Настройки шрифта

| |

Фон

| | | |

 

Юрий Бурносов

Тот, кто не с нами

— Дурнов, ты кем до войны был? — спросил Коломеец, доедая кашу.

Дурнов хмыкнул:

— Физиком. С товарищем Капицей работал.

— А не похож на физика… Вон ряха-то какая, чистый сталевар! Или, к примеру, повар… — Коломеец тщательно облизал ложку. — Нет, скорей сталевар. У меня сват сталевар, поширше тебя будет. А что тебе бронь не дали? Физики, они вроде секретные.

— Секретные, да не все. Товарищ Капица, или Ландау, к примеру, конечно, работают. А я — даже не кандидат наук. Просто старший научный сотрудник. Пошел в военкомат, те подумали-подумали да и отпустили.

— Так ты добровольцем? Силен, — уважительно покрутил головой Коломеец. — Мог бы и дома сидеть, молекулы сосчитывать… А я вот столяр. Хочешь, я тебе после войны комод сострою? Хороший комод, ореховый. Или буфет.

— А письменный стол можешь?

— Письменный? Могу, чего ж нет. Доску только подходящую найти, цельную… — Коломеец задумался, словно собирался заняться столом уже сегодня ночью.

Под свисающий с бруствера брезент забрался сержант Бериев, зябко поежился:

— Холодно… Дождик никак не кончится…

— А ты кем до войны был, сержант? — очнулся Коломеец.

— В армии служил. Сверхсрочную.

— Так ты у нас вояка записной! А вот Дурнов, представь себе, физик.

Бериев крякнул.

— Эге! Ни разу физика не видел. Слушай, Дурнов, «Гиперболоид инженера Гарина» читал? Товарищ Толстой написал.

— Читал.

— И как оно с точки зрения физики? Можно такую штуку построить, чтоб всех гансов на хрен пожечь?

— Можно, но трудно. Товарищ Толстой — фантаст, написать-то легко… Дурнов закашлялся. Сплюнув, он продолжил:

— Нет, конечно, я могу представить примерный принцип работы гиперболоида. Толстой многие детали описал достаточно грамотно, так что… Но с другой стороны, очень примитивно. Пирамидки эти…

— Короче, не могут, — подвел черту Бериев. — Плохо. А то бы чирк! Чирк! И поперли их назад в Германию.

— Придумают, — уверенно сказал Коломеец. — Товарищ Сталин соберет конструкторов, посидят-посидят, да и придумают. Танк Т-34 видел?

— Видел, — одновременно сказали сержант и Дурнов.

— Вон какая штука! Или, к примеру, «Клим Ворошилов-2». Пушка — жуткая, я с танкистами разговаривал. Любую немецкую технику пробивает, как доску. Так что вот… Дай-ка, сержант, мне закурить по такому случаю.

Бериев и Коломеец задымили, а Дурнов, дыма не переносивший, опять закашлялся и выбрался наружу.

Светало. Моросил мелкий дождь, вдали изредка тарахтел пулемет и плевались зенитки. Над окопом стоял густой молочный туман.

— Колбаски бы сейчас, — сказал Коломеец, высунув голову из-под брезента. — Полукопченой. И селедочки. И пивка бокальчик.

— Не, пивка не надо, — прогудел Бериев. — Холодно. Соточку — это да.

— А зенитки бьют, — задумчиво сказал Дурнов. — Летает немец. И погода ему не вредит…

— Лишь бы бомбить не начали. А то «юнкерсы» налетят, будет тебе, сержант, и пивко, и соточка… — Коломеец невесело хихикнул.

— Старшина из минометчиков рассказывал, у немцев какая-то новая цацка появилась, — сообщил Бериев, отбросив брезент. — Вроде как разведчик, но не «рама». Летает совершенно бесшумно, только огоньками моргает.

— И не гудит? — поразился Коломеец.

— Не-а.

— Во суки.

— Ну. И низко-низко летит, прямо над деревьями. А потом повиснет — и висит.

