Холли Престон

Роскошная скромность

Пролог

Эмили, дорогая подруга Эмили выходит замуж! И рада этому до слез. Знает ли, счастливая дурочка, на что идет? Понимает ли, что этот шаг может дорого ей обойтись?

Говорить с ней бесполезно. Люблю, да люблю — вот все, что можно от нее услышать. Ну почему бы тебе, милая Эмили, не вспомнить о том, от чего предостерегает опыт других, таких же, как ты, легковерных дурех?

В своей обыденной жизни какая из замужних женщин не пожаловалась, хотя бы иногда, на утомительное однообразие забот и дел? Какая из них, пусть не вслух, а далеко спрятанной мыслью, не посетовала на то, что самим фактом своей принадлежности к «слабому полу» обречена на некоторую несвободу? Жажда самостоятельности выбора, независимости суждений, неподвластности чьей-то воле — сколь притягательны мечты об этом! Притягательны, но невыполнимы.

Так рассуждала молодая особа, которая, увы, волею судьбы была наделена максимумом свободы. Сирота, она могла рассчитывать только на саму себя. Что, конечно, трудно. Но пока ей кажется, что еще хуже потерять хоть малую толику свободы. И странно ей, откуда это горячее желание каждой мисс стать непременно миссис? Ведь уже давным-давно известно: выйти замуж — значит наполовину уменьшить свои права и вдвое увеличить обязанности.

Неужели и для нее может наступить день, когда она решится на такой шаг? Неведомый ей пока, а к той поре влюбленный в нее по уши мужчина галантно предложит ей руку и сердце. И ему, по сути дела постороннему человеку, она возьмет и скажет свое «да»? Это же будет равносильно тому, чтобы заявить: конечно, дорогой мистер Икс, ради вас я согласна поступиться своими правами, но только с условием, что вы прибавите мне забот и трудностей. Ну нет! Это не для нее. Вот Эмили уж точно взвалит на себя кучу дополнительных обязанностей, лишь бы побыстрей ее дорогой Клайв назначил день свадьбы. Предложение сделано — предложение принято. Уточняется только дата.

— Эмили, зачем тебе все это?

— Я люблю его, — твердит она, заливаясь то счастливым смехом, то краской смущения.

— Ну и люби на здоровье! Но зачем себя навсегда загонять в клетку, где тебе и почирикать вволю не даст твой любезный Клайв?

— Мы хотим быть вместе. Я не представляю, как можно жить без него.

— Правда? Странно… Эмили, а мне казалось, что ты прекрасно обходилась без него.

— Но я встретила Клайва, и мы любим друг друга.

И конечно, она считает это вполне достаточной причиной для того, чтобы сейчас работать на одной работе, подрабатывать на другой, ужиматься в тратах, отказывать себе во всем и ждать прекрасного дня воссоединения двух сердец!

Возможно, Эмили, ты просто пошла на поводу у многовековой традиции? Или тебя толкает на этот шаг вполне оправданное желание почувствовать себя любимой? А может быть, тот душевный подъем, который связан с вашей близостью, ты принимаешь за любовь? Но поздно уже в чем-то переубеждать Эмили.

Один мудрый француз сказал когда-то давно: дружба идет от разума, любовь — от чувства. Оно и видно: как глупеют те, что твердят о своей любви!

Линда Бекли, а это именно она своим страстным мысленным монологом спорила с подругой Эмили, решила для себя окончательно и бесповоротно: никаких посягательств на собственную свободу она не потерпит! За Эмили, если уж быть до конца честной, она даже рада. Вполне вероятно, в образе своего Клайва Динмора девушка нашла свою судьбу, кто знает? Но у самой Линды все будет иначе.

Решительные эти мысли посетили Линду, когда она только узнала новость о предполагаемом замужестве Эмили. А потом решительности поубавилось. Но не потому, что изменилась точка зрения на предмет спора, а потому, что, кроме массы других невзгод, на нее обрушилась еще и тяжелая болезнь. Телесное недомогание ослабило душевную стойкость. Такое бывает…

Но привычная тяга к независимости по-прежнему давала себя знать, даже когда обстоятельства круто изменили ее жизнь, что она, впрочем, не сочла веским поводом для пересмотра устоявшихся жизненных принципов.

1

— Эмили, дорогая, я понимаю, что ты сделала это из самых лучших побуждений, но почему за моей спиной? Почему только сейчас я узнаю, что ты призываешь мне на помощь человека, к которому, тебе это прекрасно известно, я ни за что бы не обратилась? — Печальный упрек угадывался в глазах Линды Бекли, когда ты взглянула на подругу, отложив в сторону письмо, которое только что прочла.

— Именно поэтому, — спокойно ответила Эмили и, помолчав, добавила: — Именно потому, что ты со своим характером никогда ни к кому не обратишься за помощью, даже если без поддержки уже никак не обойтись. Постарайся меня понять: моя подруга серьезно больна, на нее к тому же обрушивается несчастье за несчастьем, а я ничем не могу ее поддержать и не в состоянии облегчить ее положение… Как бы ты поступила на моем месте? Ну а я взяла на себя смелость сообщить ему о том положении, в которое ты попала.

В голосе Эмили не было извиняющихся нот. Чувствовалось, что она абсолютно уверена в своей правоте и знает, что ею был использован единственно возможный выход из невыносимой ситуации, в которой оказалась подруга. Столько бед, больших и малых, свалилось на голову Линды, что на десятерых хватило бы! А сколько бы их ждало впереди, если бы ей, Эмили, не пришло однажды в голову обратиться к родственнику Линды. Вполне обеспеченный и, судя по всему, еще совсем не старый человек, неужели он откажется хоть что-нибудь сделать для своей племянницы? Не отказался!

Гордости у Линды тоже на десятерых. Но уж если жизнь тебя круто берет в оборот, поступись хоть немного своей гордыней. Так нет же — сама сидит бледная, слабенькая, еще не до конца здоровая, а все равно озабочена одним: только не посягайте на мою самостоятельность.

Линде было нетрудно представить примерный ход мыслей подруги. И, вобщем-то, она понимала, что та права. Но, тем не менее, внутренне продолжала сопротивляться неизбежному.

— Я все понимаю, Эмили, — тоскливо промолвила Линда, — но если бы ты только знала, как противно чувствовать себя зверушкой, загнанной в угол.

— Послушай-ка, зверушка… — усмехнулась в ответ Эмили, — все обстоит совсем иначе. Я бы сказала — наоборот. У зверушки только сейчас и появилась возможность выбраться из угла. Господи, речь ведь не идет о каком-то постороннем доброхоте. С чего ты взяла, что зазорно принять помощь от родного дяди?

— Эмили, о чем ты? Прекрасно сама знаешь, как обстоит дело, и продолжаешь твердить свое. Он же мне вовсе никакой не дядя! Он мне совершенно не родной! Всего лишь сводный брат папы… Даже дальней родней его не назовешь.

Эмили по-прежнему выражала невозмутимое спокойствие, не сказав при этом ни единого слова. Молчание пришлось нарушить Линде:

— Вынуждена признаться, что… Эмили, честно говоря, конечно, я даже рада, что на всем белом свете нашелся хоть один человек, готовый… — Здесь ее голос дрогнул.

Эмили внимательно посмотрела на подругу и потянулась за пальто.

— Мне надо идти. В час начинается дежурство. Разговор не закончен. Впрочем, знай: я считаю его предложение не только своевременным, но и вполне пристойным. Что ты там ни придумывай, но формально он твой дядя. Во всяком случае, не посторонний же…

Линда забеспокоилась.

