Этому типу вечно не везет. Во время отпуска в Вест-Индии он надеется, что уличные певцы отстанут, если он просто будет их игнорировать.
Наконец наша группа чуть не угодила под перекрестный обстрел, который ждал нас в большом отсеке, где на некоем подобии громадных антресолей хранились документы адвокатских контор Денвера. На входе в отсек нас притормозил Старший.
— Не обращай на них внимания, дорогая.
— Ты чего? — спросил я шепотом. — Заметил что-нибудь?
И вот этот служащий средних лет обедает в закусочной здоровой пищи, он съел зеленый салат и выпил морковного сока. Мальчишка садится к нему за столик, хотя три часа дня и закусочная полупустая. Мужик чувствует жуткую вонь — точно от хорька, только еще резче — глаза у него слезятся, спазмы в желудке. Мальчишка улыбается, скаля кривые желтые зубы.
— Слушай, кэп, — сказал он. — Если б мне велели устроить засаду со стрельбой, я бы организовал ее именно тут. Давай-ка малость шумнем: глядишь, какая-нибудь живность из травы повыскакивает?
Я кивнул, и мы подбросили пару шумовых гранат. Полыхнул мертвенный свет; едва унялся грохот, мы ворвались внутрь. Надо же: там на коробах действительно мостился снайпер, который у нас на глазах, закрыв руками уши, свалился с верхотуры на пол. Высота была нешуточная, так что приземлился он хуже некуда.
— От меня всегда так пахнет, ну… перед этим. — Мальчишка протягивает ему карточку, на которой красными буквами напечатано:
Старший, метнувшись первым, выпнул у него из рук оружие и прижал тело к земле, но вскоре ослабил хватку и поднялся. Подоспев, я понял почему: снайпер упал вниз головой, так что шея у него лопнула, как веточка.
\"Привет. Я — Джерри. Вот мои инструкции: Когда это начнется, не паникуй. Садись, где бы ты ни был, и спокойно сообщи доброжелательному человеку поблизости, что у тебя будет припадок. Объясни ему следующее:
— Тьфу, блин, — только и вырвалось у меня.
Когда начнется, вы должны обернуть палец носовым платком, полотенцем или салфеткой и запихнуть мне в рот, чтобы я не прикусил язык. Другой рукой расстегните мне воротник, ремень, развяжите ботинки и откройте ширинку, чтобы ослабить давление на мой пах. Во время моих приступов часто возникают эрекции. Это естественная вещь. (Если я наложу в штаны, вымойте меня горячей водой с мылом и дайте смену белья).
Тронулись дальше. Улитка и та ползла бы быстрее. По пути нейтрализовали еще несколько ловушек, хотя теперь, когда мы просчитали алгоритм русских минеров, они и угадывались легче, и обезвреживались проще. В общем, пока все шло неплохо. Земная кора снаружи была уже в милю толщиной, а мы все спускались, углубляясь в разбег чуть покатых коридоров и галерей, вдыхая воздух, не знакомый ни с солнечным светом, ни с дождем. Даже для смерти это место было чересчур мрачным — мне с невольным ужасом представилось, как мой дух сиротливо бродит здесь, потерянный в извивах бесконечной темноты.
Будьте осторожны: когда я оклемаюсь, я иногда набрасываюсь на людей, а могу и в горло вцепиться, как зверь. Бог вознаградит вас за доброе дело.
На стенах местами крепились телефоны, но шнуры у них были вырваны, а сами аппараты раскурочены. За спиной оставались бессчетные анфилады, где хранились какие-то судебные тяжбы тридцатилетней давности; десятки тысяч бобин фотопленки различных киностудий; меха, антиквариат и черт знает что еще. Один из отсеков был заполнен коллекционными автомобилями, в другом стояла полусотня терракотовых солдат династии Цинь (вероятно, вывезенная из Китая контрабандой, но по-прежнему хранящая верность своему императору).
Ваш покорный слуга, Джерри Эллисор\".
Миновали мы и двоих здешних охранников, а также с полдесятка разного рода клерков — все как один связанные и безжалостно лишенные жизни. Тринадцать ни в чем не повинных людей, убитых… за что?
Без долгих раздумий мужик бросает деньги на стол и пытается смыться. Но слишком поздно. С глухим гортанным криком мальчишка бросается ему наперерез, валится на пол и оборачивается вокруг его ног, точно питон. Внезапная вонь мочи и экскрементов — Джерри наложил в штаны. Потрясенный мужик видит у дверей полицейского и умоляет о помощи.
— Черт бы меня побрал, — вполголоса ругался Старший, — у меня теперь просто руки чешутся перестрелять все это сучье.
— Что ты делаешь с ребенком, грязный извращенец?!
— Я не понимаю, какого черта им вообще здесь надо? — тоже вполголоса вторил ему Банни. — Это ж риск какой, да и времени сколько ушло. Неужели парни недорубают, что им отсюда не выйти?
Дубинка бьет его по башке. Через пять часов, после звонка адвоката вашингтонскому кузену из ЦРУ, его, дрожащего, едва живого, выпускают из тюрьмы.
Я двигался молча.
