Слава Сэ
Разводы
© Слава Сэ, 2019
© ООО «Издательство АСТ», 2019
Рассказы
* * *
Одна взрослая дочь ходила печальной. Её абстрактный отец спросил: «Почему ты грустная?»
– Понимаешь, мы вроде бы предохранялись… – ответила дочь.
Всё сделалось вмиг голубым и зелёным. Прошли апатия и зубная боль. Путешествовать расхотелось. Пропал интерес к развитию дачи. Запас денег из нормального стал ничтожным.
Чтобы стать отцом, достаточно поздравить с 8 Марта случайную женщину.
Чтобы НЕ стать дедом, нужно носить ожерелье из человеческих ушей и раз в месяц бегать по району с окровавленной саблей.
Знакомый мафиозо говорит, женихи его дочери даже цветы дарят в костюме радиационной защиты.
Я не вступил в мафию, когда звали. И теперь пожинаю плоды. Я сказал взрослой дочери:
– Давай без глупостей. Что принесёшь – всё будет наше. Ребёнок – это не конец света, несмотря на обилие общих признаков.
Я вспомнил, как готовить домашний творог с бананом. И что хаггесы лучше памперсов. И что если у ребёнка холодные ладошки, значит, температура растёт.
Я наметил себе переклеить обои. Кроватку купить по объявлению. Записаться в детский сад. Договориться о скользящем графике на работе. Гулять с коляской собрался в сквере за школой, где насрано, но зелено.
Женщины любят ёмкие фразы. Предложение «Мы вроде бы предохранялись» круче романа «Гордость и предубеждение», в котором за 600 страниц ни одной действительно неловкой ситуации, а всё только шуточки и танцы.
Также женщинам нравятся двойные смыслы. Например, шутка о бурундуке. Напомню:
Абстрактная женщина сказала мужу:
– Юра! У нас две полоски!
– Две полоски? Ты купила бурундука?
Тут мужчины пожимают плечами, потому что не знают, как выглядит тест на беременность. А женщины хохочут.
Через три дня взрослая дочь сообщила:
– Бурундука не будет.
Заметьте, эта фраза круче уже двух романов. В ней сначала всё случилось, а потом всё рассосалось.
А я-то уже сделал мысленно ремонт, установил кроватку, составил меню, где 100 % витаминов, и приготовился не спать до 2024 года. В четвёртый раз отучился в школе (тоже мысленно). Вырастил из сюрприза хоккеиста или балерину.
Целая жизнь вдруг развеялась. Снова можно ехать на дачу, пилить старую яблоню. Только зачем это всё… без бурундука.
Теперь, если спросить, как провёл выходные, абстрактный отец измождённо падает лицом в стол. И молчит. Он не умеет изъясняться так ёмко и многозначительно, как это делают женщины.
* * *
Зощенко писал, что голому человеку в бане некуда спрятать номерок. Это не совсем так. Для одного номерка всегда найдётся место. Не такой он крупный. Благодаря удачной форме номерок влезет в любой, так скажем, монетоприёмник.
Во-вторых, любая женщина из бани моего детства могла спрятать на себе до сотни номерков. Чем лучше у женщины аппетит, тем больше на ней удобных складок. До трёх килограммов кокаина можно рассовать, и никто не догадается.
Однажды номерки отменили. Ключи стали выдавать по цифрам на тазике. Сдаёшь тазик – домой идёшь одетым. Эта изощрённая бухгалтерия давала сбои. У одной купальщицы украли всю одежду вместе с тазиком. Попарилась, называется. Голая, зарёванная, сидела она в раздевалке, красиво переплетя ноги. Писала жалобу. Старуха-ключница бегала к ней домой за новой одеждой. Будила мужа, рылась в шкафу. Потом они дружили семьями – целая история.
Однажды в бане моего детства погас свет. Я остался один на один с неосвещёнными произведениями Рубенса, это довольно страшно. За стеной мужики заржали, построились и вышли. Спасибо армии родной за этот навык. А женщины стали совещаться. Они полагаются на разум, а не на устав. Одна говорит, пойдёмте все направо. Но многие и днём не помнят, где право, а тут ночь. Дамы ползали вдоль лавок, повизгивая при встречах. Боялись обжечься о кран с кипятком.