— Я и видела-то его всего один раз в жизни, когда мне было не больше тринадцати лет. И, честно говоря, ничего хорошего об этом человеке вспомнить не могу. Если судить по детским воспоминаниям, он человек неприятный, необъяснимый и даже, может быть, немного пугающий.

— Надеюсь, с тех пор ты успела поумнеть?

— Мама называла его Флибустьером, думаю, что из-за его иссиня-черных волос. Мне кажется, слово было выбрано правильно.

— Линда, милая, только ли волосы были причиной подобного названия? А как насчет характера? Ну-ка вспомни, разве по силам твоей маме было тонкое искусство разгадывать характеры, определять глубину ума и души? — Эмили явно веселилась, чувствуя уязвимость позиции Линды. Та охотно ответила улыбкой, отчего ее глаза необычного цвета, который принято называть фиалковым, ярко засияли на исхудалом, бледном лице.

— Возможно, мама знала больше моего и оценивала не только внешние данные. Но что точно, то точно: Филипп Уорнер, помнится, не очень нравился маме, а его жена и того меньше.

Эмили ушла, оставив подругу наедине с ее невеселыми мыслями. Ведь это только кажется, что у нее, Линды Бекли, есть выбор — ехать или остаться. Нет никакого выбора! Ей и оставаться — то негде. Не прими она сейчас этого странного приглашения, и сразу же столкнется нос к носу с перспективой стать бездомной бродяжкой.

Может быть, все обстояло бы не столь серьезно, если бы не болезнь — жестокий грипп с осложнением на легкие. До сих пор дает себя знать необоримая слабость. Отвратительно самоощущение своей беспомощности. К тому же, незадолго до болезни фирма, где работала Линда, разорилась, что означало полное безденежье. В довершение всех бед, дом, в котором они с давней школьной подругой Эмили Хартли жили уже почти три года, должны были снести, чтобы на его месте воздвигнуть супермаркет и автостоянку.

Эмили все-таки было легче. Здорова, работает (квалифицированная медсестра!), собирается замуж и к тому же имеет возможность до свадьбы пожить в общежитии. А что делать Линде, не располагающей ни единым пунктом этого перечня?

Четыре года назад пришло известие о гибели ее родителей. Они занимались археологическими раскопками в Южной Америке, и внезапно в горах их настиг обвал. Линда остро переживала их смерть. Но постепенно боль утраты утихала. Здесь, конечно, свою успокаивающую роль сыграли и молодость, и привычка жить вдалеке от родителей, все свое время и свои силы отдающих науке. К тому же особой близости ни с матерью ни с отцом, увы, не было. Скорее было ощущение, что единственная дочь стала для них едва ли не обузой. Детство и юность прошли в закрытой частной школе. Правда, родители, надо отдать им должное, приезжали во время каникул, но больше выполняя долг, нежели по душевному влечению. В Англии у них не было даже своего дома.

Археологи по призванию, Изабель и Джон Бекли были учеными до мозга костей. Любовь к науке скрепляла их союз больше, чем супружеская любовь. Они восхищались друг другом, работали вместе и беседовали преимущественно о последних раскопках. Линда не принимала участия в их разговорах. Порой у нее даже возникало горькое сознание своей ненужности рядом с этим торжеством научной мысли. Не раз девушка задавалась вопросом: как вообще стало возможным ее рождение?

И вот вдруг восемнадцатилетняя девушка осталась круглой сиротой. Что делать? На что, как и где жить? Линда позвонила в Бирмингем поверенному их семьи. Тот ничем ее утешить не смог. Родители деньги оставили, вот только получить их сейчас нельзя, разве если она выполнит условия родительского завещания. Прямо скажем, тяжелые условия. Часть денег дочь получит, если окончит школу с отличием. А не будет блестящих успехов — не будет и денег. Правда, если после школы она продолжит учебу, то будет обеспечена необходимыми средствами, но только в том случае, если изберет карьеру ученого. Сфера действия на выбор: археология, антропология или древняя история.

Условия завещания привели Линду в ярость. Как могли родители столь хладнокровно и бессердечно распланировать за нее ее будущее! Они никогда не прислушивались к желаниям дочери. От той только и требовалось быть послушной девочкой, что означало — без размышлений в точности исполнять все указания отца и матери. Ну хоть бы попытались обсудить с ней вопрос ее дальнейшей жизни!

Отказ Линды выполнять условия завещания лишал ее каких бы то ни было средств к существованию вплоть до тридцатилетнего возраста. Тем не менее, строптивая наследница без колебаний приняла решение — прожить свою жизнь по-своему.

Линда Бекли рассудила так: она молода, здорова, умна и, следовательно, без труда найдет себе работу. Продолжать образование? А почему бы и нет? Но только тогда и там, как сама определит. Отныне она свободна и будущее в ее собственных руках. А боль, обиду, разочарование придется спрятать глубоко-глубоко в душе. Решено твердо и окончательно: на родительские деньги пока не рассчитывать. До времени вообще забыть о них. А дальше — посмотрим.

Вот тогда впервые и пришла весточка из Австралии от Филиппа Уорнера. Он узнал о гибели сводного брата и интересовался, что Линда собирается делать. А та через поверенного сообщила ему следующее: мисс Бекли сама в состоянии справиться со своими делами, ей не нужно ничье покровительство, она будет жить так, как посчитает нужным. В то время Линда встречала в штыки каждого, кто пробовал посягнуть на ее свободу.

Сейчас ей уже двадцать два года. Она готовится поступать в университет и в сентябре рассчитывает получить родительские деньги. И все бы хорошо, но болезнь, безденежье и неурядицы с жильем неожиданно спутали все оптимистические планы.

После того гордого письма, которое Линда адресовала мистеру Уорнеру, прошло четыре года. От него за это время не было никаких вестей. А тут вдруг выяснилось, что Филипп Уорнер наконец покинул столь полюбившуюся ему Австралию, вернулся в Англию и решил вдруг поинтересоваться, как теперь живется дочери его брата. Письмо давно забытого дядюшки пришло, как раз когда племянница заболела и была слишком слаба, чтобы вновь решительно отвести в сторону руку помощи. Эмили по собственной инициативе позвонила поверенному семьи Бекли, объяснила всю тяжесть создавшейся ситуации, и теперь Филипп, проинформированный о бедах, свалившихся на голову Линды, приглашает ее к себе. Пусть, мол, поживет сколько сама захочет.

Нельзя сказать, что идея пришлась Линде по душе. Она уже не ребенок, за которым надо присматривать! Кроме того, она совсем не знает этого человека.

Незнакомый, а потому пугающий благодетель был человеком довольно известным. Несколько книг Филиппа Уорнера красовались на книжной полке. Линда купила их из чистого любопытства в те дни, когда была не так стеснена в средствах. Увидела томик в книжном магазине под вывеской «бестселлер» и не удержалась от соблазна его приобрести. Потом уже следила за новинками, покупала их, тем более что романы оказались необыкновенно увлекательными.

Сильные, захватывающие, поражающие таинственностью, непостижимостью, книги были написаны с несомненным мастерством. Автор живо описывал, казалось бы, ничем не примечательные события, но за этой обыденностью угадывался сложный, запутанный, порой ирреальный мир. В историях, рассказанных Уорнером, переплелось прекрасное и жуткое, грустное и смешное. От каждого созданного им образа веяло чем-то смутным, тревожным, необъяснимым. Мурашки пробегали по коже. А довольно откровенные интимные сцены придавали повествованию некоторую пикантность.

Черно-белый снимок автора, сфотографированного во весь рост, не слишком соответствовал тому образу, который сохранился в памяти Линды. Еще бы! Их единственная встреча состоялась около десяти лет назад. Отец и мать взяли ее тогда с собой на свадьбу Филиппа. И ее отношение к нему сформировалось, видимо, под сильным влиянием негативной характеристики, данной матерью.