Во время припадка Джерри иногда выкрикивает пророчества, которые почти всегда сбываются. В Черный Понедельник он ворвался на биржу, глаза горят, волосы дыбом, сорвал с себя одежду и застыл голый перед окаменевшими финансистами, тело багровое и воняет, как сотня хорьков. Упал, катался по полу, скаля жуткие желтые зубы и извергая сперму[Mx1]:
— Нет, правда, — не унимался Банни, — что ж за хрень такая? Поход суицидников-невозвращенцев за пыльными архивами? Тут что, фантастический фильм?
— Продавайте! Продавайте! Продавайте!
— Может, они рассчитывали управиться шустрее, — рассудил Старший. — И тут что-то у них сорвалось.
Это был худший кризис с 1929 года, — утверждали ошеломленные брокеры и перекупщики.
— Видно, пришли за чем-то очень важным для них, — призадумался Банни. — Настолько, что пока не справятся, даже хвоста не боятся. Нашего или чьего-то еще.
— В его голосе звенели деньги. Такому веришь.
— А откуда нам знать, сколько вообще их там? — вслух подумал Старший. — Может, целый взвод, и мы им как слону дробина. Или они подмогу ждут. Машин наверху вроде как не было, но ведь могут и понаехать. А с ними еще взвод автоматчиков.
Слово о Джо-Мертвеце
Доктор Фишер внимательно изучил статью, понятливо ухмыльнулся.
Эта мысль отрезвляла. Действительно, хвастаться особо нечем; подумаешь, прорвались через пару заслонов. А сколько их еще впереди? Тем не менее надо двигаться. Я снова проверил маршрут. Нам предстояло пройти ряд помещений поменьше — судя по всему, с более современным реквизитом. Что-то вроде делопроизводства какого-нибудь крупного предприятия.
— Двойное убийство… револьвер 32 калибра… поскольку пропали сумочка женщины и бумажник мужчины… ограбление… свидетель сообщил, что видел \"очень высокого человека, убегающего с места преступления\"…
— Чисто, — дал знать верный Старший Симс, обследовав на пару с сержантом Рэббитом соседнюю келью.
Свидетель, Урия Грант, прикованный к инвалидному креслу, объяснил, что развлекается, разглядывая город в телескоп. \"Я могу читать газету из-за чужого плеча на расстоянии в двадцать кварталов\", — похвастался он.
— Привал на пять минут, — объявил я как старший по званию. — По схеме, до цели с полкилометра.
\"Я — хорошая ищейка, — добавил он самодовольно. — Заняться мне нечем, вот и смотрю, чем промышляют другие. Чего греха таить, странные вещи я видел\".
Экранчик на сотовом выдавал зигзаг, ведущий к закуту Хекеля: двадцать три поворота и дюжина проходов. Сладкий — можно сказать, с поллюцией — сон любого засадника.
От него потребовали подробностей. \"Ах да, — сказал он, — бежавший преступник… подозреваемый, по крайней мере… или лучше назвать его виновным? Да, так этот потенциально виновный был очень высокого роста. Воротник куртки поднят. Лица я не разглядел, но зато заметил руки: белые, нежные, проворные, молодые. Нет, он не был в пальто, — простая курточка. Любит холодную погоду, видать\".
— От Кирка что-нибудь есть? — поинтересовался Старший.
— Откуда? Тут сверху такая толща: никакой сигнал не пройдет.
Да, Урия Грант умеет привлечь к себе внимание, — подумал доктор. Конечно… кругом полно молодых парней… даже в самый холод его пациент не носил пальто. Гммм. Может, не тянуть, а сразу позвонить в полицию? А клятва Гиппократа? И ведь доказательств нет. Надо что-то другое придумать.
Снова спуск. Нервы были настолько на взводе, что шагни сейчас из-за угла моя девственница тетя со щеночком в одной руке и ребеночком в другой, не знаю, кого бы мы отымели жарче.
Он открыл ящик, вынул девятимиллиметровый «Хеклер-Кох» П-7, передернул затвор, дослав патрон. Пристроил пистолет под пиджак к правому бедру.
Безусловно, уроды спецназовцы открыли огонь первыми, так что не имелось причин отказать им в ответной любезности. Ничего нового не происходило. Пальба звучала где-то в стороне. Случайно мы вышли на место, где оказались навалены порожние магазины от «калашей». Еще здесь были лужи крови, но трупов не оказалось. Получается, раненые или ушли сами, или их уволокли. Сделав кое-какие выводы, я попытался на известной мне частоте выйти по коммуникатору на кого-нибудь из «Пилы» — ничего, один белый шум. Я опять глянул на экранчик. «Два раза налево, пятнадцать метров прямо», — пробормотал я машинально.
Наперекор профессии он ненавидел своего пациента, юного Гая Уорта, типичного социопата. Весь мир у него в долгу. Прирожденный уебок, как выражался доктор. Он ненавидел уебков и знал, что только зря тратит на них время. От уебков один геморрой.
На первом левом повороте мы приостановились, и Старший мельком выглянул за угол.
— Чи… — только и успел сказать он, прежде чем все утонуло в дробном грохоте автоматных очередей.
На самом деле он был разочарован в профессии психиатра как таковой. Он уже почти решил бросить это дело и найти место судового врача или, может, необременительную практику в американской колонии в Танжере, Афинах, Риме, Бейруте… общая терапия… возможно, какие-нибудь нетрадиционные методы. Может выйти совсем неплохо. Доктор был молодой, изящный, хорошенький и голубее некуда.
