - Эти, пока украинцы с запорожцами держат ляхов, поднялись вверх по Южному Бугу, захватили Брацлав, осадили Львов и готовятся к броску на Варшаву.

  Алексей Петрович указательным пальцем правой руки прочертил по карте линию, ухмыльнулся сам себе и спросил:

  - И каковы твои прогнозы Иван Григорьевич?

  - Ляхи проиграли, и чем быстрее они заключат с Мазепой мир, тем для них лучше. Армии украинцев лучше снабжены и имеют поддержку всего правобережного Поднепровья. Кроме того, они сильнее количественно и качественно, и постоянно получают подкрепления с родины. А полякам помощи ждать не от кого. Карл Шведский ни одной из сторон не поможет, он занят тем, что добивает курфюрста Бранденбургского Фридриха Вильгельма, а император Священной Римской империи Карл ограничится только посылкой дипломатической миссии в Стамбул. Вот и получается, что Польша осталась один на один с хищниками, денег у короля уже нет, сельское хозяйство разорено, крестьяне волнуются, а шляхта живет по законам Сарматства, где каждый мелкий хлыщ считает себя центром всего мироздания и не уступит даже государю.

  - Наверное, ты прав, генерал. - Алексей помедлил и задал новый вопрос: - Что мы можем выжать из этого конфликта?

  - Это не мне решать, государь, - Суворов пожал плечами. - Я могу только смотреть на эту и другие войны со стороны и рекомендовать введение некоторых новшеств в армии.

  - Например?

  - Необходимо избавляться от париков, буклей, неудобной формы и прочей дребедени, а так же больше внимания уделять драгунам и действию пехоты в разомкнутом строю. Ведь что мы видим? Поляки сконцентрировали все свои наличные силы в одном месте, в ходе первого же сражения понесли большие потери и теперь сидят в обороне. И пока король Станислав чего-то выжидает, может быть штурма своих позиций, донские казаки и татары выжигают его тылы, разоряют государство, и не ждут, пока магнаты соберутся с силами, дабы их прогнать. Он отдал инициативу в руки противника, и теперь не знает что делать, отступить, значит потерять большую часть войск и обозы, а принять бой против армии Мазепы, не хватает сил и пушек.

  - Относительно тактики и униформы я понял. А чем тебе строй пехоты не нравится?

  - Бой баталиями и колоннами подходит только против европейцев, которые воюют таким же строем, или неуверенных в себе дикарей, где-нибудь в Африке, Азии и Америки, когда они неорганизованной толпой на регулярное подразделение наваливаются. Так что совсем, европейские пехотные построения отменять не стоит, а вот ввести в устав несколько дополнительных тактических приемов не помешает.

  - В таком случае распиши свои мысли на бумаге и через неделю предоставь мне.

  - Слушаюсь!

  - Пока, можешь быть свободен.

  - Ваше Величество, - Суворов не торопился уходить, - есть еще одно дело.

  - Говори.

  - Ко мне подходили представители разных полков, которые хотят подать прошение на Ваше имя.

  - Что им нужно?

  - Офицеры вашей армии имеют желание направиться в качестве волонтеров на помощь украинцам и донцам.

  - И в чем проблема?

  - Они опасаются того, что их желание воевать на стороне вчерашних противников государства Российского, может быть превратно истолковано.

  - Пусть подают прошение и ничего не опасаются.

  Генерал-майор клацнул каблуками своих ботфорт, четко развернулся на месте и покинул императора. А Алексей, не торопясь переходить к иным своим многочисленным делам, всматривался в карту, и в голове его рождался достаточно хитроумный план по выкупу у разорившейся польской аристократии, и ее короля, части восточных земель Речи Посполитой. Его взгляд скользил по названиям городов: Полоцк, Орша, Витебск, Могилев, а мозг прикидывал, кому придется дать взятки, дабы эти города стали русскими, и сколько денег запросит разорившийся неудачник Станислав Лещинский за свою подпись.

Персия. Талышский хребет. 11.07.1711.

  - И только горы, горы, горы, горы...

