— Товарищ командующий, когда я уезжал из штаба к вам, все было в порядке… Поеду сейчас же и во всем разберусь. Лично.

Артем посчитал, что если за час он выиграл три тысячи, то реально выиграть еще пять. Восемь тысяч долларов чистой прибыли более, чем достаточно, так рассудил он. И, в общем, это было абсолютно справедливо. Не теряя времени, он снова сел за аппарат. За полтора часа он сделал этот кровожадный кусок железа так, как никто и никогда не делал ни один автомат в этом заведении. Он просто поимел его, тупо и цинично трахнул. Вытряс все, что можно было и еще больше. Восемь тысяч долларов за два с небольшим часа. Это была его победа. Это была наша победа. Моя и Нинзи. И Артема. Наша общая победа.

— Спасибо, сделайте одолжение, — Шалманов почтительно склонил голову. — Здесь все вам заранее благодарны.

Оператор зала снял показания с автомата и выдал Артему чек. Он отнес его в кассу и получил свою честно заработанную стопку зеленых. Такси Артем вызвал заранее, не хватало еще ходить ночью с такой суммой денег. Машина уже минут двадцать поджидала его у дверей. Он вышел, сел в тачку и поехал бар на Пушкинскую. Там мы все должны были встретиться этой ночью после казино. Когда они вырулили на Ленинский проспект, Артем посмотрел на часы и понял, что еще слишком рано. Он подумал, что если заехать в Wynn минут на двадцать-тридцать, то ничего плохого не будет. А водитель подождет снаружи, благо в деньгах себе сегодня можно не отказывать.

Понимая, что визит не состоялся, Мохнач с удрученным видом приложил ладонь к фуражке.

— Разрешите ехать?

Его логика была проста. Он выиграл, и он хотел выиграть еще. Так поступают почти все. Сидишь за столом и поднимаешь деньги и в какой-то момент ты понимаешь, что вот сейчас нужно уходить, потому что в противном случае ты потеряешь все. И в этот момент ты встаешь и уходишь. И это правильный поступок. Ты меняешь фишки, получаешь выигрыш, радостный выходишь на улицу и сваливаешь куда-нибудь пропивать выигрыш. И вот через десять минут, обычно в это время ты сидишь в такси, твоя радость проходит, потому что действие наркотика \"азарт\" прекращается, и начинается отходняк. И вот ты несешься пропивать бабки и понимаешь, что никакого кайфа в этом нет и, что весь кайф только в самой игре и нет разницы по большому счету выиграл ты или проиграл, важен лишь процесс. Лишь сама игра. Всё. И тогда ты разворачиваешь водилу и едешь в следующее казино и спускаешь всё до последней копейки. И вот Артем развернул тачку и поехал в Wynn. Он выиграл восемь тысяч, но он не думал об этом в тот момент. Всё, что он знал – это, что он может теперь удвоить свой выигрыш.

— Не задерживаю. И в другой раз прошу без приглашения здесь не появляться. Оставайтесь там, где идет война. Когда командующий наберется смелости, он к вам приедет сам. А пока оставьте ему право отсиживаться в тылу…

Слить в рулетку пять косарей за полчаса сможет любой дурак. Артем, конечно, сделал это, не напрягаясь. После этого люди испытывают не самое приятное ощущение. И в этот момент ты совершенно не думаешь, что все еще в чистом плюсе три тысячи долларов, что само по себе отлично. Ты думаешь только о том, что еще полчаса назад был королем, который подчистую выпотрошил игровой автомат, а теперь обычный неудачник и лох. И ты хочешь отыграться, отбиться и всё вернуть. Колесо фортуны крутанулось назад, и пределом твоих мечтаний теперь снова являются восемь штук плюса, а не пятнадцать. И ты хочешь все вернуть.

Офицеры штаба, согнувшись над картами, со вниманием слушали беседу двух генералов и скрывали усмешки. Они то уж знали, что Шалманов не вылезал оттуда, где идут бои и сюда приехал с целью побывать в бане и встретиться с прессой.

И Артем сел в такси и поехал обратно в слот, а сотрудники заведения облегченно вздохнули, когда он вошел внутрь. Да, да, не удивляйтесь. Именно облегченно вздохнули. Потому что они абсолютно точно знали, что сейчас произойдет. Потому что они видели это каждый день. Потому что это закон игры.

— И еще, генерал. Установите контакты с местной властью. Познакомьтесь с ополченцами. Найдите проводников, которые могут подсказать горные проходы и тропы. Карты-картами, а овраги изучайте на местности.

Когда Артем понял, что восемь тысяч чистого плюса у него уже не будет никогда, на часах было семь утра.

Когда Мохнач вышел из палатки, не глядя ему во след Шалманов негромко сказал:

У него осталась тысяча четыреста долларов. Не выигрыша, а всего. Мы дали ему семь, а у него осталась штука четыреста.

— Герой Арбатского моста, прости его господи!

Он играл на том же автомате. Он проиграл. Почему? Таков закон. Если ты приезжаешь в казино второй раз за вечер, то ты проиграешь.

Офицеры штаба молчали. Некоторые, работавшие с картами, даже не подняли голов, но было ясно: слышали сказанное все. При живом президенте, который удержался у власти лишь расстреляв парламент, подобного рода высказывание звучало неприкрытым вызовом. Но Шалманов не боялся, что кто-то в Москве скосит на него недоброжелательный глаз: не так уж много в полуразложившихся, пронизанных коррупцией и безответственностью войсках, оставалось генералов, которые способны пожертвовать собой во имя так называемых «интересов державы». Тем более, что в Кремле все прекрасно понимали, что мало-мальски заметные успехи во второй чеченской войне работают на правительство, которое по любому счету должно нести ответственность за бардак в государстве.

С пустыми глазами он выполз из зала, упал на заднее сиденье такси, назвал домашний адрес и отрубился.

Вертолет мог лететь только утром и Мохнач решил этим воспользоваться. Он прямо из штаба проехал в районный военкомат. Там, в связи с боевой обстановкой, постоянно находился военком и все его сотрудники.

_________________

У двухэтажного кирпичного здания стоял ополченец с автоматом.

— Где военком? — спросил Мохнач растерявшегося караульного. Тот никогда так близко не встречался с генералами.

