Досталось всем, и только Паша успел отскочить, отряхивая джинсовую французскую рубаху. Радостно смеясь, Таня залезла по колено в фонтан. Она размахивала руками, отгоняя детей, бросившихся за ней в воду. Поднялся дикий шум и крик. Улыбаясь, смотрел Володя на эту картину. По его лицу стекали капли воды, словно слезы.

Он забрал грязную посуду и направился к девушке, та подобралась, словно для прыжка.

* * *

— Что-нибудь еще, мадам?

— Да, еще кофе.

На окраине Бухары у обочины трассы, ведущей в аэропорт, стояли две служебные «Волги». Изредка мимо в обе стороны проносились автобусы и грузовики. Михалыч и Серый пиджак, отойдя от машины метров на тридцать, негромко беседовали. Изнывающие от жары оперативники наблюдали за ними из машины.

Официант легко поклонился, забрал пустую кружку и, выразительно посмотрев на меня, вышел.

—...Я тебе не помощник, — продолжал разговор Михалыч. — Свою работу я сделал. Исраилов — сдрейфил. Шум в республике, бабаи все вдруг на концерты потянулись, фамот наготовили, подарков... В общем, мне сказано — никаких действий. Я человек подневольный, разбирайся с Исраиловым.

— Были рады помочь вам, дядюшка. Дайте мне знать, если мы снова вам понадобимся.

Кофе был вкусный. Крепкий, с небольшой горчинкой, в пределах разумного. На какой-то момент мне даже показалось, что он настоящий. Но, конечно, нет. Натуральный кофе сделался очень редким и дорогим деликатесом. В лучшем случае, это был генетически измененный продукт или просто химия. Качественная, с хорошим вкусом, но все-таки химия. Возможно, если учесть, что кафе располагалось в европейской части Парижа, искусственные составляющие даже не слишком накапливаются в организме…

—    Витя, говорю тебе то, чего говорить нельзя. На Политбюро утвердили предолимпийскую программу. Ты понимаешь уровень?

Дядя с любовью взглянул на Макса:

Девушка снова застыла над дымящейся кружкой, если верить официанту, шестой по счету.

—    Так и хорошо. Я-то тут при чем?

— Когда вырастешь, станешь большим человеком. — Он одобрительно похлопал его по спине.

—    Ты — ни при чем! Я — при чем! Я ответственный, чтобы Высоцкий не просто участвовал, а так, как нужно, участвовал! Вот скажи, ты, когда с Ивлевой работал, не думал, что через нее можно на него давить?

Отвернувшись от странной обладательницы бро-некостюма, я решила повнимательней изучить улицу за витриной. Толстое стекло надежно предохраняло внутреннее помещение от шума и пыли, создавая иллюзию защищенности, которую, наверное, испытывают рыбы, глядящие на мир из аквариума. На площади перед “Радостью Одди” было не слишком многолюдно. Обычная толпа, характерная для огромных городов. Служащие, рабочие, клерки, домохозяйки, выбравшиеся за покупками, стайками туда-сюда носились дети. Этот район города никак не относился к центру или к каким-либо туристическим достопримечательностям. Тут располагались офисы мелких компаний, небольшие магазины, забегаловки средней и мелкой руки, квартирные пеналы.

— Спасибо за поездку и за все остальное, — сказал я.

—    Думал.

— Не за что. Пока, ребята. — Дядя Макси с улыбкой посмотрел нам вслед.

Напротив, около .другой такой же забегаловки, только с желтым котом вместо собачки, сидел нищий, равнодушно глядящий перед собой. В расстеленную тряпицу иногда летела какая-то мелочь. Нищий был не стар, но очень худ. Белесые глаза делали его похожим на слепца. Такие обычно раскидывают мусорные баки, роются на помойках, иногда грабят кого-нибудь совсем беззащитного, сбившись в стаю.

—    Ну так я только предлагаю довести до ума то, что ты начал. В долгу не останусь. Под тобой качается серьезно. Обещаю—помогу. На узбека твоего найдем как воздействовать.

Мы вошли в кондитерскую Джелли, пыхтя сигарами и чувствуя себя важными людьми. Патси, Доминик и Косой уже находились там и ждали нас. Патси крикнул:

В общем, нищего я занесла в “кандидаты на проблему” номер один.

— Эй, крутые парни, где вы были?

