Следует напомнить, что на Втором Южном Континенте не было местных видов обезьян, а те, что обитали на ПЮК, оказались некрупными, и им было еще очень далеко до хождения на задних конечностях. Некоторое время мы успешно использовали ломби и обитателей Планеты 22, однако и те и другие были столь низкорослы, что по нашим меркам относились к карликам. Я принялась за исследование всех рас в империи, но потом решила, что это слишком хлопотное дело. Я приказала одной из групп оперативной связи провести рекогносцировку северо-западного побережья Основного Материка, а затем направила туда большегрузный корабль, чтобы похитить общину аборигенов в полном составе. Разумеется, это было сделано втайне от колонистов, которые их обучали. Поскольку наши корабли были практически невидимы, колонисты могли доложить Канопусу лишь о том, что аборигены исчезли, — возможно, попросту решили сбежать, поскольку им надоело, что их опекают. В итоге мне доставили общину аборигенов, которая состояла из семидесяти человек — мужчин, женщин и детей. Обращались с ними мягко и доброжелательно. Мы поселили их не на равнине, где когда-то жили ломби, — она была слишком велика и могла пригодиться для других целей, — а на лесистом плато неподалеку от Главного управления. У нас не было причин скрывать от них свое присутствие — данный эксперимент был не похож на тот, участниками которого были ломби. Аборигены сразу выстроили для себя жилища, используя довольно прогрессивную технологию — глиняные кирпичи, обожженные на солнце, — и покрыли дома крышами из тростника. Они не проявляли ни малейшего беспокойства из-за внезапной перемены в их жизни, напротив, держались чрезвычайно дружелюбно и — благодаря опыту общения с канопианскими колонистами — были готовы учиться. Но хотя я, подражая канопианцам, запретила использовать их в качестве прислуги или рабочей силы, я не позволяла и превращать их в домашних любимцев, в том числе впускать в наши жилища или обучать новым навыкам, поскольку считала, что эти люди еще не готовы применять знания, которые уже получили. К примеру, вновь прибывшие имели теоретические представления о выращивании зерновых и клубневых растений, которые можно употреблять в пищу, и о скотоводстве, которое позволяет обеспечить племя молоком и мясом, но оказались небрежны и беззаботны и по ряду признаков были пока не готовы заниматься сельским хозяйством. Поскольку на севере колонисты жили на отдалении от аборигенов и их контакты были редки, я решила последовать примеру канопианцев и не досаждать аборигенам мелочной опекой. В этот период аборигены были чуть ниже, чем мы сами. Их средний рост составлял семь — восемь Р-футов. Они полностью освоили прямохождение, никогда не передвигались на четырех конечностях, содержали свои жилища в чистоте, питались мясом, овощами и фруктами и умели доить оленей.

Эта небольшая колония оказала серьезное влияние на наши отношения с Канопусом и на дальнейшее развитие Роанды, но тогда мы не понимали этого. Подобное даже не приходило нам в голову. Но мы не могли забыть об аборигенах, которые жили неподалеку, постоянно были на виду и проявляли живой интерес к нам самим и к нашим гостям. Они мало-помалу размножались и создавали новые поселения, однако им вполне хватало того места на холмах, которое было отведено для них изначально. Мы продолжали наблюдать за их развитием, поскольку оно имело непосредственное отношение к деятельности Канопуса, которая вызывала у нас острое любопытство. Но по прошествии нескольких тысяч лет на территориях Роанды было развернуто множество других экспериментов, которые заставили нас на время забыть про аборигенов.

Среди этих экспериментов следует упомянуть один, который впоследствии оказал косвенное влияние на развитие Роанды.

В соответствии с программой сокращения численности населения миллионам женщин в Сирианской империи запрещено рожать детей. Хотя многие из них страстно мечтают иметь ребенка, женщины подписывают обязательство не делать этого, сознавая важность подобных мер. Поэтому, когда мы проводили эксперименты по евгенике, у нас не было отбоя от добровольцев.

На равнину, где в свое время жили ломби, с помощью космических кораблей были доставлены дома из модульных элементов, изготовленные на Планете 3. В этих домах жили оплодотворенные женщины с разных планет Сирианской империи. Отцы будущих детей тоже отбирались по всей империи. Мы хотели вывести расу, которая могла легко адаптироваться к любым условиям. Мы сами привыкли к условиям на родном Сириусе, и это ограничивало наши возможности, — мы могли полноценно использовать лишь планеты с определенными характеристиками атмосферы. Однако на Заре империи мы не представляли, насколько разнообразными могут быть условия на других планетах. Биологические виды обладают способностью адаптироваться, — но у одних это получается лучше, а у других хуже. Но наш опыт говорил о том, что, если представители определенного вида успешно адаптировались в одном месте, это еще не означает, что они столь же успешно приспособятся к жизни в другом. Мы хотели взрастить специалистов, которым не требуется длительного времени для адаптации или акклиматизации и которые смогут работать на разных планетах в разных атмосферных условиях. В удаленных частях империи потребность в специалистах широкого профиля, которые обладают достаточной выносливостью, была очень острой.

На равнине, которую мы теперь называли Равниной ломби, поселилось пятьдесят тысяч женщин. Мы зорко следили за ними, чтобы предотвратить побеги и обеспечить качественную медицинскую помощь. Кроме того, требовалось наблюдать за развитием детей, проводя соответствующие анализы и тесты.

Эти женщины считали, что им невероятно повезло, и это вправду было так. Они отличались отменным здоровьем. Представители высшего руководства Колониальной Службы, которая пользовалась огромным авторитетом в Сирианской империи, выразили им благодарность за неоценимую помощь. И все же мы прекрасно понимали, что должны быть начеку: инстинкт продолжения рода, один из сильнейших инстинктов, может принимать — и уже принимал — самые неожиданные формы. Мы не хотели, чтобы кто-нибудь из испытуемых сбежал вместе с детьми, когда придет время расстаться с ними. Женщины знали, что такой момент неизбежно настанет, когда детям исполнится пять Р-лет.

Именно поэтому местом проведения эксперимента стала Роанда, которая находилась достаточно далеко от нашей родной планеты. Сюда прилетали лишь космические корабли с Сириуса и Канопуса. (Во всяком случае, так мы считали в то время.) Женщины могли убежать отсюда, лишь тайком пробравшись на космический корабль или покинув Равнину ломби, окруженную охранниками, обученными отслеживать любые проявления материнского инстинкта, который способен подтолкнуть к безрассудным поступкам.

Эта отдаленная планета была выбрана для проведения эксперимента еще и потому, что подобные опыты всегда вызывали протесты. Этот феномен известен достаточно широко, поэтому я ограничусь его упоминанием. Даже когда женщины участвуют в подобном исследовании добровольно и оно позволяет добиться успеха и вывести новый вид, который полностью оправдывает возлагавшиеся на него надежды, вызывая всеобщее восхищение, — даже тогда подобные начинания подвергаются критике, причем критике определенного сорта, которую я уже научилась распознавать. Ее всегда отличают горькая нота, затаенная боль, отзвук утраты — и не только утраты личного свойства. Именно поэтому я всегда старалась не оставлять без внимания протесты такого рода, которые выходят далеко за пределы личных переживаний. Я бы сказала, что, когда в Сирианской империи проводятся продуманные, контролируемые эксперименты по выведению новых видов с заданными характеристиками, наиболее ответственным и развитым членам нашего общества начинает казаться, что тем самым мы обкрадываем себя, лишаясь иных возможностей.

У них возникает ощущение, что случайность благотворна и может помочь достичь чего-то, еще неизведанного… Подчеркиваю, здесь я излагаю свои субъективные выводы, к которым пришла после длительных размышлений.

Это был крупнейший эксперимент по евгенике, который когда-либо проводился в Сирианской империи. Его успеху не в последнюю очередь способствовали атмосфера Роанды, отсутствие внешних воздействий и удаленность от центра. По истечении пятидесяти Р-лет, когда эксперимент завершился и соответствующие строения были демонтированы, мы поздравили друг друга с тем, что за этот период ни одна женщина не сбежала; на этот раз мы сделали все, чтобы в очередной раз не вносить свою лепту в видовое разнообразие Роанды.

На протяжении пяти тысяч Р-лет мы не интересовались тем, что происходит в северных землях, принадлежащих Канопусу, — не забывайте, тогда мы считали, что в нашем распоряжении есть несколько миллионов лет и условия на Роанде еще долго будут стабильными. Нам сообщили, что Канопус направил на Роанду миссию специального назначения, поскольку у канопианцев появились основания полагать, что реализация их планов идет еще более успешно, чем они рассчитывали. Мы получили отчет этой миссии, в котором настоятельно рекомендовалось немедленно осуществить так называемую «Смычку».

Следует еще раз подчеркнуть, что мы не понимали фундаментальных принципов работы канопианцев. Мы не знали, что такое «Смычка». Мы были в курсе, что Канопус поддерживает контакты с Роандой, но думали, будто это осуществляется с помощью электросвязи, которую активно использовали мы сами. Кроме того, канопианцы упоминали некую «дегенеративную болезнь», но не уточняли, в чем именно она заключается. Об этих двух понятиях мы не имели ни малейшего представления еще совсем недавно, впрочем, мы до сих пор не разобрались с ними до конца. Мы могли бы попросить Канопус объяснить, о чем идет речь, — он всегда охотно откликался на подобные просьбы. Мы могли бы задать вопросы самим себе — ведь мы считали, что наши технологии являются столь же передовыми, как и технологии Канопуса. Но мы не сделали ни того, ни другого. Причина была одна — гордыня. Содержание отчета вызвало у нас недоверие и подозрение.

Уровень развития аборигенов, которые по-прежнему мирно жили неподалеку под нашим наблюдением, даже не приближался к тому, что был описан в отчете о состоянии дел в северном полушарии.

Мы решили не верить прочитанному, — но у меня остались определенные сомнения, и я решила провести еще одно расследование.

Случилось так, что в этот момент у меня гостил Амбиен Первый.

Давным-давно, когда мы были еще совсем молоды, нас совместили, чтобы мы могли произвести на свет потомство, — нам была выделена квота на четверых детей. Это случилось еще до утверждения программы сокращения численности населения. Когда наши дети подросли, Амбиен Первый решил совместиться с другой женщиной. Позднее, когда мы обе достигли оптимального возраста, эта женщина вместе со мной участвовала в реализации ряда проектов. Восемь отпрысков, которые появились на свет в результате этих совмещений, продолжали поддерживать между собой связь, и мы все были удовлетворены своей жизнью в личном аспекте.

Амбиен Первый с самого начала входил в состав комитета, который планировал нашу деятельность на Роанде. Навестить меня его побудили отчасти старая дружба, а отчасти долг исследователя. Я сама не была на родном Сириусе тысячи лет, поскольку любила свою работу и была счастлива на Роанде. Мне было жаль покидать ее даже ради отпуска. Не зря сотрудники Колониальной Службы, и в том числе члены Большой Пятерки, навещали нас по любому поводу и всегда старались задержаться. Роанда в полном смысле слова стала моим домом.

Когда мы наговорились досыта — мы не виделись очень давно, и нам было о чем порасспросить друг друга, — я спросила, не желает ли Амбиен Первый отправиться на разведку в северные земли. Он с радостью согласился. Он не раз участвовал в открытии новых планет, и эта нелегкая работа всегда была ему по душе. Мы думали, что это предприятие не таит никаких опасностей и будет прекрасной возможностью развеяться. Корабль сил связи доставил Амбиена Первого в самую южную точку Основного Материка. Оттуда он продолжил свой путь один. В общей сложности он отсутствовал десять Р-лет.

Он много путешествовал по Основному Материку, повсюду встречая поселения колонистов и аборигенов, расположенные неподалеку друг от друга. Он шел пешком, плыл на лодке, а иногда ехал верхом, используя подходящих животных. Мы с Амбиеном Первым принадлежим к разным подвидам одного вида. У него темная кожа и прямые черные волосы, он плотен и широкоплеч. Я, будучи хрупкой, светлокожей и светловолосой, не могла отправиться на север, поскольку слишком сильно отличалась от местных жителей. Хотя Амбиен Первый был не таким рослым, как колонисты — их рост быстро увеличивался, и теперь они были выше первых поселенцев с Планеты 10 почти в два раза, — он был значительно выше аборигенов и не мог сойти за одного из них. Сначала мой супруг избегал тесных контактов с ними, но видя, что иного пути получить нужную информацию нет, стал заглядывать в их поселения. Аборигены встречали чужака без тени враждебности, проявляя лишь любопытство. Поначалу он объяснял это природным добродушием, благоприятными условиями существования и отсутствием врагов. Однако позднее Амбиен Первый понял, что им приходится иметь дело и с непрошеными гостями иного рода. Это были не колонисты, которых трудно перепутать с кем-то другим благодаря высокому росту. (Именно тогда канопианцы стали называть их гигантами, и я последую их примеру.) Кто же это мог быть? Возможно ли, что одна из карликовых рас Северного Изолированного Континента стала более рослой и перебралась через океан, переплывая с одного острова на другой? Позднее мы узнали, что это не так, однако чтобы проверить данное предположение, мой друг решил на обратном пути заглянуть на Северный Континент.

Все, что он увидел, путешествуя по Основному Материку, подтверждало отчет канопианцев. Местные жители за семь-восемь тысяч лет так продвинулись в своем развитии, что было трудно поверить, будто это тот же самый вид. Они освоили земледелие и скотоводство, планировка поселений была хорошо продуманной, а жилища стали не только прочными и удобными, но и нарядными: их внешний облик был продуман вплоть до цветовой гаммы. Кроме того, аборигены начали носить одежду из тщательно выделанных и окрашенных материалов.

Однако в поселениях гигантов творилось что-то непонятное. Казалось, они ушли недалеко от аборигенов, хотя уровень их развития на Планете 10 был таков, что позволял им жить в современных городах.

Прежде чем вернуться назад, Амбиен Первый приказал кораблю сил связи облететь Северный Изолированный Континент, чтобы проверить, как поживают ломби и выходцы с Планеты 22. Однако обнаружить их ему не удалось. По рассказам Хоппе мы примерно представляли, где они должны находиться, но они словно провалились сквозь землю. Мы решили, что, возможно, все вымерли от какой-нибудь эпидемии, поскольку поселений гигантов и аборигенов на СИК тоже не было видно.

Нам пришлось примириться с тем, что на севере работают канопианцы. Плененные аборигены, которые счастливо и безмятежно жили на склонах холмов под нашим неусыпным наблюдением, не регрессировали, но и не развивались. Они оставили попытки заниматься скотоводством, хотя оставались хорошими охотниками. Они выращивали клубневые растения для употребления в пищу, но так и не освоили зерновые. Они собирали листья диких растений, но не научились их выращивать. Они носили звериные шкуры, но не умели их выделывать. Их жилища по-прежнему были довольно примитивными.

Мы не понимали, почему уровень их развития столь разительно отличается от уровня их собратьев.

Я опять подумала, что условия на канопианских территориях лучше, чем наши, но Амбиен Первый напомнил мне, что там аборигенов обучали гиганты, а мы старались не вмешиваться в их жизнь.

Мы решили разделить наших аборигенов на две группы и создали новое поселение подальше от Главного управления, чтобы исключить контакты между членами групп. Затем мы начали обучать аборигенов из нового поселения различным практическим навыкам. За эту работу отвечал Амбиен Первый, у которого явно был талант педагога. В новой деревне он выстроил для себя хижину, чтобы жить рядом с аборигенами.

Однако эта попытка закончилась неудачей. Ему не удалось привить своим подопечным никаких прочных навыков. Он обучал их самым разным ремеслам, и хотя аборигены были довольно сообразительными, они очень быстро забывали то, чему их учили. Амбиен Первый старался изо всех сил, но спустя некоторое время он был вынужден признать, что новое поселение ушло недалеко от старого.

Амбиен Первый не оставлял свои попытки на протяжении еще десяти тысяч лет — делать это его заставляли поразительные успехи канопианцев, — но все усилия оказались тщетными. Между тем он предпринял еще несколько вылазок на север, чтобы узнать, что происходит там. Он не только несколько раз побывал там сам, но и неоднократно направлял туда разведчиков, специально вызванных с Сириуса. Нам хотелось, чтобы они были как можно больше похожи на аборигенов, поскольку во всей империи нет расы столь же рослой, как гиганты. Вместе с этими специалистами Амбиен Первый обследовал северные территории вдоль и поперек. Все это время им удавалось оставаться незамеченными.

Поскольку мы то и дело отправляли на север своих разведчиков, мы не сомневались, что Канопус действует аналогичным образом. Поэтому Сириус предусмотрительно постарался распустить слухи о свирепом и воинственном характере жителей южного полушария.

