Косенков Виктор
Совершенный человек
Виктор Косенков
Совершенный человек
*****
Онорато Рохас, крестьянин.
Марио Варгас, майор боливийской армии.
Рене Баррьентос Ортуньо, президент Боливии.
\"Самый совершенный человек нашего века\"
Ж-П. Сартр о Че Геваре.
Описанные в этом произведении события могут не совпадать с тем, что происходило в действительности. Автор сохранил имена и основные события в неприкосновенности, детали и эмоциональные акценты возможно являются его личной выдумкой.
*****
Ворота Севера видели многое. Правда, это было давно. Давно они были воротами. С тех пор прошло много жарких лет и злых зим. Каждое лето и каждая зима уносили с собой частичку ворот Севера. Незаметно, песчинка за песчинкой ворота превращались в ничто. И когда-нибудь они станут ничем... Канут в прошлое вместе с деревней, вместе с бойцовыми петухами, вместе с песнями, вместе с людьми, что ежедневно проходят между покосившимися каменными столбами, уже давно потерявшими верхнюю перекладину. Останется только церковь, да, наверное, хижина старика Маркеса. Над этими зданиями словно бы не имеет власти ни время, ни ветер, ни снег, ни дождь.
Он въехал в нашу деревню именно через ворота Севера. Это одно из самых значительных событий за все время существования нашей деревни.
Его вез ослик, на морде которого было написана та же упрямая решимость, что и на лице его наездника. Только ослика не съедала изнутри болезнь и он достаточно твердо держался на ногах, в то время как наездник с трудом держался даже на его спине.
Как потом выяснила неугомонная Мария, у Него кончились лекарства, а болезнь только этого и ждала.
Как жаль, что мы не поняли тогда, кто пришел к нам. На ослике, через разрушенные ворота. У нас всех была возможность прикоснуться к Нему, помочь, может быть, изменить то, что случится несколько позже... Но мы просто испугались. Испугались, потому что еще не знали, Кто остановился в хижине старика Маркеса, который уже тогда был стар.
Только потом, много-много позже мы смогли понять, Кто пришел к нам тогда...
... Вжик... Если ты услышал пулю, значит ты жив. Мертвым пуля не поет. Штурмовая винтовка \"Гаранд\" рвется в руках, азартно толкает твердым прикладом в плечо.
...
*****
Онорато Рохас, крестьянин.
Он был невысок. С темной обветренной кожей и вечно красными губами. Он переселился в Ла-Пас в 1968-ом. Из деревни его выгнала весть о том, что кто-то занят его поисками. Неприятная весть, нечего сказать. Особенно, когда дела только-только могли пойти на лад. Появились деньги... и тут, на тебе, кто-то ищет. Зачем?
И невысокий человечек, разговаривающий с грехом пополам на испанском и большей частью на каучо, переселяется в город в тщетном стремлении уйти. С наивностью деревенского жителя, надеющегося спрятаться в многоликой толпе. На время он увидел даже призрак покоя, иллюзорное чувство того, что о нем забыли, бросили это пустое занятие - искать одного человека в многотысячном городе.
Он ночевал под мостом, куда в дождь заплывали любопытные рыбы, которых внезапное наводнение выгоняло из расположенных рядом прудов. Тогда Онорато забирался повыше, тщетно стараясь не слишком замочить ноги. Он забирался все выше и выше, упираясь в камень моста спиной. Вода прибывала...
Денег, которые ему отвалило правительство, хватило бы на дешевую гостиницу, но Онорато не тратил их, полагая, что когда-нибудь сможет найти им более достойное применение. \"Да, - часто говорил он. - Более достойное применение.
Как, к примеру, Карлос, что жил на Петушиной улице... Вот уж был умен... Купил свиней. Да, синьоры, свиней. И теперь посмотрите на него.\"
Он часто так говорил, только ответа на свои слова не дожидался. Потому что отвечать было просто некому.
Онорато никогда не выдавал своих мыслей на людях, потому что знал, что врать другим нехорошо... Онорато отлично знал, что никогда не купит свиней или какую-нибудь другую домашнюю скотину. Не из-за нехватки денег, этого-то как раз хватало, и не потому, что в городе никому не нужны эти самые свиньи, ведь можно переехать в другую деревню, а просто потому, что никогда не решится вынуть из тщательным образом запрятанного кошелька те, отливающие зеленым деньги, похожие на раскормленных трупных мух с зеленым и блестящим брюшком. Эти деньги, как и мухи, выросли из смертельной агонии, из крови, которая запеклась на солнце в черную корку, из боли, которая, расшвыривая все остальные чувства, рвалась к выходу из темной и грязной хижины.
Тогда, полтора года назад...
Онорато достал эти деньги лишь однажды, когда еще жил в деревне... Тогда в его доме собралось несколько его немногочисленных друзей и, чтобы похвастаться, каким он стал серьезным человеком, Онорато достал эти бумажки. Малую их часть, потому что большую он сразу обменял на золото и припрятал в надежном месте.
Тогда, в знойный час послеобеденной сиесты, по веранде разлилось невероятное зловонье, запах гниющей плоти, не выветриваемый, не выводимый. И, глядя, как разбегаются, в ужасе зажав себе носы, его гости, Онорато почудилось, что сверкнули скромные правительственные боливиано блестящей зеленью мушиного брюшка. С тех пор для него деньги имели только такой цвет, поверни под углом к свету и увидишь...