Легкая улыбка тронула губы Линды, когда она вспомнила: флибустьер! Действительно, чем не морской разбойник? Черный как смоль. Взгляд неприветливый, напряженный. Возможно, мать была права, давая свою характеристику. Воображение тринадцатилетней девочки дополнило это прозвище всеми необходимыми атрибутами таинственности. Казалось, этому злобному, жестокому, безнравственному человеку не хватает только черной пиратской повязки на глазу. Он пугал своим видом, и девочка ни на шаг не отходила от матери. Когда их представили друг другу, она даже не смогла улыбнуться.

Интересно, что он тогда о ней подумал? Наверное, принял за глупенькую. Впрочем, более вероятно, он вообще ничего не подумал. Ведь в тот день он женился. Свадьба отлично запомнилась. Особенно невеста. Такую красавицу, какой была тогда Доминик Уорнер, трудно забыть. Любопытно, какая она сейчас? Все так же ослепительна? Еще более любопытна и ее реакция на приезд малоизвестной племянницы.

Успокойтесь, дорогая Доминик, я к вам ненадолго, мысленно произнесла Линда. Временные трудности — временный приезд. Во всяком случае, не на дольше, чем это обусловлено законами гостеприимства.

Линде не было нужды читать вступительную статью об авторе книги. И так всем известно, что Филипп — журналист и работает на одну из крупнейших газет страны. Романы он начал писать в двадцать восемь лет. А сейчас ему сколько? Тридцать четыре? Возможно. Отец, кажется, был старше сводного брата на двенадцать лет.

Лицо смуглое. Или так получилось на фотографии? Взгляд серьезный и внимательный. Может быть, напускает он на себя такую значительность? И все же было в его облике нечто интересное, привлекательное. Резкие, мужественные черты лица. Человек, безусловно, умен. Некий налет демонизма придают, наверное, волосы цвета воронова крыла. Именно таким Филипп и запомнился Линде. И глаза его она помнит — необычные, темно-янтарные. В день свадьбы они походили на две застывшие льдинки. Почему интересно? Если Уорнер не испытывал радости даже на собственной свадьбе, что же он за человек?

Страшновато, конечно, встречаться с этим типом, тем более быть его гостьей. Ну да не на всю же жизнь, речь всего о каких-то месяцах — с марта до начала сентября. К тому времени, если повезет, она уже будет вполне обеспечена, и потребность в чьей-либо помощи отпадет.



Спустя два дня после того разговора с Эмили позвонил Дэйв Курон. Линда поделилась с ним своими планами. Парень заметно приуныл.

— Но, Линда, я же не увижу тебя целую вечность! — запротестовал он. — Этот Уорнер живет у черта на куличках. Ты приняла не самое лучшее решение!

— У меня нет другого выхода, — с сожалением заметила девушка. — Филипп Уорнер вспомнил о том, что я существую, и выразил желание помочь. Это уже неплохо характеризует человека, ведь так? Они с моим отцом очень любили друг друга. Знаешь, когда я там устроюсь, то обязательно приглашу тебя на уик-энд.

Однако в глубине души Линда чувствовала, что, говоря эти слова, она утешает и уговаривает не столько Дэйва, сколько саму себя. Просто пытается бодрыми словами отогнать собственные страхи.

— Почему ты не называешь его дядя Филипп? — не скрыл своей подозрительности Дэйв.

— Потому что он мне не дядя. Мы не родственники.

— Да ты что! Сама же говорила, что он брат отца! Ну, значит, и не надо туда ехать! — занервничал молодой человек. — Ты же совсем не разбираешься в людях, а у него, судя по фотографии, очень тяжелый взгляд. Мне не нравится твой писатель. Случись там что-нибудь с тобой — я даже не смогу тебе ничем помочь.

Линда улыбнулась. Она вполне может постоять за себя. Худенькая, длинноногая, девушка производила впечатление хрупкой и беззащитной, но сама себя таковой не ощущала. Сейчас, конечно, слабость после перенесенного заболевания дает себя знать, но это дело поправимое. Смена обстановки, свежий морской воздух поставят ее на ноги. Так что можно считать, приглашение Филиппа пришлось весьма кстати.

— Давай поженимся, — внезапно предложил Дэйв.

Это прозвучало так неожиданно и было сказано на таком драматичном нерве, что Линда рассмеялась.

— Как временное решение моих проблем?

— Может быть, у нас все сладится, подумай, — уже тоскливо настаивал парень.

Идея запоздалая, но, возможно, и неплохая. Дэйв — из разряда современных донкихотов. Ну разве не благороден — в трудную минуту жизни не задумываясь предлагает руку и сердце. А есть ли в том сердце любовь? Ревность — еще не любовь. Да и трудно его представить в роли мужа.

— Нет, нет, Дэйв. Не сейчас говорить об этом…



И вот настал день отъезда. Скорый поезд уносил Линду на запад страны. За окном мелькали приветливые сельские пейзажи, но девушка не замечала их. Невеселые мысли, собственные переживания — вот что занимало ее. Ну почему все беды, несчастья, невзгоды валятся только на нее? Она не заслужила этого. Судьба к ней явно несправедлива. Натура гордая и независимая, Линда все еще не могла смириться с обстоятельствами, вынуждавшими принять помощь от едва знакомого человека.

Почему бы просто не согласиться с условиями родительского завещания? Тогда она легко бы избежала нынешних неприятностей и унижений. Но Линда перестала бы быть собой, если бы послушно, вопреки собственным устремлениям, безоговорочно выполнила чужую волю…

Поезд неумолимо несся навстречу новой жизни. Однако откуда эта странная слабость? От быстро меняющихся картин за окном закружилась голова.

Линда прикрыла глаза и попыталась представить себе встречу с Филиппом Уорнером. И по мере того, как пейзаж за окном становился все более чужим и непривычным, девушка все больше сожалела о вынужденном своем переезде. Ощущение тревоги, беспокойства, одиночества и неуверенности переполняло ее.

Когда поезд, вздрогнув, притормозил у перрона, Линда уже собрала свои вещи. У нее была пара чемоданов и несколько коробок с книгами и любимыми безделушками. Грузить в поезд ее нехитрый скарб было довольно весело, но тогда ей помогали Эмили и Дэйв.

Ну а теперь пришлось самой выгружать вещи на платформу, что в ее состоянии было довольно сложно. Однако все-таки справилась. Уорнер, возможно, подумает, что многовато она взяла с собой всякого барахла. А что он скажет, если узнает, что она захватила с собой абсолютно все, чем на нынешний день владеет?

Линда стояла на платформе, не зная, что предпринять — похоже, никто ее не встречает. Девушка беспомощно озиралась по сторонам. Так, наш писатель задерживается, мысленно иронизировала она, и тем самым обнаруживает свое отношение к гостье. Конечно, с его точки зрения такая незначительная персона, как мисс Бекли, может и подождать. О том, что она будет делать, если Уорнер не появится вовсе, Линде не хотелось даже думать.

Платформа быстро опустела. Лишь несколько человек были видны возле здания вокзала. Холодный пронизывающий ветер напоминал о том, что где-то рядом море. Линда, поеживаясь и притоптывая, продолжала ждать. Неожиданно она почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. Какая-то женщина беззастенчиво рассматривала ее. В глазах той был и вопрос, и любопытство.

— Извините, — наконец произнесла незнакомка. — Вы случайно не Белинда Бекли?

