Фей Престон

Прелестная воровка

1

Пронзительный звон нарушил мертвую тишину ночи. Сработала охранная сигнализация.

Жюли в ужасе застыла на месте. Оглушительный звук резал ей уши, не давая собраться с мыслями. Тело покрылось холодным потом, не желая повиноваться. На секунду страх парализовал ее.

Но Жюли, прекрасно понимая, чем ей грозит промедление, бросилась к дверям террасы. Не успела она выскочить наружу, как вспыхнули слепящие глаза прожектора, ярко освещая лужайку позади дома.

Одетая с ног до головы в черное, Жюли бежала через парк, стараясь оставаться в тени. За спиной у нее болтался черный чехол, в котором лежала аккуратно свернутая картина, еще несколько минут назад висевшая в одной из комнат темного дома.

Сердце Жюли тяжело билось, дыхание становилось прерывистым. Несмотря на теплую ночь, ее бил озноб.

Она продолжала бежать, не снижая темпа. Выбора у нее не было. Ей нужно было успеть скрыться, прежде чем нагрянет полиция.

Она споткнулась и с размаху упала на колени. Чехол соскочил с плеч. Жюли подхватила его и снова кинулась бежать.

Перед ней выросла десятифутовая стена, окружавшая этот роскошный парк, — последняя преграда, которую ей необходимо было преодолеть. Густые ветви дуба скрывали висевшую на стене веревочную лестницу.

Вдали завыли полицейские сирены. Жюли ухватилась за лестницу и подняла ногу, но промахнулась, и ее нога, не найдя нижнюю перекладину, ступила в пустоту. Потеряв равновесие, Жюли едва не упала. Она действовала почти вслепую — глаза нестерпимо щипало, слезы застилали их.

Сирены звучали все ближе. Жюли быстро протерла глаза и снова схватилась за лестницу, но руки, влажные от пота, заскользили вниз, сдирая нежную кожу ладоней о шершавую веревку. Жюли вскрикнула от боли.

В следующее мгновение ей все же удалось вскарабкаться по лестнице на стену, а еще через секунду она уже спрыгнула вниз. Острая боль в ноге пронзила ее, когда она приземлилась по другую сторону стены.

Сирены выли теперь у самого дома. Полицейские, вероятнее всего, войдут через центральные двери, но, судя по тому, что их прибыло довольно много, часть из них бросится обшаривать парк.

Нужно скорее уносить отсюда ноги.

Жюли сдернула лестницу со стены, но не стала собирать ее, а просто поволокла за собой по земле к машине. Она прерывисто дышала, каждый вздох давался ей с трудом, причиняя острую боль в груди.

Лестница за что-то зацепилась. Теряя драгоценные секунды, Жюли чертыхнулась и принялась распутывать ее.

Все складывается против нее! Ей не удастся уйти! На этот раз они ее точно поймают.

Эти мысли проносились в голове у Жюли, пока она бежала к машине.

Еще несколько метров — и она оказалась у цели. Дрожащими руками она пыталась открыть дверцу, но уронила ключи на землю. Нашарив их в темноте, она поднесла их к замку, и вновь ключи вылетели из рук.

Наконец Жюли удалось открыть дверцу. Закинув лестницу и чехол с картиной внутрь, она уселась за руль и нажала на газ. Машина помчалась по дороге по направлению к Нью-Йорку.

Жюли из осторожности не включала фар, и только месяц слабо освещал путь. Накануне Жюли тщательно изучила дорогу, но сейчас была так напугана, что ехала практически наобум.

«Успокойся и сосредоточься, — приказала она себе. — А то скоро окажешься в кювете».

Ей предстояло сделать нелегкий выбор. Если она будет продолжать ехать по дороге, то рискует встретить полицию. Если же она свернет в поле, то сможет избежать ее. Но тогда ей придется в темноте найти то место, где ограда, окружавшая поле, сломана, и сквозь него снова выехать на дорогу. А для этого ей нужно ехать медленнее. Кроме того, шум от двигателя может привлечь внимание.

Жюли протерла глаза и всмотрелась в даль. Нет, ей не придется выбирать. Она с силой нажала на газ и помчалась по дороге, слегка притормозив у первого перекрестка, чтобы сориентироваться в ситуации.

Слева быстро приближались огни полицейского автомобиля. Жюли решительно повернула направо, и, когда полиция достигла перекрестка, она была уже далеко.

И все же она никак не могла успокоиться. Она проехала еще одну милю в кромешной темноте и только потом включила фары. Удостоверившись, что ее никто не преследует, Жюли достала из кармана ингалятор и, плотно обхватив губами пластмассовый раструб, глубоко вдохнула.

Стараясь не шуметь, Жюли открыла дверь и вошла в дом, где прожила всю свою жизнь. Она пересекла небольшой холл и остановилась на пороге кухни. Как она и предполагала, отец еще не спал.