Но не только это гнало его прочь от места, где он вырос. Еще Онорато преследовал страх. Перед своим изображением в зеркале, потому что однажды, подойдя к зеркалу... он ничего не увидел в темной его пустоте.
Онорато уехал в город. Бросил дом, скотину, сад... После того, как услышал, что по дому ходит кто-то и зовет его, ищет. Голосом глухим, хрипловатым, но узнаваемо женским.
Онорато вышел в коридор из спальни и увидел, как в другую дверь выходит женский силуэт... Не узнать его было невозможно. Онорато не мог не узнать его, как не может наркоман не узнать ростки конопли среди сорняков, как не может ошибиться голодный волк, учуяв сладкий запах свежего мяса... Айде Тамара Бидер, Таня, так, кажется, называл ее этот бородатый молодой человек в берете с проницательным, жгучим взглядом, виденный Онорато лишь однажды, и от которого шарахнулся в темноту кустов, где прятался однажды ночью.
Таня... Слово как будто царапало поверхность мозга... Будило внутри огонь... И чтобы не сгореть в этом огне, Онорато называл ее более привычным именем, Айде. Его Айде...
Тамара его предательства. Айде его проданной души. Именно ее кровью пахли деньги, полученные неученым крестьянином от правительства президента.
Она не принадлежала ему, никогда, кроме как в пустых ночных мечтах и, как всякие пустые мечты, они приносили ему только боль и злость... Такую же жгучую, как маленький, прихотливо изогнутый перчик. Такую же жгучую, как любовь, как страсть. Злость, которую Онорато холил, ласкал, взращивал, как редкий цветок. Взращивал до тех пор, пока она не прорвалась гнойной раной его души.
\"...31 августа 1967 года группа герильос Герильос, герильеро от слова \"герилья\" - партизанская война. Герильерос - партизаны. под командованием кубинского коммандос Вило Окунья была полностью уничтожена совместными действиями 4-й и 8-й дивизий боливийской армии, в районе Камири. Этот успех боливийской армии был бы невозможен без тесного сотрудничества с местными жителями. Это событие еще раз подтверждает, как единодушны в своем стремлении отстоять государственность и законность народ, армия и Президент...\"
Вырезка из газеты лежала там же. В мешочках с иудиными деньгами, что вручили ему в комендатуре... Онорато даже видел гаснущие в темноте габаритные огни грузовика, который увозил такое недоступное, теперь особенно, тело.
По личному приказу господина Президента...
Вода коснулась его ног, мгновенно промочив дырявые ботинки. Предатель Онорато Рохас очнулся от неспокойного бродяжьего сна. В Ла-Пасе по-прежнему шли дожди и город снова залило бурлящей водой.
Осторожно, чтобы не поскользнуться и не упасть, Онорато наклонился над текущим мимо потоком... Из темной его глубины на него по-прежнему смотрела пустота. И страх. Такой же темный, как и вода вокруг него... Страх сжал жесткой рукой сердце в предчувствии чего-то неминуемого.
- Онорато Рохас? - гулко прозвучал голос под каменным сводом моста.
Онорато посмотрел в сторону говорившего.
Темный силуэт человека среднего роста, пончо, длинные волосы развеваются влажным ветром. Индеец, откуда-то с гор... Чертов индеец...
Рохасу показалось, что это асфальт рванулся под его ногами, но на самом деле это он сам побежал так быстро, что все вокруг слилось в сплошную серую полосу...
Индеец не догнал его, но и не отступился. Онорато знал, что за ним не спеша идет человек среднего роста в пончо и с длинными волосами. Идет медленно, но верно. Как смерть.
Через неделю он прибыл в Санта-Крус, подальше от гор, где сумел устроиться на скотобойню, постоянно присматриваясь и приглядываясь к прохожим, к рабочим, не мелькнет ли силуэт индейца с предгорьев Анд...
Животные идут по длинному коридору из досок. Грубых и не оструганных. Они идут туда, куда гонит их слепой страх. Толкает тяжелый, мерзкий запах смерти, крови и боли.
Он повсюду, он везде, и откуда-то сверху сыплются острыми иглами боли удары. Вперед, вперед... Не останавливаться... Вперед... До тех пор, пока какой-то последний удар не замутит все происходящее перед глазами непотребство и не подогнутся колени, а миг смерти растянется на долгие-долгие годы медленного падения в кровавую грязь.
Онорато Рохас стоял в самом конце цепочки рабочих. На забое. Именно его удар бывал зачастую последним для измученного животного. Только поначалу скотина не умирала от одного удара. Теперь, когда рука была набита, животные, не мучаясь особо, отправлялись на тот свет, оставляя на этом свое бренное тело, которое шло в переработку.
Работа на \"Скотобойни Габриеля\" не оставляла времени на размышления... Мысли просто не успевали зародиться в голове в краткий промежуток покоя между ударами. Но зато когда обессилевший и измотанный он возвращался в свою каморку, что располагалась возле той же скотобойни, мысли наваливались на беззащитный мозг словно туча москитов, жаля, пронзая хоботками боли поверхность сознания, и оставляли его кровоточащую тушу только перед самым отходом к беспокойному, короткому сну.
Сну, который повторялся с тошнотворным постоянством, каждую ночь, зацикливаясь на одной и той же картинке...
Онорато снилось, как окровавленная коровья морда поворачивается к нему, уже занесшему для удара тесак...