—    Что ты хочешь, чтоб я сделал?

Справа собралась группка метисов, обросших дредами. Они экспрессивно обсуждали что-то, размахивали руками и, видимо, производили много шума. Чуть дальше от них, у входа в боковую улочку, стоял одинокий парнишка с букетом роз, неприязненно поглядывая в сторону цветных. Метисы трясли дредами и парнишку не замечали.

Макси бросил свой четвертак на прилавок и сказал:

—    Задержи Ивлеву в рамках дела, которое ведешь.

Пространство слева было отгорожено оранжевой лентой и соответствующими знаками. Работяги в жилетах цвета хаки что-то ломали, сверху падали куски пластика, дерева, летела пыль.

—    Нет. Давай-ка пиши запрос. Мы документы передадим — и разбирайся в Москве.

Основная улица была мне не видна полностью, но по постоянному, хотя и не плотному людскому потоку я могла судить, что проход свободен. Оставалось только выяснить, куда ведет задний выход “Радости Одди” и нет ли там уже кого-либо.

— Лимонад и пирожные на всех.

—    Москва—гнилое место. У него куча знакомых, звонки, шум... Да и ее действия—на твоей территории. Пусть Владимир Семенович дорабатывает концерты. Бабаи пусть хоть на руках его носят, а перед отъездом — снимешь ее с самолета. И всё.

В том, что кафе обложено, я почти не сомневалась. Мне оставалось лишь подобрать небольшое подтверждение… И оно не заставило себя долго ждать.

За прилавком в грязном фартуке, обернутом вокруг широкой талии, стоял сын Джелли, Толстяк Мо. Он подобрал монету и стал внимательно ее рассматривать.

Патси сердито фыркнул:

Я ненадолго отвлеклась от созерцания жизни за витриной, снова обратив внимание на девочку. Там все было без изменений. Остывающий кофе, затравленный взгляд, прижатый локоть.

— Ты что там рассматриваешь, Толстяк?

Глава девятнадцатая

Мо пробормотал извиняющимся тоном:

Когда я снова посмотрела на улицу, то встретилась глазами с невысоким, широколицым молодым китайцем, который промелькнул мимо витрины, царапнув меня взглядом. Одет обычно, ничего запоминающегося, цветастая куртка и широкие штаны, и футляр в руках, как будто от какого-то музыкального инструмента, вроде фагота. Неширокий, вытянутый тубус.

— Ничего, Пат, ничего.

«ДОИГРАЛИСЬ»

— Отлично, тогда тащи скорее лимонад.

В номере Володя сорвал с себя потную рубашку и упал на диван.

Мы сидели на стульях и с шумом всасывали мягкий крем с русских шарлоток. Мы глазели на электрическую машину для взбивания коктейлей — это была сенсационная новинка для Ист-Сайда.

—    Ой, жара невыносимая. Давай поспим пару часов, я поставлю будильник, — устало обронила Татьяна, раздеваясь на ходу.

В дверях появились Джейк Проныра, Гу-Гу и Труба, наши новые друзья с Брум-стрит. Мы обменялись приветствиями.

Она поставила будильник на три часа и, перешагнув через свернутый ковер, едва не споткнулась о медный кувшин — все покупки лежали на полу в большой комнате.

Джейк спросил:

—    Я в душ.

— Ну что, ребята, не хотите послушать хорошие стихи?

Володя включил телевизор. Сел в кресло, взял гитару и начал тихо перебирать струны. Монотонная узбекская речь из телевизора сливалась с шумом воды из ванной. Где-то в соседнем дворе скрипели детские качели, и детский высокий голос заунывно, как плач муэдзина, что-то напевал.

— Стихи? — с сомнением переспросил Макси. — Ты что — поэт?

Лай собаки растворился в скрипе качелей. В ванной что-то напевала Татьяна... Дверь ванной, рассохшаяся от жары, вдруг напомнила древнюю фреску.

— У Джейка всегда есть новые стихи и шутки, — сообщил Труба. — Он сам их придумывает.

* * *

— Да, грязные штучки, — подтвердил Гу-Гу. — Но классные.

Резко зазвонил телефон. Дремавший Кулагин вскочил с кровати и поднял трубку.

— Такие стоит послушать, — согласился я.

—    Париж? Да, конечно, соединяйте. — Держа трубку возле уха, он недоуменно посмотрел на Нефедова. — Откуда она знает телефон?