Жюли тяжело вздохнула. Сейчас ей меньше всего хотелось разговаривать с ним.

— Я надеялась, что ты уже спишь, папа. Уже почти три часа.

Каждый раз перед тем, как войти в дом, в таких же ситуациях, как сегодняшняя, Жюли надевала поверх своего черного наряда ярко-красную накидку, чтобы отец ничего не заподозрил. Но, похоже, он вообще не обращал внимания на то, как она одета.

Он посмотрел на нее поверх газеты, которую читал в тот момент и его усталое лицо, изборожденное морщинами, осветилось ласковой улыбкой:

— Неужели уже три? Я и не заметил. Последнее время я совсем мало сплю. Бессонница. Похоже, что она и тебя мучает, дочка. — Секунду помедлив, он спросил: — Откуда ты возвращаешься так поздно?

Чувствуя себя совершенно разбитой после всего, что случилось в усадьбе Вандергриф, Жюли тем не менее знала, что заснуть ей удастся не скоро — она была слишком возбуждена.

— С Мирандой и со всей остальной компанией.

Она повернулась и пошла в кабинет, где хранились ее лекарства от аллергии. Проглотив пару таблеток, Жюли вернулась на кухню и села на стул напротив отца, ожидая дальнейших расспросов.

Миранда была ее близкой подругой еще в колледже, и Жюли часто без зазрения совести прикрывалась ее именем, придумывая истории о несуществующих друзьях и несостоявшихся вечеринках. На самом деле в ее жизни не было ни того ни другого. Но, к счастью, отец был слишком занят собой и редко спрашивал Жюли о подробностях ее личной жизни.

— Это хорошо, веселись, пока молода, — отец одобрительно кивнул головой. Тут он заметил ее покрасневшие глаза и нос: — У кого-то из них была собака?

— Целых две, — ответила она, думая о двух собаках в усадьбе, которых ей пришлось усыпить. Полицейские уже, наверное, давно нашли их. С собаками, конечно, ничего не случится — Жюли использовала обычное снотворное.

— Ты выпила лекарство?

— Только что.

Жюли обычно не принимала лекарства перед тем, как идти на дело. Ей вообще они не очень нравились. Никогда нельзя было угадать, как они подействуют на нее. Иногда она становилась от них вялой и сонной, иногда — чересчур возбужденной. Ингалятор, который она всегда носила с собой, помогал восстановить дыхание, избавляя от тяжести, навалившейся на грудь, но не спасал от прочих неприятностей, связанных с аллергией, — нос опухал, слезы лились из глаз, в горле першило.

Отец снова кивнул:

— Хорошо.

Жюли улыбнулась в ответ, думая о том, как он ей дорог. Когда ее мать была жива, они были так счастливы вместе. Отец тогда был совсем другим.

Когда она была маленькой, он часами гулял с ней по берегу моря, помогая собирать маленькие разноцветные раковины или строить причудливые замки из песка. Каждый раз отец придумывал что-нибудь новое, а она не переставала удивляться его фантазии.

А вечера! Как Жюли любила эти уютные вечера, когда она, взобравшись к нему на колени, затаив дыхание, слушала истории о волшебных принцессах, их верных белоснежных единорогах, ручных драконах, которые своим дыханием могли подогреть чашку шоколада и поджарить парочку тостов. Когда же она подросла, отец перестал рассказывать сказки, но зато мог часами слушать Жюли, когда она увлеченно рассказывала о том, что происходит у нее в жизни, делилась с ним своими планами и мечтами.

Но со смертью мамы все сразу изменилось. Отец замкнулся в себе. Все эти шесть лег он жил в своем собственном мире и мало обращал внимания на то, что происходит вокруг. Он опустился и почти перестал следить за собой, как бы ни старалась Жюли заботиться о нем. Несмотря на то что работа в качестве искусствоведа, а впоследствии реставратора приносила ему приличные деньги, обычно он носил старые поношенные костюмы, не обращал внимания на очки, одно стекло которых давно треснуло, небрежно приглаживал рукой вечно растрепанные густые седые волосы.

Казалось, его в жизни не волновало ничего, кроме работы, и все же иногда он поражал Жюли своей проницательностью. Как, например, сейчас.

— У тебя глаза словно карта автомобильных дорог — все сосуды полопались Тебе нужно отдохнуть, Жюли, и хорошенько подкрепиться, — с этими словами он вернулся к газете.

«Четкий диагноз, четкие предписания, — подумала она. — Отцовский долг выполнен…»

У нее текло из носа, глаза слезились, а лицо, по всей видимости, было покрыто красными пятнами. Содранные ладони до сих пор горели, словно при ожоге. Ей надо будет обработать раны и смазать мазью.

Устало вздохнув, она поднялась со стула, вытряхнула из флакона еще одну таблетку и снова вернулась к столу.