Теперь у меня не укладывается в голове, что мы занимались подобными вещами, — так порой нам и самим не верится, что в незапамятные времена мы были способны на дикие и бесчеловечные поступки. В том, что мы тогда делали, не было ни малейшей необходимости. Все что нам было нужно — это оставить свои подозрения и предубеждения, внимательно прочесть материалы, которыми нас бесперебойно снабжали канопианцы, и расспросить их о том, что осталось непонятым. Однако что толку сокрушаться об уже сделанных ошибках?

На протяжении десяти тысяч лет в отчетах Амбиена Первого и других сириан появлялось все больше поразительных фактов. Повсюду строились города, которых не видывали на Сириусе. Канопианские города славились своей красотой, а мы всегда подражали канопианцам — такова реальность, которую мы не желаем признавать даже сегодня. Это были так называемые Математические города, которые имели вид геометрических фигур. Все они были разными. Теперь гиганты и аборигены селились вместе. Города различались не только внешним видом и размерами, у каждого были свои особенности. Амбиен Первый часто говорил, что ему трудно описать свои ощущения. На больших и маленьких островах в океане между Северным Континентом и Основным Материком появилось множество городов, и уровень жизни там был куда выше, чем в Сирианской империи. Речь идет не только о гигантах — высокий уровень их развития был неудивителен, — но и об аборигенах, чьих соплеменников мы видели из окон своей цитадели: ленивые и добродушные, они копошились внизу, точно стая обезьян, от которых ушли очень недалеко.

Почему? Не стоит и говорить, что и Амбиену Первому, и мне, и другим специалистам не давали покоя успехи Канопуса. Пожалуй, я думала об этом больше других. Я лично не видела того, о чем мне рассказывали. Но однажды я настояла, чтобы мне позволили пролететь на одном из наших самых быстрых кораблей над островами в той части океана, которая отделяла Основной Материк от Северного Континента, и увидела огромный остров, а на нем — сказочный белый город, окруженный каналами и дамбами. В гаванях стояли великолепные корабли, такие красивые, что на Сириусе подобные суда использовали разве что для круизов. Такова была картина спустя всего пять тысяч лет после начала Смычки, которой Канопус придавал огромное значение.

Не следует забывать, что данный отчет посвящен отношениям Сириуса и Канопуса, и я рассказываю главным образом об исследованиях, которые повлияли на эти отношения. Не следует заблуждаться, считая, что это повествование дает всестороннее представление о наших исследованиях. Могу лишь повторить, что в течение примерно тех восемнадцати тысяч лет, когда на Роанде наблюдались идеальные условия, лишь очень незначительная часть наших исследований имела долгосрочные последствия для этой планеты и для Канопуса. На протяжении десяти тысяч лет мы пристально следили за тем, что происходит на севере, но не упускали и других возможностей. Заслуживает упоминания один из наших проектов, реализация которого продолжалась более десяти тысяч лет. Это исследование охватывало почти всю территорию Второго Южного Континента, а в его проведении участвовали миллионы специалистов со всех уголков империи. При этом оно не имело ни малейшего отношения к нашим вылазкам на север или попыткам Амбиена Первого обучить аборигенов полезным навыкам.

Парадоксальная ситуация на Сириусе, которая упоминалась выше, не изменилась. На давно заселенных планетах проживали миллионы людей, которые не имели работы и не надеялись ее получить. Они знали, что их смерть — которую мы ни в коем случае не собирались приближать, — станет облегчением для всех. При этом изобилие сделало их столь слабыми и изнеженными, что они были способны лишь на самую легкую работу. И хотя они успели истосковаться по физическому труду, который считался унизительным, но были бы попросту не в состоянии справиться с ним, если бы им предложили подобную работу. Было время, когда мы в Колониальной Службе делали все возможное, чтобы привлечь эту шумную и вечно недовольную публику к участию в широкомасштабных проектах. Однако такие попытки неизменно заканчивались неудачей. Хотя эти люди твердили, что готовы на «любую, даже самую черную работу», как только им поручали такую работу, они тотчас вспоминали о своем благородном происхождении и утонченной натуре, а безволие и привычка потакать собственным слабостям заставляли их быстро сдаваться или приводили к разнообразным психосоматическим расстройствам.

В течение примерно восьми тысяч лет у нас были огромные лагеря по всему Второму Южному Континенту, где этих людей постепенно приучали к физическому труду, чтобы впоследствии использовать их для работы на планетах, которые мы недавно «открыли», — так говорилось на ранних этапах колонизации. Проблема заключалась в том, что в наши намерения не входило нарушать экологическое равновесие на Роанде сверх необходимого. Мы не хотели уничтожать растительность и животный мир или оставлять шрамы на поверхности земли. В нашем распоряжении имелось множество планет с благоприятными природными условиями, но лишь одна из них была такой щедрой, плодородной и прекрасной. ПЮК обеспечивал миллионы начинающих колонистов пищей — наши агротехнические станции оказались одним из самых успешных начинаний. Однако найти для такого количества людей работу, не нанося ущерба окружающей среде, было куда сложнее. Требовалось что-то придумать. По прибытии очередная группа, численность которой зачастую составляла сотни тысяч, принималась строить для себя дома и бытовые помещения из готовых модульных элементов. Однако этой работы хватало ненадолго. Уже это несложное занятие, которое почти не требовало физических усилий, заставляло людей жаловаться и ворчать, что их «унижают». При этом все они были добровольцами и знали, что прибыли на Роанду не навсегда, а лишь для того, чтобы пройти обучение.

Я выскажу здесь мысль, которая пришла мне в голову еще тогда и которая до сих пор кажется мне правильной. Если какой-либо вид изнежен комфортом и убежден, что подобная жизнь — его неотъемлемое право, его можно приучить к определенным физическим усилиям, однако при этом можно говорить лишь о физиологической адаптации, поскольку в душе эти люди, за исключением самых гибких, считают такую жизнь невыносимой. Недуг, которым они страдают, известный под названием «жалость к себе», подтачивает их волю, а не плоть.

Как только мы создали такие лагеря и жизнь в них пошла своим чередом, возникла серьезная проблема.

Трудовое обучение колонистов включало задания двух типов. Первый был связан с животными Роанды. Используя местные породы оленей, мы также занимались выведением новых видов. Это позволяло волонтерам привыкнуть к идеям евгеники, широко распространенным по всей империи, и научиться отбирать особи, которые годятся для употребления в пищу или могут стать рабочими животными. Разумеется, фауна Роанды была не знакома волонтерам, прибывшим с разных планет, и это помогало поддерживать в них заинтересованность и энтузиазм. Им быстро надоедало заниматься одним и тем же, и приходилось постоянно подыскивать всё новые и новые стимулы. Кроме того, чтобы люди проводили побольше времени на воздухе, мы поручали им классифицировать и описывать растительность Роанды. Мы отправляли их в длительные научные экспедиции, в ходе которых наши сотрудники строго следили, чтобы они не наносили вреда окружающей среде. Но хотя подобную работу трудно назвать тяжким трудом, для большинства из них она оказывалась непосильной. Именно такие выводы мы сделали на тот момент и не ошиблись. И все же до сих пор я не могу отделаться от одной мысли: возможно, недостаток энтузиазма колонистов объяснялся иначе, — они знали — все, что им поручают, уже сделано другими. И хотя им говорили, что это лишь подготовка к работе на других планетах, у них не было желания учиться. Они беспрерывно требовали, чтобы им дали «настоящую работу», ворчали, что их недооценивают и поручают делать «всякую ерунду», и не использовали предоставленную им возможность приучить себя к трудностям. Словом, колонисты были ненадежными, ленивыми и неумелыми.

Дело кончилось тем, что их пришлось отправить обратно на планеты, с которых они прибыли, хотя у них был шанс на деле показать, что их амбиции не лишены оснований. Нам не хотелось усугублять их горькое разочарование, и мы всячески пытались смягчить аргументацию своего решения. Мы утешали неудачников как могли, уверяя, что спустя некоторое время найдем для них «настоящую работу». В целом было понятно, что подобные попытки не просто обречены на провал, но и приводят к весьма неприятным последствиям: когда миллионы незадачливых колонистов вернулись на родные планеты, их жалобы и недовольство спровоцировали массу беспорядков, которые представляли серьезную угрозу для империи. В итоге нам пришлось заняться укреплением своей военной мощи в тот самый момент, когда мы рассчитывали обеспечить стремительный рост благосостояния за счет долгожданного роспуска армии. Планеты, где волнения переросли в бесчинства, на некоторое время превратились в подобие огромных тюрем. И все же я могу со всей ответственностью заявить, что мы сделали все возможное, чтобы облегчить участь несчастных жертв технического прогресса.

Между тем проблема осталась нерешенной: миллионы неприспособленных к труду людей продолжали вырождаться, а нам по-прежнему не хватало умелых и энергичных кадров для работы на планетах, открытых благодаря все тому же техническому прогрессу.

В итоге нам пришлось использовать местные виды. Они еще не утратили природной силы и не были развращены комфортом — полагаю, читатель понимает, что мы были чрезвычайно осмотрительны, знакомя их с беззаботной жизнью и роскошью Сирианской империи, — и после соответствующей подготовки могли обучать новых колонистов. Мы отбирали на новых планетах племена и виды, которые годились для этой цели, и обучали их не там, где они родились, а на какой-нибудь другой планете. Какое-то время мы проводили такое обучение на Роанде, используя пустые селения и станции, покинутые персоналом после неудавшегося эксперимента. Работа, которую мы поручали этим крепким и энергичным созданиям, была значительно тяжелее той, что выполняли изнеженные колонисты. Нам требовалось сохранить способность этих видов к физическому труду и в то же время сделать их инициативными и предприимчивыми. Мы объясняли, что их задача — изучить возможности развития флоры и фауны, не нанося ущерба окружающей среде. Результаты были обнадеживающими.

Помню, как в этот период я отправилась с группой персонала на Второй Южный Континент на корабле сил связи. Мы пролетели с севера на юг, затем облетели побережье и всю территорию континента. Внизу расстилались прекрасные лесистые равнины, по которым текли широкие, спокойные реки. И повсюду в этом раю, где паслись стада мирных животных, были видны поселения, созданные в ходе успешного эксперимента. Мы совершали посадку то тут, то там, и так день за днем, неделя за неделей. Представители разных племен и видов из наших бесчисленных колоний были очень разными, но находились примерно на одном уровне развития — все они только-только начали вставать на задние конечности и пользоваться руками. Покрытые шерстью и безволосые, с разным цветом кожи, с нависающими бровями и безбровые, с выступающими подбородками и вообще без них, обнаженные и в набедренных повязках из листьев и шкур, медлительные и расторопные, готовые учиться, но не способные ни к чему, кроме тяжкого труда… Такое путешествие по континенту позволяло подвести итоги: насколько расширилась Сирианская империя за последние годы. Удовольствие, которое мы получили, немного смягчило разочарование после неудачного эксперимента с плененными аборигенами.

Но когда все эти животные — надо сказать, что некоторых из них я видела впервые, — все эти виды, среди которых не было не способных к адаптации, вновь проходили перед нашим внутренним взором и мы вспоминали то, что нам рассказывали об экспериментах Канопуса на севере и о поразительном уровне развития аборигенов, было понятно: то, чего удалось добиться нам, не идет ни в какое сравнение с достижениями Канопуса. Мы понимали это. Мы думали об этом. Тогда мы говорили об этом открыто, хотя некоторое время спустя нас ослепила гордыня, которая не позволяла нам признать истинное положение дел.

Этот во всех отношениях успешный эксперимент на Роанде, в ходе которого нам удалось превратить такие разные виды в гибких, хорошо адаптирующихся колонистов, принес нам огромное удовлетворение и укрепил доверие к Колониальной Службе. И все же это было еще одно поражение. Мы отлично понимали, что едва ли виды, с которыми мы работали, будут стремительно развиваться в будущем, и если кто-то из них и сумеет добиться заметных успехов, это произойдет очень не скоро. Было очевидно, что не стоит рассчитывать ни на скачки в их развитии, ни на то, что через несколько тысяч лет они будут жить в городах столь же прекрасных, как на Сириусе, и изменятся настолько, что в них с трудом можно будет узнать милых, добродушных обезьяноподобных аборигенов, которые жили на склоне холма неподалеку от Главного управления и служили источником забавы для нас и наших гостей.

Канопианский эксперимент радикально изменил аборигенов. Они стали абсолютно другими.

Именно это и было главным.

Поскольку мы неплохо справлялись с изучением видов, с которыми работали, и примирились с их ограниченными возможностями, мы решили расширить масштабы разведывательных операций на севере, хотя они и без того велись достаточно интенсивно. Повсеместно работали как целые группы, так и агенты-одиночки. Мы почти перестали маскироваться, — во-первых, от нас никто не прятался, во-вторых, в небе над южным полушарием постоянно сновали наши транспортные корабли, которые обеспечивали связь между Первым и Вторым Южными Континентами, и мы всегда могли объяснить свое появление необходимостью совершить вынужденную посадку. Кроме того, отсутствие маскировки было связано еще с одним обстоятельством.

Шаммат. Конец прежней Роанды

Нас посетили эмиссары Шаммат. Теперь в это трудно поверить, но в то время про Шаммат не слышал почти никто. Разумеется, мы не могли игнорировать Путтиору, империю, которая пользовалась чрезвычайно дурной репутацией. Однако это объяснялось лишь тем, что нам постоянно приходилось отражать ее набеги на наши территории. О Шаммат мы знали только то, что на эту планету, покрытую опаленными солнцем скалами, Путтиора выселяет преступные элементы. Так или иначе, ее обитателями были сплошь авантюристы и головорезы. Для них технологическая эра еще не наступила, — и об этом свидетельствовало то, что корабль, который приземлился на равнине неподалеку от Главного управления, оказался космическим челноком, украденным у Канопуса. По каменистой дороге поднималось четверо шамматян. Они держались уверенно, точно желанные гости, — подобная дерзость всегда отличала их поступки и поведение. По фенотипу они относились к разновидности 2, — волосы на голове, частичное оволосение тела, типичные для данного вида зубы, руки хорошо развиты, ноги используются только для перемещения. В своем развитии они опережали почти все виды, которые мы готовили к работе на колонизированных планетах, но отставали от коренных жителей Роанды, с которыми работал Канопус. Принимая этих бесцеремонных и воинственных гостей, которые, судя по всему, были настоящими варварами, мы задумались, способен ли этот вид, распространенный в трех империях — на Канопусе, нашем родном Сириусе и в Путтиоре, — догнать северян при помощи гигантов. Незадолго до этого мы выдвинули гипотезу о том, что гиганты с Планеты 10 владели секретами быстрой эволюции низших видов.

Я не буду тратить время, описывая наши стычки с шамматянами. Их было предостаточно, потому что они не понимали слова «нет». Их не интересовали намерения других. Они хотели от нас следующего. Прослышав о сирианских экспериментах по селекции колонистов, они разузнали о нашей работе все. Нам пришлось примириться с тем, что на Шаммат за нами наблюдали так же пристально, как мы сами следили за происходящим на канопианской территории. Шамматяне хотели «избавить» нас от лишних особей женского пола. На их страшной планете не хватало женщин, а те, что имелись в наличии, не могли «удовлетворить спрос». Именно так они выражались — вульгарно и грубо.

Хотя мы сразу ответили им отказом — вверить судьбу людей, находившихся на нашем попечении, дикарям с преступными наклонностями, было немыслимым, — шамматяне день за днем появлялись у наших дверей, точно мы не уведомили их накануне о своем окончательном решении. При этом мы постепенно выяснили об их деятельности почти все, и то, что мы узнали, не радовало.

Шамматяне уже успели обосноваться на Роанде и периодически присылали сюда свои космические корабли. Они создали здесь небольшую колонию и зорко следили за тем, что происходит в канопианских поселениях. Именно поэтому наши разведчики не вызвали тревоги у местного населения: мы были не первыми, кто появился среди гигантов и аборигенов. При этом шамматяне не выдавали своих намерений. Хотя они не умели скрывать свои чувства и мысли, они были хитры и коварны. Они досадовали — а вернее бесновались — из-за помех, которые чинил им Канопус. От Канопуса им были нужны не женщины, а нечто другое. Что именно, мы не знали и не могли выяснить на протяжении тысяч лет! Как это ни прискорбно, мы понимали Канопус ничуть не лучше шамматян. Но шамматяне — так же как и Сириус — делали все возможное, чтобы понять канопианцев. И им удалось то, что не получилось у нас. Я заявляю открыто и прямо — хотя и предчувствую критику в свой адрес, — что Шаммат — это прибежище варваров, преступников и дикарей, планета, название которой с незапамятных времен олицетворяло все темное и скверное, именно Шаммат сумела выведать по крайней мере некоторые из канопианских секретов. Вполне достаточно, чтобы кое-что перенять. А Сириусу, нашей цивилизованной, высокоразвитой империи, это оказалось не под силу.