— Ладно, валяй. — У Макса был скучающий вид.

—    Твои дали. Откуда еще? — зевнул Толик.

Мы развернулись на стульях, повернувшись лицом к Джейку. Он встал перед нами в позу. С улыбкой на чумазом лице он продекламировал:

—    Да, здравствуй... — заговорил Кулагин в трубку. —.. .А как ты?.. Володя? Да все в порядке! Мы на рынок ходили... Да что ты... все хорошо! Я его только что... Да почему?.. Ну хочешь, я схожу к ним... То есть... ну... у него... номер на другом этаже. Подожди. Да я клянусь тебе, у него все... Ладно! Я бегу! Он тебе перезвонит, успокойся, прошу тебя! Бегу!



Хорошая девочка сказала плохой:
«Хорошей быть трудно, боже ты мой».
Плохая хорошей ответила вдруг:
«И мне было трудно, мой друг».



Он натянул джинсы и, застегиваясь на ходу, выбежал в коридор.

Он остановился. Он ждал нашего одобрения.

Нефедов неодобрительно глянул в сторону не закрытой Севой двери.

— Это все? — спросил Макси.

—    Ну люди... Зачем бегать-то? Телефон же есть! — Он тяжело приподнялся и дотянулся до аппарата. Набрал местный номер, послушал гудки.

— Да. Вам понравилось? — с надеждой спросил Джейк.

* * *

— Дерьмо, — ответил Макси.

В номере люкс надрывался телефон.

Джейк выглядел совершенно убитым.

—    Володя, возьми! — крикнула Татьяна из ванной.

Труба предложил:

Телефон продолжал трезвонить, когда Татьяна вышла из ванной с обмотанной полотенцем головой и подняла трубку.

— Попробуй свою шутку, Джейк.

—    Алле.

Тот воспрянул духом и снова обнадеженно заулыбался.

В этот момент входная дверь с треском распахнулась и влетел испуганный Кулагин. Они с Татьяной одновременно заметили Володю, лежащего на полу в беспомощной позе. Татьяна завизжала, прижав к груди телефонную трубку.

— Что общего между Ист-Ривер и женскими ногами?

Никто из нас не знал ответа.

— Чем выше поднимаешься, тем лучше.

—    Что там? Говори! Алле! Дебилы! — слышался из трубки голос Нефедова.

Он улыбнулся нам, пытаясь прочесть одобрение на наших бесстрастных лицах.

Китаец мелькнул и пропал, а я неожиданно припомнила, что этот самый узкоглазый уже попадался мне на глаза, сначала он прошел по дальней стороне улицы, потом ближе. Теперь подошел совсем близко.

Спотыкаясь о брошенные на полу кувшины, заметался по номеру Кулагин. Татьяна кричала, приподняв голову Высоцкого...

Мы стали молча прихлебывать лимонад. Труба заметил на прилавке коробку с пирожными. Они втроем поспешили к ней.

Кулагин побежал в ванную и тотчас появился опять, неся в дрожащих горстях воду. Налетел на свернутый в трубку ковер, разлил воду и опять побежал в ванную...

“Радость Одди” осторожно обкладывали со всех сторон, но пока внутрь не совались. Или боялись, или просто не хотели излишне рисковать. Девчонка, по моему мнению, не могла оказать сколь либо серьезного сопротивления, но, видимо, те, кто был снаружи, этого не знали. Да и вообще положение в кафе было для них загадкой, иначе бы узкоглазый не рискнул бы так светиться, проходя перед самой витриной.

Толстяк завопил:

Заскочил полуголый Нефедов с чемоданчиком в руке. Высыпал все содержимое на ковер, нашел пузырек с нашатырем, сунул Высоцкому под нос, стал бить его по щекам...

Теперь следовало решить, что же делать дальше.

— Эй, ребята, уберите руки. У вас есть монеты?

Кулагин брызнул воды Володе на лицо, принялся растирать ему уши и щеки...

Труба вытащил долларовую купюру. Джейк Проныра взял ее у него из рук и помахал в воздухе.