— Ложись! — проорал я, и мы попадали на пол, рыская стволами в поисках цели. Но сполохов выстрелов видно не было. Каменные своды вторили пальбе громовым эхом, но, как ни странно, нас эта перестрелка не касалась. По крайней мере, пока.
Послать подальше работу с пациентами, которых направили другие врачи, послать поездки в Нью-Йорк и практику с рекламными и издательскими шишками с Мэдисон-авеню. Настанет день, когда он скажет: \"Знаете что, мистер Гранфилд? Единственная ваша проблема — самопотворство и воспаленное эго. Вы думаете, что наебать МЕНЯ — самая важная вещь во вселенной. Ну, так поверьте мне: это невероятно скучно. К тому же вы — злобный дурак. И меня от вас тошнит\".
За ящики ужом ввинтился успевший уже отлучиться и вернуться Старший.
Так что, решил доктор Фишер, взглянув на часы, сейчас будет его последний психотерапевтический сеанс — с убийцей, сомнений нет, — причем убийцей, намеренным убить его. В блокноте и на скрытом магнитофоне все записано. Ну ладно: чему бывать, того не миновать.
— Это вон там, кэп, — махнул он рукой, — по соседству, через зал.
Звонок в дверь. Он открыл. Прохвост тут как тут, невредимый, руки в карманах куртки, мерзкая улыбочка. Пистолета в кармане не видно — скорее всего, заткнул за пояс.
— Стой, — оборвал его Банни. — Значит, это… «Пила»! Она, родимая! — Но, приставив руку к уху, озадаченно нахмурился. — Хотя нет. Вроде как из одних акаэмов строчат.
— Привет, Гай. Входи. Я тебя ждал.
— Прав наш Рэббит, — отирая пот со лба, щерясь, кивнул Старший. — Как будто свои в своих стреляют.
Парень вошел. Надменно посмотрел на доктора, и тот ответил ему каменным взглядом.
— Или, может… — Банни осекся на полуслове. За него договорил я:
— Проходи.
— Или, может, расстреливают.
Он открыл дверь в приемную. (Секретарша уволилась на прошлой неделе: \"Знаете, доктор: по правде сказать, ваша практика — это анекдот. А анекдот не может быть бесконечным\").
Расстреливают? Наших? Нет, не может быть!
— По коням! — вскочил я, не помня себя.
Парень вошел и повернулся. Он жевал жвачку.
Мы уже подлетели к двери, собираясь ворваться, но тут что-то произошло. Пальба была в разгаре, с секундными паузами, когда кто-нибудь из стрелявших менял магазин, но стоило мне схватиться за дверную ручку, как раздался новый звук.
— Садись, Гай.
Это был рев. Никак иначе не скажешь. Глубокий, грубый, исполненный свирепой силы рык. Извергаясь, его раскаты сотрясали стены и неистово плясали под сводами потолка. Что это? Какое-то животное? Точнее, дикий, необузданный зверь?
Парень сел, вытянул ноги.
— Офигеть. Что это? — изумился даже Старший.
— Ну и как наше здоровье?
— Не знаю. И как-то даже знать не хочется, — поежился Банни, даром что сам не робкого десятка.
Парень удивился. Доктор никогда так прежде не говорил. Психиатр подался вперед с плотоядной ухмылкой.
— А вот я знаю, — сказал я, распахивая дверь.
— Снилось ли нам что-нибудь интересное?
В проходе было пусто; раскаты рева и крики полонили его дальнюю часть. Я пополз вдоль стены, готовый продырявить любого, кто выйдет навстречу, чувствуя спиной, что Старший с Банни ползут следом, так же бесшумно.
— Да, по правде сказать, кое-что снилось. Мне снились вы, доктор Фишер.
На подходе к боксу Хекеля мы остановились. Металлическая дверь в нем была закрыта, но на уровне груди изъязвлена пулевыми отверстиями.
— Чудно! И что же именно?
— Ну что, кэп, заходим? — спросил, поравнявшись со мной, Старший.
— А вот что, — парень стиснул рукоятку пистолета.
И тут стрельба разразилась с новой силой. Мы, не мешкая, рассеялись. Кстати сказать, толстенные стены бокса благополучно гасили все пули.
Надо дать ему время, чтобы остались отпечатки пальцев, — подумал доктор. Парень вытащил пистолет. Град пуль отбросил его назад на стул, кровь хлынула изо рта. Ошеломленное выражение на его лице, он рухнул со стула, мертвый. Доктор потянулся к телефону…
Выжидая, когда пальба хоть немного уймется, я рупором сложил ладони у рта.
Пули совпали. Доктор даже стал местным героем — но не для руководства клиники. Перестрелка, как на Диком Западе, в его приемной… убил пациента… немыслимо. Они были счастливы, что он подал в отставку.
— «Пила»! — рявкнул я что было мочи.
Доктор Фишер чувствовал себя превосходно.
Стрельба на секунду заглохла, и тут снова грянул рев. Нет, не в ответ на мой крик. И, судя по всему, это был не голос человека, а рев зверя внушительных размеров и пугающей силы.
зловонный тупик
— «Пила»! — опять проорал я. — Это «Эхо»! «Э-хо»! «Э-хо»!