Вернемся к менее важным вопросам. Разумеется, нам было интересно, почему эти разбойники попросту не похитили женщин у Канопуса, ведь они украли несколько космических кораблей. По-видимому, обитатели Шаммат боялись канопианцев, как боялись они и нас, полагая, что наказание за похищение людей более вероятно, чем за кражу вещей. И они были правы. Однако шамматяне изо дня в день карабкались по горной дороге, ведущей к Главному управлению, — по той же причине, по которой мы все-таки вступили в переговоры: их живо интересовало, чем мы занимаемся.

Однажды мы поинтересовались, почему они просто не похитили несколько аборигенок. Мы старались вести беседу в привычном для шамматян тоне и, преодолевая отвращение, заговорщически перемигивались с ними, точно отлично понимаем друг друга. Шамматяне дали нам понять, что им нужны не примитивные животные, а особи, развитые физически и духовно, члены общества, похищать которых опасно, поскольку они живут в прекрасных современных городах рядом с гигантами. Они прятали глаза, содрогаясь от вожделения. Почему они не похищали самок других видов, которые в разные периоды населяли Южные Континенты? По той же самой причине. Все эти племена были недостаточно хороши для шамматян, нечистых на руку бродяг, которые сидели сейчас рядом с нами в красных куртках (бывшей униформе канопианских колонистов), старомодных зеленых брюках, какие когда-то носили на Путтиоре, и башмаках из шкур несчастных животных с неведомой планеты. И при этом им хотелось самого лучшего. Когда они говорили о прекрасных, здоровых женщинах, живших в великолепных городах на севере, их глаза лихорадочно блестели. Облизывая губы, злодеи рассуждали о женщинах Канопуса: «Мы слышали, что у них светлые волосы и голубые глаза…» (На самом деле это было не так.) При этом шамматяне буквально пожирали меня глазами. Я буквально чувствовала, как их жадные пальцы трогают мои волосы и щупают мою бледную кожу.

Вскоре после того как неприятные визитеры перестали нам докучать и вернулись туда, откуда прибыли, — не на Шаммат, а в северные земли, — мы выяснили, что они наведывались к женщинам, которые участвовали в селекционной программе. Среди детей обнаружились их отпрыски, а кое-кто из женщин планировал сбежать с их помощью, прихватив с собой детей. Эти планы провалились. Но теперь нам предстояло выявить среди представителей новой расы, которой мы так гордились, потомков шамматян. Позднее мы узнали кое-что еще. Нескольким женщинам все же удалось сбежать. Шамматяне подменили их аборигенками, а беглянки, ценнейший генофонд Сириуса, отправились на Шаммат. Некоторые из этих женщин оказались родом с Планеты 7, жители которой были светловолосы и голубоглазы, — на Планете 7 родилась моя мать. На Шаммат женщины такого типа пользовались огромной популярностью…

Далее я расскажу, чем закончился данный период в истории Роанды.

Спустя примерно десять тысяч лет после Смычки Канопуса и Роанды нас созвали на чрезвычайную конференцию. Канопус намеревался оповестить нас о надвигающейся катастрофе. Непредвиденные космические пертурбации… Провал Смычки, вынужденный отказ от дальнейшей работы по ускоренному развитию Роанды… упадок и хаос на этой планете неизбежны.

Нам сказали, что все виды, с которыми мы экспериментировали, начнут стремительно мутировать, и посоветовали приостановить исследования до тех пор, пока эти изменения не станут понятными и предсказуемыми.

Должна признать, поначалу мы решили, что это попросту отвлекающий маневр, хитрый тактический ход. В первую очередь потому, что у нас не было никаких сведений об активизации деятельности на севере, — в частности, о том, что визиты космических кораблей Канопуса участились. Такие визиты всегда были немногочисленны, и это укрепило наши подозрения в том, что под «контактами», о которых постоянно говорили канопианцы, понималось именно укрепление связей.

Мы слышали, что на Роанду прибыл эмиссар Канопуса и остановился в городе Круге, расположенном в зоне Внутренних морей. Это был Джохор, в ту пору младший агент. Вскоре наши разведчики доложили, что космический корабль забрал почти всех гигантов с севера, хотя нескольким удалось сбежать. При этом отчеты наших агентов были полны противоречий, невразумительных формулировок и даже полной нелепицы — и мы поняли, что, говоря об ожидаемых катаклизмах, Канопус не преувеличивал. Мы отозвали своих разведчиков, причем некоторые из них так и не вернулись, и вывезли оставшихся участников эксперимента. Спустя всего несколько лет продолжительность жизни этих видов начала быстро сокращаться, а сами они стали стремительно деградировать, возвращаясь в первобытное состояние. Впрочем, данный феномен так хорошо описан в курсе социальной патологии, что я не буду останавливаться на нем подробно. Этот случай стал классическим примером обратного хода эволюции.

Самым острым для нас вопросом была Колония 23, наш «мозговой центр». Она всецело зависела от поставок с Первого Южного Континента. Мы решили сохранить свои агротехнические станции на Роанде. Однако для этого требовалось немедленно увеличить численность отрядов по обеспечению безопасности, поскольку работники, раньше достаточно надежные, начали совершать мелкие кражи, а затем и другие проступки. Мы все еще продолжали заниматься сельским хозяйством. Затем, неожиданно для нас, наши территории начали страдать от набегов. Захватчики, которые появились со стороны Внутренних морей, уничтожали все на своем пути. Разорив северные агротехнические станции, они продвигались все дальше на юг. Кем же были эти разбойники? Представьте, это оказались те самые аборигены, которые стремительно развивались под эгидой Канопуса и еще недавно были просвещенными и сознательными гражданами. Дело дошло до того, что нам пришлось разместить войска по всей территории Первого Южного Континента. Была созвана экстренная конференция на Сириусе. Наши военные ресурсы были на пределе из-за массовых беспорядков в колониях. Нам не оставалось ничего, кроме как покинуть Роанду. Мало того, требовалось срочно навести порядок в Колонии 23: недолгая эпоха ее бурного расцвета завершилась, и Мыслителей переправили в другое место.

Я провела итоговое обследование ПЮК. Значительную часть этого благодатного континента — как и территории ВЮК — занимали наши сельскохозяйственные угодья. Вокруг каждой группы строений расстилались зеленые, желтые и коричневые поля, над которыми, поблескивая в ярком солнечном свете, парили военные и наблюдательные корабли. Реки переливались на солнце… Плантации были покрыты сочной растительностью всех оттенков зеленого… Ирригационные каналы тянулись на много миль… Прозрачные ангары для выращивания сельскохозяйственных культур с помощью гидропоники и проведения научных исследований стояли стройными рядами… Не могу сказать, что эта последняя поездка доставила мне удовольствие. Демонтаж станций был в самом разгаре, и большегрузные корабли Межколониальной транспортной службы, нагруженные разобранными конструкциями и остатками урожая, один за другим поднимались в воздух. Я пролетела над несколькими станциями, которые уже успели эвакуироваться. Наш принцип — наносить как можно меньше ущерба окружающей среде — принес свои плоды. О нашем пребывании говорили лишь наспех убранные поля, которые вскоре порастут молодым лесом, да несколько лесозащитных полос из деревьев, произрастающих на Роанде. Вскоре от нашего вторжения на эту планету не останется и следа.

Мне было не по себе. Амбиен Первый тоже чувствовал себя неважно. Мы объясняли это разочарованием из-за пересмотра наших планов. Однако вскоре вся наша команда начала жаловаться на общее недомогание и плохое настроение. Кроме того, стало очевидным, что происходящее отражается на нашем интеллекте. У нас не оставалось выбора, и я отдала приказ немедленно покинуть Роанду.

Вскоре после этого Канопус снова созвал конференцию в Колонии 10. Одним из пунктов повестки дня была Роанда. Тогда нам еще казалось, что эта проблема не серьезнее прочих.

Я считала и продолжаю считать, что нет ничего сложнее переоценки прошедших событий.

Теперь, оглядываясь назад, я испытываю совсем иные чувства, нежели тогда. Но должны ли мы забывать свои еще не вполне зрелые чувства и мысли? Разумеется, нет.

В то время среди множества вопросов, которые волновали Канопус и Сириус, особенно выделялся один. Гиганты из Колонии 10, которые вернулись на свою планету и ждали, когда им поручат новую работу, испытывали глубокие страдания. Теперь они были в два раза выше ростом своих соплеменников и значительно опережали их по уровню развития. Они уже не могли жить так, как жили прежде, а Колония 10 оказала им не слишком теплый прием, поскольку признать чужое превосходство всегда нелегко.

Среди канопианских колоний не было планет, где были бы рады гигантам. Во всяком случае на тот момент. Мы знали возможности гигантов и были убеждены, что им по силам почти мгновенно — в эволюционных масштабах — превратить обезьян в цивилизованную расу. Мы очень хотели, чтобы Канопус «одолжил» нам гигантов и те обучили наших колонистов «своим трюкам». Да-да, мы выражались именно так. Что толку стыдиться своих слов сейчас. Канопус отказал нам мягко, но непреклонно. Это невозможно, сказали канопианцы. Мы считали, что нам отказывают из жадности, из опасения, что Сириус превзойдет Канопус, — объяснений было множество, но все они оказались далеки от истины. Официальная просьба о таком «одолжении» стала главным пунктом повестки дня на Конференции и основной темой разговоров в кулуарах. Как всегда, мы держались враждебно и чувствовали себя обиженными.

В целом настроение участников Конференции было подавленным. Канопианцы были удручены событиями на Роанде и не скрывали, что до глубины души расстроены катастрофой на Планете 8, спасти которую не удалось. Как раз во время Конференции они отзывали оттуда свой персонал. Сириане тоже были не в духе из-за Роанды. Атмосфера на Конференции была гнетущей, без единого проблеска воодушевления или оптимизма, которые порождает успех. И все же на заседаниях ставились новые цели и строились планы на будущее.

Для меня эта Конференция памятна тем, что именно там я познакомилась с Клорати, который возглавлял делегацию Канопуса. Он вносил в ситуацию оживление, которого ей так недоставало. Он сразу понравился мне. Он был — и остается — энергичным, резким, язвительным; Клорати всегда готов расшевелить других и помочь стряхнуть апатию и безразличие, которые нередки даже на самых удачных конференциях. Нас потянуло друг к другу еще и потому, что мы оба находились на соответствующем жизненном этапе — стадия размножения у нас уже осталась позади. Он расположил к себе и Амбиена Первого, и все мы предвкушали множество интересных и полезных встреч втроем.

Именно на Клорати была возложена неприятная обязанность ответить отказом на нашу просьбу относительно гигантов, и я помню, как он с бесконечным терпением повторял: «Поймите, это невозможно…» — хотя мы не могли и не желали ничего понимать.

Чтобы проиллюстрировать разные точки зрения тогда и теперь, я перечислю основные пункты повестки дня, связанные с Роандой.

1. Отправная точка — Смычка Канопуса и Роанды провалилась.

2. Впереди вырождение и деградация, которые уже дают о себе знать.

3. Канопус намеревается и далее поддерживать связь с Роандой с помощью ограниченного контингента персонала.

4. Судя по всему, космические факторы, вызвавшие Катастрофу, будут действовать на протяжении сотен тысяч лет, по прошествии которых ничто не помешает Роанде вернуться в прежнее состояние и достичь нового расцвета.

5. Шаммат из Путтиоры — и это обстоятельство было для Канопуса чрезвычайно важным — понял природу связей между Канопусом и Роандой и сумел извлечь из этого выгоду, обеспечив собственное процветание.

Перечитывая эти строки сейчас и вспоминая, как я воспринимала их тогда, я поражаюсь собственной слепоте.

Повторяю, глаза нам застилала обида. Кроме того, сыграл свою роль страх: повсеместно велось много разговоров о «шпионах» Шаммат, про которых канопианцы, по их утверждениям, ничего не знали. Мы не верили этому, но опасались сами заниматься расследованиями, поскольку боялись, что нас уличат в шпионаже…

Из всего вышеизложенного ясно, что Конференция встревожила нас и не принесла удовлетворения. Когда ее участники разъехались, я поняла, что единственным светлым пятном была встреча с Клорати, но поскольку ему предстояло остаться в Колонии 10, чтобы помочь гигантам пережить нелегкий период ожидания, а мне нужно было возвращаться на Сириус, нам было не на что надеяться, во всяком случае в ближайшее время.

Сириус не отказался от мысли использовать Роанду для экспериментов, но было непонятно, как продолжить работу и при этом не навредить самим себе. С этой целью на Конференции был сформирован Объединенный комитет Канопуса и Сириуса. По моей просьбе меня вновь откомандировали на Роанду. При этом я получила инструкции от канопианцев — и мы, и они назвали их рекомендациями — о том, как выжить в новых неблагоприятных условиях. Нам сказали, что, если мы будем строить свои поселения, строго соблюдая установленные правила (размеры и пропорции указывались с точностью до сотых): будем носить строго определенную одежду и есть строго определенную еду (для этого нам вручили пространные перечни с соответствующими предписаниями), мы сможем работать на этой злополучной планете, по крайней мере, в течение некоторых ограниченных отрезков времени.

Надо сказать, что поначалу мы относились к этим предписаниям довольно легкомысленно, что привело к печальным последствиям. Тогда мы стали строго соблюдать все рекомендации, и результаты превзошли наши ожидания.

В ту пору это повиновение было куда более незаурядным явлением, чем кажется теперь. В то время на наших территориях редко можно было услышать доброе слово в адрес Канопуса. В лучшем случае в нашем тоне сквозило безразличие, но куда чаще — издевка. Мы следили за канопианцами, где и когда только могли. Мы старались превзойти их при любой возможности, даже если это было чистой воды ребячеством или делалось незаконно. Тот, кто сомневается в этом, найдет подтверждение моим словам в любой исторической хронике или мемуарах того времени. При этом мы не стыдились своего поведения. Напротив, мы неизменно подозревали Канопус в дурных намерениях, в нарушении своих обязательств. Мы всячески демонстрировали неуважение к его рекомендациям, насмехаясь над канопианцами в поисках дешевой популярности, однако при этом соблюдали их так неукоснительно, что это стало нашей второй натурой и мы почти забыли, откуда эти рекомендации взялись. Впоследствии мы — а точнее, большинство из нас — и впрямь забыли об этом и считали «Технику выживания на Роанде» нашим собственным изобретением.

На протяжении ста тысяч лет сириан на Роанде было больше, чем канопианцев. Так мы полагали в то время. Наши разведчики определяли специалистов с Канопуса по тем же приметам, которые позволяли опознать представителей Сириуса. Тогда мы не знали, что канопианцы пользуются не только космическими кораблями — нередко они добирались до места, используя наземные средства передвижения. Мы не знали, что канопианские специалисты могут жить на Роанде — и на других планетах, — принимая обличье местных жителей, в любое время и в любом месте.

Долгое время мы даже не подозревали, что канопианцы работают на Роанде. Некоторые отказываются верить в это до сих пор.

Но кое-кто из сириан, работавших на Роанде, понял, что происходит. Я расскажу об этом подробнее в свое время.

Между тем меня по-прежнему занимали мысли о Канопусе, и, без сомнения, не меня одну. На то были свои причины.

Положение в Сирианской империи

Теперь пришла пора дать общее представление об истории Сириуса после Смутного Времени. Кто-то возразит, что нельзя рассказать в двух словах о событиях нескольких сотен тысяч лет. И все же все мы прекрасно справляемся с этим, когда речь идет о других государствах. Вспомните, как мы — включая самых авторитетных историков — говорим об Аликоне, многовековой культуре, которая предшествовала сирианской. «Аликон был жестко структурированным, воинственным государством, где правящая элита держала народ в подчинении с помощью религии, а девять десятых населения занимались неквалифицированным трудом и находились на положении рабов и слуг. Эта культура пришла в упадок, потому что…» Так мы описываем девяносто тысяч С-лет так называемой «предыстории». Возьмем другой пример. Колония 10, которой сейчас управляет Канопус, некогда именовалась Сендженом и была «раем на земле, миролюбивым, открытым матриархальным обществом. Это общество сформировалось благодаря мягкому климату и изобилию съедобных растений и животных». Сенджен просуществовал двести тысяч лет, прежде чем Канопус решил, что это общество нуждается в усовершенствовании.

Трудно смотреть на свое собственное прошлое и будущее столь же беспристрастным, непредубежденным взглядом, как и на другие народы, чужую историю. И все же большинство обществ — культур — империй можно охарактеризовать очень кратко, останавливаясь в первую очередь на материальных и географических аспектах. Не исключено, что наше нежелание оценивать самих себя так же непредвзято, как других, объясняется просто: нам неприятно думать, будто наше существование ограничивается только материальной стороной.