— На месте? — заинтересовался Дурнов.

— Ага. Как стрекоза.

— Интересно! — физик потер ладонями небритые толстые щеки. — Как же это они, а? Я читал в журнале, у нас до войны тоже разрабатывали такую технику. Автожир называется. У него сверху винт, поэтому может вертикально подниматься и опускаться, на месте висеть. Но не достроили, в производство не пустили. А немцы, получается, успели.

— Да нет там никакого винта, — покачал головой сержант. — Старшина говорил, на миску похоже.

— Это как? — удивился Коломеец.

— Миска и есть миска. Висит, огоньками светит.

— Такого не может быть, — уверенно заявил Дурнов. — Должен быть какой-то видимый движитель. Есть, конечно, разработки реактивных двигателей, но он производит сильный шум. А старшина ваш говорит, что не гудит… Массовая галлюцинация. Может они там спирту обпились, минометчики?

— Их упоишь… — завистливо сказал Коломиец. — Слушай, сержант, а в особый отдел они обращались? Секретное оружие, как-никак.

— Обращались. И капитану своему сказали. Ну, это уже не наше дело. Пусть разбираются те, кому положено. Вот физик наш, например… Ой, кажись, бежит кто-то.

Из тумана появилась сгорбленная фигура, завернутая в плащ.

— Мужики! — послышалось из-под низко надвинутой каски. — Где тут Дуракова найти?

— Может, Дурнова? — уточнил Бериев.

— Или Дурнова… В штаб его требуют, в особый отдел.

— Я Дурнов, — сказал физик. — Что такое случилось?

— Когда в особый отдел вызывают, не спрашивают, что случилось, ответил курьер. — Не дети, чай. Оружие здесь оставь…

Начальник особого отдела Гочишвили раньше работал с самим Фриновским. Когда Фриновского вначале бросили на флот, а потом и вовсе отправили в расход, Гочишвили отделался едва ли не легче всех — был понижен в звании, переведен в Туркестан, а потом отправлен на фронт в звании подполковника.

Гочишвили трусом не был, дураком тоже. Он прекрасно понимал роль особого отдела и обязанности его начальника, попусту груды бумаг не исписывал, к людям зря не цеплялся.

Дурнов об этом не знал. Зато он знал о судьбе Ландау, который загремел в лагерь и был освобожден исключительно стараниями академика Капицы. Помнил он и то, что с Ландау работал, работал долго и близко, и никак нельзя было исключить возможность того, что даже сюда, на фронт, за Дурновым притащился этот ужасный хвост.

— Садитесь, пожалуйста, — сказал особист с едва заметным грузинским акцентом. Дурнов сел на табурет, стесняясь своих перемазанных глиной сапог — в избе особиста было чистенько, на полу лежали домотканые половички.

— Можете курить, — предложил Гочишвили. Дурнов покачал головой:

— Спасибо, товарищ подполковник. Не курю.

— Тоже правильно, — Гочишвили закурил «казбек», с наслаждением выпустил в низкий потолок клубы дыма. — Красноармеец Дурнов Михаил Михайлович, одна тысяча девятьсот десятого года рождения. Так?

— Так точно, товарищ подполковник.

— Ленинградец… Или петербуржец?

— Ленинградец, товарищ подполковник.

— Замечательно. Я работал в Ленинграде в тридцать втором-тридцать третьем. Очень красивый город. Вы где жили?

— На Васильевском.

— Почему-то так и думал, — улыбнулся особист. — Кого из ленинградцев ни спросишь, где жил, все говорят — на Васильевском. Впрочем, дело не в этом. Вы, уважаемый Михаил Михайлович, до войны занимались научной деятельностью. Физик.

— Физик, товарищ подполковник.

— Работали с Капицей, Ландау… Ну-ну, не пугайтесь, — замахал руками Гочишвили, заметив, как вздрогнул Дурнов. — Разобрались с вашим Ландау, работает человек. С кем не бывает? Ну, ляпнул, не подумав… А вы что же на фронте делаете? Вы в тылу нужнее.