Девушка внутренне напряглась. Она терпеть не могла, когда ее называли Белиндой. Казалось бы, стоило обрадоваться, что хоть кто-то встретил ее, знает о ее приезде, а она по вечной вредности своей сначала обратила внимание именно на то, что назвали ее не так, как хотелось бы.

— Да, — ответила на вопрос женщины Линда, пытаясь изобразить на лице некое подобие приветливой улыбки. — Я направляюсь в поместье Филиппа Уорнера, меня должны были встретить.

— О, я в курсе дела! — Судя по всему, и незнакомке непросто далась ее улыбка. — Фил попросил меня встретить вас, а уж дальше вы сами как хотите…

С явным неодобрением встречающая оглядела гостью. Голову на отсечение, что именно то, что было особо привлекательного в ней, Линде Бекли, оказалось осужденным в первую очередь. Смотрела так, будто хотела сказать: фу, как молода эта мисс Бекли, такие длинные ноги теперь не носят, такие стройные фигуры вышли из моды, волосы излишне вьются, а глаза слишком велики и выразительны. В общем, ничего в мисс Бекли надменной женщине не понравилось. Во всяком случае, так можно было понять по выражению ее лица.

— Мистер Уорнер прислал вас встретить меня? — переспросила девушка. — Вы что, его секретарь? — Линда умышленно добавила голосу некоторую надменность, чтобы хоть этим победить свою растерянность. И с удовлетворением отметила, что незнакомка покраснела с досады. Пусть, решила девушка, они обе замечательно играют свои роли. Главное, чтобы никто не догадался, как она боится Филиппа Уорнера. Прошло довольно много времени с тех пор, когда Линда видела жену Филиппа, но стоявшая перед ней жгучая брюнетка ничем не напоминала Доминик.

— Господи, конечно нет! Работать с Филом? Увольте! Мы… мы скорее друзья.

Друзья? Допустим. Ну и дела! Интересно, а что думает Доминик о «подруге» своего мужа?

— Фил попросил меня об одолжении, — продолжала незнакомка. — Кстати, меня зовут Мэдж Фри. — С явным опозданием она протянула руку, и Линде ничего не оставалось, как ответить на рукопожатие. Мэдж насмешливо обозрела коробки и чемоданы, внушительной грудой располагавшиеся у ног девушки, и не отказала себе в удовольствии заметить: — Вижу, вы не любите путешествовать налегке. Будем надеяться, что все это поместится в моей машине.

— Я пробуду здесь до сентября. Поэтому взяла все вещи, которые могут пригодиться, — пояснила Линда. Пусть лучше ее считают экстравагантной, чем бедной!

— До сентября? Целых шесть месяцев? — Мэдж снова воззрилась на гостью. Ее губы вытянулись в тонкую линию. — Любопытно… А что по этому поводу думает Фил?

— Так он сам меня и пригласил, — заверила Линда, чувствуя, что эти расспросы писательской «подруги» начинают ее раздражать. Но еще больше злило беспардонное разглядывание с выказыванием явного неодобрения. Линда-то знала, что выглядит на все сто в элегантной одежде, купленной еще до вынужденной безработицы. — Да, меня пригласил мистер Уорнер.

— Ну-ну, — коротко бросила Мэдж и с заметной неохотой взялась за чемоданы. — Фил ждет очень важного звонка из Австралии, поэтому не смог приехать сам и попросил меня встретить вас. По его описанию я ожидала увидеть подростка. Вы быстро растете, мисс Бекли.

— Удачно подметили, миссис Фри, — поспешила согласиться Линда.

Значит, мистер Уорнер думал, что помогает малышке племяннице? Ничего себе! Должно быть, классик совсем заработался. Упустил, значит, из виду, что время не стоит на месте и его племянница уже не та боязливая девчушка, которую он видел много лет назад?

— Филипп Уорнер сводный брат моего отца. И с его стороны было очень великодушно предложить мне временное пристанище, — добавила Линда.

— Вот уж это совсем на него не похоже, — сухо бросила Мэдж. — Великодушный Фил! Не могу себе представить. Разъяренный, взбешенный — куда ни шло. Вы должны с ним быть осторожны и продумывать каждый свой шаг. В противном случае скоро мне придется нести все эти вещи обратно, — не без удовольствия закончила она.

Линда решила пропустить мимо ушей столь язвительное предостережение.



Пока машина выезжала с автостоянки, девушке удалось получше рассмотреть «подругу» Уорнера. Безупречный овал лица, выразительные глаза, красиво очерченный рот — само совершенство. Мэдж была одета в дорогой темно-синий прекрасно сшитый брючный костюм. Создавалось впечатление, что эта женщина никогда не позволяет себе расслабиться в своем стремлении выглядеть отлично, особенно если ей предстоит встреча с Филиппом Уорнером.

При других обстоятельствах Линда всячески выражала бы свою благодарность за оказанную помощь, но с первых же минут их знакомства Мэдж вызвала у нее острую неприязнь. И можно было не сомневаться, что чувство это взаимное.

Машина тем временем неслась по узкой дороге вдоль высоких холмов, покрытых свежей зеленой травой с яркими вкраплениями первых весенних цветов. Радостно сверкнув лучами, солнце, наконец, вырвалось из плена серых туч, и когда машина въехала на вершину холма, Линда замерла в восхищении. Открывшийся перед ней вид был сказочно прекрасен. Дорога шла к морю, на берегу которого возле каменной пристани уютно притулилась живописная рыбацкая деревушка. Солнечные блики играли на поверхности воды. Вокруг никого. Лишь несколько маленьких лодочек спокойно покачивались на волнах. Любой художник немедленно пожелал бы запечатлеть этот изумительный пейзаж.

— Карон Порт, — объявила Мэдж, заметив восторг гостьи. — Я здесь живу.

— Вам повезло, — мечтательно протянула девушка.

В ответ послышалось презрительное фырканье.

— Ну это как сказать! По мне так огни городов, интересные встречи куда лучше. Я родом не отсюда.

«Подруга» Филиппа явно настроена по отношению к ней крайне враждебно. С чего бы это? Остается лишь надеяться, что им не придется часто встречаться.

Машина спустилась с холма и въехала в деревню. Линда с нескрываемым интересом оглядывалась по сторонам, пытаясь угадать, какой из маленьких симпатичных коттеджей станет ее временным домом. В принципе ни один из них не подходил автору всемирно известных романов.

Они проехали деревню, вытянувшуюся вдоль берега моря. Дорога вновь пошла вверх, и взору предстали вольные морские просторы, разительно отличающиеся от тихой гавани возле пристани. Даже в этот спокойный весенний денек волны с грохотом разбивались о прибрежные скалы. Море казалось необузданным, опасным, сумасбродным великаном. Линда мысленно представила это царство Нептуна в момент шторма и нервно передернула плечами.

В этом неспокойном море под куполом кристально чистого неба было что-то пугающее. Легко представить, как глаза впечатлительного романиста много лет впитывали в себя эту первозданную красоту, задевающую самые сокровенные струны души.

Поездка вымотала Линду больше, чем та ожидала. Приступы головокружения повторялись, бил озноб. Все, о чем она сейчас мечтала, так это выпить горячего молока и лечь. Но совершенно не хотелось выдавать свое нездоровье, показывать слабость. Не хватало только посвящать Мэдж в историю своей болезни. Девушка стиснула зубы и мысленно твердила: «Все в порядке. Ты справишься. Все хорошо. Держи себя в руках».

Тем временем машина въехала на вершину утеса, и взору Линды предстал дом, где жил и творил известный прозаик Филипп Уорнер. Остроконечный мыс врезался в поверхность воды, а на нем гордо и своевольно возвышался дом, обращенный к морю. Серые каменные стены — будто сказочные воины, готовые в любой момент отразить удары ветра и волн. Позади дома раскинулся сад с зелеными лужайками и невысоким кустарником. Растения немного смягчали суровый вид дома, будто бросающего вызов стихии.