Поворачивается и смотрит точно в глаза... Точно в душу... Точно в грязную душонку предателя, который убивая, даже корову, не заходит спереди, а обрушивает на нее последний удар со спины. Но самое страшное заключалось не в этой морде, покрытой шариками спекшейся крови, не в этих человеческих глазах... Главный кошмар этого сна был в том, что Онорато Рохас, не задумываясь, обрушивает на животное тесак и получает при этом настоящее, истинное удовольствие...
Дергаясь в экстазе удовлетворения и закручиваясь в позывах к рвоте, вызванной отвращением к самому себе, он просыпался каждую ночь на сбитой простыне ровно в четыре пятнадцать. И не мог заснуть до самого утра. Ворочаясь и таращась в тревожную темноту до тех пор, пока спасительный гул улицы не поднимал его на новую рабочую смену, которая отгоняла жадную стаю мыслей-москитов.
Он отработал на скотобойне, мучаясь и любя эту работу, полгода.
Как-то в октябре, во время получения очередного жалованья и грезя в мыслях о бутылке неочищенной текильи, которая смоет своей маслянистой и густо пахнущей волной все ночные кошмары, хотя бы на время, Онорато посмотрел на менеджера, и руки его дрогнули, лихорадочно сжав в кулаке жалкие боливиано получки. На лице менеджера явственно проступали трупные пятна. Кожа в некоторых местах отвалилась... Живой мертвец, верный предвестник скорой смерти, что-то записывал в журнал. Где-то в далеке раздался крик совы.
Онорато попятился... А затем побежал назад... В цех... Сбивая идущих ему навстречу, падая, снова поднимаясь и что-то нечленораздельно мыча. Он бежал вперед, не разбирая дороги, с ужасом ощущая, как тупой болванкой болтается и бьет по боку рука, как онемела половина лица и провисли губы, с которых капает то ли слюна, то ли пена. Онорато бежал вдоль грубых досок, чувствуя, что тело уже перестает слушаться, а в голове нарастает страшная, разрывающая боль, как, с едва слышным треском, рвутся сосуды в голове и инсульт охватывает тело мокрой простыней, сковывающей движения.
Когда он упал, в самом конце коридора, по которому обычно идут коровы, и в который он попал сам не ведая как, то единственно живыми на его теле оставались только глаза, вытаращенные в божий свет и наполненные страхом, да рука, которая судорожно комкала бумажки боливиано выданные за ежедневное убийство...
Он видел, как склонилась над ним темная фигура длинноволосого индейца. Почувствовал, как на него сыплются из такого знакомого кошелечка дурно пахнущие деньги, полученные им за грязное дело, и запах гнили и могилы намертво забил ему ноздри, запечатал их для любых других запахов. И последнее, что увидел Онорато, это черный кружочек дула, который плеснул ему в лицо огнем и чем-то темным, которое, все увеличиваясь в размерах, накрыло его с головой...
В 1969 году крестьянин Онорато Рохас, выдавший правительственным войскам группу революционеров-герильос, был убит выстрелом в лицо в городе Санта-Крус, Боливия.
*****
Он въехал в наш город через ворота Севера и остановился в хижине старика Маркеса. Он сильно страдал, хотя и старался не показать этого. В любом случае, Он нашел нужное место для отдыха.
С Ним было несколько человек. Двое пришли вместе с Ним, а остальные подтянулись позднее. Мы знали, что Он хочет нам добра. Мы знали это, как знает трава о том, что вот-вот прольется дождь. Однако мы страшились того, что он хочет дать нам, потому что уже отвыкли от этого. Словно неразумные животные, которых притягивает и одновременно отталкивает огонь, мы тайком смотрели на хижину, где метался в жарком бреду горячки этот Человек, а рядом сидиел старик Маркес, что-то тихо и мелодично напевая, бормоча и растирая какие-то зерна в маленькой ступке.
Старик Маркес был одним из тех, кого многие называют \"брухо\"
Брухо - шаман, колдун. Он знал многие заговоры, знал травы, и даже наш городской священник Хорхе Аройо частенько, хотя и немного таясь, когда стемнеет, заходил в хижину старика Маркеса и о чем-то там долго толковал...
*****
... - Ты считаешь, что можешь добиться того, чего хочешь? - голос старика такой невзрачный, на уровне неразборчивого бормотанья и вместе с тем удивительно певучий. Старик сидит напротив, и глаза его смотрят через меня.
Сумасшедшее ощущение - его взгляд заставляет меня ощутить собственную бестелесность. Впрочем в этом есть и положительные стороны.
Лихорадка, терзающая меня, пропадает вместе с телом. Остается в прошлом. Хитрый старик...
- Но однажды это уже произошло. Почему ты думаешь, что это невозможно?
- Я не думаю, - отвечает старик. - Я просто спрашиваю, уверен ли ты в том, что делаешь? Вот, например, отец Хорхе... Он тоже считал, что пришел дать нам свободу. Ну, возможно, не он сам, а те, кто пришли до него. Давно - давно. Они пришли в эту страну и научили гордых людей пить \"огненную воду\", превратив их в глупых животных. Они принесли новых богов, совершенно чужих этим местам, бессильных. И назвали это свободой...
- Можно назвать свое рабство свободой, прикрываясь божественной волей, но я не несу вам новых богов, мы не хотим для вас другой веры, кроме веры в свободу. Мы хотим того же, чего хотели, всегда хотели, вы сами. Просто почему-то вы забыли об этом. Крепко позабыли все, что некогда имели.