Вдруг в баню вошёл мужчина с зажигалкой. Ничего не увидел, позвал тихо – Оля!
Его поймали, поцеловали, отобрали светильник. Женщины ходили за огоньком как мотыльки. Их слабо подсвеченные лица были вдвойне красивы. Нестройным облаком они вышли в раздевалку. Причём мыло и мочалку все взяли, а тазики забыли. Бабка-сторож не стала вредничать, открыла сразу все шкафчики. Одевались тоже в сумерках, на улицу выходили с бирками в самых неожиданных местах.
Больше я в женском отделении не мылся. Но навсегда запомнил, как рады бывают девчонки простой зажигалке.
Я рассказал эту историю жене. Оказывается, и с ней такое случалось. Однажды в её баню вошёл монтёр и стал менять лампочку. Не обращая внимания на окружающую красоту и беззащитность. От пережитого ужаса Лариса разлюбила термы всех видов и моется с тех пор в одноместном душе.
Я спросил, видит ли она какие-нибудь различия между нашими историями? Моя, например, про ужас маленького мальчика, попавшего в западню среди толстых женщин. А её – что-то там про подглядывание.
– Разница огромна! – сказала Лариса. – Я девочка, а ты мальчик. Мой шок куда тяжелей. Он монтёр, а я голая. Представляешь?
Я могу представить голой кого угодно. Я в детстве мылся в женской бане. У меня вся литература на этом построена.
* * *
Женщина всегда хочет к морю, но стесняется сказать прямо. Она абстрактно жалуется на ненастье. Покашливает выразительно. Зябко кутается. Измеряет температуру, свою и на улице. Как бы вопрошая, вот эта разница между 36,6 и -20 ни о чём не говорит? И только в самом крайнем случае, за пять минут до истерики может сказать: «Я замёрзла, отвези меня в Канны».
Я заметил, жара на даче женщине не подходит. Хороший климат начинается не ближе чем за тысячу километров от дома. Лишь где-то в Таиланде, ко всему прилипая, за минуту до теплового удара, она скажет: «Как же здесь хорошо, спасибо за этот подарок».
Я не люблю обобщений, поэтому возьмём конкретную мадам Попову. Её муж, месье Попов, отправил жену на курорт. Через месяц получил письмо:
«Вынуждена задержаться. Пришли ещё денег».
И всё. Никаких «целую в бусю». Или подпись «твой хомячок» хотя бы. Одинокая точка в конце. Похожая на дырочку от пули.
Попов заподозрил неладное, но искать жену не поехал. Не позволила северная гордость. Я пошёл примирять Петрова с обстоятельствами жизни.
Женщину можно утешить путешествием, белым вином и тонким наблюдением о том, как страдает без неё её бывший и какой он подлец.
Попову такое не подходит. Мужчину можно утешить конкретными цифрами. Например, «твоя машина ест всего 9,3 литра на сотню!» или «окунь на 472 грамма!». Свойства автомобиля/ружья/велосипеда/рыбы мужчина приписывает себе. А личные качества – рост, лысина и талия – к нему не относятся. За эти параметры отвечает жена, это её личный позор.
«Сам-то я не толстый, просто она меня раскормила», – объясняет мужчина историю раздавленного мопеда.
Ещё раз, качества железяк – заслуга мужчины. А толстожопие и косоглазие суть проделки жены. Так что хвалите его мормышки и станете лучшим другом.
Второй шаг, напитки. Тут понятно, на сухую о любви не поговоришь.
Третий шаг – нужно похвалить его бывшую. Следует сказать: «У твоей сколопендры отличные сиськи всё-таки!»
Объясню: быть брошенным потрясающей женщиной почётно. Называя же беглянку тупой коровой, вы намыливаете другу петлю. Запомнили? Бабу – хвалим!
Четвёртый шаг: никуда не едем, пьём на месте.
* * *
Составив себе этот психологический конспект, я отправился утешать Попова. Дело было прошлой зимой, в холода. Попов живёт в Кокорякино, в очень старом доме. В этом же доме живёт привидение бабки. Старуха скрипит по ночам и прячет нужные вещи, особенно носки.