— Что вы, товарищ подполковник… Я же не физик даже. По сравнению с Капицей — так, лаборант. Что называется, подай-принеси. Здоровьем бог не обидел, вот и пошел на фронт. Стыдно в тылу сидеть.

— Что ж, это хорошо. Член партии с…

— С сорок первого, товарищ подполковник.

— Да-да, вспомнил. А вызвал я вас, товарищ Дурнов, вот зачем. Странные тут у нас вещи творятся. Может, вы слышали?

— Догадываюсь, товарищ подполковник, — сказал осмелевший Дурнов. Летающая миска?

— Уже и название придумали? Сказочники. Пусть будет миска, все равно. Итак, сами понимаете: разговор сугубо секретный. Вы меня интересуете в настоящий момент не как красноармеец Дурнов, а исключительно как эксперт-ученый. Никаких чинов, пожалуйста, никаких «так точно». Меня зовут Роберт Георгиевич, так ко мне и обращайтесь.

— Хорошо, Роберт Георгиевич.

— Сейчас нам принесут чай и немного перекусить. Подойдет еще один человек, капитан Воронин. Мы должны крепко подумать и что-то решить. Завтра вечером я буду докладывать командованию.

Действительно, тут же принесли чай в стаканах с подстаканниками, тарелку с бутербродами, в том числе со столь любимой Коломейцем полукопченой колбаской.

— Угощайтесь, Михаил Михайлович, — радушно сказал Гочишвили.

Дурнов отхлебнул из стакана и спросил:

— Роберт Георгиевич, так что все-таки за миска? Я не могу основывать свое мнение на слухах. Я даже ничего не видел сам.

— Я тоже не видел, уважаемый Михаил Михайлович. Но многие видели. Вот и капитан Воронин видел, командир минометчиков… Вы бутерброды кушайте, кушайте… Вот так. Могу сказать вкратце: в последние два дня над передовой линией обороны регулярно появляется летающий объект, не принадлежащий ни нам, ни немцам. Сужу об этом только по тому, что его обстреливают с двух сторон. Без видимого, впрочем, ущерба. Мда… Гочишвили снова закурил. — Судя по перемещениям, цель появления разведывательная. Никаких оборонительных мер объект не предпринимает, на обстрелы не реагирует. Никаких аналогов я лично не вижу — нигде в мире. Я не знаток авиации, но в свое время много летал, был на выставках в Германии, Италии, лично знаком с Джулио Дуэ. Так вот: подобных технологий нет ни у кого. И еще… Постойте, кажется, капитан пришел.

В избу вошел, пригнувшись, длиннющий капитан-артиллерист с лошадиным добродушным лицом.

— Добрый вечер, Игнат Петрович, — приветствовал его особист. — Наш ученый совет в сборе. Знакомьтесь: Михаил Михайлович Дурнов, физик.

— Очень приятно, — сказал капитан, пожимая руку Дурнова. — Игнат Петрович Воронин.

— Как я уже сказал, без чинов и званий, — напомнил Гочишвили. — Сейчас вам тоже принесут чай, Игнат Петрович, и мы поговорим о нашей миске.

— А что о ней еще говорить? — Воронин осторожно взял горячий подстаканник из рук ординарца. — Летает, подлая. Сегодня ночью опять видели, около трех. Зависла метрах в двадцати, прямо над позициями. Снимала, что ли… Курочкин по ней из ручняка полоснул, почитай, в упор. Хоть бы что. Теоретически можно в нее из миномета стрельнуть, вот только…

— Отставим самодеятельность, — нахмурился Гочишвили.

— Так что ж делать-то, товарищ подполковник, то есть Роберт Георгиевич? Что я людям объясню? Все говорят, Гитлер новое оружие испытывает, а мы смотрим…

— А вот такие разговоры пресекайте. Не хватало, чтобы мне начали бумажки строчить. Сами знаете, что за прославление немецкого оружия бывает. Тем более есть все основания полагать, что пресловутая миска к немцам никакого отношения не имеет. Как я уже сказал, у нас есть данные, что ее обстреливали и немецкие войска, в том числе зенитчики.