С момента основания Сирианскую империю занимал один-единственный аспект реальности — технология и вопросы, с нею связанные. Ни одна империя не могла тягаться с нами в технических достижениях… Я пишу эти слова не потому, что теперь знаю то, чего не знала тогда. Так мы оценивали ситуацию вплоть до недавнего времени. Подобная точка зрения определялась нашим видением технологии. Изощренная, бесконечно разнообразная и зачастую незримая технология Канопуса была неведома для нас, и на протяжении тысячелетий мы думали, что превзошли всех.

Теперь мы считаем, что Смутное Время закончилось в тот момент, когда «мы избавились от избытка населения». Таким грубовато-официальным языком это сформулировано в одной из исторических хроник. А это произошло тогда, когда «численность населения пришла в соответствие с потребностями». О да, есть сотни способов определения нашей основной проблемы! Но любая из формулировок — уклончивых или откровенных — лишь скрывает то, в чем у нас никогда не хватит духу признаться! Если охарактеризовать нашу культуру в двух словах, так же лаконично, как мы описываем другие цивилизации, можно сказать: «Сирианская империя, имея в своем распоряжении пятьдесят три колонии и несметные богатства, прекрасно обеспеченная, невероятно пестрая, при высочайшем уровне развития технологии никак не могла решить, какому количеству людей в ней позволено жить».

Вот я и добралась до самого главного. Я уже касалась этого вопроса ранее — его было не избежать. Невозможно рассказывать о Сириусе, не упоминая самую острую из наших проблем…

Когда Смутное Время осталось позади, мы стали зорко следить за тем, чтобы численность населения не превышала минимум, необходимый для… для чего? Мы установили ограничения допустимой численности в пятидесяти трех колониях. Надо сказать, что они были недостаточно обоснованными и при этом весьма жесткими.

Что произошло с миллионами тех, кто оказался лишним? Их не истребляли. Их не притесняли. Напротив, как я уже писала, чтобы облегчить их трагическую участь, разрабатывались всевозможные программы и мероприятия. (Подробный рассказ о них не входит в мои задачи.) Они просто ушли из жизни — так это преподносится теперь, когда прошло достаточно времени и мы способны спокойно и трезво подвести итоги случившегося. А ведь речь идет о разбитых сердцах и сломленной воле. Они умирали, потому что их жизнь потеряла смысл, от болезней и эпидемий, вызванных непонятными причинами, и при вспышках массового безумия. Так или иначе, они умерли. Это заняло пятьдесят тысяч лет — и этот период был для нас очень нелегким, — но когда все закончилось и наши планеты снова опустели, мы могли ставить новые грандиозные цели и строить новые планы.

Однако на самом деле ничего не изменилось: мы по-прежнему не знали, как относиться к самим себе. При нашем уровне развития технологии для обеспечения нужд Сирианской империи было достаточно десяти миллионов человек. Больше не требовалось. Причем нашей единственной целью было сохранить империю, и все делалось только ради этого…

Полагаю, я сказала достаточно. Некоторые сочтут, что я и без того рассказала слишком много; другие — что, отнесись я к нашей основной проблеме с должным пиететом, мне следовало бы посвятить ей не пару абзацев, а несколько томов.

Что ж, вышеназванной проблеме и без меня уже посвящены бесчисленные тома, а на ее обсуждение ушли сотни лет… В тот период, когда место было расчищено и опустевшая Сирианская империя замерла в ожидании новых драм, повсюду как грибы после дождя стали появляться бесчисленные философские школы, и вокруг были слышны лишь их бесконечные дискуссии и споры… «Во имя чего мы решаем основную экзистенциальную проблему Сириуса?» — вопрошали они.

Постепенно тон этих споров стал таким агрессивным и мрачным, что само упоминание так называемой «экзистенциальной проблемы» было запрещено законом — и такое положение сохранялось тысячи лет. Разумеется, в этот период возникали всевозможные подпольные движения и секты, которые вели подрывную деятельность, посвящая себя «сохранению истины».

Затем, когда влияние и сила подобных группировок выросли до такой степени, что игнорировать их далее представлялось невозможным, было дано официальное разрешение обсуждать то, что поглощало все наши мысли. В этот период несколько наших планет, которые выполняли функции колледжей и университетов, получили задание заниматься исключительно обсуждением наших экзистенциальных проблем. Так появилась Планета Мыслителей, она же Колония 23.

Между тем численность населения Сирианской империи то росла, то уменьшалась, и эти колебания зависели не от того, сколько людей требовалось для обслуживания техники, но от изменений общественного мнения… При желании мы могли бы заселить свои планеты миллиардами особей — как уже было когда-то — или оставить их пустыми. В зависимости от наших потребностей на отдельных планетах поддерживалась очень высокая плотность населения, а другие оставались практически безлюдными.

В то время как наше отношение к главной экзистенциальной проблеме менялось, наш подход к освоению космоса обрел определенность. Мы поняли, что, как бы далеко мы ни добрались, сколько бы планет ни открыли, сколько бы территорий ни включили в свой генеральный план, наши проблемы — а точнее, проблема — никуда не денутся. Она останется с нами. Для чего нужны новые колонии? Каково их предназначение? Планета с благоприятными климатическими условиями может пригодиться для тех или иных целей. Если она богата полезными ископаемыми или новыми для нас минералами, их можно использовать. Но просто присоединять к Сирианской империи сотни и тысячи новых колоний… Зачем это нужно?

Этот вопрос задавали и об этом спорили наши философы.

Мы, администраторы, наблюдали за Канопусом и видели: он не увеличивает число своих колоний. Он работал с теми, что уже были. У канопианцев было меньше колоний, чем у нас, и они кропотливо трудились над их развитием и совершенствованием. Но тогда мы не понимали этого, и я вынуждена признать, что мы презирали своего великого соседа и соперника за то, что он не стремится к дальнейшим завоеваниям, а его материальные потребности весьма скромны.

Далее я продолжу рассказ о наших наблюдениях за Канопусом.

Канопус — Сириус. Клорати

Когда Смутное Время подошло к концу (а это случилось вскоре после Катастрофы на Роанде), численность населения Канопуса была примерно равна нашей, однако он колонизировал меньше планет. Судя по всему, это обстоятельство не вызывало у канопианцев ни малейшего беспокойства. Однако уровень их технологии, которая немного отставала от нашей по внешним признакам, был достаточно высок, чтобы нас волновали одни и те же вопросы. Когда мы поднимали эти вопросы, заговаривая об «экзистенциальной проблеме», они не выказывали интереса. В те времена мы видели в этом очередное свидетельство их коварства. Когда канопианцев спрашивали, как они регулируют численность населения, они отвечали: «с учетом потребности» или «в соответствии с необходимостью» — и так продолжалось очень долго. Лишь недавно мы наконец услышали, что они говорят: «с учетом Потребности» или «в соответствии с Необходимостью».

Сириус знал о Канопусе куда меньше, чем Канопус о Сириусе. (При этом наши познания ограничивались лишь материальной стороной жизни канопианцев.) Я давно заметила — стоит упомянуть любую из наших планет, Канопус неизменно знает о ней все. Поэтому мы не уставали восхищаться тем, как работает у них разведка.

Мы всегда мечтали схватить наконец одного из канопианских шпионов и заявить: «А ведь вы нарушили наш договор, теперь вам тоже придется поделиться информацией». Но нам так и не удалось поймать ни одного канопианского шпиона. На самом деле их попросту не было.

А когда мы запрашивали информацию, Канопус предоставлял ее по первому требованию, но мы не верили тому, что нам говорят…

Вскоре после Конференции в Колонии 10, где оценивались последствия Катастрофы, меня вызвал к себе глава Колониальной Службы и попросил сблизиться с Клорати — наша взаимная симпатия не осталась незамеченной.

Разумеется, я выполнила его просьбу без колебаний. Ни тогда, ни теперь я не считаю, что использовать личные взаимоотношения с такой целью недопустимо. Прежде всего, я сирианка. Я горжусь тем, что служу Сирианской империи. Если бы мой долг перед Сириусом и Колониальной Службой вступил в противоречие с моими личными чувствами, я бы не колебалась ни минуты. А впрочем, откуда взяться подобным коллизиям? Для меня приоритетом всегда были реальные долгосрочные интересы Сириуса. И конечно, я считала само собой разумеющимся, что Клорати тоже рассказал про меня — и про Амбиена Первого — своему начальству.

Меня попросили вернуться на Роанду, куда вскоре должен был прибыть Клорати, — а это означало, что Канопус уведомил нас о своих намерениях. Этот факт, по нашему мнению, говорил о том, что Клорати получил аналогичное задание, так что и мы оба могли считать себя шпионами.

Я готовилась к встрече с Клорати, вкладывая в эти приготовления всю свою душу. Я не могу отделить в себе «личное» от «общественного» — это дается мне слишком тяжело. В жизни бывают такие моменты, когда каждое событие, каждый человек и даже чье-то случайное замечание становятся органичной частью единого целого. Истоки этих совпадений следует искать в прошлом, а их нити уходят в будущее. В тот момент в моей жизни наступила пустота, поскольку недавно умер мой хороший приятель. Мы, уроженцы Сириуса, занимающие высокие посты, редко думаем о смерти. Мы можем погибнуть лишь от несчастного случая или редкой болезни. Но в моего старого друга попал метеорит, когда он выполнял поручение Межпланетной Службы. Хотя видеться нам удавалось нечасто — он работал в Колонии 3, — мы испытывали глубокую симпатию друг к другу, и наша дружба согревала нас обоих. Я искренне надеялась, что Клорати сможет заменить мне старого друга. Отчасти потому, что он был с Канопуса, — хотя примеры крепкой дружбы сириан и канопианцев были не слишком многочисленны, про них слагали легенды и эпические сказания. Такие произведения воодушевляли нашу молодежь и помогали воспитывать ее в духе новых веяний — ведь с недавних пор Канопус из заклятого врага превратился в нашего союзника.

Нечто в самом Канопусе неудержимо влекло меня… если только «влекло» — правильное слово. Нет, скорее мучило, преследуя как навязчивая идея. Впрочем, эти слова тоже не передают мои чувства. Моя жизнь была слишком насыщенной, чтобы меня могла увлечь игра в одни ворота. Размышляя о Канопусе, я чувствовала, что меня снедает любопытство, — нечто подобное можно ощущать по отношению к человеку, мотивы действий или образ жизни которого кажутся далекими и чуждыми, — точно поняв его, ты откроешь в себе такие глубины, о существовании коих мог лишь догадываться. Они существуют, и ты знаешь об этом, но не можешь заглянуть в них, хотя те, кто сумел сделать это, поднялись на совершенно иной — более высокий — уровень. И ты всей душой мечтаешь не только приблизиться к ним, но и получить доступ в ту сферу своего «я», что позволяет обрести индивидуальность, которую обрели они. Все это порой заставляет нас годами размышлять о человеке, который остается для нас загадкой, открываясь лишь отчасти.

Далее станет понятно, что Клорати стал для меня не просто хорошим знакомым.

Амбиен Первый должен был сопровождать меня, и я была рада этому, поскольку он до некоторой степени разделял мои чувства к Канопусу.

Прежде чем направиться на север, мы совершили посадку у старого здания Главного управления, чтобы оценить возможность проведения экспериментов в будущем. Здесь мы обнаружили нечто весьма любопытное. В колонии аборигенов, которые обосновались на склоне холма, произошли изменения. Мы ожидали увидеть, что они стремительно вырождаются, но обнаружили нечто совсем иное, и это поначалу показалось нам необъяснимым. Аборигены четко разделились на два разных вида. Некоторые внешне остались прежними, но стали более агрессивными и неуживчивыми. Они отделились от большого и дружного племени и селились маленькими семейными кланами или жили поодиночке. Каждый из них защищал свой клочок земли, места охоты, пещеру или примитивное жилище. Они перестали строить нормальные дома, выращивать зерно и заниматься скотоводством. Другой вид, обитавший на той же территории, охотился на первых — либо убивая и поедая их, либо похищая женщин и детей, которых в дальнейшем превращали в слуг. Этот вид представлял собой переходную ступень между разновидностями 2 и 3. Его представители ходили на задних конечностях — ногах, но иногда опирались на костяшки пальцев своих длинных рук. У них не имелось хвостов, голова и плечи были покрыты шерстью, но остальные части тела были безволосыми, что придавало им похотливый и вульгарный вид, — казалось, что ими движут исключительно коварство и жадность. Именно эта их черта заставила Амбиена Первого и меня в один голос воскликнуть: «Шаммат!» Произошло следующее — шпионы Шаммат совокуплялись с аборигенами, и теперь мы видели результат. Мы с трудом отыскали несколько уцелевших бедняг-аборигенов — теперь они стали агрессивными и подозрительными, — а новая раса образовала большое, сплоченное племя, непревзойденное по сообразительности и силе. Прежние аборигены резко изменились: покорные, пугливые, скрытные, они явно были обречены на вымирание.

Мы отметили для себя, что новый вид, возможно, пригодится для экспериментов, и полетели на север. Пролетая над перешейком, который соединяет СИК и ЮИК, мы увидели, что узкая полоска суши скрылась под водой на протяжении примерно пятидесяти Р-миль. Этот природный мост в разные эпохи то погружался под воду, то вновь поднимался, а поскольку новые виды с Северного Континента не просочились на юг, он, по-видимому, опустился под воду уже давно.

Как и было условлено, мы встретили Клорати на плоскогорье из красноватого камня и песка, которое образовалось в результате недавних землетрясений. Внизу виднелись плодородные долины, не тронутые землетрясениями. Наши корабли летели бок о бок над опаленной солнцем пустыней. Мы держали связь по радио и одновременно совершили посадку в тени высокой горы, поросшей лесом. Мы втроем уселись под раскидистым деревом, чтобы перекусить и побеседовать. Встреча была очень теплой. Мы достаточно откровенно обменялись мнениями о том, что произошло в Колонии 10, чтобы убедиться: наши впечатления были верны. Что касается меня, я была на седьмом небе от счастья. Клорати оказался таким же милым и оживленным, каким я его запомнила, к тому же мне было очень приятно пообщаться с представителем одной из высших рас нашей Галактики. Когда проводишь много времени с низшими расами, какой бы интересной ни была работа и какими бы дружелюбными и славными ни были эти создания, иногда очень хочется пообщаться с кем-то на равных.

Клорати был типичным представителем разновидности 1 главной планеты Канопианской империи. Высокий, худощавый, сильный, со светло-бронзовой кожей и темными глазами, он не слишком отличался от Амбиена Первого. Моя внешность была совершенно иной, и я чувствовала, что это доставляет удовольствие моим собеседникам.

Мы трое до сих пор еще не знали, зачем нас пригласили на эту встречу, хотя мы с Амбиеном Первым много думали об этом. У меня не выходили из головы так называемые Математические города, построенные в период, который предшествовал Катастрофе. «А может быть, мы их просто выдумали?» — размышляла я и просила Амбиена Первого вновь и вновь рассказывать мне о том, что он видел. Но он утверждал, что давным-давно уже не встречал ничего подобного. На его родном Канопусе не было ничего похожего на эти удивительные города. На последней конференции я спросила об этом Клорати, и он ответил, что «нет никакой необходимости» строить на Канопусе города или здания такого типа. Я поверила ему. Пока он был рядом, мне казалось, что он говорит правду. Однако в его отсутствие все переменилось, и я не понимала, почему этот человек солгал. Теперь, когда мы снова встретились и вместе сидели под деревом на мягкой душистой траве, мне было достаточно взглянуть на Клорати, чтобы понять: если он говорит, что на Канопусе строят совсем другие города, значит, дело обстоит именно так. Он рассказал нам про канопианские города, которые по описанию не отличались от сирианских. Удобные, хорошо обустроенные, засаженные красивыми и полезными деревьями и кустарниками, они позволяли горожанам жить в здоровье и достатке. Но они не имели правильной геометрической формы — круга, звезды или шестиугольника, как города, которые некогда возводились на Роанде.

— Но почему, почему, Клорати?

— Видишь ли, города и здания на любой планете проектируются с учетом необходимости, именно она определяет их вид и местоположение.

«Что ж, это ясно и так», — подумала я.

Я была разочарована и чувствовала себя обманутой. До встречи с Клорати я беспрерывно думала, как скажется на нашем общении то, что всецело занимало мой разум — появление отвратительных звероподобных людей на Втором Южном Континенте. В свое время мы многое скрыли от Канопуса: что к нам прилетали шамматяне; что мы похитили группу аборигенов с канопианских территорий; что несколько специалистов из Колонии 22 бежали вместе с ломби; что мы шпионим за канопианцами, регулярно прочесывая их территории, и что Шаммат делает то же самое… Когда по прибытии на Роанду мы устроили импровизированный пикник, мне казалось, что, вместо того чтобы открыться новому другу, как делают те, кто хочет сблизиться, я обнесла свою душу забором: не подходи, держись подальше… Были моменты, когда мне было тяжело видеть спокойное, открытое лицо Клорати. И все же одновременно я испытывала и совсем иные чувства: вы, канопианцы, считаете себя умнее всех, но вам невдомек, что на уме у меня!