- Хорошая цель... К ней стремится каждый, но все выбирают для этого разные средства. Почему ты думаешь, что твой путь правильный?
- Дон Маркес... Вероятно вы слишком долго общались с отцом Хорхе... Если не бороться против несправедливости и жестокости с оружием в руках, то каким еще образом можно добиться свободы? Путей может быть много, но к результату ведет только один. Человек, который хочет свалить тиранию, должен обернуть ее оружие против нее самой.
- А если ты погибнешь?
- Это не будет значить, что победить невозможно. ...
*****
Вскоре после того, как человек наконец заснул, старик Маркес вышел из хижины и обнаружил, что напротив его двери беспокойно расхаживает высокий человек в длинной одежде.
- Отец Хорхе... - Маркес подошел ближе.
- Я хотел бы спросить... - священник слегка замялся, а затем осторожно сказал. - Я слушал радио, там говорят, что... Что... Ну, я бы хотел знать, может быть, этот человек скорее по части властей?
Маркес сделал несколько шагов и оказался рядом со священником.
- Нет... - и дон Хорхе увидел, как сверкнула в темноте улыбка. - Этот человек не по части властей. Он скорее всего по твоей части. Он Святой. Просто Святой, нового времени... Хотя и сам он об этом не знает, а если ты ему об этом скажешь, то он сильно рассердится. Это естественно... Я же говорю, Святой...
Маркес усмехнулся, а затем отправился куда-то в темные вечерние кусты.
- Знаешь, - донеслось из темноты. - Я снова чувствую себя молодым.
- Ты куда?
- Нужно собрать кое-какие травы...
И он оставил дона Хорхе в темноте.
*****
Марио Варгас, майор боливийской армии.
То, что он видел перед собой, солдатами назвать было нельзя. То, что он перед собой видел, нельзя было назвать даже просто людьми. Эти жалкие недоноски даже не могли называться мужчинами. Это было просто пустое место. Однако по какой-то неведомой причине это самое пустое место доставляло майору Марио Варгасу почти ощутимую боль одним своим существованием.
Пятеро здоровых, загорелых и одетых в изорванную форму, с которой были срезаны знаки отличия, парней, когда-то раньше назывались частью боливийской регулярной армии. И вероятно сам Марио неоднократно встречал их на плацу или в казарме.
Вероятно даже, что Марио встречал их еще тогда, когда был капитаном и ползал по скользким от дождя джунглям, проклиная все и всех, начиная с этого проходимца Фиделя, из-за которого все эти беды свалились на голову Марио, и заканчивая Богом на небесах, который все эти беды придумал... И вот теперь Марио видит их, грязных и оборванных, избитых и униженных ублюдков в своем кабинете, который по причине Вселенского Закона Всех Подлостей является самым жарким в час сиесты.
В час, когда все уважающие себя синьоры, развалясь в гамаках, потягивают холодное пиво или сок или что они там потягивают, черт побери, но обязательно холодное и в прохладной тени пальмы.
На Марио Варгаса накатила такая злость, что показалось, как будто комната закачалась перед глазами и стала еще жарче. Накалилась, словно адское пекло, гореть в нем этим пятерым выкидышам.
Майор откинулся в кресле и со свистом втянул в себя воздух.
- Ну, ублюдки, что вы можете мне рассказать? А? Когда вы принимали присягу, то какие слова выдавливал ваш грязный рот? А? Недоноски...
Недоноски молчали. Четверо смотрели в пол, а один, этот мерзавец Анхель, нагло таращился прямо в глаза майору.
Марио понял, что скоро закипит от злобы.
- Смирно!!! - его рев заставил стекла на окнах зазвенеть, а голуби, которые что-то нашли на прокаленном плацу, удивленно подпрыгнули и взмахнули крыльями.
Этот рев возымел некоторое действие.
Потому что самому майору вдруг сделалось легче. Голова прояснилась, и жара оказалась не такой уж удушающей. А те четверо, что стояли склонив головы, вытянулись и стали в какое-то подобие той самой стойки \"смирно\". Один только Анхель по прежнему не изменил позы и всем своим видом показывал, что ему то собственно говоря ничего не грозит и его тощая задница надежно прикрыта кем-то сверху. Это именно так и было. Анхель Перейра был сыном какого-то там ублюдочного полковника, который в приступе очередной ссоры отправил сынка в солдаты, потом пожалел и всячески старался облегчить сыночку прохождение воинской службы.
Но уж на этот-то раз никакая волосатая лапа не спасет этого уродца от трибунала... А под шумок не исключено, что и полковнику не поздоровится. Боливийские вооруженные силы лихорадило. Верхушка сменялась уже не единожды, зачастую бывали дни, когда приходили приказы от уже несуществующих военачальников и несуществующие военные части отказывались их выполнять. Страна кипела, подобно котлу на остывающем огне. Несильно, но ощутимо. И Марио Варгас знал человека, который зажег огонь под этим котлом.
Однажды сам Марио едва не сцапал этого наглого герильеро... Но... А так, кто знает, может был бы сейчас уже подполковником, а то и выше, как, например, генерал Сентано Анайя, бывший ранее полковником, но за удачную операцию в районе селения Игера, куда отделения майора Варгаса просто не успели, получивший очередной чин вне очереди. Черт возьми, поторопи он, Марио Варгас, тогда солдат, расстреляй пару-тройку бунтарей, не сидел бы он в прокаленной комнате с пятью дезертирами, которые и сбежать-то толком не смогли, а попались в ближайшей деревушке на групповом изнасиловании. Имбицилы похотливые.