С алкоголем у Паши были непростые отношения. Особенности характера. Ну, не мог сказать \"Нет\", когда предлагали. Из-за этого он повылетал из кучи институтов. Либо на экзамены не приходил, либо еще до сессии бывал отчислен за пропуски. Какой экзамен в десять утра, если он в девять только спать лег в говно бухой? А его пьянки в общаге это вообще песня. Однажды он бухал в нашей комнате, в ней, в принципе, все бухали, такая была комнатка гостеприимная. Мы в это время к экзамену готовились в читальном зале. Он зашел в читалку, попросил ключи от комнаты, мол, бухнуть собрались с чуваком, ну мы и дали ему ключи. Они закрылись изнутри, достали водку, развели варенье водой, чтобы запивать, и начали тупо бухать. То есть, практически, молча пить одну за одной, иногда запивая разведенным вареньем. У студентов так принято. А комнату закрыли, чтобы ночная дежурная не запалила. Засечет – проблем не оберешься. Докладная, отчисление и все дела. В разгар пьянки приспичило чуваку в туалет сходить. А на этаже два туалета – в одном конце этажа и в другом. Очень далеко в них идти, знаете ли. Ну и чувак, не долго думая, открывает окно, залезает на подоконник и начинает мочиться с пятого этажа прямо в темную зимнюю ночь. К несчастью напротив нашего корпуса стоял точно такой же корпус, где жил физфак, физический факультет. Там на первом этаже находится администрация студенческого городка. А начальница студ.городка в этот дурацкий день задержалась на работе. Неплохо так задержалась. Часа на три. В общем, пошла она домой часов, примерно, в десять, и проходила под нашими окнами аккурат в тот момент, когда парень совершал свое черное дело. Когда вы идете, а вам на головной убор хлещет нормальная такая струя, то первые секунды вы в непонятках крутите головой и силитесь понять, а что, собственно, происходит. Начальница городка вообще ни секунды не колебалась. Просто она сразу поняла, что сейчас творится. Потому что, если у нас в городке, что-то льется сверху, то это может быть только одно. Оно самое. Свою сирену она включила так громко, что Паша и чувак испугались, как бы не выставило стекла. Через пять минут она с ночной дежурной громко стучалась в нашу комнату. Паша открыл:

— Он в зале. Беседует со стариками, — сказал ополченец.

– Добрый вечер.

Мохнач вошел в помещение, выступая солидным животом вперед. Камуфляжная куртка на груди была расстегнута — жарко — и наружу лезли седеющие завитки тонких волос.

А в ответ матерная сирена с вкраплениями слов \"докладная\", \"факультет\", \"декан\" и самого плохого слова \"армия\". Толкнув свою эмоциональную телегу, начальница городка развернулась и с семенящей рядом ночнушкой пошла вниз. Дело принимало плохой оборот.

Он решительно прошел через небольшой зал к столу, за которым сидел военком, остановился, оперся рукой о край столешницы, оглядел исподлобья собравшихся. Спросил с бесцеремонностью командира, говорящего с призывниками:

Паша сказал чуваку:

— Ну что, мужики, будете воевать?

– Чувак, надо что-то делать. Надо ее отговорить. Надо ее переубедить, а то пацаны из комнаты попадут из-за нас. Пошли за ней.

Военком посмотрел на генерала снизу вверх и не вставая с места зло чеканя слова сказал:

– Пошли, – ответил чувак и икнул.

— Мужики там, у вас в России. Здесь у меня собрались уважаемые аксакалы. Старейшины. Они мои гости. Мы ведем разговор. А вы вошли, ни у кого не спросив разрешения. Вошли и начали говорить…

Они вышли из комнаты, закрыли дверь, спустились вниз по лестнице и вышли на улицу. В темноте растворялась удаляющаяся фигурка обоссанной начальницы. Был достаточно сильный мороз, снег скрипел под ногами ребят, движимых похвальным порывом снять обвинения с нашей комнаты, в руках у Паши была пустая пластиковая бутылка из-под колы. Двухлитровой колы. Когда они нагнали начальницу городка, то она обернулась, а Паша рефлекторно ударил ее бутылкой по голове. Просто на тот момент решающих аргументов, кроме этого у него не нашлось. Чувак, схватил Пашу и сказал, что он не прав, а женщина закричала и убежала. Никого не убили.

Мохнач нервно дернул головой, лицо и шея его побагровели.

Спасло нас только то, что в тот вечер все нас видели в читальном зале, а в объяснительных мы написали, что наша комната всегда открыта, потому что свои ключи мы потеряли, а красть у нас нечего. И, видимо, кто-то там бухал без нас, а мы ни при чем. Естественно, никто нам не поверил, но начальник курса сделал вид, что поверил. Он вообще был качественный мужик наш начальник курса. И спустили дело на тормозах. А с Пашей такие приключения происходили постоянно. На каждой пьянке. Потому что не складываются у него отношения с алкоголем и все тут.

— Подполковник, как вы смеете…

И как-то мы с Нинзей упустили из виду эту особенность Пашиного организма, когда отводили ему весьма значимую роль в нашей занимательной слот-вечеринке. Роковая оплошность.

— Смею, господин генерал. Смею. Это мой дом и в нем я не подполковник, а хозяин. И по закону гор и по конституции ко мне без разрешения не может войти даже милиция…

Казино Bally’s мне всегда нравилось. Там не много народа, там уютно, там недорогой вход и достаточно хороший фуршет по отношению к такому входу. Короче, нажраться там проще простого.

Собравшиеся насмешливо смотрели на генерала, которого отчитывал подполковник и одобрительно трясли бородами.

Паша долго не мог тихо пройти через металлоискатель. Все время что-то пищало. Он выгреб из карманов всё, мелочь, ключи, зажигалку, телефон, и охранник, наконец, его пропустил. Вход там пятьдесят баксов. Паша заплатил, получил фишки и поднялся по широкой лестнице, устланной толстыми мягкими коврами, на второй этаж. В центре большого зала было сооружено что-то наподобие круга из карточных столов. Два параллельных ряда из трех столов и по одному столу по краям перпендикулярно к рядам. Даже не круг, а скорее прямоугольник. Все дилеры стоят спиной друг к другу, а игроки, наоборот, лицом. Паша, не долго думая, поставил полтинник на один бокс на блэкджеке, проиграл, попросил пачку сигарет и ушел играть в автоматы. Входные фишки там все равно не годились.

Мохнач понял, что сделал глупость и постарался её исправить. Первым делом придал голосу кокетливую игривость:

Автоматы находятся в отдельном маленьком зале, и в них обычно никто не играет. В казино вообще мало кто долбит в слоты, в основном карты и рулетка. Как и предполагалось, в зале никого не было. Паша попросил оператора поставить сто тысяч рублей и вызвать официантку.

— Как же законы гостеприимства?

— Законы гостеприимства требуют от гостя, чтобы входя в дом, он сказал «салам». — Подполковник посмотрел на генерала с насмешкой. — Салам — это означает мир. А вы вошли и сразу произнесли слово «воевать»…

Когда она вошла, сверкая блестками на своем красочном наряде, Паша уже поднял десять тысяч рублей. Просто ставка на одну игру в этом автомате составляла тысячу пятьдесят рублей, по пятьдесят рублей на каждую из двадцати одной линии. На самом деле максимальная ставка здесь была пять тысяч двести пятьдесят рублей, просто Паша решил несколько игр сыграть по тысяче. Как говорится, для аппетита. Выигрыш десяти тысяч рублей за минуту времени для Паши был, может, и не большим, но все же потрясением. И потрясением приятным. Такая небольшая эйфория местного масштаба. Он повернул голову к официантке, собираясь сделать заказ, но его глаза все смотрели на счетчик, где была цифра сто десять тысяч.