Чужая драка есть чужая драка. Соваться в нее без приглашения вроде бы невежливо, да и ничем хорошим это не закончится. Следовательно, можно просто расплатиться, выйти на улицу и отправиться дальше бродить по лабиринтам мегаполиса, который разрастается во все стороны. Ходить по улицам можно вечно, пересекать оживленные трассы по подземным переходам, подниматься на верхние уровни на эскалаторах, толкаться на пешеходных площадках или взять такси и ехать, пока хватит денег. Все новые и новые дорожки, все новые и новые улицы, проспекты, трассы, переходы, тупики и переулки. Выкинуть из головы девчонку в бронекостюме, вернуться в квартирку к Али. Ждать откровения, ждать сигнала. Все время.

Татьяна поднимала и опускала Володе руки, хлопала по щекам в надежде привести его в чувство.

Он обратился к нам:

—    Ты меня слышишь? Володя? Не пугай меня...

— Ребята, не хотите еще пирожных?

Это правильно. Это логично. Так же логично, как взять кредит под жилье, чтобы потом всю жизнь трудиться в стремлении отдать деньги. И короткая радость от собственной квартиры заменяется тягостным ощущением долговой кабалы. Система прижимает человека, лишая его сил и возможности что-либо совершить, вводит его в свой план, свой фундамент. И пусть кто-нибудь попробует сказать, что это неверно и так быть не должно! План, фундамент — это основа стабильности. Человек, отдающий деньги банку, даже сам не осознает, что своими действиями способствует стабильности банковской системы, так муравей, волочащий свою маленькую травинку или кусочек еловой хвои, вносит свой вклад в стабильность муравейника. Это здание из травы и хвои укроет его от зимнего холода, от летнего дождя. Муравейник — это стабильно и надежно. До тех пор, пока не случается пожар.

—    Давай положим его вот так.

Мы взяли по две штуки на каждого.

То же самое, наверное, можно сказать и про человека, который уверенно идет по переулкам, улицам, эскалаторам и подземным переходам, он встроен в план города, он является его частью, так же, как и город является частью Системы. Огромного муравейника. Этот человек вечно будет ждать. Знака, сигнала, послания свыше, указывающего на то, что он — избранный! Таков человек. И Система откликнется. Человек будет видеть этот знак в сигналах светофора.

Кулагин и Нефедов развернули тело Высоцкого, немного раскатали новый ковер и уложили на него Володю, головой на валик. Кулагин закрыл пальцами глаза.

Макс спросил:

Как любой Господь, Система будет заботиться о своей пастве. Паства… слово, от которого веет овчиной. Это слово сильно отличается от другого, которое частенько используют в качестве заменителя. “Последователи”. Никогда не путайте одно с другим, это разные вещи.

—    Чем тут пахнет?

— Откуда у вас зелень, пацаны?

Когда китаец с пластиковым тубусом занял позицию около худого нищего, я встала и направилась к девочке. Из-за барной стойки высунулся негр-официант, я махнула ему рукой:

—   Нашатырь. — Нефедов тоже зажмурил глаза. —Танюха, вытирай, разлился — дышать невозможно.

— Труба обработал одного пьянчугу на Бауери-стрит.

— Мне нужен счет. И за нее тоже.

Татьяна сорвала с головы полотенце и протерла пол.

Джейк с гордостью обнял Трубу за плечи.

Тот кивнул и мгновенно выложил бумагу. Отойдя к стойке, я расплатилась, искоса поглядывая на дверь. Толпа за витриной начинала подозрительно густеть. С минуты на минуту…

—    Замой водой... — еле слышно пискнул Сева.

— А, он был тюфяк, — скромно сказал коротышка Труба. — Я стянул у него еще вот это.

— Куда выходит кухонная дверь? — спросила я официанта.

Татьяна побежала в ванную, а Нефедов отстранил

Он показал большой нож.

— Во двор, — еще не совсем понимая меня, ответил он.

Кулагина, пытающегося делать искусственное дыхание Высоцкому.

Я вспомнил про О’Брайена и его нож «специальных знаний», который нужен для достижения успеха. Я увидел в этом что-то вроде знамения. Такой нож должен принадлежать мне. Я должен иметь его у себя. Он даст мне магическую власть, подумал я.

— А двор куда?

—    Дай я ему челюсти разожму.

— Можно мне посмотреть, Труба?

— На нижний уровень. Там проходит линия доставки. И на соседнюю улицу, но там дверь железная, — официант смотрел настороженно, чутье, натренированное ежедневным общением с людьми, подсказывало, что от человека в бронекостюме хорошего не жди.