Их счастье, что их не забили до смерти местные жители... Впрочем счастье это весьма относительное.
Марио встал из-за стола, прошелся по комнате... Мерным шагом вымеривая расстояние от стены до стены. И на обратном пути к столу с разворота вогнал кулак ничего не подозревавшему Анхелю точно в солнечное сплетение.
Верзила рухнул на пол, словно бы его застрелили.
Оставшиеся четверо попятились.
- Ну... Обезьяны... Какого дьявола вам понадобилось бежать из казармы? А? Отвечать!!!
Крайний сделал шаг вперед. Робкий такой шажок. И настороженно посматривая на беззвучно корчащегося в его ногах Анхеля Перейру, произнес:
- Он сказал, что там у него есть женщина...
По-испански говорил он плохо, с трудом подбирая правильные слова. Индеец-кечуа, попавший в армию под горячую руку, когда спустился с гор закупить себе провизии или обменять какую-нибудь мишуру...
- Ах так вы изголодались... По женскому вниманию? И именно ту, \"его\" женщину вы и изнасиловали?
- Нет, ее не оказалось... Но он сказал, что тут все женщины - шлюхи. И что никто не обидится...
- Никто не обидится... А?
- Так точно... - парень явно был испуган и медленно отступал назад.
- Послушай ты, урод, - Марио подошел ближе, одной рукой хватая парня за грудки, а второй доставая из брючной кобуры пистолет. - Послушай меня внимательно, дикарская обезьяна... Я сейчас вставлю тебе этот ствол в задницу и буду нажимать на курок столько раз, сколько хватит патронов в этой вшивой казарме. Тебе ясно?!!
Марио упер ствол пистолета в живот побледневшему солдату и пропихнул его настолько, насколько это было возможно. Солдат захрипел.
- Лечь!!!
Марио Варгас устроился поудобней в своем кресле и некоторое время созерцал пятерых солдат, валяющихся у него в ногах. В позе Анхеля Перейры ему показалось что-то знакомое. Дьявол.
Марио вскочил.
Затем сел.
Нет-нет. Это все проклятая жара.
Проклятая жара, проклятая страна, проклятые джунгли, горы и все, что в них водится и живет.
Это все жара... Просто показалось.
Или..?
У Анхеля Перейры был явно женский силуэт. Именно так лежала однажды женщина в ногах у тогда еще капитана Марио Варгаса. Именно после такого же удара. С разворота и точненько в солнечное сплетение. Как раз между небольших, острых и чем-то похожих на маленькие дыньки грудей.
Черт возьми! Показалось...
Что за бред!?
Марио Варгас потряс головой и подписал решение трибунала о расстреле пятерых солдат за неподчинение, дезертирство и вольнодумство. Завтра приговор приведут в исполнение... Теперь все зависит от его решения, что будут делать в оставшееся время эти пятеро.
- Дежурный!!!
Взмыленный солдат вбежал в кабинет с такой поспешностью, словно подслушивал под дверью.
- Этих пятерых в камеру. И позови ко мне моего доктора.
Дежурный исчез, прихватив с собой перепуганных насмерть дезертиров. Эти пятеро мигом вылетели у Марио из головы. Совершенно не стоило забивать голову этими подонками, пусть просидят последнюю для них ночь на холодном полу камеры, сожалея и проклиная тот миг, когда их родили матери.
Вошел доктор. И словно бы стало прохладней в комнате. Этот хладнокровный и вечно спокойный, как камень, человек был необъяснимо притягателен для майора Марио Варгаса. Что-то тянуло, звало в этих чуть суженных глазах. Хотелось смотреть, смотреть. Всегда, постоянно...
Однако Марио уже знал, что именно этого-то делать и не стоит. Страшную силу таили в себе черные колодцы, что зияли на лице доктора. Колодцы черной, стоячей воды.
- Опять голова, господин майор?
Вопрос был излишним. Майор Варгас ничем и никогда не болел. Он имел железное здоровье, унаследованное им от бесконечной цепочки своих предков. Он гордился своим происхождением и думал, что знает о себе все вплоть до тринадцатого колена. Марио знал, что ни один из Варгасов никогда не умер от болезней, даже в самые страшные годы, когда чума и холера, два спутника смутного времени, собирали богатую жатву с человеческого поля.
Только одно мучило уже не молодого майора. Голова... С некоторых пор, с каких даже сам себе он боялся признаться, Марио Варгаса начали мучить сильные, изнуряющие головные боли. Головные боли, сопровождаемые страшными и мучительными видениями, бредом. Эта пытка продолжалась часами, он физически ощущал каждый запах, свет резал ему глаза даже сквозь плотно закрытые глаза, полуденная жара делала тело омерзительно, тошнотворно скользким от пота. Никакие обезболивающие не могли сбить накал боли, никакие наркотики не помогали, доктора разводили руками... И только этот странный человек с бездонными глазами, в которых плескались воды Стикса, мог встать на пути беспощадной, искрящейся, уничтожающей все на своем пути волны боли. Полковой врач с презрением и завистью смотрел ему вслед, солдаты сторонились и называли колдуном, трижды переплевывая через левое плечо за его спиной, но Марио Варгас хотел знать только одно: этот человек спасает его от головных болей.
Позволяет ему жить, думать и существовать под этим трижды проклятым небом.
