Дуглас Престон и Линкольн Чайльд

Ледовый барьер

Эта книга — произведение фантазии. Имена, герои, места событий и сами события порождены воображением авторов. Любые совпадения с реальными происшествиями, местностью или людьми, как ныне живущими, так и умершими, абсолютно случайны. Авторы особо заостряют внимание читателей на том, что герои «Ледового барьера» полностью выдуманы — и их никоим образом не следует отожествлять с замечательным чилийским народом или с Военно-морскими силами этой страны.

Авторы выражают искреннюю признательность за разрешение привести выдержки из работ: «Musee des Beaux Arts» (W.H. Auden. Copyright (c) 1940, обновлённое издание 1968-го года) и «Atlantis» (из «Избранных поэм», W.H. Auden. Copyright (c) 1945). Цитирование велось с разрешения Random House, Inc., Curtis Brown, Ltd., и Faber and Faber, Ltd.

Линкольн Чайльд посвящает эту книгу своей дочери, Веронике.

Дуглас Престон посвящает эту книгу Вольтеру В. Нельсону — артисту, фотографу и соратнику по приключениям.

От авторов

За неоценимую помощь в морских аспектах «Ледового барьера» авторы выражают признательность Стивену Литфину, начальнику Резерва ВМС Соединённых Штатов. Наша глубокая благодарность Михаэлю Тусиани и капитану Эмилио Фернандесу Сьерра, которые внесли свои правки в разделы рукописи, посвящённые танкеру. Огромное спасибо Тиму Тьернану за его советы по металлургии и физике; Чарли Снеллу, искателю метеоритов из Санта-Фе — за полученные от него сведения о том, как на самом деле работают охотники за метеоритами; Фрэнку Райлу, старшему структурному инженеру в компании «Ов Эрап и Партнёры». Заодно мы выражаем признательность многочисленным анонимным инженерам, которые поделились с нами конфиденциальными «ноу-хау», относящимися к перемещению чрезвычайно тяжёлых объектов.

Линкольн Чайльд благодарит свою жену, Лючию, за… — да почти за всё; Сонни Баула — за перевод с тагальского языка; Грега Теара — за его неуёмный и компетентный критицизм; и свою дочь Веронику, за то, что она делает неповторимым каждый день жизни. Также он выражает признательность Денису Келли, Малоу Баула и Хуанито Непомуцено за их помощь в самых различных вопросах. И ещё — сердечное спасибо Лиз Цинер, Роджеру Лэйсли и, в особенности, своему советнику в течение последней четверти века, Джорджу Соулу. Пусть вечно сияет солнце над Чарльтон-колледжем и его воспитанниками!

Дуглас Престон благодарит свою жену, Кристину, и троих детей — Селену, Алесию и Исаака, за их любовь и поддержку.

Также выражаем признательность Бетси Митчелл и Джейм Левин из «Ворнер Букс», Эрику Симонову из «Джэнклоу и Несбит Ассоушиэйтс» и Мэтью Снайдеру из «Си-Эй-Эй».

Ледовый барьер

Isla Desolacion, 16-е января, 01:15

Безымянная долина простиралась среди бесплодных холмов. Испещрённая расселинами, серо-зелёная почва была покрыта мхом, лишайником и редкой травой. В середине января — в самый расцвет лета — сквозь трещины в скалах проглядывали крошечные цветы. Стена снежной равнины на востоке отсвечивала глубоким, непостижимо синим. Летний туман, окутывавший Isla Desolacion, временно отступил, позволяя бледному солнечному свету коснуться низины. Воздух наполняло жужжание мух и комаров.

Мужчина медленно шагал по равнине, покрытой гравием — останавливался, затем двигался снова — и снова останавливался. Он шёл не по следу — на островах мыса Горн, у самой оконечности Южной Америки, никаких следов не было и в помине.

Нестор Масангкэй был одет в потёртую штормовку и засаленную кожаную шляпу. Его жиденькая бородка настолько пропиталась морской солью, что сама собой разделилась на несколько «сосулек». Пока он вёл двух тяжело нагруженных мулов по равнине, она покачивалась наподобие раздвоенного змеиного языка. Никто не мог слышать звука его голоса, неблагозвучно отзывающегося насчёт родителей мулов, об их самих — и их праве на существование. Иногда Нестор сопровождал проклятия ударом палки, которую держал в загорелой руке. Никогда ещё не встречал он мула — в особенности, арендованного — который бы ему нравился.

Но голос Масангкэя был не слишком грозен — а удары палкой не слишком суровыми. Его охватывало предвкушение. Глаза осмотрели ландшафт, вникая в каждую мелочь. Вон там, в миле от него — базальтовый откос, колонной вздымающийся ввысь. А вот закупоренное двойное жерло вулкана, с необычными обнажениями осадочных пород. Геология местности была многообещающей. Очень.

Он пересекал равнину, глядя на землю. Время от времени обитый гвоздями ботинок внезапно уходил в сторону, чтобы пнуть какой-нибудь камень. Борода колыхалась, Масангкэй недовольно хрюкал — и необычный караван продолжал своё движение.

В центре плато ботинок Нестора в очередной раз сместил камень с насиженного места. Но на этот раз мужчина остановился, чтобы его поднять. Он внимательно осмотрел мягкую породу, потёр её большим пальцем, стряхнул крупицы, прилипшие к коже. Поднёс к лицу и всмотрелся в песчаник сквозь ювелирную лупу.

Он опознал этот образец — хрупкий, зеленоватый камень с белыми включениями — как минерал, известный под названием «коэзит». Нестор проехал двенадцать тысяч миль для того, чтобы найти этот уродливый, никчёмный камень.

Лицо расплылось в широкой улыбке. Нестор раскинул руки, протягивая их к небу — и испустил мощный вопль радости. Холмы играли эхом его голоса, носили звук взад-вперёд, туда-сюда — до тех пор пока тот не иссяк совсем.

Он умолк и посмотрел на холмы, оценивая наносной характер эрозии. Задержал пристальный взор на обнажённых осадочных породах, с чётко вырисовывающимися слоями. Затем его взгляд вновь вернулся на землю. Нестор провёл мулов ярдов на десять дальше, ногой выворотил ещё один камень из почвы и всмотрелся в него. Потом перевернул третий камень. Четвёртый. Всё было коэзитом — плато было им практически вымощено.

Вблизи границы снежной равнины, прямо на поверхности тундры, лежал ледниковый эрратический валун. Масангкэй подвёл мулов к камню и привязал к нему животных. Затем, двигаясь как можно медленнее и осмотрительнее, пошёл обратно по плато, поднимая камни, выворачивая землю ботинками, зарисовывая в памяти распределение коэзита. Оно было невероятным и превышало самые радужные его надежды.

Нестор добрался до этого острова со взглядами реалиста. Из личного опыта он знал, что местные легенды редко дают плоды. Масангкэй вспомнил пыльную библиотеку музея, где впервые узнал о легенде «Ханукса»: запах рассыпающейся на куски антропологической монографии, увядающие зарисовки культурного наследия — и самих, давно уже ушедших, индейцев. Он почти не волновался: мыс Горн так чертовски далёк от Нью-Йорка. К тому же в прошлом инстинкты частенько его подводили. Но вот он здесь.