Увидев, как у отца загорелись глаза, она поинтересовалась:

— Что ты там так увлеченно читаешь?

— Новости культуры, дорогая моя. Тут пишут, что Джоун Дамарон устраивает последний публичный показ своей коллекции картин, а потом он отправляет ее в турне по крупнейшим музеям.

— Когда?

— На следующей неделе. Я ведь отмыл и отреставрировал ему три полотна — одни из самых ценных. Разумеется, я в числе приглашенных на этот прием и могу привести с собой еще кого-нибудь. Может быть, ты хочешь пойти?

Меньше всего Жюли хотелось там появляться. Мысленно поморщившись, она тем не менее сказала:

— Конечно.

— Вот и отлично, — кивнул он. — Ты услышишь, как превозносят до небес работу твоего отца.

— Мне не нужно слышать похвалу в твой адрес из уст чужих людей, чтобы понять, что ты самый замечательный специалист в своей области. Хотя это не столь важно — я все равно любила бы тебя, каким бы ты ни был.

Отец рассеянно кивнул. Жюли поняла, что сейчас он полностью поглощен газетой и вряд ли даже слышал ее слова.

— Ты знаешь, — задумчиво произнес он, — я ведь еще ни разу не видел Джоуна Дамарона. Мне очень хотелось услышать, что он думает о работе, которую я для него сделал.

— Я думала, что он лично нанял тебя.

— Нет, это сделал один из его помощников.

— Но ты же работал на него несколько месяцев. Ты хочешь сказать, что ни разу не встречался с ним? — удивилась Жюли.

— Он был в отъезде, но его помощник сказал мне, что Дамарон одобрил мою кандидатуру.

— Он еще так и не вернулся? — небрежно спросила Жюли. Ей нужно было как можно больше узнать о планах этого человека.

— О, я уверен, что он уже приехал. Ведь до его грандиозного приема осталось меньше недели.

— Для этого у него существуют помощники, папа.

— Хм-м, ну, я не знаю, что за порядки существуют в этом высшем обществе.

Жюли давно уже поняла, что ни одно крупное состояние не может существовать само по себе. Оно постепенно обрастает целой толпой так называемых «помощников» — людей, которые работают на богачей, оберегают их от назойливых посетителей и не дают им соприкасаться с прозой жизни. И чем больше таких «помощников», тем хуже для нее. Прежде чем Жюли рискнет попасть в чей-то дом, она должна быть уверена, что знает о его хозяевах, прочих обитателях и их распорядке абсолютно все.

— Вот, посмотри, здесь его фотография. — Отец ткнул пальцем в газету. — Неплохо выглядит. Фотография хоть и черно-белая, все равно можно разглядеть, что в волосах у него уже есть седина. — Он протянул ей газету.

Жюли внимательно взглянула на фото Дамарона. На мгновение она почувствовала какое-то необъяснимое волнение.

«Я просто устала, — сказала она себе, — в этом все дело». К тому же приступ аллергии окончательно доконал ее. Она положила в рот еще одну таблетку и снова посмотрела на снимок. Волосы у Джоуна Дамарона были совершенно черные, за исключением серебристой пряди над правой бровью. Глаза твердо смотрели в объектив, и в них угадывалась внутренняя сила этого человека.

Рядом с ним на фотографии стояла светловолосая красавица. Она держала его под руку, и создавалось ощущение, что она подоспела как раз вовремя, чтобы фотография выглядела как можно естественней.

В его глазах угадывалось едва заметное выражение недовольства, вызванное, вероятно, наглостью неизвестного фотографа, посмевшего сфотографировать его. И было в них еще что-то, возможно, искорка юмора. Видимо, он понимал абсурдность всей ситуации. Но его юмор был так же опасен, как и его недовольство. И то и другое было острое как нож. Само собой эта фотография никогда бы не попала в газету, если бы Дамарон не дал своего молчаливого согласия.

В нем чувствовалась большая сила, а этом Джоуне Дамароне. В его взгляде, в его фигуре. Ее волнение возросло. Жюли показалось, что от него исходит какая-то скрытая угроза.

Странно, что его фотография так сильно подействовала на нее.

Она отложила газету.

— Я устала. Пойду спать, папа. — Она встала и поцеловала отца в голову. — И тебе советую сделать то же самое.

— Да, да. Я сейчас. Я скоро. Увидимся утром. Позже, лежа в кровати, Жюли думала о своем промахе. Она не смогла полностью сконцентрироваться и допустила серьезную ошибку. Несколько лет назад она решила стать лучшим специалистом по охранным системам и добилась своего. Но сегодня она явно не справилась с задачей. Сигнализация сработала, хотя Жюли надеялась, что все сделала как надо.

Это не должно больше повториться.

То, что произошло сегодня вечером, заставило ее сомневаться в своем профессионализме. А она считала себя настоящим мастером в этом деле.