- Давай-давай... Не спрашивай... - Марио закатал рукав рубашки, перехватил жгутиком предплечье и начал сжимать и разжимать ладонь.
- Я уже говорил вам, что это средство опасно, мой майор, - произнес врач, глядя, как набухают вены.
- Плевать. Поверь, мои головные боли гораздо опаснее... Еще не достаточно?
- Нет, еще нет. Качайте, мой майор... - произнес индеец бесцветным голосом. - Это средство пьет вашу жизнь.
Такова цена, которую вы должны платить за то, что избавляетесь от боли. Это средство пьет вашу жизнь и сосет ваш разум. Капля за каплей.
- Что ты хочешь сказать?
- Я хочу сказать, что вы сильно рискуете, каждый раз употребляя это, доктор ввел иглу в набухшую вену. Нажал на поршень, и темная, как кровь, жидкость начала поступать в организм майора.
- Я военный... - проскрипел зубами Марио. - Я рискую всегда...
Боль уходила не спеша. За время допроса и подготовки к инъекции она успела завладеть организмом и не желала сдавать позиции. Рвала грубыми когтями кровоточащее пространство мозга, впивалась в кости...
- Я военный... - снова выдавил из себя слова Марио. - В этой поганой стране нет профессии опаснее... Ну разве что... Разве что быть революционером...
И он счастливо рассмеялся, чувствуя, как мохнатый и ядовитый паук оставляет его голову.
- Это было близко, а?
Доктор спокойно кивнул.
- И все-таки, мой майор, подумайте над тем, что я сейчас вам скажу.
Он нагнулся, и майор вздрогнул поняв, что смотрит в бездонные колодцы его глаз:
- Когда вы ворвались в лагерь, они были еще живы...
...Когда они ворвались в лагерь герильеро, некоторые были еще живы. Группа Хоакина была к тому моменту не столь многочисленна, чтобы оказать действительно достойное сопротивление совместным действиям двух дивизий боливийской армии.
Если считать вместе с теми непонятными четырьмя боливийцами, которые кричали о том, что они не принадлежат к герильеро, и которых, по приказу капитана Варгаса, расстреляли возле ближайшей стены, и с теми телами погибших, которых находили после очередных столкновений, вся группа состояла из шестнадцати человек. Чертовски трудно было поверить в то, что целых четыре месяца вся армия вместе с авиацией стояли на рогах из-за одного неполного взвода кубинских революционеров.
Предводитель, Вило Акунья, самый твердый орешек во всей группе, держался до последнего. Из полуразрушенной хижины он отстреливался с невероятной точностью до тех пор, пока какой-то расторопный солдат не влепил в единственную уцелевшую стену заряд из переносного гранатомета. Огонь прекратился, но начальник школы кубинских коммандос и с Того Света послал привет своим врагам.
Все подходы к хижине оказались одной гибельной ловушкой.
Тела Мойзеса Гевары и нескольких других партизан были найдены возле первой линии обороны, близ ограды.
Таня, она же Лаура Гутеерес Бауэр, она же Айде Тамара Бидер, была обнаружена неподалеку. Еще живая, она пыталась восстановить разбитый кольт. Многочисленные раны не позволяли ей двигаться. Они обступили ее, а она с ожесточением, ломая ногти, пыталась загнать на место безнадежно испорченный магазин.
Поняв, что это сделать уже невозможно, она кинула пистолет в ближайшего солдата с криком ярости. В этом крике было столько...
Ненависти? Нет... Взятые в плен солдаты всегда уходили из лагеря Великого Герильеро живыми. Они выполняют свою работу, они всего лишь оболваненные и запуганные рядовые... Бессилия? Нет... Что угодно, но только не бессилие. Дьявол, но что!? Что было в этом крике, что солдаты, гонявшиеся вместе с бешеным капитаном за партизанами уже больше года, отступили назад в немом испуге?
И тогда капитан Марио Варгас, знающий всех своих предков до тринадцатого колена по именам, капитан Марио Варгас, также знающий всех солдат своего отряда в лицо, капитан Марио Варгас темной полуночи... Сделал то, что впоследствии сделало его майором. Пнув сапогом ближайшего рядового он рявкнул:
- В мою палатку ее... Живо! Что встал, размазня!
Походная палатка была расставлена вмиг.
И тело раненой женщины втащили внутрь, туда же вскоре зашел и капитан.
Через десять минут раздался пистолетный выстрел, и тело Тани под присмотром президентского холуя увезли куда-то.
Про этот случай знали многие, но никто не знал всей правды. Никто не знал, что на спусковой крючок капитан, вопреки полученным инструкциям, нажал потому, что это был единственный предмет, который не отказал ему в этот страшный миг.
День заканчивался. Марио Варгас устало смотрел вслед бронемашине с президентскими номерами.
Низенький индеец из соседней деревни, на ломаном испанском что-то спросил у него. Марио прослушал. Тогда парень протянул руку и дернул его за рукав.
- Чего тебе? - спросил Марио.
Индеец снова что-то пролепетал на исковерканном испанском, но капитан уже понял.
- Получишь... В комендатуре...- повернулся, сделал два шага в сторону, а затем вдруг вспомнил, что он уже не капитан, а майор... Снова обернулся вслед уезжающим машинам.
И именно тогда с этих красных габаритных огней прыгнул ему в голову мохнатый с острыми и ядовитыми жвалами паук, который стал грызть голову. Пить соки мозга. Пытать новоиспеченного майора...