Мохнач попытался отшутиться.

– Что будете заказывать? – Спросила девушка.

— Что поделаешь, мы же люди военные…

– А? – Не понял Паша, пялясь на экран, как будто не веря своим глазам. Наконец, он перевел взгляд на официантку. На его лице была улыбка, а в глазах счастье.

— Но это не значит, что увидев мирных людей, надо сразу командовать им: «Руки вверх!»

– Желаете что-то заказать? – Еще раз спросила девушка и эта информация трансформировалась Пашиным мироощущением в \"Что желает белый господин?\"

— Хорошо, — сказал Мохнач. — Признаю свою вину и приношу извинения. Я не знал обычаев гор и допустил ошибку, но не умышленно. Нас всех подгоняет время. Мне срочно нужен переводчик с дагестанского…

А белый господин в минуты душевных потрясений желает только одного. Выпить. Причем немедленно.

— Сколько? — Военком с интересом посмотрел на генерала.

– Виски пятьдесят грамм. Со льдом. Нет, лучше сто. И колы. Нет, пятьдесят. В общем, пятьдесят грамм виски со льдом и стакан колы. И бутерброды какие-нибудь.

— Что «сколько»? — переспросил тот с недоумением.

– Хорошо, – она удалилась, виляя красивым задом.

— Сколько требуется переводчиков?

Мы с Нинзей за несколько дней до этого подробно объяснили ему правила именно этого автомата и рассказали про удвоение. В аппарате была такая особенность, что если игрок выиграет пять удвоений подряд, то он снова выходит в обычный режим игры. В таком варианте удваиваться нужно было, если у дилера карта меньше вальта. Паша все отлично запомнил. Паша все правильно делал. Паша выигрывал. И он поднял ставку. Чуть больше пяти тысяч рублей за прокрутку. Сценарий был такой же. На бонусах вверх. Между бонусами в нуле. Выигрыш рос скачками. Опьянение росло монотонно.

— Разве я неясно сказал: требуется один.

— С какого языка на какой?

Мохнач нервничал. Он инстинктивно понял, что над ним посмеиваются, но что стало тому причиной угадать не мог. Ответил, с трудом сдерживаясь, чтобы не выругаться:

— С русского на дагестанский. Неужели не ясно?

— В Дагестане сорок языков, не меньше. Здесь живут горцы, которые говорят на аварском, ботлихском, андийском, годоберинском, лакском, даргинском, лезгинском, табасаранском и ещё и еще. Я спросил, вам с какого на какой?

Мохнач выглядел опупело. Старики прятали язвительные улыбки в седые и черные бороды. Хреновый к ним зашел человек, но все же гость…

— Я, — продолжил военком, — их тоже все не знаю. Мы здесь общаемся на русском.

— Я вас попрошу, подполковник, выйти со мной во двор. На пару слов. Это можно?

— Пожалуйста.

Военком встал из-за стола, что-то сказал аксакалам, прошел к двери, приоткрыл её, показывая рукой, что вежливо пропускает вперед себя гостя:

— Прошу.

Они вышли на улицу. Черное небо, перепоясанное блестящим поясом Млечного пути, переливалось сверканием звездной пыли. Ручка ковша Большой Медведицы торчала из-за темных силуэтов гор. В лицо со стороны хребтов тянуло освежающей прохладой. Но остудить злость, от которой кипел внутри, Мохнач не мог. Он, генерал, не привык, чтобы с ним разговаривали тоном, каким говорил подполковник.

— Слушаю вас, — сказал Кахраманов.

И опять Мохнача задело, что тот не добавил слов «товарищ генерал». Чего тогда можно ожидать от людей гражданских, которые позволяют себе не уважать власть, если тлен анархических воззрений поразил военных?

— Хочу сделать вам замечание, подполковник, — голос Мохнача звенел сталью плохо скрываемой ярости. — Вы не уважаете авторитета старших…

— Авторитет — это не должность. Можно быть президентом государства и не иметь авторитета в своем народе. Правда, для отвода глаз теперь отсутствие авторитета называют низким рейтингом.

— На кого ты намекаешь?

Голос человека — инструмент тонкий. Это ишак орет «Иа-иа», одним тоном, в котором слышится одновременно и рычание льва и предсмертный хрип его жертвы. Люди свои голосовые связки используют виртуозно. Одну фразу «Ну, ты и дурак», можно произнести так, что она станет оскорблением или даже высшей похвалой. Голоса политиков и любовников, когда одни очаровывают избирателей, другие — избранниц, сочатся благоуханным нектаром. У рэкетиров и налоговых инспекторов жизнь выработала одинаковый тембр голосов и похожие интонации. Своими словами они стараются внушить собеседникам страх, чтобы облегчить переживания, вызванные необходимостью расстаться со своими деньгами, с другой — доказать неизбежность этого акта.

— Генерал, — голос военкома звучал спокойно и холодно, — уезжайте отсюда, пожалуйста. Не знаю, что вам было нужно, но помочь вам ничем не могу. У меня сидят уважаемые люди и оставлять их хозяин одних надолго не может. Это тоже закон гор. Езжайте.

Подполковник Кахраманов собрал в военкомате по просьбе Полуяна, которую военкому передали из штаба генерала Шалманова. Вторжение Мохнача оказалось для всех неожиданным и взбудоражило стариков. Поэтому то, как повел себя Полуян понравилось всем.

Войдя в помещение вместе с военкомом, Полуян приложил руку к груди и вежливо поздоровался. Затем, сняв кепку, обратился ко всем сразу.

— Уважаемые, вы люди мудрые. Хочу у вас просить совета…

Бородатые мудрецы, занявшие первый ряд, степенно закивали. Это хорошо, когда ищут их совета.

Таран, сопровождавший командира, развернул заранее приготовленный рулон и прикрепил к классной доске карту-схему.

Полуян взял указку, заранее вырезанную из ветки орешника, и стал водить по схеме.

— Думаю, эти места вам знакомы. Это Веденский район Чечни.

Старики узнавали на схеме знакомые им с детства места и одобрительно кивали. Карта, вычерченная с предельной простотой оказалась точной и легкой для понимания.

Линия границы Веденского района, по которой бежала указка, походила на гриб с кривой шляпкой и толстой ножкой. Верхняя часть шляпки была обжитой, о чем свидетельствовало множество теснившихся рядом черных прямоугольников, изображавших аулы. Райцентр — аул Ведено лежал между гор в долине реки Хулхулау. Аул Дарго протянулся по берегам реки Аксай. Мелкие населенные пункты также выстраивались вдоль речушек, на лесистых склонах хребтов.