— Может быть, союзники? — неуверенно предположил Дурнов. Американцы…

— Американцам не с руки испытывать секретные образцы у нас. Пожалуйста, если нужно делать это в боевых условиях, пугайте Роммеля в Африке. Нет, не подходит, — Гочишвили покачал головой.

— А как же комиссия? — поинтересовался капитан.

— Не будет комиссии, — сказал особист, нахмурившись. — Самолет Ли-2, на котором летела комиссия, сбили возле Воронежа. Все погибли, и Москва не видит смысла посылать еще людей. Вот мы и будем заниматься. При необходимости привлечем летчиков, у меня есть полномочия от командующего фронтом. Ваши мнения?

— У меня несколько вопросов к Игнату Петровичу, — Дурнов допил чай и отставил стакан в сторону. — Приблизительные размеры этой миски можете назвать?

— Диаметр метров двадцать. Может, двадцать два. А по виду и впрямь миска, — капитан растерянно развел руками. — Ну, суп из которой едят. Белый металл, вроде алюминия, но крепкий — пуля не берет. По краю огоньки желтые, расположены неравномерно, через разные промежутки. Летит бесшумно, абсолютно. Я до войны в Крыму жил, там соревнования планеров, если знаете, так планер, и тот какой-то гул издает, когда по воздуху идет. А эта — как во сне. Молча. Страшно, товарищи.

— Скорость большая? — спросил Гочишвили.

— Разная. То еле-еле плетется, как пешеход. А потом взмывает резко вверх, и нет ее.

Некоторое время все трое молчали, только потрескивал табак в папиросе особиста.

— Значит, не наша техника, — сделал вывод Дурнов.

— Как — не наша? — Гочишвили зло ткнул окурок в пепельницу. — Что значит — не наша?

— Не земная, товарищ подполковник, — виновато сказал Дурнов. — Слыхал я и раньше, только никто этим у нас не занимался… В Америке, знаю, зафиксированы случаи… Есть предположения, что инопланетная цивилизация или цивилизации — изучают нас.

— Ничего себе версия, — хмыкнул особист. — И это я буду докладывать? Секретное оружие или природное явление — это еще поймут. А ваших инопланетчиков… Сомневаюсь. В штабе реалисты сидят, в Ставке — и подавно. Слава богу, Ставка пока ничего не знает… Короче, разобраться у нас с вами времени нет. Ночь — и все. Если за ночь не прилетит, хрен с ней. Если прилетит — поднимем самолеты, посмотрим поближе, попробуем сбить, наконец!

— Вы что, Роберт Георгиевич! — вскочил физик. — Как можно?! Сбить! Это же дружественная цивилизация, возможно, они хотят мира… Может быть, помогут нам… Новые технологии, медицина…

— Медицина медициной, а Ставка Ставкой, — разумно сказал капитан Воронин. — Война, Михаил Михайлович. А если они не к нам присматриваются, а к немцам? Думают, как им помочь? Вы же ученый, представьте, что у них совсем другая психология, другая мораль, другое политическое устройство общества… Может быть, Гитлер для них — идеал государственного деятеля. Я, товарищ подполковник, согласен — рассмотреть ближе, а потом, в случае чего, сбить.

— На том и порешим. А теперь поедем к летчикам.

На помятой «эмке» особиста — Гочишвили сам сел за руль — они двинулись к полевому аэродрому, где базировались штурмовики. Он оказался совсем рядом. Покрытые маскировочными пятнами краснозвездные «илы» стояли на раскисшем поле, поодаль бродил командир эксадрильи — розовощекий майор с двумя орденами Ленина. Он поздоровался со всеми за руку, с особенным интересом посмотрев на Дурнова. Действительно, простой красноармеец, к которому и особист, и капитан минометчиков обращались с уважением, походил не то на переодетого представителя Ставки, не то на жутко засекреченного разведчика.