- Ты кто... А? Ты... - майор вдруг понял, что боли не ушли. Они стискивают голову невидимым обручем, все сильнее и сильнее сжимаясь. Чертово лекарство не помогало, а из глаз, из этих проклятых черных глазниц, смотрящих на него выползают, Дева Мария, выползают черные, мохнатые пауки, прыгают на лицо... Заползают внутрь больной головы несчастного майора...
Впиваются острыми и блестящими от яда жвалами прямо в мозг!!! Дьявол!
Прежде чем стало ясно, что майор сошел с ума, он успел построить весь гарнизон в шеренгу по одному и, потрясая револьвером, заставил пинать всех солдат друг друга под задницу. Перед этим он собственноручно расстрелял пятерых дезертиров и засадил в карцер всех дежурных.
Инцидент не вызвал у его коллег удивления. Всем было известно о странностях майора, который утверждал, что помнит своих предков до тринадцатого колена и лечится у индейца с предгорьев Анд.
После уничтожения группы герильеро под руководством Вило Акунья, известного по прозвищю \"Хоакин\", майор Марио Варгас, получивший этот чин за убийство боевой подруги известного партизана Эрнесто Гевары, Айде Тамары Бидер, более известной под именем Таня, вскоре сошел с ума.
*****
Вжик, мертвым пуля не поет.
... \"Где бы нас не застигла смерть, мы встретим ее без страха...\"
Винтовку заклинило.
\"... лишь бы наш боевой клич был услышан чутким ухом...\"
Последний пистолетный патрон, громко хлопнув, исчез в небытии.
\"...и другая рука протянулась бы, чтобы сжать наше ружье...\"
Симон подхватывает меня на плечи. Чудак... нам уже не уйти.
\"...Мое поражение не будет означать, что нельзя было победить. Многие потерпели поражение, стараясь достичь вершины Эвереста, и в конце концов Эверест был побежден.\"
*****
Рене Баррьентос Ортуньо, президент Боливии.
И этот год не стал исключением из череды этих сумасбродных, горячечных лет его правления. Страна похожа на жерло вулкана. Слухи, бунты, восстания, партизанское движение, предательства в высших кругах власти.
Постоянное давление снаружи и такое же дикое давление изнутри.
Рене закрыл глаза, чтобы не видеть довольную, сальную морду гринго, который сидел в кресле напротив.
Личный секретарь, присланный из далекой страны для \"помощи в выводе страны из кризисной ситуации\". Так называлась фактическая оккупация, на которую обрек свою страну сам президент. Тогда, несколько лет назад, казалось, что иного выхода нет. Казалось, что ненависть народа, не оформившаяся, слава Богу, и еще не отлитая в пули, выплеснется из влажной тьмы джунглей и затопит собой президентский дворец. Сметет виллы в Сукре, измажет кровью улицы Ла-Паса... Именно тогда появился этот наглый, толстый хозяйчик с Севера, который знал, что делать, знал, как, когда и что сказать народу, как и когда надавить на Профсоюзы, чтобы рабочие заколебались и не взяли вместо лопаты винтовки \"Гаранд\". Дьявол, этими винтовками наводняет черный рынок именно та страна, которая взялась выводить нас всех из кризиса... Кто тогда, черт возьми, создал этот кризис?
Потом были годы кровавого хаоса, когда вся армия и рейнджеры и вся другая иноземная рать гонялась по всей стране за семнадцатью кубинцами во главе с неутомимым революционером со странной кличкой \"Че\". И еще многие и многие месяцы информационной войны...
\"Господи, как не хочется вспоминать.
Ведь не на работу лечу. Отдыхать... Хотя какой отдых? Даже на короткий миг нельзя покинуть страну, какой может быть отдых...
Попробуй ослабить эти вожжи власти, как тут же появится какой-нибудь генералишка, который объявит себя диктатором.\"
Рене Баррьентос припомнил щучью физиономию Уго Бансера... Да, такой не спустит.
Ощутив толчок самолета, президент открыл глаза и понял, что заснул. Вот ведь умотали, черти. В сидении напротив, отреагировав на движение президента, дернулся иностранный советник. Рене усадил его одним взмахом руки.
Махнул и увидел, как зло чиркнул по тыльной стороне ладони лучик закатного солнца, прорвавшийся через зашторенное окошко иллюминатора. И что-то привиделось в этом неверном отблеске, мигом забившем холод искусственного неонового света...
Рене Баррьентос Ортуньо, президент, посмотрел на свои руки... И на мгновение увидел стертые в кровь ладони... Кровоточащие раны... Дрожащие руки старого, жестокого кучера, лошади которого наконец рванули из-под многих лет издевательств и жестокого кнута. Рванули вперед, раздирая себе рты, и такие знакомые вожжи вырвались из ладоней, сдирая кожу.
Такие люди, как президент, наверное, догадываются о существовании людей низшего, по сравнению с ними, порядка. Догадываются, но значения их существованию не придают.
Единственное требование к этим существам, так это, чтобы они делали свою работу. Делали ее хорошо или так, как умеют. Не задавали лишних вопросов. Работали... Ну и, пожалуй, все. Чего с них еще взять? Разве интересны кому-то их слабости, мелкие недочеты, ошибочки? Для этого есть совсем другие организации, которые как раз этими самыми слабостями и занимаются. А президенту такие вещи не слишком интересны.