Попов сказал, что сам виноват. Он не объяснил жене красоту севера. Прорубь после бани, мороженое в январе. А голоногие проститутки на морозе! А выносить мусор в трусах сквозь снежный буран? Не об этом ли плачут наши эмигранты в Коста-Рике?
Сам Попов всегда рад прийти в тёплый дом, звеня остекленевшими ушами.
Теперь немного про тёплый дом. У Попова замечательная печь. Попов сам её построил и очень любит рассказывать про КПД. У печи три дверцы и пять заслонок. Работает на картофельных очистках. Попов показал, как запускается этот звездолёт.
Он побежал по этажам, регулировал заслонки, напустил дыму. Дышать в форточку запретил, ибо всё тепло уйдёт на улицу. Пришлось лечь на пол, в тонкий слой кислорода. Когда воздух в доме закончился совсем, мы выскочили через окно в чудесный яблоневый сад. Привидение бабки выскочило следом. Призракам тоже нужен воздух, оказывается.
Не все печи в Кокорякино столь технологичны. Многие выдувают дым в трубу по старинке. Попов по запаху определил, кто из соседей топит дровами, кто углём, а кто газетами и что в этих газетах написано. Жизнь на природе развивает в человеке множество ненужных навыков.
Ночь, мороз. Сидим, дышим. Вдруг за забором прямо из снега поднялся человек. Постоял немного и ушёл.
– Это Серёга, – сказал Попов. – У него канализация замёрзла. Он теперь в саду закаляется. В Кокорякино великое оледенение даже не заметят, настолько люди близки к природе. Вон там (указал на Зюйд-Вест) в сугробе спит Володька. Устаёт на работе. От него тоже жена ушла, к армянину. Моя хотя бы с французом сбежала. Климат им не тот. Нормальный климат. Тульская область третий год подряд возглавляет список жарких стран со второго по пятое июня. В эти дни, если закрыть глаза, нос и слепней отогнать, Кокорякино не отличишь от Сен-Поль-де-Ванса.
Я снова похвалил жену Попова, его печь, автомобиль и удочки. Ещё сказал, с точки зрения женщин Заполярья – мы знойные южане. Если в брачную газету «Гормон Якутии» написать про дом под Тулой, волна невест ударит в ворота и даже снесёт их.
Мы стали фантазировать о том, какие мы клёвые с точки зрения женщин Якутии. Эти наши роскошные сады, наша теплынь по шесть недель в году. Глупо из такого рая скакать во Францию, искать сбежавшую жену, стучать в дупло картавым соперникам.
К тому же она сама вернётся. Когда осознает. Ещё драться будет с якутянками. Так сказал Попов и пошёл колоть дрова.
* * *
Маша ходит в школу с какой-то радостью. В речи её зачастили слова-паразиты Никита, Денис и Матвей. Возвращается ещё трезвая, но уже с голыми ногами. А у меня даже ружья нет.
В детстве она носила домой каких-то жалких котят, кругом больных. Боюсь, жениха принесёт такого же. Ради нормального кандидата я готов вмешиваться в выборы и устроить революцию.
Маша – фантастический лодырь. Скорей всего, её вернут домой прямо в свадебной упаковке. Мне за неё радостно и стыдно. Я показывал дочери, как выглядят швабра и пылесос, два слагаемых женского обаяния. Учил её готовить. Предложил рецепт щей, не требующий мелкой моторики. Открыл удивительный мир кипятка и кислой капусты. Маша пришла на кухню в пальто (у нас плохо топят), забралась с ногами в кресло и стала читать Бродского вслух, чтобы мне не было скучно её учить.
В свои щи я добавляю вообще всё. Они неплохая замена второму и третьему блюдам.
В этом рецепте Маше понравилась плавность моих движений, морковь на обоях и пламя в потолок. Больше, говорит, ничего не запомнила.
Однажды Машины дети захотят есть. В тот день она снимет пальто и сварит свою первую кашу. Блюдо выйдет крепким, как цемент, и таким же вкусным. Семью сначала придётся пороть, чтобы не выплёвывала. Потом люди привыкнут и даже попросят добавки.