Жюли вздохнула. Ладно, сейчас нельзя зацикливаться на этом. Она еще сможет вернуться на прежний уровень, ее мастерство никуда не исчезло.

На следующей неделе она все начнет заново.

2

Зал, где проходил прием, представлял собой настоящее произведение искусства. Жюли, стоя в стороне и стараясь не смешиваться с шумной толпой гостей, внимательно наблюдала за происходящим. Сверкающие люстры, представляющие собой несколько тысяч хрустальных капелек, каскадом устремившихся вниз, освещали элегантно одетых мужчин и красивых женщин. Они соперничали друг с другом обилием и стоимостью драгоценностей, дорогие ткани переливались под ярким светом, шуршание длинных вечерних нарядов сливалось с гулом голосов.

Центром торжества была уникальная коллекция полотен французских живописцев, чьи работы с большим мастерством разместили на стенах по всему залу. Для каждой картины было сделано особое освещение.

Официанты и официантки, мелькавшие в толпе, своими костюмами повторяли изображенных на картинах людей. Танцовщица в пышной красной юбке, готовая пуститься в пляс в любой момент, — именно такой ее и изобразил Тулуз-Лотрек. Молодая женщина в марокканском национальном костюме, словно сошедшая с полотна Матисса. Странствующие циркачи Пикассо — Арлекин и акробат. Румяная женщина кисти Сезанна в голубом костюме и эксцентричной шляпе с цветами разносила канапе.

Но центром этого пышного сборища был, конечно, его хозяин Джоун Дамарон.

Жюли не могла понять, почему ее взгляд все время возвращается к нему. Она говорила себе, что, если не будет терять его из виду, ей будет легче избежать встречи с ним. Но она сама себе не верила.

В данный момент Джоун стоял в центре зала с другими членами семьи Дамарон. Сразу можно было сказать, что все они родственники, даже если бы у них не было этой седой пряди в волосах — фамильной черты Дамаронов. Было что-то особое в том, как они двигались, в их манере держаться, что указывало на их принадлежность к этому клану. И они всегда старались быть рядом друг с другом, как будто их притягивал какой-то внутренний компас, заложенный в каждом из них.

Но Джоун, так по крайней мере показалось Жюли, несомненно выделялся среди остальных Дамаронов. Он невольно приковывал к себе взгляды окружающих. После коллекции картин он был, бесспорно, самым ярким событием вечера. У него были темные густые волосы, которые при электрическом освещении становились черными. Жюли с дальнего расстояния не могла разглядеть, какого цвета у него глаза.

Она наблюдала, как женщины пытались привлечь к себе его внимание. Каждый раз Джоун отвечал им легким вежливым поклоном, но было очевидным, что он полностью поглощен беседой с привлекательным мужчиной с такой же серебристой прядкой, как и у него. И ни одной женщине пока не удалось отвлечь его от разговора с родственником.

«Кто она такая?» — не переставал спрашивать себя Джоун, рассеянно слушая праздные речи своего кузена Синклера. В ее внешности не было ничего яркого, броского. Чтобы понять, что она действительно красива, недостаточно было мимолетного взгляда. В нее нужно было пристально вглядеться, чтобы рассмотреть ее красоту.

Джоун сделал это и теперь не мог отвести от нее глаз. В этой женщине все было спокойным и ровным, как ее длинное черное платье. Кто она?

Джоун был озадачен своей реакцией на эту женщину. Ему почему-то казалось, что он обратил на нее внимание по какой-то другой причине. И эта мысль не давала ему покоя.

Разве что… Джоун знал почти всех присутствующих на этом вечере. Даже если он не со всеми был лично знаком, он знал, с кем пришли те или иные гости. А эта женщина была ему совершенно неизвестна. Вела она себя тоже довольно странно. Нельзя сказать, чтобы ее особенно интересовали картины или гости, и в то же время ее взгляд был очень внимательным. Тогда что же, что ее интересовало?

Внезапно к нему подлетела элегантная красивая блондинка, чья расплывшаяся талия выдавала беременность.

— Попалась! — засмеялся он, прижимая к себе кузину. — Будь осторожна, Джо! Ты можешь навредить себе и малышу.

— Не волнуйся, со мной все в порядке. — Улыбаясь, Джоанна Дамарон Уитфилд игриво ударила его по руке: — А ты где пропадал так долго? Хорошо хоть появился на этом приеме. — Она отстранилась от Джоуна и погладила себя по округлившемуся животу. — Подождем еще немного, и у тебя появится новая двоюродная сестричка или братик.

Джоун поднял руку и прикрыл ладонью глаза.

— Где мои солнечные очки? Ты так ослепительна, что на тебя больно смотреть. Готов поспорить, что Кейл без труда находит тебя в темноте. Джоанна засмеялась:

— Спасибо за комплимент, но на самом деле я не так уж и ослепительна. Я сильно растолстела.