— Вот мы и приехали. Это и есть Уорнер-хаус.

Линда со смешанным чувством страха и любопытства разглядывала серые камни стен, узкие прорези высоких окон, обращенных к морю, и широкую подъездную аллею, ведущую к парадному крыльцу. Огромные клумбы рододендронов, еще не цветущих, красовались по обе стороны аллеи.

— Вы знаете, как называют в народе этот дом? — спросила Мэдж, проследив за взглядом спутницы. — Дом призраков. Жутко, не правда ли?

— Скорее интригующе, — поспешила возразить Линда, не желая обнажать перед малознакомым человеком свои истинные чувства. — В этом доме есть некая первобытность, что роднит его с морем, с небом, с ветром. Теперь я понимаю, почему Филипп Уорнер поселился именно здесь.

— Ну, я могу сказать, почему Фил здесь поселился, — выпалила Мэдж, явно раздосадованная тем, что ее слова не обратили гостью в немедленное бегство. — Это его родина. И все-таки большой город больше ему подходит. Мне иногда кажется, что Фил живет здесь из духа противоречия. Всем назло.

Линда кинула на собеседницу быстрый взгляд. Та сидела, поджав губы. Значит, ознакомительный урок закончен. Ну и хорошо. Можно лишь вздохнуть с облегчением. И зачем только ее уши услышали, что это место зовется Домом призраков и что некто живет здесь кому-то назло.

Странно, но никто не встречал их. Как только машина остановилась перед домом, Мэдж принялась выгружать вещи, словно желая побыстрее от них избавиться. И прежде чем Линда успела ей помочь, весь багаж был самым бесцеремонным образом свален на дорожку прямо перед ступеньками, ведущими к парадной двери.

— И где же наш гостеприимный хозяин? — поинтересовалась Мэдж с напускным разочарованием. — Впрочем, не удивляйтесь. Фил не обременяет себя заботой о людях, — добавила она и направилась к дому. Открыв дверь, Мэдж ввела девушку в просторный холл, где тоже не было ни души.

Внутри дом выглядел более приветливо, чем снаружи. Изящная витая лестница с белыми перилами вела на второй этаж. Редкие солнечные зайчики играли на дорогом паркете. Все двери в соседние с холлом комнаты были открыты. Но даже если бы Линда приехала одна, она ни за что не решилась бы в них войти. Просто стояла бы и ждала, потому что, надо признаться, ужасно трусила.

Девушка уже собиралась идти за оставшимися вещами, как вдруг единственная закрытая дверь отворилась. Линда застыла на месте, увидев мужчину, вошедшего в холл. У нее перехватило дыхание. Уорнер ничуть не изменился — точь в точь как на той фотографии. Именно таким он когда — то запомнился маленькой девочке. И даже если что-то изменилось, то не в нем, а в ней, ведь сейчас она смотрела на него глазами взрослого человека.

Мужчина пристально вглядывался в лицо гостьи. Его брови вопросительно поднялись.

— Белинда? — На лице Филиппа Уорнера отразилось крайнее изумление. Непроницаемые золотистые глаза смерили девушку с головы до ног.

— Линда, — решительно поправила она. — Мне бы хотелось, чтобы меня называли так.

Начать легче, чем продолжить. Как себя называть, она сообщила, а вот как ей обращаться к хозяину Дома призраков — понятия не имела. Он ей не дядя — значит, дядюшка Филипп отпадает.

Она ему не близкая родственница. Тогда кто? И на каком основании она приехала в его дом? По всей вероятности, Уорнер на свое приглашение ждал скорее отрицательного, чем положительного ответа.

Девушка с ужасом осознала, что боится этого человека, как и много лет назад. Даже жаль, что он не изменился внешне, пусть бы хоть выглядел постарше, и то было бы легче. Перед ней стоял не седовласый добродушный толстяк, а красивый, мужественный, подтянутый, необыкновенно волнующий мужчина. И пойди знай, как себя с ним вести…

Филипп и похож на того писателя с фотографии, и в то же время бесконечно далек от тщательно ею изученного черно-белого изображения. Линда эмоционально не была готова к встрече с таким человеком. Аура скрытой силы, смесь физического совершенства, глубокого острого ума и необычайной сексуальной притягательности окружала его. Теперь понятно, почему Мэдж не спешила уходить. Но где же Доминик? Где та женщина, которая вправе сейчас расставить все по своим местам?

— Извини, — сухо промолвил Филипп. — Кажется, время прошло мимо меня. Просто твой отец всегда звал тебя Белиндой.

— В то время я была еще слишком мата, чтобы иметь собственное мнение по этому вопросу, — заявила Линда.

— Ну а теперь ты достаточно взрослая, чтобы самостоятельно выбрать свою судьбу, — заметил он, и снова его непроницаемые золотистые глаза скользнули по стройной фигурке девушки, — Фамильные золотисто-каштановые волосы и фиалковые глаза, — тихо усмехнулся он. — Хотя Джон не был так красив.

— Разве ты не знал, что маленькие девочки когда-нибудь вырастают? — язвительно вставила Мэдж.

— Да уж, здесь, действительно, большой пробел в моем знании жизни. — Филипп снова воззрился на гостью. — Как бы то ни было, теперь я оправился от шока и могу, Линда, отнести вещи в твою комнату — Он пересек холл и, заглянув за одну из дверей, громко крикнул:

— Салли!!

На пороге, вытирая руки о передник, возникла маленькая полная женщина средних лет. В этот момент раздался телефонный звонок, и хозяин, кивнув в сторону Линды, бросил:

— Салли, мне звонят. Проводи девушку в ее комнату. Вещи я принесу через минуту.

И исчез в комнате, которая, по всей видимости, служила ему кабинетом. Мэдж кинула на закрытую дверь полный раздражения взгляд, резко повернулась и двинулась к выходу, не озаботив себя тем, чтобы хотя бы ради приличия попрощаться с Линдой. Ни кивка, ни подобия улыбки — сплошная недоброжелательность.

2

Испепеляющий взгляд Мэдж немного обескуражил Линду, но сквозь землю она не провалилась. Коль уж приехала сюда, надо держаться, да и, в конце концов, разве не любопытно разобраться в странностях обитателей этого дома? Так что прочь тревожные мысли! Действительность сейчас воплотилась в образе розовощекой женщины, которая, приветливо улыбаясь, смотрела на девушку.

— Меня зовут Линда Бекли, — тихо произнесла гостья.

Как приятно видеть совершенно нормальное лицо. Но какая же слабость во всем теле… Ноги просто подкашивались, когда Салли рукопожатием активно демонстрировала свое дружелюбие.

— Приятно познакомиться с вами, мисс Бекли. Я приготовила вам комнату, хотя… Мне сказали, что вы несколько… ну, несколько младше.

— Просто перепутали, — с улыбкой пояснила Линда. — Думаю, мистер Уорнер успел совсем забыть меня. И, пожалуйста, не зовите меня так официально. Лучше просто Линда.

— Ну, не знаю, что скажет мистер Уорнер, — задумалась Салли.

Линда тем временем озаботилась переноской своих разбросанных вещей. Ее щеки покраснели от напряжения.

— Уверена, он даже не заметит, — пробормотала девушка.

Остается надеяться, что хозяин будет все свое время отдавать творчеству и встречаться с ним придется не слишком часто. Он, судя по всему, не склонен проявлять теплые чувства и радушное гостеприимство. Сух, строг, немногословен… Значит, осваиваться, изучать обстановку придется самой, разве что Салли окажется разговорчивее хозяина.