— Гореленко, — представился майор.

— Дурнов, — сказал физик.

— Полетать бы нам, товарищ майор, — Гочишвили дымил неизменным «Казбеком».

— Да уж сообщили из штаба фронта. В полном вашем распоряжении, товарищ подполковник. Когда и куда?

— Кто у вас по ночным мастер?

— Я сам, — пожал плечами Гореленко. — Что за история?

— Да вы, небось, знаете. Летучая миска.

— А-а, эта… Что за хреновина, товарищ подполковник? Позавчера мои орлы ее из пушек пытались покрошить, думали, фрицы новинку запустили. И ничего.

Майор был искренне возмущен: в воздухе появилось нечто, что оказалось неподвластно всесильным пушкам его штурмовиков.

— И хорошо стреляли? — поинтересовался Воронин.

— Мои плохо не стреляют. Между прочим, Скобликов атаковал, Герой Советского Союза, — обиженно заявил Гореленко.

— Сегодня ночью сами попробуете, — успокоил его особист. — Есть желание?

— Есть. Только что за хреновина, товарищ подполковник?

— А вот и узнаем. Возьмете с собой вот Михаила Михайловича. Я полечу с… а хотя бы с Героем вашим, как его там?

— Скобликов Коля.

— Вот с Колей и полечу. А товарищ капитан будет с земли наблюдать. Такая у нас хитрая миссия, товарищ Гореленко. Мы тут у вас до темноты перекантуемся, хорошо?

— Да пожалуйста, — развел руками майор. — Идите вон в мою землянку, туда-сюда и обедать будем.

За обедом выпили по сто граммов, перекусили — жаренная на сале картошка с солеными огурцами и тушенкой из банок пошла очень хорошо. Капитан Воронов вышел погулять, а Дурнов разомлел от еды, тепла и выпивки, уютно устроился на лежанке и сквозь дрему слушал, как разговаривают особист и летчик.

— …Скобликов — сам не свой, из машины вылез, а морда, как мел, рассказывал Гореленко, звеня орденами. — Я, кричит, в него стреляю, а ему хоть бы что. Весь боезапас высадил, и ни хрена. Подыхать уже приготовился, а она — фьють! — и в зенит пошла, только вслед посмотрели. Скорость подъема невероятная, маневренность — нам и не снилась, в любой плоскости движется… Откуда такое, товарищ подполковник? И как ее сбивать, если что?

— Ты, майор, летчик, тебе и виднее. Я думаю, если ее пушки не берут, поднимай свою эскадрилью, будем эту заразу сажать. Не пойдет же она, в самом деле, на таран?

— Опасно, товарищ подполковник, — сжимая кулаки, пробормотал Гореленко. — Опасно. А ну как пойдет?

— Значит, будете таранить, — жестко сказал Гочишвили. — Не в бирюльки играем, майор. Скажете своим асам — любой ценой. Любой, слышите! И не забывайте, я тоже лечу, чтобы потом не говорили, как особый отдел за спинами героев отсиживался.

— Тараним, — зло буркнул майор. — Хер с ним. А если он не таранится? Раскидает и дальше полетит?

— А тогда нам все равно будет, — заверил его подполковник. — И мне, и вам, и вон даже Михал Михалычу.

Когда Дурнов проснулся и вылез из землянки, было совсем темно. Гочишвили курил у выхода и обрадовался, заметив физика:

— Михал Михалыч, доброе утро! Сейчас полетим. Раньше летали на самолете?

— Не доводилось, — признался Дурнов.

— Вот сегодня и начнете. Ваша задача — следить за этой штукой, смотреть, как и что она делает, сопоставлять, анализировать. Я поговорил с Гореленко, вы будете как бы наблюдатель. Остальные самолеты попробуют посадить эту миску на нашей территории либо уничтожат ее. Вы туда соваться не будете, так что не бойтесь.