В этот момент к ней подошел ее муж и обнял за плечи:

— Я уже не раз говорил тебе, Джо — ты совсем не толстая. Это все временное явление…

Она повернулась к нему, в ее широко раскрытых глазах читалось счастье и недоверие:

— Кейл, я же переваливаюсь как утка.

Синклер усмехнулся и добавил свою порцию комплиментов:

— Но ты это делаешь очень грациозно, Джо. Она снова засмеялась:

— Обычная семейная лояльность, ничего больше.

— Я не собираюсь тебя обманывать, — сказал Син. Но насмешливые огоньки в его глазах говорили как раз об обратном. — Кстати, моя малышка Лили ждет не дождется, когда у нее появится братик или сестричка. Она недавно сообщила мне, что ей надоело быть одной среди взрослых. Она хочет собственных братьев и сестер.

Джоанна искренне удивилась:

— Ей всего четыре года, а она уже говорит такие вещи!

— Конечно, почему бы и нет? — вступил в разговор Джоун. — Лили — очень сообразительная девочка.

Синклер довольно улыбнулся:

— Лили без ума от Джоуна. Когда дочка услышала, что он вернулся домой, она не хотела ложиться спать, пока он не пришел поиграть с ней.

Джоун пожал плечами:

— Что мне на это ответить? Женщинам действительно трудно устоять передо мной.

Джо снова игриво толкнула его в грудь:

— Я это уже давно заметила.

— Я пошутил.

— А я нет, — усмехнулась она.

— Лили — вот перед чьим обаянием невозможно устоять. — Джоун удивленно покачал головой. — Я не могу поверить, что она так сильно выросла, с тех пор как я ее видел.

— С детьми это обычно случается, — заметил Синклер.

Кейл огляделся по сторонам:

— Кстати, об обаятельных женщинах — кто-нибудь видел Абигейл?

Синклер поискал глазами свою тетю:

— Я ее видел всего минуту назад. Наша тетушка, как всегда, флиртовала и заигрывала с каким-то смельчаком, который совершил ужасную ошибку, решив, что сможет завоевать сердце нашей несравненной Абигейл Дамарон.

Джоун снова посмотрел на женщину в черном, которая так заинтересовала его. Она никуда не делась и стояла на прежнем месте. Стоило ему бросить на нее мимолетный взгляд, как он уже не мог отвести от нее глаз.

Боже, как она была красива! Но было в ней еще что-то, что будоражило его и заставляло снова и снова обращать к ней свой взгляд. Но что? Хотелось бы ему это знать.

— А где Кайли? — спросил он, снова оборачиваясь к Джоанне.

— Она все еще в школе, — сообщила кузина о своей младшей сестре. — У нее завтра утром экзамен, а потом ее заберут и привезут на семейный совет.

— Хорошо, очень хочется увидеть ее. Не могу поверить, что на следующий год она уже будет на последнем курсе.

— Ей нравится учиться в колледже, и она делает успехи, — сказала Джоанна. — Я очень ею горжусь.

— Мы все ею гордимся, — поддержал кузину Синклер.

— Посмотри, кто пришел, Кейл! — воскликнула Джо. — Шарлотта и Чарльз Кингсли. Придется нам пробираться сквозь эту толпу. Нужно подойти поздороваться.

Улыбнувшись двоюродным братьям, Джоанна взяла мужа за руку и увлекла за собой.

— Еще увидимся, — добавила она, отходя. Кейл со смехом обернулся:

— Она считает, что вправе мной распоряжаться. Интересно, почему?

Как только супруга отошли, Синклер шепнул кузену:

— Кто она?

Джоун повернулся к нему:

— Ты это о ком?

— О той женщине, на которую ты постоянно смотришь весь вечер.

Джоун криво улыбнулся. Синклер всегда отличался проницательностью.

— А что, это было так заметно?

— Только для меня. Так кто же она?

— Не имею ни малейшего представления, — искренне признался хозяин приема. — Мне самому хотелось бы это знать.

Синклер улыбнулся:

— Уверен, что долго ты в неведении пребывать не будешь.

— Надеюсь, что нет.

Синклер мгновенно стал серьезным и испытующе взглянул на кузена:

— Что-нибудь не так, Джоун? Тебя что-то беспокоит — я же вижу. Что это? Гонконг?

— Нет. Я же говорил тебе — скоро все закончится. Я собираюсь дать полный отчет обо всем завтра — на семейном совете.

— Может быть, все-таки скажешь мне, не будешь томить до завтра? — Синклер помолчал. — Мы все знаем, через что тебе пришлось пройти, чтобы добиться того, что ты сделал.

— Да, — спокойно ответил Джоун, не сводя глаз с загадочной женщины. — Но теперь я вернулся.

— Возвращаться тоже не очень-то легко, Джоун. Иногда на это уходит много времени.