  Навязчивый мотив, взявшийся неизвестно откуда, донимал меня уже неделю подряд, с той самой поры, когда, бросив лошадей, моя ватага ушла в горные леса Талышского хребта и благодаря этому мы все же отвязалась от навязчивого Лютф Али-хана, который от самого Ленгеруда шел за нами по пятам. Ох, будет, что в старости вспомнить и внукам рассказать, сплошной боевик, в котором храбрые воины, то бишь мы, отбивались от озверевших шакалов, то есть персов. Ну, а генерал Лютф, если доживет до старости, тоже многое расскажет, в своей интерпретации, о том, как он гнал проклятых белых варваров по лесам и горам до самого Азербайджана. Как говорится, у каждого своя правда.

  Слава всем богам, персы за ватагой в горы не последовали и выслали за нами в погоню только пару десятков местных горцев. И вот, после всех наших мытарств, наконец-то, мы окончательно оторвались от противника и получили возможность передохнуть, засели на поросшем дремучими лесами хребте, и думаем о том, как бы нам к дому поближе прорваться. В принципе, если по-простому, то в этом нет ничего сложного. Нас сто тридцать здоровых и до зубов вооруженных лбов (двадцать человек погибло при отступлении), и нам сам черт не брат. Поэтому надо все время топать на север, достичь Аракса и форсировать его, а там уже наши казачки и калмыки царевича Даяра. В общем, три-четыре дня и мы выйдем с вражеской территории. Но, всегда есть \"но\". И в нашем случае это то, что пороха и свинца, после стычек с конниками персов, у нас практически не осталось. Плюс к этому нет продовольствия, а охотиться в чужих горах, где местное население к нам в любом случае враждебно, чревато тем, что нас застучат войскам шаха, которые находятся в постоянном боевом соприкосновении с казаками Кумшацкого, и оттого всегда настороже. Такие вот, ешкин кот, дела делишки.

  Мои думки прервало движение слева. Привстал, всмотрелся в сумрак леса и увидел возвращающихся из поиска разведчиков, двух пластунов и черкеса из отряда Немитокова. Словно тени, они пробирались среди огромных необхватных грабов, кивали своим знакомым, которые на попонах лежали под деревьями, подошли ко мне и, поджав под себя ноги, присели напротив. Они молчат, значит, все в порядке и ничего срочного нет, ждут расспросов, а я потянул время и, дождавшись пока рядом появятся Рубцов, Алегико и односумы, обратился к старшему разведчику, тридцатилетнему запорожцу Макару Нечипоруку, который со мной с первого похода:

  - Что там впереди?

  - Километров на восемь только лес, а дальше ущелье, низина и в ней аул, человек на сто пятьдесят. Укрепления отсутствуют, женщин и детей не видно, и скота тоже нет. На месте только мужчины, человек тридцать, среди которых несколько солдат, то ли беглые, то ли охрана, не поймешь. Видели двух часовых с ружьями, и трех лучников. Обошли поселение стороной, и вышли на дорогу, которая в долину идет, копыт лошадиных мало, в основном овечьи и человеческие, и там еще пару часовых приметили.

  - Больше ничего?

  - Нет. Все спокойно.

  - Отдыхайте. - Разведчики ушли, а я посмотрел на своих командиров и сказал: - Вариантов для нас немного. Первый, обойти аул стороной и голодными топать до самого Аракса. За трое суток без припасов вымотаемся и ослабнем, значит, этот вариант отпадает. Второй вариант, активный, вечером идем в поселение, окружаем его и атакуем. Денек-другой отъедаемся, набираем припасов и только тогда уже продолжаем наш путь. Я за такой расклад. Кто против, кто \"за\"?

  Как и ожидалось, мне никто не возразил. В моих словах был резон, а командиры в ватаге подобрались сообразительные и в меня шибко верят, так что все проходит без суеты и лишних вопросов. Да. Да. Да.

  Односумы и сотники расходятся по своим спальным местам, до вечера время еще есть и надо отдохнуть, чтобы вечером, когда мы налетим на аул, не быть как вареный рак. Я откинулся на шелковую трофейную попону, под голову положил папаху, и провалился в глубокий спокойный сон, который длился недолго, может быть пять-шесть минут, и прервался обезличенным голосом предка, решившего почтить меня своим вниманием:

   \"Здравствуй потомок\".