Нет, общаться с Клорати будет непросто. Во всяком случае пока.

Вскоре мы выяснили, почему Сириусу предложили прислать своих представителей… Узнав причину, мы не поверили собственным ушам.

Остатки выродившейся расы гигантов продолжали размножаться и распространились по всему континенту. Теперь они измельчали и были примерно одного роста с нами — восемь-девять Р-футов. Продолжительность их жизни сократилась. Они плохо помнили свое великое прошлое — от него остались лишь умение готовить пищу на огне, дружелюбие да элементарные навыки ручного труда. Они не занимались земледелием, но собирали съедобные растения и охотились. Они жили на Северном Изолированном Континенте большими, сплоченными племенами, которые не воевали между собой, поскольку в их распоряжении имелись огромные территории и неисчислимые стада диких животных. Здесь же обитали два племени, которые называли себя хоппе и навахи. Клорати сказал, что ему поручили познакомиться с ними и… Услышав эти названия, я так растерялась, что не расслышала то, что он произнес дальше. Я сидела, боясь даже смотреть на Амбиена Первого. Когда я взяла себя в руки, Клорати уже рассказывал о карликах, которые жили в горах неподалеку, и о том, что ему поручили наведаться и к ним, потому что Канопус хочет разузнать о них побольше. Наверняка того же самого хочет и Сириус. Я поняла, что за последними словами стоит нечто большее… Но к этому я вернусь позднее, поскольку все обернулось совсем не так, как я ожидала в то время.

Клорати хотел, чтобы мы отправились вместе с ним в горные селения карликов. Это было довольно опасно. Карликов преследовали хоппе и навахи, и хотя Клорати был немного знаком с этим горным народом, ему предстояло потрудиться, чтобы завоевать их доверие. Он считал само собой разумеющимся, что мы будем рады подобной вылазке. Амбиен Первый действительно обожал такие затеи. Что до меня, у меня не было ни малейшего желания общаться с существами, которые наверняка были всего-навсего убогими, грязными полуживотными. И все же я согласилась.

Карлики. Хоппе. Навахи

Мы спрятали свои корабли в каньоне, хорошенько замаскировав их, и зашагали в сторону гор. Они не пострадали от землетрясения, хотя здесь произошло несколько камнепадов, поэтому казалось, что со склонов гор содрали кожу. Когда мы подошли поближе, до нас стали доноситься шорохи, постукивания, топот ног и другие странные звуки. Я вспомнила термитники на Втором Южном Континенте — если приложить ухо к стене подобного сооружения и постучать по ней, внутри начнется такая же суета, сопровождаемая шелестом и неясным шумом. Спустившись с обрыва, мы увидели на дне ущелья вход в глубокую, темную пещеру. Клорати сразу направился к ней, подняв руки вверх, и произнес несколько незнакомых мне слов. Мы тоже подняли руки — очевидно, этот жест свидетельствовал о наших мирных намерениях. И вдруг возня внутри стихла, и наступила полная тишина. Солнце Роанды нещадно палило — от израненных скал тянуло жаром, — воздух дрожал над раскаленной почвой. Внезапно из пещеры снова раздался шорох, внутри началось какое-то движение, столь стремительное, что было невозможно разглядеть, что происходит. Мгновение спустя нас окружила толпа низкорослых человечков, которые подталкивали нас к пещере. Карлики едва доходили нам до колен, а высота входа в пещеру была такова, что мы могли проникнуть внутрь, лишь опустившись на четвереньки. Внутри пещера, которая оказалась огромной, была освещена небольшими огоньками. Впоследствии выяснилось, что из отверстий в скале сочится природный газ, поток которого регулируется. Такого освещения хватало лишь на то, чтобы поддерживать мягкие сумерки. Пол пещеры был устлан поблескивающим белым песком, кристаллы в скалистой стене тускло мерцали, а река, которая протекала по краю пещеры, поднимала сверкающие фонтанчики брызг. Я не ожидала увидеть в чреве этой темной горы такое великолепие и воспряла духом. Пока маленькие человечки подталкивали меня внутрь, мне удалось рассмотреть их. Они куда меньше походили на животных, чем звероподобные люди с Южного Континента, и были симпатичными и дружелюбными созданиями. На них были штаны и куртки из выделанной кожи. Они были плотными и коренастыми. Их широкие плечи и сильные руки были точь-в-точь такими, как у ломби, а желтая кожа напоминала облик специалистов из Колонии 22. На голове у карликов курчавились темные волосы, лица были безволосыми, а глаза — проницательными и умными.

Нас быстро провели через целую галерею пещер, пока мы не углубились в горы, но атмосфера не была гнетущей: рядом все время журчала река, а воздух был сладким и свежим. В конце концов мы оказались в такой огромной пещере, что ее свод терялся в темноте у нас над головами. Ее освещали бесчисленные крохотные огоньки. В центре имелось свободное пространство, достаточное, чтобы на нем могла уместиться целая толпа маленьких человечков — а заодно с ними и мы, — но небольшое по сравнению с размерами пещеры. Нас усадили на груды шкур и дали поесть — пища была непривычной, но нам было любопытно вспомнить, что представляла собой еда на тех планетах нашей Галактики, которые находились на начальных этапах эволюции. Мясо. Что-то вроде сыра. Пиво. Все это время Клорати беседовал с человечками — судя по всему, он неплохо владел их языком. Амбиен Первый и я были не похожи на Клорати и явно озадачили их. Хотя человечки оказались достаточно воспитанными созданиями, они разглядывали нас во все глаза. При этом они держались весьма любезно, а одна из женщин, красивая своеобразной грубоватой красотой, вежливо попросив разрешения, прикоснулась к моим волосам. Вокруг меня тотчас собралась целая толпа женщин — смущенно улыбаясь, они не могли удержаться, чтобы не потрогать мои светлые локоны. Я рассматривала лица человечков, столпившихся вокруг нас, и вспоминала ломби, которые никогда не поднимали глаз на меня или мне подобных, а также специалистов Колонии 22, которые… Интересно, обладают ли карлики генетической памятью? Мы внимательно изучали друг друга… Как часто за свою долгую службу мне приходилось наблюдать подобные сцены, когда представители разных рас разглядывают друг друга не враждебно, но с дружелюбным любопытством.

Я удивилась, что, находясь глубоко под землей, мы так хорошо видим друг друга. Оказалось, что пещера освещена электричеством. Да-да. Повсюду стояли мощные светильники, а батареи размещались в деревянных сосудах. Никогда нельзя предугадать, какие достижения прежней технологии сохранит выродившаяся раса.

Я сразу поняла, что карликов преследуют… Я догадалась об этом по сотне мелочей, часть которых почувствовала интуитивно и, наверное, не смогла бы назвать. Эти люди были в опасности, они находились под угрозой исчезновения и были доведены до отчаяния. Об этом говорила печаль в их глазах, когда они смотрели на Клорати, который, чуть наклонившись вперед, беседовал с человечками…

Потом нас — меня сопровождали женщины, а мужчин — мужчины — отвели в небольшие, но достаточно просторные помещения для гостей, тоже высеченные в скалах. На следующий день человечки продолжали беседовать с Клорати, а для нас с Амбиеном Первым по нашей просьбе устроили экскурсию по подземному царству. Я кратко опишу, что мы увидели.

Прежде всего, это поселение оказалось не единственным. Клорати сказал, что подземные жители живут не только на этом континенте, но и почти на всей территории Роанды. Они прячутся в пещерах не потому, что такова их природа. На них охотятся менее умелые и развитые племена, которые превосходят их ростом и силой.

Эти пещеры были не похожи на обиталище животных. Человечки селились в подземельях естественного происхождения — нередко это были высохшие русла подземных рек, — а иногда выкапывали пещеры сами. Жилые помещения были аккуратно обшиты гладко выструганными досками. Все пещеры хорошо освещались — для этого использовались природный газ и электричество. Для собраний, приема пищи, сна были выделены особые места. Имелись также пещеры-склады и пещеры-мастерские. Человечки ловили диких животных и занимались их разведением под землей. Здесь были и птицы, некоторые из них свободно порхали по пещерам, словно дело происходило на открытом пространстве. Это были настоящие подземные города, целые государства. И все они возникли в результате немалых трудностей.

Карлики (впоследствии я узнала, что на Канопусе их именовали расой «малышей») были умелыми шахтерами и металлургами. Начав освоение металлов с железа, они научились изготавливать всевозможную утварь, а затем, когда стали охотиться, и оружие. Время от времени они выбирались наружу, чтобы обменять свои изделия на еду и скот, и торговля была весьма успешной. Железные орудия они меняли на фрукты и коренья, а подземные стада — на других животных. Затем карлики нашли золото. Они увидели, что этот красивый металл не ржавеет и не крошится как железо, но недостаточно тверд, чтобы изготавливать из него орудия и сосуды. Тогда они стали делать из него украшения. Полудиким племенам — а именно они, а не жители современных городов чаще всего были соседями карликов — золото поначалу было в диковинку. Затем ситуация переменилась — теперь за золото могли убить или обратить в рабство, — и карликов стали преследовать и убивать целыми общинами. Они укрылись в горах и забирались все дальше и дальше, прячась от своих преследователей. Они стали невидимками и лишь изредка предпринимали осторожные вылазки, занимаясь торговлей. Нередко, когда карлики выбирались наружу с тяжелыми сосудами, копьями, наконечниками стрел и сверкающими украшениями, на них нападали из засады и убивали всех до единого.

Но они продолжали добывать сокровища, спрятанные под землей, — теперь это мастерство было у них в крови.

В этом заключался печальный парадокс, которого сами карлики не замечали, пока об этом не заговорил Клорати: что бы они потеряли, если бы не занимались разработкой рудников? Разве они не смогли бы прокормиться? Одеться? Обустроить свои жилища? Красивые и прочные глиняные сосуды, которые они изготавливали, были ничуть не хуже сделанных из железа.

Что, если бы они не научились выплавлять железо и добывать золото?

Но рассуждать об этом было слишком поздно.

Когда их стали преследовать и грабить, карлики послали Клорати известие. Известие, которое должно было «долететь до звезд».

Каким образом?

Человечки устроили тайное совещание, участники которого собрались со всех концов континента. Они добирались до места назначения по тысячам подземных тоннелей и дорог. Собравшись вместе, карлики принялись дружно молить Канопус, чтобы тот пришел им на помощь.

Двое из них отправились в трудный и опасный путь к Срединному морю. Там, по новым сведениям, появились великие города. Это путешествие продолжалось много Р-лет. Эти двое, мужчина и женщина, тайком перебрались через весь континент, стараясь остаться незамеченными. Добравшись до побережья, они пересекли море, переплывая с острова на остров. Выбравшись на сушу, они обнаружили, что сдвиги земной коры и землетрясения уничтожили великие города, которые сохранились лишь в воспоминаниях полудиких племен. Эти двое двинулись на север, чтобы отыскать место, про которое рассказывали, что там «царит доброта и правят женщины». Так они попали в Адаланталэнд, где и вправду царили любовь и доброта. Мудрая правительница Адаланталэнда сказала, что люди с Канопуса давно не посещали Роанду, — таких визитов не помнили ни она, ни ее мать. Эти двое оставили там свое письмо, свято веря в то, что, если Канопус дал слово, — а они помнили его обещание, — он его сдержит. И хотя они умерли почти сразу после того, как завершили хронику, в которой описали это великое и страшное путешествие, вскоре Канопус действительно сдержал свое обещание, и на Роанду прилетел Клорати.

Сначала он прибыл ненадолго и обследовал континент. Затем Клорати услышал про карликов на других континентах, поскольку эмиссары расы «малышей» то и дело предпринимали смелые вылазки в те места, откуда, как они считали, Канопус может услышать их призывы о помощи.

Клорати проанализировал собранную информацию и пришел к выводу, что здесь присутствует еще один фактор: противоестественная жестокость. К происходящему явно приложили руку шамматяне; хотя они, как полагал Канопус, должны были находиться на другом полушарии, их влияние ощущалось на каждом шагу… Но когда речь заходила об этом «влиянии», Клорати не мог или не хотел развивать данную тему.

— Клорати, что ты имеешь в виду, когда говоришь о «природе Шаммат»? — Задавая этот вопрос, я вспоминала алчные лица и поблескивающие похотью глаза.

— Дикари есть дикари. Цивилизованная раса ведет себя иначе. — Он произнес эти слова с грустной улыбкой, и выражение его лица было таким, что мне расхотелось продолжать расспросы.

Клорати надеялся, что нынешняя экспедиция позволит ободрить «малышей», которые совсем пали духом. Он сказал им, что Канопус делает все, что в его силах. Кроме того, он пообещал встретиться с народами хоппе и навахи и объяснить им, что грабить искусных мастеров, живущих в горах, недальновидно, — лучше поддерживать с ними добрососедские отношения, торговать и вместе противостоять общему врагу — жестоким шамматянам. Клорати попросил карликов собраться в большой пещере на теплом белом песке, который они наносили с берегов наземных рек, чтобы сделать полы в пещерах чистыми и красивыми. Там он призвал их к терпению. Когда вожди племен предложат «малышам» заключить договор или заняться торговлей, им нужно будет найти способ принять это предложение таким образом, чтобы не подвергать себя опасности и не допустить предательства. Со своей стороны Клорати обещал сделать все, что в его силах. После этого мы покинули подземное царство искусных мастеров. Нас проводили наверх, где мы вновь увидели голубое небо. Глаза карликов были полны глубокой печали. Проводив нас, они вновь спустились под землю.

Теперь нам предстояло наладить контакт с местными племенами.

Мы шагали по каменистому плоскогорью, рассчитывая, что, заметив незнакомцев, аборигены возьмут нас в плен. Именно так и случилось. Дозорные заметили нас издали, и вскоре нас схватили и отвели в стойбище. Жилища и поведение аборигенов были типичными для разновидности 2. Они были менее развиты, чем карлики, и, похоже, постепенно утрачивали свои навыки. Аборигены охотились, питаясь мясом, и жили в гармонии с природой. Именно она, как утверждала их религия, была источником жизненной силы.

Аборигены не причинили нам вреда, поскольку приняли нас за героев своих легенд — все они рассказывали о Канопусе. Только об этой империи, и никогда — о Сирианской. Вернувшись домой, я обратила внимание своих коллег из Колониальной Службы на тот факт, что даже на землях Роанды, примыкающих к нашим территориям, где вполне резонно ожидать лояльного отношения к Сириусу, все симпатии отданы Канопусу. Чем это объяснить? В чем наша ошибка?

Хоппе вели себя так, словно узнали нас — всех троих. Про нас говорили: «Они оттуда». При этом аборигены явно имели в виду Канопус. Приняв нас за канопианцев, они оказывали нам почет и уважение и пригласили принять участие в празднестве, которое продолжалось тридцать Р-дней и ночей. Это мероприятие, судя по всему, доставило огромное удовольствие Клорати. Сама я не могла отдаться происходящему с таким же упоением, как он. Но даже тогда я сознавала, что способность веселиться вместе с созданиями, которые ниже тебя по уровню, стать своим в незнакомой обстановке заслуживает восхищения и достойна подражания. Я пыталась брать пример с Клорати, и Амбиен Первый тоже старался подражать ему изо всех сил. Клорати пировал и даже танцевал с дикарями, рассказывал истории на их языке и при этом оставался истинным канопианцем.

Я думала, что, когда пиршество закончится, Клорати скажет: «У меня есть для вас кое-какие новости, несколько предложений, настало время поговорить серьезно и подробно. Прошу вас создать условия для такой беседы».

Но ничего подобного не произошло. Клорати оставался в своем шатре, мы в своих, и наша жизнь продолжала идти своим чередом.

Теперь пришла пора написать о том, что вызывает у меня горькие сожаления. Я расскажу о том, как надолго — на века, а то и на тысячелетия — упустила свой шанс понять происходящее.

Я была деятельной и нетерпеливой. Дикари из племени хоппе были довольно любопытным народом, и я готова была выдержать все — невозможность уединиться, мясную пищу, нечистоплотность, мириады религиозных табу и запретов, — если бы знала, когда закончатся эти испытания. Амбиен советовал мне не торопиться. Я не послушалась его, пошла к Клорати и стала допытываться, сколько времени он намерен «потратить на этих животных». Он ответил:

— Столько, сколько потребуется.

Я посоветовалась с Амбиеном Первым. Он сказал, что останется с Клорати, если тот «не будет возражать». Такое самоуничижение неприятно поразило меня. Я взяла наш разведывательный корабль и, оставив своего друга на попечение Клорати, полетела на север.

Впервые Сириус открыто появился на территориях Канопуса. Клорати не пытался остановить или отговорить меня. И все же перед самым моим отлетом он тихо сказал:

— Будь осторожна, сирианка.