— Да я и не боюсь, — улыбнулся Дурнов. — Интересно. Знаете, снова почувствовать себя ученым… Конечно, лучше бы пригласить настоящих специалистов…

— Были специалисты. Под Воронежем лежат, — сухо сказал Гочишвили. Ладно, давайте по машинам, ждут нас.

Гореленко был взбешен и еле держался. Он буквально втолкнул Дурнова в тесную кабину и рявкнул:

— Будете за стрелка. Умеете?

— Умею. Ручной и станковый знаю…

— Тогда еще ничего. Прикроете в случае беды, если фриц появится или эта сучка начнет коники выкидывать… Вы кто по званию, если это не военная тайна? А то не могу я так вот с человеком, когда он за спиной…

— Красноармеец Дурнов. Я вообще-то физик, вот и попал сюда, — вздохнул Дурнов.

— Ясно. Ну, физик, сиди тихо. И наушники одень.

Дурнов остался один, устроился поудобнее, потрогал холодные пулеметные рукояти. Интересно складывается жизнь, подумал физик. Из лаборатории Капицы — в военкомат, потом в пехоту, на фронт, легкое ранение… Из госпиталя — опять в окопы, из окопов — на самолет, в воздушный бой… Пожалуй, прожил жизнь с пользой. По крайней мере, последние два года.

Зарычал мотор, «ил» затрясся, темнота за плексигласом фонаря побежала прочь. По тому, как внутренности опустились вниз и в животе стало холодно, физик понял, что они уже летят.

— Живой, Михалыч? — раздалось в наушниках.

— Жив пока, — ответил физик.

— Ну, секи. Если фрица увидишь — бей без раздумий. Если миску увидишь — не строчи пока, пускай особист командует, а то схлопочем с тобой… Да не наблюй там!

— Блевать не буду, — пообещал Дурнов.

Он действительно не сблевал, хотя «ил» изрядно болтало и мотало. Вообще полет на самолете, пусть и военном штурмовике, Дурнов всегда представлял как-то изящнее… Погруженный в раздумья, он скрючился на сиденье стрелка и едва не стукнулся головой о фонарь, когда в наушниках рявкнул Гореленко:

— Вон она, зараза!

«Зараза» медленно плыла по воздуху параллельно с самолетом, метрах в двадцати пяти правее и немного выше. Это и впрямь оказалась миска, обычная суповая миска, только громадная. Как и говорил Воронин, по краю беспорядочно вспыхивали желтые огоньки.

И тут началось. Наверное, дал команду Гочишвили: затарахтела авиационная пушка, прижимая миску к земле. Гореленковские орлы брали летучую небылицу в клещи, наваливались сверху, не давали отвернуть. Дурнов буквально прилип к плексигласу, самолет кружил над местом странного воздушного боя, майор громко матюкался.

— Немцы! — неожиданно заорал он, и Дурнов схватился за пулеметные рукоятки. Никаких немцев он не видел и в помине, но самолет стал снижаться. Физик снова приник к плексигласу, и вовремя: миска как-то странно крутнулась, качнув краями, и стала заваливаться на чернеющий внизу лес.

— Подбили! — закричал он, то ли радуясь, то ли ужасаясь. — Подбили, товарищ майор!

— Возвращаемся. На посадку идем, — проворчал Гореленко.

Дурнов успел увидеть, как миска врезалась в щетку древесных вершин, полыхнуло голубоватое холодное пламя…

На аэродроме уже ждал Гочишвили — его самолет сел раньше. «Эмка» стояла тут же.

— Скорей, скорей! — закричал особист, когда Дурнов полез из кабины на крыло. В салоне машины уже ждали Воронин, незнакомый Дурнову летчик-старший лейтенант и пухлолицый рыжий Скобликов, тот самый Герой Советского Союза, который пытался атаковать тарелку. Скобликов в азарте толкнул физика в бок и сказал торопливо, глотая букву «ка»:

— Тарел\'а-то бря\'нулась! Бря\'нулась тарел\'а! За вершину зацепилась, хлопцы ее сверху даванули, она и бря\'нулась!