Южная часть района — ножка гриба — горный массив Кашкерлам с одноименным пиком высотой в две тысячи восемьсот метров чертежник прорисовал так удачно, что даже человек, не знакомый с топографией, но знавший горы, мог понять с чем имеет дело. Самый большой аул, лежавший за Кашкерламом носил название Макажой. Здесь фактически оканчивалась единственная автомобильная дорога, по которой от Макажоя можно добраться до чеченских аулов Харачой, Дышне-Ведено и в другие места, расположенные на севере. При этом не меньше десяти километров этой трассы проходило по территории Дагестана. Если точнее, то по территории Ботлихского района. На высоте две тысячи сто семьдесят семь метров дорога преодолевала перевал Харами и вдоль реки Харач по восточному фасу хребта Заргубиль возвращалась в Чечню.

Все передвижения на территориях южнее хребта Кашкерлам, о чем собравшимся было прекрасно известно, осуществлялись только по грунтовым дорогам и тропам.

Западнее Веденского в горах со средними высотами около двух тысяч метров раскинулись Шатойский и Итум-Калинский районы.

— Мне приказано совершить рейд в тыл боевиков. Вот сюда, — продолжал объяснение Полуян и указкой очертил место предстоявшей операции. — В зоне неподалеку от административной границы Чечни и Дагестана у боевиков размещены базы снабжения. Наша задача их выявить и уничтожить. Граница этой зоны на востоке со стороны Дагестана от горы Годобери до горы Заинкорт. Южная сторона уходит на запад до реки Шарааргун. В середине зоны расположены аулы Кенхи, Етмуткатлы, Кабардатлы, Бицухе. Ну, и другие. Многим из вас, как я думаю, эти места знакомы. Здесь горы, а вы горцы. У кого, кроме вас спросить совета, как лучше и спокойнее пройти в интересующие нас места.

Тщательно вычерченная и аккуратно растушеванная чертежником разведотдела схема обращала внимание обилием темного цвета, насыщенность которого колебалась от оттенков кофе с молоком до темно-шоколадного. Выписанные крупными цифрами отметки высот пугали своей четырехзначностью — 2661, 2905, 3308…

В зале старики оживились. Подполковник Кахраманов, сидевший за столом, нахмурился. Когда его попросили собрать для совета старейшин, он не знал о чем пойдет речь, и пригласил всех, кто мог прийти. Совсем по другому он бы поступил, если бы его поставили в известность о чем пойдет речь. Тогда бы в числе приглашенных оказались только те, кому можно доверить секрет операции. Теперь ничего не оставалось как только надеяться, что утечки информации не произойдет. Но на это выпадало слишком мало шансов: слухи и звуки в горах движутся с одной скоростью.

Более часа Полуян выслушивал советы тех, кто знал горные тропы и ходил по ним в гости к родственникам до тех пор, пока военные действия не отгородили Чечню от Дагестана стеной незримой опасности.

Прощаясь с Полуяном, Кахраманов так и не высказал своего неудовольствия, тем что его не предупредили о чем тот собирается посоветоваться со стариками. Гости пожелали, он их пожелание выполнил. Гости оказались глупыми, от хозяина нельзя требовать, чтобы он их учил уму-разуму… Конечно, при встрече с генералом Шалмановым он свое неудовольствие выскажет. Напомнит, что в ворота благодушия враг проникает без всякого труда. Скажет, что храбрец без осторожности подобен соколу без крыльев. Значит, зачем смелость беспечным?

Запись радиопереговоров, сделанная разведотделением штаба генерала Шалманова:

«3. 04. Неустановленная рация, работавшая в районе аула Дылым и высоты 971.

— Я «Леча». «Борз», как слышишь?

— «Леча», я «Борз», слышу отлично.

К двум ночи у него был чистый плюс – пять четыреста. К двум ночи он был в говно. Он заказал бутылку шампанского и сигару. Такой дешевый жест. Шампанское было за счет заведения. Просто никто не хотел, чтобы паша ушел оттуда с выигрышем, да Паша и сам не хотел уходить. К этому моменту он забыл про удвоение. Он забыл про все на свете, кроме цифры в правом верхнем углу и крайней кнопки на панели. Он исступленно долбил по ней. В пепельнице тлела сигара. В фужере плескалось шампанское. Не удваиваясь, он все быстро проиграл. Иногда он вспоминал, что нужно сделать \"double\", но не помнил, когда именно нужно удваиваться, а когда нет. Все перемешалось у него в голове и растворилось в алкоголе. Выиграв в бонусе, больше пятидесяти тысяч рублей он зашел в удвоение, дилеру выпал король и вместо кнопки \"Нет\" он нажал \"Да\". Проиграл. Счет уменьшился еще на пять тысяч.

— «Борз», совершенно точно. Завтра или послезавтра в район Кенхи отправляется диверсионная группа федералов. Состав не более десяти человек. Похоже, все контрактники. Их цель — разведка баз снабжения и боепитания и наведение на них авиации.

Он давил на «спин» и удивлялся, почему деньги не прибавляются и не отнимаются. Просто игра закончилось. Он все просрал. Точнее не все, а сто тысяч рублей. Что-то порядка четырех штук грина у него еще осталось, но, естественно, он об этом не помнил, а залезть в карман ему в голову в тот момент не пришло. И это даже к лучшему.

— «Леча», это хорошая новость. Мы всех гостей встретим. Что у тебя еще?

Как охранники выводили его под руки на улицу, он помнил с трудом. Каким образом он в ту ночь оказался дома, не помнил вообще.

— Завтра генерал Мохнач вылетает в сторону Годобери.

_________________

— Спасибо, будем иметь в виду.

— У меня все, связь кончаю.

Я никогда не считал его красавцем. Даже красивым не считал. Не высокий и не низкий, не худой и не толстый. Нос не идеальный, волосы чуть растрепаны. Вполне обычная внешность. Ну, ничего выдающегося. А девушек как будто подменяли в его присутствии. И ведь ничего такого не делал. Вообще ничего не делал. Они сами с ним заговаривали, а он просто слушал. Да, слушать он умел, вот и слушал. А утром просыпался от вопроса очередной красотки – \"Слушай, а как до метро добраться?\"

— Аллах акбар!

Костя вошел в Luxor. Охранник окинул его взглядом и пропустил. Типичный успешный клерк. Он спустился в гардероб, сдал пальто и зашел в туалет. Удивился роскошной обстановке – со всех сторон на него внимательно смотрели позолоченные писсуары, мраморный пол отражался в огромных зеркалах. Он пригладил волосы и небрежным движением откинул челку, спадавшую ему на глаза. Можно идти.

— Аллах акбар!»

Ее он заметил сразу, как поднялся в зал. Она играла за пятым автоматом в длинной, кажущейся бесконечной, цепочке слот-машин. Она сидела, закинув ногу на ногу, на высоком стуле, какие обычно стоят у барной стойки. Курила тонкую сигарету, зажав ее между указательным и средним пальцами.