Успокоив себя этими фантазиями, я перешёл от кулинарии к красоте. Показал, как ходят фотомодели. Потом некоторые приёмы кокетства. Я умею двигать бровью, плечом и бедром одновременно. Я знаю, как выглядят текучесть и ранимость. Первая моя любовь однажды наклонилась за сумочкой – колени вместе, спина прямая – и я тридцать лет уже помню тот изгиб. И даже могу показать на себе.
Вторая любовь умела ассиметрично улыбаться. Третья садилась на шпагат. Четвёртая показала однажды свои рентгеновские фото, там был удивительно красивый позвоночник.
Маша игнорирует мои рекомендации. Говорит, это у неё не сиволапость, а трогательная несобранность. И вообще, главное в любви – это любовь. А я видел любовь и поэтому как раз волнуюсь.
Младшая дочь Ляля тем временем выкрасилась в чёрный, носит штаны с дырами и слушает страшный рок. Поцелуи и обнимашки – для слабаков, все пацаны – отстой. Сладкая моя конфетка.
* * *
Сантехники боятся полнолуний. Журнал вызовов подтверждает: на луну реагируют не только сумасшедшие бабушки, но также нормальные девушки, матери семейств и почему-то старший офицерский состав. Чувствительность к фазам луны проявляют также трубы любого возраста, краны и унитазы.
Прошлая пятница с точки зрения астрологии была ужасна. Одновременно случились затмение, полнолуние, противостояние Марса и ретроградный Меркурий. И когда мне сказали, что где-то прорвало трубу, а в другом месте взорвался унитаз – я удивился. Чем таким важным в этот день занимались прочие трубы и унитазы, а также старший офицерский состав?
В тот день я был дежурным сантехником. Я должен был первым явиться на место катастрофы, чтобы выслушать все эвфемизмы и оскорбления, которыми так богат русский язык. Сначала поехал к трубе. Вбегаю в подъезд и слышу, одна женщина кричит: «Можно подумать, он из Африки едет». Другая: «Да наверняка спит в каком-нибудь подвале». Потом они скзазали что я «падла» и «мудак». Не то чтобы я отрицаю, просто откуда они знают?
Вбегаю, одной рукой кручу вентиль, другой ругаюсь с женщинами. И вдруг звонит телефон. Отвечаю что-то на звонок, ругаюсь со всеми сразу, как супергерой.
В телефоне меня послушали и говорят: «Вячеслав, это же я, Арина, редактор журнала такого-то. Хочу спросить вас о новой книге!»
Арина чистый ангел не только в районе колен, хороши также грудь и улыбка. Вряд ли такая девушка сталкивалась раньше с унитазами. Только от меня и узнала, что это изделие надевают на голову или вставляют с силой в отверстия, для этого не приспособленные, хотя и родственные функционально.
И вот, вода течёт, бабы орут, какая-то собачка кусает мои ноги, мы же с Ариной говорим о литературе.
– Расскажите о вашей новой книге для наших милых читательниц, – просит Арина.
Моя новая книга, объясняю, о том, какое чудо есть женщина. Я от неё теряю разум в широком смысле.
Сюжет моего романа, говорю, разворачивается на маленьком острове в мелком и холодном море. Один капитан проиграл в карты артиллерийское орудие. Теперь островитяне палят картошкой по полицейскому катеру. К капитану меж тем приходит любовь, но не одна, а с переживаниями. Сам остров плывёт на черепахе, потому что всякой книге нужна дурацкая аллегория. Не знаю, как с чтением, писать было интересно.
Арина поблагодарила и отключилась. Я поворачиваюсь к грубым тёткам. Рассчитываю увидеть потрясённые лица и восторженные глаза. А они ржут. Умора, говорят. Наш придурок (это я) книги пишет!
С тех пор все заявки тётки начинают словами «скажите своему писюку…» или «пусть ваш писец приедет, у нас тут полный подвал сюжетных линий».
Вот так и выглядит настоящая популярность. А то многие спрашивали, а я не мог объяснить.
Что интересно, мой коллега Александр Нитунахин тем же женщинам читал поэму собственного приготовления – и ничего. Никто даже внимания не обратил.
* * *
Люи Си Кей говорит: когда вы закрыли дверцу за женой и обходите машину, чтобы сесть за руль, – это время и есть ваш отпуск. Как только сели за руль – отпуск закончился.