Конечно, причины для волнений остаются. Скажем, вдруг он возомнит себя благодетелем опекуном? Сейчас по крайней мере человек выглядит явно ошеломленным и, пожалуй, даже слегка раздосадованным.

Линда тяжело вздохнула. Она поднималась по ступенькам вслед за Салли, нагруженная своим багажом. Неважно, что подумает Филипп Уорнер. Главное — держаться от него подальше и быть предельно вежливой при встречах. Вот как она уживется с Доминик — это действительно вопрос. Едва возникают мысли о миссис Уорнер, сразу вспоминается откровенная неприязнь матери к этой женщине.

— Вот мы и пришли! — радостный возглас Салли отвлек девушку от тревожных раздумий.

Спальня находилась в самом начале коридора, рядом с лестницей. Просторная светлая комната с окнами, выходящими на море! Разительный контраст с тесной, темной бирмингемской комнатушкой, которую снимали подруги в течение четырех лет.

— Ванная комната там. — Салли кивнула в сторону небольшой двери светлого дерева. — Надеюсь, вам понравится.

— Мне уже нравится! Комната просто прелесть. К тому же из окна видно море.

— Этот дом всегда был красив. Он мне нравился, еще когда я работала здесь в молодости горничной. — Салли расплылась в улыбке, ее глаза пробежались по комнате. — Только счастья в нем нет. — Линда удивленно взглянула на служанку. Та смутилась. — Так болтают в округе, — добавила она, и возмущенные нотки послышались в ее голосе. — А я вам скажу, Что мистер Уорнер очень добр и всегда таким был…

Слова, случайно вырвавшиеся у Салли, заинтриговали. Почему та сказала, что в доме нет счастья? Раз уж Салли работала здесь горничной, она знает Филиппа довольно давно. Странно, почему по возвращении из Австралии он поселился именно здесь — в родовом гнезде с пугающим названием? Мрачный, загадочный человек в таинственном доме. Может быть, именно в необычной атмосфере Дома призраков он черпает вдохновение? Тогда ясно, почему его книги вызывают дрожь. Но интереснее всего другое: как жена Филиппа мирится с этим? И что, интересно, она думает по поводу Мэдж Фри?!

Салли поспешила вниз, и Линда медленно последовала за ней. Девушка решила предложить свою помощь, но слишком тяжелы были эти коробки. Внезапная слабость заставила остановиться. Еще пару раз вниз-вверх по винтовой лестнице — немудрено будет и вовсе потерять сознание прямо здесь, на этих ступеньках. Девушку бил озноб. Она сильно отстала от Салли.

— С вами все в порядке? — раздался озабоченный голос.

Линда выпрямилась и утвердительно кивнула. Она немного посидит и будет в норме, но еще один рейс ей вряд ли выдержать.

— Присядьте на минуту, — предложила приветливая служанка. — Вы, наверное, устали с дороги. Я приготовлю вам чай.

— Если вас не затруднит… — начала было Линда, но лицо Салли расплылось в улыбке — Господь с вами, мисс! Я рада служить вам. Хоть вы оживите это место.

— Вы живете здесь же? — поинтересовалась Линда.

— Нет, я живу в Карон Порт. Хотя бываю здесь каждый день. Прихожу в семь, а ухожу после ужина, как только все уберу и вымою, — ответила Салли.

Добрая женщина отправилась готовить чай, а Линда присела на краешек кровати. Комната поплыла перед ней, боже, как же ей плохо…

Головокружение немного прошло, стены как будто перестали кружиться, и тут раздался резкий стук в дверь. В комнату вошел хозяин дома. Линда вскочила с кровати и столкнулась с ним лицом к лицу. Он смотрел на нее как-то странно, нерешительно. С неодобрением отметил нагромождение вещей и сердито проговорил: — Я же сказал, что сам отнесу вещи наверх. С какой стати вы стали заниматься этим сами?

— Мне помогала Салли. — Линда выдавила слабую улыбку. — Я как раз собиралась все убрать… — И осеклась под взглядом Филиппа. Невозможно догадаться, о чем думает этот человек. Специально из себя строит загадочного? Вылитый пират. Лишь его необыкновенные глаза светились жизнью, умом и проницательностью.

— Поймите, я никому не хочу быть в тягость! — выпалила она громче, чем хотела, и увидела, как изогнулись в усмешке его губы, черная бровь удивленно поползла вверх.

— Какое облегчение для гостеприимного хозяина. Ты только сейчас это решила или провозгласила свое жизненное кредо?

Девушка почувствовала, что краснеет. Ей очень бы хотелось, чтобы ее взгляд выглядел непреклонным, но попытка явно не удалась.

— Я просто хочу сказать, что не собираюсь болтаться у вас под ногами и испытывать ваше терпение. Я не стану злоупотреблять гостеприимством.

— Кажется, ты уже приступила к выполнению своей программы, — откликнулся Филипп. Засунув руки в карманы, он отошел от двери. В золотистых глазах мелькали искорки смеха. — А ты выросла, Линда. Это для меня, честно сказать, было полнейшей неожиданностью. Почему — то в моем сознании ты возникала только в образе маленькой девочки. Я предполагал, конечно, что дети растут, но как-то не думал, что до такой степени. Мое воображение нарисовало мне совершенно другой образ.

— Я… я полагаю, писателям это свойственно, — неуверенно произнесла Линда, моля про себя, чтобы он отвел глаза от ее лица. Девушка посмотрела на свои вещи, в беспорядке разбросанные по комнате. — Э… надеюсь, я смогу куда-нибудь убрать все это барахло, — рискнула она поменять тему. Уловка сработала. Филипп перевел глаза на ее пожитки.

— Ручаюсь, мы найдем в этом доме место для твоих вещей. Прикинь, что тебе нужно и дай мне знать.

— Полки для книг и, желательно, шкаф, сказала Линда.

— Ну вот видишь, как все просто. Сейчас я принесу сюда твои остальные вещи, и займемся обустройством. — Филипп внимательно посмотрел на девушку. — Ты хорошо себя чувствуешь?

— Я… я просто устала. Салли готовит мне чай, но сначала я хотела бы встретиться с вашей женой.

Как только Линда произнесла последнее слово, взгляд собеседника будто отстранил ее от себя. Человек застыл как ледяная глыба, губы сжались в жесткую линию. Девушка поняла, что брякнула что-то не то, совершила очередную ошибку.

— Моя жена умерла семь лет назад, — бесцветным голосом произнес он и повернулся к выходу. Линда импульсивно бросилась, чтобы задержать его.

— Извините, я не знала. Мне никто не сказал…

В ее голосе прозвучало такое неподдельное сочувствие, что Филипп остановился. Взгляд его оставался холодным.

— Это не должно тебя беспокоить. Она погибла в результате несчастного случая, когда ты еще была совсем девочкой. Откуда тебе было знать?

— Мне так жаль, — прошептала Линда. — Я… простите, что заставила вас вспомнить, но я даже не предполагала…

— Линда! — Громкий крик растворился в тумане. Комната стремительно закружилась, темно-синий ковер неумолимо приближался к ней. Филипп бросился было, чтобы подхватить обмякшее тело, но не успел…

Очнулась Линда уже на кровати. Уорнер стоял у двери и громко звал Салли. Девушка была слишком ошеломлена, чтобы различить, волнение, тревога или просто злость окрашивают интонации его голоса.

Филипп подошел к ней и, едва заметив, что Линда сделала попытку привстать, приказал:

— Не поднимайся! Салли поможет тебе лечь в постель.