— Может быть… — Он пожал плечами. — Наверное, я немного устал. — Джоун задумался на секунду. — Нет, если сказать честно, я очень устал.

На его лице появилась улыбка, но быстро погасла.

— Мы все очень волновались за тебя, — при знался Синклер.

Джоун бросил на него быстрый взгляд:

— Вы думали, что я все брошу?

— Нет, но временами я хотел, чтобы ты именно так и сделал. Перед тобой стояла почти непосильная задача, и все это хорошо понимали, Джоун.

— Но я все-таки справился. Я добился своего и все время ощущал помощь и поддержку почти всех членов нашей семьи.

— В каком-то смысле это так, — согласился Синклер. — Но нам не пришлось пережить того, что пережил ты.

— С волками жить — по-волчьи выть, — тихо произнес Джоун, вспоминая то время, когда он вел рискованную, а иногда и противозаконную игру. Но он никогда не считался в их большой дружной семье благоразумным и тихим. Или слишком большим моралистом. — Это заняло много времени. Но я не мог думать ни о чем другом, не закончив начатое.

— Зато теперь ты можешь расслабиться, Джоун.

— Могу что? — Он снова оглянулся на женщину и неожиданно подумал, как бы ее, интересно, изобразили великие французские живописцы. Если бы им вообще удалось это сделать. Вряд ли бы они смогли передать ее образ. В ней было что-то неуловимое, ускользающее от понимания.

— Теперь ты можешь расслабиться, — повторил Синклер.

Джоун невесело рассмеялся:

— Я не уверен, что умею отдыхать. И знаешь, что еще?

— Что же?

Джоун посмотрел на него:

— Я не уверен, что умею отдыхать с кем-нибудь, кроме членов нашей семьи. Или что я умею общаться с кем-нибудь, не создавая при этом особых проблем.

— Тебе необходимо отдохнуть, Джоун. Устрой себе длинные каникулы, постарайся забыть обо всем том, через что тебе пришлось пройти, прошу тебя, — настойчиво сказал Синклер, с беспокойством глядя на кузена.

Джоун слабо улыбнулся:

— Посмотрим, Син. Сейчас я не могу тебе сказать, что буду делать в следующем месяце. Зато у меня нет никаких сомнений в том, что я буду делать в оставшийся вечер.

Жюли наблюдала за тем, как ее отец, стоя возле полотен, которые он отреставрировал, наслаждался охами и ахами восторженных зрителей. Она давно не видела его таким счастливым. После смерти матери ее отец жил исключительно своей работой, а также признанием и похвалами, которые сопутствовали ей. Остальное совершенно перестало интересовать его, даже к единственной дочери он относился как-то отстраненно.

— Шампанское?

Она отрицательно покачала головой. Молодая официантка, одетая как танцовщица с полотен Дега, двинулась с подносом дальше, улыбаясь гостям.

Из того, что ей уже удалось рассмотреть, Жюли сделала вывод о качестве охранной системы в доме у Джоуна Дамарона. Система была первоклассной. Но Жюли найдет способ справиться с ней. Ей всегда это удавалось раньше без особого труда. К тому же сейчас она располагает запасом времени, у нее впереди целый месяц. Тогда почему же она весь вечер находится в таком взвинченном состоянии, словно каждую секунду рядом с ней готова была взорваться мина?

— Шампанского? — снова раздался рядом голос, на этот раз приятный мужской баритон.

Жюли покачала головой, поворачиваясь к официанту, но вместо одетого в костюм девятнадцатого века джентльмена она увидела перед собой Джоуна Дамарона. В руках он держал бокал шампанского. Единственный человек на этом вечере, с которым она не хотела разговаривать.

— Нет, спасибо, — вежливо отказалась она, стараясь прийти в себя от неожиданности.

В конце концов, этот человек — хозяин вечера. Она не могла просто так отшить его.

— Может быть, вы хотите что-нибудь другое? — поинтересовался он. — Что я могу вам предложить?

— Нет, ничего.

Он был высоким, стройным, в меру мускулистым. В прежние времена из него наверняка бы вышел идеальный воин. В его фигуре — не такой уж внушительной — чувствовалась скрытая сила, как ей показалось — даже угроза.

Сейчас, когда он стоял так близко, Жюли разглядела цвет его глаз — золотисто-карие с черными искорками. И в данный момент они излучали веселье.

Она мысленно спросила себя: «Интересно, что он увидел смешного? Неужели его забавляет мой вид?»

Несмотря на подтянутый вид и внешний лоск, Джоун Дамарон выглядел усталым. «Отчего у него темные круги под глазами? Почему он подошел ко мне? И самое главное, удастся ли мне выдержать это испытание?» — снова промелькнуло в мозгу Жюли.