— Я должен предупредить вас, доктор. Понимаете, они что-то в нем вырастили. Это живое, это…
— Na pomosch! — раздалось из-за двери. На русском.
— Да полно вздор молоть. Где его палатка? Подождите-ка снаружи.
Нет, не «Пила».
Через несколько секунд доктор выбрался с таким видом, точно его ударили по яйцам.
Я крикнул снова, на этот раз позывные Хэка Петерсона:
— Ну что, посмотрели?
— Бульдог, Бульдог! Это Ковбой! Ков-бой!
Дрожа, он кивнул.
— Kakoi na fig kovboi! Spasai, brat! A-a-a!
— Что-то между сороконожкой и растением, растет у него во внутренностях, выпуская корни.
— Dver derzhi! — выкрикнул еще кто-то.
— Может, отравить? Вколоть ему чего-нибудь?
За дверью снова взревело — слегка по-другому, не так густо, но столь же свирепо и дико, — и по новой раздалась пальба.
— Хреновое дело. Эта штука проникла Джерри в кровеносную систему… бедный парень. Ну, либо так, либо…
Старший смотрел на меня, ожидая указаний. Я же, подобравшись ближе к изрешеченной пулями двери, орал уже на русском, все пытаясь докликаться Хэка. Наконец — тоже ором — спросил, что там происходит.
На вопрос не ответили. Опять рев, опять выстрелы и истеричные крики на русском.
Мы понимающе переглянулись. К счастью, у нас оказался ротенон. Доктор наполнил шприц, и мы вошли. Вонь просто сбивала с ног, проникала в глотку, легкие, не давала дышать.
— Konets emu! — проорали из-за двери. Наконец оттуда раздался одинокий и тоскливый истошный вопль: — Valim!
О Боже, теперь видно, как она шевелится у него под кожей. Мы даем ему лошадиную дозу морфия и ларгактила.
— Ну что, лезем в эту бучу или нет? — спросил решительно Старший.
Быстрый надрез и рывок плоскогубцами, жуткая красная голова — существо крутилось и извивалось, корни и головы торчали повсюду. Доктор воткнул шприц и надавил на поршень, но игла вырвалась у него из рук, и он отпрянул.
Я мотнул головой. Автоматные очереди делались короче и реже.
— Бежим отсюда, оно яйцами плюется!
— Запас кончается, — определил Банни. — И все равно только акаэмы, будто стреляют с одной стороны. Или другого оружия ни у кого нет.
И личинками тоже; Реджи уже потерял всякое сходство с человеком, — головы и корни торчат из каждого дюйма его тела, извергая личинки с прозрачными острыми зубками.
Раздалось несколько одиночных выстрелов, и пальба стихла: видимо, закончились патроны. И тут послышалось такое, отчего похолодело в груди. Темноту шилом пропорол душераздирающий вопль, на этот раз явно человеческий — высокий, полный невыразимой муки. Перерастая в заполошный визг, он оборвался жирно чавкнувшим звуком. И все. Тишина. Жуткая, мертвящая.
Я задержался только, чтобы выстрелить Реджи в голову. Мы понеслись со всей прытью, но было уже поздно: нас облепили личинки, они забирались все глубже в глаза, нос, во все дыры, проедали путь в….
Я приблизился к двери, держа палец на спусковом крючке (теперь уже скорострельного пистолета). Тут снова раздался вопль, но не безысходного страдания, а злобного торжества хищника, познавшего вкус крови. По громкости он ничуть не уступал только что стихшей стрельбе; эхо, отпрянув от стен, тугим кулаком шибануло по перепонкам. Тем контрастней воспринималась нависшая вслед за тем тяжелая, недобрая тишина, не сулящая ничего хорошего. Секунду-другую мы стояли неподвижно; потом товарищи посмотрели на меня.
Но мы выжили. Мы искупались в керосине, который по счастливой случайности оказался под рукой. Как и любой мутант, этот из-за отсутствия иммунитета был необычайно восприимчив к биологическим и химическим веществам, — нюхнул керосина, и нос чист. Палатку и землю вокруг мы спалили дотла. Немыслимо разбивать лагерь в таком месте.
— Заходим на цыпочках, — прошептал я. — Гасим всех, кто не ОВН.
Мы шли, пока усталость и темнота не вынудили нас устроиться на привал. Поужинав тушенкой, Уилсон раскурил трубку.
Старший с Банни кивнули. Времени на расспросы не было.
— Мы, наверное, случайно наткнулись на что-то.
Взявшись за ручку двери, я рывком ее повернул. Выстрелов не последовало. В открывшуюся щель полетела моя последняя шумовая граната. Прикрыв от грохота уши, через секунду мы ворвались в бокс, готовясь довершить задел. И застыли.
— Хочешь сказать, это чудище вывели в лаборатории?
Увиденное садануло как обухом по голове; лишь присутствие духа заставляло молчать и держать наготове оружие. За спиной судорожно вдохнул Банни. Мы молча озирали поверженную команду спецназа.
— Боюсь, что так, старина.
— Ну дела-а-а, — протянул вполголоса Старший.
— Тогда нам всем кранты!