Уорнер снял с нее туфли. Ей сейчас особенно неловко было чувствовать свою беспомощность.

— Я в порядке, — проговорила девушка. — Просто… просто я устала.

— Хватит притворяться, Линда! — Блестящие янтарные глаза с упреком смотрели на нее. — Поверенный сообщил мне, что ты серьезно болела, да я вижу, что ты и сейчас нездорова. Удивительно, как ты еще смогла доехать!

Злость в его голосе обескураживала. Мысль о том, что Уорнер, чего доброго, посчитает ее обузой, была невыносима. Девушка с облегчением вздохнула, когда в комнату вбежала запыхавшаяся Салли.

— Помоги, пожалуйста, Линде раздеться и лечь в постель, — приказал Филипп. — Я пойду вызову доктора.

— Мне не нужен врач… — начала было девушка, но осеклась, попав под обстрел сверкающих глаз. Филипп со злой решимостью вышел из комнаты, даже не удостоив ее ответа. Что за странный человек!

— Ай-ай-ай. Вы такая бледненькая, я так и подумала, что вы нездоровы, — хлопотала встревоженная Салли. — Не следовало мне разрешать вам поднимать тяжести.

— Я просто на одно мгновение потеряла сознание, — будто оправдываясь, пыталась успокоить ее Линда. Служанка, не переставая упрекать себя, принялась раздевать девушку со сноровкой опытной медсестры.

— Я должна была догадаться. Господи, да и сейчас вы близки обмороку. Что скажет доктор, я право не знаю…

— Я могу сама раздеться, — слабо протестовала Линда.

— Мистер Филипп приказал помочь.

В такой ситуации лучше, конечно, не возражать. Тем более что слабость еще не отступила и все вещи виделись как в тумане. Интересно — Салли сказала «мистер Филипп», а не «мистер Уорнер». Ясно, та знала его еще ребенком.

А в принципе, какое ей, Линде, до этого дело? Стоит ли давать своим мыслям такой ход? Уж если есть еще силы думать, так для этого достаточно других тем. Ее нынешнее неприятное положение, например. Это же просто ужасно! Теперь, выказав свою слабость и получив свидетельство заботы хозяина, она более чем когда-либо должна быть благодарна человеку, которого почти не знает.



Появление доктора прервало бесконечный поток безжалостных раздумий. Линда, отвечая на вопросы врача, была вынуждена посвятить его во все тонкости своей болезни. Не хотелось, конечно, но врач есть врач.

— Судя по всему, вы не до конца еще излечились, да и путешествие подорвало ваши силы, — сочувственно подытожил доктор. — Завтра — постельный режим, а там посмотрим. Возможно, разрешу вам понемногу вставать. Вас вылечит время. Не надо только переохлаждаться и утомляться.

Когда доктор ушел, Линда пару минут угрюмо смотрела на дверь, а потом приняла решение. Она не может оставаться в постели. Еще не хватало, чтобы за ней ухаживали, присматривали.

Девушка потянулась за халатом, и в этот момент дверь открылась: на пороге возник Филипп. Его холодный взгляд остановил девушку.

— …Я только собиралась одеваться, — объяснила она, чувствуя себя крайне неловко. Предстать без одежды перед малознакомым мужчиной — хуже не придумаешь. А у нее к тому же и не было сил, чтобы натянуть на себя халат.

— Я отчетливо помню, что ты обещала никому не быть в тягость. — Филипп решительно двинулся к ней.

Линда забеспокоилась.

— Мои слова, согласитесь, особенно подходят к данному случаю. Именно потому я и хочу одеться.

Она постаралась как можно тверже посмотреть на мужчину, но тот проигнорировал и ее взгляд, и ее слова.

— Ты доставишь куда меньше хлопот, если будешь лежать в постели, а не хлопаться в обморок на каждом шагу, — отрезал Филипп. Вырвав из ее рук халат, он приобнял девушку, возвращая ее на подушки. — Лежи спокойно. Доктор объяснил, что тебе нужно делать, и попробуй только не выполнить его указаний. Пока строго постельный режим, а потом будешь понемногу подниматься. И так до тех пор, пока совсем не окрепнешь.

— В дороге со мной все было в порядке. Просто я устала… — Голос Линды задрожал. От слабости? От неуверенности? От жалости к себе? Нет, ее совершенно потрясло прикосновение рук Филиппа, таких теплых, сильных и надежных. Первый раз мужские руки так дотронулись до нее — и мягко, и уверенно. Немало молодых людей выказывали интерес к ней. Почему бы и нет?



Девушка, по всем отзывам, симпатичная, с прекрасной фигурой, а уж про ее глаза — ах, ах, ну просто фиалковые! — говорили едва ли не с восхищением. Но ко всем ухаживаниям Линда относилась с долей прохладцы, предпочитая видеть в своих ровесниках просто друзей, что, впрочем, не всегда их устраивало. Как не похож на этих кичащихся своей мужественностью и неотразимостью людей Филипп Уорнер! Рядом с ним чувствуешь себя маленькой и хрупкой.

— Лучше не спорь со мной, — сказал Филипп. — И если вдруг Салли или я обнаружим тебя слоняющейся по дому, не жди ничего хорошего. — Он выпрямился и серьезно посмотрел на нее. — И перестань считать себя обузой. Я сам пригласил тебя сюда. — Его губы изогнулись в усмешке. — К тому же, какая разница, где ты будешь валяться в постели — здесь или где-нибудь еще?

— Но я никогда не хотела…

— …Никому навязываться. Я знаю. Мы уже это обсудили. — Уорнер повернулся к двери и взглянул на груду коробок, сваленных на полу. — Я принесу оставшиеся вещи и разберу их.

— Нет! — Это излишне резкое и категоричное возражение заставило мужчину повернуться. — Я… я хотела сказать, в них трудно разобраться постороннему, и… и будет лучше, если я сделаю все сама. Эти вещи… — смущенно добавила девушка, — …они очень личные.

— Как интересно! Секреты? Уж не тайного ли агента я скрываю в своем доме? Какой же ты все-таки чудной ребенок, Белинда.

Филипп вышел, оставив Линду разбираться в себе, в нем и в этих ненароком брошенных насмешливых словах. Она вовсе не ребенок, и, черт возьми, он прекрасно это знает!

Линда услышала звук приближающихся шагов, что заставило ее принять выражение упрямой решимости. В комнату вошел Филипп и аккуратно поставил коробки у стены, там же сложил и вещи, принесенные раньше.

— Мы ведь не хотим, чтобы ты споткнулась о них ночью, правда? — сказал он, придав голосу преувеличенно заботливую интонацию. Добрый дядюшка печется о пользе малышки-племянницы. Когда он взглянул на Линду, в его глазах плясали веселые чертики. Не к добру подобное веселье… Надо взять инициативу в свои руки.

— Пожалуйста, не называйте меня Белинда. — Слова прозвучали скорее как просьба, а Линда очень хотела произнести их более небрежно и в то же время внушительно, но не получилось.

— Обещаю, — сказал он. — Но при одном условии: если ты перестанешь вести себя как бездомный ребенок, униженный чьим-то покровительством. Твой отец жил в этом доме. Его дочь всегда здесь желанный гость.

— Но я совсем вас не знаю. Мой приезд выглядит просто нахальством. Я… я хочу сказать, что мы не родственники. Я вам не племянница.