Он нажал где-то под горлом, и рот у Высоцкого раскрылся.

Он протянул его мне. Это был нож на пружине и с кнопкой, немецкого производства. Он издал чудесный звук, и из рукоятки выскочило широкое сверкающее лезвие. Тут не могло быть никаких вопросов. Этот нож должен стать моим. Я продолжал открывать и закрывать его под носом у Трубы. Он встревоженно пятился назад.

— А что внизу?

—    Может, он язык проглотил?

Макси посмотрел на меня. Он сказал:

— Внизу люк. Закрыт, но я…

Нефедов залез пальцами в рот.

— Тебе нравится эта штука, Лапша? Хочешь оставить ее у себя?

— Понятно. А внизу крупная линия?

—    Теперь давай!

— Да, классная вещица.

Про подземную доставку я слышала. Это была разветвленная сеть подземных переходов, целых улиц, по которым двигался средний грузовой транспорт, осуществляющий доставку товаров в магазины, рестораны и прочие заведения. Таким образом решалась проблема перегруженности улиц. Подземная линия доставки предусматривалась только в относительно новых районах города, а в свежеиспекаемых новостройках уже проектировали двухуровневую и даже трехуровневую структуру дорог.

Кулагин снова попробовал вдохнуть в Высоцкого воздух. Сам Нефедов двумя руками надавил на грудную клетку.

— Ну так оставь себе, она твоя. Правда, Труба?

— Да. Два ряда, плюс разгрузочная площадка как раз под люком.

В номер без стука зашел Леонидов.

Макси повернулся со сладкой улыбкой к Трубе и Джейку Проныре. Они поняли, что улыбочка Макса и мое поведение ничего хорошего им не предвещают. Патси приблизил лицо к Трубе и прорычал:

— Хорошо. Кто-нибудь сейчас во дворе есть?

—    Чего у вас тут за бардак? Где Володя? Почему дверь нараспашку?

— Ты ведь подаришь его Лапше, правда, Труба?

— Нет. Я могу посмотреть.

Заметив лежащее тело, еще раз оглядел всех:

Доминик и Косой стояли у них за спиной, готовые к действию. Я продолжал смотреть на Трубу и пощелкивать лезвием возле его горла. На мгновение в кондитерской Джелли воцарилось напряженное молчание. Наконец Джейк нарушил его добродушным смехом:

— Валяй, — подмигнула я ему и опустила мимо кассы денежную купюру.

—    Вы чего наделали?

— Конечно, возьми его себе, Лапша, все равно он слишком большой и слишком опасный для такого коротышки, как Труба.

Официант исчез. Я подошла к столику, за которым сидела девочка.

—   Ты мне мешаешь!—прошипел Нефедов. Теперь он искал нужный препарат, роняя ампулы и разбрасывая упаковки таблеток.

Я отошел к полке с книжками, разглядывая и поглаживая лезвие ножа. Оно было красиво. Заточенное с обеих сторон, узкое и острое наверху. В длину лезвие было не меньше шести дюймов. При нажатии на кнопку оно выскакивало из шестидюймовой рукоятки. Это было замечательное оружие. Оно удобно помещалось в кармане брюк. Мой взгляд скользнул по соблазнительным названиям книг, завернутых в бумажные обложки. Они гипнотизировали именами Ника Картера, Даймонда Дика, всевозможными вестернами. Я пролистал «Бедняк разбогател» Горацио Элджера, не зная, как лучше поступить — купить эту книгу или потратить четвертак, который дал мне дядя Макси, на газ для своей домашней лампы. Я подумал, что если куплю газ, то смогу читать весь вечер дома.

— Привет, у нас есть немного времени на разговоры. Я сяду?

Вымывая нашатырный спирт и задыхаясь от слез, Татьяна причитала:

Толстяк Мо подошел ко мне и прошептал:

Она посмотрела на меня исподлобья и ничего не сказала. Расценив ее молчание как согласие, я села.

—    Все же было хорошо... Хорошо...

— Давай, Лапша, спрячь книжку к себе в карман, пока не появился мой старик. Только не очень ее мни, а завтра утром принесешь обратно, ладно?

—    И что мне прикажете делать? Отменять концерты? — повысил тон Паша.