Помещение было не сказать чтобы большим, примерно пятнадцать на двадцать, со штабелями коробок от пола до потолка. У стены стояло несколько укрытых полиэтиленом ЭВМ: старых, перфокарточных. Еще стол, стул и этажерка с ящичками формуляров. Пол усеян гильзами; призрачно-зеленоватым облаком слоился в спертом воздухе пороховой дым. И восемь трупов, неряшливыми грудами; вся команда в полном составе. Перебиты.
— Боюсь, что нет, старичок. Знаешь, почему скачет прыгающий боб? Там внутри прыгучий жучок.
– Как я понимаю, – наблюдая за ним, сказала девушка, – Илзе шла со стороны деревни. Но ты прав, это странно. Как пожилая женщина могла почуять неладное? Или… может, девушка подала какой-то знак?
Но не просто перебиты, а растерзаны. Их оружие, как и они сами, еще не успело остыть; пальцы свело судорогой на курках. Островами в лужищах крови проглядывали оторванные конечности и головы.
— Что ж ты предлагаешь?
– Как ты себе это представляешь? – удивился Эйз. – Оборотни не обладают иной магией, кроме способности к перевоплощению.
— Надо найти лабораторию и уничтожить ее.
— Боже, что здесь было? — зашевелился рядом Банни.
— А чем? Тремя пистолетами и ружьем?
– Но и этого хватило бы, – рассудила Истра. – Ты сам сказал, Ия хотела перекинуться и сбежать зверем. Если она готова была это сделать… кто мешал ей просто завыть? Это тебе не знак? В Стае узнают друг друга, так скажем, по голосу.
— Вот этот однотомник Шекспира пропитан новейшими взрывчатыми веществами. Намного разрушительней обычной взрывчатки, которая разрывает изнутри.
Я скорее почувствовал, чем увидел, как сплошной штабель коробок слева от меня начинает шевелиться, и едва успел оттолкнуть в стороны своих товарищей, прежде чем центнер бумаг, накренившись, грузно рухнул. Банни думал отскочить, но поскользнулся на предательски попавшей под каблук гильзе, да еще и смазал рукой по лицу Старшего.
– Мысль интересная, – согласился, подумав, ее начальник. – Только… Истра, мы с тобой рядом с домом Валтов, с владениями Вожака Стаи. И там на территории живут как минимум еще пять оборотней. Если бы Ия подала сигнал тревоги, ты думаешь, они бы не услышали его раньше, чем бабушка девушки?
— А как активировать?
Я едва успел увернуться от второго кренящегося штабеля, наставив готовый расплеваться огнем ствол на мелькнувшую за ним смутную тень.
– Ты прав, – вынуждена была признать его помощница. – Но Вилл ни о чем таком не упомянул.
— По-разному. Если взять книгу и смотреть на нее, нужно просто сказать: \"Так гасни, гасни же, свечи огарок\",
[48] или можно активировать телепатическим дистанционным управлением.
– Так и мы не спрашивали, – напомнил Эйз.
— А ты знаешь, где эта лаборатория?
— Кэп! — рявкнул Старший. — Там…
— Конечно. У меня есть приказы и координаты.
– Спросим, – решила девушка. – А вернуться точно придется, хотя бы за твоим цилиндром.
Это единственное, что я успел расслышать: нечто из-за того штабеля, что справа, шарахнуло меня, причем с такой силой, что я на лету лишь потрясенно подумал, не автомобиль ли это. При том я влет вписался в соседний штабель коробок, успев машинально уткнуть подбородок в плечо и тем смягчить столкновение, и оказался на полу. Силы удара хватило, чтобы картонно-бумажная громада, накреняясь, задела соседний штабель и так далее, по принципу домино. Опрокидываясь одна за другой, пыльные горы коробок загромоздили, казалось, все вокруг. Загремели разрозненные выстрелы, сделанные больше для острастки: как видно, каждый из нас опасался попасть в своих и одновременно увертывался от тонн рушащейся на голову бумаги.
— Ну так идем.
Сыщик чуть усмехнулся и занялся своим делом. Он снова по одному ему понятному следу вернулся к Королевской Тропе.
На рассвете мы двинулись в путь. Самый конец тупика — вот, что нам нужно.
Неподалеку кто-то оглушительно взревел разъяренной гориллой — разглядеть, кто именно, мешал курган из бумаг, да еще и ночной прибор съехал набок, так что в одном глазу было зелено, а в другом черным-черно. Между тем ко мне кто-то ходко пробирался; я наудачу вскинул пистолет, но его у меня вышибли с такой резкостью и силищей, что хрустнуло в запястье. Обезоружившей меня руки я так и не различил, увидел лишь какую-то зверюгу в черной каске и снаряжении. Набычась, словно боксер, тварь выбросила мощный, как кувалда, кулак, метясь мне в голову. Хорошо, что я по наитию поднял плечо, которым и успел прикрыться; удар пришелся вскользь, но сорвал с меня шлем: не выдержав, лопнули ремни. С потерей окуляров все погрузилось во тьму. Впрочем, нет: свет пробивался от оброненного кем-то из русских фонарика — неяркий, но достаточный, чтобы как-то отбиваться от нападающего.