И нашёл приз, который даётся всего раз в жизни.

Масангкэй глубоко вдохнул: он загадывал слишком далеко вперёд. Вернувшись назад к валуну, склонился к брюху ведущего мула. Торопливо распутал ромбовидный узел, потянул за пеньковую верёвку и вытащил из мешка деревянные коробки. Открыл крышку одной из них, вытянул длинный куль и положил его на землю. Извлёк из последнего шесть алюминиевых цилиндров, небольшую компьютерную клавиатуру, монитор, кожаный ремень, две металлические сферы и никель-кадмиевую батарею. По-турецки сидя на земле, Нестор собрал из этой всячины алюминиевый прут пятнадцати футов длиной, со сферическими выступами на каждом конце. Приладил компьютер к центру прута, пристегнул его кожаным ремнём и опустил батарею в разъём на одном конце. Встал, с удовлетворением оглядывая высокотехнологичный прибор, вопиющее несоответствие грязному обозу. То был электромагнитный томографический сканер, ценой свыше пятидесяти тысяч долларов — десять тысяч наличными, остальное — в рассрочку. Рассрочка висела тяжким грузом поверх всех остальных долгов. Конечно, когда его замысел осуществится, он разберётся со всеми — даже со своим бывшим партнёром.

Масангкэй нажал на кнопку и подождал, пока прибор прогреется. Поднял экран на нужную высоту, надёжно перехватил ручку посередине длинного прута. Позволил весу распределиться по шее, балансируя сканер подобно тому, как циркач балансирует свой шест. Свободной рукой проверил настройки, откалибровал и обнулил инструмент — и ровным шагом пошёл по площадке, внимательно поглядывая на экран. Пока он продвигался вперёд, нагнало туману, и небо потемнело. Возле центра плато мужчина внезапно остановился.

Нестор удивлённо посмотрел на экран. Затем отрегулировал настройки и сделал ещё шаг. Снова остановился, поморщил лоб. С проклятием выключил прибор, вернулся к краю плато, заново обнулил инструмент и пошёл под прямым углом к тому пути, ко которому шёл ранее. Снова остановился. Удивление сменялось недоверием. Он отметил место двумя камнями, положенными друг на друга. Дождик моросил по лицу и плечам, но Нестор его не замечал. Нажал на кнопку, и узкая полоска бумаги вылезла из компьютера. Масангкэй внимательно смотрел на неё, не замечая как, пропитавшись влагой, капали с бумаги чернила. Дыхание участилось. Поначалу он думал, что данные ошибочны: но вот они повторились — три попытки, результаты согласуются. Он прошёлся ещё раз, быстрее, чем раньше. Вытянул ещё одну распечатку, быстро глянул на неё, затем скомкал и швырнул в карман штормовки.

После четвёртой попытки он принялся разговаривать сам с собой низким, быстрым однотонным голосом. Вернувшись к мулам, он опустил сканер на мешок и дрожащими руками развязал второй вьюк. Из-за спешки один из контейнеров упал на землю, из него посыпались ледорубы, лопаты, геологические молотки, свёрло и связка динамита. Масангкэй схватил ледоруб и лопату и побежал обратно, к центру плато. Швырнув лопату на землю, принялся лихорадочно махать ледорубом, разламывая грубую поверхность. Затем он выковырял лопатой поддавшийся гравий, отбрасывая его далеко в сторону. И дальше продолжал в том же духе, чередуя лопату с ледорубом. Мулы, с поникшими головами и наполовину закрытыми глазами, безучастно наблюдали за ним.

Масангкэй работал, а дождь всё усиливался. Мелкие лужицы собирались в самых низких местах плато. Холодный запах льда медленно смещался к северу от моря, от пролива Франклина. Слышался отдалённый раскат грозы. Любопытные чайки прилетели и кружились у него над головой, издавая крики одиночества и отчаяния.

Дыра углубилась на фут, затем на два. Под слежавшимся слоем гравия наносной песок был мягок, и его было легко отбрасывать в сторону. Холмы исчезли, спрятались за надвинувшейся завесой дождя и тумана. Масангкэй продолжал работу, постепенно избавляясь от куртки, затем от рубашки, а потом и от футболки. Одежда летела прочь из ямы, в которой он трудился. Грязь и вода смешивались с потом, который струился по его спине и груди, стекая по выпуклостям и впадинам мускулатуры. Борода промокла насквозь.

Затем Нестор с криком остановился. Припал к земле, смахивая песок и грязь с твёрдой поверхности, покоившейся под его ногами. Он позволил дождю смыть с неё последние остатки грязи.

Внезапно мужчина вздрогнул в шоке и замешательстве. Затем упал на колени, будто собираясь молиться. Благоговейно протянул свои потные руки к поверхности. Дыхание стало прерывистым, глаза дикими от изумления, пот и дождь стекали месивом с его лба. Сердце молотом билось в груди — от напряжения, возбуждения и невыразимой радости.

В этот миг взрывная волна яркого света вырвалась из продолбленного отверстия. За ней последовал необычайный гулкий рокот, который прокатился по долине, отражаясь эхом — и умирая среди далёких холмов. Оба мула на шум подняли головы. Они увидели, как небольшой клочок тумана разделился на части и медленно исчез под дождём.

Привязанные мулы безучастно отвернулись от этой сцены. На остров Одиночества спускалась ночь.

Isla Desolacion, 22-е февраля, 11:00

Длинное кожаное каноэ рассекало воды пролива, стремительно продвигаясь вперёд с приливным течением. Человек, стоявший в нём на коленях, небольшого роста и напряжённый, опытными движениями орудовал веслом, направляя каноэ поперёк зыби. Тонкий хвост дыма поднимался от коптящего костра, разложенного на влажном глиняном щитке посередине лодки.

Каноэ обогнуло чёрные рифы острова Одиночества, направилось в спокойные воды небольшой бухты и причалило к каменистому берегу. Человек выпрыгнул из лодки и подтянул каноэ выше отметины, оставленной самым сильным приливом.

Не так давно, мимоходом, он услышал новости от бродяги-рыбака, который жил в одиночестве в этих холодных морях. Известие о том, что мужчина, судя по всему, иностранец, посетил этот удалённый и негостеприимный остров, и в самом деле было необычным. Но ещё более странным было то, что прошёл месяц — а иностранец, очевидно, так его и не покинул.

Он замер, поймав что-то в поле зрения. Продвинувшись вперёд, поднял кусочек разбитого вдребезги стеклопластика, затем ещё один. Глянул на обломки повнимательнее, смахнул и отбросил прочь волокна с обломанных краёв. Останки лодки, недавно потерпевшей крушение. Возможно, объяснение было простым.

То был очень своеобразный мужчина — старый, темнокожий, с длинными серыми волосами и тонкими усиками, которые сникали на подбородок и ниже, наподобие нитей паутины. Несмотря на холод, он был одет лишь в грязную футболку и мешковатые шорты. Деликатно поднёс палец к носу, высморкал сопли: сначала из одной ноздри, потом из другой. Затем он вскарабкался на риф, охраняющий вход в бухту.