  Что тут скажешь, общаюсь я с духом третий раз, но предыдущие контакты с предком ограничивались несколькими короткими фразами, а этого, чтобы разобраться в том, с кем имеешь дело, явно недостаточно. Так что, я решил разбираться со своим далеким прародителем по ходу разговора:

   \"Приветствую тебя предок, а здоровья не желаю, ты ведь помер\".

   \"Есть такое дело, - согласился Кара-Чурин. - Но здоровья пожелать можешь, мне приятно было бы\".

   \"В следующий раз обязательно\".

   \"Когда это он еще будет, этот самый следующий раз\".

   \"Судя по тому, что ты меня на разговор вызвал, а не я тебя, то все в твоих руках, или там помыслах, если рук у тебя нет\".

   \"Неправильно мыслишь, потомок. Не все от меня зависит. Ты постоянно напряжен, и мне к тебе в голову пробиться сложно. Это раз. Кроме того, сил у меня не так уж и много, ты ведь меня кровью не подпитываешь, оттого я не так уж и силен, и не могу тратить свои ресурсы на пустое общение. Это два\".

   \"А сейчас, с чего вдруг, поговорить решил?\"

   \"Здесь место хорошее, точка великой силы, и я свою не трачу\".

   \"Ну, если такое дело, давай обговорим наше дальнейшее сосуществование? Ведь ты ради этого свое молчание нарушил?\"

   \"Это точно\".

   \"Тогда излагай, что от меня потребуется\".

   \"Да, ничего\".

   \"Что-то не верится\".

   \"Почему?\"

   \"Я же видел, как ты свой разум и душу в талисман переносил. А ради чего? Что бы что-то изменить и помочь своим потомкам и народу. Так?\"

   \"В общем-то, верно. Но сам знаешь, что все пошло не так, как мне хотелось. Да, ты мой потомок, спору нет. Однако моей крови в тебе мизер. А народ, которому я хотел помочь, испарился как дым, точнее сказать, растворился в других племенах. И теперь что получается? По расовому типу больше всех на нас русские похожи. Кровные линии мои среди всех народов, в том числе и среди казаков, а обычаи и язык сохранили турки, кавказцы и азиаты. И кто мне свои? Кому я должен помогать?\"

   \"Интересно. - Пока шло наше общение, я подметил, что голос Кара-Чурина Тюрка начал приобретать теплые человеческие интонации, но я не придал этому никакого особого значения и спросил: - И что дальше?\"

   \"Не знаю. Я как проснулся, так начал по миру путешествовать, и благодаря тебе, смог не только в этом времени побывать, но и в будущем. Многое видел, и про многое узнал, хотя дух не везде пройти может, да и радиус действия от хранителя талисмана, а это ты, не очень велик. Так что, я с тобой, ты со мной. Будет нужна помощь, обращайся, а если мне что-то будет нужно, то не обессудь, я попрошу об услуге. Тебя это устраивает?\"

   \"Учитывая, что ты меня в прошлое перекинул, дал новую жизнь и один раз от смерти спас, то, конечно же, устраивает\".

   \"Тогда до следующей встречи, Лют\".

   \"Бывай, Кара-Чурин Тюрк\".

  Я проснулся и огляделся. Солнце перевалило за полдень, и отдохнувшие воины начали вставать со своих лежаков. Пора выдвигаться к нашей следующей цели и, скомандовав общий подъем, я встал и начал собирать свои вещи в ковровую сумку. В голове при этом постоянно вертелись слова духа, который не желает специально никому помогать и, еще раз, прокрутив в голове наш разговор, мне подумалось, что это, наверное, самый лучший выход из сложившейся ситуации. Мне помощь предка не нужна, сам справляюсь, а указания и подавно. Так что сотрудничество возможно, первый мостик перекинут, и этого достаточно.