— Осторожна? Но чего мне бояться, Клорати?

— Могу сказать одно — наши приборы показывают магнитную бурю, и, на мой взгляд, лучше держаться подальше от морского побережья.

Я поблагодарила его за предупреждение.

Адаланталэнд

Прошли тысячелетия с тех пор, как мы летели этим же путем с Амбиеном Первым. С высоты было видно, что ландшафт почти не изменился, но встречались и зоны, где каменистая почва вздыбилась, виднелись следы горных обвалов, а покалеченные деревья успели засохнуть. Я знала, что города на побережье Срединного моря, над которым я пролетала с Амбиеном, превратились в руины. Мне было интересно, стало ли причиной их гибели землетрясение или что-то иное. Пролетая над прибрежной зоной огромного пустынного океана, который отделял Северный Изолированный Континент от Основного Материка, я заметила несколько новых островов, выглядевших так, словно они только что поднялись со дна океана. Остров с прекрасным городом и великолепными кораблями в гаванях успел опуститься под воду и подняться вновь. Теперь на нем было несколько убогих селений. Мне захотелось еще раз осмотреть великие Внутренние моря, и я сделала несколько кругов над ними. Повсюду вдоль каменистого, залитого солнцем побережья виднелись руины зданий. Часть из них оказалась под водой. Но это были богатые и плодородные земли, и скоро здесь появятся новые города, как уже бывало не раз. И все же было грустно видеть, как мимолетно все происходящее на этой планете, и я пришла в несвойственное мне состояние духа. На меня навалилась глубокая печаль, которую сириане называли «экзистенциалистской меланхолией», — потому что мои чувства были отзвуком самого насущного для Сирианской империи вопроса: каковы цели планирования нашей деятельности, обретения власти над природой? Я висела над землей в крохотном пузырьке космического корабля, захваченная открывшимся зрелищем. Картина внизу была полна волшебного очарования — синие моря, сверкающие, словно огромные драгоценные камни, были окружены теплыми красноватыми землями. Казалось, в этой крохотной планете как в капле воды отражается целая Галактика, которая всегда — несмотря на иллюзию бесконечности времени: рядом с ней любые перемены ничтожны, — постоянно менялась, и эта мимолетность делала каждое мгновение бесценным… Я парила над этой прекрасной пустынной землей, пока не налюбовалась ею досыта, а затем вновь направилась на север, к Адаланталэнду. Я хотела посмотреть, во что превратилось это безмятежное государство в период всеобщего упадка. В наших библиотеках можно найти массу материалов по истории Адаланталэнда, поэтому я ограничусь сведениями, которые имеют прямое отношение к моим нынешним целям.

Адаланталэнд (канопианцы называли его Адалантером) располагался на большом острове, который был частью крупного архипелага у побережья Основного Материка. Хотя в экваториальных зонах Роанды в то время было слишком жарко, климат в северной и южной части был теплым, без резких перепадов температуры, а почвы — плодородными. Адаланталэнд представлял собой миролюбивую, достаточно демократичную культуру, отчасти склонную к праздности и гедонизму. Женская династия, управлявшая страной, властвовала «милостью Канопуса» — повсюду были установлены камни с высеченными на них правилами, которые строго соблюдались. Основных заповедей было три. Первая гласила, что Канопус, незримый, но могущественный законодатель Роанды, покарает любого, кто нарушит его Закон. Вторая утверждала, что никто не вправе считать себя лучше прочих, и запрещала порабощать или эксплуатировать ближнего, унижая его достоинство. Третья запрещала гражданам Адаланталэнда брать из общих запасов пищи и предметов потребления больше, чем требовалось для удовлетворения их личных потребностей. Каждое правило содержало множество уточняющих пунктов и подпунктов. Свободно перемещаясь по этой безмятежной стране, я обнаружила, что люди хорошо знают и по большей части соблюдают эти законы, хотя третий трактуется очень по-разному. Мне сказали, что Матери, которые правят страной, подчиняются другим, тайным законам. Они дарованы им «теми, кто спустился со звезд». Меня явно не причисляли к этой категории. Внешне я напоминала жителей Адаланталэнда — они были светловолосыми, белокожими, голубоглазыми, но в отличие от меня — крупными и полнотелыми. Поскольку я была худой и высокой, все то и дело выражали озабоченность состоянием моего здоровья. Я познакомилась с королевой, или, как ее здесь называли, «Великой Матерью», которая жила не лучше, чем ее подданные, и никоим образом не демонстрировала свое превосходство. Предметом моего особого любопытства был вопрос, который я не могла обсуждать ни с кем. Я хотела выяснить, как этому государству удается поддерживать порядок и избегать преступности и гражданского неповиновения. В эпоху всеобщей деградации на Роанде такое положение дел было достаточно необычным. Великодушная и доброжелательная королева явно не понимала, что этот рай на земле — ибо она и ее подданные считали свою страну таковым и знали, что им завидуют менее развитые племена, — был не кульминацией длительного развития культуры, а всего лишь тенью былого величия, что предшествовало Катастрофе и провалу Смычки. В древних легендах содержались намеки на страшное несчастье, во многих упоминались некие «Боги», которые наблюдают за народом и должны «вернуться». Впервые «Боги» явились на Роанду во времена прапрапрапрабабушки нынешней королевы. По описанию я узнала Клорати. Он даровал жителям Адаланталэнда новые законы — по большей части то была новая трактовка уже действующих норм. Он упрекал людей в недостойных поступках и укреплял в них стремление беречь свою прекрасную, благодатную страну.

Я спросила королеву про тайные законы, и она, не смущаясь, ответила на мой вопрос. Она сказала, что единственная причина, по которой их держат втайне и не высекают на камнях, состоит в том, что, будучи весьма замысловатыми, законы сии требуют осмотрительности и педантизма, — и здесь я вновь узнала почерк Канопуса! — и могут стать тяжким бременем для простых людей, поглощенных повседневными заботами.

Оказалось, что речь идет о тех же правилах, которые Канопус установил для нас, сириан. Мы так привыкли соблюдать их, что давно считали их собственным изобретением, позабыв о том, что законы введены Канопусом. Я помню, что, когда королева стала излагать мне указания, исходящие, по ее мнению, от Канопуса, я почувствовала обиду и раздражение. Впрочем, я тут же упрекнула себя за эти нелепые чувства.

Королева не пожалела времени и сил, чтобы подробно растолковать мне эти правила. Они определяли, какое имущество следует защищать и охранять, как и в какое время его использовать, как правильно распоряжаться теми или иными артефактами, каких мест следует избегать и в какие стремиться… и так далее. Нет смысла перечислять все пункты подробно, поскольку в них постоянно вносились поправки, и нам объясняли, как нужно корректировать эти законы с учетом космических и локальных факторов.

Однако в том, что говорила мне королева, я заметила некоторые неточности. Незначительные отклонения от знакомых мне предписаний. Слушая эту мудрую и приветливую женщину, которая объясняла мне, как должны вести себя ее подданные, чтобы сохранить физическое и душевное здоровье и здравый смысл, я испытывала непривычные ощущения. Я привыкла соблюдать те же самые законы, но в несколько иной трактовке и считала, что мой подход ближе к истине, — ведь еще недавно я тесно общалась с Клорати, который контролировал мое поведение. Впрочем, еще тогда он сказал мне, чтобы я не пыталась изменить обычаи, которых придерживалась королева. Поэтому я держала язык за зубами.

Королева хотела знать, из какой части Роанды я прибыла, и я рассказала ей о Южных Континентах, о которых она уже слышала. Мореплавателям Адаланталэнда приходилось бывать на побережье обоих континентов, и у них имелась возможность обследовать их, — что показалось мне весьма интересным. Но незадолго до моего визита королева запретила дальние путешествия — за границей слишком опасно, и наверняка я тоже заметила это. Рассказывали ли мне жители Адаланталэнда о своих страхах и дурных предчувствиях? Если нет, это из-за того, что я иностранка, и было бы дурным тоном докучать постороннему человеку своими заботами. Однако сама королева и другие Матери, правящие страной, убеждены, что у них есть все основания бояться. Приходилось ли мне слышать о разрушительных землетрясениях на Юге, которые стирали с лица земли целые города? О штормах и бурях там, где раньше всегда стояла прекрасная погода? Она говорила об этом, и ее огромные глаза — синие, как моря, над которыми я летела всего несколько дней назад, — были полны тревоги. Я невольно сравнивала наши чувства — правительница Адаланталэнда переживала за свою культуру и свою страну, а я, размышляя об исчезновении планет, городов, цивилизаций или даже видя опустошение, которое оставило после себя землетрясение, испытывала примерно то же, что ощущает человек, увидевший разоренный термитник или узнавший об исчезновении отдельного вида животных.

Мне не хотелось покидать Адаланталэнд. Я медленно двигалась к побережью океана, где оставила свой корабль. Мне было жаль уезжать из этой страны с плодородными почвами, травянистыми лугами, фруктовыми садами, чистыми, ухоженными городами и не хотелось расставаться с ее приветливыми жителями. По пути я продолжала размышлять о третьей заповеди, которая запрещала брать для себя больше, чем можешь употребить. А ведь сириане столкнулись с похожей проблемой… Кто вправе пользоваться плодами общего труда, на что он может претендовать и с какой целью? Главное — с какой целью!

«События»

Я отлично помню картину, которую увидела в тот день, глядя на Роанду из космического корабля, и свои мысли в тот момент. Это объясняется очень просто. Когда после так называемых «Событий» я обнаружила, что повсюду царят хаос и разорение, я постаралась вспомнить то, что видела там же совсем недавно, чтобы не дать этому зрелищу стереться из моей памяти.

Обзор был отличным: прямо подо мной лежали острова этих благословенных широт. С одной стороны до самого Северного Изолированного Континента простирался великий океан. Здесь находился архипелаг, который в разные периоды то поднимался, то погружался под воду. На севере можно было различить льды и снега — это говорило о том, как тесно связана Роанда со своим солнцем. Побережье Основного Материка тянулось к югу: поначалу благоуханное и восхитительное, а затем все более сухое и каменистое, оно переходило в выжженные пустыни средних широт. Далее шли просторы Основного Материка, где никогда не бывала я, но успел побывать Амбиен Первый. Как я мечтала своими глазами увидеть леса и джунгли, о которых он мне рассказывал! На космическом корабле Амбиен Первый облетел материк вдоль и поперек, но понял лишь одно — эти леса необозримы. А животные! Местная фауна отличалась невероятным богатством и разнообразием. За лесами под голубым прозрачным небом на огромном плоскогорье располагались города, о которых мы говорили с Амбиеном Первым. Хотя это были не Математические города Великого Времени, каждый из них был интересен по-своему — власть в одних была разумной и гуманной, другими правили тираны и деспоты. Я летела над ними целый день. Канопус, похоже, не возражал против моих путешествий по его землям, и я отправилась бы туда немедленно, если бы со мной не начало твориться нечто странное…

Я ощущала невыносимую тяжесть на душе, и с каждой минутой мне делалось все хуже. Всем нам знакома тень, которую порой отбрасывает на нашу жизнь будущее, — мы называем ее «предчувствием». Я не была исключением. Казалось, меня заперли в тесной темной комнате, невидимой тюрьме, где трудно вдохнуть полной грудью и откуда я разглядываю сияющее море и прекрасную землю, которые словно отталкивали мой взгляд. У меня не выходило из головы предостережение Клорати… его слова оставили у меня неприятный осадок, и я только теперь поняла, что это был страх… и именно в этот миг…

Что же произошло?

Историки, радуясь возможности поговорить с очевидцем, часто расспрашивают меня о случившемся. И когда я оглядываюсь назад, эта минута всегда кажется мне самой тягостной.

Наступила абсолютная тишина. Казалось, что жизнь внизу замерла. Воздух внезапно стал прохладным. Я машинально обвела глазами небо — вокруг была обычная бездонная голубизна с характерными для Роанды облаками — и ничего не увидела. И все же я замерла и сжалась всем своим существом.

Внезапно — хотя это слово не способно передать, как стремительно разворачивались события, — я оказалась в полной темноте. Остался лишь свет звезд. Тишина сменилась шипением и грохотом. Я посмотрела вниз и обнаружила, что пейзаж внизу исчез, а мой корабль вращается. В глазах у меня замелькало. И все же я могла различить побережье Основного Материка и острова, одним из которых был Адаланталэнд. Временами мой разум прояснялся — точно ландшафт во время вспышки света, — а затем вновь погружался во тьму. Я была в полной растерянности. В минуты просветления я начинала догадываться, что Роанда перевернулась вверх тормашками, — как шар, который при снижении скорости вращения теряет устойчивость. Я понимала, что ее обитатели знают об этих пертурбациях не больше, чем микробы на детском мячике, который то перелетает из рук в руки, то ударяется о землю. Я думала о том, к чему приведут изменения в перемещении планеты… все это проносилось у меня в голове в те мгновения, когда мой разум прояснялся и работал так четко и эффективно, как никогда прежде… Но потом я снова проваливалась в черноту…

Тогда я не знала, как долго это продолжалось, теперь же могу сказать, что по подсчетам наших астрономов все произошло за несколько часов. Внезапно — и вновь я хочу подчеркнуть, что это слово не может передать быстроты, с которой развертывались события, — я снова увидела солнечный свет. Некоторое время картина внизу оставалась прежней. И вдруг, точно по команде, Адаланталэнд исчез под водой, а на его месте образовался водоворот. Я не могла оторвать от него глаз. Мне было безумно жаль этих людей… Боковым зрением я видела, как в водяных воронках исчезают другие острова и как вздымается морское дно, поднимаясь над водой. Некоторые острова, погрузившись под воду, тотчас появлялись вновь, продолжая казаться надежной и непоколебимой земной твердью, а затем опять исчезали. Стряхнув с себя оцепенение, которое вызвало у меня гибель Адаланталэнда, я огляделась и увидела, что острова, рассыпанные в океане, исчезли и больше не появлялись… именно тогда Северный Изолированный Континент оказался изолированным навсегда. Хотя и это слово требует оговорки: довольно часто, пролетая над этим огромным водным пространством с редкими архипелагами, я вспоминаю былые времена и думаю, что прежние острова могут в любой момент появиться вновь, голые, источенные водой, чтобы медленно начать покрываться почвой и превратиться в плодородные и изобильные. Бурлил не только океан. Земная кора Основного Материка вздымалась и изгибалась, впадины немедленно заполнялись водой, которая устремлялась туда с оглушительным плеском, словно какой-то исполин с размаху прыгал в громадный водоем. Воздух был насыщен тяжелым запахом минералов. Зрелище внизу становилось все более устрашающим. Я не могла наблюдать за происходящим неотрывно, поскольку вращалась вместе с кораблем. Потоки воды вздымались в воздух и с грохотом падали вниз, земля колыхалась словно вода, в небе с головокружительной скоростью собирались тучи и обрушивали вниз потоки дождя. Внезапно все внизу побелело: дождь превратился в снег, и мой корабль оказался в центре снежной бури, продолжая вращаться в воздушном потоке. Потом так же внезапно потоки теплого дождя смыли снег с вздымающейся и бурлящей поверхности земли, и я заметила, что льды на полюсе растаяли и на их месте появился вращающийся водоворот, — затем вращение воды стало медленнее, а потом прекратилось совсем; вода покрылась коркой, и лед снова засиял ослепительной белизной, стремительно сковывая водное пространство вокруг. И вновь я оказалась в непроглядной снежной буре, которая, казалось, вот-вот обрушит мой корабль вниз.