Жена моя Лариса описала мне мои мечты. Она сказала: я люблю путешествовать по Германии, фотографируя домики. А лежать на диване я не люблю.
Я ответил, пусть будет Германия, только по пути заедем к другу Лёнечке в Беларусь на бардовский фестиваль. То ли тихо сказал, то ли жена моя отвлеклась. Лишь проезжая город Сморгонь, она заподозрила подвох. Спросила, уверен ли я, что это Германия. И если да, то где немцы?
Я ответил: немцы тут были в 42-м, с тех пор многое изменилось.
Барды пели хором. На шум пришли деревенские, стали танцевать. Один крестьянин хотел исполнить сальто. Упал с большим грохотом. Не сдался, прыгнул ещё, опять упал. Фестиваль перекрестился. «Что-то тут не так», – думал танцор, разгоняясь для окончательной травмы. Он никак не мог избавиться от чувства удивительной лёгкости и всесилия.
* * *
Ни на одном фестивале в мире под бардовские песни не танцуют с такой самоотдачей – ударяясь о землю. Хотя некоторые песни и подталкивают к суициду.
На закате первого фестивального дня Лариса отвела меня в сторону. Говорит:
– Я видела, в огороде стоит шкаф. В него выстроилась очередь. Если это и правда туалет, как написано на дверях, то не могли бы мы немедленно застрелиться вместе, как обещали той женщине в ЗАГСе?
Я ответил:
– Ну что ты, глупышка, какой-такой шкаф. Там дверцы со стеклом – значит, это сервант. Иди в него и ничего не бойся. Там есть свет. Ночью, благодаря стеклянным дверцам, твои синее платьице и бусики будут видны на многие километры. Не говоря уже про босоножки. Это ли не лучшая часть отпуска?
Тем же вечером в Ларису влюбился крестьянин Шурик. Пригласил в баню. Пообещал отхлестать веником. Лариса всё ещё хотела в Германию, поэтому ответила Шурику строгим тоном:
– У меня есть муж! И только он вправе меня хлестать, шлёпать, хлопать, сечь, мять или какие у вас тут ещё есть способы мыться.
Тогда Шурик предложил отхлестать меня, пока я хлещу Ларису. Раньше я парил женщин только в переносном смысле. Теперь пришла пора настоящих отношений. Я показал жене носом на парилку. Таким жестом палачи отправляют жертв на плаху. Шлёпнул Ларису сначала нежно. Она попросила шлёпать сильней. Я ударил энергично, думал, что взвизгнет.
Но она сказала томно:
– О да, так лучше!
Некоторое время я откровенно лупил жену веником.
– У тебя что, сил нет? – спросила она недовольно.
И тогда я ка-ак врезал! Никакой реакции. Я ещё раз ка-ак врезал! Снова молчит. Мне мешал потолок, веник мгновенно осыпался. На рыцарском турнире меня бы дисквалифицировали за избыточную жестокость. Я представлял перед собой врагов и что сражаюсь за Родину – ничего не помогало.
Лариса говорила только «и это всё?», «мда» и «видимо, я так и не согреюсь сегодня».
Хотел уже врезать ей тазиком, но там был только ковшик, а сломать о жену чужой ковшик – не настолько яркая я личность.
После бани Лариса с интересом спросила у Шурика, его ли это собственная баня. И умеет ли он парить так, чтобы косточки запели.
Примерно через час мы поехали в Германию, как я и обещал. Бардовские песни для меня слишком порочный вид искусства, оказывается. И конечно, наша жизнь никогда не станет прежней.
* * *
Девушка с самыми длинными в мире ногами чуть на меня не наступила.
Мы встретились на книжной выставке, в узком коридоре. На ней было розовое платье. Оно начиналось на высоте моего носа и уходило вверх. Считать ли это место началом ног или их окончанием, зависит от того, падаете ли вы с этой девушки или только взбираетесь. Я уступил ей путь, вжавшись в стену. Старался не шевелиться. В таких обстоятельствах любое движение может выглядеть попыткой подсмотреть куда не надо.