Стоя так близко от него, Жюли отчетливо ощущала ту силу, которую она угадала в нем раньше. Чувствовалось, что Джоун тщательно контролирует свое поведение и свои поступки. Но у Жюли было подозрение, что этот контроль мог исчезнуть в любую минуту, вынося из глубины его сознания на свет Божий что-то чрезвычайно опасное и даже дикое.

К счастью для нее, это всего лишь мимолетная встреча на званом приеме. Джоун выполняет свое обязанности хозяина. Скоро он отойдет от нее к другому гостю. И ее сердце перестанет так бешено колотиться.

Джоун поднес к губам бокал шампанского, от которого она отказалась, и сделал маленький глоток.

— Ну хорошо, раз я ничего больше не мог для вас сделать, тогда, может быть, вы сможете что-нибудь сделать для меня?

— Не могу представить, что это может быть, — спокойно ответила Жюли.

Пока ей удавалось умело скрывать свое волнение. Она выбрала слегка шутливый и безобидный тон разговора.

Джоун до сих пор не мог понять, что такого особенного было в этой женщине, чем она так притягивала его к себе, но ему нравилось стоять рядом с ней. Ее роскошные каштановые волосы спускались чуть ниже плеч и слегка завивались на концах. В ее светло-карих глазах, огромных влажных и настороженных, напоминающих глаза оленя, светился ум. Почему-то он подумал, что она ценит и понимает юмор. Белоснежная кожа казалась нежной, как шелк.

— Для начала вы могли бы назвать мне свое имя.

— Всего-то…

«Безобидный шутливый тон», — напомнила себе Жюли. Она должна вести себя так, как если бы на его месте был любой другой мужчина, и не обращать внимания на исходившую от него волну чувственности, которая была для нее неожиданностью.

Она протянула ему руку:

— Я — Жюли Ланье.

— А я — Джоун Дамарон, — ответил он, пожимая ей руку.

Жюли улыбнулась, потому что он сообщил ей это так, словно она не знала этого раньше.

— Я ни секунды в этом не сомневалась.

— Простите?

— Я не сомневалась, что вы — именно Джоун Дамарон, хозяин этого великолепного приема и обладатель прекрасной коллекции картин. — Она улыбнулась шире и выдернула свою руку из его пальцев, так как он, по-видимому, не собирался ее отпускать. — Я видела вашу фотографию в газете. — Жюли на секунду задумалась. — Наверное, это была старая фотография.

— Не знаю, я не видел. А почему вы так думаете? — Джоун Дамарон с любопытством взглянул не нее.

— На фотографии у вас не было таких синяков под глазами.

— Вы второй человек, который мне об этом говорит. Первой была моя четырехлетняя племянница.

— Значит, я либо невоспитанна, либо простодушна, как маленький ребенок. — Жюли скорчила гримасу. — Наверное, и то и другое. — В действительности эта характеристика абсолютно к ней не относилась, но она пока уверенно справлялась со своей ролью. — На самом деле, я же вас совсем не знаю, так что подобные темные круги под глазами могут быть наследственными. Мне не стоило это говорить. Я прошу прощения.

— Не нужно извиняться, — мягко сказал Джоун. — А эти синяки вовсе не наследственные.

Где-то она допустила ошибку. Жюли хотела поскорее отделаться от него, а вместо этого привлекла к себе еще больше внимания.

— Синяки появляются, когда я хронически не высыпаюсь. И еще от некоторых других вещей, — нашел нужным объяснить Джоун.

«Если кто-то в мире может спать спокойно, это должен быть Джоун Дамарон, — подумала Жюли. — У него ведь есть все, о чем только можно мечтать. Какие же демоны не дают ему спать спокойно? И почему мне это так любопытно?» Она одернула себя. Нечего копаться в этом элегантном красавчике, олицетворявшем богатство и власть. Она, в конце концов, не психоаналитик.

— Расскажите мне что-нибудь о себе, — попросил он.

— У меня нет синяков под глазами, — коротко ответила Жюли, надеясь этим ответом пресечь дальнейшие расспросы.

— Это точно… А я мог видеть вашу фотографию в газете?

— Маловероятно.

Она не стала вдаваться в подробности, но, насколько ей было известно, ее фотография ни разу не появлялась ни в одной газете. Она была не той личностью, чьи портреты украшают полосы газет.

Жюли с надеждой оглянулась на отца — может, он уже готов идти домой? Но куда там! Отец что-то с воодушевлением рассказывал, отчаянно жестикулируя, какой-то полной даме, увешанной драгоценностями.

Жюли снова повернулась к Джоуну. «Странно, что он никак не отходит от меня. Ему бы уже давно пора отойти к другому гостю, вон сколько их в зале», — с раздражением подумала она.

Джоун чувствовал, что Жюли не очень довольна тем, что он подошел к ней. Интересно, почему? Он не думал, что в комнате найдется хоть одна женщина, которая бы не хотела привлечь к себе его внимание.