– Пожилая женщина заметила плащ внучки с дороги, я думаю, – рассказывал Эйз по ходу дела. – Она вот тут сама свернула к тому месту, откуда мы с тобой идем, и тут же на нее напали. Преступник прятался сначала за теми кустами, потом вот тут за этим широким стволом кедра. И когда Илзе начала пробираться к внучке, дал ей пройти мимо, а потом напал со спины.
Три ключа. Высокие стены. Что-то вроде рожицы на пузыре.
– Она умерла здесь? – грустно спросила Истра, глядя на невинные мелкие цветочки и крохотный росток клена, выбивающийся из мха.
Крутнувшись волчком, я вскочил со своим выкидным ножом в руке. К чему задаром пропадать? Уж лучше счет «один-один». Жало лезвия выкинулось как раз тогда, когда жуткий детина пошел на сближение. Помимо черного комбеза на нем еще была полумаска, так что лица не разглядеть.
Музей. Я оказался в комнате с экспонатами — без дверей. Взглянул направо — там все пусто и залитая солнцем стена в сотне футов. Что-то не так с этой стеной. Это картина. Разрисованная стена. Она на самом деле внутри музея.
– Снова нет. – Эйз выбрался на дорогу, перешел ее, сделал пару уверенных шагов дальше, в кусты, почти у самого края Королевской тропы. – Здесь!
Зловонный тупик, смердящий гнилым временем и гнилым светом.
Видно только глаза, маленькие, глубоко посаженные, и широкий оскаленный рот с кривыми желтыми зубами. Бросаясь на меня, он издал нечеловечески жуткий рык. Мозг машинально, отстраненно анализировал: малый на порядок крупнее и сильнее меня, прямо матерый самец гориллы. И на нем вдобавок какие-то жесткие защитные пластины, вроде хитиновых. А что, с таким материалом, говорят, сейчас вовсю экспериментируют: не уступят в прочности бронежилету. На бедре у него пистолет, а у меня только нож. Вокруг раздавались вопли и стрельба.
уебки
Истра последовала за ним.
Налетчик в мгновенном броске попытался меня схватить. Но я не дался, скользнув вбок, и тот лишь успел скребнуть пальцами по моему бронежилету. Сделай он захват, и конец — тварюга меня попросту раздавит. И хотя, как известно, нож в умелых руках вполне способен пробить броник, я не собирался сейчас проверять свое лезвие на прочность, а, извернувшись, засадил его извергу прямо в рот — да-да, в самую глотку, через язык и мягкие ткани гортани, до кости. Вырвав лезвие, я тем самым выпустил наружу жуткой вой добела раскаленной ярости; только теперь в нем чувствовалась еще и не менее дикая боль. Тело зверюги забилось, утратив всякую собранность; бестолково месили воздух громадные кулаки. Я было подумал, что уклонился от них, но тут получил неожиданный удар, да такой, что врезался на лету в частично рухнувший штабель по соседству.
Пошатываясь, попытался встать, и тут на меня упала оставшаяся его часть.
Старик-домовладелец разбужен громким стуком в дверь.
– Вижу, – признала она.
Глава 37
Здесь было еще больше следов, заметных даже обычному человеку. Поломанные ветки, затоптанные оборванные листья.
— Господи, — стонет он, — опять пьяный индеец.
«Дека».
– Похоже, Илзе сопротивлялась, – заметила девушка. – И умерла не сразу.
Суббота, 28 августа, 15.22.
Он накидывает военную куртку и сует тупорылый револьвер \"Чартер Армс\" — из такого застрелили Леннона — в боковой карман. На секунду прислоняется к стене, чувствуя острую боль в левой руке и плече.
– И явно активнее, чем ее внучка. – Эйз сорвал измятый широкий лист. – Драка началась тут, и дальше жертва и убийца уже оказались там, дальше, где нашли второе тело. Но тут кровь. Возможно, даже не Илзе. Это нам расскажет наш ворчливый мэтр.
Остаток времени на Часах вымирания:
— Убирайся. Я вызову полицию.
– Но мы же не сможем узнать человека по этой капельке крови? – поинтересовалась Истра, разглядывая улику.
92 часа 38 минут (время местное).
— Нескоро приедет и тебе не поможет. Ты совратил мою дочь.
– Просто если это не кровь Илзе, некромант сможет сказать, как был ранен преступник, – пояснил следователь.
Близнецы возвращались к своему авиалайнеру под ручку — давно подмеченная и взятая на вооружение европейская манера: физическая близость, достаточная в то же время для конфиденциального общения.
\"Сейчас выезжаем, сэр\". Дверь вот-вот вылетит. Домовладелец стоит в шести футах от двери, пистолет наготове. Слышны сирены.
– Думаю, не серьезно он был ранен, – девушка оглядывала место. – Царапина. Иначе тут были бы еще следы крови.
— Иди тише, — вполголоса сказала Геката, легонько стискивая брату предплечье, — а то он смотрит. Да и Отто, наверное, тоже.
Дверь вылетает. Индеец врывается с бейсбольной битой, глаза дикие, как у взбесившейся кобылы. Патрульная машина с визгом тормозит на улице. Домовладелец стреляет индейцу в ногу. Индеец падает и, воя, катается по полу.
– Ты права. – Эйз тоже внимательно изучал все вокруг себя. – Больше ничего нет. Но… Если царапина на лице или на руке, это для нас хороший опознавательный знак.