Однако все так же молниеносно порыв ветра подхватил меня и увлек вверх. Разумеется, приборы не работали — они отказали сразу, как только Роанда резко изменила траекторию движения. Я не знала, куда меня тащит, но чувствовала, что я уже не вращаюсь в вихре, а двигаюсь по прямой. Я все время находилась в плотном снежном водовороте, какого мне не доводилось видеть ни на одной планете. Я почувствовала, что меня прижимает вниз, и приготовилась к крушению. Но буря уверенно влекла меня вперед, и я немного успокоилась. Ко мне вернулась способность слышать. За страшной тишиной снегопада и завыванием ветра, тащившего меня за собой, слышались звуки, которые издавала земля, — стоны и крики, скрежет и вздохи… Время от времени наступали моменты, когда картина вокруг резко менялась. Внезапно я обнаружила, что все вокруг залито солнцем, повсюду поднимаются облака пара, а от снега не осталось и следа. Крутом была вода, ее фонтаны вздымались почти до моего корабля, который теперь был гораздо ближе к земле, и на протяжении этого отрезка времени, продолжавшегося — сколько? несколько минут? секунд? — я сумела выправить курс корабля и увела его подальше от бурлящей грязью и паром земли. Затем снова пошел снег, и резко похолодало. Полагаю, я потеряла сознание, а возможно, из-за перенапряжения происходящее просто выпало у меня из памяти. Когда я очнулась, мне стало спокойнее. Маленькая прозрачная скорлупка моего корабля стала горячей и блестящей от солнца. Утратив способность здраво рассуждать и принимать решения, я открыла двери корабля и вышла наружу, рискуя погибнуть от изменения атмосферы, — мне и в голову не пришло, что делать это опасно. Первое, что меня поразило, было солнце. Оно стало другим. Меньше и холоднее… но разве это возможно? Я подумала, что, должно быть, меня унесло с Роанды и я попала на другую планету. Мне пришло в голову, что природный катаклизм каким-то образом повлиял на мои чувства… мою способность здраво судить о происходящем… мой интеллект. И все же мне не давало покоя первое впечатление — людям свойственно упрямо зацикливаться на какой-то идее, зачастую первой попавшейся… Меня не оставляла мысль о том, что солнце Роанды изменилось… и стало меньше. Я догадывалась, что космические силы отдалили планету от солнца, и какая-то часть моего разума просчитывала последствия этого обстоятельства. Между тем я стояла рядом с моим прозрачным пузырьком на высокой горе, которая сохранила более или менее нормальный вид и была по-прежнему покрыта деревьями и растительностью, хотя все деревья были сломаны, а трава полегла. Я не представляла, где нахожусь. Я окинула взглядом равнину, где земля еще недавно содрогалась в конвульсиях, — вся она была иссечена вдоль и поперек длинными глубокими трещинами, причем длина некоторых достигала нескольких миль. Вулканы залили ее реками горячей лавы, а во впадинах образовались новые водоемы. Я задыхалась от запаха серы. Внезапно мне показалось, что я вижу сон. Он продолжался всего несколько минут, мимо меня мчались стада животных, многих из них я никогда не видела прежде… Зрелище было столь необычным, что я не поверила своим глазам… Эти странные создания с громкими, пронзительными криками пронеслись через равнину, огибая трещины, гейзеры и вулканы, обогнули подножие горы, на которой я стояла, и исчезли, оставив меня в полной растерянности… Ошеломленная, я не могла понять, видела ли я их воочию или они просто пригрезились мне… Теперь я была не уверена даже в том, что совсем недавно видела землю, покрытую снегом… И как только я подумала про снег, он начал падать вновь — все вокруг, насколько хватало глаз, мгновенно покрылось глыбами голубого, зеленого и желтого льда… Они окружили подножие горы, где я стояла, и, наползая друг на друга, полезли вверх по ее уклонам с гулом и скрежетом, которые напоминали крики несчастных животных, промчавшихся мимо несколько минут назад. Мой корабль снова занесло снегом. Это произошло так быстро, что я едва успела забраться внутрь и закрыть дверь. Я сидела не в темноте, поскольку освещение работало, но снаружи было темно и тихо — там бушевала вьюга. Теперь, в тишине, я поняла, чего натерпелись мои уши. И я снова — что? Заснула? Отключилась? Впала в беспамятство? И опять я не могу сказать, как долго это продолжалось. Я не ощущала страха — он отступил перед грандиозностью происходящего, — но моя обычная способность здраво оценивать обстановку временно оставила меня.

Когда я пришла в себя и решила, что снегопад перестал, я открыла дверь, вырыла нору и выбралась наружу, стараясь держаться поближе к кораблю. Так человек, оказавшийся в воде, старается нащупать под ногами твердое дно. Я словно плыла в рыхлом, насыщенном воздухом снегу. Я выглянула наружу и обвела взглядом сугробы под бледно-голубым ясным небом, которое было освещено новым, более далеким и желтым солнцем. Мне показалось, что ко мне вернулась способность мыслить последовательно и четко… Я очистила корабль от снега, проверила приборы и, увидев, что все в порядке, поднялась в воздух — он вновь стал прозрачным и ясным, но явственно отдавал металлическим привкусом — и полетела над бесконечной, ослепительной и однообразной белизной, которая сгладила все низины и впадины, оставив на виду лишь вершины голых скал. Одна из таких скал была покрыта бесформенными комьями, точно ее облепили гигантские насекомые. Приглядевшись, я увидела огромное скопление животных, больших и маленьких. Все они погибли. Холод сковал их члены, когда они искали убежище, спасаясь от потопа, вздымающихся глыб льда и огромных сугробов. На вершинах других скал, над которыми я пролетала, ветви уцелевших деревьев сгибались под тяжестью замерзших птиц. В одном месте я увидела на поверхности земли нечто напоминающее сверкающий султан из перьев. Приблизившись, я обнаружила, что это гейзер, который замерз так быстро, что вода превратилась в лед вместе с рыбами и морскими животными. Издав скрипящий звук, этот диковинный ледяной цветок накренился и упал в сугроб, превратившись в груду осколков.

Огромный океан, где раньше были острова, не замерз. Я увидела его таким, каким он остается до сих пор. Я летела через северную его часть, где раньше был Адаланталэнд, который исчез без следа. Нельзя сказать, что в Срединном море совсем не осталось островов, однако теперь они располагались группами вдоль побережья Северного Изолированного Континента с одной стороны и вдоль северо-западного побережья Основного Материка с другой. Последняя группа островов позднее сыграла свою роль в истории Роанды.

Я удивилась, что океан не замерз. Приближаясь к суше, я увидела внизу тающие снега — кое-где они уже превратились в озера жидкой грязи. Когда я достигла Основного Материка, весь снег уже стал водой. Внизу образовались новые топи и реки. Я не могла найти место, чтобы приземлиться, и летела все вперед и вперед, глядя на землю, которая пропиталась водой как губка. Я не могла оценить, насколько изменилась эта территория, поскольку мне не приходилось бывать здесь раньше. Когда я пересекла материк и достигла побережья, за которым открывался другой океан, я увидела, что давление огромной силы сделало выше горные цепи, тянущиеся с севера на юг по всей территории двух материков. Представьте себе миниатюрную пластичную модель этих континентов, которая может уместиться на столе школьного учителя. Если сдавить ее вдоль побережий, земная кора выгнется, образовав высокие хребты и длинные горные цепи, разделенные узкими ущельями и высокими плато. Именно это произошло с двумя великими континентами, а значит, у меня были основания предполагать, что в недрах Роанды, под дном океана, действуют разнонаправленные силы. Об их существовании свидетельствовали разливы воды, смешанной с грязью и водорослями, нагромождения айсбергов и запах металла и серы. Я летела на юг вдоль истерзанных гор, а внизу на моих глазах вздымались и опадали леса, скалы и реки. Добравшись до самой южной точки Северного Континента, я круто изменила курс и двинулась в глубь материка, чтобы разыскать Клорати и Амбиена Первого. Повторяю, я не знала эту местность, но видела, что она превратилась в настоящее болото. Вода в озерах и растекающихся во все стороны реках стала коричневой от грязи. Вокруг была сплошная слякоть, земля, смешанная с водой, лишь кое-где сохранились клочки леса: там деревья не были вырваны с корнем, а горы казались нетронутыми. Оказалось, что южные континенты, которые местами замерзли, местами пропитались водой, местами пострадали от землетрясений, по сравнению с северными территориями отделались довольно легко, поскольку не были опустошены подчистую. Я летела в облаках пара. Воздушные потоки создавали зоны турбулентности, корабль крутило и потряхивало, и мне было так же дурно, как и во время недавнего разгула стихий. Голубое небо Роанды затянули облака. Раньше эта местность была высокой, сухой, с прозрачным воздухом, и вскоре она, несомненно, станет такою вновь; погружаясь в клубы теплого пара, я пошла на снижение в том месте, где оставила Клорати и Амбиена Первого. Они все еще были там. На сырой грязной равнине, окруженной горами, где жили карлики, по-прежнему стояли шатры и дикари танцевали на мелководье, поднимая фонтаны брызг. Они старались умилостивить свое божество, землю, которую они считали своей матерью и защитницей, землю, которая до сих пор кормила и поила их, но неожиданно пришла в ярость и дала выход своему гневу. «Малыши» танцевали без передышки, день и ночь. Я нашла Клорати там, где и рассталась с ним. Он сидел перед входом в шатер, похоже ничем не занятый, и наблюдал за танцами своих подопечных. Амбиен Первый стоял рядом с ним.

Мы обменялись последними новостями. Мои приключения оказались куда более впечатляющими, чем то, что пережили они. Здесь произошло несколько непродолжительных снежных бурь, которые сменялись ливнями, земля сотрясалась и рокотала. Некоторые склоны гор обрушились, и на месте обвалов образовались новые русла рек, по которым вода хлынула с плоскогорий в океаны.

Сопоставив известные нам факты, мы решили, что последовательность событий была следующей. Роанда изменила траекторию движения, что вызвало разгул стихий, который продолжался несколько часов. Затем планета вновь вернулась на свою орбиту, но не в прежнее положение: приборы Клорати, более чувствительные, чем наши, показали, что теперь ось вращения Роанды была наклонена под углом, а это означало, что при вращении вокруг солнца распределение теплых и холодных зон станет иным. На планете появятся времена года, сезоны, о которых раньше мы рассуждали лишь теоретически. Кроме того, планета немного отдалилась от солнца, поэтому год удлинится, хотя и незначительно. Многие виды животных погибли. Уровень океанов снизился, поскольку количество льда на полюсах резко возросло. Города, которые скрылись под водой в эпоху предшествующих катаклизмов, показались вновь… Острова, опустившиеся на дно, виднелись сквозь толщу вод в мелководных морях… И возможно, злополучный Адаланталэнд, жители которого погибли счастливыми, погрузился совсем неглубоко, и мореплаватели в тихие ночи будут слышать звон его колоколов. Так мы рассуждали, сидя в шатре среди болот и топей в облаках испарений, и катастрофа уже отступала в прошлое, превращаясь в рядовое изменение условий на Роанде. Но когда я употребила слово «катастрофа» применительно к случившемуся — едва ли эти события можно было считать пустяком, — Клорати поправил меня, заметив, что Катастрофа, а точнее Бедствие, означает неблагоприятное расположение звезд, когда те выстраиваются в одну линию. Эти слова уместны, только когда речь идет о подлинном несчастье, эволюционном регрессе, то есть провале Смычки. Как я уже говорила, педантизм Клорати нередко вызывал у меня раздражение, с которым я была не в силах справиться.

Я помню, как осторожно спросила — я очень боялась показаться дерзкой, — почему недавние события нельзя назвать катастрофой, ведь для некоторых они закончились очень печально. Клорати улыбнулся и твердо сказал:

— Если не научиться подбирать точные и правильные слова, мышление тоже станет неряшливым и спутанным. Недавние события… — при слове «события» я не удержалась от язвительной улыбки, — не привели к радикальному изменению условий на Роанде, тогда как провал Смычки и преступления Шаммат имеют куда более серьезные последствия для этой планеты, которые скажутся в дальнейшем. Это подлинная катастрофа, настоящее бедствие. — Он не сводил с меня своих темно-янтарных глаз, и этот взгляд заставил меня согласиться с его словами.

Я покорилась. Но внутри у меня все кипело. Я решила, что Клорати холодный и бесчувственный. Я подумала, что тот, кто может так отстраненно и холодно наблюдать, как погибает целая планета, едва ли способен поддерживать теплые и тесные личные взаимоотношения. Тогда меня не смущало, что мои собственные намерения не вполне чисты, хотя теперь мне стыдно вспоминать об этом. Я уже говорила, что вспоминать прошлое — не самое приятное занятие. Упоминание о Шаммат задело меня. Во мне заговорило чувство вины. Но хотя я хорошо понимала, что сблизиться с Клорати мне мешают промахи и измышления Сириуса, я не желала признаваться в этом, поэтому Клорати вызывал у меня растущее раздражение и даже неприязнь…

Оставив его, я отправилась в свой шатер, разбитый на высокой скале. Внутри было сыровато, но не мокро. Я уселась, наблюдая, как дикари поют и танцуют, шлепая ногами в грязи. Их силуэты освещала луна, которая то проглядывала среди облаков, то вновь исчезала. Амбиен Первый пришел поговорить со мной. Он говорил мягким, примирительным тоном, чувствуя, что я злюсь и страдаю.

До начала «Событий», которые, по его мнению, не следовало называть Катастрофой, он очень хотел уйти. Он страдал от безделья. Жизнь дикарей шла своим чередом — они охотились, выделывали шкуры, ели жареное и сушеное мясо, шили и украшали одежду. Клорати оставался на своем месте. Он не поучал аборигенов и не читал им нотаций. Как-то вечером глава племени пришел к Клорати, сел рядом и спросил, бывал ли тот в горах у карликов и может ли что-нибудь о них рассказать. Клорати сказал, что он был у «малышей», и изложил свою точку зрения на происходящее. Вождь ушел, чтобы посовещаться со своими соплеменниками, а через несколько дней вернулся и снова принялся расспрашивать Клорати. Беседа велась по всем правилам этикета: сначала стороны обменялись любезностями, а затем вождь поинтересовался, считает ли Клорати, что карликам можно доверять. Соблюдают ли они свои обещания? В прошлом, заявил он, карлики вели себя подло и вероломно, они толпой выбирались из своих подземелий и уничтожали целые племена, людей и животных… и Клорати продолжал терпеливо отвечать на все вопросы.

Амбиен Первый сказал, что Клорати ни разу не пытался поделиться с аборигенами своими мыслями, пока ему не задавали прямой вопрос или пока кто-то не делал замечание, за которым скрывался вопрос. И тогда Амбиен Первый попросил Клорати объяснить, почему он действует так, а не иначе. Является ли его тактика методом, принятым на Канопусе, и до каких пор он собирается здесь оставаться… Намерен ли он сидеть в шатре и ждать, пока дикари не зададут все нужные вопросы… А если да, почему он надеется, что дикари сумеют спросить все, что требуется…

Клорати ответил, что, когда придет время, они непременно зададут все необходимые вопросы.

— Но почему?

— Потому что я здесь, — ответил Клорати, и этот ответ вывел Амбиена Первого из себя. Я могла это понять. Слушая его рассказ, я тоже пришла в ярость.

Амбиену Первому хотелось оставить Клорати, но он не мог этого сделать, потому что я забрала сирианский корабль. Он еще раз самостоятельно навестил карликов — на сей раз он отправился в другую колонию. Надо сказать, что это был безрассудный поступок, ибо эта вылазка едва не стоила ему жизни. Его спасло только вмешательство Клорати, который в этой связи заметил лишь одно: «Сирианам все еще не хватает чувства меры».

Затем начались «События», которые не следовало называть другими словами.

И наконец вернулась я. Амбиен Первый был вне себя от счастья, когда увидел в сером тумане маленький сверкающий шарик. Он думал, что я погибла. И то, что мне удалось выжить, было «чудом» — так говорили в древности.

В тот вечер наше ощущение эмоциональной и интеллектуальной близости было таким острым, что ночь мы решили провести вместе. Нам не хотелось расставаться после того, как мы едва не расстались навсегда.

Мы решили оставить Клорати.

Поразмыслив над тем, что Амбиен Первый рассказывал о правильных вопросах, я отправилась к Клорати и без обиняков спросила, почему Сириус не может заполучить гигантов.

Клорати сидел у входа в шатер. Я опустилась на груду влажных шкур рядом с ним. Облака пара стали менее густыми, земля подсыхала, раскаты грома и дожди прекратились, потоки воды стали менее бурными. Хотелось надеяться, что вскоре здесь снова станет сухо и спокойно.

— Я уже говорил тебе, — сказал Клорати, — что выходцы из Колонии десять не годятся для вас. Ты понимаешь, о чем я? Они не подходят для сириан, учитывая ситуацию в Сирианской империи.

— Но почему?

Он помолчал, точно раздумывая о чем-то. Потом Клорати зашел в шатер и вышел, держа в руках несколько предметов, — это были вещи, которыми мы с Амбиеном Первым пользовались для защиты на этой непростой планете.

Сначала я подумала, что из-за недавних «Событий» необходимо внести изменения в наши практики, и приготовилась выслушать инструкции — я знала, что все предписания на Роанде нужно соблюдать скрупулезно, не упуская из виду ни одной мелочи. (В свое время я уже рассказывала Клорати про Адаланталэнд, жители которого не уделяли должного внимания соблюдению правил, и в ответ услышала огорченный, но терпеливый вздох.)

Я наблюдала за тем, что он делает. Клорати взял несколько камней разного цвета и формы и принялся раскладывать их в определенном порядке. Я очень внимательно следила за его действиями и видела, что он не внес изменений в ритуал, который соблюдала я.

— Так, значит, все остается как было? — спросила я, чувствуя, что мой тон враждебен и груб. — Неужели недавние события, отдаление Роанды от солнца и все остальные перемены не требуют изменить ритуал?

— Нет, — сказал он. — Пока нет. Может быть, позднее, когда мы более точно определим характер изменений. В частности, изменений климата. И, разумеется, силы магнитных полей…

— Ах вот как, — насмешливо протянула я.