— Я не знаю, в какое дерьмо ты вляпалась, да мне пока что все равно, но я полагаю, что тебе нужно отсюда уходить. И чем быстрее, тем лучше.

Благодарный и обрадованный, я незаметно положил «Бедняка» в карман и сказал:

—    Ты не понял... Он... Он... — Сева задохнулся.

— Я буду обращаться с ней бережно. Спасибо, Мо, завтра утром я ее верну.

— А тебе какое дело? — голос у малышки был звонкий, с легкой надтреснутостью, какая бывает, когда связки долго напрягаются в крике.

—    Если он мне завтра на концерт не выйдет, я деньги заберу — ив Москву. Сами разбирайтесь! Я свою работу выполнил.—Паша с недоумением посмотрел, как Нефедов бьет в грудь Володю, пытаясь вернуть его к жизни. — Он... чего? Того, что ли?.. Он живой? Вова!

— Никакого. Допустим, что мне нравится здешняя еда, и мне не хочется, чтобы тут все было разгромлено.

Я почувствовал, что мне больше нечего желать. У меня был четвертак для газа, новый нож и книжка, которую можно почитать вечером.

Леонидов бросился к Высоцкому и столкнулся с Нефедовым лбами. Тот отшвырнул его:

— Ничего, страховка все покроет.

— Ладно, ребята, — сказал Макси, снимая с себя галстук и пиджак, — пора приступать. Не хотите к нам присоединиться?

—    Пульса нет.

— Если она предусматривает такой случай, то конечно, — девочка была глупая, мне даже показалось, что ей меньше восемнадцати. — Но боюсь, что тебе страховка уже не поможет.

Он повернулся к Джейку, Трубе и Гу-Гу.

Паша застыл, сидя на полу.

— И не надо.

— А что вы собираетесь делать? — спросил Джейк.

* * *

— Если у тебя суицидное настроение, то не стоит портить жизнь всем остальным. Если тебе так хочется покончить счеты с жизнью, то выйди наружу.

— Мы собираемся устроить бег на длинную дистанцию, — ответил Макс.

На коммутаторе гостиницы переглянулись двое растерянных оперативников, оба в наушниках.

— Мне не хочется, — прошептала она.

— Нет, это не для нас, — сказал Джейк. — Еще увидимся.

—    Звони Михалычу.

В зал заглянул официант, я встретилась с ним взглядом. Негр ничего не сказал, а просто исчез в подсобке.

Они ушли.

—    Лучше скорую вызовем.

— Плохо, — пробормотала я.

Мы последовали примеру Макси, сложив одежду на стульях. Выбежав трусцой на улицу, мы начали нашу ежедневную длинную пробежку. Макси держался впереди всех, задавая темп. Во время упражнений он становился спартанцем.

—    Сначала Михалычу!

— Что плохо?

— Когда мы вырастем, это войдет в привычку, у нас будут мускулы и хорошее дыхание, и мы станем крепкими, как гвозди.

Второй спешно принялся накручивать номер.

— На заднем дворе тоже кто-то есть.

Мы трусили по улице компактной группой позади Макси и его длинных ног. Кварталов через десять пухлый Доминик, задыхаясь и отдуваясь, прокричал:

* * *

— Откуда ты знаешь? — девочка дернулась.

— С меня хватит, Макс. Я совсем выдохся.

Облокотившись о капот «Волги», Михалыч и Серый пиджак дружески прощались. Машины стояли на стоянке недалеко от рынка. Подчиненные Михалыча загружали в багажник ящики с фруктами, провожая в дорогу дорогого гостя.

— Оттуда, — хмуро отозвалась я и протянула руку к ее правому боку. — Покажи…

Макси повернул голову, его дыхание почти не участилось.

—    Буду держать тебя в курсе. А вот провожать не поеду.

Она пыталась сопротивляться, но довольно слабо. Бронекостюм был разорван на боку, через полосы заживляющего геля я видела мясо. Гель, конечно, штука неплохая, но все, что он может сделать — это ненадолго остановить кровь.

— Твоя проблема, Домми, в том, что ты ешь слишком много спагетти. Когда-нибудь ты об этом пожалеешь.

—    И не надо.

— Что же ты кофе хлещешь, дура? Идти можешь?