Замер на его краю, и чёрные глаза внимательно осмотрели землю в поисках следов. Усыпанная гравием почва в оспинах мха была рыхлой, ноздреватой от бесконечных циклов замерзания и таяния снега. Она замечательно сохраняла отпечатки ног — и копыт.

Старик пошёл по следам. Те окольным путём поднимались к снежной равнине. Там они поворачивали вдоль обрыва и, в конце концов, спускались в долину. На самом краю, откуда открывался вид на долину, отпечатки останавливались и беспорядочно толпились. Человек замер, пристально глядя вниз на бесплодный пейзаж. Там что-то было: цвет отличался от остального ландшафта. Слабый отблеск солнечного света отражался от гладкого металла.

Человек принялся торопливо спускаться.

Первым делом добрался до мулов, всё ещё привязанных к камню. Те уже давно были мертвы. Его глаза жадно бегали по земле, загораясь алчностью при виде припасов и оборудования. Затем он увидел мёртвое тело.

Двигаясь внимательно и осмотрительно, старик подошёл ближе. Труп лежал на спине, в сотне ярдов от недавно вырытой ямы. Мертвец был обнажён, лишь обрывок обгоревшей одежды прилип к обуглившейся плоти. Его чёрные, обожжённые руки были подняты к небу, наподобие когтистых лап мёртвой вороны. Обе вывихнутые ноги поджаты к раздавленной груди. Дождевая вода набралась в глазницы, и в двух маленьких лужицах отражались небо и облака.

Старик попятился, как кот — осторожно, шаг за шагом. Затем остановился. Довольно долго он казался приросшим к месту, наблюдая и размышляя. А потом — медленно, не поворачиваясь спиной к почерневшему телу — перенёс своё внимание на сокровища, рассыпанные по земле.

Нью-Йорк, 20-е мая, 14:00

Павильон аукциона «Кристис» представлял собой большое помещение, обрамлённое в светлое дерево и освещённое прямоугольниками люстр, свисавших с потолка. Хотя его паркетный пол был выложен прелестной «ёлочкой», последняя была почти незаметна под бесчисленными рядами заполненных до отказа кресел — и ногами репортёров, опоздавших и просто зрителей, которые толпились в дальнем конце помещения.

Когда председатель «Кристис» взгромоздился на подиум, в комнате воцарилась тишина. Длинный кремовый экран позади него, который в день обычного аукциона оказался бы заполнен картинками или фотографиями, оставался пустым.

Председатель стукнул молоточком по подиуму, осмотрелся, вытянул карточку из кармана пиджака и сверился с ней. Бережно положил карточку на край подиума и поднял голову.

— Полагаю, — сказал он, и хорошо поставленный голос резонировал с небольшим усилением, — некоторые из вас догадываются, что мы предлагаем вашему вниманию сегодня.

По залу прокатилось деланное изумление.

— Сожалею, что мы не могли принести предмет на помостки, чтобы вы его увидели. Должен признать, сегодняшний лот слегка великоват.

Смешок прокатился по аудитории. Председатель явно наслаждался важностью того, что должно произойти.

— Но я готов показать вам небольшую его часть — чисто символическую, так сказать — в качестве гарантии того, что вы будете сражаться за истинную ценность.

Сказав это, он кивнул, и на сцену вышел стройный молодой человек с грацией газели, обеими руками придерживая небольшую вельветовую коробочку. Отпер замок, открыл крышку и повернул к аудитории полукруглую подушечку, чтобы все увидели скрытое внутри. Тихий гул пронёсся по аудитории, а затем снова смолк.

На белом атласе лежал кривой коричневый зуб. Он был около семи дюймов в длину, зловеще пилообразный с внутренней стороны.

Председатель прочистил глотку.

— Владельцем лота номер один — единственного сегодняшнего лота — является племя навахо, в доверительном соглашении с правительством Соединённых Штатов Америки.

Он оглядел аудиторию.

— Сегодня продаётся окаменелость. Замечательная окаменелость. — Сказал председатель и снова сверился с карточкой, лежащей на подиуме. — В тысяча девятьсот девяносто шестом году пастух из племени навахо, по имени Уильсон Атцитти, потерял несколько овец в горах Лукачукай. Это случилось на границе штатов Аризона и Нью-Мексико. Блуждая в поисках овец, он увидел большую кость, торчащую из песчаной стены удалённого каньона. Геологи называют такой слой песчаника «Чёртовой греческой формацией», и он датируется меловым периодом. Информация о находке дошла до Музея естественной истории города Альбрукерке. Договорившись с племенем навахо, сотрудники музея взялись откапывать останки. По мере раскопок они поняли, что у них в руках не один, а целых два переплетённых скелета — Tyrannosaurus rex и Triceratops. Тираннозавр своими челюстями захватил шею трицератопса, прямо под холкой — практически откусив тому голову громадными зубами. Со своей стороны, трицератопс пронзил рогом грудь тираннозавра. Оба зверя умерли вместе, заключив друг друга в смертельные объятия.

Председатель кашлянул и сказал:

— Когда же про это снимут фильм? Я просто сгораю от нетерпения!

Очередной взрыв смеха.

— Битва была настолько жестокой, что под трицератопсом палеонтологи нашли пять зубов тираннозавра, очевидно, сломанных в пылу схватки. Это — один из них, — сказал председатель, кивком головы указывая на ассистента, который закрыл коробочку. — Трёхсоттонный блок камня, содержащий обоих динозавров, был извлечён из склона горы и временно помещён в Музей города Альбрукерке. Затем он был перевезён в Музей естественной истории Нью-Йорка для дальнейшей обработки. Оба скелета до сих пор частично замурованы в песчаник.

Он снова глянул на карточку.

— По мнению учёных, у которых консультировался «Кристис», это два наиболее цельных скелета динозавров, когда-либо найденные. Для науки они бесценны. Главный палеонтолог Нью-Йоркского Музея назвал это величайшей находкой окаменелости в истории.

Бережно положил карточку и взял молоток. Как по сигналу, трое сотрудников аукциона беззвучными призраками появились на сцене и замерли в молчаливом ожидании. Работники на телефонах ждали не шевелясь — трубки в руках, линии открыты.

— Оценочная цена объекта — двенадцать миллионов долларов. Стартовая цена — пять миллионов.

Председатель стукнул молоточком.

Наступила суматоха звонков, кивков и чинно поднимающихся лопаток.

— Так, у нас пять миллионов. Шесть миллионов. Спасибо, теперь семь миллионов.

Сотрудники на сцене вертели шеями, ловя предложения и отсылая их председателю. Шум и гвалт в зале постепенно нарастали.

— Принято — восемь миллионов…

В зале взорвались рассеянные аплодисменты, когда рекордная цена на окаменевших динозавров была побита.

— Десять миллионов. Одиннадцать миллионов. Двенадцать. Спасибо, тринадцать — принято. Четырнадцать. Пятнадцать…

Рябь лопаток с цифрами заметно поредела, но несколько участников на телефонах, наряду с полудюжиной в помещении, ещё не вышли из игры. Дисплей с ценой, справа от председателя, показывал быстро растущую цену, с английским и европейским эквивалентами под ним. Последние цифры поднимались соответственно.