В «эмку» влез Гореленко, отчего на заднем сиденье стало совсем тесно, и машина помчалась по неровному полю, дребезжа железками.

— Сгорит, — мрачно заявил майор. — Тут километров восемь, пока доедем — сгорит. Вон как полыхнуло!

— Посмотрим, — рассудительно сказал Гочишвили.

Бросив машину на краю леса, дальше они пошли пешком, треща сучьями. Вдалеке, за стволами, был виден пожар.

— Попадем, как куры в ощип, — сказал Воронин, поправляя сбитую веткой фуражку. — Ну как огонь с боков обойдет?

— Сыро очень, — возразил физик. — Горит плохо…

Огромный диск торчал наискось из земли, вывернув с корнями несколько деревьев. Огонь вырывался из двух решетчатых отверстий, а в нижней части диска чернело отверстие.

— Люк! — выдохнул Гореленко и ускорил шаг, но особист остановил его:

— Стоп, товарищ майор! Не спешите.

— Да я с пистолетом, — майор взмахнул своим ТТ. Гочишвили тоже вынул из кобуры «вальтер», а Дурнова, у которого оружия с собой не было, неожиданно пробрал озноб.

Они осторожно подошли ближе. Огонь несколько утих, так и не схватившись за сырую древесину, и пожара можно было не опасаться.

— Так, товарищи… — полушепотом сказал особист. — Дурнов, Гореленко со мной, Скобликов, Воронин и вы, старший лейтенант — здесь. Никого не подпускайте. Есть у меня подозрение, немцам тоже интересно, что же тут такое упало…

И подполковник, подпрыгнув, ухватился руками за край люка, находившийся метрах в двух от земли. Дурнов помог ему взобраться; Гочишвили исчез внутри, потом высунулся обратно и втащил Дурнова. Вместе они помогли влезть и летчику, после чего Дурнов осмотрелся.

Узкий круглый, а скорее даже овальный коридор со слабо фосфоресцирующими стенками, в свете которых лица Гочишвили и Гореленко напоминали мертвецов, вполне мог быть сработан и на Земле. Ничего экстраординарного Дурнов не заметил.

Коридор длился метра три и упирался во второй, закрытый люк. На люке не нашлось ни рукояток, ни каких-нибудь запоров, зато на стене рядом обнаружились три ромбических кнопки, расположенных друг над другом. Гочишвили пробормотал что-то по-грузински и нажал верхнюю.

Ничего не произошло.

— Может быть, изнутри открывается, — предположил Гореленко, но особист нажал среднюю кнопку и люк с шелестом ушел вниз. Изнутри резко запахло аммиаком и чем-то еще, непонятно-приторным.

— Ну и вонища… — прошипел летчик.

— Возможно, они этим дышат. Могло быть хуже, — сказал Дурнов и поспешил за особистом. Он не чувствовал никакой возвышенной радости, даже любопытства особого не ощущал. Может быть, немного боялся.

Коридор закончился, и все трое оказались в круглой шарообразной рубке, довольно тесной. Посередине, в перепончатом кресле, сидело существо и двумя выпученными лягушачьими глазами смотрело на Дурнова.

— Жаба, — сказал оторопело летчик.

— Мертвый, — особист уверенно шагнул к существу, коснулся пальцем длиннопалой синекожей руки и повторил:

— Мертвый.

— Разрешите… — Дурнов протиснулся мимо столбом стоявшего летчика и нагнулся к креслу. От существа пахло все тем же аммиаком, и на глазах у Дурнова выступили слезы. Он утер их рукавом шинели и сказал:

— Да, судя по всему, умер. Головой ударился, что ли… Вот что-то похожее на кровоподтек. Нужно его вытащить, товарищ подполковник.

— Вытащить… И куда я его?