  Тем временем ватага собралась. Вперед выдвинулась разведка, а за ней, растянувшись змейкой, по неудобной каменистой тропе, двинулись основные силы. Мы спускались с вершины хребта все ниже и ниже. Где-то рядом шумел горный поток, и в свете закатного солнца, окрестные древние леса из буков, грабов, дубов, можжевельника и редких сосен, напоминали мне побережье Крыма. На какое-то мгновение, вспомнилась жизнь Богданова, и показалось, что вот, сейчас я спущусь вниз, и окажусь рядом с пансионатом \"Шахтер\". Но подобное ощущение быстро сошло на \"нет\" и, усмехнувшись такой думке, я подкинул на плече свой груз, подумал о том, что на будущее надо бы пошить нормальный туристический рюкзак, и продолжил движение.

  Ватага вошла в темное ущелье и, оставляя быструю и холодную горную речушку, которая несла свои талые воды в сторону Аракса, по правую руку, вышла на тропу, которую сотворил человек. Топ-топ, топ-топ, отяжелевшие ноги несут наши уставшие и голодные тела вперед, вскоре ущелье расширяется, и разведчики дают знак, что аул близко. Казаки и черкесы рассыпаются по десяткам, а лучшие воины, вместе со мной, идут снимать часовых, которые охраняют поселение горцев. Все в порядке, но что-то все же не так. Сначала появилось предчувствие какой-то беды, а затем нос уловил запах, который ни с чем не перепутаешь, запах гари.

  - Когда аул покажется?

  Спросил я Макара Нечипорука.

  - Сейчас, из ущелья выйдем, и все увидим.

  Ответил пластун.

  И точно, метров через пятьдесят, следуя по покрытому лесом склону вдоль тропы, мы смогли разглядеть поселение. И открывшееся нам зрелище удручало, так как от аула остались только догорающие развалины, а на его окраине находилось около сотни степных всадников, по виду, калмыков. Местных жителей видно не было, зато рядом со стоянкой наших союзников была выложена кучка из человеческих голов.

  Рядом с деревом, за которым я затаился, остановился Нечипорук, который прошептал:

  - Что делаем?

  - Ждем ватагу. Скапливаемся и выходим к союзникам.

  - Местных жителей жаль, - сказал запорожец, глядя на отрубленные головы. - Здесь же обычные скотоводы и охотники жили, которые к войне никакого отношения не имеют, а им бошки отрезали.

  - Мне такая жестокость тоже поперек горла, но калмыки наши союзники и они делают то, что им приказали. Их задача сеять ужас среди персидских данников, и они с этим справляются очень хорошо. К тому же в ауле только мужики были, а мы сами только что их убивать шли, так что нечего кого-то жалеть.

  - Как скажешь, атаман.

  Минут через десять подошла наша ватага, воины сгруппировались, оставшимся порохом и свинцом зарядили оружие, и мы вышли из леса. Калмыки, увидев нас, всполошились и приготовились к бою, но до него не дошло, русский язык степняки понимали неплохо. И еще через полчаса, в компании со своими \"офицерами\", я сидел возле жаркого костра, на котором в большом котле варился бараний шулюм, попивал калмыцкий чай (непосредственно сам чай, соль и сливки), и вел неспешный разговор с сотником Каюмом из орды царевича Даяра.

  - Не ожидал увидеть здесь твою сотню, Каюм. - Сказал я калмыку, полному широкоскулому мужчине с небольшим брюшком в толстом и грязном шерстяном халате, распахнутом на груди. - Как вы здесь оказались?

  - Пять дней назад наша орда перешла через Аракс и сейчас продвигается между рекой Кара-Су и Талашским хребтом. Осенью мы намерены вернуться в свои кочевья, а с пустыми руками, как ты понимаешь, атаман, в родную юрту не войдешь. И пока основные силы захватывают города, такие сотни как моя, чистят все долины справа и слева от пути орды.

  - Мне ясна твоя мысль, сотник. Однако, - я кивнул в сторону кучи отрубленных голов, метрах в ста от костра, - зачем вы убили людей, ведь их можно было продать?

  - Этих нет, - Каюм покачал головой. - Горцы, дикари, и взять с них нечего.

   \"Дикари, говоришь, - подумал я, и посмотрел грязного кочевника, - ну-ну. Мы тоже дикари, что ты, что я, разница небольшая\". Но, по понятным причинам, я ему не возразил и согласился с сотником:

  - Ты прав, Каюм. Когда вы обратно к орде возвращаетесь?