— Восемнадцать миллионов. Принято — восемнадцать миллионов. Девятнадцать…

Шум стал оглушительным, и председатель предупредительно стукнул молоточком. Торг продолжался, тихо и яростно.

— Двадцать пять миллионов. Теперь двадцать шесть. Двадцать семь — джентльмен справа…

Гвалт снова начал нарастать, и на этот раз председатель не стал его успокаивать.

— Тридцать два миллиона. Тридцать два с половиной по телефону. Тридцать три. Тридцать три с половиной, спасибо. Тридцать четыре — леди в первом ряду…

Напряжение в зале росло: цена уже поднялась намного выше самых невероятных прогнозов.

— Тридцать пять по телефону. Тридцать пять с половиной — леди. Тридцать шесть…

Затем в толпе произошла суматоха; шуршание, перенос внимания. Лица обернулись к двери, ведущей в главную галерею. На ступенях в форме полумесяца появился своеобразный мужчина лет шестидесяти. Присутствие его казалось осязаемым, даже несколько подавляющим. У него была сверкающая лысина и бородка клинышком. Тёмно-синий шёлковый костюм от Валентино облегал его тело, слегка поблёскивая в освещении аукциона. Шею обвивал безупречно белый воротник фирменной рубашка Турнбула-Ассера. Поверх рубашки шёл галстук, прицепленный к ней огромным куском янтаря, в котором находилось единственное перо археоптерикса, когда-либо найденное.

— Тридцать шесть миллионов, — повторил председатель. Но его взгляд, как и у прочих, был направлен на вновь прибывшего.

Мужчина остановился на ступеньках, его синие глаза сверкали живостью и каким-то подобием весёлости. Он медленно приподнял свою дощечку. Воцарилась тишина. Если бы кто-нибудь из толпы не узнал этого человека, дощечка могла оказаться зацепкой: на ней стоял номер 001, единственный номер, который «Кристис» когда-либо присвоил клиенту навсегда.

Председатель выжидательно глянул на него.

— Сто, — наконец, сказал мужчина, мягко, но уверенно.

Казалось, тишина стала абсолютной.

— Прошу прощения?

Голос председателя был сух.

— Сто миллионов долларов, — сказал человек.

Его зубы были очень большими, очень ровными и очень белыми.

Молчание.

— Принято. Сто миллионов долларов, — несколько нервно сказал председатель.

Казалось, время остановилось. На пределе слышимости где-то в здании зазвонил телефон, и с авеню внутрь просочился автомобильный гудок.

Затем, с резким ударом молотка, чары были сняты.

— Первый лот, продано Палмеру Ллойду за сто миллионов долларов!

Зал взорвался. В один момент все оказались на ногах. Звучали громкие аплодисменты, одобрительный шум, крик «браво» — казалось, он принадлежал тенору в расцвете своей карьеры. Нашлись и те, кто был зол — и одобрительные аплодисменты перемежались со свистящим неодобрительным шёпотом, свистом и низким шиканьем. «Кристис» никогда не видел толпу, настолько близкую к истерии: все участники без исключения — и «за», и «против» — знали, что только что случился поворотный миг истории. Но виновник всей этой суматохи ушёл — через главную галерею, вниз по зелёному ковру, мимо кассира. Шум толпы был обращён пустому дверному проёму, в котором уже никто не стоял.

Пустыня Калахари, 1-е июня, 18:45

Сэм МакФарлэйн по-турецки сидел в пыли. Разложенный из хвороста, костёр на голой земле отбрасывал дрожащую сеть теней на колючий кустарник, окружающий стоянку. Ближайшее поселение находилось в сотне миль за спиной Сэма.

Он глянул вокруг, на тощих людей, сидящих на корточках вокруг костра. Нагие, если не считать грязных набедренных повязок, глаза блестят настороже. Бушмены племени сан. Потребовалось довольно много времени, чтобы завоевать их доверие — но, когда оно было завоёвано, ничто не могло его поколебать. Совсем не то, что на родине, подумал МакФарлэйн.

Перед каждым туземцем лежал продолговатый старый металлодетектор. Дикари продолжали сидеть, когда МакФарлэйн поднялся на ноги. Он заговорил на их странном щёлкающем языке, медленно и с запинкой. Поначалу, пока он путался в словах, слышались смешки, но МакФарлэйн недаром имел природную склонность к языкам. Когда он продолжил свою речь, бушмены уважительно замолчали.

В завершение МакФарлэйн разгладил песчаную площадку. С помощью шеста он принялся рисовать карту. Туземцы устроились на корточках поудобнее, склонили шеи и смотрели на рисунок. Постепенно карта приняла знакомые очертания, и сан кивали с пониманием, когда МакФарлэйн указывал им на различные ориентиры. К северу от места стоянки пролегали просторы Национального парка, Макгадикгади Пэнс: тысячи квадратных миль высохших озёр, песчаных холмов и мелких солёных озёр, то и дело пересыхающие. Пустынная, необитаемая местность. В самой глубине парка мужчина шестом нарисовал маленький кружок. Затем он вонзил сам шест в центр круга и с широкой улыбкой оглядел слушателей.

Настала минута тишины, которую только подчёркивали одинокие крики птицы руору посреди равнины. Низкими голосами сан принялись переговариваться. Щелчки и кудахтанье их языка было чем-то похоже на то, как перекатывается галька в потоке воды. Согбенный вождь указал на карту. МакФарлэйн склонился вперёд, силясь понять быструю речь. Да, сказал старик, они знают эти места. Он принялся описывать тропы той части парка, которую знали лишь сами сан. С помощью веточки и нескольких камешков глава племени стал отмечать на карте источники воды, места скопления дичи и те места, где можно найти съедобные корешки и растения. МакФарлэйн терпеливо ждал.

Наконец в группе снова воцарилась тишина. Вождь обратился к МакФарлэйну, на этот раз медленнее. Да, они не прочь сделать то, что хочет от них белый человек. Но они опасаются этих странных предметов и не понимают, чего именно он хочет найти.

МакФарлэйн снова поднялся и вытащил из карты шест. Затем достал из кармана маленький тёмный кусок железа, не больше шарика для игры в гольф. Положил его в ямку, оставленную шестом. Засунул предмет глубже и прикрыл его песком. Затем распрямился, взял металлоискатель и включил его. Прибор коротко пискнул на высоких тонах. В тревожной тишине все смотрели на Сэма. МакФарлэйн отошёл от карты на два шага, повернулся и начал продвигаться вперёд. При этом он водил металлодетектором над землёй. Когда спрятанный кусок железа оказался под прибором, раздался сигнал. Туземцы встревожено отпрянули назад и принялись оживлённо переговариваться.

МакФарлэйн улыбнулся, произнёс несколько слов, и сан вернулись на свои места. Он выключил металлоискатель и подал его вождю. Тот неохотно взял прибор. МакФарлэйн показал ему, как включать эту штуковину и затем повёл его к металлическому шарику, с помахивающими движениями. Прозвучал второй сигнал. Вождь вздрогнул, но затем улыбнулся. Повторил ещё и ещё раз. С каждой новой попыткой улыбка становилась всё шире, а лицо морщилось от удовольствия. «Саньа-ай, Ма!гади!гади!иаадьми», сказал он, делая жест своим людям.