— На штурмовике вывезем, — влез Гореленко. — Я сам полечу.

— Хорошо. Тащите его наружу. А с этой штукой что делать? Бросать нельзя.

— Взорвать к чертовой матери, — буркнул летчик, с опаской берясь за предплечье трупа. Гочишвили взялся за ноги, хмыкнул изумленно: — Легкий какой! — и оба исчезли в коридоре. Дурнов ошалело огляделся. Минимум приборов: что-то вроде бинокля свисает сверху на эластичном шнуре, на подлокотниках кресла — ряды мелких кнопочек, на одной из стен — тускло посверкивающая череда утопленных в зернистое покрытие кристаллов. И все. И это через несколько минут обратится в прах, в мусор…

— Дурнов! Давай сюда скорей! — заорали снаружи. Физик крутнулся вокруг себя и схватил с пола какую-то золотистую пирамидку, сунул в карман, не глядя, и бросился к выходу.

Навстречу уже лезли солдаты с тяжеленными дисками противотанковых мин. Дурнов буквально вывалился наружу, зацепился за корягу и упал в лужу. Гочишвили помог ему подняться и отвел в сторонку.

— Вот и вся физика, Михаил Михайлович, — сказал он, сверкнув белыми зубами в свете огня. — Битая миска, дохлая жаба…

— Это не миска, товарищ подполковник! — взмолился Дурнов. — Это космический корабль! Ну, может быть, разведывательный аппарат… Но здесь же столько неизвестного, столько полезного! Нельзя его взрывать, товарищ подполковник!

— Нельзя? — Гочишвили ощерился. — А ты знаешь, что немцы наступают? Ты знаешь, что им не меньше нашего эта вот штука нужна?! И если мы сейчас ее не рванем к такой матери, то немцы через пятнадцать минут будут здесь! Им она тоже пригодится, их науке, так что ты предлагаешь?

Он тряс Дурнова за ремень, и физик, безвольно мотаясь из стороны в сторону, думал, что вот сейчас особист может его собственноручно пристрелить, и будет, в принципе, прав… И кто там полетит в штурмовике Гореленко — друг ли, враг ли — так и не удастся проверить…

Неожиданно Гочишвили отпустил физика, бросил резко: — Можете быть свободны! После зайдете ко мне, — и зашагал прочь.

Дурнов повертелся возле штурмовика, когда в него запихивали упакованное в брезент тело инопланетянина. Потом, когда машина взлетела и пошла над соснами в сопровождении еще двух «илов», повернулся и собрался было идти назад, в свое отделение, но опять наткнулся на Гочишвили.

— Сгорела, — сказал подполковник. Лицо его было перемазано жирной копотью.

— Что? — не понял Дурнов.

— Миска эта… Корабль… Сгорела, как у фотографов эта… магнезия. Только пыхнуло, искры во все стороны. Троих обожгло. И что интересно, один пепел остался, целая куча, а горело-то всего с минуту. Чудеса, — Гочишвили вздохнул. — Ты, Михаил Михайлович, не сердись. Накричал я на тебя, это да. Да ведь самому дурно. Что я, не понимаю? А немцев отбили. Минометчики поддержали, артиллерия…

— Значит, можно было спасти?

— Можно было. Но кто знал? Они как поперли, у них ведь тоже приказ, тоже кому-то хвост надерут… Короче, Михаил Михайлович, забудь все, что видел тут и тем более внутри. Для остальных это просто немецкий секретный самолет, а пилота в Москву повезли, тяжело раненного. Ясно?

— Ясно, товарищ подполковник.

— И консультация твоя не пригодилась… Так-то. А вообще надо тебя в тыл. Ты там нужен, ты не тут нужен. Подумай, я могу посодействовать.

— Подумаю, — пообещал Дурнов, который в этот момент не думал вообще ни о чем.

Особист снова вздохнул, утер копоть, козырнул и зашагал прочь.

Дурнов сунул руку в карман и нащупал там золотистую пирамидку.