— В этом ты абсолютно права. И все же не будем отрицать и того, что мы далеко не посторонние друг другу люди. Хотя между нами и нет кровной связи. Твой отец много значил для меня — больше, чем ты можешь себе представить. И я позабочусь о его дочери, даже если больная гостья с загадочным багажом имеет на этот счет свое мнение. Разве писатель может устоять перед соблазном узнать ее получше? Великолепный образчик для изучения, вдобавок еще этот нежный румянец…

Дверь за ним закрылась прежде, чем Линда смогла что-либо ответить. Нежный румянец? Да она покраснела от смущения и от злости, в конце концов! Глаза у этого человека как у кошки! Девушка обиженно откинулась на подушки.

Линда провела в постели целых два дня и за это время ни разу не видела Филиппа. Салли ухаживала за ней очень заботливо. Но вечерами по окончании рабочего дня служанка отправлялась домой. А хозяин ни разу не зашел, чтобы пожелать гостье спокойной ночи или хотя бы поинтересоваться здоровьем больной. Ну что ж, лучшей иллюстрации его отношения к ней не придумаешь… Игнорирует — и все тут!

Правда, шкаф он все-таки принес. В этот момент Линда принимала душ, и их встреча не состоялась. Удивительно, но Уорнер не забыл про ее просьбу. Однако после этого он не зашел и не спросил, все ли в порядке.

На третий день Линда проснулась рано. Чувствовала она себя намного лучше, чем прежде. Покой и отличная стряпня Салли сделали свое дело. Так что сегодня можно немного погулять. Девушка как раз спускалась вниз, когда входная дверь открылась и в холл вошел Филипп в джинсах и черном свитере. Через плечо свисало влажное полотенце. Живительно, он явно только что искупался в море. В такой-то холод! Да и море казалось неспокойным.

— Доброе утро, Линда. — Губы Филиппа тронула улыбка. Он бросил полотенце на спинку стула. — Надеюсь, тебе лучше?

— Да, спасибо. — Девушка продолжала его рассматривать и неожиданно выпалила то, что совершенно не хотела произносить: — Неужели вы купались! — В ее голосе соединились удивление, осуждение и недовольство.

Уорнер удивленно поднял бровь.

— Я всегда плаваю перед завтраком. Давняя привычка. Каждое утро после восхода солнца мы с твоим отцом бежали наперегонки к морю. Только, — серьезным тоном добавил он, — не дай мне бог застать тебя за подобным занятием. Я знаю здесь все течения. Это побережье очень опасно для новичков.

— Когда немного потеплеет, я тоже буду купаться, — заявила девушка, не в силах оторвать взгляд от его блестящих черных волос. Все-таки этот Уорнер — необычайно привлекательный мужчина.

— Пошли завтракать! — Филипп направился прямиком в столовую. Линда побрела за ним, машинально подобрав по пути мокрое полотенце. Он крайне небрежен с вещами, подумала девушка, заметив, что полотенце оставило белесое пятно на блестящей темной полированной поверхности стула.

— Позволь спросить, что ты намерена с ним делать? — Филипп остановился, чтобы открыть перед Линдой дверь, и когда девушка подняла глаза, то увидела, что он выразительно уставился на полотенце.

— Оно влажное. Может испортить дерево. Стулья ведь старинные и…

— Ты совершишь большую ошибку, если попытаешься изменить меня или мой образ жизни, Линда Бекли! — Твердая рука взяла девушку за подбородок и повернула ее лицо к свету. — Если я хочу бросить влажное полотенце, я его бросаю. Салли собирает эти полотенца годами. Вскоре ты обнаружишь, как много у меня скверных привычек. Не обращай на них внимания. Я абсолютно не собираюсь с ними расставаться.

В фиалковых глазах зажегся недобрый огонек. Однако Линда понимала, что будет неразумно давать выход своим эмоциям, даже если этого очень хочется.

— Прошу прощения. Я действовала чисто машинально. Обыкновенная женская страсть к порядку. В будущем я постараюсь не докучать вам.

Филипп прищурился. Человек явно заметил и возмущенные интонации в ее голосе, и пылающие щеки. Он учтиво пропустил Линду вперед, попутно забрав у нее полотенце.

— Твое «машинально» может плохо подействовать на Салли, — не без издевки в голосе заметил Филипп. — Если полотенца не окажется в холле, она, чего доброго, вообразит, что я утонул.

— Хорошо! Я положу его обратно! — Линда резко повернулась к нему, и только тут заметила веселеньких чертиков в янтарных глазах.

— Ну и темперамент, — заметил Филипп. — Не пойму только откуда. Джон был очень уравновешенным человеком, а твоя мать вообще была холодна как айсберг.

В столовую вошла Салли и поставила на стол поднос с завтраком, а уходя, без каких-либо комментариев забрала с собой злосчастное полотенце.

— Что ты собираешься сегодня делать?

Снова этот насмешливый покровительственный тон! Она подняла глаза, стараясь выразить взглядом предельную холодность.

— Для начала разберу свои вещи. А затем буду корпеть над учебниками, готовиться к экзаменам. Мне нужно многое наверстать.

— Не переусердствуй. Не забывай, что ты больна. — Филипп говорил вполне серьезно. Линда кивнула, ей и самой не улыбалось снова оказаться прикованной к постели. — А как ты собираешься меня называть?

Ну вот и прозвучал вопрос, которого она ждала и боялась. Хотелось бы самой знать ответ. До сих пор ей удавалось избегать прямого обращения.

— Вы мне не дядя… — начала Линда нерешительно.

— Согласен, — заметил Филипп. — Это мы уже выяснили. Тебе не кажется, что постоянно обращаться ко мне на «вы» довольно затруднительно? Может, будешь звать меня по имени и перейдешь на «ты»? Большинство людей справляются — с этим не так уж плохо.

Линда с трудом переводила дыхание. Глупо, конечно, но почему-то казалось: стоит ей назвать его по имени, как она окажется в невыгодном положении. Хотя, с другой стороны, человек прав: нелепо, живя в одном доме, все время использовать официальный способ общения.

Вспомнилась отвратительная фамильярность Мэдж Фри. Нет, она, Линда, никогда не сможет назвать его Филом.

— Да, Филипп, — почти прошептала девушка и украдкой взглянула на мужчину. Тот не произнес ни слова. Просто смотрел на нее со странной улыбкой.

— Меня редко так называют в моем доме, — наконец сказал он.

— Ну не Филом же?.. — с трудом выговорила Линда.

— Вот уж этого не надо. Мне нравится, когда ты произносишь имя Филипп своим чудным хрипловатым голосом. Давай на этом и остановимся, хорошо?

Линда кивнула и вернулась к завтраку. Что вы там, мистер, наговорили про голос? Прежде никто не замечал, что у мисс Бекли «чудный хрипловатый голос», мысленно отметила Линда.

— Пока ты лежала больная в постели, я думал о тебе, — вдруг ни с того ни с сего заявил Филипп.

Девушка почувствовала, как екнуло сердце.

— Д-да? — Линда старалась не выдать своего беспокойства.

— Я знал, что тебе требуется помощь. Но что с тобой случилось, толком и не представлял. Твоя подруга Эмили обрисовала все в чрезвычайно мрачном свете. Что же все-таки произошло на самом деле?

Линда прикусила губу и взглянула на мужчину. Филипп выглядел вполне миролюбиво, даже доброжелательно. Неужели прямо сейчас придется вытаскивать на свет божий все свои проблемы? Однако объяснений избежать все равно не удастся. Так лучше уж сразу с этим покончить.

— Все началось, когда арендодатели решили снести наш дом, — медленно произнесла Линда. Филипп слушал внимательно. Даже отложил вилку и нож. Девушке показалось поначалу, что уголки его губ слегка приподнялись, но нет, он не засмеялся, и Линда осторожно продолжила: — Они решили устроить на месте дома автостоянку. Вот так. Нас попросту выкидывали на улицу.