Я был не прочь с ней поговорить. Но рации для связи с башней у неё на бедре не висело. А кричать в пупок «сова, выходи!» казалось неловким.
Вряд ли она была экспонатом. Скорей, тоже книгу написала. Что-нибудь с названием «Моя семья и другие насекомые». Или: «Перешагивая турникеты».
На выставку пришли ролевики – гномы, эльфы, ещё какие-то зелёные дети с дубинами. Увидев НОГИ, они про всё забыли. Гномы уставились в небо, эльфы уронили луки. Быль переплюнула сказку. Девушка прошла, не глядя на заморышей. Дымный шлейф мужских фантазий тянулся за нею.
Я не знаю, почему ноги так важны. Женщины миллионы тратят на глаза, грудь и губы. Хотя могли пришить две красивых ноги – и всё. Потому что больше никто никуда уже не посмотрит.
Живёт у нас в ЖЭКе одна зараза, Жанна. Сама кран сломала, не заплатила и обозвала мастера узбеком, при том что он латыш. И всех нас назвала дебилами, вообще всю бригаду.
Но однажды и у неё забилась труба. Прекрасная возможность отомстить. Мы послали к ней самого грубого нахала, Евгения. Велели доломать всё там окончательно и воду отключить. Чтоб Жанна думала впредь. Возвращается Жора несчастливый.
Говорит, она вышла мне навстречу вот в таком халатике. И показал на себе. Говорит, сознание вернулось, когда всё починил, полы протёр и от денег отказался. Загипнотизировала бёдрами и коленками, зараза.
Невозможно осуждать Жору. Как нельзя спорить с женщиной в трусах. Ибо все они безгрешны и непорочны.
Домашние спрашивали, какая из себя эта рекордсменка Гиннеса. А я не помню ни лица, ни фигуры. А ведь наверняка всё это было. Где-то там, в облаках. Посетил выставку, называется. Ничего больше не помню.
* * *
Одна женщина-офтальмолог проверяла моё зрение. Показала таблицу, навалилась грудью и нежно потрогала за лицо. И спросила, что я вижу. Я увидел ворота райского сада и фиолетовые искры, предвестник обморока. По условиям игры я не мог ответить ей поцелуем. Мне можно было только называть буквы «Ш» или «М».
Наслаждение длилось около часа. Глаза мои стали излучать свет, вместо его поглощения. Очки получились +0,75 на левый глаз и +3,5 на правый. Я называю их – очки для эякуляции. Никто раньше не выдавливал из меня глазные яблоки так приятно.
Ухудшение зрения улучшает окружающий мир. Женщины становятся красивее, горизонт ближе, а квартира чище.
Но бывают и неловкости. Подружка Олька показывала фото из отпуска – листала какие-то размытые пятна в телефоне. Будучи подслеповатым, но вежливым человеком, я говорил «ух ты» и «как здорово». Потом решил одну фотографию похвалить особо, чтобы Оля не обвинила меня в неискренности. Говорю: Олечка, как же ты хорошо здесь получилась!
– Вот тут? – переспрашивает Оля.
– Да! – говорю. – Вот такой бы я и хотел тебя запомнить.
– Вообще-то, – говорит Оля, – это памятник Колумбу.
И ну хохотать. На удачу, эта добрая женщина считает меня юмористом.
А недавно я сфотографировал жену, не заметив, что глазок камеры измазан в сметане. Шедевр получился, ей-богу. Вот такая она передо мной и скачет каждый день – неясная, ускользающая, с неочевидными глазами и, скорей всего, с улыбкой.
* * *
Лара отказывается считать дрозофил белком. Говорит, прогони их всех, и я увижу в тебе мужчину. Обычных мужских маркеров «храпеть» и «вонять» Ларе недостаточно. Но она готова признать меня самцом за путешествие в шубе по курортам. Хорошо, что я своевременно выбрал войну с мухами.
Дрозофилы приехали на мандаринах. Какой-то кавказский гостеприимный сорт. Готовы разделить со мной любую пищу. Я сказал им по-мужски: «Вон отсюда!» Но у них за неделю уже отцы тут похоронены и деды. И идти им некуда.