  - Завтра утром. Дальше дорог нет, только горы.

  - Отлично. Мы с вами. Ведь у вас имеются заводные лошади?

  - Конечно, - калмык посмотрел на кипящий котел и, хлопнув в ладоши, вскрикнул: - Шулюм готов, давай кушать атаман.

  Горячее варево было разлито в деревянные плошки, в которых темной каймой застыл жир от прошлой трапезы и, держа емкость в двух руках, я отхлебнул наваристый бараний шулюм. Тепло прокатилось по пищеводу. Желудок заработал, забурчал, и я с глубоким удовлетворением подумал о том, что уже завтра начнется мое возвращение домой.

Речь Посполитая. Дубно. 05.08.1711.

  Король Речи Посполитой Станислав Лещинский, тридцатипятилетний мужчина со склонностью к полноте, сейчас никак не напоминал государя сильного государства. Он восседал на крупном вороном жеребце, который был сильно истощен и его взмокшие впалые бока говорили о том, что это животное находится в движении уже очень долгое время и ему требуется отдых. Некогда богатая одежда короля была изорвана, левая рука перевязана, на правой щеке красовалась длинная ссадина, а сапоги на ногах Лещинского, явно, были ему велики.

  Станислав посмотрел на свое войско, точнее сказать, на его остатки, полторы сотни конников, в большинстве своем, королевских охранников, и не понимал, как так могло случиться, что он потерпел поражение. И от кого? От грязных украинских холопов и казаков. Позор! И кто в этом виноват? Конечно же, не он, а шляхта, которую король позвал на войну.

  Да, именно все эти знатные магнаты и шляхта, вот истинные виновники разгрома Посполитого Рушения. Они слишком долго собирались к Житомиру, и каждый из них ставил себя ему вровень, пуская всем окружающим пыль в глаза богатыми нарядами, пирами, золотыми цепями, драгоценными камнями, дорогим оружием и роскошными шелковыми одеждами. За каждым знатным аристократом ехал длинный обоз с фаворитками из великосветских и простых шлюх, певцами, слугами, кроватями, большими шатрами, мебелью и посудой. И где это все теперь? Досталось казакам, которые сейчас спят на панских постелях с красивейшими женщинами Польши и города Житомира.

  Б-рр-р-р! Поморщился Станислав, вспоминая свое бегство. Еще позавчера вчера вечером он обсуждал со своими лучшими генералами план второго сражения с украинцами и запорожцами, а ночью разверзлись врата ада. Артиллерийская канонада расколола ночную тишину, сотни орудий метнули свои ядра и бомбы в сторону польско-литовского лагеря, раскинувшегося под Житомиром, и погрузили его в огненный хаос. Взрывы волной прокатились по расположению войск, пожары осветили темную летнюю ночь, заржали кони, забегали люди, и десятки противоречивых команд всколыхнули разрозненные отряды. Одни офицеры приказывали наступать на врага, другие отступали в город, третьи занимали наспех оборудованные редуты по периметру оборонительных позиций, а четвертые готовили прорыв из кольца окружения, в котором находилась армия.

  В тот момент, как истинный воитель, король облачился в золоченый венецианский панцирь, вскочив на своего коня и, с саблей в руке, помчался на передовую. И, наверное, там бы он и сгинул во время начавшегося ночного наступления украинцев на редуты его армии. Но нашелся человек, который не растерялся в ночном сражении и вытащил его сначала из-под артиллерийского обстрела, а затем, под утро, сумевший собрать несколько сотен людей в кулак и прорубиться через боевые порядки наступающих украинцев в чистое поле. И именно поэтому сейчас король находится на пути к спасению, а не сидит подобно своим знатным подданным на цепи у шатра проклятого схизматика Мазепы и его сотоварища сечевого атамана Гордеенко.

  - Ковальский, где мы сейчас находимся?