Вертолет, ожидая пассажиров, стоял за небольшим домом, который прикрывал его своими стенами от возможных выстрелов со стороны гор. В облике винтокрыла ощущалась усталость.

Он прошелся вдоль аппаратов, иногда подходя то к одному, то к другому, чтобы прочитать описание игры. Нужных автоматов тут было очень много. Почти на всех было нестандартное удвоение. Он сел через два от нее. И не далеко, и не вплотную. Заказал пятьдесят текилы, закурил \"давыдов лайтс\" и начал всаживать деньги. Наши деньги. Мои и Нинзи.

У открытого люка стоял техник-авиатор. Увидев Тарана, выделил его из всей группы, подошел, протянул руку:

— Рад такой встрече. Думаю, прапор надолго забудет дорогу к посадочной площадке.

Он ничего не выдумывал, ничего не изобретал, ничего не проверял. Мы сказали ему – играй по максимуму, каждый раз иди в double и удваивай, если у дилера меньше дамы, или отказывайся, если у него дама или больше. Он так и делал. Пять тысяч рублей за прокрутку барабанов. Первый спин, второй спин, третий спин – ноль. То есть три раза по минус пять тысяч, то есть минус пятнадцать тысяч. Она скользнула по нему взглядом. Не часто с такой скоростью проигрывают деньги. Четвертый спин, пятый, шестой, седьмой… Минус тридцать тысяч, минус пятьдесят тысяч. Пара маленький выигрышей, пара проигрышей, еще выигрыш, два проигрыша. Вверх, вниз, вверх, вниз. Минус семьдесят. Минус восемьдесят пять. Есть бонус, наконец-то. Выигрыш сразу сто пятьдесят тысяч. Он зашел в удвоение. Дилеру выпала пятерка. Я бы на его месте не удваивался. Стремно. Слишком сумма большая на кону, хотя по теории нужно удваивать, но я бы не рискнул. А он не нервничал, потому что деньги были не его, и он делал так, как сказали. Он удвоился и ему выпала восьмерка, и он выиграл триста тысяч. Она повернулась и посмотрела. Сначала на экран, потом на него, потом снова на экран. Принесли стопку текилы с долькой лайма. Он пошел в удвоение второй раз. Дилеру выпала тройка. Я бы удвоился по любому. Проиграть ведь можно, только если мне выпадет двойка, а выиграть при всех остальных вариантах. Он тоже удвоился. Он делал, как сказали. Если бы он выиграл, то он бы выиграл шестьсот тысяч рублей за этот кон. Это двадцатка зелени. Это перекрыло бы все потери. И Паши. И Артема. И Артема и Паши вместе взятых. Пепел с ее сигареты упал на пол. Она даже не заметила.

Команда начала погрузку.

Он открыл карту:

Труднее всего оказалось затащить в вертолет ишаков. Длинноухие упирались всеми четырьмя ногами, не желая переставлять их по трапу. Их пугало огромное гулкое нутро машины, в которую люди старались их втолкнуть. Приходилось применять силу. Таран, стоя впереди ишака на трапе, тянул его за повод вверх, Бритвин и Столяров, упираясь руками в круп, толкали животное снизу.

ДВОЙКА!!!

Самое смешное заключалось в том, что попав в вертолет, ишаки смирялись и вели себя достойно, если не считать, что один из них помочился внутри машины ещё до взлета.

НОЛЬ ВМЕСТО ШЕСТИСТА ТЫСЯЧ!!!

— Мы готовы, — сообщил Полуян командиру экипажа.

Чертовски обидно, но он и бровью не повел. Деньги ведь не его. Он поднял стопку и выпил. Закусывать не стал. Повернулся к ней и улыбнулся:

— Немного подождем, — ответил тот. — Есть попутный груз в генеральском чине.

– Обидно.

Ждать пришлось недолго. К вертолету, пыля колесами, полетел и круто тормознул «Уазик». Из него вышли три офицера и направились к трапу. Лопасти несущего винта, которые до того момента безвольно свисали, стали неторопливо раскручиваться. Звук работавшего двигателя усилился, стал быстро нарастать и превратился в свирепый рев, больно бивший по барабанным перепонкам.

– Да уж, – только и произнесла она и, тут же спохватившись, – да, очень обидно, наверное, такая большая сумма…

Через мгновение машина зависла над землей, слегка опустила нос, приподняла хвостовую балку и двинулась вперед, будто вынюхивая дорогу.

Он снова повернулся к автомату и без интереса дощелкал оставшиеся деньги, а оставалось их немного. И проиграл он их быстро. Не шло и все тут. Она уже не играла, просто пила коктейль и смотрела, как он проигрывает. Что-то рассказывала, а он проигрывал и слушал. Слушал и проигрывал. Слушать он умел. Он оставил тысячу долларов. Не стал добивать все деньги до конца. И так ясно, что не фартит. А тысяча лучше, чем ничего.

Продолжая набирать высоту, вертолет слегка накренился и повернул влево. Лопасти несущего винта слились с сплошной серебристый круг, сверкавший над горбатой спиной машины.

– Уедем отсюда? – Предложил он.

Полуян, узнавший генерала, когда тот подходил к машине не имел никакого желания заводить разговор. Начал его Мохнач. Оглядевшись и узнав Полуяна, он удивленно спросил:

– Я не против, – согласилась она.

— Ты то здесь как?

_________________

— Служу. Наемником у Басаева.

Макс окончил университет с красным дипломом. У него было прекрасное будущее в любой компании, но он предпочел не размениваться по пустякам и писал диссертацию. В свободное время подрабатывал в моей конторе. Макс был автором нашей стратегии, это он заметил ошибку разработчиков и придумал способ выиграть. У него были все задатки, чтобы стать видным ученым. Большой математический талант плюс фантастическая целеустремленность. В универе он все экзамены сдавал досрочно, сделал блестящую дипломную работу. В аспирантуру его приняли с руками и ногами. Публикации в серьезных журналах, выступления на конференциях. Защита диссертации – это просто было дело техники. Мог бы сразу после диплома и защитить, но так просто не принято. По правилам нужно подождать два-три года. В общем, по плану он должен был стать кандидатом физико-математических наук, начать преподавать, защитить докторскую, стать профессором механико-математического факультета и, не спеша, двигать отечественную математику вперед. Как я уже сказал, всё для этого у него было. Кому, как не ему, было придумать выигрышную стратегию? По сравнению с тем, чем он занимался на кафедре, математика в казино была для него просто элементарной.

В это время в вертолет ворвался ветерок и сразу остро потянуло мертвечиной.

Да, у него было всё, чтобы стать ученым. К сожалению, для игры в казино этого не хватало. Кто ж знал, что у него нет фарта, что он настолько невезучий, что проиграет все подряд? Все спины подряд. Ему ни разу не выпала более или менее крупная комбинация или бонус.

— От тебя воняет, — генерал Мохнач недовольно поджал губы. — В дерьмо вляпался, что ли?