— Да они всегда смотрят, — тоже вполголоса пробормотал Парис. — Бог ты мой, скорей бы убраться из этого места. У меня от него мурашки по коже.
Дверь распахивается, врываются разъяренные фараоны, пушки наготове. Увидев человека в армейской куртке, офицер Майк решает, что это и есть преступник. Времени он не теряет. Выпускает три пули. Домовладелец хватается за грудь и падает. Майк оборачивается, мрачно сует револьвер в кобуру.
– Хотелось бы верить, – без энтузиазма отозвалась девушка. – Только об этом Вожаку и его жене тоже лучше не говорить. Оборотни очень чтут свою семью, они тоже могут начать искать преступника ради мести. И это будет совсем нехорошо.
— От кого? От папика или от Отто?
— Готово.
– Согласен. – Эйз галантно придержал ветки, чтобы его помощница могла выбраться обратно на дорогу. – Истра, ты мыслишь, как настоящий следователь.
— От обоих, — фыркнул Парис. — Что один, что другой — змеи подколодные.
— Вы ранены, сэр?
Девушка комплимент не оценила, хотя и кивнула немного рассеянно. Те неприятные мысли, что появились у нее в доме Вожака, теперь стали еще навязчивее. Истра уже просто боялась думать. Это настоящее испытание – подозревать в убийстве лучшую подругу.
— Хм. Но змеи, согласись, полезные, — заметила сестра, похлопав по сумочке, где лежали несколько компактов с информацией, переданных Сайрусом. Возможно, теперь удастся наконец решить проблему эмоционального перегрева у берсерков или хотя бы несколько ее сгладить.
Он заботливо кладет руку на спину индейца. Это хорошая реклама. Медленно индеец поворачивается, лицо белое от боли и шока. Они пятятся в ужасе. \"Боже\", — стонут они в унисон. Марв, старший наряда, одобрительно машет рукой. Сирены скорой помощи вдалеке.
Близнецы подошли к самолету. У трапа встали навытяжку их собственные охранники.
— Я разберусь, ты меня прикрой только.
— Что-нибудь есть, Маркус? — непринужденно спросила Геката.
Страшные подозрения
Они сажают индейца на стул.
— Ничего особенного, мадам. Заправка проведена, на борт никто не поднимался.
— А попытки были? — шутливо осведомился Парис.
— Ты — герой.
Из дома Валтов следователи вышли уже ближе к шести вечера, и молодой человек, и девушка немного устали приветливо улыбаться и стараться быть вежливыми. А еще оба, кажется, переели. Эйз выглядел задумчивым и чем-то недовольным, Истра, как только за ней закрылась калитка соседского дома, просто стала мрачной.
— Так точно, сэр, — отрапортовал Маркус. — Хотел пройти мистер Отто, думал оставить вам цветы. Я сказал, что у нас приказ никого не пропускать.
– Первый день на работе, а она уже успела мне окончательно разонравиться, – выдала она своему начальнику.
— Он был коммунистом.
— А цветы?
– Забудь, – коротко велел он. – Замужем скучно.
— Правильно сделал, что пристрелил его, мы за тебя поручимся.
— Он их унес с собой.
– Тебе-то откуда знать? – недовольно осведомилась Истра. – И… там нет таких потрясений!
Полицейский сует ему в руку пистолет. Сирены все ближе. Индеец смотрит на пистолет с тупым недоверием. Легавые помогают мне сесть на стул? Дают мне пистолет? Скорая помощь сворачивает за угол в двух кварталах отсюда. Пули прошивают тело индейца. Нет времени на церемонии. Они переворачивают столы, валят книжную полку. Один швыряет стул в окно, когда скорая помощь тормозит.
Парис понимающе глянул на сестру.
– Там есть скандалы с мужем, – парировал Эйз. – Это не только скучно, но еще и слишком банально. По крайней мере, для такой умной женщины, как ты. А у нас…
— Это было круто, босс, по-настоящему круто. Индеец спятил, схватил пушку Майка и пристрелил домовладельца. И бог мне свидетель, он силен, как двадцать мужиков. Я предупредил его, что мы — офицеры полиции, но он направил на меня пистолет, и я вынужден был выстрелить.
— Небось, полный букет подслушек.
– А у нас мне приходится подозревать в двойном убийстве лучшую подругу! – не выдержала младший следователь. – Это лучше банальных семейных сцен?
— Шеф вас сейчас примет.
— Могу ручаться, что на борт никого и ничего не проникало.
Ее начальник сдался. Он отбросил прочь деланое веселье и задорный тон, посмотрел на Истру с искренним сожалением. Робко подошел ближе, положил руки на ее предплечья.
— Это ваш отчет?
— Молодец, Маркус, — похвалил усердие охранника Парис.
— Да шеф, наш.
– Прости, – попросил Эйз. – Я надеялся тебя отвлечь. Если честно, я не верю в то, что твоя подруга имеет ко всему этому хоть какое-то отношение.
Геката, чуть наклонив голову, взыскательно оглядела лайнер и, повернувшись, легко взбежала по трапу. Парис зловеще оглянулся на «Деку», надеясь, что на него смотрят папаша и Отто.
— Воняет, как падаль.
– Имеет, – тон у девушки был жалобным. – Давай сядем где-нибудь и поговорим.