С терпеливой помощью МакФарлэйна, каждый бушмен по очереди брал прибор и проверял его на спрятанном куске железа. Постепенно суеверный страх сменялся смехом и умозрительными спорами. В конце концов МакФарлэйн поднял руки, и все снова расселись по местам, каждый со своим прибором в руке. Они были готовы развёртывать поиск.

МакФарлэйн вытащил из кармана кожаный кошель, раскрыл и перевернул. Дюжина кругеррандов[1] упала на его протянутую ладонь. С последними лучами солнца птица руору снова принялась кричать. Медленно и торжественно мужчина раздал всем туземцам по золотой монете, никого не забыв. Они почтительно принимали их в обе руки, склонив головы.

Вождь снова обратился к МакФарлэйну. Завтра они передвинут лагерь и начнут свой путь в самое сердце Макгадикгади Пэнс, с приборами белого человека. Они будут искать ту большую штуку, которую тот хочет найти. Когда они найдут её, они вернутся. И тогда они скажут белому человеку, где зарыта…

Старик, внезапно встревоженный, устремил взгляд в небо. Остальные тоже. МакФарлэйн смотрел на них, и его брови приподнимались в замешательстве. Затем он и сам услышал этот звук: слабый, ритмичный стук. Устремил взгляд в том же направлении, что и остальные — на тёмный горизонт. Бушмены уже стояли на ногах, объятые суеверным страхом и чем-то напоминающие птиц. Они быстро, торопливо переговаривались. Группа слабых огней поднималась в небо в отдалении, становилась всё ярче. Перестукивание становилось всё громче. Почти параллельный луч света протянулся вниз, к кустарникам.

С мягким криком тревоги старик выронил монету и растворился в темноте. За ним последовали и остальные. В одно мгновение, как показалось МакФарлэйну, он был оставлен в одиночестве и всматривался в мёртвую тишь кустов. Живо обернулся к свету, который становился всё более ярким. Луч надвигался прямо на стоянку. Сейчас уже было видно, что это большой вертолёт «Чёрный ястреб». Винты разрывали ночной воздух, огни перемигивались, и мощный свет прожектора бежал по земле, пока, в конце концов, не нашёл самого Сэма.

МакФарлэйн упал в пыль, спрятался за колючим кустарником и лежал там, чувствуя себя выставленным напоказ в ярком свете прожектора. Просунув руку в ботинок, он вытянул из него небольшой пистолет. Пыль поднималась над ним, причиняя глазам боль, а кустарники пустыни качались как бешеные. Вертолёт замедлился, завис и спустился на открытую площадку неподалёку от стоянки. Потоки воздуха от винтов взметнули из костра искры. Когда машина приземлилась, на её крыше зажглась полоска света, окуная место стоянки в ещё более яркий свет. Винты остановились. МакФарлэйн, с пистолетом наготове, ждал, вытирая грязь с лица и удерживая взгляд на дверце вертолёта. Вскоре дверца открылась, и большой, солидный мужчина вышел наружу. Один.

Сквозь колючие кусты Сэм продолжал наблюдать. Мужчина был одет в хаки и хлопчатобумажную спортивную рубашку. Фирменная шляпа Тиллей сидела на его массивной выбритой голове. Что-то тяжёлое покачивалось в одном из огромных внешних карманов шорт. Человек направлялся прямо к нему.

МакФарлэйн медленно поднялся, по-прежнему оставляя кустарник между собой и вертолётом. Он навёл пистолет на грудь мужчины. Но незнакомец, казалось, ничуть этому не огорчился. Хотя тот находился в тени, и в огнях вертолёта, казалось, вырисовывался лишь его силуэт, МакФарлэйну показалось, он увидел, как блеснули в улыбке зубы. Мужчина остановился в пяти шагах от него. Должно быть, он был шести футов ростом, по меньшей мере, — МакФарлэйн даже не был уверен, что когда-либо встречал такого высокого человека.

— Вас трудно разыскать, — сказал мужчина.

В глубоком, звучном голосе МакФарлэйн услышал назальные звуки акцента Западного побережья.

— Кто вы такой, чёрт возьми? — Спросил он, удерживая пистолет на том же уровне.

— Знакомиться гораздо приятнее, когда оружие убрано прочь.

— Вытащите пистолет из кармана и бросьте его на землю, — сказал МакФарлэйн.

Мужчина хихикнул и вытащил нечто из кармана: то оказался не пистолет, а маленький термос.

— Кое-что, спасающее от холода, — заметил он, показывая вещицу. — Хотите, поделюсь?

МакФарлэйн бросил взгляд на вертолёт, но, кроме пилота, в кабине больше никого не было.

— Один месяц потребовался мне, чтобы завоевать их доверие, — низким голосом проговорил Сэм. — И вы только что разбили это доверие ко всем чертям. А потом уберётесь прочь. Я хочу знать, кто вы такой, и почему вы здесь. И причина вашего появления должна быть чертовски хорошей.

— Боюсь, она не очень хорошая. Ваш партнёр, Нестор Масангкэй, мёртв.

МакФарлэйн почувствовал внезапное оцепенение. Его пистолет медленно опустился.

— Мёртв?

Мужчина кивнул.

— Как он умер?

— Он делал то же, что сейчас делаете вы. На самом деле, мы не знаем, как именно, — ответил незнакомец и сделал красноречивый жест. — Может, всё-таки, пройдём к костру? Я не думал, что ночи в этой Калахари настолько холодные.

МакФарлэйн медленно приблизился к останкам костра. Он свободно держал пистолет на боку, а его мысли были заполнены противоречивыми чувствами. Сэм отвлечённо отметил, что вращение винтов стёрло песчаную карту, выявив на свет кусок железа.

— Ну, так что у вас за дела с Нестором? — спросил он.

Мужчина ответил не сразу. Вместо этого он осматривал место — дюжина металлоискателей, поневоле рассыпанные убегающими бушменами, золотые монеты, лежащие в песке. Склонился, поднял коричневый кусок железа, оценил вес и поднёс его к глазам. Затем глянул на МакФарлэйна.

— Снова ищете метеорит Окаванго?

Сэм ничего не ответил, но его рука крепче сжала рукоять пистолета.

— Вы знали Масангкэя лучше, чем кто бы то ни было. Вы нужны мне, чтобы помочь закончить его проект.

— И что это был за проект? — спросил МакФарлэйн.

— Боюсь, я сказал всё, что мог о нём сказать.

— А я боюсь, что услышал всё, что хотел услышать. Единственный человек, которому я помогаю — я сам.

— Мне так и говорили.

МакФарлэйн сделал шаг вперёд, его злость вернулась. Мужчина умиротворяюще поднял руку.

— Самое малое, что вы можете сделать — это выслушать меня.

— Я даже не услышал вашего имени и, честно говоря, даже не хочу его слышать. Спасибо за то, что принесли мне плохие новости. А сейчас — почему бы вам не вернуться в свой вертолёт и не провалить отсюда ко всем чертям?