В казино Paris он всё проиграл. Абсолютно без шансов. А как выиграть, если за каждый спин с тебя снимается по пять косарей? И никаких бонусов, никаких достойных выигрышей. По мелочи выпадало что-то. Двести рублей выигрывает, пять тысяч проигрывает, сто пятьдесят выигрывает, пять тысяч проигрывает. И так далее. Потрясающее невезение.

— Все нормально, — возразил Полуян спокойно. — Это пахнет внутренней политикой нашего государства. И президентом. Специфический запах трупа, верно?

Это не математика.

Мохнач нахмурился. Сжал кулаки, хрустнув при этом костяшками пальцев.

— Ты нисколько не поумнел, Полуян. — Подумал и постучал себя согнутым пальцем по лбу. — Неужели так и не научился думать, где и когда можно болтать, а где лучше промолчать?

Это игра!

— Пошел ты, генерал!

Нет, это не игра. Это жизнь. Это гребаная жизнь, блядь!

После того, как Мохнача высадили в точке, которая была указана на маршруте, Ярощук с интересом спросил:

Макс вышел на улицу и закурил. Закинув голову вверх, он всмотрелся в темное московское небо. \"Почему не сработало? Почему проиграл? Что пошло не так?\" Но ответов не было. Была только сигарета в зубах. Была только чернота над головой. Это его решение задачи, неверное решение. Результат игры – ноль. Абсолютный ноль. А, значит, это он виноват. Где-то допущена ошибка. Но где? Он прокрутил в голове доказательство. Нет, всё правильно. Проверил еще раз. Ошибки нет. Еще и еще. Снова и снова. Ошибки нет, но результат игры доказывает обратное – ошибка есть.

— Вы что, давно знакомы?

Где?

— Давно, — сказал Полуян. — Но лучше бы его не знать.

Почему?

— Что он здесь делает?

Блядь, да почему же???

— Не знаю, но думаю ждет вакансии. Окончится война, Шалманова тут же с почетом изгонят, а место его получит Мохнач. Он свой, прирученный. И боевой опыт какой — Афганистан, Арбатский мост, теперь покантуется в Дагестане. Готовый заместитель министра обороны в любом новом правительстве президента Ельцина.

Он щелчком отбросил сигарету и сжал кулаки. Сжал так крепко, что костяшки пальцев побелели, а ногти чуть ли не до крови вонзились в ладони. Макса захлестнула невероятная злоба. Злоба на самого себя. Его злил не проигрыш. Настоящих математиков никогда ничего не злит и не расстраивает. Ничего, кроме одного, когда они допускают ошибку. Его бесило, что он ошибся.

Больше о генерале они не обмолвились ни словом.

ОН ОШИБСЯ!

Вертолет летел над самой землей. Летчик напряженно следил за рельефом, то подбрасывая машину вверх, чтобы перемахнуть через очередную возвышенность, то направлял её вниз, стараясь прижаться к верхушкам деревьев.

Как он мог ошибиться?

Все это походило бы на аттракцион, предназначенный для увеселения любителей острых ощущений, если бы не пулеметчик, сидевший у открытой двери и периодически вспыхивавшие за бортом шары тепловых ловушек. Никто не знал, где «вертушку» могла поджидать опасность и как она способна вдруг проявиться.

Нет, это не так. Этого попросту не может быть. Это просто случайность. Да. Именно случайность. Дьявольское, роковое стечение обстоятельств. Вероятность этого события равна ноль целых и ноль, ноль, ноль и еще чертова куча нулей и только потом единичка. Но она есть эта единичка в конце, она никуда не денется. И она выпала. И она сыграла.

Ярощук, не поднимая головы, искоса оглядел спутников. Они сидели с хмурыми сосредоточенными лицами. О чем они думали можно было только догадываться.

_________________

По мере того как солнце нагревало землю, болтанка усилилась и временами начинало казаться, что машина летит не по воздуху, а катится по ухабистой дороге.

Рома был игроком, что называется от Бога. Он с этим родился, это его крест, который он обязан нести всю свою жизнь. Ни больше, ни меньше. Чтобы понять, что это, действительно, так, достаточно просто хотя бы один раз взглянуть на него в казино. В игре он меняется. Преображается. Как будто в обычное время он ходит, согнувшись в три погибели, а в игре расправляет плечи. Как будто в обычной жизни что-то довлеет над ним так, что ему тяжело дышать, а в казино он успокаивается и дышит полной грудью. Это два разных человека. Красавец и чудовище, принц и нищий. Игра – это его территория, его среда обитания. Тут он в своей стихии. Он в безопасности. Он в игре.

Горы, над которыми пролетал винтокрыл, не выглядели высокими. И это впечатление усугубляла тень машины, которая то скатывалась по склонам очередной гряды в лощину, то тут же легко взбегала на крутой подъем.

Мысль о том, что человеку потребуется на то же самое действие час или два, в голову как-то не приходила.

Он заходит в заведение, шутит с охранниками, дежурный комплимент девушкам на ресепшне, заказывает стакан минеральной воды в баре, обходит свои \"владения\", окидывает внимательным взором, от которого не укроется ни одна мелочь, столы и посетителей. Выжидает. Это просто дань традициям. Всё решено и спланировано заранее – где он будет играть, во что он будет играть, сколько он будет играть, и как он будет играть. Сумасшедший азарт в его игре – вот, что приковывает взгляды посторонних к нему, когда он в деле. Кажется, что парню просто снесло башню. В таких местах это самое обычное дело. Если вы мне скажете, что играли, и вам ни разу не снесло башню, то я скажу вам, что вы врете. Обычно он вступает в игру минимальной ставкой, которая разрешена на столе. Такая примета. Потихоньку его ставка растет, вместе с ней растет количество боксов, растет градус игры и в какой-то момент счетчики зашкаливают – он накрывает весь стол по максимальной ставке. И вот тут все понимают, что Рому клинит и что он зарвался. Это первое впечатление и оно обманчиво. В этот момент Рома, наконец-то, ощущает себя в своей тарелке. Он собран, внимателен, трезв и… абсолютно расслаблен. Рома накрывает стол по максимальной ставке, приковывает к себе удивленные взгляды игроков и дилеров. Он удовлетворенно откидывается назад, закуривает сигарету и откалывает шуточки по поводу дилера. Рома наслаждается моментом. Это его выход, его бенефис. Если он накрыл весь стол, значит, так нужно. В семи случаях из десяти дилер перебирает, Рома снимает сливки по полной, а все думают, что этому невысокому парню с короткой стрижкой просто повезло. Так и есть. Ему просто повезло, но поверьте мне на слово – так везет только единицам, настоящим игрокам, людям, которые родились с картами в руках.

Они приземлились в зеленой лощине, окруженной высокими грядами скал. Быстро разгрузились. Махнули вертолету рукой и тот, прошмыгнув по земле стрекозьей тенью, умчался на север.