— Поцелуйте меня в жопу, — как можно четче проартикулировал он и с улыбкой взошел на борт.
— Что ж там такого, шеф?
Они вышли на нижний уровень Холма, туда, где начинались обычные городские домики, выкрашенные в веселые цвета, где каждое окно закрывали беленькие кружевные занавесочки и горшочки с ранними цветами, а у каждой двери было крылечко с тонкими резными перилами.
Через несколько минут самолет катился по взлетной полосе. Отто Вирц стоял, наблюдая эту сцену из обзорного окна центра связи «Деки». С отлетом близнецов спецы нажали соответствующие кнопки, и стены сложились секциями, открыв остальные две трети помещения, заставленные множеством многофункциональных рабочих станций. Задвинулись напольные панели, обнажив стеклянный пол, под которым находились компьютерный зал и негромко гудящие емкости по производству вирусов со своим смертоносным потенциалом. Как он и говорил патрону, близнецы увидели лишь то, что он сам хотел им показать.
— Начнем с того, что невозможно сделать то, что вы тут описали. Направления выстрелов не сходятся.
На одном из таких крылечек сыщики и присели. Это было местной традицией, люди всегда спокойно отдыхали у дверей чужих домов. Жители Королевского Квартала гордились, что так заботятся о прохожих. И были всегда тактичны, не мешая чужим разговорам. Да и крылечки эти были достаточно просторными, услышать что-то из разговора устроившихся на ступеньках людей было сложно.
— Они в воздухе, сэр, — доложил инженер за соседним пультом.
— Но, шеф…
– В каждой работе есть свои минусы, – напомнил Эйз дружелюбно. – Но… я сейчас очень тебя понимаю.
— Дождись, когда поднимутся километров на семь, — отозвался Отто, глядя на экран, — и включай датчики.
— Кроме того, домовладелец не умер.
Он немного помолчал, а потом отложил цилиндр, указал пальцем на манжету своего мундира.
— Слушаю, сэр.
— Не умер? — Немая сцена. — Ну, так это великолепно, — криво ухмыляется он. — Мужик, которому так пальнули в грудь, мог на кусочки разлететься.
– Знаешь, – стал рассказывать он немного грустно. – Я получил свое звание и этот сюртук за одно очень серьезное дело. Там были жуткие убийства, предательства и угроза Короне. Так вот тогда… все указывало на то, что преступником может оказаться мой отец.
Пока шла заправка, вместе с горючим в баки попали десятки крохотных сенсоров размером чуть больше водяной капли. Плавая в авиатопливе, они посылали сигналы через свои тончайшие усики. Датчики совмещали в себе сразу несколько нанотехнологий. По отдельности сигнал у них был ничтожен, но вместе они консолидировались в сильный, четкий импульс, передающийся на многие мили.
— Он был в пуленепробиваемом жилете. У него был сердечный приступ, но сейчас он оклемался и жаждет с вами расправиться: \"Мало того, что мне нужно защищаться от пьяных индейцев, так еще и от спятивших копов — гнусных уебков!\"
— Что у нас по воздушной разведке?
– Ого… – Истра посмотрела на него с изумлением и в то же время с сочувствием. – Тут… прямо невольно хочется помянуть Небесных Стражей покоя.
— Да, ебаный в рот, шеф, богом клянусь, я видел пьяного индейца с пушкой так же ясно, как я сейчас вижу вас.
— Птицы один, два и четыре на высоте одиннадцать километров. Птица три курсирует на трехстах метрах. Все отдаленные станции настроены на прием, инфильтрационные команды активизированы. Все готово к запуску, сэр.
– Верно. – Эйз натянуто улыбнулся. – Мне тогда было очень страшно и больно. Но я верил, что знаю своего отца и такого просто не может быть. И… все закончилось хорошо. Отец оказался невиновен. Только сказать ему о своих подозрениях, уже потом, позже, все равно было тяжело. Но он меня понял. Даже не могу сказать – простил, он и не обижался. Только сказал, что гордится мной и тем, как я выполняю свой долг.
— А что еще ты видел? Райские врата? Ебаного Иисуса Христа, вручающего тебе Золотой Хуй за доблесть? Нет, на это раз, вы, клоуны, доигрались. Вы просто жалкие уебки, оба.
— Хорошо, — с улыбкой кивнул Отто, глядя на просверки радара, направленного на юго-восток.
– Похоже, для тебя это было важно, – заметила девушка.
— Ну ладно, шеф. — Марв униженно улыбается, чтобы над ним сжалились. — Конечно, мы уебки, потому и пошли в полицию. Пушка и полицейский жетон какого угодно уебка прикроют.
– Для меня это и сейчас важно, – заверил ее начальник. – Выполнять свой долг. Ведь… понимаешь, преступление – это всегда трагедия. Чье-то горе. Боль. И если я могу хотя бы наказать того, кто причинил людям такое, это на самом деле важно. Хотя… ты, наверное, сочтешь это наивным.
Глава 38
– Нет, – подумав, призналась Истра и даже слабо улыбнулась. – Это правильно. И… я рада, что ты мне это сказал. Потому что впервые я вижу тебя настоящим. Вот таким… немного скучным, благородным, но зато искренним.
— Ладно, мужики. Пожалуй, я дам вам шанс спасти свои задницы.
Сокото, Нигерия.