— Прошу прощения, что не представился. Я Палмер Ллойд.

МакФарлэйн расхохотался.

— О, да! А я — Билл Гейтс.

Но великан не смеялся — он лишь улыбался. МакФарлэйн посмотрел на его лицо, на этот раз внимательным изучающим взглядом.

— Боже! — Выдохнув, сказал он.

— Может быть, вы слышали, что я строю новый музей.

МакФарлэйн покачал головой.

— Нестор работал на вас?

— Нет. Но то, что он делал, недавно привлекло моё внимание, и я хотел бы закончить его проект.

— Послушайте, — сказал МакФарлэйн, засовывая пистолет за пояс. — Я в этом не заинтересован. Наши с Нестором пути разошлись долгое время назад. Впрочем, я уверен, вы и так всё это знаете.

Ллойд улыбнулся и поднял термос.

— Поговорим за чашкой пунша?

И, не дожидаясь ответа, уселся у огня — как белый человек, задницей в пыль, — открутил крышку и наполнил её дымящейся жидкостью. Предложил МакФарлэйну, но тот лишь нетерпеливо покачал головой.

— Вам нравиться охотиться за метеоритами? — Спросил Ллойд.

— В этом есть своя прелесть.

— И вы правда думаете, что найдёте Окаванго?

— Да. Думал — пока вы не упали с неба, — ответил МакФарлэйн и присел рядом с ним. — Послушайте, я был бы рад поболтать с вами о том, о сём, но с каждой минутой, пока вы сидите тут рядом с вертолётом, бушмены уходят всё дальше и дальше. Поэтому я повторю ещё раз. Я не заинтересован в работе на вас. Ни в вашем музее, ни в любом другом музее.

Он помедлил.

— Кроме того, вы не сможете заплатить мне столько, сколько я заработаю на Окаванго.

— А сколько вы планируете на нём заработать? — спросил Ллойд, прихлёбывая из кружки.

— Четверть миллиона. По меньшей мере.

Ллойд кивнул.

— При условии, что вы его найдёте. Вычтите из этого то, что должны всем после фиаско с Торнарссуком. По-моему вы, вероятно, можете остаться при своих.

МакФарлэйн резко рассмеялся.

— Каждый может ошибиться. У меня будет достаточно средств, чтобы взяться за поиски следующего камня. Метеоритов много. Убеждён, моё занятие даст мне больше, чем зарплата хранителя музея.

— Я говорю не о работе в музее.

— Тогда о чём же вы говорите?

— Уверен, вы можете высказать предположение, близкое к реальности. Я не буду говорить конкретнее, пока я не убеждён, что вы со мной, — ответил Ллойд и отхлебнул ещё глоток пунша. — Сделайте это ради своего старого партнёра.

— Старого бывшего партнёра.

Ллойд вздохнул.

— Вы правы. Я знаю всё о вас и о Масангкэе. Потеря камня Торнарссук, как это произошло, — это не только ваша вина. Если кого и надо порицать, то лишь бюрократов в Нью-Йоркском Музее естественной истории.

— Почему вы не оставляете эту тему? Я не заинтересован в вашем предложении.

— Позвольте мне сказать пару слов о вознаграждении. Как только вы подпишете контракт, я оплачу ваши четвертьмиллионные долги, сняв с вашего следа толпу кредиторов. Если проект будет успешен, вы получите ещё четверть миллиона. Если нет — вы останетесь без долгов. В любом случае, вы сможете затем устроиться в мой музей директором Отдела планетарных исследований — если пожелаете. Я обеспечу вам лабораторию-конфетку. У вас будет секретарша, помощники, шестизначный оклад — всё.

МакФарлэйн снова начал смеяться.

— Потрясающе. И как долго будет длится этот проект?

— Шесть месяцев. В другой стране.

Сэм прекратил смеяться.

— Полмиллиона за шестимесячную работу?

— Если проект будет успешен.

— В чём уловка?

— Никаких уловок.

— Почему именно я?

— Вы знали Масангкэя: его причуды, его стиль работы, его мысли. Есть большой вопрос, чем именно он занимался, и вы — тот самый человек, кто может его разрешить. Кроме того, вы один из самых умелых охотников за метеоритами во всём мире. В вас развито чувство интуиции касательно метеоритов. Говорят, вы чуете их по запаху.

— Я не единственный в своём роде.

Лесть вызвала раздражение МакФарлэйна: от неё прямо-таки несло попыткой манипулирования.

В ответ Ллойд протянул к нему руку. Приподнял сустав пальца, на который было надето кольцо. Пока рука двигалась в его сторону, Сэм увидел проблеск драгоценного металла.

— Я дико извиняюсь, — сказал МакФарлэйн. — Я целую только кольцо Папы.

Ллойд хихикнул.

— Взгляните на камень, — сказал он.

Всмотревшись в него внимательнее, МакФарлэйн увидел, что кольцо на пальце Ллойда представляет собой мутный драгоценный камень, тёмно-фиолетовый, в массивном платиновом обрамлении. Сэм тотчас же его опознал.

— Прелестный камешек. Вы могли скупать у меня такие оптом.

— Не сомневаюсь в этом. В конце концов, вы и Масангкэй — единственные, кто нашёл тектиты Атакамы в Чили.

— Правильно. И я до сих пор в розыске в той части света.

— У вас будет соответствующее прикрытие.

— Значит, всё-таки, Чили, да? Ну, я знаю, как выглядят их тюрьмы изнутри. Извините.

Ллойд ответил не сразу. Он поднял шест, сгрёб в кучу рассыпанные угольки, затем бросил на них саму палку. Костёр затрещал, отбрасывая темноту прочь. На ком угодно шляпа от Тиллей выглядела бы несколько глупо; непонятно как, но Ллойду она шла.

— Доктор МакФарлэйн, если бы вы только знали наши планы, вы бы согласились работать над проектом бесплатно. Я предлагаю вам научный приз столетия.

МакФарлэйн хихикнул, покачивая головой.

— Я сыт наукой по горло, — сказал он. — Сыт пыльными лабораториями и музейными бюрократами. С меня хватит.

Ллойд вздохнул и поднялся на ноги.

— Ладно, похоже, я даром трачу своё время. Полагаю, стоит обратиться к номеру два в нашем списке.

— И кто это будет? — Немного помолчав, спросил МакФарлэйн.

— Хьюго Брайтлинг будет просто счастлив такой работе.

— Брайтлинг? Да он же не сможет найти метеорит, если даже тот ударит его по заднице.

— Однако, Хьюго нашёл метеорит Туле, — ответил Ллойд, стряхивая пыль со своих штанов. Он искоса глянул на МакФарлэйна. — Который по размеру больше чем всё, что нашли вы.

— Но это же — единственное, что он нашёл. Чистое везение.

— Дело в том, что в этом проекте нам и требуется везение, — произнёс Ллойд. Он завернул крышку на термосе и бросил его к ногам МакФарлэйна. — Держи, можешь устроить себе вечеринку. Мне пора двигать.