Клорати продолжал бережно и осторожно перекладывать предметы, приводя их в порядок. Я смотрела на его красиво вылепленное, бронзовое лицо. Он же не отрывал глаз от собственных рук.

Я сидела рядом с натянутой улыбкой, обхватив руками колени, а он продолжал молча перекладывать камни.

Я не понимала Клорати. Мне казалось, что он хочет отделаться от меня, давая понять, что не собирается отвечать на мои вопросы.

Когда эта мысль пришла мне в голову, он сказал:

— Нет, это не так. Если ты хочешь понять, о чем я, побудь здесь еще некоторое время.

— Как долго? — И сама ответила: — Полагаю, столько, сколько необходимо!

— Да, именно так.

— И чего тебе удалось добиться? Теперь аборигены и «малыши» стали друзьями? И готовы вместе противостоять Шаммат?

— Раса «малышей», по-видимому, погибла в своих подземельях во время обвалов, и мы их больше не увидим.

Тон, которым Клорати это сказал, поднял у меня в душе целую бурю. Значит, с потомками ломби и специалистов из Колонии 22 покончено.

Он продолжил:

— Нам придется смириться с этим.

— Тогда почему ты торчишь тут? Причин больше нет — их устранили «События».

— Аборигены по-прежнему живут здесь!

— Но ты же не собираешься сидеть здесь только из-за того, что когда-то они враждовали с карликами?

— Мне часто приходится жить среди самых разных людей… рас… видов… на определенных этапах их развития.

Я поняла, что Клорати заговорил о самом главном, и если я буду понастойчивее, то узнаю нечто новое.

— Ты хочешь, чтобы я осталась? — спросила я с вызовом. Мой голос был злым и обиженным.

— Да, полагаю, тебе следует остаться.

Он не сказал: «Да, я хочу, чтобы ты осталась».

Я встала и пошла к себе. Я заявила Амбиену Первому, что хочу немедленно улететь. Утром, попрощавшись с Клорати, мы забрались в свой серебристый пузырек и поднялись в воздух. Бегло осмотрев разрушения на южных континентах, мы полетели домой, на родной Сириус.

Ломби. Третья встреча с Клорати

Некоторое время я почти не занималась Роандой. Наши эксперты решили, что пока находиться там слишком рискованно, и мне поручили работу в другом месте. Для Сириуса это было время тяжелейшего кризиса; происходящее подорвало нашу веру в свои силы, и поэтому наши исследования в тот период — социологические и биологические — имели весьма ограниченные масштабы.

Численность населения в колониях поддерживалась на минимально допустимом уровне.

Что до меня, я много думала о былых успехах Канопуса в ускорении эволюции, и, слыша, как сотрудники Колониальной Службы и представители правящих слоев публично вопрошают: «Ради чего?» — я размышляла, как бы они, интересно, отреагировали, если бы увидели то, что видела я, — как существа, по уровню развития близкие к обезьянам, стремительно превращались в цивилизованных и ответственных граждан. Мы с Амбиеном Первым снова работали вместе, и я поделилась с ним своими мыслями. Впрочем, в то время наша империя была куда менее толерантна, чем сейчас, и мой оптимизм воспринимался в определенных кругах как «безответственность» и «социологический эгоизм». Надо сказать, что я давно усвоила: если кто-то вынашивает непопулярные идеи, ему лучше держать язык за зубами, дожидаясь, пока невидимые колеса повернутся и эти идеи станут последним словом передовой мысли.

Между тем я продолжала заниматься своей работой. Случилось так, что я оказалась неподалеку от Колонии 25, куда переселили ломби. До сих пор я не вспоминала о них, но сейчас решила заглянуть к ним из любопытства. Теперь было понятно, что эксперимент с ломби потерпел неудачу. За исключением редких визитов персонала Колонии 22 им не позволяли контактировать с другими, более развитыми видами, чтобы проверить, можно ли притормозить социальное развитие и сохранить первобытную наивность племени, которую так удобно использовать при «открытии» новых планет. Но с недавних пор мы прекратили заниматься тотальной — или, позволю себе сказать, неуемной — колонизацией новых планет. Мы расширяли свои владения только после длительной и всесторонней оценки. Мы не вполне утратили интерес к ломби и хотели понаблюдать за тем, как у них начнет проявляться потребность в «высших ценностях». С космического корабля я связалась с Сириусом и попросила разрешения провести небольшой эксперимент — надо сказать, что мне вряд ли дали бы такое разрешение, если бы ломби не списали со счетов, как бесполезный материал.

Мы не посылали сюда своих специалистов более тысячи Р-лет. Продолжительность жизни ломби по-прежнему составляла примерно двести Р-лет. Это означало, что тех, кто помнил о визитах «пришельцев с небес», уже не было в живых.

Я хотела осмотреть Планету 25 с обеих сторон (с той, что освещалась солнцем, и с той, где царила ночь), облетев ее на максимальной скорости, чтобы нас не заметили ее обитатели. Мы летели так быстро, что в ночном небе нас можно было принять за метеорит. С солнечной стороны мы были невидимы вовсе. Затем, выбрав густонаселенную зону, мы парили на виду у всех в течение нескольких часов, пока внизу не собралась толпа.

Как и было задумано, я постаралась обставить свой выход из корабля как можно торжественнее. К сожалению, у меня не было с собой нарядной одежды, поскольку поездка носила рабочий характер, но я смастерила себе длинный плащ из белого изоляционного материала и взъерошила свои светлые волосы. Хотя у меня не слишком густые волосы, не могу сказать, что я завидую обладателям более пышной шевелюры. К тому же светлые волосы встречаются значительно реже темных, и поэтому блондины нередко вызывают благоговейный трепет. Я величественно спустилась на землю и увидела, что бедные твари упали передо мной ниц. Должна признаться, это тронуло меня до глубины души, хотя я привыкла к тому, что вызываю у дикарей подобную реакцию.

Я подготовила невразумительные ответы на возможные вопросы, но мне было достаточно сказать, что я «спустилась с небес» и что я их друг, — благоговейный трепет мешает задавать умные вопросы.

Они помнили — или знали из легенд и песен — про «сияющих» и про страх, который им пришлось испытать на других планетах. Я торжественно поклялась, что не собираюсь забирать их с собой.

Но почему они так боялись, что я увезу их в другое место? Ответ на этот вопрос был смешным… и в то же время грустным… Он объяснял больше, чем история ломби… За время долгой работы в Колониальной Службе я неоднократно сталкивалась с подобными ситуациями…

Но сначала несколько общих замечаний об их привычках и нравах.

Нельзя сказать, что ломби сильно продвинулись в развитии и обогнали своих предков на Планете 24.

Запреты прикрывать свое тело и есть приготовленную на огне пищу не исчезли, но претерпели изменения. Теперь во время церемоний им предписывалось быть обнаженными и есть сырое мясо, коренья и плоды. Как и прежде, ломби жили в простых хижинах или пещерах. Они охотились, носили шкуры и использовали огонь. Основной ячейкой общества была семья, а не племя, и это сдерживало их развитие. Путешествуя по этой планете, где растений и животных было достаточно, хотя и меньше, чем на Роанде, я сравнивала ломби с дикарями, которых обучал Клорати, и их различия были столь разительными, что я задумалась — не вызвано ли превосходство аборигенов Роанды какими-то внутренними достоинствами, которые сириане не умели использовать? Может быть, обнаружить такие достоинства было под силу лишь людям уровня Клорати? Судя по всему, ломби попросту не обладали потенциалом для развития или нам казалось, что такого потенциала нет.

Я внимательно наблюдала за этими невысокими, коренастыми созданиями с чрезвычайно мощными руками и плечами. Они жили небольшими группами — от трех до восьми особей в каждой, но не более. Каждая группа ревностно охраняла клочок земли, на котором она охотилась, собирала плоды диких фруктовых деревьев, овощи и коренья. Отдельные группы общались между собой только во время церемоний, когда все ломби собирались вместе. Где обычаи, что сплачивают сотни индивидов и превращают их в единую общность, которая позволяет оказывать взаимную поддержку и способствует развитию культуры? Где замысловатые ритуальные танцы и тонко выделанная одежда с бахромой и узорами, убранная украшениями и перьями? Где ожерелья из резной кости и камней? Где назидательные легенды и обучение молодого поколения ремеслам? Где специализация индивидов в соответствии с врожденными способностями, где сказители, ремесленники, охотники, певцы? В среде ломби и в помине не было того, что было обычным делом в племенах навахи и хоппе.

Теперь я расскажу о том, что неприятно поразило меня на Планете 25. Как часто, путешествуя по нашим колониям, я невольно вспоминала Роанду с ее сияющей луной и мерцающими в ночи созвездиями.

На Планете 25 всегда было темно и мрачно. Здесь не было луны. В генетической памяти ломби должны были сохраниться воспоминания о бесконечном разнообразии ночного освещения, о том, как луна постоянно меняет свои размеры, превращаясь из полного яркого диска в тонкий, еле заметный желтый ломтик… На Роанде ломби знали, что, когда солнце исчезает, нырнув во тьму, на небе вспыхивают мириады звезд, которые освещают все вокруг, даже если нет луны.

На Планете 25 не было луны, а ночное небо было пустым и черным. Кое-где виднелись слабые проблески света, больше похожие на легкие сумерки, — это были звезды далеко за пределами нашей Галактики. Солнце было далеким и маленьким и не шло ни в какое сравнение с горячим солнцем Роанды, от которого по-прежнему приходится прятаться, несмотря на то что оно отдалилось.

Образ «сияющих», про которых говорили ломби, теперь был связан в их сознании с этими слабыми, почти невидимыми звездами. Празднества, которые раньше устраивались при полной луне, теперь происходили раз в год, когда ломби, преодолевая огромные расстояния, собирались на необъятной, продуваемой ветрами равнине, — здесь они стояли семьями, подняв плоские печальные лица к черному небу, и пели про «сияющих».

Их солнце тоже относилось к «сияющим», но культ солнца носил неоднозначный характер. Ломби считали его обманщиком, который требовал больше, чем заслужил.

Когда наш корабль — прозрачный сверкающий шар — совершил посадку, это всколыхнуло в их памяти отзвуки воспоминаний о далеком прошлом, для них словно забрезжил древний свет. О, эта черная, душная ночь на Планете 25… бесконечная ночь, которая приходит с закатом солнца и давит тяжким грузом. Беспросветная, вязкая чернота всей тяжестью наваливалась на огонь, разожженный у входа в пещеру или в шалаш из листьев. Я никогда не встречала ничего подобного ночам на Планете 25 и никогда не была на планете, где после заката солнца было нечем заняться. Днем ломби были заняты поисками пропитания, а с первыми признаками приближения ночи собирались группами и жались к своим маленьким кострам, ожидая того момента, когда забрезжит серый рассвет и очертания скал и деревьев, проступающие из темноты, скажут им, что они пережили еще одну ночь.

Я постаралась уехать оттуда как можно быстрее, однако позаботилась о том, чтобы наше расставание было ярким и драматичным. Ломби благодарили меня за то, что я посетила их планету и была великодушна и милосердна. Но я ничего не обещала, ничего не говорила, ничего не давала — как легко принадлежать к «сияющим»! — и с облегчением поспешила прочь из этого мрачного места. Я вспоминала обезьян на Роанде, которых опекал Канопус, и ко мне вернулась моя прежняя мечта, или, если угодно, честолюбивый замысел. Я подумала, что, может быть, теперь мне все-таки удастся убедить Канопус одолжить нам гигантов, — как-никак прошло уже достаточно времени.

Какой смысл продолжать возиться с ломби, если они остановились в своем развитии?

По возвращении домой я послала начальству отчет, напомнив об удивительной физической силе ломби. Примерно этого от меня и ожидали. Между тем у меня возникла еще одна смелая идея; впрочем, даже теперь я не вижу в ней ничего противозаконного: речь шла всего лишь о более вольном истолковании долгосрочных задач, которые мне поручили.

Поскольку мы решили приостановить работы по развитию колоний, наши отношения с Канопусом на некоторое время стали более сдержанными.

Я созвала своих коллег, членов Большой Пятерки, и напомнила им, что мы всегда старались поддерживать тесную связь с Канопусом. Я попросила позволить мне вновь встретиться с Клорати и получила такое разрешение. Мне давно хотелось возобновить наши отношения с Клорати, но сделать так, чтобы инициатива этой встречи исходила не от меня. Хотя в прошлом наше общение ни к чему не привело, это еще не означало, что оно не имеет перспектив. Я чувствовала, что члены Большой Пятерки поддержали меня без особого энтузиазма, но я не смутилась, мне было не привыкать чувствовать себя среди них белой вороной. Коллеги не осуждали меня за это — такова была моя роль. Более того, они не отговаривали меня, заметив лишь, что, поскольку Канопус не в состоянии решить собственные проблемы, вряд ли он поможет решению наших. Хотя планеты Канопуса процветали и вели оживленную торговлю, его предприятия работали бесперебойно, а граждане отличались усердием и трудолюбием, на Сириусе привыкли считать, что «поверхностным канопианцам недостает практических знаний и целеустремленности». Я цитирую научный журнал того времени.

Клорати прислал мне приглашение, предлагая встретиться на Планете 11. Сначала я обрадовалась, потому что мне давно хотелось увидеть эту планету, которая, как мы слышали, была «важна» для Канопуса и не похожа на другие. Но моя радость вскоре сменилась подозрением: почему Планета 11, а не Планета 10? Видимо, Клорати считает, что я до сих пор имею виды на гигантов!

Планеты 10 и 11 были расположены по соседству и принадлежали к одной солнечной системе. Поначалу я подумывала о том, не совершить ли мне по дороге посадку на Планете 10, сославшись на неполадки с управлением, но потом решила не делать этого. Первое, что я увидела на Планете 11, была группа гигантов, которые шагали от терминала к летающему автомобилю. В душе у меня вновь шевельнулось подозрение — не входило ли в планы Клорати сразу показать мне гигантов за работой, чтобы я была готова к очередному отказу. В эту минуту за мной тоже приехал автомобиль.

Из окон автомобиля виднелась унылая плоская равнина под сероватым небом. Солнце было большим и бледным. Прямо на моих глазах оно исчезло из виду, и тотчас с противоположной стороны горизонта показался красноватый диск. Минуту спустя в небе появился еще один диск, на этот раз желтоватый, и пара светил начала двигаться по бледному небу так быстро, что у меня закружилась голова. Посмотрев вниз, я почувствовала подступающую тошноту и, чтобы избавиться от нее, принялась читать информационную табличку на стене.

Там было написано, что данная планета относится к хорошо освещенным: здесь две луны, а ночью видно много звезд. Здесь нет времен года, но есть разные климатические зоны. По большей части территории отличаются теплым, мягким климатом. Холодно бывает только на полюсах, и поэтому полярные зоны не заселены. Гости планеты должны быть готовы к тому, что ее обитатели почти не носят одежды. Вновь прибывшие нередко ощущают сонливость, такова обычная реакция на частую смену дня и ночи. Кроме того, акклиматизация может привести к временной потере аппетита. Адаптация занимает довольно много времени, но когда вы познакомитесь с этой планетой поближе…

Как путешественник со стажем, я знала, что стоит за сведениями такого рода. Меня не ожидало ничего хорошего. Я заснула, а когда проснулась, опять наступил день, но мы продолжали скользить над серовато-зеленой землей под серым небом. Я поискала глазами что-нибудь похожее на Математические города старой Роанды — для меня они стали своего рода навязчивой идеей. Мне казалось, что в Канопианской Империи непременно должны быть планеты, где можно увидеть эти легендарные, удивительные города. Я знала, что непосредственно на самом Канопусе их нет… Но почему? Однажды вечером, когда мы были среди шатров дикарей, я просила Клорати, где можно увидеть эти города, и он ответил: «Сейчас нигде». Пейзаж внизу был унылым и однообразным. Среди равнин изредка мелькали группы убогих строений, похожих на сараи, которые я сначала приняла за склады. Я заметила, что рядом с ними мелькали гиганты и еще какие-то существа, которые поначалу не привлекли моего внимания.

Когда я поняла, что на этой планете нет ничего, кроме этих убогих хижин, и что здесь я не увижу никаких городов, летающий автомобиль остановился рядом с одним из строений, и мне навстречу вышел Клорати. Это было одноэтажное здание с плоской крышей. Территория вокруг поросла низкорослой жесткой сероватой травой, которая была широко распространена на этой планете. Когда я вошла в дом, снаружи опять воцарилась тьма.

Мы с Клорати оказались в прямоугольной комнате. Ее стены и потолок были выкрашены в белый цвет, который ласкал глаз после тусклых красок суровой природы. Комната была освещена рядами настенных светильников, которые автоматически включались и выключались при смене дня и ночи.