Первый пилот президентского \"Боинга\", Хозе, был тем самым маленьким человеком. Хотя и тридцать три раза проверенным. Но даже несмотря на это, он имел свою маленькую слабость. Он бесконечно любил крепкий и очень сладкий кофе. Без всяких там сливок или специй. Просто крепкий и очень сладкий кофе.
Пилот даже пил его тайком от службы безопасности в только ему известном закутке аэропорта. Возле закусочной, где всегда можно было кинуть в чашку кусочек другой сахарку.
Его знали все официантки, все повара, все уборщики. Пилот был существом, по этим масштабам, важным, возит самого президента. Правда, не часто... Президент, это всем известно, не слишком то любит покидать столицу.
Официантка, имеющая некоторые виды, хотя и довольно зыбкие, на президентского пилота, проводила взглядом его статную в фирменном кителе фигуру, когда тот, залпом заглотав еще не успевший растаять на дне кружки сахар, двинулся по служебному коридору, уходя в очередной рейс.
Официантка, улыбаясь каким-то своим воспоминаниям, стряхнула крошки со стола, убрала кружку и уже совсем собиралась взять со столика, за которым сидел пилот Хозе, почему-то незнакомую ей сахарницу, к тому же наполовину пустую, как кто-то крепко, но не больно, схватил ее за руку.
Она тихо вскрикнула, повернулась...
На нее смотрел худой индеец в потрепанном пончо, и если бы не глаза, его можно было бы принять за нищего. Частое явление в национальном аэропорту Ла Паса. Именно так этот индеец и выглядел... С одним лишь отличием. У нищих не бывает таких глаз. У нищих бывают тусклые, бессильные глаза вечных попрошаек. У этого же...
Официантка беззвучно пискнула и начала вырывать руку, не в силах оторвать взгляд от горящих неописуемым внутренним огнем глаз индейца. Вся эта сцена происходила в полном молчании.
Индеец отпустил руку, затем взял сахарницу, резким жестом высыпал остатки сахара в грязный помойный мешок, который неведомо как и зачем оказался рядом, и спрятал опустевшую сахарницу под свое пончо.
Понимая вечным женским чутьем, что сейчас может произойти нечто ужасное, официантка сделала шаг назад.
Рука индейца вынырнула из-под пончо... пустой. Длинный смуглый палец на миг приложился к губам... А затем... То ли что-то случилось со зрением, то ли еще что... Но индеец исчез.
Вот был, а вот нет...
- Рамона! - над ухом раздался вопль менеджера. - Какого черта я вижу тебя тут, когда целый зал...
Дальше она уже не слушала.
При заходе на посадку пилот Хозе Хименес почувствовал себя плохо. Что-то случилось с глазами.
Руки свело судорогой... Язык вдруг онемел... И второй пилот уже не смог вывести самолет из пике.
В 1969 году президент Боливии Рене Барьентос Ортуньо, отдавший приказ убить Эрнесто Гевара де ля Серна, более известного под именем Че Гевара, погиб в подстроенной авиакатастрофе. Его место вскоре занял военный диктатор генерал Уго Бансер.
*****
Ворота Севера повидали многое. Правда, это было давно. И уже не многие из нас помнят, как верхом на ослике въехал в нашу деревню Он. И как девятью годами позже вернулся в деревню уехавший в 1967 году Маркес. Уже тогда старик... Впрочем его старость всегда была только плащом, который он мог скинуть и одеть в любой момент. Это в нашей деревне знают все.
С тех пор прошло много времени. Сгорело множество свечей перед Его портретом. Прочитано множество молитв Ему.
А старик Маркес по-прежнему живет в своей хижине, которая наверняка будет стоять даже после того, как сгинет во времени вся наша деревушка вместе с полуразвалившимися Воротами Севера.
*****
Может быть, все было именно так, как я описал. Может быть, все было иначе. Эта небольшая повесть совсем не претендует на абсолютную достоверность. Но если Вас не устраивает моя версия событий, изложенная здесь, то вот Вам факты, на базе которых создавалось это произведение:
В 1967 году, 8 октября, в урочище Юро был ранен и взят в плен Эрнесто Гевара де ля Серна, более известный под именем Че Гевара. 9 октября он был убит. До этого были уничтожены почти все бойцы его отряда, в том числе Айде Тамара Бидер, более известная под именем Таня.
В 1969 году крестьянин Онорато Рохас, выдавший правительственным войскам группу, в которой находилась Таня, убит в городе Санта-Крус выстрелом в лицо.
В томже году бывший капитан Марио Варгас, получивший майора за убийство Тани, сошел с ума.
Вскоре, так же в 1969 году, в подстроенной авиакатастрофе погиб президент Баррьентос, по чьему приказу был убит Че Гевара.
В 1970 году убит Марио Уэрта, охранявший плененного Че Гевару.
Роберто Кантамилья , повинный в смерти соратника Че Гевары, Гидо Лейге, известного под именем Инти, был застрелен в Гамбурге, будучи там в должности консула, в 1971 году.
Подполковник Андрес Селич Шон, ответственный за пытки плененного Че Гевары, умер, не вынеся пыток, арестованный по подозрению в заговоре против военного диктатора Уго Бансера.
В 1976 году получивший за разгром группы Че звание генерала полковник Сентано Анайя застрелен в Париже.
Жители городка Вальегранде признали Эрнесто Гевара де ля Серна святым и до сих пор поклоняются ему, как \"Святому Эрнесту\". Защитнику.
10.12.1999
В процессе создания произведения использовались материалы, приведенные в статьях Александра Тарасова.