Он ставит пять долларов и перебирает, ставка уходит дилеру. Он ставит еще пять и снова перебирает. Кидает десять на бокс. У него восемнадцать, у дилера девятнадцать. Он ставит двадцать пять и проигрывает. Он ставит пятьдесят и проигрывает. Он проигрывает несколько раз по сто долларов и увеличивает ставку. Он играет по максимуму, по двести. Он накрывает весь стол, он играет всего три кона. Три кона у дилера перебор. Рома выигрывает порядка трех тысяч, кидает дилеру сто баксов на чай и уходит. Он разгоняет игру, он доводит ее до точки кипения. Это его стиль. Это красиво и завораживающе. Это быстро, ошеломляюще и эффектно. Это элегантно, черт возьми. Это на самом деле очень страшно. Это болезнь, от которой нет лекарства.

— Мы прибыли, — сказал Полуян, обращаясь ко всем сразу. — Будем располагаться. Места здесь глухие. Средняя высота над морем около трех тысяч метров. Крупные поселения в основном на севере на склонах хребтов Аржута и Зоногох. У нас за спиной гора Тлимкапусли — высота три семьсот. Перед нами другой пупок, чуть повыше — гора Аддала-Шухгельмеэр — четыре пятьдесят.

Что делает игрок, когда ему не везет?

Дня четыре мы потопчемся здесь. Погуляем по горкам. Если это окажется не по зубам — спускаем шины и вызываем вертолет на возврат. Идти через перевалы на Снеговом хребте не сумеем. И еще. Люди вы опытные, учить вас только портить. Поэтому прошу всех постараться понять, что ставка в деле, которое мы начинаем, не шестизначная цифра. Забудьте о деньгах. Забудьте начисто. Ставка — шесть жизней. Моя и ваши. Каждый ход — только с козырей. Иных карт у нас нет и не должно быть. Стрелять очередями категорически запрещаю. Один выстрел — один дух. Очередь в три патрона только в момент, когда кто-то прикрывает бросок товарища.

Новичок уходит. Просто встает, обменивает оставшиеся фишки в кассе и уходит. И это самый разумный выход из положения. По крайней мере, он вынес что-то из казино. А это, безусловно, хорошо.

— Командир, — сказал Столяров, — надо вынуть батарейки из телефонов. Это аппаратура хитрая. Она даже без выхода на связь позволяет нас запеленговать. Вряд ли нам нужно подставляться.

Обычный среднестатистический игрок добивает все свои фишки до конца. Методично, целенаправленно проигрывает. Ждет, когда же удача повернется к нему лицом, остается без копейки денег и уходит.

— Добро, — поддержал Полуян. — Можно было доложить мне об этом и раньше.

Игрок, мнящий себя повелителем карт и знатоком законов игры, после серии проигрышей увеличивает ставку в несколько раз. Он думает – я не могу проигрывать постоянно, по теории вероятностей когда-то я должен выиграть, раз я сейчас много раз подряд проиграл, то вероятность выигрыша увеличилась в разы, а тогда разумно будет поднять ставку. Стандартная ошибка, ведь вероятность выигрыша не изменилась. Естественно, такой игрок проигрывает фишки еще быстрее.

Стоянку они организовали в широкой котловине, вырытой водопадом, который в дни бурных дождей срывался с крутого отвеса вниз. С тыла их надежно прикрывала скала, перед ними вниз уходил пологий склон, поросший старыми буками.

Хороший игрок уходит. Да, так же, как и новичок. Он просто встает и уходит, потому что знает – сегодня не его день. Он выходит, и в кармане у него остаются какие-то деньги. Завтра он вернется сюда и выиграет, а сегодня не получилось.

Водопад не просто вырыл глубокую и просторную яму, он приволок с высоты и разбросал по её краям валуны разных размеров, создав естественное укрепление, пригодное для длительной обороны. Потребовалось лишь немного усилий, чтобы придать крепости не достававшие ей качества.

Рома играл в автомат полтора часа и проиграл три тысячи долларов. Он понял, что если продолжит, то проиграет все до конца. У него осталось четыре тысячи, это лучше, чем ноль, поэтому он позвал оператора и попросил обналичить текущий счет. Разумное и взвешенное решение. Это просто был не его день.

Каждый стрелок выбрал сектор обстрела, расчистил его от бурьяна и закрывавших обзор камней.

_________________

Солнце ушло и сразу стало зябко: горы есть горы. Здесь приход сумерек сразу заявляет резким похолоданием о своей враждебности человеку. Не даром именно горцы создали бурку — накидку из шерсти, которая служила путникам, пастухам и воинам ложем, одеялом и укрытием от дождя, ветра и снега.

Я сидел в зале на Калужской и сосредоточенно давил на \"старт\". Я сидел так уже три часа подряд. Периодически подходила официантка, приносила крепкий кофе, забирала пустую чашку и меняла пепельницу. Долбаные обезьянки сегодня были настроены агрессивно, отдавать мне деньги они не хотели. Забирать же мои у них получалось с легкостью. Стратегия не работала, это было очевидно. Иначе я не сидел бы сейчас в тотальной жопе. Единственное, что меня утешало на тот момент – это мысль, что остальным повезло больше. Почему-то на бонусах мне сегодня катастрофически не везло. Если уж я и попадал в них, то гиря сваливалась на голову обезьянке с первой попытки, редко со второй. О том, что остальные тоже могут проиграть, я старался не думать. Осознавать тот факт, что я только что всадил в этот железный кусок дерьма пять тысяч баксов, было неприятно. Думать, что у остальных дела не лучше, было намного неприятнее. Я и не думал. Пока.

В тихом уголке, образованном стенами скал, развели костер. Чтобы собрать сушняк на целую ночь, им потребовалось не так уж много времени. Лес, неухоженный, захламленный валежником и сухими ветками был полон топлива.

Костер разгорался. Языки пламени осторожно облизывали хворост, словно проверяя его готовность к горению. Потом огонь ярко вспыхивал, набрасывался на сучья и с плотоядным треском начинал их пожирать.

Подошла официантка, сменила пепельницу. Мне выпали четыре маски в линию или пятьсот умножить на ставку, на сто рублей. Пятьдесят тысяч рублей, в общем. Я про себя отметил, что у официантки ухоженные аккуратные руки. Вошел на удвоение. У него пять. Надо удваиваться, но стремно. Решка – удваиваюсь, орел – выхожу. Я подбросил монетку. Орел. Всё вокруг застыло, как будто ожидая моего решения, девушка с красивыми руками замерла, как манекен в магазине, мужчина в дальнем конце зала полез в карманы за сигаретами, да так и остался стоять в неестественной позе. Какофония автоматов на мгновение прекратилась, посторонние звуки исчезли. Всё остановилось, живой остался только я. Орёл. Орёл – выхожу из удвоения. Значит, выхожу. Или если решка, то выхожу? Черт, забыл. Перекинуть? Да, какая разница? Я нажал на кнопку. Удвоился. Выпала тройка и я проиграл. И всё вокруг ожило. Девушка-официантка поставила чашку на поднос, мужчина выпрямился и закурил, звуки десятков автоматов слились в единую мелодию. А я проиграл. Проиграл еще тысячу рублей. Ну, девятьсот, если быть точным. Сам по себе проигрыш тысячи не был обидным. Намного больше расстраивало, что я не выиграл пятьдесят тысяч. Вот это уже было чертовски обидно.