  Лещинский устало повернул голову налево и бросил взгляд на своего спасителя, незнатного шляхтича из Познани, который всегда находился рядом, Тадеуша Ковальского. Тот, стройный русоволосый вояка с крепкими руками и широкими плечами, лет под тридцать, подъехал к своему государю и, подобно ему, окинув взглядом все, что осталось от непобедимого Посполитого Рушения, ответил:

  - Километрах в пятнадцати от Дубно, мой король, так что если не случится беды, и нас не настигнут или не перехватят, то через два часа мы будем в безопасности.

  - Ты думаешь, что за нами погоня?

  - Я это знаю, - Ковальский распахнул на груди прожженный серый кунтуш, правой рукой растер красную грудь и, бросив взгляд назад, добавил: - Казаки рядом, и они твердо намерены захватить вас в плен, мой король. Но пока я и воины нашего отряда живы, у них ничего не выйдет. Слово в том даю.

  - Как ты думаешь, почему мы проиграли, Ковальский?

  - Не могу знать, мой король, - ушел от ответа шляхтич. - Мое дело драться за короля и Речь Посполитую, а отчего и по чьей вине мы потерпели поражение, то мне не ведомо.

  - Зато я знаю, кто виноват, - горько бросил король. - Однако изменить все равно ничего не могу. Была надежда на то, что эта война вытянет нас из клоаки безвластия и поможет мне укрепиться на троне, но видно, судьба-злодейка не благосклонна ко мне.

  Ковальский опять промолчал, ему было не до страданий короля, который продолжал изливать на него свои переживания. Бывалый воин, который с шестнадцати лет не слезал с седла, и успел повоевать везде, где требовалась помощь его сабли, он буквально шкурой чувствовал, что опасность рядом, и она приближается. Ему хотелось приказать всем уцелевшим после Житомирского погрома воинам и королю пришпорить своих коней. Но он понимал, что это бесполезно, животные устали и если довезут своих седоков до Дубны, то это уже само по себе будет маленьким чудом.

  Будто вторя его мыслям, лошадь одного из наемных жолнеров, признанного силача, белоголового немца Густава Кранца, заржала и упала на землю. Сам Кранц успел соскочить с седла и теперь, не зная, что делать, застыл рядом с животным, которое лежало на боку, било по пыльной земле копытами и только жалобно всхрапывало. За сегодняшний день Ковальский наблюдал подобную картину уже не в первый раз, и постарался не принимать происходящее близко к сердцу. Он только похлопал по шее своего верного буланого жеребчика, которого некогда жеребенком отбил у крымских татар, и в очередной раз вспомнил его выносливость и резвость, благодаря которой все еще жив.

  - Не бросайте меня!

  Выкрикнул Густав Кранц, который видел, что колонна уставших всадников продолжает свое движение, а он один остается посреди пыльной летней дороги.

  Никто не обернулся на выкрик немца, и только Ковальский бросил:

  - Дубно рядом, иди по дороге и вскоре ты будешь на месте.

  Наемник на это ничего не ответил, а только проводил хмурым взглядом удаляющихся поляков, сплюнул на дорогу, посмотрел назад и, сняв с умирающей лошади сумку с вещами, быстро зашагал в сторону недалекого леска.

   \"Тоже чует опасность, - отметил для себя Ковальский поведение немца, - и понимает, что пешком ему в Дубно не добраться. Хороший воин, опытный, сразу видно\".

  - Ковальский, почему вы молчите?

  Снова обратился к шляхтичу король, которому было необходимо выговориться и этим оправдать поражение армии в своих собственных глазах. Бывалый воин, которому было плевать на душевные муки своего государя, вобрал в грудь и уже хотел высказать Станиславу все, что он думает о нем самом и его фаворитах, которые погубили Польшу. Но в это время раздался тревожный, почти отчаянный вскрик одного из передовых всадников:

  - Казаки!

  - Где!?

  Испуганно спросил, завертевший головой в стороны, король Станислав, а Ковальский приподнялся на стременах и чертыхнулся, враг был не только позади, но и впереди. Дорогу на Дубну перегораживало около сотни донских казаков, и хотя поляков было больше, они, явно, находились в проигрышной ситуации, так как их противник свеж и бодр, а они были истощены и многие воины изранены.

  - К бою!