Воротился к Ларе, спросил, так и так, может, простим? Но она, оказывается, всю душу выложила, раскладывая фрукты в вазе. И если бы кто-то поменьше жрал, уют и красота наполнили бы дом. И хоть я считаю войну с мухами братоубийством, мне придётся пройти этот путь. Жестокость, кстати, не обязательна. Можно убивать каким-нибудь человечным способом.
Я спросил – как это?
В ответ Лара похлопала в воздухе розовыми ладошками. Ей казалось, нет ничего проще, чем убить сто мух за один хлопок. Проверить метод на реальных мухах она отказалась. Говорит, иди и убей их, будь мужиком.
* * *
И я пошёл хлопать. Дрозофилы не ожидали аплодисментов с моей стороны. Они взлетали и смущённо кланялись. Им было приятно и неловко. Говорили, ну что вы, мы всего лишь выполняем свою работу.
Поняв, что я тупица, Лара придумала другой план. И налила мухам вина, чтобы они утонули в пьяном виде в открытом водоёме. Я спросил, как она собирается загнать мух в бокал.
– Дурак, что ли? Это шабли 16 года! – ответила жена. И покрутила у виска пальцем, непонятно кого из нас имея в виду.
Вино простояло неделю. Мухи рисовали в воздухе большое чёрное «СПАСИБО». Лица их стали румяны, движения размашисты, тосты глубоки. Потом была пьяная драка. Я отбирал бокал, а они меня били ногами и таскали по кухне.
Сейчас все фрукты убраны в холодильник. Мухи смотрят с потолка недовольно. Просят аспирина и отказываются эмигрировать.
Лара предложила уморить их голодом, отправив себя и меня в путешествие. Она имела в виду Испанию, а я Беларусь. Это удивительный курорт, говорю. Драники без сметаны там считаются зверством диктатуры.
Лара обзванивала подруг, говорила: «Девочки, заклинаю: просясь в путешествие, обязательно уточняйте детали». Она хлопала по мне розовыми ладошками, убеждая, что Испания не хуже Беларуси. Обещала, что мы будем там исключительно бездельничать, есть фрукты и макаться в вино. И эти планы смутно мне напоминают чью-то маленькую жизнь.
* * *
Раньше Маша училась в престижном лицее имени Фейербаха. Там сочинения про лето суть список курортов. Кто посетил одну Болгарию, того даже не били, настолько жалко человека. У Маши есть лакшери-мать, она очень кстати протащила дочь по всем Европам, кроме Кишинёва. Она зорко бдит за уровнем позора.
Лицейские дети ездят на машинах. Никаких троллейбусов, электричек и осликов с тележкой. Одна девочка стеснялась приезжать на отцовской машине с мигалкой. Говорила, надоела твоя «скорая помощь», хочу на «хюндае», как простушка. Капризная дрянь, мы считаем.
У меня на работе есть ассенизаторская бочка с жёлтыми маячками. Мы с детьми тоже могли бы показать уровень, но избегаем дешёвой популярности.
В этом году неожиданно для всех Маша перевелась в вечернюю школу. Дочь моя не глупая и не беременная. Просто решила закончить экстерном. Только вечерняя школа предоставляет такой наворот.
Там меньше лицемерия. Там каторгу ранних подъёмов не называют счастливым детством. Там признают, что среднее образование придумал Торквемада. И чем быстрее ребёнок отсидит, тем лучше.
Я помогал Маше собрать портфель на первое сентября. Положил нож, перцовый газ и словарь блатной фени. Пистолета не было, да Маша и не знает, с какой стороны из него стрелять.
Про топор она сказала «ну папа!». А я ответил «не папкай!». И заплакал.
В первый же день Маша услышала, как завуч говорит:
– Дорогие дети, курите на территории школы за сараем! Не ходите за забор, там вас могут замести менты!
Очень трогательно. Сейчас мало где так заботятся об учениках.
С Машей сразу подружился один мальчик. Он рассказал, как колол в вену чернила из ручки. Таким было условие карточного долга. То есть, хороший мальчик, держит слово. После укола он потерял сознание, а потом ничего, даже приход был.
Другой учится только в хорошую погоду. Он работает дворником и в снегопад уходит махать лопатой.
Соседка по парте хвасталась тем, что соблазнила ученика сварщика. Ловкий ход, завидная партия.