Он направился к вертолёту. Сэм наблюдал, как заработал двигатель и тяжёлые винты стали набирать обороты. Они ударяли по воздуху, завихряя пыль и беспорядочно разбрасывая её по земле. Внезапно ему пришло в голову, что, если машина улетит, он может так никогда и не узнать, как именно умер Масангкэй. И чем он занимался. Презирая самого себя, Сэм всё же был заинтригован. МакФарлэйн быстро глянул по сторонам — на кривые металлоискатели, рассыпанные по земле, на мрачную маленькую стоянку. На ландшафт за спиной, высохший и малообещающий.

У дверцы в вертолёт Ллойд остановился.

— Давайте договоримся на миллион! — В широкую спину крикнул ему МакФарлэйн.

Осторожно, стараясь не уронить шляпу, Ллойд наклонил голову и начал подниматься в вертолёт.

— Ну тогда, семьсот пятьдесят!

Очередная пауза. А затем Палмер Ллойд медленно обернулся, и его лицо осветилось широкой улыбкой.

Долина реки Гудзон, 3-е июня, 10:45

Палмер Ллойд обожал множество редких и ценных предметов, но одним из самых любимых была для него картина Томаса Коле, «Солнечное утро на реке Гудзон». В своё время, студентом в Бостоне (у него даже была стипендия) он частенько бывал в Музее прекрасных искусств. Прогуливался по галереям с опущенными глазами, чтобы не забивать зрение прежде, чем окажется перед этой великолепной картиной.

Ллойд предпочитал обладать теми предметами, которые обожал. Но именно эту картину Томаса Коле не мог купить ни за какие деньги. Вместо неё он приобрёл замену, самую совершенную копию. В это солнечное утро Ллойд сидел в своём верхнем офисе в долине реки Гудзон и смотрел из окна, которое обрамляло в точности тот вид с картины Коле. Восхитительная полоса света протянулась до края горизонта; поля, которые просматривались сквозь рваный туман, были живописно свежими и зелёными. Склон горы вблизи искрился, украшенный восходящим солнцем. Не слишком многое поменялось в Гвоздичной долине с тех пор, как Коле запечатлел эту сцену в тысяча восемьсот двадцать седьмом году. Ллойд скупил обширные участки земли вдоль этой линии обзора, тем самым гарантируя, что изменения её и не коснутся.

Он повернулся в кресле и устремил взгляд поверх кленового стола в окно, которое выходило на другую сторону. Здесь склон горы постепенно спускался вниз, украшенный ослепительной мозаикой из стекла и стали. Держа руки за головой, Ллойд с удовлетворением рассматривал кипучую деятельность. Группы рабочих кишели по всей местности, воплощая мечту — его мечту, — и ничего подобного не было нигде в мире. «Диво дивное», — еле слышно пробормотал он.

В центре работ, зелёный в утреннем свете среди гор Катскилл, стоял массивный купол — увеличенная копия Хрустального дворца Лондона. Оригинал в своё время был первым зданием, которое целиком выполнили из стекла. С момента постройки в тысяча восемьсот пятьдесят первом году он считался одним из самых прекрасных рукотворных сооружений. Дворец в Лондоне был разрушен пожаром в тысяча девятьсот тридцать шестом, а его остатки были снесены шесть лет спустя из опасения, что они могут представлять удобный ориентир для бомбардировщиков нацистов.

За сводом купола Ллойд видел кладку первых блоков Пирамиды Хефрета II, небольшой пирамиды Старого царства. Он печально улыбнулся, оживляя в памяти свою поездку в Египт: сложные переговоры с официальными лицами правительства, поднятый спецслужбами шум по поводу чемодана золота, который никто не мог поднять и прочие утомительные игры. Эта пирамида обошлась ему в большую сумму, чем он надеялся, и она, конечно, не была Пирамидой Хеопса, но тем не менее, производила впечатление.

Мысли о пирамиде напомнили ему о ярости, которую вызвала его покупка в мире археологов. При этом Палмер бросил взгляд на вырезки из газет и на журнальные обложки, заключённые в рамки на стене рядом с ним. «Куда подевалось культурное наследие?» — можно было прочитать в одном из заголовков, под которым была намалёвана нелепая карикатура Ллойда с хитрющими глазами и в шляпе со свисающими полями. Он незаметно прятал миниатюрную пирамиду под тёмный плащ. Палмер пробежал взглядом по другим заголовкам. «Гитлер — коллекционер?» — вопрошал один. И затем шли те, которые относились к его последней покупке: «Яблоко раздора: палеонтологи взбешены продажей». И обложка Newsweek: «Вопрос: Что вы будете делать с тридцатью миллиардами? Ответ: Скупать планету». Стена была сплошь увешана ими, выкриками тех, кто постоянно говорит «нет!», стражами культурной этики, которые сами назначили себя на эту должность. Всё это служило для Ллойда неисчерпаемым источником изумления.

Короткая мелодия донеслась из плоской панели, встроенной в стол. Мелодичный голос секретарши произнёс:

— Сэр, к вам пришёл господин Глинн.

— Впусти его!

Ллойд даже не старался подавить нетерпение в голосе. Он никогда не встречал Эли Глинна прежде, и заставить его явиться лично оказалось необычайно сложной задачей.

Палмер Ллойд внимательно посмотрел на человека, который вошёл к нему в офис. Загорелое лицо не выражало ничего, а в руках не было даже портфеля. За годы своей долгой и успешной карьеры Ллойд понял, что самые первые впечатления о человеке, если быть достаточно внимательным, говорят многое. В глаза бросались коротко стриженые коричневые волосы, квадратная челюсть и тонкие губы. На первый взгляд мужчина казался непроницаемым, словно Сфинкс. Ничего отличительного в его чертах, совершенно бесстрастное лицо. Даже серые глаза — скрытные, внимательные и спокойные. Всё в этом человеке казалось обыкновенным: обычный вес, обычное телосложение. Он выглядел хорошо, но был не слишком уж статен. Хорошо одет, но не франт. Единственное, что его отличает, подумал Ллойд, — манера передвигаться. Туфли не издают звуков при ходьбе по полу, одежда не шуршит, руки и ноги двигаются сквозь воздух невесомо и легко. Он крался по комнате, как олень по лесу.

И, конечно, не было ничего обычного в его резюме.

— Господин Глинн, — сказал Ллойд, делая к нему несколько шагов. — Спасибо, что пришли.

Глинн молча кивнул и принял протянутую ему руку. Его рукопожатие оказалось не слишком долгим и не слишком коротким, не лёгким, но и не как у ломающего кости мачо. Ллойд чувствовал себя несколько смущённым: ему было сложно составить то, самое ценное, первое впечатление. Он махнул рукой в направлении окна, к протянувшемся вдаль наполовину законченным структурам.

— Итак. Что вы думаете о моём музее?

— Он большой, — без тени улыбки ответил Глинн.

Ллойд засмеялся.

— Настоящий Колосс среди музеев естественной истории. Или будет им вскоре — когда фонды вырастут в три раза.

— Забавно, что вы решили разместить его здесь, в сотне миль от города.