Доминик отстал. Мы продолжали бежать, меняя темп, — ускоряли бег в одном квартале и замедляли в следующем. Улица спускалась вниз, в финансовый район. Мы остановились, чтобы передохнуть у тротуара. Перед нами стояло огромное здание. Окна в нем были закрыты тяжелыми железными ставнями. Входная дверь блестела прочной сталью.

Серый протянул Михалычу руку.

— Могу.

Патси заметил:

Из кабины «Волги» послышался зуммер телефона.

— Тогда вставай. Что у тебя из оружия?

— Похоже на тюрьму.

—    Ответь, я подожду, — кивнул Серый.

— Ничего, — она опустила глаза. — Только вот…

— Здесь нет никаких тюрем, — сказал я.

Через открытое окно Михалыч просунулся в салон и поднял трубку:

Она показала мне шокер.

Патси спросил:

—    Слушаю. Что?! А вы где были? Еду!

— И откуда ты такая?

— Откуда ты знаешь?

Михалыч распрямился, несколько секунд молча смотрел в глаза Серому пиджаку, а потом как-то буднично сказал:

Я отошла к витрине. На улице было тихо. Ребятишки с дредами куда-то исчезли. Молодой человек с розами все еще маячил в проходе. Нищий перебрался поближе. Китаец по-прежнему стоял на той стороне улицы с приоткрытым тубусом. Готовность номер ноль. А на заднем дворе торчат метисы, почти наверняка.

Макси засмеялся:

—    Он умер.

— Неважно. Мне нельзя к ним… Никак нельзя, — девочка попыталась встать и подойти к окну.

— Не спорь с Лапшой. Он все знает. Он и сам это признает.

—    Поехали.

— Сиди.

— Да, — улыбнулся я. — У меня башка варит.

Они моментально забрались в машину.

— Они не будут стрелять, я им нужна живой.

— Ты хочешь сказать, что у тебя вместо головы котел, да, Лапша?

—    Так ты же...

— Это еще ничего не значит.

Все засмеялись, и я тоже.

—    Ты же... мы же... что же... где же... Поехали!

Я отошла обратно к ее столику и достала из-под пиджака пистолет. Тот самый, легальный. Другого нет, что поделаешь…

Макси обратился к прохожему:

Машина сорвалась с места.

— Пойдем через задний двор.

— Эй, мистер.

Сотрудники Михалыча в растерянности проводили ее взглядом, но, спохватившись, тут же пустились следом.

— Я не могу. Я не могу к ним…

Человек остановился:

Две «Волги» неслись по улицам тихого городка, разрезая поток машин и пугая прохожих воющей сиреной.

— Не переживай. Если что, я тебя пристрелю, — пообещала я. — Я твоя призрачная надежда на спасение.

— Да?

—    Хочешь совет? Сбавь скорость и сирену выключи. Давай-ка прикинем, что делать, — заговорил Серый. Он опомнился первым.

Она ничего не ответила. Глупой даже не пришло в голову, что я могу работать на кого-то из преследователей. Ситуация, в общем, была довольно прозрачной. Я присутствовала при кульминационном финале очередной межкорпорационной резни. Девочка была из отряда наемников, которые не слишком удачно пытались выполнить свое задание. Вероятно, остальные члены ее команды уже заплатили за все свои ошибки, осталась только эта девчушка. Отряд противников выполнял работу, за которую ему было заплачено. Что называется, ничего личного.

— Что это за здание — тюрьма?

—    Доедем — прикинем.

Мужчина улыбнулся:

В межкорпоративных драках нет ни правых, ни виноватых. Нет злодеев, нет праведников, которых обижают незаслуженно. Оперативники просто делают свою работу. Окажись, волей случая, на стороне победителей эта девочка, она так же стремилась бы уничтожить последних выживших. До тех пор, пока не поступила другая команда. Оперативники не принимают решений. Они просто фигуры на одной из тактических досок. Нет плохих или хороших фигур. Пешка, убив пешку противника, не становится от этого злее. А люди в отношениях между корпорациями выполняют роль пешки. Муравей, строящий муравейник. Маленький винтик огромной машины. Забудьте про свободу воли, вы имеете дело с корпорациями.

—    Плохо, что ты знал про его состояние, а мер не принял. Сейчас чего гнать-то? Езжай спокойно.

— Тюрьма? Нет, это место, где хранят деньги.

Наверное, именно потому я и ввязалась в чужую драку. В ней все были равны. Ни правых, ни виноватых.