Медленная смерть Андрэаса Баадера
Впервые опубликовано в: Libération, 7 декабря, 1974;
Перевод Е. Ивановской
Вначале мы обменялись рукопожатием. Он сел напротив меня и потом, через три минуты, первым, что он сказал как бы вместо приветствия, было: \"Я думал, что имею дело с другом, но мне прислали судью...\"
Очевидно, он так решил из-за заявления, которое я сделал предыдущим вечером на немецком телевидении.
Думаю, он также надеялся, что я пришел с целью защитить его и его товарищей на основе предпринятых ими действий. Он видел, что я не был согласен с ними. Я пришел как представитель левых, сочувствуя любой левой группе, находящейся в опасности; я считаю, что подобная практика должна быть более распространенной.
Я пришел, чтобы он смог объяснить мне свою точку зрения на борьбу, которую они вели. Что он, кстати, и сделал.
И я пришел не затем, чтобы сказать, что с ним согласен, но просто затем, чтобы узнать, какие из его убеждений могли бы быть взяты на вооружение, если мы признаем их верными, а также чтобы поговорить о его ситуации как заключенного.
Затем мы говорили о его жизни в тюрьме. Я спросил его, почему он участвует в голодовке. Он ответил, что он делает это в знак протеста против условий своего содержания.
Знаете, я побывал не везде, но подобные тюремные камеры, существуют и в других немецких тюрьмах. Они отделены от других камер; они выкрашены в белый цвет и электричество включено до 11 вечера, а иногда и 24 часа в сутки.
Ему здесь очень не хватает звука. Аппараты внутри камеры отбирают звуки, ослабляют и отражают их, делая полностью неслышными внутри самой камеры.
Мы знаем, что звук исключительно важен для человеческого тела и сознания. Человека должна окружать атмосфера.
Звуки, которые мы называем тишиной, - но которые доносят до нас, к примеру, звук проезжающего трамвая, шаги прохожего на улице, предупреждающей сирены - связаны с человеческим поведением; они характеризуют человеческое присутствие.
Подобное отсутствие коммуникации с другими [людьми] приводит к серьезным проблемам – к циркадным расстройствам и к расстройствам сознания. Последние разрушают мышление, делая его все больше затруднительным. Шаг за шагом, это провоцирует провалы памяти, затем бред, и, с очевидностью, безумие.
Так что хотя здесь нет \"палача\", есть люди, нажимающие на определенные рычаги на другом уровне. Такая пытка провоцирует нехватку в заключенном; это ведет к помрачению сознания или к смерти.
Баадер, жертва этой пытки, разговаривает вполне адекватно, но время от времени останавливается, будто теряет мысль. Он охватывает голову руками в середине предложения и затем начинает заново минуты две спустя.
Его тело истощено голодовкой; его насильно кормят тюремные доктора, но он очень похудел и потерял 15 килограмм; одежда болтается на нем, так как стала слишком велика. Больше не было никакого соотношения между Баадером, которого я видел, и человеком в добром здравии.
Эти процедуры, предусмотренные только для политических заключенных - по крайней мере, для группы Баадера-Майнхофа - противоречат правам человека.
Согласно правам человека, к заключенному должны относиться как к человеку. Точнее, он лишен свободы, но он не должен быть объектом каких-либо пыток или чего-либо, имеющего целью смерть или деградацию человеческой личности. Эта же система настроена именно против человеческой личности и разрушает ее.
Баадер еще хорошо сопротивляется. Он ослаблен, он определенно болен, но он остается в сознании. Остальные в коме.
Жизнь пятерых задержанных находится под угрозой - это дело нескольких недель, нескольких месяцев, возможно даже дней. Необходимо срочно поднять движение и потребовать, чтобы с заключенными обращались в соответствии с правами человека; чтобы они не страдали от дурного обращения, которое может помешать им правильно ответить на задаваемые в день суда вопросы, от обращения, которое, как это уже однажды случилось, может убить их.
Уже существует комитет защиты немецких заключенных во Франции. Этот комитет работает совместно с Голландией и Англией. Необходимо, чтобы подобный комитет был создан в Германии, создан из интеллектуалов, докторов и разных людей, которые бы потребовали одинакового обращения с заключенными, арестованными за обычные преступления, и политическими заключенными.