— Высокомерие чувствуется, а? На самом деле, я делаю одолжение Нью-Йоркскому Музею естественной истории. Если бы наш развернулся в городе, они не выдержали бы конкуренции и обанкротились через месяц. Но поскольку у нас всё самое большое и самое лучшее, вскоре им останется лишь обслуживать группы школьников, — сказал Ллойд и хихикнул. — Пойдёмте, Сэм МакФарлэйн уже ждёт. По пути сделаем тур по музею.

— Сэм МакФарлэйн?

— Он мой эксперт по метеоритам. Ну… скажем так, наполовину мой. Над этим предстоит поработать. Но солнце ещё высоко.

Ллойд взял Глинна за локоть — материал хорошо скроенного, тёмного костюма анонимного дизайнера оказался лучше, чем можно было ожидать — и провёл его на выход, через приёмную, вниз по полукруглой лестнице из гранита и полированного мрамора, а затем по длинному коридору, к Хрустальному дворцу. Здесь шум был намного сильнее, и звуки их шагов перемежались с криками, ровными ударами забиваемых гвоздей и стуком отбойных молотков.

С плохо скрываемым энтузиазмом Ллойд то и дело показывал достопримечательности во время прогулки.

— Это зал алмазов, вот тут, — сказал он, махнув рукой в направлении большой подземной комнаты, окружённой ореолом фиолетового света. — Мы обнаружили, что на этой стороне холма когда-то велись раскопки, поэтому продолжили копать и сделали выставку в абсолютно естественных условиях. Это единственный в мире зал, который целиком посвящен бриллиантам — никакой другой музей такого не имеет. Поскольку у нас три самых больших в мире образца, идея имеет смысл. Должно быть, вы слышали о том, как мы успели урвать Голубой Мандарин у «Де Бирс», опередив японцев?

Он зло засмеялся при этом воспоминании.

— Я читаю газеты, — сухо ответил Глинн.

— А вот здесь, — продолжил Ллойд, оживляясь ещё больше, — будет Галерея вымерших животных. Странствующий голубь, птичка додо с Галапагоса, даже мамонт, извлечённый из сибирских льдов — до сих пор замечательно сохранившийся. Представляете, в пасти даже сохранились лютики — остатки его последнего обеда.

— О мамонте я тоже читал, — сказал Глинн. — Я правильно помню, что после вашей покупки в Сибири произошло несколько перестрелок?

Несмотря на резкость вопроса, тон Глинна был мягок, без малейшего намёка на порицание. Ллойд ответил без промедления:

— Вы будете удивлены, господин Глинн, как легко расстаются страны со своим так называемым культурным наследием, когда в дело вступают большие деньги. Сейчас поясню, что я имею в виду.

Он провёл посетителя вперёд, через недостроенную арку, по бокам которой стояли два человека в строительных касках. Они прошли в полутёмный зал, который протянулся на сотню ярдов. Ллойд остановился, чтобы включить свет, а затем с ухмылкой повернулся.

Перед ними протянулась затвердевшая поверхность, похожая на засохшую грязь. По ней шли два ряда небольших отпечатков ног, как если бы человек прошёл в зале, когда цемент на полу ещё не затвердел.

— Отпечатки ног Лаетоли, — благоговейно сказал Ллойд.

Глинн промолчал.

— Самые старые следы человека, когда-либо найденные. Только подумайте об этом: три с половиной миллиона лет назад наши первые двуногие предки оставили эти следы, когда шли по слою влажного вулканического пепла. Следы уникальны. Никто не знал, что Australopithecus afarensis были прямоходящими — до тех пор, пока не нашли это. Отпечатки этих ног — самое раннее свидетельство человечества, господин Глинн!

— Институту культурного наследия Гетти, наверное, был бы интересно узнать об этом приобретении, — сказал Глинн.

Ллойд очень внимательно посмотрел на спутника. Было чертовски сложно понять, что он за человек.

— Как я погляжу, вы выполнили своё домашнее задание. Институт Гетти хотел оставить их захороненными там, где они были. Как вы думаете, надолго бы они остались на том самом месте, учитывая, что дело было в Танзании? — Сказал он и покачал головой. — Гетти заплатили один миллион долларов за то, чтобы поддерживать следы в том же состоянии. Я заплатил двадцать миллионов, чтобы привезти их сюда — где учёные и бесчисленные посетители могут получить от этого пользу.

Глинн бросил взгляд на идущие полным ходом строительные работы.

— Кстати, говоря об учёных, где же они? Я вижу много голубых воротничков, но не белых.

Ллойд махнул рукой.

— Они появятся, когда придёт время. Самое главное — я знаю, что именно мне хочется купить. Но потом всё будет сделано как надо. Я пошлю своих людей во все музеи, и наведу на тех шороху. Получится что-то вроде Шермановского «Марша к морю».[2] Нью-Йоркский музей не сразу поймёт, что его ударило.

Перейдя на быстрый шаг, Ллойд вывёл посетителя из длинного коридора в лабиринт наклонных проходов, ведущих во Дворец. В конце одного из этих проходов они остановились перед дверью с вывеской «Конференц-зал А». Рядом без дела слонялся Сэм МакФарлэйн, искатель приключений до кончика мизинца: тощий и грубый, синие глаза поблекли от солнца, а волосы цвета соломы слегка прилизаны вниз. Как если бы годы ношения шляп с большими полями необратимо смяли его шевелюру. Просто глядя на него, Ллойд уже мог понять, почему тот никогда не работал в университете. МакФарлэйн казался настолько же не на своём месте среди флуоресцентных ламп и тускло освещённых лабораторий, как казались бы те бушмены сан, с которыми он общался лишь несколько дней назад. Ллойд с удовлетворением отметил, что МакФарлэйн выглядит усталым. Без сомнения, последние два дня тот почти не спал.

Ллойд вытянул из кармана ключ и открыл дверь. Помещение за ней всегда потрясало посетителей, которые оказывались там в первый раз. Стекло-поляроид покрывало три стены, открывая вид на главный вход в музей: на огромное пустое пространство в самом центре Дворца. Ллойд бросил взгляд на Глинна, проверяя, как тот отреагирует. Но мужчина оставался непроницаем, как всегда.

Долгие месяцы Ллойд страдал от размышлений, какой же предмет займёт огромное пространство внизу — до того памятного аукциона у «Кристис». Сражение динозавров, думал он, идеально подходит для центральной площадки. В искривлённых окаменевших костях до сих пор можно прочесть безнадёжную агонию последней битвы титанов.

А затем его взгляд упал на стол, покрытый графиками, распечатками и листами аэрофотосъёмки. Когда он узнал про это, Ллойд выкинул динозавров из головы. Вот что будет главной достопримечательностью музея, его короной. Тот день, когда он установит это в самом центре Хрустального дворца, станет самым счастливым в жизни.

— Позвольте мне представить вам доктора Сэма МакФарлэйна, — сказал Ллойд, отворачиваясь от стола и глядя на Глинна. Музей принимает его услуги на время выполнения задания.

МакФарлэйн пожал руку Глинна.

— До последней недели Сэм бродил по пустыне Калахари в поисках метеорита Окаванго. Жалкое приложение для его талантов. Полагаю, вы согласитесь, что у нас есть для него задача поинтереснее.