Столяров молча и сосредоточенно ломал палки и подкидывал в очаг. Огонь оранжевыми трескучими снопами вскидывался к небу. Во тьму улетали и тут же гасли сотни мелких блескучих искр.

Счетчик показывал, что у меня чуть больше сорока тысяч рублей. Это было очень сложно, неимоверно, но я подозвал оператора и попросил выплатить мне эти деньги. Я смирился с поражением. Сделать это было трудно. Но обязательно нужно. Сорок тысяч лучше, чем ничего.

Огонь, морские волны, набегающие на берег, и степной ковыль, волнуемый ветром — это стихии, на которые человек может смотреть не уставая. Их игра и движение умиротворяют душу, навевают думы о красивом и вечном.

Двери закрылись за мной, холодный воздух ударил в лицо, я зажмурился. Какое-то время просто стоял и не думал ни о чем. Вообще ни о чем. В голове была звенящая пустота. Я открыл глаза и впервые по-настоящему испугался. Я понял, что мы с Нинзей запросто можем сейчас проиграть все свои деньги. Только сейчас я, действительно, это понял. Осознал в полной мере, что это не математика, а игра. Игра, которая иногда может быть веселой и забавной и которая бывает жестокой и беспощадной.

От костра веяло теплотой и сухостью. А со стороны гор, к которым сидевшие у огня люди были обращены спинами, веяло холодом снеговых вершин. Их не было видно в этих местах: Главный кавказский хребет лежал чуть южнее, но его ледники во многом определяли здесь и погоду и климат.

Я поймал машину и поехал в бар, где мы все должны были встретиться после казино. Мы договорились, что не будем пользоваться мобильными телефонами во время игры и что каждый приедет в бар на Пушкинскую сразу, как закончит играть.

Где— то в стороне от стоянки в лесу недовольно ухала ночная птица. Но в её крике не слышалось тревоги. Она просто жаловалась на свое одиночество.

_________________

Новая обстановка взбудоражила всех и никто не собирался спать. Говорили о пустяках, не касаясь дел завтрашнего дня. Пикировались между собой.

Нинзя сидел за барной стойкой и заливал в себя водку, когда я вошел. Мы пересели за стол, он был пьян, но не настолько, чтобы не складывать слова в осмысленные предложения.

— Ты долго служил погранцом? — спросил Бритвина Таран.

– Проиграл? – Спросил я.

— Пятнадцать, — ответил тот.

Он кивнул.

— Суток? — спросил Таран с невинным удивлением.

– Сколько?

— Пошел ты в шойгу!

– Всё, – тихо ответил он.

— Никак не пойму, — продолжал допрос Таран. — Как ты мог оставить границу? Теперь все мы волнуемся, на замке она или нет?

– Семь штук? – Я уточнил.

— Что за вопрос? Уходя, я лично закрыл замок.

Он кивнул и спросил:

— Ключ в надежных руках?

– А ты?

— Зачем? Я его закинул подальше. Для надежности.

– Полторы тысячи осталось.

Разыграть и раззадорить Бритвина оказалось не так-то просто и Таран прекратил напрасные усилия.

– Выпить хочешь? – Предложил он.

Некоторое время все молчали. Потом, лежа на спине и глядя в небо, заговорил Бритвин.

– Давай, – согласился я.

— Неужели где-то там среди этих звезд могут быть наши братья по разуму?

Он молча налил, мы чокнулись и выпили. Я спросил:

— Если во Вселенной есть настоящие разумные существа, — сказал Резванов, — то вряд ли они когда-то признают нас братьями.

– Кто-нибудь приезжал?

— Это почему? — голос Бритвина прозвучал с нескрываемой обидой и недоумением.

– Рома.

— Потому что в поведении человечества очень мало разумного.

– Сколько?

— Открылась бездна, звезд полна, звездам нет счету, бездне дна, — продекламировал Резванов.

– Три проиграл, четыре отдал и уехал. Сказал, что спать хочет. Давай выпьем? – Опять предложил он.

— Сам сочинил, или как? — спросил Столяров.

– Давай.

— Или как, по фамилии Ломоносов.

Нинзя снова налил, мы чокнулись и выпили. В бар зашел Макс. Он был настолько подавлен, что одного взгляда на него мне хватило, чтобы понять, но, тем не менее, я и Нинзя одновременно спросили:

— А я поэзию не признаю, — сказал Таран. — Лютики-цветочки. Это не для солдата.

– Ну что?

— Точно, — тут же согласился Резванов. — Это ещё у гитлеровцев был такой стиш. «Если ты настоящий солдат, если ты со смертью на „ты“, улыбаясь пройди через ад, сапогом растопчи цветы».

– Всё слил, – он присел за стол, – блядь, я не понимаю, почему. Я же сам рассчитывал, ошибки нет, я несколько раз проверял.

— Зачем ты так? — обиделся Таран. — Я о том, что мне стихи не задевают душу. Вот песни — другое дело.

– Водку будешь? – Спросил Нинзя.

— Значит ты хороших поэтов никогда не читал.

– Давай.

— А ты читал, так?

Официантка принесла еще одну рюмку, Нинзя разлил и мы выпили. Макс поднялся.

— Хочешь послушать?

– Я это… Поеду, наверное, – сказал он.

— Ну.

– Давай. Спасибо, что помог, – грустно сказал я, – может, остальные выиграют.

— Тогда ляг на спину и смотри в небо.

Через полчаса приехал Костя. Он не вошел, вбежал в бар, нашел нас и плюхнулся за столик.

— Ну, лег.

– Парни, играл, честно, как вы и сказали. Шесть тысяч проиграл. Вот штука осталась, – он достал из пальто и положил деньги на стол, – я, правда, все делал, как вы говорили.

Таран устроился на твердом ложе, подложил руки под голову.

– Выпьешь? – Спросил Нинзя.

Небо над ними, по южному черное, сверкало льдистым блеском множества звезд. От края до края широкой лентой его перепоясывал Млечный путь.

Он секунду подумал:

— Если я заболею…

– Одну давай, только быстро, а то меня девушка на улице ждет.

Резванов начал задумчиво, неторопливо, с чувством произнося слова:

Нинзя разлил, мы выпили, я закурил. Костя поднялся:

— Если я заболею, к врачам обращаться не стану,обращусь я к друзьям (не сочтите, что это в бреду):постелите мне степь, занавесьте мне окна туманомв изголовье поставьте ночную звезду…