Некоторые школьники уже отсидели в тюрьме. Это серьёзные люди с заточками. Благодаря им на уроках тихо, как в камере.
Есть в классе отличник, победитель олимпиад. Днём он работает на стройке. Родители сказали, что не могут его содержать. На первую зарплату мальчик купил в ломбарде телефон за 30 евро и очень им гордится.
Маша говорит, люди в вечерней школе интересные. Дебилов даже меньше, чем в лицее Фейербаха.
Когда валокордин заменил в моём рационе хлеб, я потребовал возврата в лицей, к его обычным наркотикам. Но Маша сказала:
– Мы же с тобой простые люди. Не в понтах счастье.
И тем растрогала до слёз.
Я не бывал богат и вряд ли буду. Денежный поток даётся верховными божествами. Это что-то вроде синих глаз, кудрявых волос или фамилии Ротшильд. Такое на тренингах не вымучишь.
Моя первая жена ушла, лишь почуяв мою финансовую приземлённость.
Вторая, хвала небу, не разбирается в марках машин, считает мой «ситроен» приличной машиной. Ещё она знает, что можно недорого замёрзнуть в ненастье, а потом залезть в горячую баню. Или взять вина, рыбы – и все выходные провести в обнимку.
У нас есть счастливые небогатые друзья. Они говорят:
– У нас на даче света нет, воды нет, зато какой воздух! Мечтаем провести там лето!
Для сравнения, богатые друзья жалуются:
– Какие французы противные! Весь Париж изгадили!
Бедные:
– Ходили на салют, как красиво, боже мой!
Богатые:
– Омары в этом году не те что в прошлом, тупо обдираловка.
Бедные:
– Хорошо быть сантехником, всегда при деньгах.
Богатые:
– Трахаюсь в своём банке, жить не хочется!
* * *
Ещё про недорогие виды счастья. Вот менял я одной бабушке сифон. Она говорит:
– Этот новый сифон невероятно красив! Белый, как снег Джомолунгмы! Бог среди сифонов!
Не в силах выразить счастье, бабушка сварила мне кофе и напекла блинов. Потребовала, чтобы я пообедал, рассказала про соседа (чудесный, только пьёт) и что топят теперь отлично, главное – валенки не снимать. Мы сидели на кухне, пили кофе и любили весь мир.
Но чемпион по счастью малых форм, конечно, мой друг Саша Нитунахин.
Послали нас затыкать фонтан нечистот. В субботу, утром, в супермаркет, полный истеричек.
Я искал уважительную причину не приехать, например, угодив под поезд.
А Саша Нитунахин в ту же субботу, к тому же фонтану прибыл в отличном настроении.
С коньяком и горячими бутербродами. Говорит:
– Не спеши. Пошли они все в жопу!
И вот у нас коньяк, закуска, вид на бурную реку. Заведующая магазином падает в обморок и тут же встаёт, чтобы снова упасть. А мы сидим, у нас бутерброды. Только после третьей рюмки Саша говорит – пора! И шагает, как в пропасть.
Уверяю, многие из вас лучше бы шагнули в настоящую пропасть. Я люблю Нитунахина за ту безмятежную улыбку, с которой он погружается во что угодно.
Теперь мораль. Друзья мои! Счастье – не инстаграм с красивой жопой, а мясной салат на вашей личной кухне! И сегодня моя кухня будет островом удовольствий во всемирном океане не важно чего.
* * *
Меня возили на двух машинах, иногда на трёх. Кормили шесть раз в день. Город видел: кто-то важный приехал. Вот какие поводы для похода в ресторан существуют в этом их прекрасном Кишинёве:
Разговор есть, надо сидя.О! Геля пришла!О, Серёжа!Здесь будет вкусно.Этот человек – министр спорта.Скоро интервью, надо поесть.Гриша советовал это место.
И конечно, с такой загруженностью времени на спокойный обед в одиночестве у людей совсем не остаётся. Поэтому они там ещё и худые.
Меня довели до состояния шара, потом выкатили на сцену. Зал оказался полон.
Я кое-как вернулся в кулисы, сказал:
– Послушайте, должны были прийти пятеро. Кто остальные 800?