Джоун вовсе не был тщеславным и не страдал завышенным самомнением, просто с самого детства он привык к тому, что нравится женщинам, и находил это совершенно естественным.

Он посмотрел на мужчину, стоявшего у картины Ренуара.

— Вы имеете какое-то отношение к Кольберту Ланье?

— Это мой отец.

— Ваш отец очень талантлив. Жюли улыбнулась:

— Откуда вы знаете?

— Вы думаете, я не знаю?

Она уже не первый раз улыбалась ему. В ее улыбке была уверенность, которая говорила Джоуну, что, хотя Жюли и не очень нравится, что он уделяет ей внимание, она не отвернется и не отвергнет его, во всяком случае не сразу. Его взгляд упал на ее полные чувственные губы, покрытые тонким слоем блестящей помады. Он мог бы стереть ее одним поцелуем.

— Тогда расскажите мне, — мягко сказал он. Ее улыбка померкла.

— Нет, простите меня. Конечно, вы знаете об этом. Вы же сами наняли его для реставрации полотен из вашей коллекции.

Она обманывала сама себя. С этим мужчиной надо быть всегда начеку, ничего не может быть безобидным, даже светская беседа. Джоун Дамарон не был обычным мужчиной. Он был мужчиной, которого она через месяц собиралась ограбить.

— Прошу прощения, — Жюли решила взять хотя бы короткий тайм-аут, если он не собирается отходить от нее. — Я пойду принесу себе минеральной воды.

Легкое прикосновение к ее руке заставило Жюли остановиться.

— Кто-нибудь вам ее принесет. — Он огляделся по сторонам и встретился взглядом с симпатичной официанткой, одетой в голубую пачку танцовщицы с картины Дега. — Пожалуйста, принесите минеральной воды.

— Конечно, сэр, — ответила официантка и поспешила выполнять его просьбу.

Жюли посмотрела ей вслед. Это было легче, чем смотреть на Джоуна Дамарона. Вся его сила была направлена сейчас на нее. Жюли чувствовала это каждой порой своей кожи, каждым нервным окончанием. Ей было не по себе в обществе этого человека.

— Неплохая идея нарядить официантов в такие же наряды, как и персонажи картин, — сказала Жюли, которую начала нервировать затянувшаяся пауза.

— Вы так думаете?

Джоун протянул пустой бокал проходившему мимо официанту и взял ее левую руку. Медленно он провел по ее среднему пальцу:

— У вас нет следа от кольца.

Он произнес это как утверждение, но Жюли поняла, что это был скорее вопрос.

— Я не ношу украшений.

— Даже обручальное кольцо?

— Нет, я ведь не замужем.

Именно это и хотел узнать Джоун, но он по-прежнему не выпускал ее руку. Ему нравилось ощущать ее в своих руках. У нее были сильные пальцы и мягкая нежная кожа.

— Вы здесь с кем-то? — продолжал он свои расспросы.

— Я пришла с отцом.

— Вы даже представить себе не можете, как я рад это слышать. — При этих словах мягкая улыбка осветила его лицо.

Его голос был низким и обаятельным, он обволакивал Жюли, создавая вокруг них особую интимную атмосферу, отделявшую их от шумной толпы.

Этот человек представлял для нее угрозу, и она не должна была забывать об этом ни на секунду. Жюли не привыкла общаться с такими людьми, обладающими огромным природным обаянием. Для того чтобы произвести на нее такое впечатление, Джоуну не нужно было ничего делать. Ему достаточно было просто существовать. Его улыбка была опасной, прикосновение — рискованным. Он заставлял женские сердца трепетать.

Жюли была уверена, что в комнате есть немало женщин, которые завидовали ей, но это не имело никакого значения. Ей нужно сконцентрировать свои защитные силы и постараться игнорировать его чары. Казалось, он пропускал сквозь нее электрический заряд. Жюли чувствовала себя так, словно ожила только тогда, когда он подошел к ней через весь зал.

Она откашлялась:

— Кстати, большое спасибо за то, что не забыли моего отца.

Джоун наклонил голову и удивленно посмотрел на нее:

— Не забыл его? Что вы имеете в виду, Жюли?

— Я хотела сказать: хорошо, что пригласили его сегодня.

— Как же иначе? Ваш отец внес большой вклад в сегодняшний праздник.

Он сказал это таким тоном, словно это было само собой разумеющимся. И это снова заставило Жюли улыбнуться. Странно, ей было легко и приятно ему улыбаться, хотя должно быть совсем наоборот.

— Некоторые заказчики не считают нужным приглашать реставратора после того, как работа уже закончена, — объяснила она. — Поэтому он очень любит такие вечера, как этот, когда отец видит, что его работа оценена по достоинству.

— Я счастлив видеть здесь вас обоих, — произнес Джоун тоном любезного хозяина и после паузы спросил: — А ваша мама тоже здесь?

— Моя мама умерла шесть лет назад.

— Мне очень жаль.